Страница:
Именно Мона устроила «Битлз» первый ангажемент в клубе «Каверн». Помогал ей в этом Боб Вулер, который сначала был ведущим программы в «Лизерленд Таун-холл», а потом перешел работать в старый, переделанный из овощного склада в центре города клуб, которому суждено было стать самым знаменитым бит-клубом в мире.
Вулер вместе с публикой был покорен выступлением «Битлз» в «Лизерленд Таун-холл». Летом в одном из музыкальных журналов он опубликовал статью, в которой писал: «Они ворвались на сцену тогда, когда она была изнежена такими личностями, как Клифф Ричард, и когда из музыки исчезли напор и экспрессия, которые будоражили эмоции. «Битлз» взорвали эту пресытившуюся сцену, их музыка опять стала вызывать буйную реакцию слушателей». Мона попросила Вулера, а тот в свою очередь уговорил владельца «Каверн» Рея Макфолла взять «Битлз» на работу.
Первый их дебют в клубе «Каверн» состоялся в январе 1961 года, платили им тогда всего лишь по пятнадцать фунтов. Вскоре «Битлз» стали ведущей группой клуба. Они продолжали выступать в «Каверн» до августа 1963 года, получая в то время уже по 300 фунтов. За эти два года они появлялись на сцене «Каверн» 274 раза и стали самой популярной группой в Ливерпуле, а также свидетелями создания первого клуба поклонников «Битлз».
«В «Каверн» можно было показать себя и вдоволь поиграть», - вспоминал Вик Хьюз, ударник группы «The Blackwells», которая выступала в «Каверн» одновременно с «Битлз». Потом Хьюз аккомпанировал Шейну Фентону, впоследствии ставшему Алвином Стардастом. Затем он ушел из шоу-бизнеса, переехал в Шотландию, где в настоящее время владеет магазином ковров. Хьюз говорит: «В «Каверн» частенько приходили антрепренеры, он был витриной Ливерпуля». Причем очень грязной витриной. «Это был настоящий притон», - вспоминала мать Джорджа Харрисона. Сырость, грязь, табачный смог, в воздухе витали запахи «Вулвортс» [Вулвортс - магазины, специализирующиеся на продаже дешевых товаров], но «Битлз» все это нравилось.
Хьюз говорит: «Они понимали свое превосходство, так как действительно были хороши. Леннон был простым, доступным парнем даже на пути к вершине славы. Маккартни же понимал, что талантлив, и знал, чего стоит. Пол был суперзвездой еще до того, как стал ею».
Выступления в «Каверн» не давали каких-либо очевидных преимуществ. «Битлз», как и другие ансамбли, выступавшие там, вынуждены были привозить с собой собственные инструменты, загружая их в багажник старенького фургона, купленного Аспинолом за восемьдесят фунтов (за это Аспинолу платили 5 шиллингов). Хьюз вспоминает: «Пока инструменты после выступления загружали в фургон, все хорошенькие девушки расходились с кем-нибудь из публики». Иногда Маккартни оставался в клубе на ночь, пил теплую кока-колу и развлекался с какой-нибудь подружкой в тесной костюмерной за сценой, а рано утром садился на автобус N 86 и ехал домой на Фортлин-Роуд. Репутацию Пола как суперзвезды рок-н-ролла слегка подрывал его отец, который частенько заходил в клуб во время ленча и кормил сына сосисками.
Джим Маккартни продолжал проявлять отцовскую заботу о здоровье и благополучии сына. Ему не нравился клуб «Каверн». «Там должны доплачивать за вредность», - говорил он, но понимал при этом, что молодежи нравится этот шум, дискомфорт и то, что его младший сын Майкл называл «крутым, тяжелым рок-н-роллом, от которого вытягивались шеи». И все замечания отца редко долетали до деревянной, высотой в два фута сцены под промокшим потолком. Джим пытался кричать сыну, чтобы тот, придя домой, включил обогреватель и обсох, но его слова тонули в шуме рукоплесканий беснующейся молодежи. А кроме того, в хорошую неделю Пол теперь зарабатывал больше отца.
Отношение Пола к отцу обусловлено его личными качествами, и Пол всегда считал себя послушным сыном. Но тогда он был молод, и, вопреки советам отца, ему казалось более привлекательным зарабатывать на жизнь рок-н-роллом, чем наматывать электрические катушки. Это был период, когда Маккартни искал себя. Его поведение на сцене внешне стало более изысканным. Пол стал исполнять баллады. Майкл Маккартни вспоминает: «Пол вместе с девушками и несколькими музыкантами спел песню из бродвейского шоу 1957 года «The Music Man», которая называлась «Till There Was You». На-фоне шумного рок-н-ролла это была необычная, ориентированная на старшее поколение мелодичная песня». Пол также вспомнил старый хит Джуди Гарланда «Over the Rainbow», к очевидному неудовольствию Леннона, который предпочитал более жесткую музыку.
Несмотря на такие отклонения, взаимопонимание между Ленноном и Маккартни становилось все более тесным, а имевшие место стычки на сцене всегда заканчивались смехом. Но если споры были серьезными и со стороны Леннона дело доходило до непристойных ругательств, то именно Маккартни всегда делал первый шаг к примирению, чтобы разрядить обстановку.
Синтия Леннон вспоминает: «Уже в том раннем возрасте у Пола замечались дипломатические способности, что помогало ему предотвращать потенциально взрывоопасные ситуации». Но, конечно, не в тех случаях, когда он сам их провоцировал, как это бывало в отношениях с Сатклиффом. По словам брата, Пол «здорово соображал», он уверенно чувствовал себя в спорных ситуациях и всегда оборачивал их себе на пользу даже в жесткой атмосфере ливерпульских танцзалов, где они продолжали играть параллельно с выступлениями в «Каверн». И чем больше раздражался Леннон, тем более утонченным дипломатом становился Маккартни.
Пол утверждает: «Я нормально сносил язвительные выпады в мой адрес. Если у меня было довольно плохое настроение, то я старался не показывать этого. Я не всегда был обаятельным, а Джон не всегда язвительным. Но кому-то проще связывать песню «Helter Skelter» с Чарльзом Мейсоном [Чарльз Мейсон и его «семья» - безжалостные убийцы Шарон Тейт, заявившие, что на это убийство их вдохновили стихи песни «Helter-Skelter»], нежели со мной, который написал ее. А Джон слишком часто зазнавался». Однако Пол соглашается, что «элемент соперничества между Ленноном и Маккартни принес огромный положительный результат». Этот результат как раз основывается не на их сходстве, а на их различиях: Маккартни - всегда улыбающийся, элегантный, пользующийся успехом у женщин, Леннон навевающий мрачные мысли (Майкл Маккартни назвал его ‘«зверь в клетке»). Леннон - это бесконечная импровизация, Маккартни - приверженность традициям.
И если в результате подобной несхожести открывались новые качества или обстоятельства, то они научились с выгодой их использовать в своих целях. Это соперничество позволило им здорово преуспеть. Оно не помешало им извлекать выгоду из остальных участников ансамбля, в особенности из Пита Беста, которого ни Леннон, ни Маккартни не любили. Сатклифф развлекал Леннона и придавал надлежащее звучание его идеям («по правде говоря, я зависел от него», - говорил Леннон). Харрисон, играя на соло-гитаре, занимал прочное положение в ансамбле, а позиция Беста была более уязвимой. Когда «Битлз» отправлялись в Гамбург, Леннон сказал, что им нужен «зрелый ударник», а Бест до сих пор считался зеленой порослью в этом саду. Но, несмотря на отрицательные мнения о нем, они были более чем рады позволить Питу и его матери предоставить «Битлз» в качестве штаб-квартиры клуб «Касбах» и заняться организацией их контрактов. А когда «Битлз» решили вновь вернуться в Гамбург, именно Мона и Пит Бест писали бесконечные письма германским властям, в которых умоляли отменить решение о депортации и обещали, что на сей раз «Битлз» действительно будут вести себя надлежащим образом.
После того как Экхорн заплатил 158 марок за депортацию Маккартни и Беста (потом он вычел эти деньги из их заработка), разрешение на въезд в Германию наконец было получено, и 27 марта 1961 года «Битлз» вновь вернулись в этот греховный город. Это был их второй из пяти визитов в порт на Балтике, и каждый раз они выступали все в более престижных клубах. В этот раз это была «Горячая десятка», а впоследствии совершенно новый клуб «Звезда». За свои выступления они по-прежнему получали не слишком много (Экхорн платил каждому всего по 35 марок в день), но для них это не имело значения.
Насколько удалось подсчитать, «Битлз» провели на сценах Гамбурга 998 часов, это был неоценимый опыт, процесс становления. Он сплотил их в единое целое, дал жизненно важную уверенность для самовыражения. Кроме того, он дал им то, чего не мог дать Ливерпуль, а именно - стиль.
Создателем их имиджа была Астрид, а проводником ее идей стал Сатклифф. Она одела его в черную кожу, сначала в пиджак, а затем в длинную куртку и узкие брюки. Джон и Джордж немедленно последовали его примеру, а чтобы убедить Пола, понадобилось немного больше времени. Он и тогда, как и сейчас, очень бережно относился к своим деньгам, поэтому через некоторое время остальные участники ансамбля силком привели его в магазин и сказали продавцу: «Этот парень хочет такую же куртку, как у нас, только сорокового размера».
Следующим шагом была прическа. Астрид вымыла своему любовнику голову, подрезала волосы и зачесала их вперед на французский манер. Когда Сатклифф с новой прической вернулся в клуб, все покатились со смеху, но вскоре примеру Сатклиффа последовал Джордж. Пол попробовал было носить такую прическу, но вскоре вернулся к привычной «пижонской» челке, потому что, как писал официальный биограф «Битлз» Хантер Дейвис, «на это еще не решился Джон».
Следующим новшеством стал пиджак без воротника, который Астрид сшила Сатклиффу по модели Кардена. По крайней мере, в первое время этот пиджак не понравился остальным участникам ансамбля. «Стюарт, на тебе же мамина кофта», - шутили они. Астрид придумала им и образ для фотографий, она фотографировала их в глубоко контрастных черно-белых тонах. Но и в этом не было особой изобретательности, как и в большинстве того, что делали «экзи». Эти фотографии они скопировали из фильма, который десять лет назад шел в Голливуде, хотя в них чувствовалась мастерская интерпретация, ухватившая имидж ранних «Битлз». Возможно, «экзи» и не были оригинальны, но они внесли что-то свежее, более современное в тот избитый, напомаженный юношеский образ, который «Битлз» привезли с собой из танцевальных залов Ливерпуля.
Однако жизнь их протекала довольно скучно. Кроме дурачества вокруг причесок и одежды да нескольких сотен изнурительных часов на сцене в их карьере не произошло никаких реальных сдвигов.
Стюарт Сатклифф ушел из ансамбля, поступил в гамбургский художественный колледж и собирался жениться на Астрид. Его уход произошел к великой радости Маккартни, который оставил ритм-гитару и пианино и полностью переключился на бас-гитару. Отношения между ними так никогда и не наладились, и Пол относил это целиком на счет музыкальной некомпетентности Сатклиффа. Маккартни говорил: «Любому было понятно, что он не умеет играть. Он убирал звук усилителя и просто создавал какой-то басовый шум. Большей частью он даже не знал, в какой тональности мы играем».
Услуги Аллана Уильямса были отвергнуты, об этом ему в письме сообщил Сатклифф как раз перед уходом из ансамбля. На самом же деле для «Битлз» это не имело никакого значения. Несмотря на его последующие заявления, что он тот самый человек, который порвал с «Битлз», Уильямс всегда был не более чем театральным агентом, а всю практическую деятельность осуществляла Мона Бест.
Джон получил в наследство от тетки из Эдинбурга 40 фунтов, и они с Полом поехали отдохнуть в Париж. Там они случайно встретили одного из «экзи», Юргена Воллмера, который уговорил их постоянно носить прическу, названную впоследствии прической «битлз» (хотя родилась она в Латинском квартале Парижа). По пути домой в Ливерпуль Пол и Джон зашли в обувной магазин на Ковент-Гарден и купили ботинки на каблуках, которые уже вошли в моду в Лондоне, (потом их стали называть ботинки «битлз»).
Уже к статусе профессионалов «Битлз» подписали контракт на запись пластинок. Их пригласила фирма «Полидор» - дочернее предприятие крупной компании «Дойче грамофон». «Битлз» аккомпанировали Тони Шеридану при исполнении трех песен: рок-варианта песен «My Bonnie Lies over the Ocean» и «When the Saints Go Marching in» и баллады Шеридана «Why» («Can’t You Love Me Again»). Леннону была предоставлена возможность продемонстрировать свои вокальные данные, и он исполнил быстрый вариант старой песни Эдди Кантона «Ain’t She Sweet» - пародия на группу Клиффа Ричарда, которую «Битлз» ни во что не ставили, но чей соло-гитарист Хэнк Марвин мог переиграть Харрисона с закрытыми глазами (Нил Янг говорит, что Марвин был одним из лучших рок-гитаристов).
Но это был довольно призрачный успех. Они получили в качестве гонорара по 300 марок каждый и никаких доходов от продажи. На пластинках даже стояло другое название ансамбля. Название «Битлз» было слишком созвучно с «пидлз», что на местном сленге означало «пенис», поэтому на пластинках их назвали «Бич бойз». Пластинка с песнями «My Bonnie» и «The Saints» стала хитом в Германии, но «Битлз» от этого не намного полегчало. Они имели успех в Ливерпуле и в Гамбурге. Ну и что из этого? В Манчестере, Ньюкастле и Западном Берлине было «много популярных групп, а кто слышал о них за пределами их вотчины? Рок-индустрия полностью зиждется на пластинках и известности, а то и другое было еще далеко от «Битлз».
Даже Маккартни, успокоенного собственным талантом и не страдавшего недостатком самоуверенности, начали одолевать сомнения. Подавленный Леннон писал Сатклиффу: «Что-то должно произойти, но где это что-то?» 9 ноября 1961 года это чудо появилось в образе молодого человека в отлично сшитом костюме, выпускника частной средней школы. Его звали Брайан Эпстайн. «Битлз» были близки к тому, чтобы заполучить богатого дядюшку, в котором они так нуждались.
4
Вулер вместе с публикой был покорен выступлением «Битлз» в «Лизерленд Таун-холл». Летом в одном из музыкальных журналов он опубликовал статью, в которой писал: «Они ворвались на сцену тогда, когда она была изнежена такими личностями, как Клифф Ричард, и когда из музыки исчезли напор и экспрессия, которые будоражили эмоции. «Битлз» взорвали эту пресытившуюся сцену, их музыка опять стала вызывать буйную реакцию слушателей». Мона попросила Вулера, а тот в свою очередь уговорил владельца «Каверн» Рея Макфолла взять «Битлз» на работу.
Первый их дебют в клубе «Каверн» состоялся в январе 1961 года, платили им тогда всего лишь по пятнадцать фунтов. Вскоре «Битлз» стали ведущей группой клуба. Они продолжали выступать в «Каверн» до августа 1963 года, получая в то время уже по 300 фунтов. За эти два года они появлялись на сцене «Каверн» 274 раза и стали самой популярной группой в Ливерпуле, а также свидетелями создания первого клуба поклонников «Битлз».
«В «Каверн» можно было показать себя и вдоволь поиграть», - вспоминал Вик Хьюз, ударник группы «The Blackwells», которая выступала в «Каверн» одновременно с «Битлз». Потом Хьюз аккомпанировал Шейну Фентону, впоследствии ставшему Алвином Стардастом. Затем он ушел из шоу-бизнеса, переехал в Шотландию, где в настоящее время владеет магазином ковров. Хьюз говорит: «В «Каверн» частенько приходили антрепренеры, он был витриной Ливерпуля». Причем очень грязной витриной. «Это был настоящий притон», - вспоминала мать Джорджа Харрисона. Сырость, грязь, табачный смог, в воздухе витали запахи «Вулвортс» [Вулвортс - магазины, специализирующиеся на продаже дешевых товаров], но «Битлз» все это нравилось.
Хьюз говорит: «Они понимали свое превосходство, так как действительно были хороши. Леннон был простым, доступным парнем даже на пути к вершине славы. Маккартни же понимал, что талантлив, и знал, чего стоит. Пол был суперзвездой еще до того, как стал ею».
Выступления в «Каверн» не давали каких-либо очевидных преимуществ. «Битлз», как и другие ансамбли, выступавшие там, вынуждены были привозить с собой собственные инструменты, загружая их в багажник старенького фургона, купленного Аспинолом за восемьдесят фунтов (за это Аспинолу платили 5 шиллингов). Хьюз вспоминает: «Пока инструменты после выступления загружали в фургон, все хорошенькие девушки расходились с кем-нибудь из публики». Иногда Маккартни оставался в клубе на ночь, пил теплую кока-колу и развлекался с какой-нибудь подружкой в тесной костюмерной за сценой, а рано утром садился на автобус N 86 и ехал домой на Фортлин-Роуд. Репутацию Пола как суперзвезды рок-н-ролла слегка подрывал его отец, который частенько заходил в клуб во время ленча и кормил сына сосисками.
Джим Маккартни продолжал проявлять отцовскую заботу о здоровье и благополучии сына. Ему не нравился клуб «Каверн». «Там должны доплачивать за вредность», - говорил он, но понимал при этом, что молодежи нравится этот шум, дискомфорт и то, что его младший сын Майкл называл «крутым, тяжелым рок-н-роллом, от которого вытягивались шеи». И все замечания отца редко долетали до деревянной, высотой в два фута сцены под промокшим потолком. Джим пытался кричать сыну, чтобы тот, придя домой, включил обогреватель и обсох, но его слова тонули в шуме рукоплесканий беснующейся молодежи. А кроме того, в хорошую неделю Пол теперь зарабатывал больше отца.
Отношение Пола к отцу обусловлено его личными качествами, и Пол всегда считал себя послушным сыном. Но тогда он был молод, и, вопреки советам отца, ему казалось более привлекательным зарабатывать на жизнь рок-н-роллом, чем наматывать электрические катушки. Это был период, когда Маккартни искал себя. Его поведение на сцене внешне стало более изысканным. Пол стал исполнять баллады. Майкл Маккартни вспоминает: «Пол вместе с девушками и несколькими музыкантами спел песню из бродвейского шоу 1957 года «The Music Man», которая называлась «Till There Was You». На-фоне шумного рок-н-ролла это была необычная, ориентированная на старшее поколение мелодичная песня». Пол также вспомнил старый хит Джуди Гарланда «Over the Rainbow», к очевидному неудовольствию Леннона, который предпочитал более жесткую музыку.
Несмотря на такие отклонения, взаимопонимание между Ленноном и Маккартни становилось все более тесным, а имевшие место стычки на сцене всегда заканчивались смехом. Но если споры были серьезными и со стороны Леннона дело доходило до непристойных ругательств, то именно Маккартни всегда делал первый шаг к примирению, чтобы разрядить обстановку.
Синтия Леннон вспоминает: «Уже в том раннем возрасте у Пола замечались дипломатические способности, что помогало ему предотвращать потенциально взрывоопасные ситуации». Но, конечно, не в тех случаях, когда он сам их провоцировал, как это бывало в отношениях с Сатклиффом. По словам брата, Пол «здорово соображал», он уверенно чувствовал себя в спорных ситуациях и всегда оборачивал их себе на пользу даже в жесткой атмосфере ливерпульских танцзалов, где они продолжали играть параллельно с выступлениями в «Каверн». И чем больше раздражался Леннон, тем более утонченным дипломатом становился Маккартни.
Пол утверждает: «Я нормально сносил язвительные выпады в мой адрес. Если у меня было довольно плохое настроение, то я старался не показывать этого. Я не всегда был обаятельным, а Джон не всегда язвительным. Но кому-то проще связывать песню «Helter Skelter» с Чарльзом Мейсоном [Чарльз Мейсон и его «семья» - безжалостные убийцы Шарон Тейт, заявившие, что на это убийство их вдохновили стихи песни «Helter-Skelter»], нежели со мной, который написал ее. А Джон слишком часто зазнавался». Однако Пол соглашается, что «элемент соперничества между Ленноном и Маккартни принес огромный положительный результат». Этот результат как раз основывается не на их сходстве, а на их различиях: Маккартни - всегда улыбающийся, элегантный, пользующийся успехом у женщин, Леннон навевающий мрачные мысли (Майкл Маккартни назвал его ‘«зверь в клетке»). Леннон - это бесконечная импровизация, Маккартни - приверженность традициям.
И если в результате подобной несхожести открывались новые качества или обстоятельства, то они научились с выгодой их использовать в своих целях. Это соперничество позволило им здорово преуспеть. Оно не помешало им извлекать выгоду из остальных участников ансамбля, в особенности из Пита Беста, которого ни Леннон, ни Маккартни не любили. Сатклифф развлекал Леннона и придавал надлежащее звучание его идеям («по правде говоря, я зависел от него», - говорил Леннон). Харрисон, играя на соло-гитаре, занимал прочное положение в ансамбле, а позиция Беста была более уязвимой. Когда «Битлз» отправлялись в Гамбург, Леннон сказал, что им нужен «зрелый ударник», а Бест до сих пор считался зеленой порослью в этом саду. Но, несмотря на отрицательные мнения о нем, они были более чем рады позволить Питу и его матери предоставить «Битлз» в качестве штаб-квартиры клуб «Касбах» и заняться организацией их контрактов. А когда «Битлз» решили вновь вернуться в Гамбург, именно Мона и Пит Бест писали бесконечные письма германским властям, в которых умоляли отменить решение о депортации и обещали, что на сей раз «Битлз» действительно будут вести себя надлежащим образом.
После того как Экхорн заплатил 158 марок за депортацию Маккартни и Беста (потом он вычел эти деньги из их заработка), разрешение на въезд в Германию наконец было получено, и 27 марта 1961 года «Битлз» вновь вернулись в этот греховный город. Это был их второй из пяти визитов в порт на Балтике, и каждый раз они выступали все в более престижных клубах. В этот раз это была «Горячая десятка», а впоследствии совершенно новый клуб «Звезда». За свои выступления они по-прежнему получали не слишком много (Экхорн платил каждому всего по 35 марок в день), но для них это не имело значения.
Насколько удалось подсчитать, «Битлз» провели на сценах Гамбурга 998 часов, это был неоценимый опыт, процесс становления. Он сплотил их в единое целое, дал жизненно важную уверенность для самовыражения. Кроме того, он дал им то, чего не мог дать Ливерпуль, а именно - стиль.
Создателем их имиджа была Астрид, а проводником ее идей стал Сатклифф. Она одела его в черную кожу, сначала в пиджак, а затем в длинную куртку и узкие брюки. Джон и Джордж немедленно последовали его примеру, а чтобы убедить Пола, понадобилось немного больше времени. Он и тогда, как и сейчас, очень бережно относился к своим деньгам, поэтому через некоторое время остальные участники ансамбля силком привели его в магазин и сказали продавцу: «Этот парень хочет такую же куртку, как у нас, только сорокового размера».
Следующим шагом была прическа. Астрид вымыла своему любовнику голову, подрезала волосы и зачесала их вперед на французский манер. Когда Сатклифф с новой прической вернулся в клуб, все покатились со смеху, но вскоре примеру Сатклиффа последовал Джордж. Пол попробовал было носить такую прическу, но вскоре вернулся к привычной «пижонской» челке, потому что, как писал официальный биограф «Битлз» Хантер Дейвис, «на это еще не решился Джон».
Следующим новшеством стал пиджак без воротника, который Астрид сшила Сатклиффу по модели Кардена. По крайней мере, в первое время этот пиджак не понравился остальным участникам ансамбля. «Стюарт, на тебе же мамина кофта», - шутили они. Астрид придумала им и образ для фотографий, она фотографировала их в глубоко контрастных черно-белых тонах. Но и в этом не было особой изобретательности, как и в большинстве того, что делали «экзи». Эти фотографии они скопировали из фильма, который десять лет назад шел в Голливуде, хотя в них чувствовалась мастерская интерпретация, ухватившая имидж ранних «Битлз». Возможно, «экзи» и не были оригинальны, но они внесли что-то свежее, более современное в тот избитый, напомаженный юношеский образ, который «Битлз» привезли с собой из танцевальных залов Ливерпуля.
Однако жизнь их протекала довольно скучно. Кроме дурачества вокруг причесок и одежды да нескольких сотен изнурительных часов на сцене в их карьере не произошло никаких реальных сдвигов.
Стюарт Сатклифф ушел из ансамбля, поступил в гамбургский художественный колледж и собирался жениться на Астрид. Его уход произошел к великой радости Маккартни, который оставил ритм-гитару и пианино и полностью переключился на бас-гитару. Отношения между ними так никогда и не наладились, и Пол относил это целиком на счет музыкальной некомпетентности Сатклиффа. Маккартни говорил: «Любому было понятно, что он не умеет играть. Он убирал звук усилителя и просто создавал какой-то басовый шум. Большей частью он даже не знал, в какой тональности мы играем».
Услуги Аллана Уильямса были отвергнуты, об этом ему в письме сообщил Сатклифф как раз перед уходом из ансамбля. На самом же деле для «Битлз» это не имело никакого значения. Несмотря на его последующие заявления, что он тот самый человек, который порвал с «Битлз», Уильямс всегда был не более чем театральным агентом, а всю практическую деятельность осуществляла Мона Бест.
Джон получил в наследство от тетки из Эдинбурга 40 фунтов, и они с Полом поехали отдохнуть в Париж. Там они случайно встретили одного из «экзи», Юргена Воллмера, который уговорил их постоянно носить прическу, названную впоследствии прической «битлз» (хотя родилась она в Латинском квартале Парижа). По пути домой в Ливерпуль Пол и Джон зашли в обувной магазин на Ковент-Гарден и купили ботинки на каблуках, которые уже вошли в моду в Лондоне, (потом их стали называть ботинки «битлз»).
Уже к статусе профессионалов «Битлз» подписали контракт на запись пластинок. Их пригласила фирма «Полидор» - дочернее предприятие крупной компании «Дойче грамофон». «Битлз» аккомпанировали Тони Шеридану при исполнении трех песен: рок-варианта песен «My Bonnie Lies over the Ocean» и «When the Saints Go Marching in» и баллады Шеридана «Why» («Can’t You Love Me Again»). Леннону была предоставлена возможность продемонстрировать свои вокальные данные, и он исполнил быстрый вариант старой песни Эдди Кантона «Ain’t She Sweet» - пародия на группу Клиффа Ричарда, которую «Битлз» ни во что не ставили, но чей соло-гитарист Хэнк Марвин мог переиграть Харрисона с закрытыми глазами (Нил Янг говорит, что Марвин был одним из лучших рок-гитаристов).
Но это был довольно призрачный успех. Они получили в качестве гонорара по 300 марок каждый и никаких доходов от продажи. На пластинках даже стояло другое название ансамбля. Название «Битлз» было слишком созвучно с «пидлз», что на местном сленге означало «пенис», поэтому на пластинках их назвали «Бич бойз». Пластинка с песнями «My Bonnie» и «The Saints» стала хитом в Германии, но «Битлз» от этого не намного полегчало. Они имели успех в Ливерпуле и в Гамбурге. Ну и что из этого? В Манчестере, Ньюкастле и Западном Берлине было «много популярных групп, а кто слышал о них за пределами их вотчины? Рок-индустрия полностью зиждется на пластинках и известности, а то и другое было еще далеко от «Битлз».
Даже Маккартни, успокоенного собственным талантом и не страдавшего недостатком самоуверенности, начали одолевать сомнения. Подавленный Леннон писал Сатклиффу: «Что-то должно произойти, но где это что-то?» 9 ноября 1961 года это чудо появилось в образе молодого человека в отлично сшитом костюме, выпускника частной средней школы. Его звали Брайан Эпстайн. «Битлз» были близки к тому, чтобы заполучить богатого дядюшку, в котором они так нуждались.
4
Пол Маккартни был обаятельный, с привлекательной внешностью юноша, и, по общему мнению, самый симпатичный участник ансамбля. Но Брайана Эпстайна заинтересовал не Пол Маккартни, его заинтересовал грубый, скандальный Джон Леннон. «Ему нужен был Джон», - говорит Питер Браун.
В буквальном смысле это оказалось физическим желанием. Когда Эпстайн нерешительно вошел во время ленча в клуб «Каверн», его удивило то, что он увидел на сцене: четверо затянутых в кожу рокеров шутили, ругались, хлопали друг друга в той грубоватой манере, которая присуща молодым ребятам. Брайан был ошеломлен, особенно его поразил хриплый ритм-гитарист, который осыпал бранью примерно две сотни подростков, жующих бутерброды, пьющих теплую кока-колу, аплодирующих и дымящих сигаретами в заплесневелом подвальном помещении клуба «Каверн».
Нельзя сказать, что Брайан упивался этим зрелищем, глотая слюнки. Пол Маккартни твердо заявляет по этому поводу: «До меня доходили слухи о нравах артистической среды, но в данном случае это было глупостью». Однако Питер Браун говорил, что вид Леннона в кожаной куртке произвел необычайный эффект на Эпстайна: «Это был наиболее подходящий образ воплощения его тайных сексуальных наклонностей».
Отпрыск двух преуспевающих еврейских семей, разбогатевших на торговле мебелью, Эпстайн был молодым одиноким неудачником. К пятнадцати годам он успел поучиться в семи школах и из нескольких был исключен. В те дни его мать, Куинни, защищая его, говорила: «Если ты им не нравишься, то они просто вышвыривают тебя». И им не нравился маленький Эпстайн, типичный образец маменькиного сынка. Позже он напишет: «Я был из разряда неуживчивых мальчишек, ребята и преподаватели издевались, дразнили и изводили меня».
Да и учеником он оказался слабым. В тринадцать лет Брайан провалил вступительные экзамены в среднюю школу, и даже родительские деньги не помогали ему удерживаться в частных школах, таких, как Рагби, Рептон или Клифтон. В итоге он остановился на Рекин-колледж в Шропшире, но, чувствуя, что будет не в состоянии сдать экзамены, ушел оттуда в возрасте шестнадцати лет и пошел за 5 фунтов в неделю работать продавцом в мебельный магазин отца. Ему хотелось заниматься совсем не этим, он мечтал быть модельером женской одежды, и эта его мечта приводила отца в ярость.
Через два года Брайан был призван на военную службу и отправлен в части снабжения и транспорта. Ему, единственному из выпускников средней школы его призыва, не было предложено сдавать экзамены на офицерское звание. По его словам, он всегда был «самым плохим солдатом», который поворачивался налево, когда звучала команда «направо», и стоял «вольно» по команде «смирно». Казалось, что он так и прослужит свои два года, оставаясь забитым, но всегда опрятно одетым рядовым. Однако спустя десять месяцев рядовой Эпстайн был уволен из армии «на почве психиатрии». Согласно его утверждениям, он был «непьющим и абсолютно надежным солдатом», но в армии вскрылось, что он гомосексуалист.
Уволенный из армии за свои сексуальные наклонности, Эпстайн вернулся в Ливерпуль и стал управляющим магазина в Хойлейке, который принадлежал его отцу. Это дало ему возможность проявить чутье предпринимателя, в чем у него действительно был талант. Эпстайн со вкусом украсил витрины модной тогда мебелью в «скандинавском» стиле, и в течение года его доходы превысили доходы главного магазина фирмы. Но если родители радовались такому неожиданному повороту дел, то Брайана это не радовало. Он расстроился, впал в депрессию, ушел с работы и через несколько месяцев поступил в Королевскую академию драматического искусства. Это приоткрыло еще одну сторону его таланта. На вступительных экзаменах Брайан читал отрывки из «Макбета» Шекспира и «Доверенного лица» Элиота. Экзамен прошел успешно, и ему предоставили место в престижной актерской школе. Он был хорошим актером, но чересчур эмоциональным (выступления заканчивались для него судорожными рыданиями). По его словам, директор школы Джон Фернольд, который воспитал такие таланты, как Альберт Финни и Питер О’Тул, «глубоко верил в меня».
Но все дело в том, что Эпстайн мало верил сам в себя. Он не мог заниматься чем-нибудь долго и всерьез и впадал в депрессию. Будучи не способным легко заводить друзей, он вскоре заявил, что презирает актеров, их жизнь и «ложную дружбу», хотя актеры никогда и не приглашали его в свой круг. Его мать никогда не одобряла того, что он уходил от ее материнской опеки, и в результате ее настойчивых просьб Брайан, проучившись в актерской школе три семестра, вернулся домой, в Ливерпуль. Там он снова стал работать в отцовской фирме, на этот раз в качестве заведующего отделом грампластинок фирмы NEMS. Это была старая фирма (Джим Маккартни вспоминал, что играл на пианино этой фирмы еще во время первой мировой войны), которую в качестве недвижимости приобрел еще дед Брайана, иммигрант из Польши.
Вернувшись к коммерческой деятельности, Эпстайн вновь проявил свои предпринимательские способности. Когда он начинал, в штате у него было два человека, а спустя два года у него работали уже тридцать человек, включая молодого Питера Брауна, который уволился из универмага «Льюис». Благодаря внимательному отношению к вкусам покупателей, введению новой системы учета, при которой можно было дополнительно заказывать пластинки до того, как продан тираж, а также благодаря обещаниям, которые, как правило, выполнялись, о том, что магазин может обеспечить покупателя любой выпущенной пластинкой, магазин Эпcтайна превратился в самый преуспевающий магазин грампластинок в северо-западной Англии. Брайан много работал, гордился своими успехами и, казалось, нашел работу, которая его удовлетворяла.
Вне работы все было иначе. Все, кто знал его, вспоминают о нем как о симпатичном, обаятельном, добром человеке, у которого, однако, было второе лицо, проявлявшееся довольно часто. Он так и оставался таким же неуравновешенным и одиноким, каким и был всегда. Брайан часто здорово выпивал, слишком чувствительно относился к тому, что он еврей, во всех своих бедах обвинял антисемитов, которые, по его мнению, окружали его. Он был подвержен неожиданным эмоциональным взрывам, которые сменялись длительными периодами ледяного молчания. Малейшая обида, реальная или воображаемая, могла вызвать бурю грязных оскорблений с его стороны. К неуравновешенной психике добавлялись его сексуальные наклонности. Гомосексуализм преследовался законом, и Эпстайн, заклейменный и гонимый, был обречен тайком получать удовольствие лишь там, где мог найти.
Во время учебы в Королевской академии драматического искусства Брайана арестовали за приставание к мужчинам в общественном туалете. Семейный адвокат Эпстайнов Рекс Мейкин примчался в Лондон, и только благодаря его вмешательству дело не попало в суд. Вскоре снова понадобилась помощь Мейкина. Уже в Ливерпуле Эпстайн частенько посещал общественный туалет в Уэст-Дерби, где человек с определенными склонностями мог найти анонимного платного партнера. Однажды вечером Брайан совершил ошибку в выборе партнера, его избили, украли часы и бумажник. Вскоре после этого, когда побитый Эпстайн находился дома, окруженный заботами матери, грабитель позвонил по телефону и потребовал еще денег. Мейкин настоял на том, чтобы позвонить в полицию, и с помощью Эпстайна незадачливый шантажист был обнаружен и арестован.
Этот случай только усилил его чувство одиночества и отверженности. Однако он не прекратил свою активность в этом плане и продолжал посещать злачные места Ливерпуля, отыскивая тех, кого привлекал его кошелек и новая темно-бордовая машина марки «Хиллман Калифорния». И вот теперь, в начале ноября, Брайан Эпстайн стоял в зале клуба «Каверн» и, как он сам впоследствии признался, не мог оторвать глаз от «Битлз».
Как считал сам Эпстайн, он впервые решил взглянуть на этот ансамбль после того, как в его магазин зашел симпатичный юноша по имени Реймонд Джонс. Он был одет в узкие джинсы и черную кожаную куртку, и Эпстайну самому захотелось обслужить его. Джонс спросил пластинку с песней «My Bonnie». «А кто исполняет?» - спросил Эпстайн. «Битлз», - услышал он в ответ. Эпстайн честно признался, что никогда не слышал о них. Когда спустя несколько дней в магазин зашли две девушки и спросили ту же пластинку, Эпстайн, верный своему принципу «удовлетворять вкусы всех клиентов», начал наводить справки. Он выяснил, что на пластинке поет Тони Шеридан, пластинку крутят в клубе «Каверн», который находится всего в двухстах ярдах от его магазина (Стюарт Сатклифф прислал пластинку Вулеру), а сами «Битлз» являются ведущей группой клуба. Будучи хорошим бизнесменом, он решил пойти и посмотреть, вокруг кого создается такая, хотя и не слишком сильная, шумиха.
На самом деле Эпстайн встречал «Битлз» задолго до того, как Реймонд Джонс возбудил его интерес к ним. Одетые в кожу участники группы постоянно заходили в его магазин, торчали там, слушая пластинки, которые не в состоянии были приобрести. Магазин являлся также одной из крупнейших точек, где продавалась газета «Мерсийский бит». Во втором ее выпуске на первой странице была помещена фотография группы под заголовком во всю ширину полосы, гласившим: «Битлз» подписали контракт на запись пластинок!» Фотография сопровождалась статьей, в которой значительно преувеличивался факт сотрудничества «Битлз» с фирмой «Полидор». Брайан способствовал появлению названия «Битлз» в хит-парадах, которые он составлял для газеты «Мерсийский бит», заметки о них стали появляться в каждом выпуске газеты. Боб Вулер писал на ее страницах, что их музыка «возбуждает физически и духовно, символизируя протест молодежи».
Пророческая похвала Вулера появилась в августовском выпуске газеты, а спустя пять недель, договорившись предварительно с ее владельцем, Эпстайн пришел в «Каверн». «А что привело сюда мистера Эпстайна?» - задал со сцены вопрос Харрисон, разглядев в тени задней стены фигуру в костюме в тонкую полоску.
Познания Эпстайна в поп-музыке, особенно в авангардных стилях, были весьма ограничены. Его любимым композитором был Сибелиус, и живьем музыку он слушал только на концертах в ливерпульской филармонии, куда его водила мать. Его колонка в «Мерсийском бите» ограничивалась откровениями типа «популярность группы «Shadows», похоже, постоянно растет…»
Внезапно Эпстайна заинтересовали ритмичные песни Литтл Ричарда и Элвиса Пресли, которые раньше критики называли «дьявольской музыкой». В рок-н-ролле слышался секс, и эта музыка, надо заметить, уже в довольно зрелом возрасте захватила его. Брайан был слишком осторожным, не хотел, чтобы его симпатии стали достоянием публики, но желание познакомиться с «Битлз» было слишком велико, и он решил, что лучший путь для этого - стать их менеджером.
Эпстайн снова и снова заходил в «Каверн» посмотреть на них. Потом он отправился к Уильямсу, который все еще таил зло на «Битлз» за то, что они отказались от его услуг. Уильямс посоветовал ему не связываться с ними и не быть для них «шестом для отталкивания баржи», но Брайан проигнорировал его совет. «Его словно загипнотизировали», - вспоминал Уильямс и добавлял, что Эпстайн покрывался потом и краснел при малейшем упоминании их имени. Бест говорил: «Основная его цель состояла в том, чтобы добиться расположения «Битлз»… стать одним из них». Вскоре Эпстайн стал подражать им, зачесывая волосы вперед и одеваясь в черную кожу, но, когда окружающие осмеяли его, он быстро отказался от этого. Эпстайн постоянно говорил о «Битлз» с персоналом своего магазина, возил их в своем автомобиле. Следуя их примеру, он стал принимать таблетки, Вот так случайная встреча превратилась в страстное увлечение.
В буквальном смысле это оказалось физическим желанием. Когда Эпстайн нерешительно вошел во время ленча в клуб «Каверн», его удивило то, что он увидел на сцене: четверо затянутых в кожу рокеров шутили, ругались, хлопали друг друга в той грубоватой манере, которая присуща молодым ребятам. Брайан был ошеломлен, особенно его поразил хриплый ритм-гитарист, который осыпал бранью примерно две сотни подростков, жующих бутерброды, пьющих теплую кока-колу, аплодирующих и дымящих сигаретами в заплесневелом подвальном помещении клуба «Каверн».
Нельзя сказать, что Брайан упивался этим зрелищем, глотая слюнки. Пол Маккартни твердо заявляет по этому поводу: «До меня доходили слухи о нравах артистической среды, но в данном случае это было глупостью». Однако Питер Браун говорил, что вид Леннона в кожаной куртке произвел необычайный эффект на Эпстайна: «Это был наиболее подходящий образ воплощения его тайных сексуальных наклонностей».
Отпрыск двух преуспевающих еврейских семей, разбогатевших на торговле мебелью, Эпстайн был молодым одиноким неудачником. К пятнадцати годам он успел поучиться в семи школах и из нескольких был исключен. В те дни его мать, Куинни, защищая его, говорила: «Если ты им не нравишься, то они просто вышвыривают тебя». И им не нравился маленький Эпстайн, типичный образец маменькиного сынка. Позже он напишет: «Я был из разряда неуживчивых мальчишек, ребята и преподаватели издевались, дразнили и изводили меня».
Да и учеником он оказался слабым. В тринадцать лет Брайан провалил вступительные экзамены в среднюю школу, и даже родительские деньги не помогали ему удерживаться в частных школах, таких, как Рагби, Рептон или Клифтон. В итоге он остановился на Рекин-колледж в Шропшире, но, чувствуя, что будет не в состоянии сдать экзамены, ушел оттуда в возрасте шестнадцати лет и пошел за 5 фунтов в неделю работать продавцом в мебельный магазин отца. Ему хотелось заниматься совсем не этим, он мечтал быть модельером женской одежды, и эта его мечта приводила отца в ярость.
Через два года Брайан был призван на военную службу и отправлен в части снабжения и транспорта. Ему, единственному из выпускников средней школы его призыва, не было предложено сдавать экзамены на офицерское звание. По его словам, он всегда был «самым плохим солдатом», который поворачивался налево, когда звучала команда «направо», и стоял «вольно» по команде «смирно». Казалось, что он так и прослужит свои два года, оставаясь забитым, но всегда опрятно одетым рядовым. Однако спустя десять месяцев рядовой Эпстайн был уволен из армии «на почве психиатрии». Согласно его утверждениям, он был «непьющим и абсолютно надежным солдатом», но в армии вскрылось, что он гомосексуалист.
Уволенный из армии за свои сексуальные наклонности, Эпстайн вернулся в Ливерпуль и стал управляющим магазина в Хойлейке, который принадлежал его отцу. Это дало ему возможность проявить чутье предпринимателя, в чем у него действительно был талант. Эпстайн со вкусом украсил витрины модной тогда мебелью в «скандинавском» стиле, и в течение года его доходы превысили доходы главного магазина фирмы. Но если родители радовались такому неожиданному повороту дел, то Брайана это не радовало. Он расстроился, впал в депрессию, ушел с работы и через несколько месяцев поступил в Королевскую академию драматического искусства. Это приоткрыло еще одну сторону его таланта. На вступительных экзаменах Брайан читал отрывки из «Макбета» Шекспира и «Доверенного лица» Элиота. Экзамен прошел успешно, и ему предоставили место в престижной актерской школе. Он был хорошим актером, но чересчур эмоциональным (выступления заканчивались для него судорожными рыданиями). По его словам, директор школы Джон Фернольд, который воспитал такие таланты, как Альберт Финни и Питер О’Тул, «глубоко верил в меня».
Но все дело в том, что Эпстайн мало верил сам в себя. Он не мог заниматься чем-нибудь долго и всерьез и впадал в депрессию. Будучи не способным легко заводить друзей, он вскоре заявил, что презирает актеров, их жизнь и «ложную дружбу», хотя актеры никогда и не приглашали его в свой круг. Его мать никогда не одобряла того, что он уходил от ее материнской опеки, и в результате ее настойчивых просьб Брайан, проучившись в актерской школе три семестра, вернулся домой, в Ливерпуль. Там он снова стал работать в отцовской фирме, на этот раз в качестве заведующего отделом грампластинок фирмы NEMS. Это была старая фирма (Джим Маккартни вспоминал, что играл на пианино этой фирмы еще во время первой мировой войны), которую в качестве недвижимости приобрел еще дед Брайана, иммигрант из Польши.
Вернувшись к коммерческой деятельности, Эпстайн вновь проявил свои предпринимательские способности. Когда он начинал, в штате у него было два человека, а спустя два года у него работали уже тридцать человек, включая молодого Питера Брауна, который уволился из универмага «Льюис». Благодаря внимательному отношению к вкусам покупателей, введению новой системы учета, при которой можно было дополнительно заказывать пластинки до того, как продан тираж, а также благодаря обещаниям, которые, как правило, выполнялись, о том, что магазин может обеспечить покупателя любой выпущенной пластинкой, магазин Эпcтайна превратился в самый преуспевающий магазин грампластинок в северо-западной Англии. Брайан много работал, гордился своими успехами и, казалось, нашел работу, которая его удовлетворяла.
Вне работы все было иначе. Все, кто знал его, вспоминают о нем как о симпатичном, обаятельном, добром человеке, у которого, однако, было второе лицо, проявлявшееся довольно часто. Он так и оставался таким же неуравновешенным и одиноким, каким и был всегда. Брайан часто здорово выпивал, слишком чувствительно относился к тому, что он еврей, во всех своих бедах обвинял антисемитов, которые, по его мнению, окружали его. Он был подвержен неожиданным эмоциональным взрывам, которые сменялись длительными периодами ледяного молчания. Малейшая обида, реальная или воображаемая, могла вызвать бурю грязных оскорблений с его стороны. К неуравновешенной психике добавлялись его сексуальные наклонности. Гомосексуализм преследовался законом, и Эпстайн, заклейменный и гонимый, был обречен тайком получать удовольствие лишь там, где мог найти.
Во время учебы в Королевской академии драматического искусства Брайана арестовали за приставание к мужчинам в общественном туалете. Семейный адвокат Эпстайнов Рекс Мейкин примчался в Лондон, и только благодаря его вмешательству дело не попало в суд. Вскоре снова понадобилась помощь Мейкина. Уже в Ливерпуле Эпстайн частенько посещал общественный туалет в Уэст-Дерби, где человек с определенными склонностями мог найти анонимного платного партнера. Однажды вечером Брайан совершил ошибку в выборе партнера, его избили, украли часы и бумажник. Вскоре после этого, когда побитый Эпстайн находился дома, окруженный заботами матери, грабитель позвонил по телефону и потребовал еще денег. Мейкин настоял на том, чтобы позвонить в полицию, и с помощью Эпстайна незадачливый шантажист был обнаружен и арестован.
Этот случай только усилил его чувство одиночества и отверженности. Однако он не прекратил свою активность в этом плане и продолжал посещать злачные места Ливерпуля, отыскивая тех, кого привлекал его кошелек и новая темно-бордовая машина марки «Хиллман Калифорния». И вот теперь, в начале ноября, Брайан Эпстайн стоял в зале клуба «Каверн» и, как он сам впоследствии признался, не мог оторвать глаз от «Битлз».
Как считал сам Эпстайн, он впервые решил взглянуть на этот ансамбль после того, как в его магазин зашел симпатичный юноша по имени Реймонд Джонс. Он был одет в узкие джинсы и черную кожаную куртку, и Эпстайну самому захотелось обслужить его. Джонс спросил пластинку с песней «My Bonnie». «А кто исполняет?» - спросил Эпстайн. «Битлз», - услышал он в ответ. Эпстайн честно признался, что никогда не слышал о них. Когда спустя несколько дней в магазин зашли две девушки и спросили ту же пластинку, Эпстайн, верный своему принципу «удовлетворять вкусы всех клиентов», начал наводить справки. Он выяснил, что на пластинке поет Тони Шеридан, пластинку крутят в клубе «Каверн», который находится всего в двухстах ярдах от его магазина (Стюарт Сатклифф прислал пластинку Вулеру), а сами «Битлз» являются ведущей группой клуба. Будучи хорошим бизнесменом, он решил пойти и посмотреть, вокруг кого создается такая, хотя и не слишком сильная, шумиха.
На самом деле Эпстайн встречал «Битлз» задолго до того, как Реймонд Джонс возбудил его интерес к ним. Одетые в кожу участники группы постоянно заходили в его магазин, торчали там, слушая пластинки, которые не в состоянии были приобрести. Магазин являлся также одной из крупнейших точек, где продавалась газета «Мерсийский бит». Во втором ее выпуске на первой странице была помещена фотография группы под заголовком во всю ширину полосы, гласившим: «Битлз» подписали контракт на запись пластинок!» Фотография сопровождалась статьей, в которой значительно преувеличивался факт сотрудничества «Битлз» с фирмой «Полидор». Брайан способствовал появлению названия «Битлз» в хит-парадах, которые он составлял для газеты «Мерсийский бит», заметки о них стали появляться в каждом выпуске газеты. Боб Вулер писал на ее страницах, что их музыка «возбуждает физически и духовно, символизируя протест молодежи».
Пророческая похвала Вулера появилась в августовском выпуске газеты, а спустя пять недель, договорившись предварительно с ее владельцем, Эпстайн пришел в «Каверн». «А что привело сюда мистера Эпстайна?» - задал со сцены вопрос Харрисон, разглядев в тени задней стены фигуру в костюме в тонкую полоску.
Познания Эпстайна в поп-музыке, особенно в авангардных стилях, были весьма ограничены. Его любимым композитором был Сибелиус, и живьем музыку он слушал только на концертах в ливерпульской филармонии, куда его водила мать. Его колонка в «Мерсийском бите» ограничивалась откровениями типа «популярность группы «Shadows», похоже, постоянно растет…»
Внезапно Эпстайна заинтересовали ритмичные песни Литтл Ричарда и Элвиса Пресли, которые раньше критики называли «дьявольской музыкой». В рок-н-ролле слышался секс, и эта музыка, надо заметить, уже в довольно зрелом возрасте захватила его. Брайан был слишком осторожным, не хотел, чтобы его симпатии стали достоянием публики, но желание познакомиться с «Битлз» было слишком велико, и он решил, что лучший путь для этого - стать их менеджером.
Эпстайн снова и снова заходил в «Каверн» посмотреть на них. Потом он отправился к Уильямсу, который все еще таил зло на «Битлз» за то, что они отказались от его услуг. Уильямс посоветовал ему не связываться с ними и не быть для них «шестом для отталкивания баржи», но Брайан проигнорировал его совет. «Его словно загипнотизировали», - вспоминал Уильямс и добавлял, что Эпстайн покрывался потом и краснел при малейшем упоминании их имени. Бест говорил: «Основная его цель состояла в том, чтобы добиться расположения «Битлз»… стать одним из них». Вскоре Эпстайн стал подражать им, зачесывая волосы вперед и одеваясь в черную кожу, но, когда окружающие осмеяли его, он быстро отказался от этого. Эпстайн постоянно говорил о «Битлз» с персоналом своего магазина, возил их в своем автомобиле. Следуя их примеру, он стал принимать таблетки, Вот так случайная встреча превратилась в страстное увлечение.