Ростовцев Петр. Размышления одной ночи

   В таких случаях ему нужен был громоотвод. Вина, а стало быть, и гнев Гитлера за провал наступления на Москву пали в свое время на Браухича.
   Задержка ударных сил, пробуксовывание четвертой танковой армии у Воронежа позволили, как считал Гитлер, выскочить русским из петли. Ставку Советского Верховного Главнокомандования он в расчет не брал, а-потому приступ ярости пришелся теперь на фельдмаршала фон Бока.
   Еще пять дней назад фон Бок настроен был мажорно. Он от души смеялся над каррикатурой в немецкой газете, где изображался маршал Тимошенко, бегущий вскачь на коне от его танков.
   Все это приятно щекотало непомерно раздутые самолюбие и тщеславие. Он видел на своей груди новые награды. Фельдмаршал злорадствовал над ненавистным ему маршалом Тимошенко, как ему казалось, теперь поверженным навсегда.
   А между тем маршал Тимошенко был назначен командующим Сталинградским, а затем и Северо-Западным фронтами, а когда в марте сорок третьего годе под Харьковом сложилась критическая для наших войск ситуация, выехал туда как представитель Ставки.
   А вот роковая судьба не обошла фельдмаршала фон Бока, который на собственной шкуре познал истину, что от великого до смешного один шаг. 13 июля, в разгар генерального наступления, Гитлер вторично снял его с поста командующего - теперь уже навсегда.
   В этот день он передал должность не проявившему пока себя генерал-фельдмаршалу барону Вейхсу, бывшему подчиненному фон Бока. "У фюрера к барону иллюзорные привязанности", - ревниво думал фон Бок.
   Переживет он и судьбу тех, которым так щедро ее готовил. Будучи "частным лицом", под бременем страха ответственности за содеянное зло, устремится он в потоке беженцев по запруженным дорогам Германии и будет в последние дни войны настигнут английской бомбой.
   А пока по его приказам солдаты вермахта наводили ужас на мирных жителей, сгоняли с привычных обжитых мест все новые толпы беженцев, безжалостно бросали их в пучину бушующей войны.
   ...Прибьется ли к заветному берегу семья Световых, вновь испытав жизненное кораблекрушение, - этого пока никто не знал.
   А в это время в Миллерово встретились три командующих: группой армий "А" генерал-фельдмаршал Лист, 6-й армией генерал-полковник Паулюс и 1-й танковой генерал Клейст.
   - Оборона советских войск между Доном и Северским Донцом прорвана на широком фронте, - менторским тоном произнес фельдмаршал. - Да поможет нам бог успешно провести и второй этап операции.
   На совещании решался вопрос об окружении на подступах к Ростову соединений Южного и Юго-Западного фронтов.
   Во второй половине дня Светов-старший подкатил к дому на "эмке" первого секретаря райкома партии.
   - "В ружье!" - не то в шутку, не то всерьез скомандовал он голосом, который больше всего соответствовал обстоятельствам.
   Теперь горизонт станицы отсвечивал не туманными протуберанцами далеких планет, а заревом пылающего рядом сражения. Его угрожающий грохот надвигался на станицу с двух противоположных сторон - Миллерово и Северского Донца. Слышались взрывы и в станице.
   - Все важные объекты взорваны, - пояснил отец. - Теперь сжигаем документы. - Помолчав, он продолжил разговор: - На хуторе вас ждет подвода. Семьи секретарей и членов бюро райкома партии уже выехали. Будете двигаться к Дону, на Калач.
   Помолчав, отец тихо сказал:
   - Может, успеете. Я вернусь сюда и вместе с истребительным батальоном буду пробиваться на Ростов. У Александра промелькнула надежда.
   - Можно мне с тобой, отец? - В голосе его была мольба, решимость.
   - Нет, Александр, - отрезал отец, лишая его всяких шансов на дальнейшие переговоры. - Ты теперь в семье один мужчина. И помни все время об этом. - Отец подошел к сыну, по-мужски пожал ему руку.
   По ухабистым улицам машина выбралась на шоссе, ведущее к хуторам и дальше, к верховью Дона. Дорога была забита красноармейцами, повозками, отдельными грузовиками, переполненными людьми и грузом. Все вместе составляло нескончаемый, вяло копошившийся поток, двигавшийся с запада на восток, к переправам Дона. Остатки разбитых частей и подразделений, отставшие от войск красноармейцы, изможденные летним зноем, голодом и бессонницей, шли наугад, больше полагаясь на волю случая, чем на удачу. Стихийные потоки войск, потерявшие управление, теснились на всех проселочных дорогах, создавали пробки на переправах, мешая подходящим резервам, становились легкой добычей вражеской авиации. В колонны втирались порой гитлеровские агенты, дезертиры и провокаторы.
   Люди в красноармейских шинелях молча, не спрашивая разрешения, вскакивали на подножки автомашины Световых, облепили ее капот и багажник.
   Светов-старший с болью смотрел на этих измученных людей, и мысли, как потревоженный рой, бередили душу. "Где командиры этих военнослужащих? Почему никто не формирует из них боевые подразделения, не поворачивает назад, к фронту, лицом к врагу?" - с горечью думал Светов, человек дисциплины и долга, имевший моральное право на подобные суждения.
   Отправив свою семью за околицу, на хутора, он и его товарищи по району возвращались в станицу, в истребительные батальоны, коммунистические отряды, в подполье, к новой, непривычной и смертельно опасной работе. Так велела им партия.
   Светов-старший тогда еще не знал, что нашими войсками оставлен Ростов...
   * * *
   ...Спустя три дня, 28 июля, Сталин как Нарком Обороны подписал приказ номер 227, смысл которого прост и ясен - ни шагу назад. Отступать дальше значит загубить себя и нашу Родину.
   Воинам Красной Армии разъяснялась глубина нависшей над страной опасности. Бои идут, подчеркивалось в приказе, в районе Воронежа, на Дону, на юге, у Северного Кавказа. Гитлеровские оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге, хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с нефтяными и другими богатствами
   Приказ обеспечивался жесткими мерами, партийно-политической работой. Он сыграл роль морального кодекса Красной Армии в жестоких кровопролитных боях, способствовал непреклонной воле к победе, побуждал к стойкости и железной дисциплине.
   Пробки, созданные на шоссе отступающими войсками, бомбежки, обстрел дороги с воздуха задержали в пути машину Световых. Эвакуированных семей районщиков на хуторе, в условленном месте, не оказалось. С большим трудом отец отыскал председателя колхоза. Тот был занят эвакуацией колхозного скота.
   Председатель дал повозку, запряженную быками. Попрощавшись с отцом, находясь еще в нервном оцепенении от предстоящей разлуки, семья бросила вещи на телегу.
   Сразу нашлись попутчики. Красноармеец, раненный в руку, усмотрел в повозке что-то вроде медсанбата, сбросил туда свои пожитки.
   Световы были рады неожиданному союзу. Вскоре они смогли убедиться в том, что крестьянское происхождение Николая Ивановича (так попутчик представился Световым) дает ему солидную фору над их интеллигентским сословием.
   Быки, как явствовало из их поведения, были страшно голодны. Они отчаянно бросались с дороги в кукурузное поле, опасно выворачивали дышло. У Александра явно не хватало профессиональных данных для укрощения голодных животных, и он с облегчением уступил попутчику свой пост. Колеса брички начали вращаться с удвоенной скоростью, и к середине ночи миновали еще два хутора.
   На тихую безветренную степь пала глубокая темь. И только там, на горизонте, где остался отец и еще недавно жили Световы, чуть виднелись блуждающие отсветы горящей станицы. И в этой ночной бездне скрип одинокой телеги рождал чувство тоски.
   Николай Иванович первым различил на обочине дороги притихший хутор. Александр осторожно постучав в окно ближней к дороге хаты, В проеме открытой двери показалась моложавая, лет тридцати, энергичная казачка, решительно спросила:
   - Кто такие?
   - Свои, - упредил пояснения других Николай Иванович.
   - Вижу, не немцы. Зачем сюда всем кагалом? - продолжала казачка, постепенно смягчаясь голосом. Пустынная со сна стертость ее лица сменялась просветлением, под лунным светом проступали выразительные глаза и влажные губы.
   Было ясно, что Световы при помощи красноармейца Николая Ивановича получат-таки надежный ночлег.
   - Заходите, - наконец миролюбиво сказала казачка и танцующей походкой, легко ступая, направилась в комнату, где было аккуратно и одиноко.
   Вдруг молодуха проявила нездоровый интерес к раненой руке красноармейца.
   - Не дуришь? - с подозрительностью тряхнула она руку в бинте.
   От проведенного "следственного эксперимента" солдат сначала присел, затем заорал благим матом:
   - Языком мели, рукам воли не давай, контра! - с зубовным скрежетом процедил красноармеец.
   Ксении, как назвалась хозяйка, стало жаль раненого солдата. Ее глаза увлажнились и засветились добром Николай Иванович вдруг совсем по-новому всмотрелся в нее, ощущая то чувство к женщине, которое покинуло его с тех пор, как отходил с тяжелыми боями от западной границы, выходил из окружения под Киевом, получил пулю под Москвой и осколок под Харьковом. Это третье ранение - под Изюмом слепой разлетной силой достал его осколок бомбы.
   Забыто было это чувство и у Ксении, бывшего секретаря комсомольской организации колхоза, хуторской заводилы. Душа ее была остывшей, неприкаянной. Провожая в первые дни войны парней на фронт, девчата вешали на телеги кумачовые полотнища: "От Дона до Берлина"... Но многие эти парни погибли в средней полосе России, в Донбассе, под Харьковом. И вот сегодня, при встрече с красноармейцем, где-то в глубине души Ксении затеплилась слабым светом лампадка.
   - Давай перевяжу, - участливо сказала она
   Красноармеец молча протянул руку, и прикосновение молодухи уняло ноющую боль. Оба они, оглушенные внезапной войной, потянулись мысленно к прежней, забытой жизни.
   Покормив гостей, напоив быков и пустив их к стогу сена, Ксения постлала красноармейцу постель тут же, на дворе, под облачным небом.
   - Ложись... - деланно строго сказала Ксения, пряча от бойца охватившее ее волнение.
   Красноармеец лег, пугливо взглянул в ее бездонные глаза и как бы увидел в них отражение собственного смятения.
   - Не уходи, - сказал он стоном души, молящим выдохом.
   - Хорошо, - так же робко ответила Ксения. Она уважительно - осторожно, чтобы не задеть больную руку - легла рядом, прильнула к нему истомившимся жарким телом. Их губы слились в долгий беззвучный поцелуй...
   От непривычной и тревожной обстановки Александр проснулся рано. Николай Иванович и Ксения уже впрягали в бричку непослушных, упрямых быков.
   - Далеко вы на них не убежите, - улыбнулась языкастая казачка. - На косогоре бродят красноармейские кони. Меняйте тягу.
   - Попытай счастья, Александр, - поддержал мысль казачки Николай Иванович. - Мне с одной рукой не то что с лошадью, но и с бабой не справиться, - брякнул ом и виновато осекся.
   - Не охальничай, дитё рядом, - ворчливо бросила Ксения.
   Александр пошел к кургану и увидел, что на косогоре и в луговой пойме, прилегающей к хуторскому пруду, мирно паслись оседланные кони, очевидно, брошенные во время налетов вражеской авиации отступавшими войсками.
   Увидев людей, кони доверчиво устремились к ним приветливо заржали. Александр легко отловил двух понравившихся ему коней. Оба были буланой масти, со звездочками на лбу.
   Ксения настояла на предварительной разведке маршрута. За прошедшую ночь гитлеровцы могли быть уже где-то впереди, успев обойти хутор. Александр и Ксения, не мешкая, отправились в разведку. Тряская пыльная дорога змеей вилась меж нескошенных золотистых полей пшеницы, от которой пахло утренней росой и приятно веяло прохладой.
   Лошади первыми услышали настораживающий посторонний звук, перераставший в угрожающий гул низко летящих самолетов противника. Животные пугливо прядали ушами, таращили глаза, стремились высвободиться от мешавших им пут. Ксения привычно отстегнула ремни, сняла хомуты. Почувствовав свободу, кони стремглав бросились с дороги в пшеницу. Ксения схватила за руку оторопевшего Александра, увлекла его туда же. Над головами, выпустив шасси, словно огромный коршун, на предельно низкой высоте, над самой пшеницей, шел тяжелый транспортный самолет, неприятно обдавший их струёй воздуха и гари.
   Вскоре самолет затих, совершив посадку где-то у хутора.
   - Десант, - почти одновременно произнесли Александр и Ксения.
   - Уходи сам, семью в обиду не дадим, - по-свойски сказала Ксения, подталкивая Александра к дороге. В ее взгляде Александр прочел смесь печали, сожаления и доверия к нему.
   - Прощайте, Ксения, - тихо ответил Александр -побежал к переправе.
   Тогда не знал Александр, каким трудным станет этот марафон, безостановочный бег днем и ночью, по горящей степи, под взрывами бомб и артобстрелом.
   * * *
   На рассвете двадцать третьего июля Светов вышел к Калачу, на заветную переправу через Дон.
   Здесь не было следов паники, царил во всем порядок. Пропускной режим регулировали пограничники. Переправа, как в этом скоро убедился Светов, была прикрыта с воздуха, обеспечена артиллерией и дымовой завесой.
   Светов тогда еще не знал, что здесь положен водораздел между хаосом отступления подразделений разбитых 28-й и 38-й армий и порядком, железной дисциплиной 62, 63 и 64-й армий, составляющих костяк вновь образованного Сталинградского фронта. Эти армии с опытными военачальниками генералами Лопатиным, Кузнецовым и Чуйковым прибыли из резерва Ставки Верховного Главнокомандования. Здесь, на берегах и в междуречье Дона и Волги, двух великих русских рек, надлежало захлебнуться новому "генеральному" наступлению германского вермахта.
   Светов с восхищением наблюдал безостановочное передвижение через Дон по сохранившемуся мосту и понтонной переправе нескончаемых войсковых колонн и боевой техники.
   И в его душе ярким огнем возгоралась могучая вера в непобедимость Красной Армии, в грядущую победу.
   Он присел на обочину дороги. Усталость сморила его мгновенно...
   Проснулся он внезапно. Перед ним стояли два красноармейца в непривычных для него зеленых фуражках. Во всем их облике Светов ощутил настороженность.
   - Танки считаешь? - язвительно спросил один из них, с треугольником в зеленых петлицах на выгоревшей, полинявшей гимнастерке.
   - Сбился со счета, очень много танков, - принял вызов Светов.
   - Документы, - сказал другой, без знаков различия, тоном, каким, очевидно, привык делать оклик: "Стой, пропуск!".
   Документов, естественно, у Светова не оказалось, в его сбивчивый рассказ еще больше укрепил подозрение наряда, охранявшего подступы к переправе.
   Не мог знать Светов, что в трех-четырех километрах от Калача, в деревне Камыши, сейчас размещался штаб Сталинградского фронта, а в этот самый день, 23 июля. сюда прибыл представитель Ставки А. М. Василевский.
   Здесь, в большой излучине Дона, на его правом и левом берегах и дальше, по сталинградским степям, ч Волге, выстраивалась стратегическая оборона со сложным, пока строго засекреченным замыслом Советского Верховного Главнокомандования.
   В эти часы генерал-полковник Василевский и другие военачальники всецело были заняты выработкой срочных мер противодействия намерениям Паулюса танковыми клиньями отсечь в излучине Дона советские войска, замкнуть кольцо окружения над нашими 62-й и 64-й армиями.
   ...Светова доставили в военную контрразведку. Строгий старший лейтенант сидел за столом и что-то сосредоточенно писал. Перед ним сидел красноармеец, вяло отвечал на вопросы.
   Светов вгляделся в спину сидевшего напротив старшего лейтенанта человека, на повязку на правой руке, на стертые кирзовые сапоги и едва не ахнул: ошибки быть не могло!
   - Николай Иванович! - обрадованно вскрикнул Светов.
   Красноармеец вскочил со стула, бросился к Светову
   - Александр, живой!
   - На место, - приказал старший лейтенант, хватаясь за пистолет.
   Взглянув в сопроводительную бумагу Светова, военный следователь строго спросил:
   - Зачем считал танки?
   - Я не считал, - искренне ответил Светов.
   - Я ручаюсь за него, - вмешался Николай Иванович.
   И Николай Иванович начал рассказывать об Александре.
   - На первый раз поверил, - смягчился старший лейтенант. - Курите?
   Курили молча, глубокими затяжками снимая напряжение.
   - Фашисты захватили плацдармы на левом берегу Дона, - негромко заговорил следователь, - к переправам выбрасывают десанты. В потоки отступающих войск и беженцев засылают агентов и провокаторов Бои переместились к Ростову.
   - Не разлучайте нас с Николаем Ивановичем, - осмелел Светов.
   И следователь помог им получить направление в одно из подразделений по охране тыла Сталинградского фронта. Николай Иванович рассказал Светову о своих мытарствах после отъезда из хутора.
   В знойный полдень на хутор, постреляв для острастки, ворвался фашистский десант. Наших подразделений там не было.
   Гитлеровские солдаты в касках, увешанные автоматами, штыками и гранатами с длинными деревянными ручками, чем-то напоминали крестоносцев, закованных в латы. Озираясь, они рыскали по хутору.
   Обнаглев, фашисты врывались в хаты, истеричными выкриками оглушали перепуганных детей и женщин, которые из незнакомого языка различали лишь отдельные слова: "коммунист", "партизан", "юда".
   На пороге хаты, где пряталась семья Световых, а на чердаке укрылся Николай Иванович, появился здоровый рыжий верзила. Увидев Ксению, он осклабился, потянулся к ней длинными, оголенными по локоть руками. От него исходил зловонный запах пота, пьяного перегара и тошнотворной парфюмерии.
   Ксения испуганно вскрикнула, попятилась в глубь комнаты, впопыхах опрокинула табуретку, упала. Рыжий верзила, сдернув с шеи мешавший ему автомат, повалил казачку на пол, озверело начал срывать с нее одежду.
   Николай Иванович мгновенно оказался рядом, схватил автомат и прикладом ударил по голове гитлеровца. Тот дернулся в судорогах. Ксения с помощью Николая Ивановича встала на ноги. Они с трудом затолкали убитого фашиста под печь.
   - Не поражает их, бандитов, и гром господень, - все еще в нервном беспамятстве от случившегося причитала мечущаяся по хате Ксения.
   - Надо срочно эвакуировать семью в другое место, хату сжечь, - решил Николай Иванович.
   - Сейчас отведу их к бабе Даше. А ты спрячешься в стоге до сумерек, скороговоркой сказала казачка, торопливо направляясь в погреб к Световым.
   Пробираясь задворками, Световы вместе с Ксенией подошли к чисто побеленной саманной хате. Ксения пошептала глуховатой женщине на ухо, и та суетливо затолкала детей в хату.
   А вскоре на утихший хутор обрушилась стрельба: туда неожиданно въехал отходивший из станицы советский истребительный батальон. Гитлеровские автоматчики, патрулировавшие на улицах, открыли огонь. Выпрыгнувшие из трех грузовиков бойцы истребительного батальона приняли боевой порядок и, разделившись на две группы, охватили хутор с двух сторон.
   Ксения спешила к себе, решив спалить родную хату. Другого выхода не было.
   В одном из бойцов истребительного батальона Ксения узнала редактора районной газеты Светова, который два года назад был у них в колхозе уполномоченным райкома партии. Ксения смотрела на Светова и его бойцов как на своих избавителей.
   В коротком бою часть вражеского десанта была уничтожена, другая рассеяна. Не задерживаясь, истребительный батальон направился на Белую Калитву, к Северскому Донцу.
   А тем временем Николай Иванович уже привел себя в полную боевую готовность и с нетерпением поджидал Ксению. Всего сутки их знакомства вместили в себя казалось, целую вечность.
   - Хороших жен на свете не по тринадцать на дюжину, - сказал Николай Иванович плачущей на его груди казачке. - Будь моей женой.
   - Согласна, буду ждать тебя всю жизнь, - радостно отвечала Ксения. - А хочешь... - она на секунду запнулась. - Давай распишемся...
   - Где? - удивился Николай Иванович.
   - У меня печать сельсовета, позову двух свидетелей.
   - А что? - улыбнулся он. - Все будет по закону.
   * * *
   В небольшом домике штаба Сталинградского фронта в деревне Камыши возбуждение нарастало с каждым часом.
   К исходу 23 июля обстановка в полосе обороны 62-й армии Колпакчи резко ухудшилась. Паулюс, несмотря на потери, во что бы то ни стало стремился прорваться в глубину обороны этой армии и выйти к Дону. Ему удалось окружить две дивизии и, обойдя главные силы, приблизиться к водному рубежу. Это создавало реальную угрозу прорыва к Сталинграду.
   Все внимание Ставки и Верховного Главнокомандующего было обращено к этому участку советско-германского фронта.
   Сталин неоднократно вызывал к аппарату "ВЧ" то командующего Сталинградским фронтом В. Н. Гордова, то представителя Ставки А. М. Василевского. В разговоре с Гордовым он выразил сомнение в отношении командующего 62-й армией.
   - Имейте в виду, Колпакчи очень вспыльчивый и впечатлительный человек. Хорошо бы направить к нему кого-либо покрепче.
   - Товарищ Сталин, я сам выеду в шестьдесят вторую армию, - твердо ответил Гордов.
   - Вот и хорошо, на месте разберитесь с обстановкой, - поддержал Сталин.
   Вечером этого же дня Сталин вызвал Василевского.
   - Что предпринимается вами для удержания оборонительного рубежа западнее Дона от Клетской до Нижней Калиновки?
   - Срочно готовим контрудар силами формируемых первой и четвертой танковых армий, - доложил Василевский.
   - Категорически воспрещаю под вашу ответственность отход с указанного оборонительного рубежа, - завершил разговор Сталин.
   * * *
   ...В новой Ставке в Виннице Гитлер срочно собрал совещание. В ярости фюрер бранил своих генералов.
   - Красная Армия разбита. У нее нет резервов. Русские вооруженные силы - колосс на глиняных ногах, - переходил на истеричный крик Гитлер. - Они плохо вооружены и не имеют вождей, - потрясал он сводками абвера и люфтваффе.
   - Но, мой фюрер, - осмелился возразить Йодль, - Сталинград - символ большевизма, русские, очевидно, проявят при его обороне присущий им фанатизм. - Взглянув в лицо примолкнувшего Гитлера, он закончил: - Участь Кавказа теперь решается здесь.
   Йодль предложил срочно передать 4-ю танковую армию из группы армий "А" в группу армий "Б". Гитлер неохотно согласился.
   * * *
   ...Гордов и Василевский понимали - для совместного контрудара двух танковых армий крайне необходимы хотя бы два дня. Тогда будет не только сложение равнодействующих сил, но и их умножение, где сумма многих величин - военных, технических, моральных - обретала бы новое качество.
   Однако в их календаре такой возможности не оставалось. Танковый клин Паулюса, плотно прикрытый с воздуха армадой в тысячу самолетов, в эти самые два дня мог полностью окружить 62-ю армию и нанести смертельный удар по Сталинграду.
   В предутреннем мареве донских туманов с полевого командного пункта командующий 1-й танковой армией Москаленко наблюдал рывок своих танков. Они двигались по проселочным дорогам, нескошеным полям пшеницы и перелескам, бросив вызов бронетанковым колоннам Паулюса. Навстречу нашим танкам в пикирующем полете шло несчетное число "юнкерсов".
   Наши танки тоже не были в одиночестве, имели отлаженную систему взаимодействия с артиллерией разного калибра.
   Гитлеровские танкисты прятались в люки, нехотя сворачивали с большака на проселок, избитый рытвинами и оврагами, мешавшими их обзору и прицельной стрельбе.
   Гордов бросал в топку разгоравшегося сражения стрелковые части 62-й и 64-й армий. Спустя два дня сюда, в большую излучину Дона, ставшую из жизненного мертвым пространством, была брошена и 4-я танковая армия Крючковского.
   Наши танковые армии не сумели опрокинуть врага. Но дерзостью и отвагой сбили наступательный ход Паулюса, а к середине августа принудили его перейти к обороне.
   * * *
   Вместе с Николаем Ивановичем Светов был зачислен в 10-ю дивизию НКВД, сформированную в основном из пограничников и чекистов. А 282-й полк, куда взял приглянувшихся ему новобранцев батальонный комиссар А М. Карпов, целиком состоял из пограничников. Сам Карпов в начале войны был военкомом пограничного отряда, в его благодушном нраве скрывались отвага и решимость. В полной мере эти качества проявились 27 августа, когда произошел первый в жизни Светова бои с врагом, который разрешил мучавшие его сомнения, познал ли он себя. В этот день он усвоил навею жизнь ту истину, что подвиг порождается не честолюбием и стечением обстоятельств, а его убеждениями.
   Карпов был из тех политработников, которые и в хаосе войны сохранили умение цельно воспринимать многообразие человеческих характеров. Карпов был добр без сентиментальности и обладал чувством юмора. Он быстро распознавал в людях их "краеугольный камень", особое достоинство, составляющее основу всех других качеств.
   В Александре Светове он заметил юношескую, неомраченную ожогами войны восторженность, оптимистичное восприятие жизни. Он слышал, как Светов в блиндаже читал стихи своему напарнику:
   Иди в огонь за честь Отчизны,
   За убежденье, за любовь.
   Иди и гибни безупречно.
   Умрешь - не даром: дело прочно,
   Когда под ним струится кровь...
   "Такой, как Светов, во имя высокой цели жизни не пожалеет", - подумал Карпов. Ему понравился этот хрупкий впечатлительный парень, в душе которого слились воедино и восторженное восприятие жизни, и-приглушенное горе, и радость.
   Военком приблизился к Светову.
   - Вы смотрели "Свадьбу в Малиновке"? - хитровато щурясь, спросил Карпов.
   - Читал, - осторожно ответил Светов, ожидая подвоха.
   - Хочете стать Яшкой-артиллеристом? - намеренно подражая языку героев оперетты, продолжал он в том же духе. - Помните, бах-бах - и мимо?