Страница:
Светов был отправлен на краткосрочные курсы минометчиков. В эти тяжелые и критические дни обороны Сталинграда части НКВД, пограничные полки получили на вооружение ротные минометы и противотанковые ружья.
А вскоре после отъезда Светова, 23 августа, гитлеровская танковая лавина сокрушила нашу оборону у Калача, овладела переправой, танки противника ринулись на левый берег Дона к Сталинграду.
27 августа на подступах к городу 282-й полк, в составе которого был и ротный минометчик красноармеец Светов, вступил в бой. Не вступил, а лег поперек дороги наступавшим танкам и мотопехоте. Светов выстраивал огневую завесу, прикрывал засады наших бойцов, истребителей танков.
Авиационными и артиллерийскими ударами фашисты распахивали ничем не прикрытую солончаковую землю И все же Светов не испытывал того чувства незащищенности, владевшего им в минуты, когда гитлеровский летчик мог безнаказанно расстрелять его из пулемета. Теперь он - боец Красной Армии, у которой бессчетное число полков, в одном из которых и его ячейка, и он никогда не оставит ее без приказа.
Военком Карпов, вероятно, лучше и объемнее других видел в этом жарком августовском дне и тяжелом неравносильном бою полка сочлененность с исходом наступившего сражения.
Знал он и другое. Недостаток в людях и технике восполнялся героизмом людей, получивших приказ "Ни шагу назад!". Силу духа красноармейцев питала жгуча" ненависть к фашизму.
Карпов видел, что силы полка на пределе, напряжение боя нарастало. На правом фланге немецкие танки и автоматчики прорвались вглубь. Военком испытывал горечь от того, что решение, которое он сейчас примет, потребует жертв. Себя он не жалел, но понимал, что в скрежете металла, в дымном пространстве, на котором за ним пойдут люди, погибнут не только те, кто уже познал жизнь, но и юноши.
По траншеям и окопам батальона электрическим зарядом пронеслась команда:
- В атаку, вперед!
Бойцы увидели устремившегося навстречу гитлеровцам военкома Карпова. И когда его прошила очередь вражеского автоматчика и он, споткнувшись, упал, цепи бойцов, заглушающие стрельбу и собственные голоса единым раскатом "Ура!", неудержимо рванулись вперед, врукопашную, сотрясая раскаленный воздух грозным проклятием врагу и салютом погибшему комиссару...
Фашисты были остановлены на этом рубеже, но ненадолго.
В начале сентября Светов с группой минометчиков был направлен в 79-й пограничный полк, охранявший главную сталинградскую переправу. С каждым днем к переправе приближалась гулкая канонада и грозовые разряды сражений.
14 сентября 6-я полевая и 4-я танковая армии во взаимодействии с воздушным флотом предприняли решительный штурм города, стремясь смести его с лица земл и.
Не только на окраинах, но и в центре развернулись ожесточенные бои. Город походил на Помпею в момент грозного извержения Везувия, сокрушавшего все живое на своем пути.
"И какие же варвары эти фашисты!" - думал Светов, подавленный страшной картиной гибнущего города. Мозг, как осколком метеорита, опалила мысль о том, что греческий поэт и философ Дион говорил императору римлян Доминициану: "Ну было б это первобытное время. Но ведь сейчас первый век новой эры".
"А сейчас двадцатый", - с горечью думал Светов.
* * *
...Генерал Паулюс неистовствовал.
- Мы решительно захватываем все, но наша добыча - ветер, - бросал он в ярости крылатые фразы. - Надо захватить или уничтожить все переправы русских через Волгу, лишить их возможности швырять сюда резервы.
Главный удар наносился по центральной переправе, которую охранял 79-й пограничный полк. Оборона подступов к мосту была выстроена в несколько укрепленных редутов. В каждом был свой узел обороны с разветвленной системой дотов и дзотов. Переправа была хорошо обеспечена зенитными средствами. Упорства и стойкости пограничникам было не занимать.
Впереди пограничников части Красной Армии обороня.ли железнодорожную станцию Сталинград-1. Здесь-то и прорвались в этот день две роты гитлеровских автоматчиков, выйдя на участок 1-го батальона 79-го пограничного полка.
* * *
На позиции батальона был обрушен шквальный артиллерийский и минометный огонь. "Юнкерсы", растянувшись по спирали, челночным способом сбрасывали на позиции батальона сотни бомб. Автоматчики были изрядно подпившие, шли во весь рост каким-то нахальным пьяным гульбищем. Светов поливал гитлеровцев минометным огнем. На всем фронте обороны батальона завязался ожесточенный бой. К переправе, на противоположной стороне, подходила дивизия генерала А. И. Родимцева, которую предстояло перебросить сюда, на правый берег, на поддержку истекающих кровью, оборонявшихся на пределе сил и возможностей наших войск.
Место, где располагалась минометная позиция Светова, было схоже с загородной свалкой - рвы и воронки, искореженный металл, грязный песок, чертополох, полынь, репейник, белена. Хилые деревья, кустарники осоки не выдержали палаческого разгула пришедшей сюда войны, поникли, захлебнулись в пороховом удушье. Волжская вода выбрасывала сюда доски, металлические конструкции затонувших в ее пучине кораблей и самолетов, оставляла жирные нефтяные пятна.
Убитых хоронили здесь же, в прибрежных песках, и Светов не мог привыкнуть к соседству живых и мертвых.
Боем пограничников руководил старший политрук И. Дукин. По ходу сообщения на минометную позицию прибежал сын полка Толя Корниенко, вручил Светову клочок бумаги, на котором карандашом было написано:
"Товарищи, умрем, но не пропустим фашистов к переправе".
- От политрука, - запыхавшись, пояснил он и, выхватив листовку, помчался дальше, по траншеям батальона.
Огонь минометов и прицельная стрельба пограничников нарушили стройную геометрию ротных цепей фашистов. Однако, неся большие потери, они проскочили допустимую зону минометного огня. Светов схватил винтовку. И вдруг земля и небо опрокинулись, он полетел в бездну... Очнулся лишь спустя два дня.
Позже, уже за Волгой, в армейском госпитале, Светов узнает, что 79-й полк не пропустил врага к переправе. В том бою, в котором Светов получил тяжелое осколочное ранение в голову и шею, пограничники обеспечили переправу гвардейцев Родимцева на правый берег Волги в самый критический момент боя за Сталинград.
В стиснутой бинтами голове Светова отдавались вой сирен и снарядов, визг танков и поездов, шум людских потоков, катившихся валом к переправам Дона и Волги. Кадры памяти сменялись стремительным мельканием размытых лиц в траншеях и на перронах вокзалов, за окном санитарного поезда. Его обдавало леденящим ознобом близкой смерти, изматывало уютом покоя белой палаты, пугало ночной заброшенностью, затаившейся за стенами госпиталя. Иногда в горящем сознании он мысленно возвращался к реальной жизни, ощущал свое дыхание и тело, смутно понимал, что еще живой; видел у своей кровати слабо освещенную керосиновой лампой младенческую улыбку сына полка Толи Корниенко. И черные, пропитанные гарью минометных выстрелов, слезы непроизвольно скатывались на белую марлевую повязку.
Значит, он жив, борется, нужен боевым товарищам, и это высокое духовное воплощение отчуждало тесноту бинтов, боль ран, придавало силы и веру...
Светов, как подбитая птица, многие месяцы будет медленно возвращаться к действительности в переполненных стонами госпитальных палатах, улавливая реальные мгновения в своей проясняющейся памяти, став-шеи теперь частицей вечной истории. Из этих мгновении складывалась сага о круговерти его жизни, в которую пока вмещались безоблачное детство и опаленная грозой войны юность.
Имена и даты минувших событий теперь, на расстоянии пространства и времени, казались иероглифами истории, ее величия и бренности, тянущимися своими корнями к истокам сотворения мира...
* * *
Сквозь обратное движение лет, как в перевернутом бинокле, в эту затянувшуюся ночь воспоминаний Светов видел и другой кусок своей жизни, уже после излечения в госпиталях, беспомощного пребывания на больничных койках.
Отгремела сталинградская битва. Германской армии на Курской дуге был нанесен смертельный удар. Советские войска в неудержимом порыве вырвались к границам Польши.
Светова потряс ослепительностью красоты старинный Львов, походивший на архитектуру древнего Рима если смотреть на него с холмов Стрийского парка. В отсветах заходившего солнца готика соборов, ратуши и костелов барокко роскошных театров, двухъярусные каменные строения с узкими улочками создавали удивительный мираж ажурной архитектурной вязи римского амфитеатра, его колоннад и арок, дворцов Нерона, Тиберия храмов Юпитера и Капитолия, домов и бань которые тоже двоятся этажами, когда взираешь на город с Эквилинского холма.
Светов прибыл сюда в составе 42-го пограничного полка нашедшего себе пристанище в огромном сосновом бору близ Великих Мостов, западнее Львова. Кругом располагались хутора и села, в которых было тихо и безлюдно.
Полк неистово метался из хутора в хутор, стремясь остановить разгул озверелых банд, хотевших превратить Западную Украину в националистическое капище. Полк расставлял небольшие гарнизоны, пограничники несли патрульную службу, политработники и чекисты совместно с местными партийными и советскими органами создавали группы самообороны - истребительные отряды.
У Светова, как и его однополчан, сомнений не было: бандиты будут уничтожены.
Светов часто задумывался над истоками ослепляющем разум жестокости и неизменно находил их в зловещем союзе ненависти и страха. История ведет свой отсчет жестокости. В ее анналах от древних греков и римлян осталась вергилиевская Алекто - одна из богинь проклятия, мести и кары; от французов - Вандея - место палаческого разгула реакции в период Великой Французской революции; от испанцев - притчи о бесах-инквизиторах, которые не покидали своих жертв и тогда. когда их лизали языки пламени.
В помойной яме истории рядом с Гитлером останутся Степан Бандера, главарь украинских националистов, современные мракобесы, "крестоносцы".
Светову нравился разлет пространства от львовских равнин до Карпатских гор, бледно-зеленые луга и тихие голубые речки, лиловый, холодновато-огненный закат и темно-зеленый фон лесов - все краски вечности, воспетые Иваном Франко.
Вскоре банды, столкнувшись с пограничниками и отрядами самообороны, отхлынули в леса, где дневной сеет сливался с ночью. Стремясь укрыться, бандиты забрались в бункеры, в сплошной беззвездный мрак, совершали ночные набеги, когда вокруг все притихало, уступая место одному только трепету перед темной силой, которая посылала людям ужасы. Прижавшись к зашторенным окнам, испуганные женщины и дети слышали в соседних домах выстрелы и слабеющие голоса заклинаний "Матка боска..."
* * *
Красноармеец Светов стоял часовым на посту на площадке между школой и разрушенным, очевидно, взрывом бомбы или снаряда кирпичным зданием в центре большого села. Здесь в несколько рядов выстроились крытые брезентом темно-зеленые "форды" - резерв командира полка. Это и был объект, вверенный под охрану часовому Светову. Стрелки и автоматчики полка "прочесывали" прилегавший к селу неприветливый, хмурый, в осеннем густом тумане лес. Село, как всегда в таких случаях, было внешне безучастно к происходившим событиям и казалось вымершим. На самом же деле оно жило своей, скрытой от посторонних глаз, жизнью - с приглушенным дыханием следило за исходом поединка немалых противоборствующих сил.
На пустынной улице Светов увидел торопливо шагавшего солдата с автоматом, насторожился.
- Кто такой? - строго окликнул Светов.
- Не отвлекайся, старина, от службы, автопарк твой спалят, миролюбиво ответил солдат-одиночка.
- Документы! - не уступал Светов.
- Не видишь? - солдат ткнул в свои погоны
- Напялить форму любой может.
- Светов, ты, что ли? - взревел обрадованно Толя Корниенко.
Из настороженных окон жители наблюдали братание двух солдат. Бывший сын полка, ныне красноармеец Корниенко, скороговоркой поведал Светову свою историю. В ходе "прочески" леса они с напарником взяли немного вправо, оторвались от ядра, наткнулись на засаду бандеровцев, в перестрелке одного убили, другого ранили. Пленный бандит, спасая свою шкуру, выложил важную информацию.
- Где-то здесь, в центре села, в подземном винном погребе вместе с бандой укрывается связней центрального оуновского провода. У них провод это что-то вроде разбойничьего штаба, - веско заключил Толя.
КП полка был рядом, Светов показал Толе на хорошо ухоженную усадьбу, вокруг которой, как ворон, кружил часовой.
Через несколько минут сработала Толина информация - на охраняемом объекте поднялась суета, ворчливо заводились автомашины. Пыхтя выхлопными газами, они срывались с места и мчались неизвестно куда. В суматохе начальство забыло сменить Светова с поста, и он чувствовал себя неприкаянным. Вновь показался Толя Корниенко. Теперь он шел в сопровождении офицера и двух солдат. Офицер махнул рукой, приглашая Светова в машину. Вскоре она остановилась за селом, в двухстах метрах от лесного массива, у стога сена. На лице Толи Корниенко было замешательство.
"Очевидно, волнуется за судьбу напарника, которого оставил с пленным бандитом", - предположил Светов
Спрыгнув с машины, Светов оторопел. У стога, на аккуратно разостланном сене, лежала молодая девушка. Широко открытые голубые глаза отражали облака. взгляд был спокойный, утомленный. Офицер попросил пограничников отойти к машине, присел на корточки и сразу нашел с пленной контакт.
- Какая странная баба, - пожимал плечами охранявший ее пограничник. "Давай, - говорю ей, - перевяжу, изойдешь кровью". - "Я стесняюсь, у меня рана выше колена, - говорит она и смеется. - Хочешь, я тебе спою про синий платочек?" Спрашиваю: "Пароль хочешь подать банде?" - "Банда в селе, ваши солдаты топчут пустой лес", - говорит и улыбается. "Не щерься, таких видел", - "Пойди у бандита возьми пулемет, надежней будет". - "Сбежать хочешь?" - "А ты мертвецов боишься?" - "Чудная", - опять пожал плечами солдат.
Убитого бандита положили в машину. Пуля вошла в затылок и вышла рваной раной через лоб.
Пленная нарисовала офицеру план центральной площади села, где совсем недавно находился охраняемый Световым объект, обозначила два входа в подземелье. На плане значились ходы и ниши бетонированного, с железными перекрытиями, бывшего помещичьего винного погреба. Один выход, тыльный, с площади был завален мусором, его дверь изнутри забаррикадирована. Действующий лаз находился в разрушенном. кирпичном здании.
Группа пограничников, оснащенная металлическими "щупами", искала входы в схрон бандитов.
Когда машина доставила Светова и Толю Корниенко к месту поиска, пограничники уже нашли тыльную дверь. Там работали саперы, стремясь с помощью взрывчатки сорвать ее, расчистить вход.
Пользуясь планом, офицер вместе со Световым и Корниенко быстро отыскали потайной лаз. Толя рывком открыл люк, Светов швырнул туда гранату. Почти одновременно снизу полоснула автоматная очередь. Светову пулей задело козырек фуражки.
"Примета к хорошему", - подумал он.
Из подземелья донесся приглушенный, неторопливый звук тяжелого пулемета, простреливавшего проход. Командир батальона капитан Тимошенко решил не рисковать людьми.
- Предъявите ультиматум, сопротивление бессмысленно.
Быть парламентером вызвался Корниенко.
- Жидковат. - забраковал Тимошенко, жалев парнишку.
- Разрешите мне. - Светов сделал шаг вперед.
Тимошенко обмерил его отцовским взглядом.
- Не напутаешь?
- Никак нет.
- Ступай. Дайте в сопровождение несколько автоматчиков, - приказал комбат командиру роты.
Светов с группой автоматчиков приблизился к люку, зацепил крюком лямку, открыл лаз. Вновь раздалась автоматная очередь. Выждав некоторое время, Светов с непривычной для себя роли военного дипломата не только громко, но и неестественно торжественно прокричал:
- Парламентеры, от имени командования пограничных войск предлагаю сдаться, гарантируем жизнь.
Внизу стало тихо, очевидно, необычное обращение внесло некоторое замешательство в стан бандитов. Затем раздались ругательства и стрельба. По несвязней речи бранящихся бандеровцев было понятно, что они изрядно пьяны. Светов захлопнул люк, что означало конец переговоров.
Комбат Тимошенко приказал командиру батареи противотанковых орудий прямой наводкой разрушить остатки кирпичного здания, завалить люк, а саперам ускорить обработку входа в схрон с площади. В схрон вели каменистые ступени. Бандиты заблаговременно устроили здесь завал.
В центре погреба саперы пробили отверстие для того чтобы пустить в подземелье дым, пытались выкурить бадеровцев, как кротов из нор.
Под ударами снарядов остатки здания превратились в бесформенное нагромождение кирпича. Через гулкое отверстие из погреба доносились пьяные выкрики бандитов. Тыльный проход был расчищен. Саперы нагнетали в погреб дым. Бандиты не сдавались.
В целях безопасности, на случай перестрелки с бандитами, а также при их попытке прорваться из села, пограничники по команде комбата заняли боевой порядок.
Операция приняла затяжной характер. Комбат приказал артиллеристам и саперам сделать в потолке погребеа пробоины, попробовать достать бандитов противотанковыми гранатами. Взрывы гранат в бетонном брюхе погреба отдавались земными толчками. В погребе все стихло. Комбат приказал отобрать добровольцев для продолжения операции в подземелье. Как всегда, где требовался риск, их оказалось больше.
Список добровольцев представили комбату, и тот безжалостным росчерком пера укоротил его наполовину к большому удовлетворению Светова и Корниенко оставив их фамилии в пределах заветной черты. Не знал Светов лишь того, что первым в списке значился Николай Иванович, который с боями прошел от Сталинграда до западной границы и волею судьбы был вновь сведен со Световым в одном, 42-м пограничном полку.
Николай Иванович первым осторожно ступал вниз по выщербленным взрывом ступеням. Карманный фонарь вырывал куски подвальной мглы. За ним, пригнувшись, поставив автоматы на боевой взвод, осторожно ступала группа пограничников со Световым и Корниенко.
Николай Иванович в свете фонаря увидел привалившегося к стене бандита, очевидно, тяжело раненного. Взгляды их встретились. Николай Иванович нагнулся к бандеровцу, хотел помочь встать, но тот выстрелил ему в грудь. Николая Ивановича качнуло, его подхватили Светов и Корниенко, быстро вынесли из подвала Когда они вновь вошли туда, стрельба уже стихала.
В подземелье витал зловонный дух - смесь сивухи, мочи и гари. Страха не было, в душе было лишь презрение к обитателям бункеров, омерзение к их слепой примитивной ярости. Воинственный пыл бандитов приугас, испарился. Одни беспомощно и пугливо озирались, поднимая руки, другие жалостно канючили: "Не убивайте..." Третьи причитали: "Спаси меня, матка боска..."
...Николаю Ивановичу делали операцию во Львове Рана оказалась тяжелой. Светов попросился навестить его, сказав, что он доводится ему родственником. Встреча в госпитале была радостной. Особенно обрадовался Николай Иванович письму от Ксении. Александр рассказал, что Корниенко, оказывается, пленил нашу разведчицу, заброшенную в банду. Когда бандит взял пограничника на прицел пулемета, встревоженная Надежда, так звали разведчицу, всадила ему пулю в затылок. И банду в схроне тоже уничтожили по ее наводке. Служит Надежда в разведотделе полка, фамилий у нее много. Корниенко переживает: надо же - опростоволосился. Николай Иванович ощущал во время разговора, как к нему возвращаются бодрость духа и воля к жизни.
* * *
Нескончаемой чередой тянулись и тянулись перед Световым, бодрствующим в ночи, фронтовые воспоминания.
В проекции памяти на миг возник Колесов. Явь смешалась с домыслом. Светов ощутил фигуру совсем рядом. Опасливо озираясь, Колесов осторожно входил в кабинет начальника, вкрадчиво докладывал:
- В проверенном мною политотделе пока нет четкого представления о направлениях работы по всестороннему, всеобъемлющему воспитанию личного состава В планах на ближайшее время мы не увидели в прямой, постановке этой проблемы. Не понравился нам и начальник политотдела подполковник Корниенко. Самонадеян, не в меру самолюбив, болезненно реагирует на критику.
- А как на это реагирует генерал Светов? - удивпенно спросил начальник.
Потупясь, Колесов произнес:
- Они же фронтовые друзья...
...Мысли Светова вновь перенеслись к событиям давно минувших дней. И сейчас, много лет спустя, не забыто, им село Боянец, куда неоднократно мчался по боевой тревоге с Толей Корниенко, Николаем Ивановичем, Надей Литвинчук.
Банда "Серого" бесчинствовала в прилегающих к Великим Мостам селам Боянец, Туринка, Купичволя, Любела, Батятичи. Но и ей пришел конец. Командир полка организовал демонстративную "проческу" леса, а с наступлением темноты на подступах к селам укрыл небольшие оперативные группы, снабдив их радиостанциями. Толя Корниенко с Надей Литвинчук спрятались в старой, наполовину обвалившейся траншее. Приспособив ее для наблюдения и кругового обстрела, Толя начал ее оборудовать, стремясь хоть чем-то скрасить быт своей нежданной напарнице, от соседства с которой колотилось сердце.
За короткую, более напоминавшую мужскую, чем женскую, жизнь никогда Наде не было так тревожно и уютно на душе. Проснувшимся женским инстинктом. она ощущала Толино присутствие, ловила брошенный на нее украдкой взгляд.
Надя вздрогнула и машинально отстранилась от неожиданного прикосновения Толиной руки.
- Смотри туда, - шепотом сказал Корниенко, показав в сторону леса, из черной хляби которого показались человеческие тени.
Надя насчитала двадцать две фигуры. Нестройная цепь. двигалась к селу.
- Радируй в центр, - решительно приказал Корниенко.
Они сняли предохранители с автоматов, вставили запалы в гранаты. От расслабленности не осталось и следа.
Через некоторое время в селе раздалась стрельба, ее эхо приближалось. Значит, пограничники успели вовремя прикрыть эти разбросанные по перелескам избы, спасли от страха, а может, огня и пепла людей, укрывшихся за каменными и тесовыми заборами.
Вскоре Толя и Надя увидели, что группки людей по, спешно движутся назад, к лесу.
- Отрежу путь бандитам, - сказал Толя и выскочил из траншеи.
Он успел перехватить группу бандитов. Укрывшись за толстым стволом бука, Корниенко внезапно ударил автоматной очередью, сразил двух бандитов, третий, ответив выстрелами, скрылся в чащобе настороженного. леса.
Вторая группа бандеровцев, услышав выстрелы, метнулась влево, в сторону Надиной траншеи, стремясь броском выбраться туда же, к спасительному лесу, в его глухомань.
Надя вовремя заметила бандитов. У бойца Надежды Литвинчук не было трепета перед этой темной силой. Она спокойно выбрала цель - крайнего бандеровца, - взяла его на мушку. Но что-то ее остановило, бандит показался ей мелкой сошкой. "Подождет", - мысленно решила Надежда.
Другой бандит привлек ее внимание своим разбойничьим сатанинским видом. Она плавно нажала на спусковой крючок. Бандит, споткнувшись, тяжело рухнул. А тот, помилованный, швырнул гранату, трусливыми заячьими прыжками устремился в лес. Надежда не слышала взрыва гранаты, она ощутила удар в грудь и ногу. Низко над головой поплыло падающее небо. Она тоже была в невесомости, среди облаков, а вокруг царило безмолвие...
Корниенко спрыгнул в траншею и мгновенно понял:
Надя тяжело ранена.
Она сидела в неестественной позе, уронив голову на плечо, тихо стонала. Из-под куртки струйками сочилась кровь, дорожкой уходившая в песок.
Чувство нежности и сострадания охватило Корниенко.
- Надюша, милая, потерпи, все будет хорошо, - прошептал он в отчаянии.
Отыскав индивидуальный пакет, Толя неумело совал ей тампоны за пазуху, стремясь прикрыть кровоточащую рану, и причинял Надежде еще большие страдания. Стянув грудь бинтом поверх рубашки, он придвинул к ее обвисшим рукам рацию, моляще попросил:
- Надюша, дай СОС.
Собрав последние силы, она нажала на ключ и подала в эфир спасительный сигнал.
Ей почудилось, что она привязана к горящему столбу, внизу бушуют огненные волны и она погружается в них все глубже и глубже. Сквозь вспышки пламени она видела лицо Толи, он протягивал к ней руки, гася огонь своим дыханием.
Минуты, пока сюда подоспели пограничники, показались Толе вечностью. Он с укором и мольбой взирал на звездный циферблат неба, мысленно торопя неумолимое время...
Надя Литвинчук медленно поправлялась. Каждый раз с приходом в палату Толи ее лицо сначала выражало удивление, затем сменялось мягкой улыбкой, в которой было дружеское к нему расположение, грусть и тоска. Они подолгу сидели рядом, и в такие мгновения Толя испытывал муки совести. В темноте она протягивала к нему исхудавшие руки, и он чувствовал, как гулко бьется ее сердце.
Надя научила Толю думать о любви, чувствовать ее и беззвучно плакать.
Надя потеряла счет томительным дням и еще более изнуряющим ночам. Свернувшись калачиком, накрывшись с головой, она уходила из госпитальной жизни в другой, нереальный мир девичьих грез и воспоминаний, где, конечно, было место и для Толи Корниенко.
В этот хрупкий мир грез грубо пытался войти, нарушить его фельдшер.
А вскоре после отъезда Светова, 23 августа, гитлеровская танковая лавина сокрушила нашу оборону у Калача, овладела переправой, танки противника ринулись на левый берег Дона к Сталинграду.
27 августа на подступах к городу 282-й полк, в составе которого был и ротный минометчик красноармеец Светов, вступил в бой. Не вступил, а лег поперек дороги наступавшим танкам и мотопехоте. Светов выстраивал огневую завесу, прикрывал засады наших бойцов, истребителей танков.
Авиационными и артиллерийскими ударами фашисты распахивали ничем не прикрытую солончаковую землю И все же Светов не испытывал того чувства незащищенности, владевшего им в минуты, когда гитлеровский летчик мог безнаказанно расстрелять его из пулемета. Теперь он - боец Красной Армии, у которой бессчетное число полков, в одном из которых и его ячейка, и он никогда не оставит ее без приказа.
Военком Карпов, вероятно, лучше и объемнее других видел в этом жарком августовском дне и тяжелом неравносильном бою полка сочлененность с исходом наступившего сражения.
Знал он и другое. Недостаток в людях и технике восполнялся героизмом людей, получивших приказ "Ни шагу назад!". Силу духа красноармейцев питала жгуча" ненависть к фашизму.
Карпов видел, что силы полка на пределе, напряжение боя нарастало. На правом фланге немецкие танки и автоматчики прорвались вглубь. Военком испытывал горечь от того, что решение, которое он сейчас примет, потребует жертв. Себя он не жалел, но понимал, что в скрежете металла, в дымном пространстве, на котором за ним пойдут люди, погибнут не только те, кто уже познал жизнь, но и юноши.
По траншеям и окопам батальона электрическим зарядом пронеслась команда:
- В атаку, вперед!
Бойцы увидели устремившегося навстречу гитлеровцам военкома Карпова. И когда его прошила очередь вражеского автоматчика и он, споткнувшись, упал, цепи бойцов, заглушающие стрельбу и собственные голоса единым раскатом "Ура!", неудержимо рванулись вперед, врукопашную, сотрясая раскаленный воздух грозным проклятием врагу и салютом погибшему комиссару...
Фашисты были остановлены на этом рубеже, но ненадолго.
В начале сентября Светов с группой минометчиков был направлен в 79-й пограничный полк, охранявший главную сталинградскую переправу. С каждым днем к переправе приближалась гулкая канонада и грозовые разряды сражений.
14 сентября 6-я полевая и 4-я танковая армии во взаимодействии с воздушным флотом предприняли решительный штурм города, стремясь смести его с лица земл и.
Не только на окраинах, но и в центре развернулись ожесточенные бои. Город походил на Помпею в момент грозного извержения Везувия, сокрушавшего все живое на своем пути.
"И какие же варвары эти фашисты!" - думал Светов, подавленный страшной картиной гибнущего города. Мозг, как осколком метеорита, опалила мысль о том, что греческий поэт и философ Дион говорил императору римлян Доминициану: "Ну было б это первобытное время. Но ведь сейчас первый век новой эры".
"А сейчас двадцатый", - с горечью думал Светов.
* * *
...Генерал Паулюс неистовствовал.
- Мы решительно захватываем все, но наша добыча - ветер, - бросал он в ярости крылатые фразы. - Надо захватить или уничтожить все переправы русских через Волгу, лишить их возможности швырять сюда резервы.
Главный удар наносился по центральной переправе, которую охранял 79-й пограничный полк. Оборона подступов к мосту была выстроена в несколько укрепленных редутов. В каждом был свой узел обороны с разветвленной системой дотов и дзотов. Переправа была хорошо обеспечена зенитными средствами. Упорства и стойкости пограничникам было не занимать.
Впереди пограничников части Красной Армии обороня.ли железнодорожную станцию Сталинград-1. Здесь-то и прорвались в этот день две роты гитлеровских автоматчиков, выйдя на участок 1-го батальона 79-го пограничного полка.
* * *
На позиции батальона был обрушен шквальный артиллерийский и минометный огонь. "Юнкерсы", растянувшись по спирали, челночным способом сбрасывали на позиции батальона сотни бомб. Автоматчики были изрядно подпившие, шли во весь рост каким-то нахальным пьяным гульбищем. Светов поливал гитлеровцев минометным огнем. На всем фронте обороны батальона завязался ожесточенный бой. К переправе, на противоположной стороне, подходила дивизия генерала А. И. Родимцева, которую предстояло перебросить сюда, на правый берег, на поддержку истекающих кровью, оборонявшихся на пределе сил и возможностей наших войск.
Место, где располагалась минометная позиция Светова, было схоже с загородной свалкой - рвы и воронки, искореженный металл, грязный песок, чертополох, полынь, репейник, белена. Хилые деревья, кустарники осоки не выдержали палаческого разгула пришедшей сюда войны, поникли, захлебнулись в пороховом удушье. Волжская вода выбрасывала сюда доски, металлические конструкции затонувших в ее пучине кораблей и самолетов, оставляла жирные нефтяные пятна.
Убитых хоронили здесь же, в прибрежных песках, и Светов не мог привыкнуть к соседству живых и мертвых.
Боем пограничников руководил старший политрук И. Дукин. По ходу сообщения на минометную позицию прибежал сын полка Толя Корниенко, вручил Светову клочок бумаги, на котором карандашом было написано:
"Товарищи, умрем, но не пропустим фашистов к переправе".
- От политрука, - запыхавшись, пояснил он и, выхватив листовку, помчался дальше, по траншеям батальона.
Огонь минометов и прицельная стрельба пограничников нарушили стройную геометрию ротных цепей фашистов. Однако, неся большие потери, они проскочили допустимую зону минометного огня. Светов схватил винтовку. И вдруг земля и небо опрокинулись, он полетел в бездну... Очнулся лишь спустя два дня.
Позже, уже за Волгой, в армейском госпитале, Светов узнает, что 79-й полк не пропустил врага к переправе. В том бою, в котором Светов получил тяжелое осколочное ранение в голову и шею, пограничники обеспечили переправу гвардейцев Родимцева на правый берег Волги в самый критический момент боя за Сталинград.
В стиснутой бинтами голове Светова отдавались вой сирен и снарядов, визг танков и поездов, шум людских потоков, катившихся валом к переправам Дона и Волги. Кадры памяти сменялись стремительным мельканием размытых лиц в траншеях и на перронах вокзалов, за окном санитарного поезда. Его обдавало леденящим ознобом близкой смерти, изматывало уютом покоя белой палаты, пугало ночной заброшенностью, затаившейся за стенами госпиталя. Иногда в горящем сознании он мысленно возвращался к реальной жизни, ощущал свое дыхание и тело, смутно понимал, что еще живой; видел у своей кровати слабо освещенную керосиновой лампой младенческую улыбку сына полка Толи Корниенко. И черные, пропитанные гарью минометных выстрелов, слезы непроизвольно скатывались на белую марлевую повязку.
Значит, он жив, борется, нужен боевым товарищам, и это высокое духовное воплощение отчуждало тесноту бинтов, боль ран, придавало силы и веру...
Светов, как подбитая птица, многие месяцы будет медленно возвращаться к действительности в переполненных стонами госпитальных палатах, улавливая реальные мгновения в своей проясняющейся памяти, став-шеи теперь частицей вечной истории. Из этих мгновении складывалась сага о круговерти его жизни, в которую пока вмещались безоблачное детство и опаленная грозой войны юность.
Имена и даты минувших событий теперь, на расстоянии пространства и времени, казались иероглифами истории, ее величия и бренности, тянущимися своими корнями к истокам сотворения мира...
* * *
Сквозь обратное движение лет, как в перевернутом бинокле, в эту затянувшуюся ночь воспоминаний Светов видел и другой кусок своей жизни, уже после излечения в госпиталях, беспомощного пребывания на больничных койках.
Отгремела сталинградская битва. Германской армии на Курской дуге был нанесен смертельный удар. Советские войска в неудержимом порыве вырвались к границам Польши.
Светова потряс ослепительностью красоты старинный Львов, походивший на архитектуру древнего Рима если смотреть на него с холмов Стрийского парка. В отсветах заходившего солнца готика соборов, ратуши и костелов барокко роскошных театров, двухъярусные каменные строения с узкими улочками создавали удивительный мираж ажурной архитектурной вязи римского амфитеатра, его колоннад и арок, дворцов Нерона, Тиберия храмов Юпитера и Капитолия, домов и бань которые тоже двоятся этажами, когда взираешь на город с Эквилинского холма.
Светов прибыл сюда в составе 42-го пограничного полка нашедшего себе пристанище в огромном сосновом бору близ Великих Мостов, западнее Львова. Кругом располагались хутора и села, в которых было тихо и безлюдно.
Полк неистово метался из хутора в хутор, стремясь остановить разгул озверелых банд, хотевших превратить Западную Украину в националистическое капище. Полк расставлял небольшие гарнизоны, пограничники несли патрульную службу, политработники и чекисты совместно с местными партийными и советскими органами создавали группы самообороны - истребительные отряды.
У Светова, как и его однополчан, сомнений не было: бандиты будут уничтожены.
Светов часто задумывался над истоками ослепляющем разум жестокости и неизменно находил их в зловещем союзе ненависти и страха. История ведет свой отсчет жестокости. В ее анналах от древних греков и римлян осталась вергилиевская Алекто - одна из богинь проклятия, мести и кары; от французов - Вандея - место палаческого разгула реакции в период Великой Французской революции; от испанцев - притчи о бесах-инквизиторах, которые не покидали своих жертв и тогда. когда их лизали языки пламени.
В помойной яме истории рядом с Гитлером останутся Степан Бандера, главарь украинских националистов, современные мракобесы, "крестоносцы".
Светову нравился разлет пространства от львовских равнин до Карпатских гор, бледно-зеленые луга и тихие голубые речки, лиловый, холодновато-огненный закат и темно-зеленый фон лесов - все краски вечности, воспетые Иваном Франко.
Вскоре банды, столкнувшись с пограничниками и отрядами самообороны, отхлынули в леса, где дневной сеет сливался с ночью. Стремясь укрыться, бандиты забрались в бункеры, в сплошной беззвездный мрак, совершали ночные набеги, когда вокруг все притихало, уступая место одному только трепету перед темной силой, которая посылала людям ужасы. Прижавшись к зашторенным окнам, испуганные женщины и дети слышали в соседних домах выстрелы и слабеющие голоса заклинаний "Матка боска..."
* * *
Красноармеец Светов стоял часовым на посту на площадке между школой и разрушенным, очевидно, взрывом бомбы или снаряда кирпичным зданием в центре большого села. Здесь в несколько рядов выстроились крытые брезентом темно-зеленые "форды" - резерв командира полка. Это и был объект, вверенный под охрану часовому Светову. Стрелки и автоматчики полка "прочесывали" прилегавший к селу неприветливый, хмурый, в осеннем густом тумане лес. Село, как всегда в таких случаях, было внешне безучастно к происходившим событиям и казалось вымершим. На самом же деле оно жило своей, скрытой от посторонних глаз, жизнью - с приглушенным дыханием следило за исходом поединка немалых противоборствующих сил.
На пустынной улице Светов увидел торопливо шагавшего солдата с автоматом, насторожился.
- Кто такой? - строго окликнул Светов.
- Не отвлекайся, старина, от службы, автопарк твой спалят, миролюбиво ответил солдат-одиночка.
- Документы! - не уступал Светов.
- Не видишь? - солдат ткнул в свои погоны
- Напялить форму любой может.
- Светов, ты, что ли? - взревел обрадованно Толя Корниенко.
Из настороженных окон жители наблюдали братание двух солдат. Бывший сын полка, ныне красноармеец Корниенко, скороговоркой поведал Светову свою историю. В ходе "прочески" леса они с напарником взяли немного вправо, оторвались от ядра, наткнулись на засаду бандеровцев, в перестрелке одного убили, другого ранили. Пленный бандит, спасая свою шкуру, выложил важную информацию.
- Где-то здесь, в центре села, в подземном винном погребе вместе с бандой укрывается связней центрального оуновского провода. У них провод это что-то вроде разбойничьего штаба, - веско заключил Толя.
КП полка был рядом, Светов показал Толе на хорошо ухоженную усадьбу, вокруг которой, как ворон, кружил часовой.
Через несколько минут сработала Толина информация - на охраняемом объекте поднялась суета, ворчливо заводились автомашины. Пыхтя выхлопными газами, они срывались с места и мчались неизвестно куда. В суматохе начальство забыло сменить Светова с поста, и он чувствовал себя неприкаянным. Вновь показался Толя Корниенко. Теперь он шел в сопровождении офицера и двух солдат. Офицер махнул рукой, приглашая Светова в машину. Вскоре она остановилась за селом, в двухстах метрах от лесного массива, у стога сена. На лице Толи Корниенко было замешательство.
"Очевидно, волнуется за судьбу напарника, которого оставил с пленным бандитом", - предположил Светов
Спрыгнув с машины, Светов оторопел. У стога, на аккуратно разостланном сене, лежала молодая девушка. Широко открытые голубые глаза отражали облака. взгляд был спокойный, утомленный. Офицер попросил пограничников отойти к машине, присел на корточки и сразу нашел с пленной контакт.
- Какая странная баба, - пожимал плечами охранявший ее пограничник. "Давай, - говорю ей, - перевяжу, изойдешь кровью". - "Я стесняюсь, у меня рана выше колена, - говорит она и смеется. - Хочешь, я тебе спою про синий платочек?" Спрашиваю: "Пароль хочешь подать банде?" - "Банда в селе, ваши солдаты топчут пустой лес", - говорит и улыбается. "Не щерься, таких видел", - "Пойди у бандита возьми пулемет, надежней будет". - "Сбежать хочешь?" - "А ты мертвецов боишься?" - "Чудная", - опять пожал плечами солдат.
Убитого бандита положили в машину. Пуля вошла в затылок и вышла рваной раной через лоб.
Пленная нарисовала офицеру план центральной площади села, где совсем недавно находился охраняемый Световым объект, обозначила два входа в подземелье. На плане значились ходы и ниши бетонированного, с железными перекрытиями, бывшего помещичьего винного погреба. Один выход, тыльный, с площади был завален мусором, его дверь изнутри забаррикадирована. Действующий лаз находился в разрушенном. кирпичном здании.
Группа пограничников, оснащенная металлическими "щупами", искала входы в схрон бандитов.
Когда машина доставила Светова и Толю Корниенко к месту поиска, пограничники уже нашли тыльную дверь. Там работали саперы, стремясь с помощью взрывчатки сорвать ее, расчистить вход.
Пользуясь планом, офицер вместе со Световым и Корниенко быстро отыскали потайной лаз. Толя рывком открыл люк, Светов швырнул туда гранату. Почти одновременно снизу полоснула автоматная очередь. Светову пулей задело козырек фуражки.
"Примета к хорошему", - подумал он.
Из подземелья донесся приглушенный, неторопливый звук тяжелого пулемета, простреливавшего проход. Командир батальона капитан Тимошенко решил не рисковать людьми.
- Предъявите ультиматум, сопротивление бессмысленно.
Быть парламентером вызвался Корниенко.
- Жидковат. - забраковал Тимошенко, жалев парнишку.
- Разрешите мне. - Светов сделал шаг вперед.
Тимошенко обмерил его отцовским взглядом.
- Не напутаешь?
- Никак нет.
- Ступай. Дайте в сопровождение несколько автоматчиков, - приказал комбат командиру роты.
Светов с группой автоматчиков приблизился к люку, зацепил крюком лямку, открыл лаз. Вновь раздалась автоматная очередь. Выждав некоторое время, Светов с непривычной для себя роли военного дипломата не только громко, но и неестественно торжественно прокричал:
- Парламентеры, от имени командования пограничных войск предлагаю сдаться, гарантируем жизнь.
Внизу стало тихо, очевидно, необычное обращение внесло некоторое замешательство в стан бандитов. Затем раздались ругательства и стрельба. По несвязней речи бранящихся бандеровцев было понятно, что они изрядно пьяны. Светов захлопнул люк, что означало конец переговоров.
Комбат Тимошенко приказал командиру батареи противотанковых орудий прямой наводкой разрушить остатки кирпичного здания, завалить люк, а саперам ускорить обработку входа в схрон с площади. В схрон вели каменистые ступени. Бандиты заблаговременно устроили здесь завал.
В центре погреба саперы пробили отверстие для того чтобы пустить в подземелье дым, пытались выкурить бадеровцев, как кротов из нор.
Под ударами снарядов остатки здания превратились в бесформенное нагромождение кирпича. Через гулкое отверстие из погреба доносились пьяные выкрики бандитов. Тыльный проход был расчищен. Саперы нагнетали в погреб дым. Бандиты не сдавались.
В целях безопасности, на случай перестрелки с бандитами, а также при их попытке прорваться из села, пограничники по команде комбата заняли боевой порядок.
Операция приняла затяжной характер. Комбат приказал артиллеристам и саперам сделать в потолке погребеа пробоины, попробовать достать бандитов противотанковыми гранатами. Взрывы гранат в бетонном брюхе погреба отдавались земными толчками. В погребе все стихло. Комбат приказал отобрать добровольцев для продолжения операции в подземелье. Как всегда, где требовался риск, их оказалось больше.
Список добровольцев представили комбату, и тот безжалостным росчерком пера укоротил его наполовину к большому удовлетворению Светова и Корниенко оставив их фамилии в пределах заветной черты. Не знал Светов лишь того, что первым в списке значился Николай Иванович, который с боями прошел от Сталинграда до западной границы и волею судьбы был вновь сведен со Световым в одном, 42-м пограничном полку.
Николай Иванович первым осторожно ступал вниз по выщербленным взрывом ступеням. Карманный фонарь вырывал куски подвальной мглы. За ним, пригнувшись, поставив автоматы на боевой взвод, осторожно ступала группа пограничников со Световым и Корниенко.
Николай Иванович в свете фонаря увидел привалившегося к стене бандита, очевидно, тяжело раненного. Взгляды их встретились. Николай Иванович нагнулся к бандеровцу, хотел помочь встать, но тот выстрелил ему в грудь. Николая Ивановича качнуло, его подхватили Светов и Корниенко, быстро вынесли из подвала Когда они вновь вошли туда, стрельба уже стихала.
В подземелье витал зловонный дух - смесь сивухи, мочи и гари. Страха не было, в душе было лишь презрение к обитателям бункеров, омерзение к их слепой примитивной ярости. Воинственный пыл бандитов приугас, испарился. Одни беспомощно и пугливо озирались, поднимая руки, другие жалостно канючили: "Не убивайте..." Третьи причитали: "Спаси меня, матка боска..."
...Николаю Ивановичу делали операцию во Львове Рана оказалась тяжелой. Светов попросился навестить его, сказав, что он доводится ему родственником. Встреча в госпитале была радостной. Особенно обрадовался Николай Иванович письму от Ксении. Александр рассказал, что Корниенко, оказывается, пленил нашу разведчицу, заброшенную в банду. Когда бандит взял пограничника на прицел пулемета, встревоженная Надежда, так звали разведчицу, всадила ему пулю в затылок. И банду в схроне тоже уничтожили по ее наводке. Служит Надежда в разведотделе полка, фамилий у нее много. Корниенко переживает: надо же - опростоволосился. Николай Иванович ощущал во время разговора, как к нему возвращаются бодрость духа и воля к жизни.
* * *
Нескончаемой чередой тянулись и тянулись перед Световым, бодрствующим в ночи, фронтовые воспоминания.
В проекции памяти на миг возник Колесов. Явь смешалась с домыслом. Светов ощутил фигуру совсем рядом. Опасливо озираясь, Колесов осторожно входил в кабинет начальника, вкрадчиво докладывал:
- В проверенном мною политотделе пока нет четкого представления о направлениях работы по всестороннему, всеобъемлющему воспитанию личного состава В планах на ближайшее время мы не увидели в прямой, постановке этой проблемы. Не понравился нам и начальник политотдела подполковник Корниенко. Самонадеян, не в меру самолюбив, болезненно реагирует на критику.
- А как на это реагирует генерал Светов? - удивпенно спросил начальник.
Потупясь, Колесов произнес:
- Они же фронтовые друзья...
...Мысли Светова вновь перенеслись к событиям давно минувших дней. И сейчас, много лет спустя, не забыто, им село Боянец, куда неоднократно мчался по боевой тревоге с Толей Корниенко, Николаем Ивановичем, Надей Литвинчук.
Банда "Серого" бесчинствовала в прилегающих к Великим Мостам селам Боянец, Туринка, Купичволя, Любела, Батятичи. Но и ей пришел конец. Командир полка организовал демонстративную "проческу" леса, а с наступлением темноты на подступах к селам укрыл небольшие оперативные группы, снабдив их радиостанциями. Толя Корниенко с Надей Литвинчук спрятались в старой, наполовину обвалившейся траншее. Приспособив ее для наблюдения и кругового обстрела, Толя начал ее оборудовать, стремясь хоть чем-то скрасить быт своей нежданной напарнице, от соседства с которой колотилось сердце.
За короткую, более напоминавшую мужскую, чем женскую, жизнь никогда Наде не было так тревожно и уютно на душе. Проснувшимся женским инстинктом. она ощущала Толино присутствие, ловила брошенный на нее украдкой взгляд.
Надя вздрогнула и машинально отстранилась от неожиданного прикосновения Толиной руки.
- Смотри туда, - шепотом сказал Корниенко, показав в сторону леса, из черной хляби которого показались человеческие тени.
Надя насчитала двадцать две фигуры. Нестройная цепь. двигалась к селу.
- Радируй в центр, - решительно приказал Корниенко.
Они сняли предохранители с автоматов, вставили запалы в гранаты. От расслабленности не осталось и следа.
Через некоторое время в селе раздалась стрельба, ее эхо приближалось. Значит, пограничники успели вовремя прикрыть эти разбросанные по перелескам избы, спасли от страха, а может, огня и пепла людей, укрывшихся за каменными и тесовыми заборами.
Вскоре Толя и Надя увидели, что группки людей по, спешно движутся назад, к лесу.
- Отрежу путь бандитам, - сказал Толя и выскочил из траншеи.
Он успел перехватить группу бандитов. Укрывшись за толстым стволом бука, Корниенко внезапно ударил автоматной очередью, сразил двух бандитов, третий, ответив выстрелами, скрылся в чащобе настороженного. леса.
Вторая группа бандеровцев, услышав выстрелы, метнулась влево, в сторону Надиной траншеи, стремясь броском выбраться туда же, к спасительному лесу, в его глухомань.
Надя вовремя заметила бандитов. У бойца Надежды Литвинчук не было трепета перед этой темной силой. Она спокойно выбрала цель - крайнего бандеровца, - взяла его на мушку. Но что-то ее остановило, бандит показался ей мелкой сошкой. "Подождет", - мысленно решила Надежда.
Другой бандит привлек ее внимание своим разбойничьим сатанинским видом. Она плавно нажала на спусковой крючок. Бандит, споткнувшись, тяжело рухнул. А тот, помилованный, швырнул гранату, трусливыми заячьими прыжками устремился в лес. Надежда не слышала взрыва гранаты, она ощутила удар в грудь и ногу. Низко над головой поплыло падающее небо. Она тоже была в невесомости, среди облаков, а вокруг царило безмолвие...
Корниенко спрыгнул в траншею и мгновенно понял:
Надя тяжело ранена.
Она сидела в неестественной позе, уронив голову на плечо, тихо стонала. Из-под куртки струйками сочилась кровь, дорожкой уходившая в песок.
Чувство нежности и сострадания охватило Корниенко.
- Надюша, милая, потерпи, все будет хорошо, - прошептал он в отчаянии.
Отыскав индивидуальный пакет, Толя неумело совал ей тампоны за пазуху, стремясь прикрыть кровоточащую рану, и причинял Надежде еще большие страдания. Стянув грудь бинтом поверх рубашки, он придвинул к ее обвисшим рукам рацию, моляще попросил:
- Надюша, дай СОС.
Собрав последние силы, она нажала на ключ и подала в эфир спасительный сигнал.
Ей почудилось, что она привязана к горящему столбу, внизу бушуют огненные волны и она погружается в них все глубже и глубже. Сквозь вспышки пламени она видела лицо Толи, он протягивал к ней руки, гася огонь своим дыханием.
Минуты, пока сюда подоспели пограничники, показались Толе вечностью. Он с укором и мольбой взирал на звездный циферблат неба, мысленно торопя неумолимое время...
Надя Литвинчук медленно поправлялась. Каждый раз с приходом в палату Толи ее лицо сначала выражало удивление, затем сменялось мягкой улыбкой, в которой было дружеское к нему расположение, грусть и тоска. Они подолгу сидели рядом, и в такие мгновения Толя испытывал муки совести. В темноте она протягивала к нему исхудавшие руки, и он чувствовал, как гулко бьется ее сердце.
Надя научила Толю думать о любви, чувствовать ее и беззвучно плакать.
Надя потеряла счет томительным дням и еще более изнуряющим ночам. Свернувшись калачиком, накрывшись с головой, она уходила из госпитальной жизни в другой, нереальный мир девичьих грез и воспоминаний, где, конечно, было место и для Толи Корниенко.
В этот хрупкий мир грез грубо пытался войти, нарушить его фельдшер.