Страница:
Те, которые утверждают свободную волю, обыкновенно приводят в первую очередь то, что мы читаем в книге под названием «Проповедник», или «Премудрость Сирахова», в главе пятнадцатой: «Бог сначала сотворил человека и оставил его в руке произволения его. Он добавил Свои законы и заповеди: если хочешь соблюдать заповеди, то и тебя соблюдут и ты навсегда сохранишь благоугодную верность. Он предложил тебе воду и огонь – на что хочешь простри свою руку. Перед человеком жизнь и смерть, добро и зло; что понравится ему, то ему и дастся».
Я не думаю, что кто-нибудь выступит здесь против авторитета этой книги, которая, как указывает Иероним, у евреев когда-то не входила в канон, а церковь Христова с великим единодушием приняла ее в свой канон; я не вижу причины, по которой евреи посчитали необходимым исключить эту книгу из своего канона, если они приняли Притчи Соломона и Любовную песнь. Что касается того, что они не приняли в канон, а числят среди апокрифов две поздние книги Ездры, историю о Сусанне в Книге Даниила, о Виле-драконе, так же как и книги Юдифи, Эсфири и некоторые другие, но внимательному читателю легко понять, что их здесь тревожило. Впрочем, в этом сочинении ничто подобное не помешает.
Итак, это место гласит, что Адам, наш прародитель, был сотворен так, что у него был непорочный ум, который различал, к чему следует стремиться, а чего надо избегать. Но ему была дана воля, тоже непорочная и к тому же свободная, так что он, если хотел, мог отвратиться от добра и склониться к злу.
Так же были созданы и ангелы до того, как Люцифер вместе со своими соратниками не отпал от своего Создателя. У тех, которые пали, воля была столь глубоко испорчена, что они не могли воспрянуть и стать лучше. У тех, которые устояли, добрая воля настолько укрепилась, что она уже не могла отклониться в сторону нечестия.
У человека же воля была так верна и свободна, что он без новой благодати мог пребывать в невинности, однако же так, что без помощи новой благодати он не мог обрести блаженства вечной жизни, которую Господь Иисус пообещал своим.
Если всего этого не могут доказать ясные свидетельства писаний, то это весьма неплохо могут разъяснить благочестивые отцы. Впрочем, у Евы порочной, кажется, была не только воля, но и разум или рассудок, в котором бурлит источник всего хорошего и плохого. Ведь кажется, именно ее змей убедил в том, что угрозы, которыми Господь запрещал прикасаться к древу жизни, ничего не значат. У Адама, кажется, воля еще более порочна по причине его неумеренной любви к своей жене, желание которой он предпочел заповеди Божьей. Хотя, я думаю, что и у него был порочный разум, из которого и возникла порочность воли.
Как мы полагаем, та способность духа, при помощи которой мы судим, – безразлично, захочешь ли ты ее называть –, т.е. «ум», «рассудок» или же
–, т.е. «разум», – затемнена грехом, но не погашена. Воля, при помощи которой мы выбираем или отклоняемся, до такой степени испорчена, что своими собственными усилиями она не способна призвать себя к лучшему, но, утратив свободу, она была вынуждена служить греху, к которому она себя единожды приговорила. Но по Божьей благодати после прощения греха она до такой степени стала свободной, что, по мнению пелагиан, она способна достигнуть вечной жизни без помощи новой благодати, причем так, что за свое спасение она должна быть благодарна Богу, который создал свободную волю и снова даровал ее. В соответствии с мнением ортодоксов при помощи божественной благодати, которая всегда поддерживает стремление человека, свободная воля может оставаться правильной, однако не без угрозы склониться к злу, следуя однажды врезавшемуся в память греху. Подобно тому как грех прародителей перешел на потомков, так и склонность к греху распространилась на всех. Благодать, снимающая грех, до такой степени смягчает эту склонность, что может ее победить. Но не искоренить. Не потому что благодать не способна это сделать, но из-за того, что нам это не нужно.
Но подобно тому как у тех, которые лишены благодати (я говорю об особой благодати), разум затемнен, но не погашен, так, вероятно, и сила воли у них не совсем погашена, но сделана неспособной к добродетели.
Что глаз для тела, то и разум для души. Он частично освещается природным светом, который присущ всем, хотя и не в равной мере, как напоминает об этом псалом: «Запечатлен на нас свет лица Твоего, Господи!», частично же – божественными заповедями и Священным писанием, как говорит наш псалмопевец: «Слово Твое – светильник ногам моим».
Отсюда, говоря словами Павла, у нас появляется тройной закон: закон природы, закон дела, закон веры.
Закон природы глубоко высечен в сердцах всех людей: как у скифов, так и у греков. Он говорит, что несправедливо, если кто-нибудь делает другому то, чего не хочет, чтобы делали ему. И философы – без света веры и без помощи божественного Писания – по творению узнали вечное совершенство и величие Бога и оставили много наставлений добродетельной жизни, весьма совпадающих с евангельскими заповедями. Многие их изречения призывают к добродетели и обличают дурные дела. Вероятно, и у них была воля, которая каким-то образом склонялась к добру, но она не была способна (привести) к вечному спасению, если по вере не приходила благодать.
Закон же дел повелевает и грозит наказанием. Он умножает грех и рождает смерть не из-за того, что он плох, но из-за того, что он приказывает делать то, что мы без благодати не в состоянии выполнить.
Закон веры, хотя он и дает гораздо более суровые заповеди, чем закон дел, делает так, что если будет на то полнота благодати, то само по себе невозможное она превратит не только в легкое, но даже в приятное. Поэтому вера исцеляет разум, поврежденный грехом; милость укрепляет бессильную волю.
Таким образом, закон дел был таким: «Ешь с любого дерева в раю, но с дерева познания добра и зла не ешь, потому что в тот день, когда вкусишь от него, смертью умрешь». И далее опять Моисей приводит закон дел: «Не убивай; если убьешь – будешь убит. Не прелюбодействуй; если прелюбодействуешь – будешь побит камнями».
Но что говорит закон веры, который приказывает любить врагов, который приказывает каждый день нести крест, который приказывает презреть жизнь? «Не бойся, малое стадо: ибо ваше Царство небесное». И – «Надейтесь, ибо Я победил мир». И – «Я с вами до скончания века». Этот закон выразили апостолы, и, несмотря но та что их били плетьми за имя Иисуса, они уходили из синедриона радуясь. Поэтому и Павел говорил: «Все могу в Том, Который укрепляет меня».
Нет сомнения, что это же говорит Проповедник: «Я дал законы и заповеди Свои». Кому? Сначала сам тем двум прародителям рода человеческого; потом иудейскому народу через Моисея и пророков. Закон указывает, что хочет Бог, предлагает наказание, если не повинуешься; предлагает награду, если повинуешься. Относительно прочего он предоставляет возможность выбора их воле, которую Он сотворил свободной, крутящейся в обе стороны. Поэтому, если от человека скрыты различия между добром и злом и воля Божья, то ему нельзя вменять в вину, когда он выбирает плохое. Если бы воля не была свободной, то нельзя было бы вменять в вину грех, потому что если нет свободы, то нет и греха. За исключением того, когда ошибка или скованность воли родилась из греха. Изнасилованной женщине не вменяют в вину то, от чего она потерпела.
Хотя это место, которое мы привели из Книги Проповедника, относится, по-видимому, преимущественно к нашим прародителям, в некотором смысле, однако, оно касается всех потомков Адама: оно не касалось бы, если бы у нас не существовало никакой свободной воли. Ведь несмотря на то что свободная воля была ранена грехом, она все-таки не уничтожена. Несмотря на то что она охромела и до получения благодати мы больше склоняемся к злу, чем к добру, она, однако, не искоренена. Чрезмерность преступлений и привычка к греху, ставшая второй натурой, иногда так помрачает суждения разума и так сокрушает свободу воли, что, кажется, будто воля уничтожена, а свобода полностью исчезла.
Что касается того, на что способна в нас свободная воля после грехопадения и до получения благодати, то мнения как древних, так и более новых удивительно противоречивы, потому что один обращает внимание на одно, а другой на другое. Те, которые были против отчаяния и беспечности, но хотели поощрить в людях надежду и стремление, – ценили свободную волю больше. Пелагий учил, что, после того как человеческая воля по благодати была освобождена и исцелена, нет надобности в новой благодати, но человек может достигнуть вечного спасения при помощи свободной воли; однако своим спасением он обязан Богу, без благодати которого человеческая воля не была бы свободна делать добро; и та самая сила духа, при помощи которой человек воспринимает познанное добро, отвращаясь от того, что ей противоположно, – это благодеяние Создателя, который вместо человека мог бы сотворить лягушку.
Те, которые примыкают к взглядам Скота, еще более склонны любить свободную волю. Они думают, что она обладает такой силой, что человек не только при помощи полученной им благодати, которая уничтожает грех, но силами самой природы способен поступать нравственно, как говорят, заслужить
– пусть и «не полностью», но «соответственно» – «благодать, делающую благоугодным». Именно вот так они и говорят.
Диаметрально противоположны им другие, так как настаивают на том, что все эти дела, хотя они и нравственно добры, для Бога отвратительны не менее, чем преступления вроде прелюбодеяния и убийства, потому что они происходят не из любви к Богу и не из веры. Мнение этих людей, кажется, не менее милостиво, особенно потому, что философы имели другое представление о Боге, и могло быть так, что у них была и вера, и какая-то любовь к Богу, и не все они делали ради пустой славы, но от любви к добродетели и нравственности. И то, что они учили, следует знать не по какой-нибудь другой причине, но потому, что это добродетельно. Ибо тот, кто для спасения родины подвергает себя опасности ради славы, внешне делает добро, но я не знаю, нравственно это добро или же нет Святой Августин и его последователи, размышляя о том, как пагубно для истинного благочестия, когда человек полагается только на свои силы, больше ценят благодать, которую везде вдалбливает Павел. Августин отрицает, что человек, подвластный греху, может сам обратиться к исправлению своей жизни или сделать что-нибудь еще, имеющее отношение к спасению, если Бог не побудит его посредством незаслуженной им благодати к тому, чтобы он пожелал того, что ведет к вечной жизни; эту благодать некоторые называют «опережающей»; а Августин – «творящей». Потому что и вера, которая есть врата спасения, – это незаслуженный дар Божий. Если – как великий дар Духа – к вере добавлена еще и любовь, то Августин называет ее «сотворящей благодатью», потому что она всегда есть у стремящихся, пока они идут к тому, чего добиваются, но когда свободная воля и благодать свершают вместе одно и то же дело, благодать в этом деле – вожатый, а не спутник. Хотя и это мнение некоторые тоже разлагают на части, говоря: если ты посмотришь с точки зрения своей природы, то человеческая воля важнее; если в зависимости от того, что заслужено, то важнее благодать. Но вера существует затем, чтобы мы хотели того, что приносит спасение, и любовь существует. Чтобы мы не хотели напрасно; и они не только разделены во времени, но и различны по своей природе; однако со временем обе они могут возрасти и усилиться.
Поэтому – так как слово «благодать» обозначает благодеяние, данное даром, можно, как мы сказали, предложить три или, если хочешь, четыре вида благодати.
Одна – присущая нам по природе и испорченная грехом, но, как мы сказали, не угасшая. Некоторые называют ее «естественным влиянием». Она присуща всем, даже упорствующим в грехе. Они свободно могут говорить или молчать, сидеть, вставать, помогать бедным, читать священные книги, слушать проповеди, но все это, по мнению некоторых, нисколько не ведет их к вечной жизни. Нет недостатка, однако же, и в таких, которые, рассуждая о неизмеримой доброте Божьей, говорят, что делами такого рода человек может подготовить себя к благодати и вызвать к себе милосердие Божье, хотя есть и такие, которые отрицают, что это может произойти без «особой» благодати. Эту благодать, так как она присуща всем, они не называют благодатью, хотя в действительности это благодать и она каждый день творит чудеса созидания, спасения и управления, большие, чем если бы Он исцелял прокаженных или вылечивал бесноватых. Однако это обыкновенно не называют чудесами, потому что такое каждый день равным образом распространяется на всех.
Вторая благодать – «особая», при помощи которой Бог по милосердию своему без заслуги побуждает грешника к раскаянию, однако так, что не наполняет его при этом высшей благодатью, которая уничтожает грех и делает человека богоугодным. Поэтому вторая благодать, которую мы назвали «творящей», помогает грешнику не быть довольным собой; и хотя он и не отказался от страсти грешить, однако милостыней, молитвами, постоянными благочестивыми делами, слушанием проповедей, просьбами молиться за него Богу, свершением других, как их называют, нравственно благих поступков он может хотя бы надеяться обрести высшую благодать. Полагают, что в благодати, которую мы обозначили здесь как вторую, по доброте Божьей не отказано никому из смертных, так как божественная благодать каждому в этой жизни предлагает случаи, удобные для раскаяния, если есть хоть какая-то воля собраться с силами и прибегнуть к помощи Бога, который и призывает к лучшему, но не принуждает к нему. Они полагают, что мы вольны устремиться к благодати или отвратиться от нее, подобно тому как от нас не зависит открыть глаза навстречу свету или же, наоборот, закрыть их.
Так как неизмеримая милость Божья по отношению к роду человеческому не терпит, чтобы человек обманывался в той благодати, которую они называют «делающую благоугодным», если он изо всех сил к ней стремится, то выходит, что ни один грешник не должен иметь уверенности и ни один не смеет отчаиваться. Выходит так, что если кто и погибнет, то разве только по своей вине.
Поэтому существует естественная благодать, благодать побуждающая, которая, конечно, несовершенна, а благодать, которая возвращает воле действенность, – мы назвали ее сотворящей, потому что она продолжает то, что начато. И есть благодать, которая доводит до конца. Полагают, что эти три благодати – одна и та же благодать, называющаяся по-разному в зависимости от того, как она на нас действует. Первая побуждает, вторая ограждает, третья завершает.
Поэтому те люди, которые отстоят от Пелагия дальше всего, которые очень много приписывают благодати, а свободной воле почти ничего, однако же не устраняют ее полностью, отрицают, что человек может хотеть добра без «особой» благодати, отрицают, что он может начать дело, может продолжить, может завершить без первоначальной и постоянной помощи божественной благодати. Их суждение кажется достаточно приемлемым, потому что оно оставляет человеку устремление и усилие, однако не оставляет ему ничего, что он мог бы приписать своим силам.
Более сурово, однако, мнение тех, которые уверяют, что свободная воля не способна ни к чему, кроме греха, и что только благодать творит в нас добро – не посредством свободной воли, и не вместе со свободной волей, а против свободной воли. И наше воление здесь делает не больше, чем это делает воск, который в руке воятеля принимает любой вид по усмотрению мастера. Мне кажется, что эти люди, убегая от веры в человеческие заслуги и дела, как говорится, своей лачуги не замечают.
Самым суровым изо всех кажется мне суждение тех, которые говорят, что свободная воля – это пустое слово и что она не имеет и не имела никакого значения ни у ангелов, ни у Адама, ни у нас, ни до благодати, ни после благодати, но и добро и зло творит в нас Бог, и все, что происходит, происходит по чистой необходимости.
Поэтому больше всего я буду спорить с этими двумя последними.
Нам пришлось несколько многословно повторить все это, чтобы недостаточно сведущий читатель легче понял дальнейший ход доказательства – потому что миряне мы и пишем для мирян. Поэтому мы вначале и привели место из книги Проповедника, в котором, кажется, он очень хорошо обрисовал происхождение и силу свободной воли. Теперь пройдем бегло по остальным свидетельствам Писаний. Мы это сделаем, но прежде напомним, что это место в издании Альда отличается от теперешнего латинского церковного текста. Ведь в греческом тексте не добавлены слова «тебя соблюдут». Во всяком случае, Августин – всякий раз, как он приводит это место, – не делает этого добавления, и я думаю, что – там написано вместо –.
Итак, подобно тому как бог в раю предложил избрать и смерть: «Если повинуетесь Моей заповеди – будете жить, если нет – умрете, бойтесь зла, изберите добро», так же Он сказал Каину в четвертой главе книги Бытия: «Почему ты гневаешься? Почему поникло лицо твое: Разве ты не поднимаешь его, когда делаешь добро: А если делаешь зло, разве не появляется тотчас у дверей твой грех? Но в твоей власти будет влечение к нему и ты будешь господствовать над ним». Он предлагает награду, если человек захочет забрать то, что благочестиво, предлагает наказание, если он предпочтет следовать противоположному. И показывает, что дурное движение души можно преодолеть, что грех отвратим. С этими местами совпадает то, что Господь говорит Моисею: «Я положил перед лицом твоим путь жизни и путь смерти. Избери, что есть добро, иди за ним». Можно ли было сказать понятнее? Бог показывает, что хорошо и что плохо, показывает награду за то и за другое: смерть и жизнь. Он оставляет человеку свободу выбора. Смешно, если говорят «избери» тому, у кого нет возможности обратиться в ту или другую сторону! Все равно, как если бы кто-нибудь сказал стоящему на распутье: «Видишь две дороги? Иди по какой захочешь», а одна из них непроходима.
И снова – Второзаконие, глава тринадцатая: «Подумай, сегодня Я предложил тебе жизнь и добро и, напротив, смерть и зло, чтобы ты возлюбил Господа Бога твоего, ходил по путям Его, исполнял Его заповеди и повеления. Ты будешь жить и размножаться, и благословит Он тебя на земле, в которую ты идешь для обладания ею. Если же отвратится сердце твое, и ты не захочешь слушать, и, обманувшись, станешь поклоняться чужим богам и служить им, то возвещаю тебе сегодня, что ты погибнешь и недолго проживешь на земле, владеть которой ты хочешь, переправившись через Иордан. В свидетели Я сегодня призываю небо и землю: Я предложил вам жизнь и смерть, благословение и проклятие. Ты избери жизнь, чтобы жили ты и потомство твое!» Здесь ты опять слышишь слово «предложил», слышишь слово «избери», слышишь слово «отвратится», которые не употреблялись бы постоянно, если бы воля человека не была бы свободна творить добро, а могла творить только лишь зло. Иначе было бы вроде того, как если бы человеку, у которого руки связаны так, что он может протянуть руку только влево, сказали: «Вот справа стоит очень хорошее вино, а слева – отравленное; протяни руку, к какому хочешь».
И это не отличается от того, что говорит тот же Господь у Исайи: «Если вы захотите и послушаете Меня, будете вкушать блага земли; если же не захотите и не послушаете Меня, то меч поглотит вас». Если человек никоим образом не имеет свободы воли для свершения добра или же если, как некоторые говорят, ни для добра, ни для зла, то что означают эти слова «если захотите»? Тогда больше подходило бы: «Если Я захочу», «если Я не захочу». И так как грешникам говорится много такого, что я не представляю, как можно избежать того, чтобы не приписать им при избрании добра хоть сколько-нибудь свободной воли, если только мы не предпочитаем ее называть помышлением или движением души, а не волей, потому что воля определенна и рождается из рассуждения.
И это говорит Бог у того же пророка в главе двадцать первой: «Если вы спрашиваете – спрашивайте; обратитесь и приходите».
К кому относится убеждение в том, чтобы обратились и приходили? К тем, у кого нет никакой возможности решить? Разве это не было бы похоже на то, как если бы кто-нибудь сказал прикованному, которого он не хочет освободить: «Отправляйся отсюда! Иди и следуй за мной!»
То же самое у этого пророка в главе сорок пятой: «Соберитесь и придите». И – «Обратитесь ко Мне и будут спасены все концы земли». И снова в главе пятьдесят второй: «Встань, встань, отряхни с себя прах, сними цепи с шеи своей». Так же и у Иеремии в главе пятнадцатой: «Если ты обратишься, то Я обращу себя; если отделишь драгоценное от ничтожного, будешь говорить, как Я». Когда Он говорит: «отделишь», то указывает на свободу выбора. Захария еще яснее указывает на усилие свободной воли и на благодать, уготованную тому, кто прилагает усилие, он сказал: «Обратитесь ко Мне – говорит Господь воинства, – и Я обращусь к вам, – говорит господь». У Иезекииля в главе восемнадцатой Бог говорит так: «Если нечестивый покается во всех грехах, которые он совершил, и будет верен решению». И вскоре: «Обо всех преступлениях его, какие он совершал, Я вспомню». А также: «Если же отвратится праведник от своей праведности и будет никоим образом не имеет свободы воли для свершения добра или же если, как некоторые говорят, ни для добра, ни для зла, то что означают эти слова „если захотите“? Тогда больше подходило бы: „Если Я захочу“, „если Я не захочу“. И так как грешникам говорится много такого, что я не представляю, как можно избежать того, чтобы не приписать им при избрании добра хоть сколько-нибудь свободной воли, если только мы не предпочитаем ее называть помышлением или движением души, а не волей, потому что воля определенна и рождается из рассуждения.
И это говорит Бог у того же пророка в главе двадцать первой: «Если вы спрашиваете – спрашивайте; обратитесь и приходите».
К кому относится убеждение в том, чтобы обратились и приходили? К тем, у кого нет никакой возможности решить? Разве это не было бы похоже на то, как если бы кто-нибудь сказал прикованному, которого он не хочет освободить: «Отправляйся отсюда! Иди и следуй за мной!»
То же самое у этого пророка в главе сорок пятой: «Соберитесь и придите». И – «Обратитесь ко Мне и будут спасены все концы земли». И снова в главе пятьдесят второй: «Встань, встань, отряхни с себя прах, сними цепи с шеи своей». Так же и у Иеремии в главе пятнадцатой: «Если ты обратишься, то Я обращу себя; если отделишь драгоценное от ничтожного, будешь говорить, как Я». Когда Он говорит: «отделишь», то указывает на свободу выбора. Захария еще яснее указывает на усилие свободной воли и на благодать, уготованную тому, кто прилагает усилие, он сказал: «Обратитесь ко Мне – говорит Господь воинства, – и Я обращусь к вам, – говорит господь». У Иезекииля в главе восемнадцатой Бог говорит так: «Если нечестивый покается во всех грехах, которые он совершил, и будет верен решению». И вскоре: «Обо всех преступлениях его, какие он совершал, Я вспомню». А также: «Если же отвратится праведник от своей праведности и будет никоим образом не имеет свободы воли для свершения добра или же если, как некоторые говорят, ни для добра, ни для зла, то что означают эти слова „если захотите“? Тогда больше подходило бы: „Если Я захочу“, „если Я не захочу“. И так как грешникам говорится много такого, что я не представляю, как можно избежать того, чтобы не приписать им при избрании добра хоть сколько-нибудь свободной воли, если только мы не предпочитаем ее называть помышлением или движением души, а не волей, потому что воля определенна и рождается из рассуждения.
И это говорит Бог у того же пророка в главе двадцать первой: «Если вы спрашиваете – спрашивайте; обратитесь и приходите».
К кому относится убеждение в том, чтобы обратились и приходили? К тем, у кого нет никакой возможности решить? Разве это не было бы похоже на то, как если бы кто-нибудь сказал прикованному, которого он не хочет освободить: «Отправляйся отсюда! Иди и следуй за мной!»
То же самое у этого пророка в главе сорок пятой: «Соберитесь и придите». И – «Обратитесь ко Мне и будут спасены все концы земли». И снова в главе пятьдесят второй: «Встань, встань, отряхни с себя прах, сними цепи с шеи своей». Так же и у Иеремии в главе пятнадцатой: «Если ты обратишься, то Я обращу себя; если отделишь драгоценное от ничтожного, будешь говорить, как Я». Когда Он говорит: «отделишь», то указывает на свободу выбора. Захария еще яснее указывает на усилие свободной воли и на благодать, уготованную тому, кто прилагает усилие, он сказал: «Обратитесь ко Мне – говорит Господь воинства, – и Я обращусь к вам, – говорит господь». У Иезекииля в главе восемнадцатой Бог говорит так: «Если нечестивый покается во всех грехах, которые он совершил, и будет верен решению». И вскоре: «Обо всех преступлениях его, какие он совершал, Я вспомню». А также: «Если же отвратится праведник от своей праведности и будет никоим образом не имеет свободы воли для свершения добра или же если, как некоторые говорят, ни для добра, ни для зла, то что означают эти слова „если захотите“? Тогда больше подходило бы: „Если Я захочу“, „если Я не захочу“. И так как грешникам говорится много такого, что я не представляю, как можно избежать того, чтобы не приписать им при избрании добра хоть сколько-нибудь свободной воли, если только мы не предпочитаем ее называть помышлением или движением души, а не волей, потому что воля определенна и рождается из рассуждения.
Я не думаю, что кто-нибудь выступит здесь против авторитета этой книги, которая, как указывает Иероним, у евреев когда-то не входила в канон, а церковь Христова с великим единодушием приняла ее в свой канон; я не вижу причины, по которой евреи посчитали необходимым исключить эту книгу из своего канона, если они приняли Притчи Соломона и Любовную песнь. Что касается того, что они не приняли в канон, а числят среди апокрифов две поздние книги Ездры, историю о Сусанне в Книге Даниила, о Виле-драконе, так же как и книги Юдифи, Эсфири и некоторые другие, но внимательному читателю легко понять, что их здесь тревожило. Впрочем, в этом сочинении ничто подобное не помешает.
Итак, это место гласит, что Адам, наш прародитель, был сотворен так, что у него был непорочный ум, который различал, к чему следует стремиться, а чего надо избегать. Но ему была дана воля, тоже непорочная и к тому же свободная, так что он, если хотел, мог отвратиться от добра и склониться к злу.
Так же были созданы и ангелы до того, как Люцифер вместе со своими соратниками не отпал от своего Создателя. У тех, которые пали, воля была столь глубоко испорчена, что они не могли воспрянуть и стать лучше. У тех, которые устояли, добрая воля настолько укрепилась, что она уже не могла отклониться в сторону нечестия.
У человека же воля была так верна и свободна, что он без новой благодати мог пребывать в невинности, однако же так, что без помощи новой благодати он не мог обрести блаженства вечной жизни, которую Господь Иисус пообещал своим.
Если всего этого не могут доказать ясные свидетельства писаний, то это весьма неплохо могут разъяснить благочестивые отцы. Впрочем, у Евы порочной, кажется, была не только воля, но и разум или рассудок, в котором бурлит источник всего хорошего и плохого. Ведь кажется, именно ее змей убедил в том, что угрозы, которыми Господь запрещал прикасаться к древу жизни, ничего не значат. У Адама, кажется, воля еще более порочна по причине его неумеренной любви к своей жене, желание которой он предпочел заповеди Божьей. Хотя, я думаю, что и у него был порочный разум, из которого и возникла порочность воли.
Как мы полагаем, та способность духа, при помощи которой мы судим, – безразлично, захочешь ли ты ее называть –, т.е. «ум», «рассудок» или же
–, т.е. «разум», – затемнена грехом, но не погашена. Воля, при помощи которой мы выбираем или отклоняемся, до такой степени испорчена, что своими собственными усилиями она не способна призвать себя к лучшему, но, утратив свободу, она была вынуждена служить греху, к которому она себя единожды приговорила. Но по Божьей благодати после прощения греха она до такой степени стала свободной, что, по мнению пелагиан, она способна достигнуть вечной жизни без помощи новой благодати, причем так, что за свое спасение она должна быть благодарна Богу, который создал свободную волю и снова даровал ее. В соответствии с мнением ортодоксов при помощи божественной благодати, которая всегда поддерживает стремление человека, свободная воля может оставаться правильной, однако не без угрозы склониться к злу, следуя однажды врезавшемуся в память греху. Подобно тому как грех прародителей перешел на потомков, так и склонность к греху распространилась на всех. Благодать, снимающая грех, до такой степени смягчает эту склонность, что может ее победить. Но не искоренить. Не потому что благодать не способна это сделать, но из-за того, что нам это не нужно.
Но подобно тому как у тех, которые лишены благодати (я говорю об особой благодати), разум затемнен, но не погашен, так, вероятно, и сила воли у них не совсем погашена, но сделана неспособной к добродетели.
Что глаз для тела, то и разум для души. Он частично освещается природным светом, который присущ всем, хотя и не в равной мере, как напоминает об этом псалом: «Запечатлен на нас свет лица Твоего, Господи!», частично же – божественными заповедями и Священным писанием, как говорит наш псалмопевец: «Слово Твое – светильник ногам моим».
Отсюда, говоря словами Павла, у нас появляется тройной закон: закон природы, закон дела, закон веры.
Закон природы глубоко высечен в сердцах всех людей: как у скифов, так и у греков. Он говорит, что несправедливо, если кто-нибудь делает другому то, чего не хочет, чтобы делали ему. И философы – без света веры и без помощи божественного Писания – по творению узнали вечное совершенство и величие Бога и оставили много наставлений добродетельной жизни, весьма совпадающих с евангельскими заповедями. Многие их изречения призывают к добродетели и обличают дурные дела. Вероятно, и у них была воля, которая каким-то образом склонялась к добру, но она не была способна (привести) к вечному спасению, если по вере не приходила благодать.
Закон же дел повелевает и грозит наказанием. Он умножает грех и рождает смерть не из-за того, что он плох, но из-за того, что он приказывает делать то, что мы без благодати не в состоянии выполнить.
Закон веры, хотя он и дает гораздо более суровые заповеди, чем закон дел, делает так, что если будет на то полнота благодати, то само по себе невозможное она превратит не только в легкое, но даже в приятное. Поэтому вера исцеляет разум, поврежденный грехом; милость укрепляет бессильную волю.
Таким образом, закон дел был таким: «Ешь с любого дерева в раю, но с дерева познания добра и зла не ешь, потому что в тот день, когда вкусишь от него, смертью умрешь». И далее опять Моисей приводит закон дел: «Не убивай; если убьешь – будешь убит. Не прелюбодействуй; если прелюбодействуешь – будешь побит камнями».
Но что говорит закон веры, который приказывает любить врагов, который приказывает каждый день нести крест, который приказывает презреть жизнь? «Не бойся, малое стадо: ибо ваше Царство небесное». И – «Надейтесь, ибо Я победил мир». И – «Я с вами до скончания века». Этот закон выразили апостолы, и, несмотря но та что их били плетьми за имя Иисуса, они уходили из синедриона радуясь. Поэтому и Павел говорил: «Все могу в Том, Который укрепляет меня».
Нет сомнения, что это же говорит Проповедник: «Я дал законы и заповеди Свои». Кому? Сначала сам тем двум прародителям рода человеческого; потом иудейскому народу через Моисея и пророков. Закон указывает, что хочет Бог, предлагает наказание, если не повинуешься; предлагает награду, если повинуешься. Относительно прочего он предоставляет возможность выбора их воле, которую Он сотворил свободной, крутящейся в обе стороны. Поэтому, если от человека скрыты различия между добром и злом и воля Божья, то ему нельзя вменять в вину, когда он выбирает плохое. Если бы воля не была свободной, то нельзя было бы вменять в вину грех, потому что если нет свободы, то нет и греха. За исключением того, когда ошибка или скованность воли родилась из греха. Изнасилованной женщине не вменяют в вину то, от чего она потерпела.
Хотя это место, которое мы привели из Книги Проповедника, относится, по-видимому, преимущественно к нашим прародителям, в некотором смысле, однако, оно касается всех потомков Адама: оно не касалось бы, если бы у нас не существовало никакой свободной воли. Ведь несмотря на то что свободная воля была ранена грехом, она все-таки не уничтожена. Несмотря на то что она охромела и до получения благодати мы больше склоняемся к злу, чем к добру, она, однако, не искоренена. Чрезмерность преступлений и привычка к греху, ставшая второй натурой, иногда так помрачает суждения разума и так сокрушает свободу воли, что, кажется, будто воля уничтожена, а свобода полностью исчезла.
Что касается того, на что способна в нас свободная воля после грехопадения и до получения благодати, то мнения как древних, так и более новых удивительно противоречивы, потому что один обращает внимание на одно, а другой на другое. Те, которые были против отчаяния и беспечности, но хотели поощрить в людях надежду и стремление, – ценили свободную волю больше. Пелагий учил, что, после того как человеческая воля по благодати была освобождена и исцелена, нет надобности в новой благодати, но человек может достигнуть вечного спасения при помощи свободной воли; однако своим спасением он обязан Богу, без благодати которого человеческая воля не была бы свободна делать добро; и та самая сила духа, при помощи которой человек воспринимает познанное добро, отвращаясь от того, что ей противоположно, – это благодеяние Создателя, который вместо человека мог бы сотворить лягушку.
Те, которые примыкают к взглядам Скота, еще более склонны любить свободную волю. Они думают, что она обладает такой силой, что человек не только при помощи полученной им благодати, которая уничтожает грех, но силами самой природы способен поступать нравственно, как говорят, заслужить
– пусть и «не полностью», но «соответственно» – «благодать, делающую благоугодным». Именно вот так они и говорят.
Диаметрально противоположны им другие, так как настаивают на том, что все эти дела, хотя они и нравственно добры, для Бога отвратительны не менее, чем преступления вроде прелюбодеяния и убийства, потому что они происходят не из любви к Богу и не из веры. Мнение этих людей, кажется, не менее милостиво, особенно потому, что философы имели другое представление о Боге, и могло быть так, что у них была и вера, и какая-то любовь к Богу, и не все они делали ради пустой славы, но от любви к добродетели и нравственности. И то, что они учили, следует знать не по какой-нибудь другой причине, но потому, что это добродетельно. Ибо тот, кто для спасения родины подвергает себя опасности ради славы, внешне делает добро, но я не знаю, нравственно это добро или же нет Святой Августин и его последователи, размышляя о том, как пагубно для истинного благочестия, когда человек полагается только на свои силы, больше ценят благодать, которую везде вдалбливает Павел. Августин отрицает, что человек, подвластный греху, может сам обратиться к исправлению своей жизни или сделать что-нибудь еще, имеющее отношение к спасению, если Бог не побудит его посредством незаслуженной им благодати к тому, чтобы он пожелал того, что ведет к вечной жизни; эту благодать некоторые называют «опережающей»; а Августин – «творящей». Потому что и вера, которая есть врата спасения, – это незаслуженный дар Божий. Если – как великий дар Духа – к вере добавлена еще и любовь, то Августин называет ее «сотворящей благодатью», потому что она всегда есть у стремящихся, пока они идут к тому, чего добиваются, но когда свободная воля и благодать свершают вместе одно и то же дело, благодать в этом деле – вожатый, а не спутник. Хотя и это мнение некоторые тоже разлагают на части, говоря: если ты посмотришь с точки зрения своей природы, то человеческая воля важнее; если в зависимости от того, что заслужено, то важнее благодать. Но вера существует затем, чтобы мы хотели того, что приносит спасение, и любовь существует. Чтобы мы не хотели напрасно; и они не только разделены во времени, но и различны по своей природе; однако со временем обе они могут возрасти и усилиться.
Поэтому – так как слово «благодать» обозначает благодеяние, данное даром, можно, как мы сказали, предложить три или, если хочешь, четыре вида благодати.
Одна – присущая нам по природе и испорченная грехом, но, как мы сказали, не угасшая. Некоторые называют ее «естественным влиянием». Она присуща всем, даже упорствующим в грехе. Они свободно могут говорить или молчать, сидеть, вставать, помогать бедным, читать священные книги, слушать проповеди, но все это, по мнению некоторых, нисколько не ведет их к вечной жизни. Нет недостатка, однако же, и в таких, которые, рассуждая о неизмеримой доброте Божьей, говорят, что делами такого рода человек может подготовить себя к благодати и вызвать к себе милосердие Божье, хотя есть и такие, которые отрицают, что это может произойти без «особой» благодати. Эту благодать, так как она присуща всем, они не называют благодатью, хотя в действительности это благодать и она каждый день творит чудеса созидания, спасения и управления, большие, чем если бы Он исцелял прокаженных или вылечивал бесноватых. Однако это обыкновенно не называют чудесами, потому что такое каждый день равным образом распространяется на всех.
Вторая благодать – «особая», при помощи которой Бог по милосердию своему без заслуги побуждает грешника к раскаянию, однако так, что не наполняет его при этом высшей благодатью, которая уничтожает грех и делает человека богоугодным. Поэтому вторая благодать, которую мы назвали «творящей», помогает грешнику не быть довольным собой; и хотя он и не отказался от страсти грешить, однако милостыней, молитвами, постоянными благочестивыми делами, слушанием проповедей, просьбами молиться за него Богу, свершением других, как их называют, нравственно благих поступков он может хотя бы надеяться обрести высшую благодать. Полагают, что в благодати, которую мы обозначили здесь как вторую, по доброте Божьей не отказано никому из смертных, так как божественная благодать каждому в этой жизни предлагает случаи, удобные для раскаяния, если есть хоть какая-то воля собраться с силами и прибегнуть к помощи Бога, который и призывает к лучшему, но не принуждает к нему. Они полагают, что мы вольны устремиться к благодати или отвратиться от нее, подобно тому как от нас не зависит открыть глаза навстречу свету или же, наоборот, закрыть их.
Так как неизмеримая милость Божья по отношению к роду человеческому не терпит, чтобы человек обманывался в той благодати, которую они называют «делающую благоугодным», если он изо всех сил к ней стремится, то выходит, что ни один грешник не должен иметь уверенности и ни один не смеет отчаиваться. Выходит так, что если кто и погибнет, то разве только по своей вине.
Поэтому существует естественная благодать, благодать побуждающая, которая, конечно, несовершенна, а благодать, которая возвращает воле действенность, – мы назвали ее сотворящей, потому что она продолжает то, что начато. И есть благодать, которая доводит до конца. Полагают, что эти три благодати – одна и та же благодать, называющаяся по-разному в зависимости от того, как она на нас действует. Первая побуждает, вторая ограждает, третья завершает.
Поэтому те люди, которые отстоят от Пелагия дальше всего, которые очень много приписывают благодати, а свободной воле почти ничего, однако же не устраняют ее полностью, отрицают, что человек может хотеть добра без «особой» благодати, отрицают, что он может начать дело, может продолжить, может завершить без первоначальной и постоянной помощи божественной благодати. Их суждение кажется достаточно приемлемым, потому что оно оставляет человеку устремление и усилие, однако не оставляет ему ничего, что он мог бы приписать своим силам.
Более сурово, однако, мнение тех, которые уверяют, что свободная воля не способна ни к чему, кроме греха, и что только благодать творит в нас добро – не посредством свободной воли, и не вместе со свободной волей, а против свободной воли. И наше воление здесь делает не больше, чем это делает воск, который в руке воятеля принимает любой вид по усмотрению мастера. Мне кажется, что эти люди, убегая от веры в человеческие заслуги и дела, как говорится, своей лачуги не замечают.
Самым суровым изо всех кажется мне суждение тех, которые говорят, что свободная воля – это пустое слово и что она не имеет и не имела никакого значения ни у ангелов, ни у Адама, ни у нас, ни до благодати, ни после благодати, но и добро и зло творит в нас Бог, и все, что происходит, происходит по чистой необходимости.
Поэтому больше всего я буду спорить с этими двумя последними.
Нам пришлось несколько многословно повторить все это, чтобы недостаточно сведущий читатель легче понял дальнейший ход доказательства – потому что миряне мы и пишем для мирян. Поэтому мы вначале и привели место из книги Проповедника, в котором, кажется, он очень хорошо обрисовал происхождение и силу свободной воли. Теперь пройдем бегло по остальным свидетельствам Писаний. Мы это сделаем, но прежде напомним, что это место в издании Альда отличается от теперешнего латинского церковного текста. Ведь в греческом тексте не добавлены слова «тебя соблюдут». Во всяком случае, Августин – всякий раз, как он приводит это место, – не делает этого добавления, и я думаю, что – там написано вместо –.
Итак, подобно тому как бог в раю предложил избрать и смерть: «Если повинуетесь Моей заповеди – будете жить, если нет – умрете, бойтесь зла, изберите добро», так же Он сказал Каину в четвертой главе книги Бытия: «Почему ты гневаешься? Почему поникло лицо твое: Разве ты не поднимаешь его, когда делаешь добро: А если делаешь зло, разве не появляется тотчас у дверей твой грех? Но в твоей власти будет влечение к нему и ты будешь господствовать над ним». Он предлагает награду, если человек захочет забрать то, что благочестиво, предлагает наказание, если он предпочтет следовать противоположному. И показывает, что дурное движение души можно преодолеть, что грех отвратим. С этими местами совпадает то, что Господь говорит Моисею: «Я положил перед лицом твоим путь жизни и путь смерти. Избери, что есть добро, иди за ним». Можно ли было сказать понятнее? Бог показывает, что хорошо и что плохо, показывает награду за то и за другое: смерть и жизнь. Он оставляет человеку свободу выбора. Смешно, если говорят «избери» тому, у кого нет возможности обратиться в ту или другую сторону! Все равно, как если бы кто-нибудь сказал стоящему на распутье: «Видишь две дороги? Иди по какой захочешь», а одна из них непроходима.
И снова – Второзаконие, глава тринадцатая: «Подумай, сегодня Я предложил тебе жизнь и добро и, напротив, смерть и зло, чтобы ты возлюбил Господа Бога твоего, ходил по путям Его, исполнял Его заповеди и повеления. Ты будешь жить и размножаться, и благословит Он тебя на земле, в которую ты идешь для обладания ею. Если же отвратится сердце твое, и ты не захочешь слушать, и, обманувшись, станешь поклоняться чужим богам и служить им, то возвещаю тебе сегодня, что ты погибнешь и недолго проживешь на земле, владеть которой ты хочешь, переправившись через Иордан. В свидетели Я сегодня призываю небо и землю: Я предложил вам жизнь и смерть, благословение и проклятие. Ты избери жизнь, чтобы жили ты и потомство твое!» Здесь ты опять слышишь слово «предложил», слышишь слово «избери», слышишь слово «отвратится», которые не употреблялись бы постоянно, если бы воля человека не была бы свободна творить добро, а могла творить только лишь зло. Иначе было бы вроде того, как если бы человеку, у которого руки связаны так, что он может протянуть руку только влево, сказали: «Вот справа стоит очень хорошее вино, а слева – отравленное; протяни руку, к какому хочешь».
И это не отличается от того, что говорит тот же Господь у Исайи: «Если вы захотите и послушаете Меня, будете вкушать блага земли; если же не захотите и не послушаете Меня, то меч поглотит вас». Если человек никоим образом не имеет свободы воли для свершения добра или же если, как некоторые говорят, ни для добра, ни для зла, то что означают эти слова «если захотите»? Тогда больше подходило бы: «Если Я захочу», «если Я не захочу». И так как грешникам говорится много такого, что я не представляю, как можно избежать того, чтобы не приписать им при избрании добра хоть сколько-нибудь свободной воли, если только мы не предпочитаем ее называть помышлением или движением души, а не волей, потому что воля определенна и рождается из рассуждения.
И это говорит Бог у того же пророка в главе двадцать первой: «Если вы спрашиваете – спрашивайте; обратитесь и приходите».
К кому относится убеждение в том, чтобы обратились и приходили? К тем, у кого нет никакой возможности решить? Разве это не было бы похоже на то, как если бы кто-нибудь сказал прикованному, которого он не хочет освободить: «Отправляйся отсюда! Иди и следуй за мной!»
То же самое у этого пророка в главе сорок пятой: «Соберитесь и придите». И – «Обратитесь ко Мне и будут спасены все концы земли». И снова в главе пятьдесят второй: «Встань, встань, отряхни с себя прах, сними цепи с шеи своей». Так же и у Иеремии в главе пятнадцатой: «Если ты обратишься, то Я обращу себя; если отделишь драгоценное от ничтожного, будешь говорить, как Я». Когда Он говорит: «отделишь», то указывает на свободу выбора. Захария еще яснее указывает на усилие свободной воли и на благодать, уготованную тому, кто прилагает усилие, он сказал: «Обратитесь ко Мне – говорит Господь воинства, – и Я обращусь к вам, – говорит господь». У Иезекииля в главе восемнадцатой Бог говорит так: «Если нечестивый покается во всех грехах, которые он совершил, и будет верен решению». И вскоре: «Обо всех преступлениях его, какие он совершал, Я вспомню». А также: «Если же отвратится праведник от своей праведности и будет никоим образом не имеет свободы воли для свершения добра или же если, как некоторые говорят, ни для добра, ни для зла, то что означают эти слова „если захотите“? Тогда больше подходило бы: „Если Я захочу“, „если Я не захочу“. И так как грешникам говорится много такого, что я не представляю, как можно избежать того, чтобы не приписать им при избрании добра хоть сколько-нибудь свободной воли, если только мы не предпочитаем ее называть помышлением или движением души, а не волей, потому что воля определенна и рождается из рассуждения.
И это говорит Бог у того же пророка в главе двадцать первой: «Если вы спрашиваете – спрашивайте; обратитесь и приходите».
К кому относится убеждение в том, чтобы обратились и приходили? К тем, у кого нет никакой возможности решить? Разве это не было бы похоже на то, как если бы кто-нибудь сказал прикованному, которого он не хочет освободить: «Отправляйся отсюда! Иди и следуй за мной!»
То же самое у этого пророка в главе сорок пятой: «Соберитесь и придите». И – «Обратитесь ко Мне и будут спасены все концы земли». И снова в главе пятьдесят второй: «Встань, встань, отряхни с себя прах, сними цепи с шеи своей». Так же и у Иеремии в главе пятнадцатой: «Если ты обратишься, то Я обращу себя; если отделишь драгоценное от ничтожного, будешь говорить, как Я». Когда Он говорит: «отделишь», то указывает на свободу выбора. Захария еще яснее указывает на усилие свободной воли и на благодать, уготованную тому, кто прилагает усилие, он сказал: «Обратитесь ко Мне – говорит Господь воинства, – и Я обращусь к вам, – говорит господь». У Иезекииля в главе восемнадцатой Бог говорит так: «Если нечестивый покается во всех грехах, которые он совершил, и будет верен решению». И вскоре: «Обо всех преступлениях его, какие он совершал, Я вспомню». А также: «Если же отвратится праведник от своей праведности и будет никоим образом не имеет свободы воли для свершения добра или же если, как некоторые говорят, ни для добра, ни для зла, то что означают эти слова „если захотите“? Тогда больше подходило бы: „Если Я захочу“, „если Я не захочу“. И так как грешникам говорится много такого, что я не представляю, как можно избежать того, чтобы не приписать им при избрании добра хоть сколько-нибудь свободной воли, если только мы не предпочитаем ее называть помышлением или движением души, а не волей, потому что воля определенна и рождается из рассуждения.
И это говорит Бог у того же пророка в главе двадцать первой: «Если вы спрашиваете – спрашивайте; обратитесь и приходите».
К кому относится убеждение в том, чтобы обратились и приходили? К тем, у кого нет никакой возможности решить? Разве это не было бы похоже на то, как если бы кто-нибудь сказал прикованному, которого он не хочет освободить: «Отправляйся отсюда! Иди и следуй за мной!»
То же самое у этого пророка в главе сорок пятой: «Соберитесь и придите». И – «Обратитесь ко Мне и будут спасены все концы земли». И снова в главе пятьдесят второй: «Встань, встань, отряхни с себя прах, сними цепи с шеи своей». Так же и у Иеремии в главе пятнадцатой: «Если ты обратишься, то Я обращу себя; если отделишь драгоценное от ничтожного, будешь говорить, как Я». Когда Он говорит: «отделишь», то указывает на свободу выбора. Захария еще яснее указывает на усилие свободной воли и на благодать, уготованную тому, кто прилагает усилие, он сказал: «Обратитесь ко Мне – говорит Господь воинства, – и Я обращусь к вам, – говорит господь». У Иезекииля в главе восемнадцатой Бог говорит так: «Если нечестивый покается во всех грехах, которые он совершил, и будет верен решению». И вскоре: «Обо всех преступлениях его, какие он совершал, Я вспомню». А также: «Если же отвратится праведник от своей праведности и будет никоим образом не имеет свободы воли для свершения добра или же если, как некоторые говорят, ни для добра, ни для зла, то что означают эти слова „если захотите“? Тогда больше подходило бы: „Если Я захочу“, „если Я не захочу“. И так как грешникам говорится много такого, что я не представляю, как можно избежать того, чтобы не приписать им при избрании добра хоть сколько-нибудь свободной воли, если только мы не предпочитаем ее называть помышлением или движением души, а не волей, потому что воля определенна и рождается из рассуждения.