Роун Мелани. Принц драконов

   —  — У нас в войске нет ни одного фарадима, и хоть я умею немногое, но это даст тебе нужные сведения. Черт побери, Чейн, я не могу уехать!
   — Пожалуйста, возьмись за ум. Мы должны отправить Сорина и Андри в безопасное место… особенно Андри! Я привяжу их к лошадям, а если понадобится, прикажу оруженосцам отлупить их до потери сознания. Не заставляй меня поступать так же и с тобой!
   — Ты не посмеешь!
   В гневе она становилась поразительно похожей на покойного Зехаву…
   — Послушай меня… Да, ты нужна здесь. Но я не могу отвлекаться, думая о вашей безопасности. Неужели ты веришь, что мальчишки согласятся уехать без тебя? А в Стронгхолде ты сумеешь помочь Сьонед. Не стану повторять, как там сейчас тяжело.
   Она беспомощно поглядела на мужа.
   — Ненавижу, когда ты начинаешь говорить о здравом смысле…
   Он поблагодарил Богиню за то, что та дала ему жену не только с головой на плечах, но и со Щедрым сердцем. Наклонившись над столом, чтобы взять Тобин за руку и поблагодарить за великодушие, частенько ставившее его в тупик, Чейн только сухо улыбнулся, когда она отдернула руку. Гордость запрещала ей смириться. Лорд откинулся на спинку стула и принялся любоваться Тобин, подвернувшей под себя ногу и прикрытой только прекрасными черными волосами.
   Эту немую сцену прервал сильный стук. Шагнув к дверям, Чейн бросил жене свою рубашку и велел одеться. Рубашка доставала ей до колен и прикрывала все остальное, но когда Чейн открыл дверь, глаза лорда Байсаля чуть не вылезли из орбит, а щеки залил густой румянец. За его спиной стоял совершенно измотанный Мааркен… Чейн изумленно уставился на сына, которого не видел уже два года. Вместо маленького мальчика перед ним был высокий, владеющий собой юный оруженосец. Впрочем, с одного взгляда оценить эту перемену было нельзя… Отец и сын долго смотрели друг на друга, прежде чем обняться.
   — Богиня, ну до чего же я рад видеть тебя! Что ты здесь делаешь?
   Тобин радостно вскрикнула и бросилась к ним.
   — Мааркен… ох, Мааркен, как ты вырос! — Со слезами на глазах она стиснула его в объятиях. Мальчик устало улыбнулся.
   — Мама, в Грэйперле я всем прожужжал уши, какая ты красивая. Теперь они сами увидят, что я ничуть не преувеличивал.
   Чейн взглянул на Байсаля, ожидая объяснений. Достойный атри долго прочищал горло, взволнованный как сценой возвращения блудного сына, так и необычным нарядом матери воссоединившегося семейства; в конце концов на невысказанный вопрос Чейналя пришлось отвечать самому Мааркену.
   — Отец, я прибыл с лучниками. Их пятьдесят, и посланы они принцем Ллейном. Мы вышли под парусом вчера рано утром, затем долго плыли по Фаолейну… — Он вздрогнул, но нашел в себе силы закончить:
   — А потом наконец пошли пешком.
   — Тогда понятно, почему ты такой зеленый, — прокомментировал Чейн и обратился к Байсалю. — Вам, мне и лорду Давви надо будет срочно поговорить с командиром этих лучников.
   — Как прикажете, милорд. — Он бросил еще один взгляд на Тобин и удалился.
   Принцесса пыталась убедить сына поесть, но Чейн только усмехнулся, когда вид пищи заставил бравого оруженосца побледнеть.
   — Оставь его, Тобин. Он поест, когда придет в себя после путешествия по воде. Откровенно говоря, я удивлен, что этот молодец еще держится на ногах. Мааркен, какое решение принял Ллейн?
   — Такое, на которое ты и рассчитывал. Он только сожалеет, что не смог сразу собрать побольше людей. Остальные скоро прибудут. И корабли тоже.
   Чейн сел в кресло и задумался. Он никогда не участвовал в сражении с использованием кораблей, но эта перспектива пришлась ему по душе.
   — Позавчера Меат, второй фарадим принца Ллейна, связался с «Гонцом Солнца» из Тиглата, — продолжил Мааркен. — Солнечные лучи с посланиями сновали туда и сюда. Когда вчера на рассвете с Меатом связался Уриваль, все было готово, и Ллейн велел нам сразу же отправляться в путь. — Он помедлил, а затем обратил взор на отца. — Это правда насчет Янте?
   — Да, — кивнул Чейн. — Я рад, что Ллейн действовал так быстро. И дело не только в лучниках. Слава Богине, что он догадался прислать с ними тебя! — Он взглянул, на Тобин. — Вот и отпала последняя причина, которая мешала тебе уехать в Стронгхолд. Мааркен может быть и оруженосцем, и «Гонцом Солнца».
   — Мама, Меат и Эоли достаточно обучили меня, чтобы получить первое кольцо, — сказал Мааркен, увидев, что Тобин нахмурилась. — Они хотят попросить леди Андраде вручить мне знак и продолжить мое обучение. Я могу делать то же, что и ты. Честное слово.
   Чейн наблюдал за лицом жены, на котором поочередно отразилась целая гамма чувств: досада от невозможности остаться здесь, гордость за сына, печаль, что она сможет побыть с ним всего лишь до завтрашнего утра… Но вслух Тобин Произнесла только одно:
   — Ну, если Меат сумеет сообщить всем твои цвета…
   — Фарадим в Тиглате уже знает их. Он сообщит мои цвета всем остальным. Так что ты, мама, можешь ехать в Стронгхолд с чистой совестью.
   Чейн закашлялся, пытаясь скрыть смех. Тобин держала здесь вовсе не совесть. Но именно совесть теперь заставит жену уехать в Стронгхолд.
   — Что ж, твой отец добился своего. Как обычно…
   Итак, она сдалась. Этого было достаточно: Чейн давно научился не злорадствовать в тех редких случаях, когда ему удавалось одержать победу над женой. Злорадство моментально возбуждало в ней и норов, и необыкновенное упрямство. Поэтому он предпочел сменить тему.
   — Мааркен, мне бы хотелось, чтобы ты поговорил с Андри. Он дважды принял сигнал фарадима и не понял, что случилось. Ты достаточно учился у Меата и Эоли, чтобы объяснить ему происходящее.
   — Этот страх быстро проходит, — снисходительно сказал мудрый «Гонец Солнца», заслуживший свое первое кольцо, но еще не получивший его.
   Чейн понял, что отныне будет относиться к своему сыну не как к маленькому мальчику, а как к мужчине, и на мгновение пожалел о славном малыше, которым так недавно был Мааркен. Трудно было мечтать о лучшем товарище, чем стоявший перед ним юноша. Хотя этому юноше было всего одиннадцать лет от роду, вел он себя именно так, как подобало сыну принцессы и внуку принца. Хотя…
   — Подожди минутку. Сейчас я переоденусь, и мы пойдем искать мальчиков, — сказала Тобин, исчезая за высокой ширмой в углу комнаты.
   Мааркен задумчиво посмотрел на отца.
   — Я действительно буду твоим оруженосцем?
   — Надеюсь, Ллейн и Чадрик обучили тебя всему, что требуется.
   Мальчик кивнул.
   — Но значит ли это, что я буду сопровождать тебя в походах, а не просто сидеть в шатре?
   Чейн услышал тихий вздох Тобин. О Богиня, помоги мне, — подумал он. — Не хочу, чтобы мои мальчики вырастали и тут же отправлялись на войну. Рохан прав… эта война действительно должна стать последней. Если бы только Сьонед удалось освободить его, чтобы он смог сразиться в этой войне и больше не участвовать ни в какой другой…
   — Отец…
   — Да, Мааркен. Я сомневаюсь, что тебе придется долго сидеть в шатре.

***

   Опять ночь, жаркая и душная. Шестая после ночи, проведенной с Янте. Рохан отвернулся от принесенного ему обеда. Еда, вино, даже вода были подозрительны. Он не доверял ни своему языку, ни носу, ибо все казалось ему пропахшим дранатом. Он получил огромную дозу и в последние дни ел только то, что казалось ему наименее опасным: ненарезанные фрукты, с которых он срезал кожицу; корень сладкого кактуса без подливки.. Желудок временами урчал от голода, но у принца не было другого выхода, чтобы обезопасить себя от наркотика. Забавно — дранат, который спас драконов, был смертельно опасен для него самого…
   Однако его действия нельзя было оправдать ни действием наркотика, ни лихорадкой. Рохан поглядел в угол, где валялся полог и балдахин с отвратительными изображениями. Он сорвал их после ухода Янте, придя в дикую ярость от мерзких воспоминаний. Жаль, что у него нет дара фарадима, иначе он с наслаждением спалил бы их. Но ему даже свечу не давали. А веревки были бесполезны, потому что бежать он не мог: комната была на седьмом ярусе башни и выходила окнами во двор. Умереть же он намеревался только в том случае, если бы мог прихватить с собой Янте.
   Она была осторожна и умна. В комнате не было никаких острых предметов. Даже вилки, не говоря о ноже. Не было и ничего тяжелого, чтобы ударить ее, или достаточно тонкого, чтобы изготовить удавку. У него оставались только руки — подлые, предательские руки, которые должны были лишить ее жизни шесть ночей, назад. Он был обязан убить ее.
   Рохан гадал, когда она придет к нему и придет ли вообще. Он не видел никого, кроме приносившего еду рыжего тюремщика. Но этот здоровенный детина справился бы с ним одной левой. Принц развлекался тем, что смотрел в окно, следя за солдатами, строем отправлявшимися на обед, за сменой караула, подсчитывал количество воинов и слуг. Два дня он бился над замком, но без всякого толку. Его страж унес тяжелые бронзовые штыри, на которых висели шторы. Из мебели в комнате оставалась только тяжелая кровать, которую едва ли можно было разломать на части, чтобы использовать их как оружие… В комнате не осталось ничего, чем он мог бы воспользоваться. Побег был невозможен.
   Кто-то должен прийти к нему на помощь. Штурмовать крепость, тайком пробраться внутрь — что-нибудь… Рохан ненавидел себя за то, что ждал помощи извне, но другой надежды на спасение не было. При мысли о том, что его похищение было лишь частью большого и тщательно разработанного плана, принца охватывал ужас. Запертый и беспомощный, он днем и ночью мерил шагами голый каменный пол, мечтая разрушить не только Феруче, но и замок Крэг, а вместе с ним стереть с лица земли всю Марку. Он отомстит им: возглавит армию Пустыни, придет и опустошит их земли. И убьет эту гадину — верховного принца собственным мечом на глазах дрожащих от ужаса других принцев и лордов…
   Прекрасные мысли, горько подумал он. Прожить жизнь с мечом в руках, сея вокруг себя смерть. Опаленная, мертвая земля, тысячи убитых, десятки тысяч — лишившихся крова. Как мало осталось от его идеалов… Все детские иллюзии развеялись, как песок на ветру, а он следил за их исчезновением, не испытывая ничего, кроме стыда.
   Они развеялись не случайно. Это он дал им исчезнуть, поняв, что с самого начала обманывал себя. Жизнь отнюдь не была цивилизованной. Люди вовсе не собирались следовать закону. Все они были варварами, и Рохан знал, что наихудший из этих варваров он сам. Он был принцем, обладавшим не только властью над Пустыней, но и золотом драконов, и попросту морочил себе голову, считая, что он лучше других. Где его благородные цели и честолюбивые устремления? Другие по крайней мере не притворялись. Они честно относились к жизни, не боялись столкнуться с ней лицом к лицу и убивали без всяких иллюзий… Ролстра был прав. Коварно натравливать одного на друтого и собирать добычу. Разделять и властвовать. Любым способом не давать им объединиться. Играть на грубых инстинктах: жадности, ревности, трусости… и смеяться над глупым князьком, который хотел призвать их разум к чести, а сердца к миру…
   Была на свете одна-единственная девушка, чей ум и вера помогли ему поверить в себя, но Рохан не смел думать о вей. Предав ее, он предал и все остальное, потому что дочь Ролстры знала его лучше. Он ничем не отличался от верховного принца, от любого другого мужчины, жаждавшего бессмертия. Он страстно желал сына. И все же… Тот первый раз с Янте еще можно было бы простить. Но снова лечь с ней в постель, зная, кто эта женщина и чего она хочет от него? Нет, этого он не простил бы себе никогда!
   О да, он был точно таким же, как все остальные, как все эти жестокие принцы-варвары, которые сначала убивали, а потом радовались этому. Но даже лелея приносившую утешение мысль о страшной мести и представляя себе, с каким наслаждением он вонзит меч в проклятого верховного принца, Рохан понимал, что никогда не сможет убить Янте. И прекрасно знал, почему. Просто не сможет…
   Раздавшийся во дворе топот конских копыт и лязг мечей заставили принца подойти к окну. До его слуха доносились крики, отдававшиеся от стен крепости, Со скрипом отворились массивные ворота, висевшие на старых бронзовых петлях. Он не видел, кто или что было причиной поднявшейся суматоха, но явственно слышал топот охранников, со всех сторон бежавших во двор.
   — Кольца! — крикнул кто-то. — Они без них беспомощны! — Послышались звуки отчаянной борьбы, но вскоре схватка закончилась и один из солдат издал ликующий крик. — Они у меня! Кольца фарадима!
   — О Богиня, нет… — прошептал Рохан. На лестницу вышла Янте в светлом платье, со струящимися по нему темными волосами.
   — Вы, идиоты! — резко бросила она. — Верите в эти старые сказки! Сейчас же отдайте мне кольца! И следите за ней!
   С охранника мигом слетела спесь. Он бочком приблизился к своей госпоже и смиренно поклонился, передавая ей кольца. Прежде чем Янте сжала их в кулаке, свет фонаря отразился от золота, серебра и большого изумруда. Она махнула рукой, и солдаты послушно расступились, открыв стройную женщину с растрепанными рыжевато-золотистыми волосами, одетую в костюм для верховой езды.
   — Итак, ты пришла за своим князьком, — ласково промолвила Янте. — Какая преданность! Какая любовь! Я ожидала, что сюда прибудет половина армии, но оказалось, что ты единственная, кого можно было прислать. Воины Пустыни где-то заняты, не так ли? — Она обернулась и подняла лицо к окну Рохана. Тот быстро отскочил в тень, чтобы не доставить Янте удовольствия увидеть его потрясение. — Ты слышишь меня, Рохан? Мериды атакуют на севере, а мой отец на юге. Вот все, что они смогли прислать за тобой! А ведь ты их принц!
   Насмешка не достигла цели. Рохан задрожал, но не от ужаса, а от ярости. Теперь он все понял. Только Сьонед, только его принцесса-фарадим… Но она ни за что не пустилась бы в путь ради того, чтобы умереть с ним. Он слишком хорошо ее знал. Впервые в принце проснулась надежда и воскресила его, как глоток воды воскрешает умирающего от жажды. Вместе они кое-что смогут!
   Но между ними стояла Янте… По-прежнему скрываясь в тени, он внимательно посмотрел на Сьонед и увидел, что она подняла усталое лицо, ища и не находя мужа.
   — Янте! — окликнула она, и принцесса оглянулась. — Я пришла за милордом и мужем… но и за тобой тоже!
   И тотчас же посыпались искры. Перед ней возник Огонь «Гонца Солнца» — колеблющийся столб пламени высотой с половину башни. А в огне извивался свирепый дракон, сияющий пурпуром и золотом.
   Никто не произнес ни звука: все застыли от ужаса, глядя, как фарадимская ведьма, на длинных пальцах которой не осталось ни одного кольца, творит свое колдовство. Но кем бы ни была Янте, обвинить ее в трусости было нельзя. Она взглянула на столб огня и крикнула:
   — Прекрати… или я прикажу немедленно убить Рохана его же собственным мечом!
   Языки пламени заколебались и умерли. Принцесса засмеялась.
   — Отведите ее во внутреннюю комнату, куда не доходит ни солнечный, ни лунный свет! Не бойся, «Гонец Солнца»… скоро я верну тебе мужа!
   Рохан закрыл глаза и прижался лбом к грубо отесанной стене. Скоро… когда она уверится, что носит его ребенка и сможет сообщить об этом Сьонед. Сын это будет или нет, он убьет ее. И ребенка тоже.
   Варвар.

Глава 25

   Андраде знала, что это сон. Ролстра, Янте и Пандсала, одетые в темно-фиолетовые плащи, держали ее руки в Огне, зажженном ею самой. Когда они оттащили ее, руки заканчивались у запястий почерневшими обрубками. Затем верховный принц и Янте потянулись к Огню и достали из него ее нетленные кисти. Пандсала собрала кольца, браслеты и тонкие цепочки. Торжественно, словно выполняя некий ритуал, они обошли пламя и вручили ее кисти кому-то скрывавшемуся в тени позади костра. Андраде увидела, что ее собственные запястья, ладони и пальцы скрываются в глубинах широкого плаща этой таинственной фигуры. Пандсала нанизала на пальцы тени драгоценные кольца, защелкнула браслеты, прикрепила цепочки. Тень сделала короткий жест, Огонь взмыл вверх, окутал Янте, и та исчезла. Затем бело-золотые языки пламени превратились в сверкающий меч, который пронзил плоть Ролстры, и он тоже исчез навсегда, взятый Огнем. Но Пандсала осталась. Она покорно склонила голову перед неизвестной фигурой с кольцами Андраде, воплощавшей в себе мастерство, власть, силу… и не боявшейся использовать эту силу, чтобы убивать.
   Сон кончился, и она проснулась от звуков окружавшего их леса. Андраде села, вдохнула чистый утренний воздух и посмотрела на свои руки, хотя прекрасно знала, что этого делать не надо. Она верила в вещие сны только тогда, когда это было выгодно. А нынешний сон просто следовало как можно скорее забыть.
   Чтобы отвлечься, она огляделась по сторонам. Неподалеку на голой земле спал Уриваль, закутавшийся в плащ. По другую сторону погасшего костра виднелись очертания двух других фигур. Деревья скрывали первый солнечный свет, которому было еще не под силу справиться с поднимавшимся от реки голубовато-зеленым туманом. Андраде потерла спину, дьявольски болевшую от необходимости сидеть в седле как куль с мукой, притворяясь служанкой Пандсалы. Пять дней она пребывала в раздражении, вынужденная играть эту мерзкую роль, а также терпеть боль во всем теле, и обе эти причины в конце концов заставили леди Крепости Богини увидеть дурной сон. Ее руки онемели, в суставы словно вонзились горячие иглы; она ужасно злилась, что приходилось прятать кольца и браслеты по карманам, пока не удалось избавиться от людей Лиелла, и пылала гневом на Ролстру, Янте и особенно Пандсалу, поставивших ее в унизительное положение. Но та фигура, похожая на тень, не дававшая определить, мужчина это или женщина, все еще тревожила ее.
   Существовал простой способ излечиться от утренних болей и остатков зловещего сна. Андраде заставила себя подняться на ноги, морщась от боли в костях, протестовавших против утренней влажности и прохлады, а затем направилась к реке. Пока она искала подходящее место, чтобы умыться, усилия постепенно разогрели ее мускулы, а холодная вода окончательно прояснила голову. Она смахнула капли с лица и рук, заплела косы и почувствовала, что готова вступить в новый бой с этим враждебным миром.
   Или хотя бы узнать, какие новые неприятности он ей приготовил. Богиня знает, что последние пять дней были достаточно тяжелыми. Мало ей Пандсалы, так еще пришлось всю дорогу от Крепости Богини терпеть присутствие Чианы. Девчонка сумела раздобыть лошадь и увязаться за ними. Обнаружили это слишком поздно. Андраде всерьез приняла высказанную шепотом угрозу Чианы все рассказать людям лорда Лиелла и стиснула зубы, упрекая себя за то, что шесть лет назад подобрала это дьявольское отродье. Но заниматься самобичеванием тоже было слишком поздно.
   Уриваль, зная, что им понадобится помощь при форсировании рек, лежавших между Крепостью Богини и Сиром, не стал торопиться применять снотворное и магию «Гонца Солнца» против эскорта, посланного, чтобы проводить Пандсалу к отцу. Андраде была готова связать их в первую же ночь путешествия, но сделала это только вчера в полдень, и теперь они были свободны. Пандсала была просто счастлива, а Чиана, сидевшая на слишком большой для нее лошади, распевала во все горло. Вид обеих ничуть не улучшил настроение Андраде.
   Новости, пришедшие с солнечным лучом, были ужасны. Мериды штурмовали Тиглат, строго соблюдая заранее избранную тактику. Их стрелы нашли несколько защитников города, они сами понесли кое-какие потери и быстро отошли. Андраде понимала, зачем это делается: постоянные мелкие стычки ослабляли дух оборонявшихся. Открытое сражение воодушевляет, а медленная, но упорная осада выматывает силы. У юного Вальвиса родился смелый план — с помощью регулярных вылазок перерезать пути снабжения меридов. Это позволило бы добыть продовольствие для города и дало бы воинам возможность вступить в непосредственный контакт с врагом. Однако этот план был отвергнут: Вальвису не позволили затеять открытый бой на равнине.
   Тобин с близнецами благополучно добралась до Стронгхолда, но Андраде заметила, что в крепости почти никого не было. Взгляд на окрестности Тиглата показал, что расстановка сил меридов существенно изменилась: часть их отправилась на юг. А в Феруче все было по-прежнему, словно у стен крепости все еще стояли гарнизоном воины Рохана. Однако сам Рохан и Сьонед бесследно исчезли…
   Андраде вытерла лицо и руки сравнительно чистой частью юбки и отправилась назад. Поднявшись наверх, она услышала тревожный крик Уриваля. Сенешаль в измятой одежде стоял перед погасшим костром, держал в руках плащ Пандсалы и был вне себя от злости.
   — Ушла! — прорычал он. — Проклятая сука… она все-таки ушла!
   Чиана сидела, поджав под себя ноги и не обращая никакого внимания на ярость Уриваля. Андраде увидела сооружение из седел, искусно имитировавшее две спящие фигуры, в то время как там была только одна, сделала пять глубоких вдохов, схватила самодовольно улыбавшуюся девчонку за шиворот и сильно встряхнула.
   — Ты знала!
   — Да, миледи, — кивнула Чиана. — Конечно, сестра отправилась к нашему отцу, — объяснила она, разговаривая с Андраде как с умственно отсталой, не способной понять самые простые вещи. — Должно быть, она уже там. А для верности она увела с собой всех лошадей.
   Андраде отпустила ее и отвернулась, не желая, чтобы Уриваль увидел в ее глазах маниакальную страсть к убийству. Рыдания Пандсалы и ее обмен рукопожатиями с командиром отряда Лиелла всколыхнули подозрения Андраде, но во время путешествия принцесса вела себя безукоризненно, хотя могла в любой момент выдать обоих «Гонцов Солнца». А теперь бежала… заручившись поддержкой всегда готовой помочь Чианы. Андраде пыталась спасти их обеих, а они в награду погубили ее, потому что дар Пандсалы, получившей три кольца, теперь будет служить верховному принцу…
   Андраде медленно повернулась к Чиане и увидела собственную руку, занесенную для удара. Но она не ударила. Девчонка заскулила от страха.
   — Ты достаточно большая, чтобы понимать происходящее, и достаточно большая, чтобы предать, — с мертвенным спокойствием произнесла Андраде. — Чего еще ожидать от той, чье имя означает «измена»?
   Чиана застыла на месте. В ее глазах горел вызов.
   — Мой отец… — гордо начала она.
   — Ходячий мертвец. — Андраде повернулась к Уривалю. — До сих пор я чтила традиции и колебалась. Но сегодня солнечный луч задрожит. Фарадимы становятся на сторону Пустыни, ее принца и ее армии.
   — Пожалуйста, как следует обдумайте все, миледи, — ответил сенешаль, и его официальный тон значил больше, чем самые убедительные доводы против этого решения.
   — Я имею на это право. Ролстра изолировал моих фарадимов от света. Одно, это заслуживает того, что мы с ним сделаем.
   — Смерти? — спросил Уриваль.
   — Мы не убийцы.
   — И не палачи? — продолжал настаивать он.
   — Нет, — ответила Андраде и впервые в жизни пожалела о своих десяти кольцах, браслетах и тонких цепочках, связывавших ее с древними обетами. — Нет, — повторила она. — Никогда.

***

   Сьонед привыкла к темноте. В каменный мешок не проникало и искорки света. Даже свечу ей никогда не давали. Она не знала, сколько прошло времени, сколько миновало дней, ночей и снова дней. Еда появлялась через разные промежутки времени, как и входившие в камеру мужчины. Они возникали во тьме и сами были тьмой-тьмой, имевшей вкус и запах. Тьмой, которую она осязала.
   Сьонед так и не успела найти тайный ход в Феруче, о котором рассказала Маэта. Она дождалась смены караула, но все же дала себя схватить. Это была ее вина: она поспешила и этим загубила все дело. И вот теперь сидела одна, брошенная в темную камеру.
   Ее самым большим мучением было отсутствие цвета. «Гонец Солнца», лишенный возможности видеть цвета… Абсурд. Впрочем, страх владел ею недолго. По прошествии нескольких дней она привыкла к духоте и жаре. Но ей не хватало ярких цветов. Она часто вспоминала их: не лица, не пейзажи, не небо, а сами цвета, желая только почувствовать их. Они были ее жизнью: фарадим воспринимал окружающий мир через цвета. Но без света ничего не выходило — у этих цветов не было плоти.
   Она старалась экономить силы и редко вызывала Огонь. От него у Сьонед болели глаза, и в цветах пламени бушевало ее внутреннее смятение, ее страх. Да и какой в этом прок? Все равно она знала, что не останется здесь навсегда.
   Визг петель заставил ее насторожиться еще до того, как в лицо ударил красно-золотой свет факела. Она прикрыла руками слезящиеся глаза.
   — Благослови тебя Богиня, «Гонец Солнца», — насмешливо приветствовала ее Янте.
   Сьонед вытерла слезы, опустила руки и открыла глаза. Но она еще не была готова встретить взгляд Янте.
   — На, прикройся! — продолжала принцесса. — Ты просто ужасно выглядишь, моя дорогая. Так же, как Рохан… Оба вы слишком боитесь драната и ничего не едите. Это заметно. — Она засмеялась, и Сьонед с трудом сдержала желание уклониться, когда ей в лицо полетела одежда.
   Наконец-то она смогла открыть глаза, не боясь боли. Сьонед смахнула последнюю слезу и посмотрела на принцессу. От улыбки Янте ее едва не стошнило.
   — Ты бы с удовольствием убила меня, не так ли, Сьонед? Вот и Рохан тоже… Но вы оба слишком трусливы, чтобы осмелиться сделать это здесь, в крепости. Скажи мне, «Гонец Солнца», неужели ты так сильно любишь жизнь, что готова вынести все? Или твоя любовь к жизни все-таки сильнее ненависти? — Она снова засмеялась. — Нет, пожалуй, для тебя это слишком тонко. Ненависть заменяет все; Мой отец знал это всегда, а я поняла сию нехитрую истину только благодаря тебе и Рохану. Пожалуй, надо сказать вам спасибо! Ненависть