Страница:
Поэтому "У един.", собственно, каждый человек обязан о себе написать. Это есть единственное наследие, какое он оставляет миру и какое миру от него можно получить, и мир вправе его получить. "Все прочее не существенно",- и все прочее, что он мог написать или сказать, лишь частью верно; "верное" там не в его власти, не в его знаниях.
* * *
В белом больничном халате и черных шерстяных перчатках, она изящно пила чай с яблочным вареньем. Едва открыл дверь - вся в радости.
- Что же это ты чай в перчатках?
- Я уже с 12 часов одела их. Сама,- и на больную руку сама.
Я и забыл, что больную всегда мы одевали,- я или Надя (горничн.).
Прислуга куда-то разбежалась.
- Можешь надеть на меня платье? Я в две минуты одел серый английский костюм (сшитый для Наугейма).
- Едем.
- Подожди. Сперва к Варваре Андреевне (близ Клиники). Она меня каждый день проведывала,- и ей мой первый выезд. Отбыли.
- Теперь едем (кататься)?
- Нет. Еще к Скорбящей (на Шпалерной).
- А кататься? Отдыхать?
- Потом уж и кататься.
(21 января 1913 г.).
* * *
Купа седых (серых) волос давала впечатление львиной головы, и когда она повернула умеренно-массивную голову,- то (так как она была против статуи Екатерины) я не мог не залюбоваться этим "Екатерининским видом" сурового, бронзового, гордого лица. Оно было прекрасно той благородной грубостью, которая иногда нравится более, чем нежность. Перейдя к плечам, я увидел, что они как будто держат царство. Муж - сухой, узкий. Второй ряд кресел, по 10 р.,-должно быть, "товарищ министра" или большая коммерция. Но явно - и образование. Сколько лет? 60 или не менее 55. Но никакой дряхлости, изнеможения, рыхлости.
Я дождался, пока еще повернулась: белым скатом лебяжья грудь была открыта до "как можно". Бюст совершенно был наг, увы - неприятным или недогадливым современным декольте, которое скрывает главную прелесть персей - начало их разделения и оставляет видеть только один могучий скат.
- Такое ведь неприличие смотреть внимательно на декольте.
И я никогда не смотрел на него прямо.
Но 60 или 55 лет меня взволновали. Оттого именно, что мне казалось неприлично глядеть прямо, я был поражен удивлением, что она так декольтирована в 55 или 60.
"Однако если она открылась, то ведь, конечно, для того, чтобы видели. И смотреть внимательно на декольте не только не обижает, но скорее обижает, если не смотрят".
В первый раз мелькнуло в голову: "Америка", "эврика".
И я посмотрел прямо, как никогда. И хотя она перевела глаза на меня, продолжал смотреть прямо.
Вдруг каким-то инстинктом я провел языком по губам... По верхней губе... Раз... три... четыре... Теперь она сидела так, что мне были видны только шея и щеки. Странный инстинкт: она, как львица, полуоткрыла рот и, тоже высунув язык, провела по нижней и верхней губе, и немного лизнув щеки. Я никогда не видал "в Собрании", и очень пышном, такой манеры - за всю жизнь не видал! - Но она сделала движение языком (высунув!) так, что это не было ни безобразно, ни отвратительно.
Балалайки играли "Осень" Чайковского. Звуки шептали и выли, как осенний ветер. Музыка чудная. Но эта манера неужели не взаимный сомнамбулизм? Так как нельзя поверить, чтобы она читала мои мысли. Она сидела во 2-м ряду, яв третьем, немножко наискось и сзади. Немного вправо от нее.
Муж сидел прямо. Он сухой и прямой. Он чиновник.
К моей добродетели надо сказать, что в переполненной зале Дворянского собрания я не заметил ни одной женщины. Только эти 55 лет.
(22 января).
* * *
Я - великий методист. Мне нужен метод души, а не ее (ума) убеждения.
И этот метод - нежность.
Ко мне придут (если когда-нибудь придут) нежные, плачущие, скорбные, измученные. Замученные. Придут блудливые (слабые)... Только пьяных не нужно...
И я скажу им: я всегда и был такой же слабый, как все вы, и даже слабее вас, и блудливый, и похотливый. Но всегда душа моя плакала об этой своей слабости. Потому что мне хотелось быть верным и крепким, прямым и достойным... Только величественным никогда не хотел быть...
"Давайте устроимте Вечерю Господню... Вечерю чистую - один день из семи без блуда...
И запоем наши песни, песни Слабости Человеческой, песни Скорби Человеческой, песни Недостоинства Человеческого. В которых оплачем все это...
И на этот день Господь будет с нами".
А потом шесть дней опять на земле и с девочками.
* * *
Христианству и нужно всегда жить о бок с язычеством: в деревнях - бедность, нужда, нелечимые болезни, труд. Конечно, там христианство. В городах Невский, "такие магазины": христианству некуда и упасть, все занято суетой, выгодой. Но мне кажется об этом не надо скорбеть. Это - натуральное положение планеты. Христианство даже выигрывает от этого, потому что "в вечной борьбе с язычеством" оно тем самым делается вечно in statu nascentis 16.
(на концерте Андреева в Дворянском собрании).
* * *
Первый из людей и ангелов я увидел границу его. А увидеть грани, границы значит увидеть небожественность.
Первый я увидел его небожественность. И не сошел с ума. Как я не сошел с ума? А может быть, я и сошел с ума.
* * *
Какая-то смесь бала и похорон в душе - вечно во мне.
Творчество - и это, конечно, бал. Но неисполненный долг в отношении людей ужасные похороны.
Что я им дал? Написал "сочинения"? В "Понимании" 17 я тешил себя. Да и вечно (в писан.) тешил себя.
Накормил ли я кого?
Согрел ли я кого?
В конце концов, действительно 10 человек согрел и кормил,- это и есть лучшая моя гордость.
* * *
Я счастлива.
(1-й выезд из клиники. Матовое лицо. Без улыбки. И как "дело" это: "Я счастлива". Первый раз это слово за три года. 29 января).
* * *
Самый плохой мужчина все-таки лучше, чем "нет мужчины".
И женщины бросаются.
И "самая плохая женщина есть все-таки женщина".
И мужчины - ищут.
Так произошла проституция и "совершенно невозможные браки".
(за Айсед. Дункан).
* * *
Вот две вещи совершенно между собою несходные.
Бог захотел связать их.
Тогда Он в ночи взял нечто от одной вещи и перенес в другую. А от другой нечто взял и перенес в первую.
Пробудившись, каждая почувствовала, что ей чего-то недостает. И встала и возмутилась. И почувствовала себя несчастною. Она почувствовала себя потерпевшею в мире, ненужною миру.
И стала искать "это мое потерянное".
Эти искания и есть тоска любовных грез.
Все перешло в брожение, хождение, странствование.
Все стали искать, тосковать.
- Где мое? Где мое?
- Где мой Утраченный? Где мой Потерянный?
И найдя - женщины брали и целовали.
И найдя - мужчины улыбались и целовали.
Так произошли поцелуи, и любовные, и не только любовные.
Произошли объятия, произошли вздохи.
Мир зарумянился. Мир стал вздыхать; побледнел.
Мир забеременел.
Мир родил.
* * *
Почему я, маленький, думаю, что Бог стоит около меня? Но разве Бог стоит непременно около большого? Большое само на себя надеется, и Бог ему не нужен, и, ненужный, отходит от него.
А маленькому куда деваться без Бога? И Бог - с маленькими. Бог со мною, потому что я особенно мал, слаб, дурен, злокознен: но не хочу всего этого.
* * *
Страхов так и не объяснил, почему же "мы враждуем против рационализма" (Интереснейшее, "хватающее за сердце" его рассуждение в предисловии к "Мир как целое" 20. Прим. 1916 г.- В. Р.). Изложив его мысли, "рационально изъясняющие природу" (в статье "Идея рационального естествознания" 18), я тоже почувствовал в уме и душе что-то неприятное, тяжелое и тоскливое.
Действительно - "враждуем с рационализмом", и именно и особенно разумом. Отчего? Что за загадка?
Умерщвляется всякая поэзия в природе, всякий в ней каприз и прихоть, всякое "отступление от нормы" и гений, "преступление и наказание" (а они в природе есть). Уничтожается картина и добродетель.
Построить так (в уме своем) "рационально природу" - плюнешь и отойдешь. "Ну тебя к черту". "Заприте сад,- никогда не пойду в него". "Спустите с цепи Шарика,- не могу его видеть".
Природа. становится глубоко рациональною, но и глубоко отвратительною.
Облетели цветы И угасли огни. 19
Природа - не дышит. Это - труп ее, а не она. А кто же захочет долго быть "в мертвецкой" и даже там "закурить папироску".
В "лесу из Страхова" папирки не закуришь.
А закуриваем. Т. е. природа вовсе не "из Страхова" и вовсе не "рациональна".
Вероятно, он свою идею взял "из немцев" и даже только изложил. Или "сколотил" из разных мест их объяснений, из Шеллинга, Окена или откуда-нибудь из маленьких. Эта "немецкая природа" действительно не дышит.
Итак, откуда же "тоска" ("тоска от рационализма" - по Страхову)? Да как же не быть тоске перед гробом, и как не быть тоске после преступления? Раз мы умерщвляем в рационализме природу, мы, естественно, совершаем над нею преступление, хотя только в уме своем. Но самый этот ум, который тоже жив, возмущается, тоскует, принужденный к этому логическому препарированию живого предмета.
Нет, природа не рациональна. В ней есть рациональное, но это - бок ее, а не она вся, не брюхо ее. Ньютон утром и вечером пил чай, и в этом был правилен, регулярен и рационален. Но если бы кто-нибудь, войдя сзади ночью в его комнату, указал другому на его согнутую над письменным столом спину и объяснил:
- Вот это - Ньютон, регулярнейший человек Оксфорда: ежедневно утром в 7 часов и вечером в 8 он пьет кофе. Поэтому называется "Ньютон" и считается самым добродетельным и самым мудрым человеком в городе...
...то, выслушав, мы воскликнули бы:
- Идиот. Какое идиотическое объяснение и мудрости и добродетели! Зачем ты взялся за Ньютона, когда ты мог бы объяснить его лакея, а еще лучше - как устроен тот ларь, на котором спит этот лакей! {Теперь, в 1916 г., думаю иначе: мозг наш - фалличен (2-й, после мозга в поясных позвонках, центр полового возбуждения,-. именно через грезы, мечты), и он, в то же время "источник разума", враждует против "рационализма", так как этот последний, будучи "чистяком",- гнушается взять в объяснение мира эту половую "нечисть". Тогда мозг чувствует себя угнетенным и тоскующим, как бы принудительно обесфосфориваемым и иссушенным. Отсюда, при рациональных объяснениях, прямо физиологическая в нем тоска и боль, "вывих мозга". Обратно, "мистические" и "религиозные" объяснения мира и природы радуют мозг, озаряют его, кормят его, ибо в глубине и сокровении они всегда суть фаллические объяснения ("творец вещей" и "податель жизни" и т. д.}.
* * *
Кто же научил меня крестить подушку на ночь (и креститься самому)? Мамаша. А мамашу - церковь. Как же спорить с ней.
(перед сном).
Я и испытываю (перекрестя подушку) это простое, непонятное, ясное: что отгоняются дурные мысли, что ко всему миру становлюсь добрее.
* * *
Только человек, помолившийся поутру и помолившийся к ночи, есть человек; до этого - животное. Усовершенствованное, обученное, но животное.
* * *
Церковь есть устроительница душ и устроительница жизней. Церковь домоводственна.
Церковь - зерно цивилизации.
(2 февраля).
Завтра 3-е вливание в вены.
* * *
Все они - сладкие и демократичные.
И безжалостные.
(педагоги нового фасона).
N-ня, опустясь на пол и положа тетрадь на кушетку, сидела в труде. Два часа ночи.
Взял. Посмотрел.
"Теорема. Общие кратные двух чисел суть общие кратные наименьшего кратного (?? В. Р.) двух из них и третьего числа" (!!??В.Р.).
(Билибин: "Теоретическая арифметика" 21).
Не понимаю. Вчитываюсь, вдумываюсь, усиленно вдумываюсь, и не могу понять, сообразить, усвоить, что такое тут "требуется доказать" ("теорема"),- а не то уже, чтобы понять ход и сущность доказывания этой теоремы. Мне 57 лет, дочке 15; я прошел классическую гимназию и университет, она же в 7-м .классе гимназии N-ой. 22
Гимназия с курсом "естествознания", физики и химии, рациональная,- и с дикими насмешками законоучителя N над чудесами Библии и прямо с выражениями перед классом, что "в Библии рассказывается много глупого" и заведомо ложного.
Но что "я", "мы" не понимаем...
- Может быть, Мусин Пушкин (Попечитель СПб-ского учебного округа.) понимает? Мотает головой.
- Может быть, понимает Кассо? Тоже мотает головой.
- Но ведь вы все хорошие люди и развитые? Обе головы утвердительно кивнули.
- Тогда отчего же то, чего не понимают министр и попечитель, должна "непременно" знать бледненькая девочка в 15-16 лет?
* * *
Для безличного человека программа заменяет лицо. Программа вообще издали кажется лицом. Вот почему, по мере того как общество падает, вырождается, как способных людей в нем становится меньше и меньше,- программы пылают, все обряжаются в программы,- и, кажется, живешь не среди людей, а среди программ. На самом же деле и в глубине вещей программа есть просто неприличие.
Ведь программа - "не мое" на "мне". Она есть всегда плагиат и обман "на счет того лица, которое имеет программа".
Можно ли представить себе Кольцова, держащегося "партии демократических реформ"? Гоголь или Пушкин "с программою" - это что-то чудовищное. Напротив, Кутлера и нельзя себе вообразить без программы. Если он "без программы" - он ничего.
Без галстуха, шляпы и вообще голый. Голый и жалкий. Без "программы" он только спит. Но уже просыпаясь одним глазом, говорит лакею или жене: "Душечка - скорее программу!"
Вот происхождение Набоковых и Родичевых. И вот из кого состоит парламент.
* * *
Пошлость Н.- это что-то историческое,
С кулаками, с бубенцами, с колоколами - требует ото всех, чтобы все здоровались с прислугой непременно за руку, не спросив, желает ли еще этого прислуга; и устроив у себя, чтобы эта же прислуга моментально спрятывалась за дверь, поставив кушанье заранее на особый стол сзади (т. е. сзади общего обеденного, для сидения гостей, стола). Через это достигается, что гости вовсе не видят прислуги, и "дом хозяйки" как бы "сам себе служит", обходясь "без рабовладельчества". Гости- каждый- берут себе жаркое на тарелки и наливают суп из кастрюли. Таким образом, достигается "братство, равенство и свобода". После обеда гости коллективно тащут доску (тесину) с надписью черною краскою и огромными буквами: кооперация... И я тащил, дабы хозяйке было хорошо.
Теперь читает лекции, чтобы все ели только травы,- как бы до нее не было вегетарианского стола; требует ассоциаций и назначает великому живописцу в пошлой своей пьесе играть роль дворника, в фуражке, с метлою и в грязном "пинжаке". Обращает его дивную кисть - каждый день работы которой есть национальное приобретение России - в средство иллюстрировать свои знаменитые романы, пьесы и дневники, под крикливыми заглавиями - "Почему мы рабы", "Эта" и еще что-то, из ее жизни, не то русской, не то американской. Изгоняет из писем и из многочисленных аншлагов в своем имении "Церера" буквы Ъ, э, ь, ь и i... Это что-то такое, чему нет имени или чему имя найдется в каком-нибудь восклицании... Право, ее можно назвать "девица-0-если-бы!!!"...
При этом-полна, здорова, спокойна, уравновешенна. Никакого признака нервов. Все в высшей степени рассудительно? и обдуманно.
"Бейте в трам-трам громко!" - "Смело входите на крыльцо от 3-х до 5-ти .в среду", и Въезд на столбе ворот... Все это достойно кисти Р. или стихов Кузьмы Пруткова...
И побежденный и влюбленный Голиаф кисти рисует и рисует победившую его амазонку... всегда почему-то со спины... Не может не кинуться в глаза, что лицо ее, выпуклое, большое, отлитое, и через все это как бы "сутуловатое",имеет отдаленное сходство со спиною. И он ее изображает с этой исключительно содержательной стороны, или - интересной, значительной, осмысленной, "незачеркнутой". С единственной - которую не зачеркнул Бог. Но здесь nota bene, уже о художнике: что, кажется, в центре его таланта и ума лежит именно "постижение спин человеческих",- спин, поясниц, ног,- а не лица человеческого. И не в этом ли разгадка его странного порабощения.
1¤ года, что я знавал их, они были моим кошмаром. Я дома все думал: "Что такое? Почему? Откуда?" И разгадки не находил и не нахожу.
............................................................................ .......................
............................................................................ .......................
* * *
Твердость есть отличительное качество Рцы. Прочие замечательные умы, которые мне встречались в жизни, колебались, сомневались, изменялись, росли. Рцы решительно ни в чем не изменился, не вырос, не умалился - и не переменил ни одного мнения. При этом у него были некоторые порочные мнения или, вернее, суеверия, предрассудки, навыки жизни, методы жизни,- например, ничегонеделанье,- но он, в полном убеждении и о великих качествах этого "ничегонеделанъя", при всем ужасном страдании его же самого от него и при страдании от него его горячо любимой семьи,- нисколько о нем и в нем не поколебался за 20 лет, как я его знаю, вижу, видаю. Это можно было бы назвать "деревянностью", "застоем", "кирпичностью", и вообще это - -так и есть во всяком; но в Рцы - отнюдь этого нет, и притом - в нем одном. Он ежеминутно, даже в ватере, работает умом, вечно напряжен, "руки и ноги" ума (отнюдь не физики!) в вечном движении. Его молекулярная жизнь так же напряжена, как его anatomica недвижна.
Tu es Petrus 23... это о нем сказано.
Камень.
И плещут на камень волны со всех сторон, но он недвижен.
И светит солнышко. А он все так же темен и непроницаем для солнца.
Мимо проезжал экипаж. Задел колесом. Разбилось колесо, разбился экипаж, вывалились люди и кричат от боли.
А камень все молчит.
- О чем ты думаешь, камень?
- Я думаю о том, что было с основания мира и что будет к концу мира. Ибо я положен здесь от основания мира. И я пролежу здесь до конца мира.
- Ты слушаешь музыку Россини?
- Да, и музыку Россини (Рцы ее любил).
- Ты любишь покушать?
- Да, и люблю покушать.
- Фу... оборотень, леший, лешее начало мира. В тебе Бога нет. Совести нет. Стыда нет.
- Бог есть во всем.
Так лежит он, темный, в темном углу мира. Кровать. Стол. Образ. И "Новое время" (горой старые ??).
- Что вы в Новом-то времени читаете?
- Последние сплетни.
- А образ?
- Это древние молитвы.
- И вы их сочетаете?
- Непременно. Последнюю сплетню так же необходимо знать, как необходимо знать самую древнюю молитву.
- И башмачок барышни?
- Да... Когда, оглянувшись, она поправляет подвязки и из-под приподнявшейся верхней юбки видны белые фестончики нижней юбки (Это - не "для примера", а он подлинно - купил такую карточку, - рассказал о ней дома, и дома смеялись и пересказывали.)
- А потом "Господи помилуй"?!
- Отчего "потом"? В то же время.
* * *
Вечное - в мгновениях. Вечное именно - не века, не времена, не общее, а "сейчас".
Их и записывай,- как самое важное, что вообще увидел в жизни.
Почему это важно, как "студента арестовали" и "что он думал, когда его вели в полицию". Таких павлиньих перьев - сколько угодно. Но Пучку одному пришло на ум надписывать "поспешно" на письмах, идущих к знаменитой "Гузарчик". И это,- потому что "единственно",- достойно книги и печати. Это - прекрасная жизнь, во всем ее божественном величии. А то - сор. И я сор - пропускаю, а величие записываю.
(Как произошло "Уед,").
* * *
Вся натура моя - мокрая. Сухого - ничего.
Похож на воду синюю и грязную в корыте, в котором прачка стирала белье. Вот и во мне Бог "стирал белье" с целого мира. И очень рад. Много я узнал о мире из этой стирки, и полюбил много в мире, "принюхавшись к старым панталонам" всех вещей.
* * *
Почему это важно, что "я думаю о Чернышевском"? Сегодня думаю- это, п. ч. во мне мелькнула такая-то сторона его деятельности, лица и слога. ( В "У един." - о Чернышевском, м. б., верное, а м. б., и неверное.) Завтра мелькнет совсем другая сторона его же, и я напишу другое. И ни одно, ни другое не имеет иного значения, как "минуты моей жизни", и ровно нисколько не важно для самого Чернышевского и нисколько его не определяет. Ибо все мы
Се - раб, се - червь. 25
Но как тогда Вера радовалась найденному под подушкой пуделю (игрушка автоматическая), то вот это вообще - было, и - не пройдет, как минута ее восторга. Что же важнее, ее восторг реальный или - то, как А. В. Тыркова 26 начинает свою повесть рассказом об обыске у студента,- и потом, конечно: "повели" и "что он думал".
Мысли наши, как трава, вырастают и умирают. Но радости и печали суть какие-то отлагания в Склад Вечности.
Эти отлагания я и записываю в "Уед.".
Все прожитое - вечно. А продуманное прошло.
* * *
Наша молодежь отчасти глупа, отчасти падшая. И с ней совершенно нечего считаться. Бриллиантики, в нее закатившиеся (или, вернее, в ней сущие), это сами хорошо понимают, тайно страдают, тайно находятся в оппозиции товариществу, и также втайне думают то же самое (т. е. "падшая").
Молодежь - в руках Изгоевых. Ну и пусть они носят ее на руках, а она носит их на руках. Эти муравьи, таскающие пустые соломинки, нисколько не интересны.
* * *
В самом деле, писатель не должен смотреть на то, что написал много страниц; даже не должен утешаться тем, что произвел своими писаниями или своею личностью много волнения в печатном же мире,- и, наконец, даже в самой жизни, в политике или культуре. А - "что, в конце концов, из этого вышло" или "что, в конце концов, он сотворил и оставил". Это совсем иное, нежели "хорошо написанные страницы", и даже "очень хорошо написанные" и "очень много". До конца жизни писатель этим вопросом не задается. "Шуми ветер, неси - листы: а ты, писатель, как Древо же Жизни, роди новые и новые листы". Это упоительное представление молодости сменяется другим: "А где добродетель?" - т. е. в чем итог написанного? Иногда его нет после всего шума. Вот что хотел Страхов сказать мне надписью на портрете подаренном ("боюсь, что при всей талантливости из вас ничего не выйдет"). И я не умею о этой "добродетели" сказать ни "да", ни "нет". Скажу только доброму учителю в могилу: "Старался, Ник. Ник.,- и паче всего старался за идеализм в философии и за доблестную в Россию веру".
(в вечер отправки портрета Страхова в фототипию Прокудина-Горского).
* * *
Пустынная земля есть голодная земля. И земледелец, насаждая сады, засевая поле,- насыщает ее голод.
За это, что он ее насыщает, земля выкидывает ему "сам 24" колос.
Вот Деметра.
* * *
И Деметра улыбалась, Баубасто с ней шутила.
Несколько лет уже, с тех пор как добрый Туренский (чиновник контроля,- из духовных) подарил мне III-й том архим. Хрисанфа - "Религии древнего мира" 27, я заметил следующее поразительное там сообщение:
"Когда Деметра, сетовавшая о похищении дочери своей Персефоны Плутоном, пришла, разыскивая ее, в Элевзис, то Баубо, жившая здесь вместе с Триптолемом и Евмолпом, угощая богиню (подчеркиваю далее я), поднесла ей отвар из полбы, [текст на греческом]; но богиня, удрученная горем, не хотела пить его. Тогда огорченная Баубо (слушайте! слушайте! внимайте, внимайте!) [текст на греческом] (т. е. обнажила свои стыдливые части и показала на них богине). Богиня после этого повеселела и приняла питье (Климент Александрийский в "Admonit. ad gentes" 28 ["Увещание язычникам"]). Арновий рассказывает это иначе, нежели Клим. Александрийский; он говорит, что Baubo partem illam corporis, per quam secus foemineum subolem solet prodere, facit in speciem laevigari nondum duri atque striculi pusionis, redit ad Deam tristen et retegit se ipsam" 29 (Aglaaph., t.II, 819,820; Хрисанф, т. III, стр. 550-551,-примечание). [Баубо, сделав ту часть женского тела, через которую появляется плод, гладкой, подобно младенцу, еще не покрытому волосами, вернулась и показала ее грустной богине (лат.)]
Перед этим - несколько выше - у архим. Хрисанфа: "В Элевзинских и Дионисовых мистериях, - говорит с негодованием блаженный Феодорит,- .... [текст на греческом: Мы видели фаллос Диониса, перед которым преклоняются, и женский срам - несчастье женской чести - перед которым испытывают благоговейный страх (греч.).]
Но ведь это- в рассказах Клим. Ал. и Арновия, - modus vivendi inter se virginum aeternarium sive virginium utriusque sexus?!!! [способ существования вечных дев между собой, т. е. дев того и другого пола]. Через миф и "якобы шутки" Баубасто, как и в "таинствах Диониса", греки выразили admirationem, adorationem et divinationem [поклонение, молитвенное обращение, обожествление (лат.)] (богиня Деметра) этой, как мы именуем, "аномалии" пола...
Мы же через наименование "аномалией", т. е. "странностью", "неожиданностью", говорим: "Не по-ни-ма-ем"... Что нам "непонятно" - они были вправе истолковывать. Мы же с "не понимаем" не имеем даже права возразить,
Возвращаясь к "шуткам Баубо", мы должны отметить, что "улыбнувшаяся" Деметра "стала пить" вовсе не "отвар полбы", и последний играет роль "для отвода глаз" "непосвященным",- тем именно, которым не находили возможным что-либо "рассказывать о содержании таинств"!.. Им и говорили: "да она пила просто полбу!", "отвар из ячменя"! А если бы он спросил, любопытствуя, для чего Баубо вышла к богине в таком странном виде и совершила неприличный жест,- то, посмотрев в глаза спрашивающему, "посвященный" ответил бы: "Баубо просто шутила".- "Шутила? зачем?" - "Да потому, что была богиня печальна". Таким образом, "посвященный" отвязался бы от спрашивающего. Но замечательно, что "улыбнулась" Деметра и утешилась от неутешного горя по утраченной дочери - не при виде полбы, а- взглянув на странное одеяние или раздеяние Баубо.., Неужели нужно еще что-нибудь говорить, чтобы разъяснить вдумчивому "ученику", что именно утешившаяся богиня начала "пить" и каковы настоящие отношения Баубо и Деметры? Миф определенно говорит, учит, открывает, что "пьющие эту влагу жизни приобщаются бессмертия и становятся небожителями". Мысль мифа идет далее и учит о происхождении божественного и богов на земле: быть может, Баубо и Деметра были обе простыми и равночастными женщинами,- но равенство и сходство между ними нарушилось, когда Баубо не захотела пить, и ничего у гостьи не спрашивала,- а тоскующая гостья захотела пить, и отказом от фигуральной "полбы" показала, что она хочет другого питья. Баубо была слишком эллинка и жила в эллинские времена, чтобы не понять, чего гостья хочет. Она вышла в другую комнату, приспособилась и, вернувшись к гостье, недвусмысленным жестом ей выразила, что "согласна" и "готова".
* * *
В белом больничном халате и черных шерстяных перчатках, она изящно пила чай с яблочным вареньем. Едва открыл дверь - вся в радости.
- Что же это ты чай в перчатках?
- Я уже с 12 часов одела их. Сама,- и на больную руку сама.
Я и забыл, что больную всегда мы одевали,- я или Надя (горничн.).
Прислуга куда-то разбежалась.
- Можешь надеть на меня платье? Я в две минуты одел серый английский костюм (сшитый для Наугейма).
- Едем.
- Подожди. Сперва к Варваре Андреевне (близ Клиники). Она меня каждый день проведывала,- и ей мой первый выезд. Отбыли.
- Теперь едем (кататься)?
- Нет. Еще к Скорбящей (на Шпалерной).
- А кататься? Отдыхать?
- Потом уж и кататься.
(21 января 1913 г.).
* * *
Купа седых (серых) волос давала впечатление львиной головы, и когда она повернула умеренно-массивную голову,- то (так как она была против статуи Екатерины) я не мог не залюбоваться этим "Екатерининским видом" сурового, бронзового, гордого лица. Оно было прекрасно той благородной грубостью, которая иногда нравится более, чем нежность. Перейдя к плечам, я увидел, что они как будто держат царство. Муж - сухой, узкий. Второй ряд кресел, по 10 р.,-должно быть, "товарищ министра" или большая коммерция. Но явно - и образование. Сколько лет? 60 или не менее 55. Но никакой дряхлости, изнеможения, рыхлости.
Я дождался, пока еще повернулась: белым скатом лебяжья грудь была открыта до "как можно". Бюст совершенно был наг, увы - неприятным или недогадливым современным декольте, которое скрывает главную прелесть персей - начало их разделения и оставляет видеть только один могучий скат.
- Такое ведь неприличие смотреть внимательно на декольте.
И я никогда не смотрел на него прямо.
Но 60 или 55 лет меня взволновали. Оттого именно, что мне казалось неприлично глядеть прямо, я был поражен удивлением, что она так декольтирована в 55 или 60.
"Однако если она открылась, то ведь, конечно, для того, чтобы видели. И смотреть внимательно на декольте не только не обижает, но скорее обижает, если не смотрят".
В первый раз мелькнуло в голову: "Америка", "эврика".
И я посмотрел прямо, как никогда. И хотя она перевела глаза на меня, продолжал смотреть прямо.
Вдруг каким-то инстинктом я провел языком по губам... По верхней губе... Раз... три... четыре... Теперь она сидела так, что мне были видны только шея и щеки. Странный инстинкт: она, как львица, полуоткрыла рот и, тоже высунув язык, провела по нижней и верхней губе, и немного лизнув щеки. Я никогда не видал "в Собрании", и очень пышном, такой манеры - за всю жизнь не видал! - Но она сделала движение языком (высунув!) так, что это не было ни безобразно, ни отвратительно.
Балалайки играли "Осень" Чайковского. Звуки шептали и выли, как осенний ветер. Музыка чудная. Но эта манера неужели не взаимный сомнамбулизм? Так как нельзя поверить, чтобы она читала мои мысли. Она сидела во 2-м ряду, яв третьем, немножко наискось и сзади. Немного вправо от нее.
Муж сидел прямо. Он сухой и прямой. Он чиновник.
К моей добродетели надо сказать, что в переполненной зале Дворянского собрания я не заметил ни одной женщины. Только эти 55 лет.
(22 января).
* * *
Я - великий методист. Мне нужен метод души, а не ее (ума) убеждения.
И этот метод - нежность.
Ко мне придут (если когда-нибудь придут) нежные, плачущие, скорбные, измученные. Замученные. Придут блудливые (слабые)... Только пьяных не нужно...
И я скажу им: я всегда и был такой же слабый, как все вы, и даже слабее вас, и блудливый, и похотливый. Но всегда душа моя плакала об этой своей слабости. Потому что мне хотелось быть верным и крепким, прямым и достойным... Только величественным никогда не хотел быть...
"Давайте устроимте Вечерю Господню... Вечерю чистую - один день из семи без блуда...
И запоем наши песни, песни Слабости Человеческой, песни Скорби Человеческой, песни Недостоинства Человеческого. В которых оплачем все это...
И на этот день Господь будет с нами".
А потом шесть дней опять на земле и с девочками.
* * *
Христианству и нужно всегда жить о бок с язычеством: в деревнях - бедность, нужда, нелечимые болезни, труд. Конечно, там христианство. В городах Невский, "такие магазины": христианству некуда и упасть, все занято суетой, выгодой. Но мне кажется об этом не надо скорбеть. Это - натуральное положение планеты. Христианство даже выигрывает от этого, потому что "в вечной борьбе с язычеством" оно тем самым делается вечно in statu nascentis 16.
(на концерте Андреева в Дворянском собрании).
* * *
Первый из людей и ангелов я увидел границу его. А увидеть грани, границы значит увидеть небожественность.
Первый я увидел его небожественность. И не сошел с ума. Как я не сошел с ума? А может быть, я и сошел с ума.
* * *
Какая-то смесь бала и похорон в душе - вечно во мне.
Творчество - и это, конечно, бал. Но неисполненный долг в отношении людей ужасные похороны.
Что я им дал? Написал "сочинения"? В "Понимании" 17 я тешил себя. Да и вечно (в писан.) тешил себя.
Накормил ли я кого?
Согрел ли я кого?
В конце концов, действительно 10 человек согрел и кормил,- это и есть лучшая моя гордость.
* * *
Я счастлива.
(1-й выезд из клиники. Матовое лицо. Без улыбки. И как "дело" это: "Я счастлива". Первый раз это слово за три года. 29 января).
* * *
Самый плохой мужчина все-таки лучше, чем "нет мужчины".
И женщины бросаются.
И "самая плохая женщина есть все-таки женщина".
И мужчины - ищут.
Так произошла проституция и "совершенно невозможные браки".
(за Айсед. Дункан).
* * *
Вот две вещи совершенно между собою несходные.
Бог захотел связать их.
Тогда Он в ночи взял нечто от одной вещи и перенес в другую. А от другой нечто взял и перенес в первую.
Пробудившись, каждая почувствовала, что ей чего-то недостает. И встала и возмутилась. И почувствовала себя несчастною. Она почувствовала себя потерпевшею в мире, ненужною миру.
И стала искать "это мое потерянное".
Эти искания и есть тоска любовных грез.
Все перешло в брожение, хождение, странствование.
Все стали искать, тосковать.
- Где мое? Где мое?
- Где мой Утраченный? Где мой Потерянный?
И найдя - женщины брали и целовали.
И найдя - мужчины улыбались и целовали.
Так произошли поцелуи, и любовные, и не только любовные.
Произошли объятия, произошли вздохи.
Мир зарумянился. Мир стал вздыхать; побледнел.
Мир забеременел.
Мир родил.
* * *
Почему я, маленький, думаю, что Бог стоит около меня? Но разве Бог стоит непременно около большого? Большое само на себя надеется, и Бог ему не нужен, и, ненужный, отходит от него.
А маленькому куда деваться без Бога? И Бог - с маленькими. Бог со мною, потому что я особенно мал, слаб, дурен, злокознен: но не хочу всего этого.
* * *
Страхов так и не объяснил, почему же "мы враждуем против рационализма" (Интереснейшее, "хватающее за сердце" его рассуждение в предисловии к "Мир как целое" 20. Прим. 1916 г.- В. Р.). Изложив его мысли, "рационально изъясняющие природу" (в статье "Идея рационального естествознания" 18), я тоже почувствовал в уме и душе что-то неприятное, тяжелое и тоскливое.
Действительно - "враждуем с рационализмом", и именно и особенно разумом. Отчего? Что за загадка?
Умерщвляется всякая поэзия в природе, всякий в ней каприз и прихоть, всякое "отступление от нормы" и гений, "преступление и наказание" (а они в природе есть). Уничтожается картина и добродетель.
Построить так (в уме своем) "рационально природу" - плюнешь и отойдешь. "Ну тебя к черту". "Заприте сад,- никогда не пойду в него". "Спустите с цепи Шарика,- не могу его видеть".
Природа. становится глубоко рациональною, но и глубоко отвратительною.
Облетели цветы И угасли огни. 19
Природа - не дышит. Это - труп ее, а не она. А кто же захочет долго быть "в мертвецкой" и даже там "закурить папироску".
В "лесу из Страхова" папирки не закуришь.
А закуриваем. Т. е. природа вовсе не "из Страхова" и вовсе не "рациональна".
Вероятно, он свою идею взял "из немцев" и даже только изложил. Или "сколотил" из разных мест их объяснений, из Шеллинга, Окена или откуда-нибудь из маленьких. Эта "немецкая природа" действительно не дышит.
Итак, откуда же "тоска" ("тоска от рационализма" - по Страхову)? Да как же не быть тоске перед гробом, и как не быть тоске после преступления? Раз мы умерщвляем в рационализме природу, мы, естественно, совершаем над нею преступление, хотя только в уме своем. Но самый этот ум, который тоже жив, возмущается, тоскует, принужденный к этому логическому препарированию живого предмета.
Нет, природа не рациональна. В ней есть рациональное, но это - бок ее, а не она вся, не брюхо ее. Ньютон утром и вечером пил чай, и в этом был правилен, регулярен и рационален. Но если бы кто-нибудь, войдя сзади ночью в его комнату, указал другому на его согнутую над письменным столом спину и объяснил:
- Вот это - Ньютон, регулярнейший человек Оксфорда: ежедневно утром в 7 часов и вечером в 8 он пьет кофе. Поэтому называется "Ньютон" и считается самым добродетельным и самым мудрым человеком в городе...
...то, выслушав, мы воскликнули бы:
- Идиот. Какое идиотическое объяснение и мудрости и добродетели! Зачем ты взялся за Ньютона, когда ты мог бы объяснить его лакея, а еще лучше - как устроен тот ларь, на котором спит этот лакей! {Теперь, в 1916 г., думаю иначе: мозг наш - фалличен (2-й, после мозга в поясных позвонках, центр полового возбуждения,-. именно через грезы, мечты), и он, в то же время "источник разума", враждует против "рационализма", так как этот последний, будучи "чистяком",- гнушается взять в объяснение мира эту половую "нечисть". Тогда мозг чувствует себя угнетенным и тоскующим, как бы принудительно обесфосфориваемым и иссушенным. Отсюда, при рациональных объяснениях, прямо физиологическая в нем тоска и боль, "вывих мозга". Обратно, "мистические" и "религиозные" объяснения мира и природы радуют мозг, озаряют его, кормят его, ибо в глубине и сокровении они всегда суть фаллические объяснения ("творец вещей" и "податель жизни" и т. д.}.
* * *
Кто же научил меня крестить подушку на ночь (и креститься самому)? Мамаша. А мамашу - церковь. Как же спорить с ней.
(перед сном).
Я и испытываю (перекрестя подушку) это простое, непонятное, ясное: что отгоняются дурные мысли, что ко всему миру становлюсь добрее.
* * *
Только человек, помолившийся поутру и помолившийся к ночи, есть человек; до этого - животное. Усовершенствованное, обученное, но животное.
* * *
Церковь есть устроительница душ и устроительница жизней. Церковь домоводственна.
Церковь - зерно цивилизации.
(2 февраля).
Завтра 3-е вливание в вены.
* * *
Все они - сладкие и демократичные.
И безжалостные.
(педагоги нового фасона).
N-ня, опустясь на пол и положа тетрадь на кушетку, сидела в труде. Два часа ночи.
Взял. Посмотрел.
"Теорема. Общие кратные двух чисел суть общие кратные наименьшего кратного (?? В. Р.) двух из них и третьего числа" (!!??В.Р.).
(Билибин: "Теоретическая арифметика" 21).
Не понимаю. Вчитываюсь, вдумываюсь, усиленно вдумываюсь, и не могу понять, сообразить, усвоить, что такое тут "требуется доказать" ("теорема"),- а не то уже, чтобы понять ход и сущность доказывания этой теоремы. Мне 57 лет, дочке 15; я прошел классическую гимназию и университет, она же в 7-м .классе гимназии N-ой. 22
Гимназия с курсом "естествознания", физики и химии, рациональная,- и с дикими насмешками законоучителя N над чудесами Библии и прямо с выражениями перед классом, что "в Библии рассказывается много глупого" и заведомо ложного.
Но что "я", "мы" не понимаем...
- Может быть, Мусин Пушкин (Попечитель СПб-ского учебного округа.) понимает? Мотает головой.
- Может быть, понимает Кассо? Тоже мотает головой.
- Но ведь вы все хорошие люди и развитые? Обе головы утвердительно кивнули.
- Тогда отчего же то, чего не понимают министр и попечитель, должна "непременно" знать бледненькая девочка в 15-16 лет?
* * *
Для безличного человека программа заменяет лицо. Программа вообще издали кажется лицом. Вот почему, по мере того как общество падает, вырождается, как способных людей в нем становится меньше и меньше,- программы пылают, все обряжаются в программы,- и, кажется, живешь не среди людей, а среди программ. На самом же деле и в глубине вещей программа есть просто неприличие.
Ведь программа - "не мое" на "мне". Она есть всегда плагиат и обман "на счет того лица, которое имеет программа".
Можно ли представить себе Кольцова, держащегося "партии демократических реформ"? Гоголь или Пушкин "с программою" - это что-то чудовищное. Напротив, Кутлера и нельзя себе вообразить без программы. Если он "без программы" - он ничего.
Без галстуха, шляпы и вообще голый. Голый и жалкий. Без "программы" он только спит. Но уже просыпаясь одним глазом, говорит лакею или жене: "Душечка - скорее программу!"
Вот происхождение Набоковых и Родичевых. И вот из кого состоит парламент.
* * *
Пошлость Н.- это что-то историческое,
С кулаками, с бубенцами, с колоколами - требует ото всех, чтобы все здоровались с прислугой непременно за руку, не спросив, желает ли еще этого прислуга; и устроив у себя, чтобы эта же прислуга моментально спрятывалась за дверь, поставив кушанье заранее на особый стол сзади (т. е. сзади общего обеденного, для сидения гостей, стола). Через это достигается, что гости вовсе не видят прислуги, и "дом хозяйки" как бы "сам себе служит", обходясь "без рабовладельчества". Гости- каждый- берут себе жаркое на тарелки и наливают суп из кастрюли. Таким образом, достигается "братство, равенство и свобода". После обеда гости коллективно тащут доску (тесину) с надписью черною краскою и огромными буквами: кооперация... И я тащил, дабы хозяйке было хорошо.
Теперь читает лекции, чтобы все ели только травы,- как бы до нее не было вегетарианского стола; требует ассоциаций и назначает великому живописцу в пошлой своей пьесе играть роль дворника, в фуражке, с метлою и в грязном "пинжаке". Обращает его дивную кисть - каждый день работы которой есть национальное приобретение России - в средство иллюстрировать свои знаменитые романы, пьесы и дневники, под крикливыми заглавиями - "Почему мы рабы", "Эта" и еще что-то, из ее жизни, не то русской, не то американской. Изгоняет из писем и из многочисленных аншлагов в своем имении "Церера" буквы Ъ, э, ь, ь и i... Это что-то такое, чему нет имени или чему имя найдется в каком-нибудь восклицании... Право, ее можно назвать "девица-0-если-бы!!!"...
При этом-полна, здорова, спокойна, уравновешенна. Никакого признака нервов. Все в высшей степени рассудительно? и обдуманно.
"Бейте в трам-трам громко!" - "Смело входите на крыльцо от 3-х до 5-ти .в среду", и Въезд на столбе ворот... Все это достойно кисти Р. или стихов Кузьмы Пруткова...
И побежденный и влюбленный Голиаф кисти рисует и рисует победившую его амазонку... всегда почему-то со спины... Не может не кинуться в глаза, что лицо ее, выпуклое, большое, отлитое, и через все это как бы "сутуловатое",имеет отдаленное сходство со спиною. И он ее изображает с этой исключительно содержательной стороны, или - интересной, значительной, осмысленной, "незачеркнутой". С единственной - которую не зачеркнул Бог. Но здесь nota bene, уже о художнике: что, кажется, в центре его таланта и ума лежит именно "постижение спин человеческих",- спин, поясниц, ног,- а не лица человеческого. И не в этом ли разгадка его странного порабощения.
1¤ года, что я знавал их, они были моим кошмаром. Я дома все думал: "Что такое? Почему? Откуда?" И разгадки не находил и не нахожу.
............................................................................ .......................
............................................................................ .......................
* * *
Твердость есть отличительное качество Рцы. Прочие замечательные умы, которые мне встречались в жизни, колебались, сомневались, изменялись, росли. Рцы решительно ни в чем не изменился, не вырос, не умалился - и не переменил ни одного мнения. При этом у него были некоторые порочные мнения или, вернее, суеверия, предрассудки, навыки жизни, методы жизни,- например, ничегонеделанье,- но он, в полном убеждении и о великих качествах этого "ничегонеделанъя", при всем ужасном страдании его же самого от него и при страдании от него его горячо любимой семьи,- нисколько о нем и в нем не поколебался за 20 лет, как я его знаю, вижу, видаю. Это можно было бы назвать "деревянностью", "застоем", "кирпичностью", и вообще это - -так и есть во всяком; но в Рцы - отнюдь этого нет, и притом - в нем одном. Он ежеминутно, даже в ватере, работает умом, вечно напряжен, "руки и ноги" ума (отнюдь не физики!) в вечном движении. Его молекулярная жизнь так же напряжена, как его anatomica недвижна.
Tu es Petrus 23... это о нем сказано.
Камень.
И плещут на камень волны со всех сторон, но он недвижен.
И светит солнышко. А он все так же темен и непроницаем для солнца.
Мимо проезжал экипаж. Задел колесом. Разбилось колесо, разбился экипаж, вывалились люди и кричат от боли.
А камень все молчит.
- О чем ты думаешь, камень?
- Я думаю о том, что было с основания мира и что будет к концу мира. Ибо я положен здесь от основания мира. И я пролежу здесь до конца мира.
- Ты слушаешь музыку Россини?
- Да, и музыку Россини (Рцы ее любил).
- Ты любишь покушать?
- Да, и люблю покушать.
- Фу... оборотень, леший, лешее начало мира. В тебе Бога нет. Совести нет. Стыда нет.
- Бог есть во всем.
Так лежит он, темный, в темном углу мира. Кровать. Стол. Образ. И "Новое время" (горой старые ??).
- Что вы в Новом-то времени читаете?
- Последние сплетни.
- А образ?
- Это древние молитвы.
- И вы их сочетаете?
- Непременно. Последнюю сплетню так же необходимо знать, как необходимо знать самую древнюю молитву.
- И башмачок барышни?
- Да... Когда, оглянувшись, она поправляет подвязки и из-под приподнявшейся верхней юбки видны белые фестончики нижней юбки (Это - не "для примера", а он подлинно - купил такую карточку, - рассказал о ней дома, и дома смеялись и пересказывали.)
- А потом "Господи помилуй"?!
- Отчего "потом"? В то же время.
* * *
Вечное - в мгновениях. Вечное именно - не века, не времена, не общее, а "сейчас".
Их и записывай,- как самое важное, что вообще увидел в жизни.
Почему это важно, как "студента арестовали" и "что он думал, когда его вели в полицию". Таких павлиньих перьев - сколько угодно. Но Пучку одному пришло на ум надписывать "поспешно" на письмах, идущих к знаменитой "Гузарчик". И это,- потому что "единственно",- достойно книги и печати. Это - прекрасная жизнь, во всем ее божественном величии. А то - сор. И я сор - пропускаю, а величие записываю.
(Как произошло "Уед,").
* * *
Вся натура моя - мокрая. Сухого - ничего.
Похож на воду синюю и грязную в корыте, в котором прачка стирала белье. Вот и во мне Бог "стирал белье" с целого мира. И очень рад. Много я узнал о мире из этой стирки, и полюбил много в мире, "принюхавшись к старым панталонам" всех вещей.
* * *
Почему это важно, что "я думаю о Чернышевском"? Сегодня думаю- это, п. ч. во мне мелькнула такая-то сторона его деятельности, лица и слога. ( В "У един." - о Чернышевском, м. б., верное, а м. б., и неверное.) Завтра мелькнет совсем другая сторона его же, и я напишу другое. И ни одно, ни другое не имеет иного значения, как "минуты моей жизни", и ровно нисколько не важно для самого Чернышевского и нисколько его не определяет. Ибо все мы
Се - раб, се - червь. 25
Но как тогда Вера радовалась найденному под подушкой пуделю (игрушка автоматическая), то вот это вообще - было, и - не пройдет, как минута ее восторга. Что же важнее, ее восторг реальный или - то, как А. В. Тыркова 26 начинает свою повесть рассказом об обыске у студента,- и потом, конечно: "повели" и "что он думал".
Мысли наши, как трава, вырастают и умирают. Но радости и печали суть какие-то отлагания в Склад Вечности.
Эти отлагания я и записываю в "Уед.".
Все прожитое - вечно. А продуманное прошло.
* * *
Наша молодежь отчасти глупа, отчасти падшая. И с ней совершенно нечего считаться. Бриллиантики, в нее закатившиеся (или, вернее, в ней сущие), это сами хорошо понимают, тайно страдают, тайно находятся в оппозиции товариществу, и также втайне думают то же самое (т. е. "падшая").
Молодежь - в руках Изгоевых. Ну и пусть они носят ее на руках, а она носит их на руках. Эти муравьи, таскающие пустые соломинки, нисколько не интересны.
* * *
В самом деле, писатель не должен смотреть на то, что написал много страниц; даже не должен утешаться тем, что произвел своими писаниями или своею личностью много волнения в печатном же мире,- и, наконец, даже в самой жизни, в политике или культуре. А - "что, в конце концов, из этого вышло" или "что, в конце концов, он сотворил и оставил". Это совсем иное, нежели "хорошо написанные страницы", и даже "очень хорошо написанные" и "очень много". До конца жизни писатель этим вопросом не задается. "Шуми ветер, неси - листы: а ты, писатель, как Древо же Жизни, роди новые и новые листы". Это упоительное представление молодости сменяется другим: "А где добродетель?" - т. е. в чем итог написанного? Иногда его нет после всего шума. Вот что хотел Страхов сказать мне надписью на портрете подаренном ("боюсь, что при всей талантливости из вас ничего не выйдет"). И я не умею о этой "добродетели" сказать ни "да", ни "нет". Скажу только доброму учителю в могилу: "Старался, Ник. Ник.,- и паче всего старался за идеализм в философии и за доблестную в Россию веру".
(в вечер отправки портрета Страхова в фототипию Прокудина-Горского).
* * *
Пустынная земля есть голодная земля. И земледелец, насаждая сады, засевая поле,- насыщает ее голод.
За это, что он ее насыщает, земля выкидывает ему "сам 24" колос.
Вот Деметра.
* * *
И Деметра улыбалась, Баубасто с ней шутила.
Несколько лет уже, с тех пор как добрый Туренский (чиновник контроля,- из духовных) подарил мне III-й том архим. Хрисанфа - "Религии древнего мира" 27, я заметил следующее поразительное там сообщение:
"Когда Деметра, сетовавшая о похищении дочери своей Персефоны Плутоном, пришла, разыскивая ее, в Элевзис, то Баубо, жившая здесь вместе с Триптолемом и Евмолпом, угощая богиню (подчеркиваю далее я), поднесла ей отвар из полбы, [текст на греческом]; но богиня, удрученная горем, не хотела пить его. Тогда огорченная Баубо (слушайте! слушайте! внимайте, внимайте!) [текст на греческом] (т. е. обнажила свои стыдливые части и показала на них богине). Богиня после этого повеселела и приняла питье (Климент Александрийский в "Admonit. ad gentes" 28 ["Увещание язычникам"]). Арновий рассказывает это иначе, нежели Клим. Александрийский; он говорит, что Baubo partem illam corporis, per quam secus foemineum subolem solet prodere, facit in speciem laevigari nondum duri atque striculi pusionis, redit ad Deam tristen et retegit se ipsam" 29 (Aglaaph., t.II, 819,820; Хрисанф, т. III, стр. 550-551,-примечание). [Баубо, сделав ту часть женского тела, через которую появляется плод, гладкой, подобно младенцу, еще не покрытому волосами, вернулась и показала ее грустной богине (лат.)]
Перед этим - несколько выше - у архим. Хрисанфа: "В Элевзинских и Дионисовых мистериях, - говорит с негодованием блаженный Феодорит,- .... [текст на греческом: Мы видели фаллос Диониса, перед которым преклоняются, и женский срам - несчастье женской чести - перед которым испытывают благоговейный страх (греч.).]
Но ведь это- в рассказах Клим. Ал. и Арновия, - modus vivendi inter se virginum aeternarium sive virginium utriusque sexus?!!! [способ существования вечных дев между собой, т. е. дев того и другого пола]. Через миф и "якобы шутки" Баубасто, как и в "таинствах Диониса", греки выразили admirationem, adorationem et divinationem [поклонение, молитвенное обращение, обожествление (лат.)] (богиня Деметра) этой, как мы именуем, "аномалии" пола...
Мы же через наименование "аномалией", т. е. "странностью", "неожиданностью", говорим: "Не по-ни-ма-ем"... Что нам "непонятно" - они были вправе истолковывать. Мы же с "не понимаем" не имеем даже права возразить,
Возвращаясь к "шуткам Баубо", мы должны отметить, что "улыбнувшаяся" Деметра "стала пить" вовсе не "отвар полбы", и последний играет роль "для отвода глаз" "непосвященным",- тем именно, которым не находили возможным что-либо "рассказывать о содержании таинств"!.. Им и говорили: "да она пила просто полбу!", "отвар из ячменя"! А если бы он спросил, любопытствуя, для чего Баубо вышла к богине в таком странном виде и совершила неприличный жест,- то, посмотрев в глаза спрашивающему, "посвященный" ответил бы: "Баубо просто шутила".- "Шутила? зачем?" - "Да потому, что была богиня печальна". Таким образом, "посвященный" отвязался бы от спрашивающего. Но замечательно, что "улыбнулась" Деметра и утешилась от неутешного горя по утраченной дочери - не при виде полбы, а- взглянув на странное одеяние или раздеяние Баубо.., Неужели нужно еще что-нибудь говорить, чтобы разъяснить вдумчивому "ученику", что именно утешившаяся богиня начала "пить" и каковы настоящие отношения Баубо и Деметры? Миф определенно говорит, учит, открывает, что "пьющие эту влагу жизни приобщаются бессмертия и становятся небожителями". Мысль мифа идет далее и учит о происхождении божественного и богов на земле: быть может, Баубо и Деметра были обе простыми и равночастными женщинами,- но равенство и сходство между ними нарушилось, когда Баубо не захотела пить, и ничего у гостьи не спрашивала,- а тоскующая гостья захотела пить, и отказом от фигуральной "полбы" показала, что она хочет другого питья. Баубо была слишком эллинка и жила в эллинские времена, чтобы не понять, чего гостья хочет. Она вышла в другую комнату, приспособилась и, вернувшись к гостье, недвусмысленным жестом ей выразила, что "согласна" и "готова".