Рубанов Андрей. Психодел

   – Я помню, – сказал Борис. – Ты дико нажрался и вызвал Мудвина на бой.
   Дима захохотал.
   – Это я тоже помню. Но я вызвал его на бой не потому, что нажрался. А потому что я сильнее его. Я и сейчас готов повторить свой вызов. Я его сделаю, Мудвина. Легко. Победю силой мысли!
   Дима сбросил одеяло, вскочил. Грузный, неловкий, почти смешной.
   – Вставай, черный пояс, – провозгласил он. – Посмотрим, каков ты в деле!
   – Нет, – мягко сказал Мудвин. – Я не могу. Вы слишком умный.
   Дима сорвал куртку, засучил рукава свитера, махнул белым кулаком. Его безразмерный живот колыхался.
   – А ты – мудрый, – запальчиво возразил Дима, выдыхая плотный пар. – Вставайте, сударь! Посмотрим, кто сильнее, умный или мудрый.
   – Принимаю ставки, – сказал Борис.
   – Сядь, дурак, – сказала Маша Диме. – Простынешь.
   – Пора картошку кидать, – сказал Мудвин. – Дима, садитесь и выпейте. Мы обязательно сразимся. Обещаю. Только не сейчас. Я не выхожу на поединок, не поев печеной картошки с солью. И вам не советую.
   – Боишься, – мрачно резюмировал Дима. – Вот это и есть победа силой мысли. Никто со мной биться не хочет. Бывало, встанешь в кабаке, крикнешь: «Кто на меня?!» – все молчат. Знают, что человеку трудно, он умный, он сексуальный пафос транслирует… В пяти журналах колонки печатает…
   – И еще блог, – подсказала Маша.
   – Блог – это святое, – буркнул Дима, снова заворачиваясь в одеяло. – Бывает, в час ночи пост повесишь, в шесть утра глянь – триста комментов! Триста человек то есть сразу отреагировали на мои гениальные строки… Начинаешь читать. Первый комментарий: «Аффтар жжот!» Второй комментарий: «Аффтар, убейся апстену!» Третий комментарий: «Аффтар, выпей иаду!» И так далее… Бессмысленное производство знаков…
   Мила положила голову на плечо Бориса.
   Несколько минут молчали, смотрели в огонь.
   – Одна вроде готова, – объявил Мудвин, вглядываясь в кострище. – Кому первому?
   – Мне, – хором сказали Мила и Маша и рассмеялись.
   Мудвин разломил черную картофелину, протянул каждой по половине.
   – Горячая, – сказала Мила. – Мудвин, ты что, совсем не обжегся?
   – Нет, – ответил Мудвин. – Соль берите.
   – Пальцы закаленные, – пояснил Борис вместо друга. – Он ими доски на щепы ломает. Чувствительность утрачена.
   – Бедный Мудвин, – сказала Маша. – Как же вы живете? Без чувствительности?
   Мудвин достал вторую картофелину.
   – Сам удивляюсь.
   – Зато у него шестое чувство есть, – сказал Борис.
   – Это как?
   – Попробуй сзади подойти и по голове ударить. Увидишь.
   – О боже, – сказала Мила. – Так хорошо сидим… Костер, ночь… А разговоры какие-то… дикие. Сексуальный пафос, по голове ударить… Грубо, гадко, неприятно. Что за цинизм? Давайте говорить о хорошем. О чистом. О любви, о дружбе, о книжках хороших. О Боге.
   – Вспомнил, – сказал Борис. – Насчет Бога. Давно хотел рассказать. Точно доказано, что Бог – есть. Абсолютно, сто процентов есть. Хотите послушать?
   – Конечно, есть, – сказал Мудвин. – Но всё равно, расскажи.
   – Нет его, – сказал Дима. – Бога. Был, но умер. Давай, излагай.
   Борис взял у него бутылку, сделал большой глоток.
   – Слушайте тогда. Сразу скажу, история не моя, Кирилла. Того дядьки, который утром приезжал. Он в тюрьме сидел, знаете, да? До того, как посадили, в Бога не верил. Ну, то есть как бы… верил, как все верят… Высшая сила и всё такое… Но ничего конкретного. И вот он входит в камеру, знакомится с уголовниками, и у них завязывается… ну, типа, дружба. Уголовники садятся курить анашу, зовут Кирилла, угощают. Кирилл до тюрьмы тоже курил – но понемногу, а эти уголовники дымят, как паровозы, и он с ними, чтобы не показывать неуважения… День проходит, два, три, они его угощают: «На, братан, кури, план в тюрьме – самое то…» И вот он понимает, что больше не может. Анаша ядреная, и отказаться, ну, как бы… неудобно… Слабаком посчитают, перестанут уважать… Один раз попытался отказаться – смотрят, как на идиота. Совсем, что ли, ничего не понимаешь, в тюрьме от кайфа отказываешься, не знаешь, с каким риском этот кайф протащили сюда, в камеру? Кури давай! И Кирилл – курит. Что делать – не знает. Уже у него крыша едет от этой анаши, руки трясутся, голова не соображает, нервный стал, не моется, не бреется, полная деградация… Наркомания, в общем. Понимает, что еще неделя – и конкретно с ума сойдет. И вдруг он у соседа по койке случайно видит церковный календарь! Берет из любопытства – и читает, что назавтра наступает пост. Пост, понимаете? Он за ночь прочитал весь этот календарь, утром уголовники зовут его курить анашу – а он отвечает: «Братва, я – всё. Курить не буду, пост, никаких наркотиков, это большой грех». Братва кивает: раз верующий, тогда – нормально. Иди, молись, братан, не будем беспокоить… Так он поверил в Бога. Потому что если именем Бога можно повлиять на человека, значит – Бог есть.
   – Неплохо, – пробормотал умный Дима. – Продай тему. Сегодня же вывешу это в блоге. И короткую версию в «Твиттере»…
   – А как же подраться с Мудвином? – спросила Мила.
   – Потом, – ответил Дима. – Завтра. И вообще, не слушай пьяного дурака. Даже если он умный. Дайте еще одну картофелину…
   – Соль бери, – сказал Мудвин. – Только с картошкой лучше не коньяк пить, а водку. Такая картошка под водку хорошо идет. Кстати, и разговоры о Боге – тоже только под водку…
   – А под коньяк о чем говорить? – спросила Маша.
   – О женщинах, – хором сказали мужчины, все трое.
   Смеялись, пили, разговаривали, пока костер не погас. Закидали угли снегом, пошли спать.

Глава 8
Принабек

   Утром проснулась одна. Выбрела в столовую, обнаружила только Машу с Димой. Уехали твои спортсмены, сказал Дима, зевая. С утра подорвались. Мудвин сказал, что ему домой пора, и Борис повез его на станцию, заодно решил воды питьевой купить и денег положить на телефон…
   Монахова – без косметики, в отставленной руке тонкая сигарета – меланхолично кивнула. Выглядела разочарованной. Три мальчика и две девочки – это всегда был ее любимый расклад, и чтоб один мальчик был вроде как ее мальчик – но не настолько ее, чтобы не оказывать знаки внимания другому мальчику; подруга Милы обожала манипулировать мужчинами.
   Собственно, они и сошлись, как сходятся противоположности: веселая, но вполне романтическая девочка Лю, воспитанная мамой в строгих правилах, умри – но не отдай поцелуя без любви, – и оторва Маша Монахова, легко умевшая крутить романы одновременно с двумя-тремя воздыхателями. Эротическая аферистка, молодец, в наше время так и надо. Наверное.
   Мила расстроилась.
   – О боже, – сказала она, – зачем нужен телефон второго января? Я не для того из Москвы сбежала. Так нечестно. Договаривались неделю пожить как настоящие люди, без связи с внешним миром. А Мудвин – вообще предатель.
   – Согласна, – сразу сказала Монахова. – Дима, свари нам кофе, что ли.
   – Еще чего, – сказал Дима. – Не путай меня с Мудвином.
   – Трудно тебе, да?
   – Абсолютно не трудно, – ответил Дима. – Но если ты хочешь кофе – иди и сделай его сама.
   – Я сделаю, – сказала Мила. – Только замолчите оба.
   – Кстати, при чем тут Мудвин? – спросила Маша, игнорируя подругу.
   – Сама знаешь, – сказал Дима и улыбнулся. – Только не надо так сверкать глазами, девонька. Я не в претензии. Я тебя хорошо понимаю. Приличный мужчина, не курит, черный пояс, кофе варит, шашлыки жарит, дрова колет, снег чистит. А главное – блог не ведет! Даже калитку починил. Мечта! Как сказала бы наша Мила – прекрасный принц.
   Девушки рассмеялись. Коротко стриженный Мудвин не выглядел прекрасным принцем. Ни в фас, ни в профиль, ни со спины. Нос его был дважды сломан, а ноги ниже коленей (Борис рассказывал) синие, безволосые, в длинных шрамах. Воспаление надкостницы хорошо известно всем любителям ломать доски и кирпичи голыми конечностями.
   – Горчаков, – сказала Мила, отсмеявшись, – прекрати немедленно. А то ударю сковородкой. Кстати, давно мечтаю. Именно тебя и именно сковородкой.
   – Точно, – воскликнула Маша. – И я тоже хочу.
   – За что? – изумился Дима.
   – За то, что покусился на святое. Что ты понимаешь в прекрасных принцах?
   – Почти всё, – сказал Дима с большим достоинством. – Прекрасный принц – это старая и уважаемая поведенческая модель. И даже торговая марка. Между прочим, отлично продается.
   – Ах да, – сказала Мила. – Ты же у нас профессиональный умник.
   Плита была газовая, сварить кофе – всех дел на две минуты.
   – Вот именно, – величественно изрек Дима. – Я называю это «принабек». То есть Принц На Белом Коне. Всё, что имеет отношение к модели «принабек», прекрасно продается. Использование этой модели гарантирует путь… э-э-э… к сердцу женщины.
   – О боже, – сказала Мила. – Как цинично.
   – Зато эффективно, – возразил Дима. – Кстати, я тоже буду кофе.
   – Обойдешься, – сказала Маша.
   Ее друг вздохнул.
   – Ладно. Как скажешь. Но тогда, девоньки, я вынужден продолжить. Недостаток модели «принабек» в том, что эта модель сама себя разрушает. Допустим, вот сказка. Счастливый конец: Прекрасный принц ведет Синдереллу к алтарю, массовка рыдает от умиления, пир на весь мир, полцарства в приданое и так далее. В этот момент модель «принабек» мгновенно перестает работать. Потому что сказка умалчивает, что происходит потом.
   – Не умалчивает, – энергично сказала Монахова. – Потом они живут долго и счастливо и умирают в один день.
   – Нет, девонька, – возразил умный Дима. – Плохо. Неконкретно. Аудитория жаждет подробностей. Должны быть детали. Детали продаются лучше целого. Просто прекрасный принц продается хорошо – но еще лучше продается прекрасный принц, у которого меч, допустим, всё время в ножнах застревает… Что значит «жили долго и счастливо»? Как долго? Насколько счастливо? История учит нас, что прекрасный принц становится королем, толстеет, спивается, кое-как правит царством, с тоски изменяет супруге с фрейлинами и впоследствии умирает апоплексическим ударом. А прекрасная юная Синдерелла ежегодно рожает, а в промежутках вышивает на пяльцах…
   – Фу, как гадко, – сказала Мила. – Сволочь ты, Горчаков. Хоть и умный. Давай так: мы наливаем тебе кофе, а ты меняешь тему.
   – Согласен, – сразу ответил умный Дима. – Но я хотел бы закончить мысль…
   – Тогда кофе не будет.
   – К черту кофе! – страстно заявил Дима. – Истина важнее! Мне нужно, чтобы меня поняли. А то получается какая-то ерунда опасная. Я живу себе, налаживаю отношения с любимой девочкой (он весело подмигнул Маше), и вдруг появляется некто Мудвин, великодушный джентльмен (Дима опять подмигнул, еще более весело), варит кофе, моет посуду, делает красиво, а потом быстро сваливает, оставив смуту в наших стройных рядах! Моя любимая девочка задумчива, она не хочет меня, а хочет кофе и Мудвина.
   Дима потянулся к кофейной чашечке Маши, но любимая девочка ударила его по руке.
   – Слушайте сюда, – провозгласил он. – Есть ложь и есть истина. Ложь – это когда взрослый мужик изображает принца на белом коне. Но вы с удовольствием в нее верите. Если бы наш черный пояс был реальный принц, он бы ездил не на электричке, а на машине. Какой он, на хрен, принц, если пешком ходит? Где его белый конь? И наоборот: другой взрослый мужик ведет себя естественно и окружающих не вводит в заблуждение. И если ему неохота варить кофе – он просто говорит: «Мне неохота варить кофе». Он несимпатичен – но правдив. Он придерживается законов истины. За ним правда, и он прав.
   – Засунь себе в задницу свою правду, – грустно рекомендовала Маша.
   – Поддерживаю, – сказала Мила. – Ты, Горчаков, не женщина, тебе не понять. Мы не можем не верить в прекрасного принца.
   – Я понимаю, – весело сказал Дима, – но зачем верить в него, как в бога?
   – Бог тут ни при чем. Бога, может, и нет. А прекрасные принцы есть.
   – Но…
   – Еще слово – и получишь сковородкой. На, вот тебе кофе – пей молча.
 
   Ее прекрасный принц вернулся только в середине дня. Как и предполагала Мила, повез Мудвина не на ближайшую станцию, а прямиком в Москву (пятьдесят километров до метро). Но великодушная невеста принца оставила упреки при себе. Мудвин – друг, друзей надо беречь. Вдобавок сам принц, едва спрыгнув с белого коня, извинился. Прости, сказал, я хотел взять тебя с собой, но не стал будить, ты так сладко спала. Она кивнула – мол, принимаю; он посмотрел с благодарностью; в общем, всё получилось романтично и бодро.
   Ключи от отношений меж мужчиной и женщиной всегда в руках женщины, как она решит – так и будет. Захочет мира – будет мир.
   Потом обедали, тоже мирно, медленно, по-простому: нажарили картошки – как современные люди, в экологически чистой чугунной сковороде – и еще спроворили элементарный салат из помидоров, огурцов и перца болгарского. А свиных ребрышек и шашлыка, маринованного в кефире, и в томатном соусе, и в белом вине, мужики еще в последний день старого года наделали столько, что теперь дамы боялись даже посмотреть в угол кухни, где стоял огромный таз, доверху наполненный мясом; пробегая мимо, из него невзначай кусочничали и в итоге обожрались до неприличия, пришлось даже мезим принимать.
   Насытившись, пошли гулять в лес; гиперактивная Машка утащила своего умного Диму с тропинки в самые дебри, то ли целоваться, то ли еще чего поинтереснее, она обожала экстрим, а Мила только теперь спросила своего принца, на кой черт его понесло в Москву, если договаривались отдыхать на природе, и почему у него теперь включен телефон, если договаривались забыть про телефоны.
   – Надо было… – Борис замялся, – Кириллу позвонить. Решить насчет машины.
   – О боже, – сказала Мила. – Какой Кирилл? Какая машина? Второе января, все отдыхают.
   – Машину ты видела. На фотографии.
   – И что?
   Борис азартно хмыкнул.
   – Это не просто машина. Это «Ягуар Икс-Джей-Эс», восемьдесят шестого года. В Англии его можно купить за три тысячи фунтов, а здесь такая тачка стоит в пять раз больше. Их на всю Москву от силы десять штук, и люди с них пылинки сдувают.
   – Вау, – спокойно произнесла Мила. – А откуда у Кирилла такая машина?
   – Говорит, отдали за долги.
   – Что же, – сказала Мила. – Редкая машина – это я понимаю. Но я не понимаю, зачем думать про машину именно второго января?
   Прекрасный принц вздохнул.
   – Ну… – произнес он, – дело не только в машине.
   – А в чем тогда?
   – У меня есть… – Борис помедлил, подыскивая слово, – старинный приятель. Хороший человек. Первого января он едет за полсотни верст, чтобы поздравить меня с Новым годом. Тебе это о чем-нибудь говорит?
   – Нет, – ответила Мила, хотя у нее был и другой ответ.
   Борис кивнул.
   – Конечно, – сказал он с досадой. – Ничего не говорит. И я знаю почему. Потому что тебе, любимая, всё равно.
   – Нет, не всё равно, – возразила Мила. – А насчет этого твоего Кирилла… Если он приехал – значит, ему что-то от тебя нужно. Не про машину поговорить, а что-то другое. Более важное.
   – Да, – сказал он. – Ты права. Ему от меня нужно что-то важное.
   – Интересно что?
   – Человеческое отношение, – ответил Борис. – Он одинокий мужик, жены нет, детей нет. Я ему как младший брат. Мне было восемь, мы с матерью в коммуналке жили, на Кожуховской, а он только что из армии пришел. Но я был шкет мелкий, а он – как бы… серьезный взрослый парень. Кожаная куртка, нож в кармане – в общем, жизнь понял. Я тогда за ним бегал, как привязанный…
   – А сейчас зачем бегаешь?
   Борис вздохнул и улыбнулся.
   – По-твоему, я за ним бегаю?
   – По-моему, да. Полгода назад я про этого Кирилла знать не знала, а сейчас он тебе – старший брат. Это настораживает.
   – Он хороший человек. Он… – Борис пошевелил пальцами, – ну… как бы… реальный.
   – Зачем он тебе?
   – Нужен.
   Мила посмотрела на согнутые под снегом еловые ветви.
   – Ты мне не нравишься последнее время.
   Он засмеялся, как часто смеялся в последние месяцы: чуть принужденно, с бравадой, с наигранной беззаботностью. Как альфа-самец, которому всё нипочем.
   – Я сам себе не нравлюсь последнее время.
   Она не любила такой его смех.
   – Скажи почему. Если хочешь, конечно.
   – Мне тридцать лет, – ровным голосом объяснил он. – Понимаешь?
   – Да.
   – Тридцать лет, – повторил он. – Мама болеет. Бизнес почти не приносит денег. Надо что-то делать. Пора перезагрузиться. Или (он отчеркнул пальцем) еще лучше – снести всю систему и… ну, как бы… заново переустановить.
   – Интересно, – тихо сказала Мила. – Надеюсь, это не связано с тем, что мы недавно решили.
   – А что мы решили?
   – Мы решили делать свадьбу.
   – Свадьба тут ни при чем.
   – Свадьба не может быть ни при чем, – еще тише возразила она. – Свадьба всегда при чем. Свадьба – это… свадьба, ясно тебе?
   – Стоп, – сказал он. – Мы что, ругаемся?
   – Нет. Мы не ругаемся. Это ты ругаешься. Говоришь, что мне всё равно. А я спокойна. Я не грубила тебе, ты первый начал.
   – Какая разница, кто первый начал?
   – Большая.
   О боже, подумала она, он ведь Овен. Я все время забываю, что он Овен. Воплощенная инициатива, постоянные новые идеи, постоянная железная решимость претворять их в жизнь. Изобрел новый план – и вперед. Папа – тоже Овен, и он тоже фонтанирует, вся хроника семьи Богдановых привязана к тем или иным затеям неунывающего папы; при первой же возможности мама вспоминает: «Это было в том году, когда наш папа поехал покорять Эльбрус; инструктор вынес его со скал Пастухова на себе», «Это было в том году, когда наш папа собрал дельтаплан из старых раскладушек и во время летных испытаний сломал обе ноги…» – «Да! – восклицал папа, – сломал! Но почти сто метров был в свободном полете!» Мама Милы, мудрая женщина, только улыбалась. Хорошо понимала, что если супруг жаждет свободного полета – мешать ему не надо. Как взлетит, так и приземлится – дело известное.
   У Бориса всё иначе. Папа все-таки был скромный советский инженер, и его планы вращались главным образом вокруг идей популярного тогда журнала «Моделист-конструктор». А Борис – дитя нового времени, его бросает из стороны в сторону с ошеломляющей амплитудой. Их знакомство совпало по времени с периодом разочарования и в бодибилдинге, и в ночных автогонках; мужчина почти год находился в метаниях, в поиске новой мегаидеи. То собирался производить инверсионные ботинки, то на полном серьезе предполагал вложить небольшой капитал в гидропонику: выращивать голландскую коноплю на ферме в Тверской области. В 2007-м гидропоника была в моде, некоторые первопроходцы поднимали за полгода по пять тысяч долларов на тысячу вложенных; слава богу, в том же году тверского фермера – главу конопляной концессии – посадили на семь лет.
   Потом был последний предкризисный год, в моду вошли покер и современное искусство. Но на современное искусство у Бориса не хватило денег, а в покере сразу не получилось. Проиграл две тысячи евро и на этом прекратил карьеру игрока. Эх ты, сказала ему тогда Мила, зачем тебе карты, если в любви повезло? И то правда, ответил он и утешился с ее активной помощью.
   …Из-за деревьев послышался визг Маши и демонический хохот ее умного приятеля; Мила решила, что в такой прекрасный день ругаться глупо, набрала в ладонь снега и, подбежав, затолкала Борису за ворот. Прекрасный принц завопил; она засмеялась и толкнула его со всей силы, плечом в спину, и ногу подставила; опрокинула в сугроб. И отбежала на два десятка шагов.
   – Тебе конец, женщина, – прорычал Борис, выбираясь на тропу, срывая с себя куртку и свитер. – Ты не всё про меня знаешь! В январе, в зимнем лесу, я преображаюсь и становлюсь страшным монстром! Я разрываю девушек на части, жарю их на костре и насыщаюсь их сладким мясом!
   Голый по пояс, покрытый броней мускулов, он был великолепен. Бросил себе в грудь, в лицо несколько горстей снега, зарычал и побежал за ней, вроде вервольфа, а она – от него, совершенно счастливая.

Глава 9
Обратный захват

   Запись качественная. Миниатюрный, легкий цифровой диктофон. Кирилл даже позавидовал сладкому мальчику Борису. Мальчик – мальчиком, а техника у него первоклассная. Но дорогостоящий аппаратик пришлось вернуть Гере, а файлы переписать в свой компьютер, а из него – в айпод. Гера, в свою очередь, отнес прибор назад, в ограбленную квартиру. Или не отнес, себе оставил; вся добыча принадлежит ему – пусть что хочет, то и делает.
   Женский голос. Приятный и деловой. Нынче у всех деловых дам такие голоса, все на позитиве, хриплые манерные контральто давно вышли из моды, теперь они разговаривают коротко, суховато. Шутят, но юмор тоже особенный: емкий, быстрый, умный.
   – На чем мы остановились?
   Мужской голос (его обладатель прокашлялся, вздохнул, слышен некий скрип – сменил позу, сел поудобнее):
   – Я должен был принести… этот, как его… контракт с самим собой. Но я… не принес.
   Кирилл почувствовал удовольствие. Сладкий мальчик никогда не говорил с Кириллом в таком тоне. Уныло, негромко, слова тщательно подбираются и выдавливаются, как зубная паста из почти пустого тюбика, когда нужно сжать пальцами нижнюю часть, и гнать наверх и на выходе получить жалкие остатки.
   – Ясно, – врачиха берет паузу. – Послушайте, Борис… Контракт с собой, скажем так, очень желателен. Я бы сказала – «обязателен», но вы, как я поняла, не любите обязательств…
   – Да, доктор. Хорошо, что вы… ну, как бы… поняли. Я ненавижу обязательства. Я не хочу никаких контрактов. У меня мама лежит с гипертонией, у меня невеста, у меня куча дел, я везде что-то должен. Бежать, купить, принести, съездить. Исполнить. А вы мне говорите – давай, исполняй еще и перед самим собой. Я не хочу исполнять, я устал исполнять.
   – Я вас понимаю. Но мы должны четко сформулировать, чего мы хотим…
   – Мы хотим победить депрессию.
   – Отлично, отлично! Давайте возьмем листочек бумаги (шорох, скрип авторучки) и крупными буквами напишем: «Я хочу победить депрессию». Потом повесим этот листочек на стену и будем на него смотреть. Каждое утро. И повторять: «Я хочу победить депрессию». Как вы считаете, это поможет?
   – Нет.
   – Правильно! Потому что задача сформулирована неверно. Депрессия у всех разная. И причины ее тоже разные. Давайте подумаем о причинах. Вы жили, жили, всё было хорошо, и вдруг откуда ни возьмись возникает то, что вы называете депрессией…
   – Я знаю откуда. От усталости.
   – Вы чувствуете себя утомленным?
   – Да.
   – Давно?
   – Ну… Последние два года.
   – Вы устаете от работы?
   – Не от самой работы. Я не хожу на работу, я сам себе начальник. У меня свой небольшой бизнес, и он мне… ну, как бы… типа, нравится.
   – И вдруг он стал вас утомлять, так?
   – Ну… Я ж говорю, не сама работа, а всякие… Как вам объяснить. В последние годы очень выросла конкуренция… Люди – в смысле клиенты – стали… ну, как бы… капризны. Они хотят за свои деньги всё больше и больше. Раньше я выбирал: с этим работаю – он нормальный, а с этим работать не хочу – он жадный и морда противная. А теперь приходится хвататься за каждого. Работы всё больше, а денег всё меньше. Это устойчивая тенденция последних трех лет.
   – И вы приняли решение работать всё больше и больше?
   Тяжелый вздох.
   – Да. Раньше я брал один заказ в месяц, сейчас беру три, четыре. Раньше я мог неделю просидеть в гараже, построить тачку, взять деньги и две недели… ну, как бы отдыхать. Теперь я торчу в гараже каждый день с полудня до вечера и даже иногда приезжаю в выходные, хотя я ненавижу работать в выходные… Сразу чувствую себя неудачником… Красивое дело постепенно превращается в обыкновенный тухлый автосервис… Раньше было как: приходит сорокалетний дядька, и я вижу, что ему просто по приколу поставить какие-нибудь диски хорошие с какой-нибудь особенной резиной… Чтобы было… не как у всех, понимаете? Был один банкир, он заказал машину целиком из карбона, а внешне чтобы была точная копия «жигулей» первой модели… Пятьдесят тысяч евро заплатил! А сейчас… Приезжают какие-то мальчики двадцатилетние, и каждый хочет, чтоб я ему за триста долларов построил формульный болид. Это угнетает… очень.
   – Ясно, Борис. Что еще? Кроме бизнеса? Личная жизнь? Здоровье?
   – У меня нет проблем со здоровьем. Проблемы со здоровьем есть у матери. Я поздний ребенок, отец умер, мама одна, болеет… ее нужно навещать… Продукты привозить, лекарства, платить за коммунальные услуги… Это всё целиком на мне.
   – Что еще? Семья, жена, дети?
   Пауза, вздох, покашливание.
   – Семьи нет. Но семья скоро будет, и это тоже…
   – Страшит?
   – Ну… наверное, да. Бизнес накрывается, деньги уходят, как… просто между пальцев. Непонятно, что будет дальше.
   – Ага (тон удовлетворенный, даже радостный). То есть вы переживаете за свое будущее?
   – Да. Конечно! Я выбиваюсь из сил, а что впереди – непонятно. Темнота.
   – И она вас пугает?
   – Да.
   – Почему?
   – Как «почему»? Я боюсь, что не справлюсь. Нищим я вряд ли стану, но считать копейки и всю жизнь работать автослесарем тоже знаете…
   – Боитесь бедности?
   Пауза. Сопение. Вздох.
   – Ну… Это мне не грозит. У меня… в общем, есть доходы и помимо бизнеса, но… Маме за шестьдесят, и она не вылечится. Возраст, понимаете?
   – Понимаю. Но шестьдесят – это не возраст, Борис.
   – Ей совсем плохо.
   – Старики умирают, такова реальность. Зачем этого бояться?
   – Я боюсь не того, что она умрет, а того, что она будет умирать постепенно, а я – единственный сын… И вообще единственный родной человек. Всё ляжет на меня…