Страница:
Много позже Сану почти позабавит то, что она, оказывается, умеет совмещать вычитку с, так скажем, жизнью души: радио Jazz – суррогатный глушитель внутренней истерики. Я и джаз: все остальное не важно, – уверяют Сану: она чувствует себя неважно, игра слов не важна. Короткая реклама посвящена «пикантным ноткам трогательной женственности»; Сану информируют (их словечко) также о картофельном креме с пьемонтскими трюфелями и о печенье из парижской кондитерской. Сана записывает в маленькую книжечку: «Я превратилась в автомат полного цикла, АПЦ» – но это лишь сухая теория: этиология, патогенез… Ей ли не знать о клинике и течении? Как учили, прогноз неутешителен, с терапией и реабилитацией проблемы – но, мэй би, Сане просто пора в изолятор? На карантин, черт бы его подрал?.. Чтобы задышать после отсидки, необходима кислородная подушка: они в таких случаях советуют представлять комнату…
Сана не отрывается от секундной стрелки: за монотонным ее «сердцебиением» – сердцебиение далеких – и не – коллег (неприятное словечко). Сана видит – chur menja! – миллионы клерков и хватается за грудь: а шарик не большой и не маленький, все ли часики на шарике встали?.. Часики-то, святый боженька, святый крепенький, святый бессмертненький, остановились – помилуйупснах!.. Кушай вволю безотходное свое техно: от сперматозоида до удобрения, как и от эйфории до комы, всего несколько шагов.
Четыре, уточняет Сана, переходя из одной камеры в другую, сердце человека четырехкамерно.
Угол, в котором сидит Сана с одиннадцати до двадцати – время Ч. (вычитывали ль вы девять часов кряду?), – похож на распоротую поверхность консервной банки: русалка в собственном соку, вид сверху. Open-office: что немцу хорошо, то русскому – смерть. Все виды и масти планктона отгораживаются друг от друга шкафами и тумбочками, прячутся за цветами, прикрываются календарями, чашками, игрушками, иконками, нэцке, а также фотографиями родных и близких покойных. Клочок пространства, интим-зона, метражный стресс: формы – не мы, формы немы. Первый звоночек – пришпиленная к настольной лампе записка Саниной сменщицы (бисерный почерк): «Чтоб в положение досадное не попадать, пора давно уже понять, что надо тихонько сидеть в своем углу… и ни гугу, и ни гугу!». Кажется, старая задница старалась специально для нее: Сана морщится, достает из косметички влажную салфетку и протирает стол, весь в катышках, а потом поворачивается к стенке: «Руки за голову!» – ослышалась?.. – и разглядывает газетные вырезки («Как тяжело ползти с гордо поднятой головой!», «Тот не ошибается, кто не работает!» и пр., и др.). На верхней полке, разумеется, Розенталь-Ожегов-Крысин-Лопатин-Мильчин-etc., на нижней – чудовищной расцветки зонт. У мусорного ведра стоптанные туфельки, размер сорок первый. Свет мой, зеркальце… Лампа дневного света. Журналы. Скажи… Распечатки. Да всю правду… Словари. Доложи… Глазок. «Руки за голову!» – камера наезжает, пальцы сжимаются до хруста. «Стой! Стрелять буду!» – зубы гнутся, как пластилин, разламываются, крошатся – сон, сон; во рту привкус железа. Активная жизненная позиция… «Да что с тобой?» – к стене: сон, просто сон, считать цитатой «лицом к стене». Отличные коммуникативные навыки… Сане нужны деньги, а значит, песок в ее глазах никого не волнует. Самодисциплина. Желание работать… Полоса 90 %, или Не забудьте посетить окулиста как можно скорее; для того чтобы вывести на принтер «полосу 100 %», достаточно нажать одну лишнюю кнопку – она-то и нужна Сане: «Это невозможно… – Мобильность, креативность… – У нас определенная технология… для типографии… все подогнано… вы же понимаете?! Так принято…» – вольнодумство равносильно уходу, поэтому Сана сидит девять часов кряду под лампой, с лупой, а когда идет до метро, делает несколько глотков из фляжки: Сане нужны деньги – все остальное либо есть, либо «уже было». Нацеленность на результат… Если Сана решит откладывать каждый месяц столько-то, через год у нее окажется столько-то. – Хотите рассмешить Господа Бога? Расскажите ему о своих планах: готовность к ненормированному рабочему дню… После того как их квартира на Куусинена уходит за должок Соньши, а родители переезжают в хрущобу («Это ужасное, ужасное, ужасное Выхино!» – мамашин рефрен), Сана долго трет виски: олэй! Стрессоустойчивость… Эмигрантка в собственном городе, олэй-оп! Умение работать в команде…
Сана вычитывает свой же перевод: она и не подозревала, что «за последние десять лет продолжительность жизни в столице возросла», а это «залог большого будущего». Что «ежегодный рост экономики составляет десять процентов». Что «постоянно ставятся новые масштабные задачи». Что «социальная поддержка москвичей является приоритетным направлением деятельности властей».
[кое-что о междометиях]
С невероятной легкостью, бесперебойно, почти отлаженно, о н и отравляют друг другу то, что называется ошибочно – т а м тоже ошибаются – жизнью: механистичность любых процессов, доведенная до абсурда, пусковыми механизмами которой явились, разумеется, ljubov’ный опыт in vivo и случай, бог-изобретатель.
Когда же это произошло? Когда, в каком году Сана вдруг увидела, что вместо губ у ее экс’а – ротовая щель?.. Сканер работает: rima orus[15] ведет в vestibulum oris[16]… олэй! слизистая щек, губ… олэй-оп! вот десны, зубы… На уровне верхнего второго большого коренного – проток околоушной слюнной… Как учили: lingua – pharynx – так черно – esophagus – и так мертво – gaster – что мертвее быть не может – intestinum tenue – и чернее не бывает – duodenum – и никто нам не поможет – jejunum – и не надо помогать[17] – ileum – завод по производству мертвецов – intestinum crassum – открыл отдел гигиены[18] – coecum – воздух да будет прозрачным – colon ascendens – и годным для жизни, и чистым, – colon transversum – пусть он заразы не знает – colon descendens – и смрадом клоаки не пахнет[19] – colon sigmoideum – ты ком податливый запутанных кишок – rectum… Запутавшись – раз-и – в чужих внутренностях, Сана – два-и – не понимает, стоит ли малосемейная амбразура ее собственных; ей кажется, будто – три-и – пресловутый «кризис середины жизни» – своего рода «кризис трехлетки»: тридцать равно три плюс ноль… и еще чуть-чуть. Она знает наверняка, в клетке 46 (сорок шесть) хромосом, fuga означает «бег», а cannabis sativa – это «конопля»: двенадцать евро, скромное обаяние буржуинского кофе-шопа – четыре-и. У Саны блестят глаза – там-то и подносит к уху мобильный, там-то и смеется.
Скажем, так:
Звоночек первый: «Hello! – Hello! – Я – Сана. – Я – Бог. – Тьфу, дозвонилась… Тебя-то мне и надо. – Зачем? – Сам знаешь. – Занят я. Нет времени разговоры разговаривать. – Какая мне разница, есть у Тебя время или нет? Если Ты – Бог, то обязан меня любить, потому что так написано в Твоей Книге! – Не обязан. Я – воплощение грозного фаллического начала, карательный орган, Страшный Суд. – А у Пелевина «Страшный Суп»… Читал? Признайся… – Да я сам его и писал, под псевдонимом только… —?.. – Я – проекция твоего сознания, Сана. А сознание твое неочищенное: нефильтрованное саке напоминает… – Как же мне отфильтровать-то его? Как узнать, какой Ты на самом деле? – Сначала базар профильтруй… – Чего-о? – …тогда и поговорим. Ситечко не забудь!»
Звоночек второй: «Это Тот Свет? – Тот. – Могу я заказать разговор с Богом? – Говори. – Простите, но… кажется, я слышу женщину. – А почему ты решила, что Бог должен быть мужчиной? – Н-не знаю. Странный какой-то вопрос. – Патриархат, образ грозного старца, «добро» и «зло» на чашах весов, идиотичная бинарная логика… – Кто ты? – Сана, мать твою, Бог создал людей по Своему образу и подобию, а раз так, значит, он не может быть просто мужчиной! Бог изначально – Гермафродит Высшего Интеллектуального Начала: ГВИН, свободный от того, что вы называете «гендерными проблемами», а потому уравновешенный и идеальный. – Хорошенькое дельце! Ничего не понимаю… – Не понимаешь, потому что Я повернулась к тебе обратной стороной Луны. – Обратной стороной Луны? Как это? – Чтобы задать вопрос, нужно знать как минимум половину ответа: любая провинциальная школьница скажет! – А как максимум? Как максимум – что я должна делать?.. – Как максимум – перестать копаться в прошлом. – Не могу. – Это твои проблемы. – Ты не имеешь, не имеешь, не имеешь права! Ты не можешь так говорить! Ты должна любить меня, так написано в Твоей Книге! – Я ничего никому не должна. А из Книги Моей ты не перевела ни строчки. – Но что делать? Что же мне делать? – Перезвони: коли повезет, увидишь и другую сторону небесного тела. – Но почему… – И словарик, словарик захвати».
Звоночек третий: «Алло, алло! Срочно соедините с Богом! – Ну привет! – Что ты врешь? Никакой ты не Бог, ты просто сопливый младенец! – Я, может, и сопливый младенец, а вот ты – дура. – Я – дура? – Ты – дура, а я Бог. Ладно, спрашивай. – Господи, за что мне все это? – Ха-ха, ха-ха-ха, ах-ха! Ой, насмешила! Ах-ха-ха! Вот же умора! Ох-хо-хо! Ой-ой-ой, ай-яй-яй!…»
Звоночек четвертый: «Эй! Кто-нибудь! Да отзовитесь же! Слышите? Э-эй! А-у! А-а-а! Бога хочу! Бога-а-а! – Ну, чего орешь? Хочешь Меня? – Ой… Да… Простите. – Если увидишь Меня, тут же умрешь. Ну что, готова? – Погоди-погоди: именно поэтому Тебя никто никогда не видел? – Именно поэтому Меня никто никогда не видел. – Откуда такая несправедливость? Почему нельзя увидеть Того, Кого Больше Всего Хочешь? – Потому что слишком много хочешь. Потому что Меня нужно чувствовать. – А в Тебе действительно так много любви, что хватит на всех? – Хватит. – И на меня? – Да. – А почему тогда все мучаются и друг друга изводят? Почему… – Какой низкий уровень осознанности! Я-то думал, ты подросла… – Ответь мне… ответь, пожалуйста… – Я не отвечаю на примитивные вопросы. И вообще: книжки читать надо. – Да осточертели мне книжки!.. А вот скажи: Ты ведь и женщина, и мужчина, так? – Какая ты глупая… – Но как же молиться Тебе? Как называть? – Т-с-с: придумай образ. Какой хочешь. – Но… – Т-с-с! Ты разоришься на звоночках: каждая минута отнимает у этой оболочки год: помнишь о плате за интимные услуги? – Я не знала… – Незнание законов не освобождает от ответственности. Пока, Сана! И имей в виду: после Нового года тарифы возрастут. У нас тоже, между прочим, инфляция и глобальный кризис. Что наверху, то и внизу».
Звоночек пятый: «Эй, кто-нибудь! Помогите! Дело чрезвычайной важности! – Да не кричи, все Небо от тебя стонет уже! – Извините… – Индексация произведена досрочно: твой лимит исчерпан. – Бог с ним, с лимитом… слышь, я чего звоню-то на самом деле… – Имей в виду: ты говоришь не с Богом. – А с кем? – Не угадаешь. – Господи… – Да ладно, спрашивай, так и быть: не буду счетчик включать. Халява! – Слушай, кто бы ты ни был… ты мне вот что скажи: если Он добрый и любит нас, отчего мы мучаемся? Почему Он ничего не предпринимает? Больше меня в этой жизни ничего не интересует… – Ты вино-то пьешь? – Вино? – Вино. – Ну допустим. – А знаешь, сколько дрожжевых клеток погибло, чтоб оно получилось? Чтоб ты могла его пить? – Не понимаю… – Люди – дрожжевые клетки вина Господа нашего! Это ж как два байта перес…»
Звоночек шестой: «Эге-гей! А-у-у-у-у! О-ле-о-ле-о-ле-о-ле! А-а-а-а-а-а-а! У-у-у-у-у-у! О-о-о-о-о-о! Э-э-э-э-э-э! Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы! Хо-о-о-о-о! Х-у-у-у-у-у! Ай-яй-яй! Ой-ё-ёй! У-ю-юй! Я никак не могу понять, куда ухнули мои лучшие годы, в какой WC – не подскажете? Так я и думала, не подскажете… но, может, снизойдете, а? Cнизойдете до особи товарного вида, не рожавшей? Минус пять лет, минус семь, какая разница… Бог, а Ты вообще – есть?.. Намекнул бы хоть… Впрочем, даже если Тебя нет, я буду любить Тебя… даже если Ты – выдумка, я стану любить Тебя, потому что Ты – самая классная в мире выдумка, потому что Ты – самая лучшая в мире выдумка! И даже когда Ты лгал мне, я убеждала себя в том, будто это не Ты, не Ты, а кто-то другой… ну, может, зам Твой херовый: понимаешь?.. Что ж Ты молчишь все время… новорусское мое этно, великое и ужасное, что ж Ты все время молчишь-то?!»
…Бывают дни, когда Сана не может смириться с мыслью, будто ей, вот именно ей, лучше не иметь привязанностей. Но ничего не поделать, ничегошеньки. Как только Сана поймет, что не может больше себя обслуживать (квартирка входит в пакет доритуальных услуг), тут же уйдет: выбор-то невелик. Она ведь не грабит, не убивает: сидит себе в углу – под лампой, с лупой – вычитывает, а дома – переводы. Сколько, интересно, слов она еще сможет вспахать, на сколько ее вообще хватит? Едва ли Сана перепилит себе шею перочинным ножичком в какой-нибудь богадельне, едва ли у нее хватит духу, поэтому следует все спланировать заранее, только и всего: что-что, а уходить нужно если уж не красиво, то хотя бы достойно. Быть может, П. – последняя нить, соединяющая ее с так называемым нормальным миром, но в этом Сана не признается даже себе, а потому открывается масса возможностей, как-то: мезапам, хлозепид, сибазон, фена-, лора– и нозепам, мебикар, гиндарин, изо– и мепротан, оксилидин, трандаксин, а потому – пятьдесят страниц: производитель/сертификат, назначение/особенности, характеристики, ориентировочная цена, время появления на отечественном рынке, более подробная информация – и только. Кегль восемь, нож в глаз. Розенталевский справочик по литправке падает на пол: страница открывается на междометиях и звукоподражаниях: ей-богу, ей-же-ей, о-го-го, ой-ой-ой, ха-ха-ха – кому жаловаться, на что, куда звонить, писать? В Парламент, в Палату лордов? Рейхстаг? Бундесрат? Сейм? Риксдап? Кнессет? Меджлис? Сенат? Это они пишут, она – в ы ч и– т ы в а е т: «Доход населения растет, а следовательно, большее количество квартир будет взято под охрану». Она, Сана, не знает, что это за население – она его в глаза не видела, у нее из глаз – песок: на этот случай и придумали zoom. Сана не понимает из того, что читает, почти ни слова, а потому трет глаза и выходит в коридор – зрачок камеры не отпускает до самого WC, но и там: «Уважаемые сотрудники, видеонаблюдение в туалете ведется в целях вашей безопасности». Одна из редактрис уверяла ее, будто выход в уборную – уже смена обстановки: «Я, знаете ли, стараюсь ходить туда как можно чаще, хоть какое-то разнообразие, да и движение… При нашей-то сидячей работе…» – «Чтоб в положение досадное не попадать, пора давно уже понять…» – «Сидит Сана на крыльце с выраженьем на лице…». А не попробовать ли и впрямь флуоксетин?.. Пол-Европы прозаком кормится! Какая разница, что «мы не Европа», какая разница, что «народ будет жить плохо, но недолго»?.. В конце концов, ценность имеет одно лишь действующее вещество. Имя Его – флуоксетин: «Аз словом сим молюся Богу». – «А не угодно ли-с на рудник ”Веселый“?» – сепаратор, фиксирующий взаиморасположение витых пар по всей длине кабеля – «Чо?» – обнаружение разрешения остекленных конструкций… управление поворотными камерами… прочный металлический корпус… герметичная клеммная коробка – «Ничо. Алтай, нах. Село Сейка. Бля буду, не забуду!..» – монтаж на стену снаружи или заподлицо.
Когда же это произошло? Когда, в каком году Сана вдруг увидела, что вместо губ у ее экс’а – ротовая щель?.. Сканер работает: rima orus[15] ведет в vestibulum oris[16]… олэй! слизистая щек, губ… олэй-оп! вот десны, зубы… На уровне верхнего второго большого коренного – проток околоушной слюнной… Как учили: lingua – pharynx – так черно – esophagus – и так мертво – gaster – что мертвее быть не может – intestinum tenue – и чернее не бывает – duodenum – и никто нам не поможет – jejunum – и не надо помогать[17] – ileum – завод по производству мертвецов – intestinum crassum – открыл отдел гигиены[18] – coecum – воздух да будет прозрачным – colon ascendens – и годным для жизни, и чистым, – colon transversum – пусть он заразы не знает – colon descendens – и смрадом клоаки не пахнет[19] – colon sigmoideum – ты ком податливый запутанных кишок – rectum… Запутавшись – раз-и – в чужих внутренностях, Сана – два-и – не понимает, стоит ли малосемейная амбразура ее собственных; ей кажется, будто – три-и – пресловутый «кризис середины жизни» – своего рода «кризис трехлетки»: тридцать равно три плюс ноль… и еще чуть-чуть. Она знает наверняка, в клетке 46 (сорок шесть) хромосом, fuga означает «бег», а cannabis sativa – это «конопля»: двенадцать евро, скромное обаяние буржуинского кофе-шопа – четыре-и. У Саны блестят глаза – там-то и подносит к уху мобильный, там-то и смеется.
Скажем, так:
Звоночек первый: «Hello! – Hello! – Я – Сана. – Я – Бог. – Тьфу, дозвонилась… Тебя-то мне и надо. – Зачем? – Сам знаешь. – Занят я. Нет времени разговоры разговаривать. – Какая мне разница, есть у Тебя время или нет? Если Ты – Бог, то обязан меня любить, потому что так написано в Твоей Книге! – Не обязан. Я – воплощение грозного фаллического начала, карательный орган, Страшный Суд. – А у Пелевина «Страшный Суп»… Читал? Признайся… – Да я сам его и писал, под псевдонимом только… —?.. – Я – проекция твоего сознания, Сана. А сознание твое неочищенное: нефильтрованное саке напоминает… – Как же мне отфильтровать-то его? Как узнать, какой Ты на самом деле? – Сначала базар профильтруй… – Чего-о? – …тогда и поговорим. Ситечко не забудь!»
Звоночек второй: «Это Тот Свет? – Тот. – Могу я заказать разговор с Богом? – Говори. – Простите, но… кажется, я слышу женщину. – А почему ты решила, что Бог должен быть мужчиной? – Н-не знаю. Странный какой-то вопрос. – Патриархат, образ грозного старца, «добро» и «зло» на чашах весов, идиотичная бинарная логика… – Кто ты? – Сана, мать твою, Бог создал людей по Своему образу и подобию, а раз так, значит, он не может быть просто мужчиной! Бог изначально – Гермафродит Высшего Интеллектуального Начала: ГВИН, свободный от того, что вы называете «гендерными проблемами», а потому уравновешенный и идеальный. – Хорошенькое дельце! Ничего не понимаю… – Не понимаешь, потому что Я повернулась к тебе обратной стороной Луны. – Обратной стороной Луны? Как это? – Чтобы задать вопрос, нужно знать как минимум половину ответа: любая провинциальная школьница скажет! – А как максимум? Как максимум – что я должна делать?.. – Как максимум – перестать копаться в прошлом. – Не могу. – Это твои проблемы. – Ты не имеешь, не имеешь, не имеешь права! Ты не можешь так говорить! Ты должна любить меня, так написано в Твоей Книге! – Я ничего никому не должна. А из Книги Моей ты не перевела ни строчки. – Но что делать? Что же мне делать? – Перезвони: коли повезет, увидишь и другую сторону небесного тела. – Но почему… – И словарик, словарик захвати».
Звоночек третий: «Алло, алло! Срочно соедините с Богом! – Ну привет! – Что ты врешь? Никакой ты не Бог, ты просто сопливый младенец! – Я, может, и сопливый младенец, а вот ты – дура. – Я – дура? – Ты – дура, а я Бог. Ладно, спрашивай. – Господи, за что мне все это? – Ха-ха, ха-ха-ха, ах-ха! Ой, насмешила! Ах-ха-ха! Вот же умора! Ох-хо-хо! Ой-ой-ой, ай-яй-яй!…»
Звоночек четвертый: «Эй! Кто-нибудь! Да отзовитесь же! Слышите? Э-эй! А-у! А-а-а! Бога хочу! Бога-а-а! – Ну, чего орешь? Хочешь Меня? – Ой… Да… Простите. – Если увидишь Меня, тут же умрешь. Ну что, готова? – Погоди-погоди: именно поэтому Тебя никто никогда не видел? – Именно поэтому Меня никто никогда не видел. – Откуда такая несправедливость? Почему нельзя увидеть Того, Кого Больше Всего Хочешь? – Потому что слишком много хочешь. Потому что Меня нужно чувствовать. – А в Тебе действительно так много любви, что хватит на всех? – Хватит. – И на меня? – Да. – А почему тогда все мучаются и друг друга изводят? Почему… – Какой низкий уровень осознанности! Я-то думал, ты подросла… – Ответь мне… ответь, пожалуйста… – Я не отвечаю на примитивные вопросы. И вообще: книжки читать надо. – Да осточертели мне книжки!.. А вот скажи: Ты ведь и женщина, и мужчина, так? – Какая ты глупая… – Но как же молиться Тебе? Как называть? – Т-с-с: придумай образ. Какой хочешь. – Но… – Т-с-с! Ты разоришься на звоночках: каждая минута отнимает у этой оболочки год: помнишь о плате за интимные услуги? – Я не знала… – Незнание законов не освобождает от ответственности. Пока, Сана! И имей в виду: после Нового года тарифы возрастут. У нас тоже, между прочим, инфляция и глобальный кризис. Что наверху, то и внизу».
Звоночек пятый: «Эй, кто-нибудь! Помогите! Дело чрезвычайной важности! – Да не кричи, все Небо от тебя стонет уже! – Извините… – Индексация произведена досрочно: твой лимит исчерпан. – Бог с ним, с лимитом… слышь, я чего звоню-то на самом деле… – Имей в виду: ты говоришь не с Богом. – А с кем? – Не угадаешь. – Господи… – Да ладно, спрашивай, так и быть: не буду счетчик включать. Халява! – Слушай, кто бы ты ни был… ты мне вот что скажи: если Он добрый и любит нас, отчего мы мучаемся? Почему Он ничего не предпринимает? Больше меня в этой жизни ничего не интересует… – Ты вино-то пьешь? – Вино? – Вино. – Ну допустим. – А знаешь, сколько дрожжевых клеток погибло, чтоб оно получилось? Чтоб ты могла его пить? – Не понимаю… – Люди – дрожжевые клетки вина Господа нашего! Это ж как два байта перес…»
Звоночек шестой: «Эге-гей! А-у-у-у-у! О-ле-о-ле-о-ле-о-ле! А-а-а-а-а-а-а! У-у-у-у-у-у! О-о-о-о-о-о! Э-э-э-э-э-э! Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы! Хо-о-о-о-о! Х-у-у-у-у-у! Ай-яй-яй! Ой-ё-ёй! У-ю-юй! Я никак не могу понять, куда ухнули мои лучшие годы, в какой WC – не подскажете? Так я и думала, не подскажете… но, может, снизойдете, а? Cнизойдете до особи товарного вида, не рожавшей? Минус пять лет, минус семь, какая разница… Бог, а Ты вообще – есть?.. Намекнул бы хоть… Впрочем, даже если Тебя нет, я буду любить Тебя… даже если Ты – выдумка, я стану любить Тебя, потому что Ты – самая классная в мире выдумка, потому что Ты – самая лучшая в мире выдумка! И даже когда Ты лгал мне, я убеждала себя в том, будто это не Ты, не Ты, а кто-то другой… ну, может, зам Твой херовый: понимаешь?.. Что ж Ты молчишь все время… новорусское мое этно, великое и ужасное, что ж Ты все время молчишь-то?!»
…Бывают дни, когда Сана не может смириться с мыслью, будто ей, вот именно ей, лучше не иметь привязанностей. Но ничего не поделать, ничегошеньки. Как только Сана поймет, что не может больше себя обслуживать (квартирка входит в пакет доритуальных услуг), тут же уйдет: выбор-то невелик. Она ведь не грабит, не убивает: сидит себе в углу – под лампой, с лупой – вычитывает, а дома – переводы. Сколько, интересно, слов она еще сможет вспахать, на сколько ее вообще хватит? Едва ли Сана перепилит себе шею перочинным ножичком в какой-нибудь богадельне, едва ли у нее хватит духу, поэтому следует все спланировать заранее, только и всего: что-что, а уходить нужно если уж не красиво, то хотя бы достойно. Быть может, П. – последняя нить, соединяющая ее с так называемым нормальным миром, но в этом Сана не признается даже себе, а потому открывается масса возможностей, как-то: мезапам, хлозепид, сибазон, фена-, лора– и нозепам, мебикар, гиндарин, изо– и мепротан, оксилидин, трандаксин, а потому – пятьдесят страниц: производитель/сертификат, назначение/особенности, характеристики, ориентировочная цена, время появления на отечественном рынке, более подробная информация – и только. Кегль восемь, нож в глаз. Розенталевский справочик по литправке падает на пол: страница открывается на междометиях и звукоподражаниях: ей-богу, ей-же-ей, о-го-го, ой-ой-ой, ха-ха-ха – кому жаловаться, на что, куда звонить, писать? В Парламент, в Палату лордов? Рейхстаг? Бундесрат? Сейм? Риксдап? Кнессет? Меджлис? Сенат? Это они пишут, она – в ы ч и– т ы в а е т: «Доход населения растет, а следовательно, большее количество квартир будет взято под охрану». Она, Сана, не знает, что это за население – она его в глаза не видела, у нее из глаз – песок: на этот случай и придумали zoom. Сана не понимает из того, что читает, почти ни слова, а потому трет глаза и выходит в коридор – зрачок камеры не отпускает до самого WC, но и там: «Уважаемые сотрудники, видеонаблюдение в туалете ведется в целях вашей безопасности». Одна из редактрис уверяла ее, будто выход в уборную – уже смена обстановки: «Я, знаете ли, стараюсь ходить туда как можно чаще, хоть какое-то разнообразие, да и движение… При нашей-то сидячей работе…» – «Чтоб в положение досадное не попадать, пора давно уже понять…» – «Сидит Сана на крыльце с выраженьем на лице…». А не попробовать ли и впрямь флуоксетин?.. Пол-Европы прозаком кормится! Какая разница, что «мы не Европа», какая разница, что «народ будет жить плохо, но недолго»?.. В конце концов, ценность имеет одно лишь действующее вещество. Имя Его – флуоксетин: «Аз словом сим молюся Богу». – «А не угодно ли-с на рудник ”Веселый“?» – сепаратор, фиксирующий взаиморасположение витых пар по всей длине кабеля – «Чо?» – обнаружение разрешения остекленных конструкций… управление поворотными камерами… прочный металлический корпус… герметичная клеммная коробка – «Ничо. Алтай, нах. Село Сейка. Бля буду, не забуду!..» – монтаж на стену снаружи или заподлицо.
[ «хуже, чем сифилис»[20]]
В конце семнадцатого века некий смышленый студент по фамилии Гам обнаружил то, что называют нынче зрелой гаплоидной мужской половой клеткой. Позднее открытие прозорливца описал Левенгук, а сам термин ввел уже г-н К.М. Бэр, если Сане не изменяет память, в 1827-м. Так учили: головка, шейка, тело, жгутик с тоненькой нитью… И понесло же в медички! – назло, назло: маминым нотам, папиным буквам. Нет бы перезагрузиться, ампутировать, но как? У Саны слишком долгая память, Сана до сих пор помнит, как зубрили о н и черепно-мозговые страшилки[21]: «Об орясину осел топорище точит…» – «Ага: об – нервус ольфакториус, орясину – оптикус, осел – окуломоторус…» – «Много еще?…» – «топорище – нервус трохлеариус, точит – тригеминус…» – «А факир, собрав гостей, выть акулой хочет» – «И далее по списку: абдуценс, фациалис, кохлиарис, глоссофарингеус, вагус, акцессориус, хипоглоссус…».
О, ночное царство вагуса! И какой только нерв у нее не «блуждал», когда она, Сана, вместо того чтобы думать о предмете, думала о предмете смешной своей, как ей теперь кажется, любви! Прошлый век, прошлый век… К тому же N, как ни крути, ампутировать-таки удалось, причем с минимумом осложнений: если что и осталось, так это фантомные боли, и где теперь N, Сане нет ровным счетом никакого дела: рука в руке – о, почти сентиментально, если б не так жестко – руки не увидать… Впрочем, чего это она! К делу: итак, в наличии ядро с папашиным наследством. Акросома, позволяющая живчику проникнуть в оболочки мамашиной яйцеклетки. Митохондрии и спиральные нити в шейке и теле: все для совершения нехитрых – зато каких быстрых! – движений. Влагалище терпит живчик не более двух с половиной часов, шейка матки – чуть более сорока восьми. Живчик движется против течения – о, хитрый лис: вперед и вверх, до встречи с яйцеклеткой! Скорость три миллиметра в минуту, вот вам и детки в клетке. «Цу кикн цу дем тухес»[22], – говорила чья-то еврейская бабушка, а Сана возьми да запиши.
Они с матерью долго стоят перед «Автопортретом» Серебряковой: плутовские – и вместе с тем немного печальные – глаза, летящие брови, мягкие, для стихов и поцелуев созданные губы, чувственный поворот головы, роскошные волосы, оголенное плечо… «Стиль модерн. Помнишь, читали?» – Сана угукает, завороженно разглядывая будущее свое отражение. – «Она словно играет, чувствуешь? Оцени, кстати, симметрию: как все спокойно, уравновешенно… А помнишь картины Валентина Серова? Мы только что видели… ну-ка, скажи, что именно мы видели». – «Персики видели. Девочку с персиками…» – «Это дочь Мамонтова. Помнишь, кто такие меценаты?» – Сана снова угукает, но мать не отстает: «Кто такие меценаты? Помнишь, как звали Мамонтова? Чем он занимался?» – «У него денег много было, он картины скупал у бедных художников…» – Мать качает головой: «Серов, который написал дочь Саввы Ивановича, сказал об автопортрете Серебряковой… да ты художницу-то запомнила?» – «Угу…» – У Саны устали ноги, она хочет пить, но мать, усевшись на фирменного конька-гробунка (вложить в ребенка все свои знания, всю душу, о…), не останавливается: «Серов сказал, что ”Автопортрет у зеркала – очень милая, свежая вещь“». – «Ну и ладно». – «Как это – ладно?» – брови матери ползут вверх: ей и в голову не приходит, что меньше чем через двадцать лет огневолосое ее чадо станет едва ли не копией брюнетки, с поры расцвета которой (автопортрет датирован 1909-м) не пройдет и века… Пропуская мимо ушей высоко!художественный треп, Сана, переходя из зала в зал, думает о том лишь, что завтра, в школке (как, впрочем, и послезавтра, и после-после… да неужели всегда? сейчас, того и гляди, разревется) снова начнется травля: «Ры-жа-я! Ры-жа-я! Ры-жа-я – бес-сты-жа-я!» – возможно, детство Саны, как и многих других фосфоресцирующих ворон, закончилось первого сентября.
О, ночное царство вагуса! И какой только нерв у нее не «блуждал», когда она, Сана, вместо того чтобы думать о предмете, думала о предмете смешной своей, как ей теперь кажется, любви! Прошлый век, прошлый век… К тому же N, как ни крути, ампутировать-таки удалось, причем с минимумом осложнений: если что и осталось, так это фантомные боли, и где теперь N, Сане нет ровным счетом никакого дела: рука в руке – о, почти сентиментально, если б не так жестко – руки не увидать… Впрочем, чего это она! К делу: итак, в наличии ядро с папашиным наследством. Акросома, позволяющая живчику проникнуть в оболочки мамашиной яйцеклетки. Митохондрии и спиральные нити в шейке и теле: все для совершения нехитрых – зато каких быстрых! – движений. Влагалище терпит живчик не более двух с половиной часов, шейка матки – чуть более сорока восьми. Живчик движется против течения – о, хитрый лис: вперед и вверх, до встречи с яйцеклеткой! Скорость три миллиметра в минуту, вот вам и детки в клетке. «Цу кикн цу дем тухес»[22], – говорила чья-то еврейская бабушка, а Сана возьми да запиши.
…
Она идет от Болотной к Лаврушинскому: плохо сбитые планы, весь день наперекосяк. Нужно перекантоваться, всего-то несколько часов. Ок, ок, ваша взяла. С другой стороны, когда еще окажешься в Третьяковке? Сколько Сана не была там – семь лет, девять? Топ-топ: в каком году, в каком чаду привели ее сюда впервые?Они с матерью долго стоят перед «Автопортретом» Серебряковой: плутовские – и вместе с тем немного печальные – глаза, летящие брови, мягкие, для стихов и поцелуев созданные губы, чувственный поворот головы, роскошные волосы, оголенное плечо… «Стиль модерн. Помнишь, читали?» – Сана угукает, завороженно разглядывая будущее свое отражение. – «Она словно играет, чувствуешь? Оцени, кстати, симметрию: как все спокойно, уравновешенно… А помнишь картины Валентина Серова? Мы только что видели… ну-ка, скажи, что именно мы видели». – «Персики видели. Девочку с персиками…» – «Это дочь Мамонтова. Помнишь, кто такие меценаты?» – Сана снова угукает, но мать не отстает: «Кто такие меценаты? Помнишь, как звали Мамонтова? Чем он занимался?» – «У него денег много было, он картины скупал у бедных художников…» – Мать качает головой: «Серов, который написал дочь Саввы Ивановича, сказал об автопортрете Серебряковой… да ты художницу-то запомнила?» – «Угу…» – У Саны устали ноги, она хочет пить, но мать, усевшись на фирменного конька-гробунка (вложить в ребенка все свои знания, всю душу, о…), не останавливается: «Серов сказал, что ”Автопортрет у зеркала – очень милая, свежая вещь“». – «Ну и ладно». – «Как это – ладно?» – брови матери ползут вверх: ей и в голову не приходит, что меньше чем через двадцать лет огневолосое ее чадо станет едва ли не копией брюнетки, с поры расцвета которой (автопортрет датирован 1909-м) не пройдет и века… Пропуская мимо ушей высоко!художественный треп, Сана, переходя из зала в зал, думает о том лишь, что завтра, в школке (как, впрочем, и послезавтра, и после-после… да неужели всегда? сейчас, того и гляди, разревется) снова начнется травля: «Ры-жа-я! Ры-жа-я! Ры-жа-я – бес-сты-жа-я!» – возможно, детство Саны, как и многих других фосфоресцирующих ворон, закончилось первого сентября.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента