Страница:
Белгородец огляделся.
– Хорошо вы тут устроились, – критически заметил он. – Никто о вас не знает. Налогов, наверняка, не платите.
Толян состроил гримасу и промолчал. Он понял, что после столь прозрачных намеков нужно будет заплатить.
Накануне Толян принес откуда-то вексель крупного и надежного банка на большую сумму. Бумага предназначалась для других целей. Но сейчас у него больше ничего не было. Срок платежа по векселю наступал через два месяца. Его рыночная цена была равна восьмидесяти процентам от номинала. Белгородец, измученный ожиданием, согласился принять его за сто процентов. Это послужило Толяну некоторым утешением.
Когда незваные гости ушли, Толян сказал Коржику:
– Найди мне еще таких бумаг.
– А деньги?
– Деньги будут – ты найди.
Коржик нашел, но денег опять не оказалось.
Другой крупный поставщик труб был из Челябинска. Он тоже имел неосторожность отгрузить Толяну трубы в долг и потом получал деньги мелкими частями в течение полугода.
У него была другая тактика востребования долга. Он звонил через день и пытался разжалобить Коржика и Ларису рассказами о том, как ему достается от партнеров, которым он не платит, потому что Толян не платит ему. Он говорил, что ходит в синяках и ссадинах. В переносном, конечно, смысле. Лариса смахивала набежавшую слезу и слала ему очередной крохотный платеж, который отрывала от других платежей.
Коржик сутками висел на телефоне, обзванивая страну в поисках дешевых труб.
Но не только Толян кидал – кидали и его. Один из поставщиков прислал явный брак – трубы очень уж эллипсного сечения, которые невозможно было приварить встык к круглым трубам. Нефтяники долго с ними мучились, а потом вызвали представителя Толяна, чтобы составить акт. Полетел Субботин. Трубы кое-как приняли, но вскоре к Толяну заявился их начальник снабжения, чтобы получить взятку за прием бракованных труб.
Еще один поставщик насовал в вагон бэушных и лежалых труб вместе с новыми, и их забраковали. Толян не стал платить ему за брак.
Польза от презентации все-таки была – без нее трубы в долг просто не дали бы.
12
13
14
– Хорошо вы тут устроились, – критически заметил он. – Никто о вас не знает. Налогов, наверняка, не платите.
Толян состроил гримасу и промолчал. Он понял, что после столь прозрачных намеков нужно будет заплатить.
Накануне Толян принес откуда-то вексель крупного и надежного банка на большую сумму. Бумага предназначалась для других целей. Но сейчас у него больше ничего не было. Срок платежа по векселю наступал через два месяца. Его рыночная цена была равна восьмидесяти процентам от номинала. Белгородец, измученный ожиданием, согласился принять его за сто процентов. Это послужило Толяну некоторым утешением.
Когда незваные гости ушли, Толян сказал Коржику:
– Найди мне еще таких бумаг.
– А деньги?
– Деньги будут – ты найди.
Коржик нашел, но денег опять не оказалось.
Другой крупный поставщик труб был из Челябинска. Он тоже имел неосторожность отгрузить Толяну трубы в долг и потом получал деньги мелкими частями в течение полугода.
У него была другая тактика востребования долга. Он звонил через день и пытался разжалобить Коржика и Ларису рассказами о том, как ему достается от партнеров, которым он не платит, потому что Толян не платит ему. Он говорил, что ходит в синяках и ссадинах. В переносном, конечно, смысле. Лариса смахивала набежавшую слезу и слала ему очередной крохотный платеж, который отрывала от других платежей.
Коржик сутками висел на телефоне, обзванивая страну в поисках дешевых труб.
Но не только Толян кидал – кидали и его. Один из поставщиков прислал явный брак – трубы очень уж эллипсного сечения, которые невозможно было приварить встык к круглым трубам. Нефтяники долго с ними мучились, а потом вызвали представителя Толяна, чтобы составить акт. Полетел Субботин. Трубы кое-как приняли, но вскоре к Толяну заявился их начальник снабжения, чтобы получить взятку за прием бракованных труб.
Еще один поставщик насовал в вагон бэушных и лежалых труб вместе с новыми, и их забраковали. Толян не стал платить ему за брак.
Польза от презентации все-таки была – без нее трубы в долг просто не дали бы.
12
В комнате кроме Коржика сидели еще трое – Лариса, Лена и Александра. Бабье царство. И разговоры были соответствующие.
– Александра, – спрашивала Лариса, одним глазом косясь в компьютер, – а как дела у твоего папы?
– Вроде, ничего. Звонил недавно – все в порядке.
– Сколько ему еще там оставаться?
– Через два месяца контракт заканчивается?
– Будет продлевать?
– Если предложат.
– А с языком у него как?
– Уже почти нормально. Но все равно, он говорит, что когда студенты задают вопросы, ему трудно сразу понять, чего они хотят. Они это видят и отпускают шуточки.
– А где он работает? – не выдержал Коржик.
– Читает лекции в Америке.
– По какому предмету?
– Авиастроение. Он конструктор вертолетов.
– Ты не собираешься его навестить? – опять спросила Лариса.
– Через месяц поеду. Он уже и приглашение прислал. Пойду завтра в посольство за визой.
– А у меня брат там, – вставила Лариса.
– И кем он работает? – спросила Александра.
– Программистом в финансовой компании.
– Давно?
– Лет пять.
– Будет возвращаться?
– Нет. Недавно грин-карту получил. Прислал мне доверенность на продажу квартиры.
– А там где живет?
– Снимает пока. Будет покупать дом.
Звонит телефон. Александра поднимает трубку и беседа прерывается.
К Ларисе заходит Фазиль за деньгами на бензин. Она звенит ключами и открывает сейф. По сути дела, это не сейф, а так – железный ящик. Двери плоские, замок простой. Толяну жалко денег на настоящий сейф с дисковым замком и толстыми стенками. Да он особо и не нужен. Его бизнес устроен так, что крупные суммы в сейфе не задерживаются. Стоит деньгам появиться, как тут же выстраивается очередь из тех, кому они просто позарез были нужны еще позавчера. Первым в ней чаще всего оказывается Шильдин, главный по строительству гостиницы, которая у Толяна в провинции. У него как раз подошел контейнер из Франции, а другой готовится к отправке. Он сметает пачки в пояс-кошелек и довольный уходит. За ним тянутся самые разнообразные личности, чаще всего никому в офисе не известные, и догребают остатки. К вечеру сейф становится еще более пустым, чем был накануне.
Хоть эти деньги и не имели к Коржику никакого отношения, но опустошение сейфа происходило у него на глазах, и в нем просыпалась ревность. Он чувствовал, что получившие их люди тем или иным способом украдут значительную их часть и прикроются липовыми счетами и накладными, которые продаются на любом углу по три штуки на рупь. Ему тоже хотелось запустить руки в сейф, да было не подобраться. Даже несколько метров трубы или мешок цемента он не мог украсть, потому что физически их здесь не было. Их только отгружали где-то по его заявкам и в другом месте получали. А он сидел здесь. А время шло. Половина Москвы воровала где только можно и всеми мыслимыми способами. Только он все время был где-то не там. Ни продвижения, ни комиссионных, ни откатов. Что за жизнь, блядь, такая?
Телефонные звонки стихли, и опять начался бабский треп. Теперь Лена и Лариса обсуждали вопросы ремонта. Лариса уже ремонт начала, а Лена только собиралась. Стали сравнивать натяжные потолки, обои, ламинат и прочую лабуду. Сам собой разговор перекинулся на дачи.
– Чем лучше покрасить деревянный домик? – спросила Лена.
На пороге вырос Петров.
– Пиносолом! – с ходу включился он в беседу. – Только надо смотреть, чтобы он был финский, а не наш. Наш – дерьмо.
Петров сидел в другом кабинете, а сюда заходил потрепаться. Он был давним знакомым Ларисы и Лены. Лариса и привела его сюда по старой памяти.
Петров был старше всех в офисе, годиков пятидесяти с лишним, но выглядел живчиком. Бегал на лыжах, купался в проруби и исповедовал учение Порфирия Иванова. Он никогда не был женат.
Как-то повариха Зоя спросила у Лены, когда Петрова не было в комнате.
– Он не женат?
– Нет.
И тут Коржик неудачно пошутил.
– Кино «Один дома» видела? – не удержался он. – Это про Петрова.
Лена посмотрела на него укоризненно.
– Ты зря веселишься – это не смешно.
– Это трагедия, – добавила Зоя.
Коржик не стал с ними спорить. «Не знаю, в чем тут трагедия, – подумал он. – Человек прожил жизнь в свое удовольствие, катается на лыжах, выглядит как огурец, никто ему не проедал плешь и не ныл каждый день, что нужны деньги. Наверняка, он перетрахал за это время сотни баб – и они называют это трагедией! Да трагедия, черт возьми, – это жизнь женатого мужика, особенно, если жена садится ему на шею!»
Вместе с Петровым тетки еще долго обсуждали достоинства разных видов пиносола.
Коржик не хотел этого слышать и он сделал радио погромче, но там так утробно завывала Савичева, что лучше уж пиносол. Так иногда весной орал его кот. У него получался совершенно особенный звук, похожий на сирену воздушной тревоги. Казалось, что образовывался он не в горле, а где-то в животе и выходил сразу из пасти и из-под хвоста. Очень сильный был звук.
Бабский треп продолжался, от него было не скрыться. Можно было бы пойти на лестницу покурить, но Коржик не курил. Спасением для него оставался интернет. Но треп не давал сосредоточиться. При таком шуме нормально воспринималась только «информация» с порносайтов, но от них уже тошнило. Разглядывание вторичных половых признаков на экране монитора его интересовало мало.
Наконец пришло время обеда. Снизу позвонила повариха и попросила кого-нибудь спуститься за тележкой с едой. Обычно это входило в обязанности Андрюхи – высокого парня с пони-тейлом. Кажется, у него других обязанностей и не существовало. Он был самым накачанным и самым незанятым. Внешне он походил на байкера, случайно зашедшего в офис попить воды. Он вполне мог бы сыграть роль в одном из тех фильмов, где банда на мотоциклах терроризирует маленький городок и стреляет в полицейских из обрезов.
Треп переместился на кухню. Коржику не хотелось слушать его продолжение за обеденным столом, и он ушел с тарелкой на рабочее место, чтобы хоть полчаса побыть в тишине и одиночестве. Он подумал, что месяца три запросто мог бы ни с кем не разговаривать и никого не слышать.
После обеда все вернулись обратно. Опять начались звонки, кто-то пришел, кто-то ушел, пришел другой, треп то вспыхивал с новой силой, то затихал. Помыв посуду, пришла пообщаться повариха. Она была толстой, доброй и неторопливой. С утра она стояла дома на кухне и готовила еду на два офиса. В один тележку повез ее муж, а в другой – она. Ее труды на сегодня закончены. Она пришла спросить у Ларисы, что готовить завтра и взять денег на закупку продуктов. Потом она как-то незаметно начала рассказывать о муже и детях. Об отдыхе у родственников на море. О том, что по утрам ей не дает спать звук колокола от храма, рядом с которым она живет. Что она крутит тренажер для похудения, но что-то эффекта все нет и нет.
Коржику опять было некуда деться и ему пришлось все это слушать. Порой ему казалось, что он стал членом семей всех этих женщин, так много он уже знал о них, их детях, их мужьях, кошках и собаках. Доведись ему побывать у них в гостях, он смог бы без труда общаться с каждым на интересующие того темы.
Огромный массив этих знаний был ему абсолютно не нужен. Он не хотел знать ничего ни об одной из них, а тем более об их семьях. Ему казалось, что он женат на каждой. Что он женат на всей конторе, на всех бабах и мужиках, которые здесь работают. На соседской кошке, которая прыгает в форточку и лазит по кухне. На продавщице лотерей, которая целыми днями орет под окном в мегафон. На тараканах, которые прячутся за газовой колонкой. На кришнаитах, которые ежедневно ходят мимо с песнями и плясками.
Он не хотел их видеть, но видел каждый день. Он не хотел их слышать, но слушал постоянно. Он не хотел с ними пить, но посещал все офисные вечеринки. Все его дружеские чувства к ним были наиграны, улыбки фальшивы, а слова неискренни. Он не понимал, почему он должен проводить с ними дни, недели и месяцы своей быстротечной жизни. Порой ему казалось, что единственное, что он чувствует к ним, – это ненависть. За то, что они есть, маячат перед глазами и от них никуда не скрыться.
И, похоже, это чувство было взаимным.
– Александра, – спрашивала Лариса, одним глазом косясь в компьютер, – а как дела у твоего папы?
– Вроде, ничего. Звонил недавно – все в порядке.
– Сколько ему еще там оставаться?
– Через два месяца контракт заканчивается?
– Будет продлевать?
– Если предложат.
– А с языком у него как?
– Уже почти нормально. Но все равно, он говорит, что когда студенты задают вопросы, ему трудно сразу понять, чего они хотят. Они это видят и отпускают шуточки.
– А где он работает? – не выдержал Коржик.
– Читает лекции в Америке.
– По какому предмету?
– Авиастроение. Он конструктор вертолетов.
– Ты не собираешься его навестить? – опять спросила Лариса.
– Через месяц поеду. Он уже и приглашение прислал. Пойду завтра в посольство за визой.
– А у меня брат там, – вставила Лариса.
– И кем он работает? – спросила Александра.
– Программистом в финансовой компании.
– Давно?
– Лет пять.
– Будет возвращаться?
– Нет. Недавно грин-карту получил. Прислал мне доверенность на продажу квартиры.
– А там где живет?
– Снимает пока. Будет покупать дом.
Звонит телефон. Александра поднимает трубку и беседа прерывается.
К Ларисе заходит Фазиль за деньгами на бензин. Она звенит ключами и открывает сейф. По сути дела, это не сейф, а так – железный ящик. Двери плоские, замок простой. Толяну жалко денег на настоящий сейф с дисковым замком и толстыми стенками. Да он особо и не нужен. Его бизнес устроен так, что крупные суммы в сейфе не задерживаются. Стоит деньгам появиться, как тут же выстраивается очередь из тех, кому они просто позарез были нужны еще позавчера. Первым в ней чаще всего оказывается Шильдин, главный по строительству гостиницы, которая у Толяна в провинции. У него как раз подошел контейнер из Франции, а другой готовится к отправке. Он сметает пачки в пояс-кошелек и довольный уходит. За ним тянутся самые разнообразные личности, чаще всего никому в офисе не известные, и догребают остатки. К вечеру сейф становится еще более пустым, чем был накануне.
Хоть эти деньги и не имели к Коржику никакого отношения, но опустошение сейфа происходило у него на глазах, и в нем просыпалась ревность. Он чувствовал, что получившие их люди тем или иным способом украдут значительную их часть и прикроются липовыми счетами и накладными, которые продаются на любом углу по три штуки на рупь. Ему тоже хотелось запустить руки в сейф, да было не подобраться. Даже несколько метров трубы или мешок цемента он не мог украсть, потому что физически их здесь не было. Их только отгружали где-то по его заявкам и в другом месте получали. А он сидел здесь. А время шло. Половина Москвы воровала где только можно и всеми мыслимыми способами. Только он все время был где-то не там. Ни продвижения, ни комиссионных, ни откатов. Что за жизнь, блядь, такая?
Телефонные звонки стихли, и опять начался бабский треп. Теперь Лена и Лариса обсуждали вопросы ремонта. Лариса уже ремонт начала, а Лена только собиралась. Стали сравнивать натяжные потолки, обои, ламинат и прочую лабуду. Сам собой разговор перекинулся на дачи.
– Чем лучше покрасить деревянный домик? – спросила Лена.
На пороге вырос Петров.
– Пиносолом! – с ходу включился он в беседу. – Только надо смотреть, чтобы он был финский, а не наш. Наш – дерьмо.
Петров сидел в другом кабинете, а сюда заходил потрепаться. Он был давним знакомым Ларисы и Лены. Лариса и привела его сюда по старой памяти.
Петров был старше всех в офисе, годиков пятидесяти с лишним, но выглядел живчиком. Бегал на лыжах, купался в проруби и исповедовал учение Порфирия Иванова. Он никогда не был женат.
Как-то повариха Зоя спросила у Лены, когда Петрова не было в комнате.
– Он не женат?
– Нет.
И тут Коржик неудачно пошутил.
– Кино «Один дома» видела? – не удержался он. – Это про Петрова.
Лена посмотрела на него укоризненно.
– Ты зря веселишься – это не смешно.
– Это трагедия, – добавила Зоя.
Коржик не стал с ними спорить. «Не знаю, в чем тут трагедия, – подумал он. – Человек прожил жизнь в свое удовольствие, катается на лыжах, выглядит как огурец, никто ему не проедал плешь и не ныл каждый день, что нужны деньги. Наверняка, он перетрахал за это время сотни баб – и они называют это трагедией! Да трагедия, черт возьми, – это жизнь женатого мужика, особенно, если жена садится ему на шею!»
Вместе с Петровым тетки еще долго обсуждали достоинства разных видов пиносола.
Коржик не хотел этого слышать и он сделал радио погромче, но там так утробно завывала Савичева, что лучше уж пиносол. Так иногда весной орал его кот. У него получался совершенно особенный звук, похожий на сирену воздушной тревоги. Казалось, что образовывался он не в горле, а где-то в животе и выходил сразу из пасти и из-под хвоста. Очень сильный был звук.
Бабский треп продолжался, от него было не скрыться. Можно было бы пойти на лестницу покурить, но Коржик не курил. Спасением для него оставался интернет. Но треп не давал сосредоточиться. При таком шуме нормально воспринималась только «информация» с порносайтов, но от них уже тошнило. Разглядывание вторичных половых признаков на экране монитора его интересовало мало.
Наконец пришло время обеда. Снизу позвонила повариха и попросила кого-нибудь спуститься за тележкой с едой. Обычно это входило в обязанности Андрюхи – высокого парня с пони-тейлом. Кажется, у него других обязанностей и не существовало. Он был самым накачанным и самым незанятым. Внешне он походил на байкера, случайно зашедшего в офис попить воды. Он вполне мог бы сыграть роль в одном из тех фильмов, где банда на мотоциклах терроризирует маленький городок и стреляет в полицейских из обрезов.
Треп переместился на кухню. Коржику не хотелось слушать его продолжение за обеденным столом, и он ушел с тарелкой на рабочее место, чтобы хоть полчаса побыть в тишине и одиночестве. Он подумал, что месяца три запросто мог бы ни с кем не разговаривать и никого не слышать.
После обеда все вернулись обратно. Опять начались звонки, кто-то пришел, кто-то ушел, пришел другой, треп то вспыхивал с новой силой, то затихал. Помыв посуду, пришла пообщаться повариха. Она была толстой, доброй и неторопливой. С утра она стояла дома на кухне и готовила еду на два офиса. В один тележку повез ее муж, а в другой – она. Ее труды на сегодня закончены. Она пришла спросить у Ларисы, что готовить завтра и взять денег на закупку продуктов. Потом она как-то незаметно начала рассказывать о муже и детях. Об отдыхе у родственников на море. О том, что по утрам ей не дает спать звук колокола от храма, рядом с которым она живет. Что она крутит тренажер для похудения, но что-то эффекта все нет и нет.
Коржику опять было некуда деться и ему пришлось все это слушать. Порой ему казалось, что он стал членом семей всех этих женщин, так много он уже знал о них, их детях, их мужьях, кошках и собаках. Доведись ему побывать у них в гостях, он смог бы без труда общаться с каждым на интересующие того темы.
Огромный массив этих знаний был ему абсолютно не нужен. Он не хотел знать ничего ни об одной из них, а тем более об их семьях. Ему казалось, что он женат на каждой. Что он женат на всей конторе, на всех бабах и мужиках, которые здесь работают. На соседской кошке, которая прыгает в форточку и лазит по кухне. На продавщице лотерей, которая целыми днями орет под окном в мегафон. На тараканах, которые прячутся за газовой колонкой. На кришнаитах, которые ежедневно ходят мимо с песнями и плясками.
Он не хотел их видеть, но видел каждый день. Он не хотел их слышать, но слушал постоянно. Он не хотел с ними пить, но посещал все офисные вечеринки. Все его дружеские чувства к ним были наиграны, улыбки фальшивы, а слова неискренни. Он не понимал, почему он должен проводить с ними дни, недели и месяцы своей быстротечной жизни. Порой ему казалось, что единственное, что он чувствует к ним, – это ненависть. За то, что они есть, маячат перед глазами и от них никуда не скрыться.
И, похоже, это чувство было взаимным.
13
Приближался главный праздник всех клерков.
– Скоро у Анатолия Петровича день рождения, – возвестила Лариса. – Нужно подумать о подарке.
Коржик не любил офисные дни рождения. Они всегда были пропитаны фальшью. На самом деле все готовы были сожрать друг друга с потрохами, но притворно улыбались и поздравляли с датой. Будь его воля, он бы их не отмечал. Но Толяна надо было уважить.
– У кого есть идеи насчет подарка? – спросила Лариса.
– Дорог не подарок, – сказал Коржик.
– Это понятно. А все-таки?
– А что ему дарили раньше?
– В прошлый раз мы заказали художнику шарж по его фотографии.
– Какому художнику?
– На Арбате.
– И как?
– Он обиделся.
– Может, художник попался не тот?
– Скорее, начальник, – сказала Лариса, – ему трудно угодить.
– Тогда лучше ничего не дарить, – посоветовал Коржик.
– Тоже нельзя. Всех поздравляли – и его нужно. Лариса посмотрела на Коржика с надеждой во взгляде, и он понял, что придется заниматься подарком.
Началось обсуждение, хотя обсуждать особо было нечего. Все вертелось вокруг ручек, письменных приборов и всякой настольной лабуды. Той, что дергается, тикает, пускает цветные пузыри или крутится. Ну и еще годились всякие штуки из кожи канцелярской направленности.
На поиски Лариса отрядила Коржика, в помощь ему дала Лену. Они бродили по Тверской от одной сувенирной лавки до другой. Потом поехали на Арбат. Выбирали долго и придирчиво, как будто от этого зависело что-то очень важное. Звонили Ларисе, советовались, опять выбирали, опять звонили.
Вскоре процесс Коржику надоел.
– Давай уже купим хоть что-нибудь, – предложил он Лене, – и покончим с этим делом.
Лена согласилась. Коржику было чертовски жаль времени, затрачиваемого на это никчемное занятие. Сейчас он мог бы рыскать по рынку и зарабатывать деньги, а он тратил его на нечто бессмысленное и бесполезное. При очередном звонке в офис Лариса почувствовала в его голосе усталость и раздражение.
– Ладно, покупайте, что хотите, – согласилась она.
Коржик решил купить кожаную папку. Все равно у Толяна не было ничего такого, а ежедневник он носил в руках. Он бы и себе такую купил.
Вопреки ожиданиям, никаких особых торжеств в знаменательный день в офисе не было. Ни цыганского хора, ни стриптизерш. Не было даже еды из ресторана с их халдеями за спиной. Толян влетел в обед в офис с несколькими бутылками шампанского и «Бейлиса» в руках, которые все и выпили за обедом, говоря ему грубую лесть, лучшую, как известно, из всех видов лести. Каждый льстящий надеялся, что ему зачтется в будущем.
Шампанское было отнюдь не французским, а самым обычным ситро московского розлива. А «Бейлис» оказался с белыми хлопьями. Коржик знал, что это за хлопья. Они появляются после истечения срока годности. Сливки и алкоголь больше не хотят сосуществовать вместе и расходятся. Такой ликер супермаркеты продают вдвое дешевле, хотя должны снимать с продажи вообще. Коржик не рискнул его пить, а народ налегал вовсю, особенно Саша.
– Ты смотри, осторожнее с этим, – предупредил его Коржик, кивнув на «Бейлис».
– Ничего, – махнул тот рукой, – переварится.
На следующий день он пришел бледный и совсем больной.
– Перебрал? – спросил Коржик. – Может, по пиву?
– Какому пиву? – простонал тот. – Отравился вчера, блевал всю ночь.
– Чем отравился?
– Не знаю, – скривился Саша, – наверное, «Бейлисом».
Подарок от офиса Толяну не понравился. Он с недоумением повертел в руках черную кожаную папку и сказал:
– Это же надо было заметить.
В том смысле, что у него нет ни портфеля, ни бар-сетки, ни папки. Все посмотрели на Коржика укоризненно – не смог купить подарок, который понравился бы нашему дорогому любимому шефу.
Коржик про себя решил, что больше никогда не станет выбирать подарки начальникам. Пусть дарят, что хотят.
Партнеры подарили Толяну бронзового носорога с каменным шаром на спине и малахитовый письменный прибор. Эти подарки понравились тому значительно больше. Он водрузил их на свой огромный письменный стол и временами даже задумчиво вертел в руках шар со спины носорога. А кожаная папка сразу отправилась в шкаф. Коржик видел ее под мышкой у Толяна лишь несколько раз. Потом тот то ли забыл ее где-то, то ли отдал кому-то. А через несколько месяцев и бегемот с прибором исчезли со стола. Похоже, Толян не любил вообще никаких подарков.
– Скоро у Анатолия Петровича день рождения, – возвестила Лариса. – Нужно подумать о подарке.
Коржик не любил офисные дни рождения. Они всегда были пропитаны фальшью. На самом деле все готовы были сожрать друг друга с потрохами, но притворно улыбались и поздравляли с датой. Будь его воля, он бы их не отмечал. Но Толяна надо было уважить.
– У кого есть идеи насчет подарка? – спросила Лариса.
– Дорог не подарок, – сказал Коржик.
– Это понятно. А все-таки?
– А что ему дарили раньше?
– В прошлый раз мы заказали художнику шарж по его фотографии.
– Какому художнику?
– На Арбате.
– И как?
– Он обиделся.
– Может, художник попался не тот?
– Скорее, начальник, – сказала Лариса, – ему трудно угодить.
– Тогда лучше ничего не дарить, – посоветовал Коржик.
– Тоже нельзя. Всех поздравляли – и его нужно. Лариса посмотрела на Коржика с надеждой во взгляде, и он понял, что придется заниматься подарком.
Началось обсуждение, хотя обсуждать особо было нечего. Все вертелось вокруг ручек, письменных приборов и всякой настольной лабуды. Той, что дергается, тикает, пускает цветные пузыри или крутится. Ну и еще годились всякие штуки из кожи канцелярской направленности.
На поиски Лариса отрядила Коржика, в помощь ему дала Лену. Они бродили по Тверской от одной сувенирной лавки до другой. Потом поехали на Арбат. Выбирали долго и придирчиво, как будто от этого зависело что-то очень важное. Звонили Ларисе, советовались, опять выбирали, опять звонили.
Вскоре процесс Коржику надоел.
– Давай уже купим хоть что-нибудь, – предложил он Лене, – и покончим с этим делом.
Лена согласилась. Коржику было чертовски жаль времени, затрачиваемого на это никчемное занятие. Сейчас он мог бы рыскать по рынку и зарабатывать деньги, а он тратил его на нечто бессмысленное и бесполезное. При очередном звонке в офис Лариса почувствовала в его голосе усталость и раздражение.
– Ладно, покупайте, что хотите, – согласилась она.
Коржик решил купить кожаную папку. Все равно у Толяна не было ничего такого, а ежедневник он носил в руках. Он бы и себе такую купил.
Вопреки ожиданиям, никаких особых торжеств в знаменательный день в офисе не было. Ни цыганского хора, ни стриптизерш. Не было даже еды из ресторана с их халдеями за спиной. Толян влетел в обед в офис с несколькими бутылками шампанского и «Бейлиса» в руках, которые все и выпили за обедом, говоря ему грубую лесть, лучшую, как известно, из всех видов лести. Каждый льстящий надеялся, что ему зачтется в будущем.
Шампанское было отнюдь не французским, а самым обычным ситро московского розлива. А «Бейлис» оказался с белыми хлопьями. Коржик знал, что это за хлопья. Они появляются после истечения срока годности. Сливки и алкоголь больше не хотят сосуществовать вместе и расходятся. Такой ликер супермаркеты продают вдвое дешевле, хотя должны снимать с продажи вообще. Коржик не рискнул его пить, а народ налегал вовсю, особенно Саша.
– Ты смотри, осторожнее с этим, – предупредил его Коржик, кивнув на «Бейлис».
– Ничего, – махнул тот рукой, – переварится.
На следующий день он пришел бледный и совсем больной.
– Перебрал? – спросил Коржик. – Может, по пиву?
– Какому пиву? – простонал тот. – Отравился вчера, блевал всю ночь.
– Чем отравился?
– Не знаю, – скривился Саша, – наверное, «Бейлисом».
Подарок от офиса Толяну не понравился. Он с недоумением повертел в руках черную кожаную папку и сказал:
– Это же надо было заметить.
В том смысле, что у него нет ни портфеля, ни бар-сетки, ни папки. Все посмотрели на Коржика укоризненно – не смог купить подарок, который понравился бы нашему дорогому любимому шефу.
Коржик про себя решил, что больше никогда не станет выбирать подарки начальникам. Пусть дарят, что хотят.
Партнеры подарили Толяну бронзового носорога с каменным шаром на спине и малахитовый письменный прибор. Эти подарки понравились тому значительно больше. Он водрузил их на свой огромный письменный стол и временами даже задумчиво вертел в руках шар со спины носорога. А кожаная папка сразу отправилась в шкаф. Коржик видел ее под мышкой у Толяна лишь несколько раз. Потом тот то ли забыл ее где-то, то ли отдал кому-то. А через несколько месяцев и бегемот с прибором исчезли со стола. Похоже, Толян не любил вообще никаких подарков.
14
Как-то Коржику позвонил Овсянников:
– Ты сейчас где?
– В Улан-Удэ, – буркнул тот.
У него не было с утра настроения.
– Я серьезно.
– На работе.
– А у тебя денежная фирма?
– Сравнительно, – соврал Коржик.
– Твой начальник не хочет замутить строительный бизнес?
– Что нужно строить?
– Коттеджный поселок.
– То есть?
– Ну, продается хороший участок земли. Бывший пионерский лагерь. Лес, коммуникации, озеро, все дела.
– А далеко?
– Сорок километров по Новорижскому шоссе.
– А цена?
– Нормальная.
Он назвал цифру. Цена и впрямь была неплохой. Не дешевой, но и не дорогой. Как раз такой, которая не вызывает подозрений.
– Надо бы посмотреть, – неуверенно сказал Коржик. Его уже начал интересовать проект.
– Завтра я за тобой заеду.
Овсянников был его старым приятелем. Раньше он служил шпионом на Ближнем Востоке и по этой причине ничего о своем прошлом не рассказывал. Коржик много раз за выпивкой пытался его расспросить о тех временах, но он молчал, как глухонемой под водой. Вот он, мол, такой, как есть – зародился в Москве в возрасте сорока пяти лет и ничего о себе не помнит, кроме имени. Коржик даже не знал, какое у него образование. Зато на руке у Овсянникова красовались швейцарские часы с маленьким золотым профилем Саддама на циферблате. Коржик слышал, что такие часы Хусейн дарил советским военным советникам.
Сейчас Овсянников занимался недвижимостью – продавал земельные участки за городом. От него Коржик и знал, как обстоят дела на этом рынке. Земля вокруг Москвы стремительно дорожала, коттеджи раскупались, и хороший земельный участок мог быть неплохим предложением для Толяна.
На следующее утро Коржик сидел в машине Овсянникова, которая мчалась по Новорижскому шоссе. Это шоссе – лучшее из всех, которые расходятся от Москвы. Оно самое широкое и проложено так, что не пересекается с другими дорогами и не проходит через населенные пункты. Ехать по нему – одно удовольствие. Оно считается вторым по престижности для дач после Рублевки.
Возле пирамиды, построенной инженером Голодом, Овсянников спросил:
– Не хочешь постоять внутри?
– Зачем?
– Говорят, так заряжаешься энергией из космоса.
– Мне бы зарядиться деньгами с земли. Тот засмеялся:
– Тоже верно. Ладно, вот продадим участок – заработаем нехило.
Коржик промолчал. Он не любил такие разговоры. Продадим – не продадим. Хрен зажарим и съедим. Чего болтать? Надейся на лучшее, но будь готов к худшему. И помалкивай.
Овсянников недавно женился в первый раз. У него была молодая жена и маленький ребенок. Интересно, жена тоже была шпионкой? Кем-то вроде радистки Кэт из фильма про Штирлица? И он ее вынес на себе из арабского окружения?
Овсянников хорошо погулял за свою жизнь и любил об этом повспоминать.
Но базар фильтровал тщательно и никогда в этих рассказах не фигурировали восточные женщины – только наши и в Москве. Вот и сейчас он начал одну из своих баек.
– Встретил тут недавно старую знакомую, – сказал он. – Лет пятнадцать не виделись. Она меня забыла начисто, а я ее – нет.
«Еще бы, – подумал Коржик, – вас же учили ничего не забывать.
– Я ей и говорю, что мы с вами, мол, знакомы, – продолжал Овсянников. – А она не врубается. А я помню, что она минет любила. И думаю – хрен, что ли, ей показать? Может, тогда быстрее вспомнит?
Он сам рассмеялся своей шутке. Коржика раздражали эти байки старого павиана. «Нужен ей больно твой вялый хрен», – подумал он.
– Ну, и показал бы, – сказал он мрачно.
Овсянников опять захохотал, запрокинув голову:
– В следующий раз – непременно.
Вскоре они добрались до места. Действительно, лагерь выглядел привлекательно. От шоссе недалеко, подъезд хороший, на территории сосны, переходящие в лес, электричество подведено, вода своя.
Ворота были открыты, и они заехали на территорию беспрепятственно. В лагере никого не оказалось. Здесь давно уже никто не отдыхал. Раньше лагерь принадлежал московской швейной фабрике. Фабрику обанкротили еще в середине девяностых. Новый собственник держал его для каких-то своих целей, но теперь решил продать.
Они долго искали сторожа и бродили по лагерю. Все постройки были целыми, хотя и в запущенном состоянии. Сторожа не было. Тогда территорию стал показывать Овсянников. Он шел, не разбирая дороги. Трава была не скошена, и через несколько минут брюки у Коржика стали мокрыми почти до колен, а туфли – словно только что вынутыми из воды. Овсянников потащил Коржика в лес, чтобы показать озеро. Лес был густым и запущенным, ветки лезли прямо в глаза, и приходилось сильно нагибать голову, чтобы не лишиться зрения. За несколькими рядами сосен открылось озеро. Оно было покрыто зеленой тиной. Примерно возле такого же водоема плакала сестрица Аленушка за братцем Иванушкой на картине Васнецова. Коржик ни за что не стал бы тут купаться. Озеро годилось только для прогулок вокруг, ну и еще здесь мог бы ловить пиявок Дуремар. Было и другое озеро – еще меньше и еще зеленее. Коржик решил, что, рассказывая об участке Толяну, об озерах можно не упоминать.
Пригибаясь, они выбрались из леса и вернулись в лагерь. Навстречу им уже хромал сторож, сопровождаемый каким-то лысым мордоворотом. Похоже, по округе разнеслась весть об их приезде. Они смотрели на гостей настороженно. Подойдя ближе, сторож узнал Овсянникова, который уже сюда приезжал, и напряженность исчезла. Они обменялись рукопожатиями, завязался разговор. Мордоворот куда-то исчез за ненадобностью.
Сторож показал им котельную и с гордостью сказал, что ее можно запустить хоть сейчас. Котельная работала на угле, небольшая куча которого еще осталась у ее дверей. Газ нужно было тянуть за полтора километра. Получалось дорого, но если раскинуть стоимость прокладки на двадцать коттеджей, которые здесь можно построить, то терпимо.
Коржик сделал несколько снимков с видами лагеря, и они поехали обратно. Дорога в этот раз показалась короче.
Овсянников довез Коржика до офиса и протянул прозрачную папку с документами:
– Когда ты поговоришь со своим начальником?
– При первой же возможности, – уклонился от конкретных сроков Коржик.
– Не тяни, этот лагерь я и другим предлагал.
– И что же они?
– Думают. Кто созреет первым, тому и достанется.
Остаток дня Коржик был занят составлением справки по лагерю для Толяна. На следующий день он выбрал момент и зашел к нему в кабинет. Толян только что положил трубку.
– Анатолий, есть деловое предложение, – сказал Коржик.
– Да? И какое же?
– Продается хороший участок под коттеджный поселок.
– Дешево?
– Нормально.
– Тогда в чем тут бизнес?
«Вот мудила, – подумал Коржик, предчувствуя отказ, – все бы тебе купить дешево, а продать дорого. Но есть же и другие способы заработать, неужели ты о них не знаешь? Например, взять по нормальной цене, улучшить качество и продать уже дороже».
– Построить коттеджи и продать, – сказал он.
– Сережа, – возразил Толян, – зачем нам лезть в бизнес, которого мы не знаем?
– А хрен ли там знать? Нужно только купить землю и нанять подрядчиков. Не бог весть, какая наука. Возьмем в штат нескольких строителей, и они все организуют.
– Это долго. А у меня длинных денег нет, все короткие. Это была неправда. Длинные деньги у Толяна были.
Несколько его проектов безнадежно застряли на начальной стадии и было неизвестно, отобьются ли они вообще когда-нибудь.
– Это беспроигрышный вариант, – настаивал Коржик. – Давай съездим завтра, и я тебе все покажу.
– Ну, давай, – нехотя согласился Толян.
– Отлично! – обрадовался Коржик. – Вот, кстати, и справка по этому лагерю.
На следующий день они поехали смотреть лагерь на Толяновой машине. Коржик взял с собой Овсянникова. Толян сидел впереди, а он с Овсянниковым сзади. Всю дорогу Овсянников заливался соловьем, рассказывая, какие у него есть хорошие предложения земельных участков в разных местах.
Толян слушал вполуха. У него то и дело звонил телефон. Было видно, что болтовня Овсянникова ему мешает. Коржик толкнул Овсянникова коленом, чтобы тот заткнулся. Но Овсянников не понял и продолжал токовать с таким напором, будто это был последний клиент в его жизни.
Коржик и Овсянников водили Толяна по участку и изо всех сил старались расписать выгодность предложения. Оно действительно было неплохим. Но выгода его была не того рода, которую тот любил. Толян предпочитал, чтобы она была гарантированной и мгновенной. Партнеры говорили о нем, что из сладкого он выбирает самое сладкое – съедает на торте одни только розочки, а бисквит оставляет другим.
Толян ходил по участку и не проявлял особого интереса. Он ввязался бы в этот проект, если бы коттеджи можно было построить за одну ночь, а наутро – продать. Но процесс тут был длиною в год.
– А кто владелец земли? – спросил он на обратном пути.
Овсянников назвал фамилию и протянул ему листок с координатами. Коржику это не понравилось. Договора о комиссионных пока не было ни с одной из предполагаемых сторон. Овсянников совершенно зря решил, что если Коржик работает у Толяна, то он гарантирован от кидалова. Одно из другого совершенно не следовало. «Надо будет отчитать его за поспешность», – подумал Коржик с раздражением.
После поездки Толян молчал больше недели. Овсянников постоянно названивал Коржику:
– Он что-нибудь решил?
– Не знаю, – отвечал Коржик.
Овсянников тут же начинал длинный треп о том, как было бы замечательно продать этот участок и заработать много денег. Всякий раз Коржику стоило значительных усилий от него отвязаться. Наконец ему это надоело.
– Ты сейчас где?
– В Улан-Удэ, – буркнул тот.
У него не было с утра настроения.
– Я серьезно.
– На работе.
– А у тебя денежная фирма?
– Сравнительно, – соврал Коржик.
– Твой начальник не хочет замутить строительный бизнес?
– Что нужно строить?
– Коттеджный поселок.
– То есть?
– Ну, продается хороший участок земли. Бывший пионерский лагерь. Лес, коммуникации, озеро, все дела.
– А далеко?
– Сорок километров по Новорижскому шоссе.
– А цена?
– Нормальная.
Он назвал цифру. Цена и впрямь была неплохой. Не дешевой, но и не дорогой. Как раз такой, которая не вызывает подозрений.
– Надо бы посмотреть, – неуверенно сказал Коржик. Его уже начал интересовать проект.
– Завтра я за тобой заеду.
Овсянников был его старым приятелем. Раньше он служил шпионом на Ближнем Востоке и по этой причине ничего о своем прошлом не рассказывал. Коржик много раз за выпивкой пытался его расспросить о тех временах, но он молчал, как глухонемой под водой. Вот он, мол, такой, как есть – зародился в Москве в возрасте сорока пяти лет и ничего о себе не помнит, кроме имени. Коржик даже не знал, какое у него образование. Зато на руке у Овсянникова красовались швейцарские часы с маленьким золотым профилем Саддама на циферблате. Коржик слышал, что такие часы Хусейн дарил советским военным советникам.
Сейчас Овсянников занимался недвижимостью – продавал земельные участки за городом. От него Коржик и знал, как обстоят дела на этом рынке. Земля вокруг Москвы стремительно дорожала, коттеджи раскупались, и хороший земельный участок мог быть неплохим предложением для Толяна.
На следующее утро Коржик сидел в машине Овсянникова, которая мчалась по Новорижскому шоссе. Это шоссе – лучшее из всех, которые расходятся от Москвы. Оно самое широкое и проложено так, что не пересекается с другими дорогами и не проходит через населенные пункты. Ехать по нему – одно удовольствие. Оно считается вторым по престижности для дач после Рублевки.
Возле пирамиды, построенной инженером Голодом, Овсянников спросил:
– Не хочешь постоять внутри?
– Зачем?
– Говорят, так заряжаешься энергией из космоса.
– Мне бы зарядиться деньгами с земли. Тот засмеялся:
– Тоже верно. Ладно, вот продадим участок – заработаем нехило.
Коржик промолчал. Он не любил такие разговоры. Продадим – не продадим. Хрен зажарим и съедим. Чего болтать? Надейся на лучшее, но будь готов к худшему. И помалкивай.
Овсянников недавно женился в первый раз. У него была молодая жена и маленький ребенок. Интересно, жена тоже была шпионкой? Кем-то вроде радистки Кэт из фильма про Штирлица? И он ее вынес на себе из арабского окружения?
Овсянников хорошо погулял за свою жизнь и любил об этом повспоминать.
Но базар фильтровал тщательно и никогда в этих рассказах не фигурировали восточные женщины – только наши и в Москве. Вот и сейчас он начал одну из своих баек.
– Встретил тут недавно старую знакомую, – сказал он. – Лет пятнадцать не виделись. Она меня забыла начисто, а я ее – нет.
«Еще бы, – подумал Коржик, – вас же учили ничего не забывать.
– Я ей и говорю, что мы с вами, мол, знакомы, – продолжал Овсянников. – А она не врубается. А я помню, что она минет любила. И думаю – хрен, что ли, ей показать? Может, тогда быстрее вспомнит?
Он сам рассмеялся своей шутке. Коржика раздражали эти байки старого павиана. «Нужен ей больно твой вялый хрен», – подумал он.
– Ну, и показал бы, – сказал он мрачно.
Овсянников опять захохотал, запрокинув голову:
– В следующий раз – непременно.
Вскоре они добрались до места. Действительно, лагерь выглядел привлекательно. От шоссе недалеко, подъезд хороший, на территории сосны, переходящие в лес, электричество подведено, вода своя.
Ворота были открыты, и они заехали на территорию беспрепятственно. В лагере никого не оказалось. Здесь давно уже никто не отдыхал. Раньше лагерь принадлежал московской швейной фабрике. Фабрику обанкротили еще в середине девяностых. Новый собственник держал его для каких-то своих целей, но теперь решил продать.
Они долго искали сторожа и бродили по лагерю. Все постройки были целыми, хотя и в запущенном состоянии. Сторожа не было. Тогда территорию стал показывать Овсянников. Он шел, не разбирая дороги. Трава была не скошена, и через несколько минут брюки у Коржика стали мокрыми почти до колен, а туфли – словно только что вынутыми из воды. Овсянников потащил Коржика в лес, чтобы показать озеро. Лес был густым и запущенным, ветки лезли прямо в глаза, и приходилось сильно нагибать голову, чтобы не лишиться зрения. За несколькими рядами сосен открылось озеро. Оно было покрыто зеленой тиной. Примерно возле такого же водоема плакала сестрица Аленушка за братцем Иванушкой на картине Васнецова. Коржик ни за что не стал бы тут купаться. Озеро годилось только для прогулок вокруг, ну и еще здесь мог бы ловить пиявок Дуремар. Было и другое озеро – еще меньше и еще зеленее. Коржик решил, что, рассказывая об участке Толяну, об озерах можно не упоминать.
Пригибаясь, они выбрались из леса и вернулись в лагерь. Навстречу им уже хромал сторож, сопровождаемый каким-то лысым мордоворотом. Похоже, по округе разнеслась весть об их приезде. Они смотрели на гостей настороженно. Подойдя ближе, сторож узнал Овсянникова, который уже сюда приезжал, и напряженность исчезла. Они обменялись рукопожатиями, завязался разговор. Мордоворот куда-то исчез за ненадобностью.
Сторож показал им котельную и с гордостью сказал, что ее можно запустить хоть сейчас. Котельная работала на угле, небольшая куча которого еще осталась у ее дверей. Газ нужно было тянуть за полтора километра. Получалось дорого, но если раскинуть стоимость прокладки на двадцать коттеджей, которые здесь можно построить, то терпимо.
Коржик сделал несколько снимков с видами лагеря, и они поехали обратно. Дорога в этот раз показалась короче.
Овсянников довез Коржика до офиса и протянул прозрачную папку с документами:
– Когда ты поговоришь со своим начальником?
– При первой же возможности, – уклонился от конкретных сроков Коржик.
– Не тяни, этот лагерь я и другим предлагал.
– И что же они?
– Думают. Кто созреет первым, тому и достанется.
Остаток дня Коржик был занят составлением справки по лагерю для Толяна. На следующий день он выбрал момент и зашел к нему в кабинет. Толян только что положил трубку.
– Анатолий, есть деловое предложение, – сказал Коржик.
– Да? И какое же?
– Продается хороший участок под коттеджный поселок.
– Дешево?
– Нормально.
– Тогда в чем тут бизнес?
«Вот мудила, – подумал Коржик, предчувствуя отказ, – все бы тебе купить дешево, а продать дорого. Но есть же и другие способы заработать, неужели ты о них не знаешь? Например, взять по нормальной цене, улучшить качество и продать уже дороже».
– Построить коттеджи и продать, – сказал он.
– Сережа, – возразил Толян, – зачем нам лезть в бизнес, которого мы не знаем?
– А хрен ли там знать? Нужно только купить землю и нанять подрядчиков. Не бог весть, какая наука. Возьмем в штат нескольких строителей, и они все организуют.
– Это долго. А у меня длинных денег нет, все короткие. Это была неправда. Длинные деньги у Толяна были.
Несколько его проектов безнадежно застряли на начальной стадии и было неизвестно, отобьются ли они вообще когда-нибудь.
– Это беспроигрышный вариант, – настаивал Коржик. – Давай съездим завтра, и я тебе все покажу.
– Ну, давай, – нехотя согласился Толян.
– Отлично! – обрадовался Коржик. – Вот, кстати, и справка по этому лагерю.
На следующий день они поехали смотреть лагерь на Толяновой машине. Коржик взял с собой Овсянникова. Толян сидел впереди, а он с Овсянниковым сзади. Всю дорогу Овсянников заливался соловьем, рассказывая, какие у него есть хорошие предложения земельных участков в разных местах.
Толян слушал вполуха. У него то и дело звонил телефон. Было видно, что болтовня Овсянникова ему мешает. Коржик толкнул Овсянникова коленом, чтобы тот заткнулся. Но Овсянников не понял и продолжал токовать с таким напором, будто это был последний клиент в его жизни.
Коржик и Овсянников водили Толяна по участку и изо всех сил старались расписать выгодность предложения. Оно действительно было неплохим. Но выгода его была не того рода, которую тот любил. Толян предпочитал, чтобы она была гарантированной и мгновенной. Партнеры говорили о нем, что из сладкого он выбирает самое сладкое – съедает на торте одни только розочки, а бисквит оставляет другим.
Толян ходил по участку и не проявлял особого интереса. Он ввязался бы в этот проект, если бы коттеджи можно было построить за одну ночь, а наутро – продать. Но процесс тут был длиною в год.
– А кто владелец земли? – спросил он на обратном пути.
Овсянников назвал фамилию и протянул ему листок с координатами. Коржику это не понравилось. Договора о комиссионных пока не было ни с одной из предполагаемых сторон. Овсянников совершенно зря решил, что если Коржик работает у Толяна, то он гарантирован от кидалова. Одно из другого совершенно не следовало. «Надо будет отчитать его за поспешность», – подумал Коржик с раздражением.
После поездки Толян молчал больше недели. Овсянников постоянно названивал Коржику:
– Он что-нибудь решил?
– Не знаю, – отвечал Коржик.
Овсянников тут же начинал длинный треп о том, как было бы замечательно продать этот участок и заработать много денег. Всякий раз Коржику стоило значительных усилий от него отвязаться. Наконец ему это надоело.