Моряки воевали всюду, не было крупного сражения, в котором не участвовали бы воины, сберегшие тельняшку или бескозырку. Полмиллиона матросов и офицеров, закаленных морской службой, обученных в высших училищах или в учебных отрядах, сражались на сухопутье. Москва, Ленинград, Ханко, Одесса, Севастополь, Новороссийск и его Малая земля, Арктика, Приазовье, Прут, Днестр, Дунай до самой Вены и Баварских Альп, Болгария, Румыния, Белград, Будапешт, Одер, Шпрее, Берлин, Амур, Сунгари, Корея, Порт-Артур, Сахалин, Курилы - так сложилась война, что флот и его люди воевали и на море, и под водой, и в воздухе, и на сухопутье.
В начале сентября 1941 года в решающие для Ленинграда дни Ставка направила Кузнецова в Ленинград. Флот, его форты, сосредоточенные на позициях от Кронштадта до Невы корабли стали огневым щитом города, крушили противника, его танки на рубеже Пулковских высот, на всем обводе замкнутого кольца. Корректировщики с кораблей, снабженные рациями, часто оказывались впереди переднего края, цепляясь за каждый вершок земли, истекая кровью, пехота изматывала врага, корректировщики оставались на нейтральной полосе, вызывая огонь корабельных орудий, по сути, на себя. Это позже, когда враг вынужден был перейти к обороне, флот создал на вершине эллинга судостроительного завода имени Жданова общий корректировочный пост, где работала под огнем группа флагманского корректировщика КБФ Николая Николаевича Ротинова, до войны преподавателя корабельной артиллерии в училище Фрунзе. А в сентябре, когда враг еще не потерял надежду захватить и уничтожить Ленинград в бою, а не голодом, дальнобойная артиллерия кораблей вела огонь по площадям на подступах к городу, выполняя заявки армии с помощью своих радистов-корректировщиков. Крейсер "Максим Горький" вел огонь из Торгового порта, залечивал ранения, получаемые в бою с фашистской артиллерией и авиацией, менял пристрелянные противником позиции и снова бил из своих скорострельных мощных орудий. Этот корабль, достроенный перед самой войной, перенес во вторую ночь войны тяжкую травму: прикрывая в районе острова Хийумаа минные постановки, производимые нашими кораблями, он сам подорвался на минах фашистов, очевидно магнитных, потерял носовую часть, но смог, искусно заделав переборки в месте ранения, своим ходом, хоть и ограниченным, дойти под охраной других кораблей до Кронштадта. Там силами экипажа, кронштадтских и ленинградских рабочих в сжатый срок крейсер был восстановлен, строитель его корпуса инженер А. С. Монахов приделал ему носовую часть с форштевнем от недостроенного корабля нового проекта. И вот крейсер, приняв боезапас, пришел из Кронштадта в Ленинград и вел огонь по Пулковским высотам. В эти дни на крейсер пришел нарком. Командир корабля А. Н. Петров-первый, его старый знакомый, взволнованно спросил Кузнецова: "Николая Герасимович! Мне приказано на случай прорыва врага приготовить корабль к взрыву. Куда я дену команду? Я должен буду уйти вместе с экипажем на берег воевать, а у меня уже все винтовки забрали. Нам, говорят, шлют сапоги союзники. Нам винтовки нужны!" Нарком тяжело вздохнул: "Без сапог тоже воевать нельзя. Вот враг налегке пришел, думал за месяц справиться, поглядим, какой он будет зимой. Потерпи. Считай, что не придется тебе сходить с корабля. А стрелковое оружие сейчас морской пехоте вот как необходимо", - и провел ребром ладони по горлу.
Маршал В. И. Чуйков так писал о моряках Волжской военной флотилии, об их роли под Сталинградом: "...если бы их не было, возможно, 62-я армия погибла бы без боеприпасов и без продовольствия и не выполнила бы своей задачи". Но флотилия не только держала переправы, живой мост между левым и правым берегами, она и во время Сталинградской битвы и после нее сохраняла нашу главную нефтяную коммуникацию, питающую бакинской нефтью фронты и флоты. После катастрофы под Сталинградом фашисты, решив парализовать волжскую коммуникацию, сформировали минно-заградительную авиаэскадру из хейнкелей и юнкерсов. Днем их самолеты фиксировали движение судов вверх по реке, ночью массированно ставили магнитные и акустические мины. Рвались на минах баржи, пылала залитая нефтью река, возникали пробки, скопления судов с горючим в низовьях Волги. Ставка приказала Кузнецову ликвидировать опасность в преддверии решающего удара по врагу на Орловско-Курском направлении.
"Три наркома, Н. Г. Кузнецов, морского флота - П. П. Ширшов и речного 3. А. Шашков, вылетели на самолете ВМФ в Сталинград, - рассказывал мне Н. И. Шибаев, в то время начальник минно-торпедного управления. - Новым командующим Ставка назначила контр-адмирала Пантелеева... Наркомы по-фронтовому определили характер взаимодействия военных моряков, моряков гражданских и речников на этом волжском стратегическом направлении: круглосуточное наблюдение за рекой, мобилизация всех железных барж в качестве тралов против магнитных и акустических мин и буксиров - в качестве тральщиков для бригад траления, проводка караванов. Началась круглосуточная боевая работа. Нарком вскоре поручил мне проверить бдительность постов наблюдения за рекой и воздухом. Ночью на глиссере я шел от поста к посту. Мотор сильно мешал, но все же я услышал - летит самолет. Отметил: слева по борту метрах в тридцати всплеск, самое время проверить пост. Вышел на берег у большого селения. На посту старик - в сапогах с галошами, в ватнике. Волжский бакенщик, всю жизнь навешивал по ночам на фарватере фонари. Что, спрашиваю, нового на реке? А вот, говорит, самолет прошел. Куда? Показывает: пересек зеркало реки и сбросил мину. А направление? Волга-то широка. Покажу, говорит, и направление. Мы ж этим бакенщикам не смогли приборов дать, не было. Вышел он из положения. Показывает мне на большой круг, в центре луночка, по окружности вбиты колышки, ложись, говорит, адмирал, вот сюда, мы с тобой росту равного, где колышка нет, там и направление. Оказывается, радиус круга - его рост: услышав звук самолета, он ложится, ноги в луночку, лицо - на реку. Где мина упала, в том направлении и колышек выдернут, старик же, как стрелка, вращается за самолетом. И ведь все совпало точно. Доложил об этом наркому, он приказал Пантелееву: бакенщика наградить, а его выдумку - хоть и примитивную, но верную - распространить на все посты".
Появилась карта миноопасных мест на фарватере, началось успешное траление, ежедневно флотилия докладывала в ГМШ обстановку на реке. За движением нефтяных барж постоянно следила Ставка. Нарком уже собирался вернуться в Москву, когда утром начальник штаба флотилии В. В. Григорьев доложил, что на мине взорвалась канонерская лодка - старый колесный пароход. Сила взрыва полутонной немецкой мины на мелководье была колоссальной, это место было протралено десять раз, взорвалась мина на одиннадцатый раз. Она оказалась большой кратности действия. Командующий растерялся: это была первая при нем потеря. Кузнецов, заметив его состояние, сказал: "Слушайте, Пантелеев! Вы думали, что, раз вы вступили в командование, корабли сразу перестанут подрываться? Это более чем наивно. Надо быстрее создавать надежную систему траления". Нарком и его помощники уехали, когда все наладилось и поток горючего шел бесперебойно.
Руководство воюющим флотом, организация взаимодействия со всеми видами вооруженных сил были делом сложным, нелегким, особенно в первый период войны, когда по сложившимся обстоятельствам флоты были оперативно подчинены фронтам, иногда армиям. Наркому, Главному штабу приходилось через Ставку регулировать взаимоотношения, чтобы флот мог удовлетворять и потребности сухопутных сил, и столь же насущные для войны потребности действий на море, решать специфически флотские задачи, которые ставила Ставка. Главный штаб, командование флотами и флотилиями и стоявший во главе ВМФ нарком и здесь выдержали испытание. Сумел ли нарком создать "коллектив добросовестных людей"? Сумел - и на флотах, и в центре. Коллектив, объединенный не крышами зданий, не только приказами - единомыслием. Сумел сохранить стабильность, несменяемость управления. "Я же с ними со всеми работал! - сказал мне однажды Николай Герасимович, беседуя о достоинствах и слабостях соратников по войне. - И никого не отдал". Дружно, согласно работал с Иваном Васильевичем Роговым, начальником ГлавПУРа ВМФ, так же как и Кузнецов, членом ЦК партии, человеком суровым, храбрым, неутомимым, кристально честным и беспощадным к любому нарушению долга и морали.
Не хочу идеализировать человека, о котором пишу, да и он этого не желал. Его заслуги оценены многими наградами. Впереди долгие годы безупречной службы и упорного труда за письменным столом во имя безопасности государства. "Чтобы были сделаны выводы". К этому труду он относился щепетильно и внимательно прислушивался к мнению соратников. "В Вашем письме я нашел кроме изложения фактов и советов, на что нужно обратить внимание, довольно юмора, а иногда и "шпилек" в адрес автора, - писал он однажды. - Но все это считаю оправданным. Обычное хвалебное письмо (которому я знаю цену) мне пользы не приносит, а суровая, хотя и неприятная, критика позволит улучшить книгу. Сегодня же собираюсь работать над нанесенными мне побоями. Но болезнь излечима"... Но на своем стоял. "О роли наркомата, - писал он в другом письме, - тебе известно, что было именно так, как я пишу, а не иначе. Это особенно справедливо для первого периода войны. Мне никак нельзя уклоняться от истины и писать, что я все знал своевременно"...
Когда листаешь опубликованное Николаем Герасимовичем, удивляет, как много им написано о войне, ее уроках, опыте и вообще о флоте и людях флота, неожиданно много. Помимо четырех книг, переведенных на многие иностранные языки, он писал об участии моряков в обороне Москвы, о роли флота в борьбе за Ленинград, Ладожской флотилии на "Дороге жизни", моряках в Сталинградской битве, северных морских конвоях, принципиальных вопросах организации флотов и руководстве ими в Великую Отечественную войну; о Ялтинской и Потсдамской конференциях, в которых участвовал как главком ВМФ СССР, о завершающем этапе войны против японского милитаризма, войны, во время которой Кузнецов как член Ставки Верховного Главнокомандования был заместителем маршала Василевского и координировал с сухопутными силами на Дальнем Востоке действия Тихоокеанского флота и Амурской флотилии; о национально-революционной борьбе республиканского флота Испании; даже сложно перечислить все напечатанное им в журналах "Новая и новейшая история", "Вопросы истории", "Военно-исторический", "Международная жизнь", "Морской сборник", "Октябрь", "Нева", "Новое время", в сборниках Академии наук СССР и Воениздата. Про Николая Герасимовича никак не скажешь, что он был в отставке. Он жил с флотом и продолжал служить флоту, сумел изучить английский язык настолько, что переводил специальные статьи для ряда военных журналов, редактировал и снабдил предисловием книгу о разгроме конвоя "PQ-17", перевел книгу Джеймса Калверта "Подо льдом к полюсу", на основе первоисточников написал для академического журнала посмертно опубликованные в 1975 году размышления "Некоторые вопросы океанско-морских операций английского и американского флотов в годы второй мировой войны".
Интересы флота для него были органически связаны с интересами родной страны. В течение одного месяца 1944 года были сформированы команды моряков для отправки в Англию за кораблями, получаемыми взамен положенной нашей стране доли трофейного итальянского флота. Напутствуя эти команды, Кузнецов сказал: "Вы отправляетесь получать не дар, а то, что нами оплачено кровью. Помните это". Запомнили все, кто принял для Северного флота эсминцы, провел их через воюющую Атлантику, воевал на них на арктических коммуникациях.
Достоинство и интересы дела, которому Кузнецов служил всю жизнь, служил сознательно с того дня, когда не стало Ленина и он почувствовал на своих плечах "груз новой ответственности", он отстаивал всюду и всегда. Глубокой осенью 1945 года, уже после Потсдама, после Хиросимы, Николай Герасимович возвращался с Дальнего Востока в Москву, срочно вызванный Ставкой. В пути в самолете он набрасывал заметки к программе океанского судостроения. Линкоры - нет, "Тирпиц", которого в конечном счете прикончила авиация, больше сковывал флот Германии, чем действовал... Крейсеры, эсминцы себя оправдали. Подводные лодки перспективны, но без поддержки надводных сил и авиации им нет оперативного простора. Авианосцы!..
Так всегда. "Ни дня без строчки". Ни дня без дела. Заметки, записные книжки, машинописные листки, выписки - следы напряженной работы. Он пишет одну за другой статьи и очерки о Л. М. Галлере, И. К. Кожанове, Р. А. Муклевиче, В. М. Орлове, В. К. Блюхере, Б. М. Шапошникове, И. В. Рогове...
Он настойчиво следовал принципам, которые приходят не из колыбели, а с годами самовоспитания, тем лучшим качествам и чертам характера, которые присущи человеческой натуре, но могут быть либо заглушены привходящими обстоятельствами, либо развиты, выращены и собственной волей, и средой.
Недавно я прочел высказывание старого каталонца, одного из крупнейших художников мировой культуры XX века Дона Пабло Казальса, "первой виолончели мира", как его называли, страстного борца против Франке, против фашизма: "В основе каждого из нас заложены порядочность и доброта. Если мы прислушаемся к себе и будем действовать в соответствии с ними - мы дадим жизни, миру то, в чем они нуждаются больше всего. Это не так сложно, хотя и требует известной храбрости. Человек должен прислушиваться к своей доброте и действовать в соответствии с ней. Достанет ли у нас мужества оставаться самими собой? Вот в этом суть".
Три сына - Виктор, Николай, Владимир - в разные периоды его жизни учились в Нахимовском и в высших военно-морских училищах. Его надежда вырастить честных, образованных, верных Родине сыновей, конечно же моряков. Но, не насилуя склонностей, - это сквозит в каждом из писем сыновьям. Без нажима, нотаций, мужской разговор в духе климата семьи, чурающейся избранности, протежирования. "Мама, - твердил Вере Николаевне младший из сыновей на крутом повороте их жизни, - не надо, чтобы отец о чем-либо просил". Отец и не просил, хотя могли это счесть гордыней. В училище однажды приехал главком, Адмирал флота Советского Союза - вахта не прозевала, возникли положенные по инструкции движения; он все отменил, сказал, что приехал к сыну отец и нет оснований для уставных церемоний, для встреч с родителями существует отведенная на то комната. Он и сыновей воспитал в убеждении, что родство не облегчает, а обязывает. Шло сокращение Вооруженных Сил. Николай писал отцу, что хочет перейти в гражданский институт. Досадно. Но помимо склонности сына к науке неотразим аргумент: "Пойми, меня наверняка оставят ради тебя, а другого, который очень хочет остаться, отчислят, и это будет несправедливо"...
Справедливость, как и порядочность, - не старание, а заповедь жизни, натура. "На редкость порядочный человек", - сказал в декабре 1974 года при прощании с Николаем Герасимовичем В. К. Коккинаки, дважды Герой Советского Союза, известный поколениям советских людей летчик-испытатель. "Верный слову" - это одна из характеристик, высказанных Ю. А. Пантелеевым. Он вспомнил, как при сложнейших обстоятельствах войны, возглавляя вывод ледоколов из Арктики через зону активного действия фашистских подводных лодок, он, Пантелеев, не отвечал на вызовы и наркома, и комфлота, молчал до прихода в Архангельск, был срочно затребован к телефону правительственной связи, выслушал гневный упрек, напомнил наркому про его устное разрешение не выходить в эфир, блюсти радиомолчание, устное, а не письменное - нарком смолк, вспомнил и внятно подтвердил: "Вы действовали правильно".
Таких отзывов много - разных лет, от разных людей, никогда ему не безразличных, будь то маршал, академик, артист, режиссер или рядовой матрос, лично знакомый и незнакомый.
Александр Михайлович Василевский, Маршал Советского Союза после кончины Н. Г. Кузнецова писал семье покойного, что он хранит постоянную память "о редкостном человеке, талантливейшем военачальнике и любимом друге Николае Герасимовиче, отдавшем все, что он мог за свою жизнь, делу укрепления, развития и победы наших славных Вооруженных Сил".
Далеко вперед ушел наш современный океанский флот: иные люди, иная техника, иное оружие, другой отсчет времени. Но была и осталась основа основ его жизни - единая для всех Вооруженных Сил - постоянная высокая боеготовность. От поколения к поколению, на каком бы уровне ни был флот, его пронизывает неразрывная революционная связь - от Октября до наших дней.
В Котласе есть улица имени Н. Г. Кузнецова. Будет, наверняка будет в морях плавать и корабль с его именем на борту.
В начале сентября 1941 года в решающие для Ленинграда дни Ставка направила Кузнецова в Ленинград. Флот, его форты, сосредоточенные на позициях от Кронштадта до Невы корабли стали огневым щитом города, крушили противника, его танки на рубеже Пулковских высот, на всем обводе замкнутого кольца. Корректировщики с кораблей, снабженные рациями, часто оказывались впереди переднего края, цепляясь за каждый вершок земли, истекая кровью, пехота изматывала врага, корректировщики оставались на нейтральной полосе, вызывая огонь корабельных орудий, по сути, на себя. Это позже, когда враг вынужден был перейти к обороне, флот создал на вершине эллинга судостроительного завода имени Жданова общий корректировочный пост, где работала под огнем группа флагманского корректировщика КБФ Николая Николаевича Ротинова, до войны преподавателя корабельной артиллерии в училище Фрунзе. А в сентябре, когда враг еще не потерял надежду захватить и уничтожить Ленинград в бою, а не голодом, дальнобойная артиллерия кораблей вела огонь по площадям на подступах к городу, выполняя заявки армии с помощью своих радистов-корректировщиков. Крейсер "Максим Горький" вел огонь из Торгового порта, залечивал ранения, получаемые в бою с фашистской артиллерией и авиацией, менял пристрелянные противником позиции и снова бил из своих скорострельных мощных орудий. Этот корабль, достроенный перед самой войной, перенес во вторую ночь войны тяжкую травму: прикрывая в районе острова Хийумаа минные постановки, производимые нашими кораблями, он сам подорвался на минах фашистов, очевидно магнитных, потерял носовую часть, но смог, искусно заделав переборки в месте ранения, своим ходом, хоть и ограниченным, дойти под охраной других кораблей до Кронштадта. Там силами экипажа, кронштадтских и ленинградских рабочих в сжатый срок крейсер был восстановлен, строитель его корпуса инженер А. С. Монахов приделал ему носовую часть с форштевнем от недостроенного корабля нового проекта. И вот крейсер, приняв боезапас, пришел из Кронштадта в Ленинград и вел огонь по Пулковским высотам. В эти дни на крейсер пришел нарком. Командир корабля А. Н. Петров-первый, его старый знакомый, взволнованно спросил Кузнецова: "Николая Герасимович! Мне приказано на случай прорыва врага приготовить корабль к взрыву. Куда я дену команду? Я должен буду уйти вместе с экипажем на берег воевать, а у меня уже все винтовки забрали. Нам, говорят, шлют сапоги союзники. Нам винтовки нужны!" Нарком тяжело вздохнул: "Без сапог тоже воевать нельзя. Вот враг налегке пришел, думал за месяц справиться, поглядим, какой он будет зимой. Потерпи. Считай, что не придется тебе сходить с корабля. А стрелковое оружие сейчас морской пехоте вот как необходимо", - и провел ребром ладони по горлу.
Маршал В. И. Чуйков так писал о моряках Волжской военной флотилии, об их роли под Сталинградом: "...если бы их не было, возможно, 62-я армия погибла бы без боеприпасов и без продовольствия и не выполнила бы своей задачи". Но флотилия не только держала переправы, живой мост между левым и правым берегами, она и во время Сталинградской битвы и после нее сохраняла нашу главную нефтяную коммуникацию, питающую бакинской нефтью фронты и флоты. После катастрофы под Сталинградом фашисты, решив парализовать волжскую коммуникацию, сформировали минно-заградительную авиаэскадру из хейнкелей и юнкерсов. Днем их самолеты фиксировали движение судов вверх по реке, ночью массированно ставили магнитные и акустические мины. Рвались на минах баржи, пылала залитая нефтью река, возникали пробки, скопления судов с горючим в низовьях Волги. Ставка приказала Кузнецову ликвидировать опасность в преддверии решающего удара по врагу на Орловско-Курском направлении.
"Три наркома, Н. Г. Кузнецов, морского флота - П. П. Ширшов и речного 3. А. Шашков, вылетели на самолете ВМФ в Сталинград, - рассказывал мне Н. И. Шибаев, в то время начальник минно-торпедного управления. - Новым командующим Ставка назначила контр-адмирала Пантелеева... Наркомы по-фронтовому определили характер взаимодействия военных моряков, моряков гражданских и речников на этом волжском стратегическом направлении: круглосуточное наблюдение за рекой, мобилизация всех железных барж в качестве тралов против магнитных и акустических мин и буксиров - в качестве тральщиков для бригад траления, проводка караванов. Началась круглосуточная боевая работа. Нарком вскоре поручил мне проверить бдительность постов наблюдения за рекой и воздухом. Ночью на глиссере я шел от поста к посту. Мотор сильно мешал, но все же я услышал - летит самолет. Отметил: слева по борту метрах в тридцати всплеск, самое время проверить пост. Вышел на берег у большого селения. На посту старик - в сапогах с галошами, в ватнике. Волжский бакенщик, всю жизнь навешивал по ночам на фарватере фонари. Что, спрашиваю, нового на реке? А вот, говорит, самолет прошел. Куда? Показывает: пересек зеркало реки и сбросил мину. А направление? Волга-то широка. Покажу, говорит, и направление. Мы ж этим бакенщикам не смогли приборов дать, не было. Вышел он из положения. Показывает мне на большой круг, в центре луночка, по окружности вбиты колышки, ложись, говорит, адмирал, вот сюда, мы с тобой росту равного, где колышка нет, там и направление. Оказывается, радиус круга - его рост: услышав звук самолета, он ложится, ноги в луночку, лицо - на реку. Где мина упала, в том направлении и колышек выдернут, старик же, как стрелка, вращается за самолетом. И ведь все совпало точно. Доложил об этом наркому, он приказал Пантелееву: бакенщика наградить, а его выдумку - хоть и примитивную, но верную - распространить на все посты".
Появилась карта миноопасных мест на фарватере, началось успешное траление, ежедневно флотилия докладывала в ГМШ обстановку на реке. За движением нефтяных барж постоянно следила Ставка. Нарком уже собирался вернуться в Москву, когда утром начальник штаба флотилии В. В. Григорьев доложил, что на мине взорвалась канонерская лодка - старый колесный пароход. Сила взрыва полутонной немецкой мины на мелководье была колоссальной, это место было протралено десять раз, взорвалась мина на одиннадцатый раз. Она оказалась большой кратности действия. Командующий растерялся: это была первая при нем потеря. Кузнецов, заметив его состояние, сказал: "Слушайте, Пантелеев! Вы думали, что, раз вы вступили в командование, корабли сразу перестанут подрываться? Это более чем наивно. Надо быстрее создавать надежную систему траления". Нарком и его помощники уехали, когда все наладилось и поток горючего шел бесперебойно.
Руководство воюющим флотом, организация взаимодействия со всеми видами вооруженных сил были делом сложным, нелегким, особенно в первый период войны, когда по сложившимся обстоятельствам флоты были оперативно подчинены фронтам, иногда армиям. Наркому, Главному штабу приходилось через Ставку регулировать взаимоотношения, чтобы флот мог удовлетворять и потребности сухопутных сил, и столь же насущные для войны потребности действий на море, решать специфически флотские задачи, которые ставила Ставка. Главный штаб, командование флотами и флотилиями и стоявший во главе ВМФ нарком и здесь выдержали испытание. Сумел ли нарком создать "коллектив добросовестных людей"? Сумел - и на флотах, и в центре. Коллектив, объединенный не крышами зданий, не только приказами - единомыслием. Сумел сохранить стабильность, несменяемость управления. "Я же с ними со всеми работал! - сказал мне однажды Николай Герасимович, беседуя о достоинствах и слабостях соратников по войне. - И никого не отдал". Дружно, согласно работал с Иваном Васильевичем Роговым, начальником ГлавПУРа ВМФ, так же как и Кузнецов, членом ЦК партии, человеком суровым, храбрым, неутомимым, кристально честным и беспощадным к любому нарушению долга и морали.
Не хочу идеализировать человека, о котором пишу, да и он этого не желал. Его заслуги оценены многими наградами. Впереди долгие годы безупречной службы и упорного труда за письменным столом во имя безопасности государства. "Чтобы были сделаны выводы". К этому труду он относился щепетильно и внимательно прислушивался к мнению соратников. "В Вашем письме я нашел кроме изложения фактов и советов, на что нужно обратить внимание, довольно юмора, а иногда и "шпилек" в адрес автора, - писал он однажды. - Но все это считаю оправданным. Обычное хвалебное письмо (которому я знаю цену) мне пользы не приносит, а суровая, хотя и неприятная, критика позволит улучшить книгу. Сегодня же собираюсь работать над нанесенными мне побоями. Но болезнь излечима"... Но на своем стоял. "О роли наркомата, - писал он в другом письме, - тебе известно, что было именно так, как я пишу, а не иначе. Это особенно справедливо для первого периода войны. Мне никак нельзя уклоняться от истины и писать, что я все знал своевременно"...
Когда листаешь опубликованное Николаем Герасимовичем, удивляет, как много им написано о войне, ее уроках, опыте и вообще о флоте и людях флота, неожиданно много. Помимо четырех книг, переведенных на многие иностранные языки, он писал об участии моряков в обороне Москвы, о роли флота в борьбе за Ленинград, Ладожской флотилии на "Дороге жизни", моряках в Сталинградской битве, северных морских конвоях, принципиальных вопросах организации флотов и руководстве ими в Великую Отечественную войну; о Ялтинской и Потсдамской конференциях, в которых участвовал как главком ВМФ СССР, о завершающем этапе войны против японского милитаризма, войны, во время которой Кузнецов как член Ставки Верховного Главнокомандования был заместителем маршала Василевского и координировал с сухопутными силами на Дальнем Востоке действия Тихоокеанского флота и Амурской флотилии; о национально-революционной борьбе республиканского флота Испании; даже сложно перечислить все напечатанное им в журналах "Новая и новейшая история", "Вопросы истории", "Военно-исторический", "Международная жизнь", "Морской сборник", "Октябрь", "Нева", "Новое время", в сборниках Академии наук СССР и Воениздата. Про Николая Герасимовича никак не скажешь, что он был в отставке. Он жил с флотом и продолжал служить флоту, сумел изучить английский язык настолько, что переводил специальные статьи для ряда военных журналов, редактировал и снабдил предисловием книгу о разгроме конвоя "PQ-17", перевел книгу Джеймса Калверта "Подо льдом к полюсу", на основе первоисточников написал для академического журнала посмертно опубликованные в 1975 году размышления "Некоторые вопросы океанско-морских операций английского и американского флотов в годы второй мировой войны".
Интересы флота для него были органически связаны с интересами родной страны. В течение одного месяца 1944 года были сформированы команды моряков для отправки в Англию за кораблями, получаемыми взамен положенной нашей стране доли трофейного итальянского флота. Напутствуя эти команды, Кузнецов сказал: "Вы отправляетесь получать не дар, а то, что нами оплачено кровью. Помните это". Запомнили все, кто принял для Северного флота эсминцы, провел их через воюющую Атлантику, воевал на них на арктических коммуникациях.
Достоинство и интересы дела, которому Кузнецов служил всю жизнь, служил сознательно с того дня, когда не стало Ленина и он почувствовал на своих плечах "груз новой ответственности", он отстаивал всюду и всегда. Глубокой осенью 1945 года, уже после Потсдама, после Хиросимы, Николай Герасимович возвращался с Дальнего Востока в Москву, срочно вызванный Ставкой. В пути в самолете он набрасывал заметки к программе океанского судостроения. Линкоры - нет, "Тирпиц", которого в конечном счете прикончила авиация, больше сковывал флот Германии, чем действовал... Крейсеры, эсминцы себя оправдали. Подводные лодки перспективны, но без поддержки надводных сил и авиации им нет оперативного простора. Авианосцы!..
Так всегда. "Ни дня без строчки". Ни дня без дела. Заметки, записные книжки, машинописные листки, выписки - следы напряженной работы. Он пишет одну за другой статьи и очерки о Л. М. Галлере, И. К. Кожанове, Р. А. Муклевиче, В. М. Орлове, В. К. Блюхере, Б. М. Шапошникове, И. В. Рогове...
Он настойчиво следовал принципам, которые приходят не из колыбели, а с годами самовоспитания, тем лучшим качествам и чертам характера, которые присущи человеческой натуре, но могут быть либо заглушены привходящими обстоятельствами, либо развиты, выращены и собственной волей, и средой.
Недавно я прочел высказывание старого каталонца, одного из крупнейших художников мировой культуры XX века Дона Пабло Казальса, "первой виолончели мира", как его называли, страстного борца против Франке, против фашизма: "В основе каждого из нас заложены порядочность и доброта. Если мы прислушаемся к себе и будем действовать в соответствии с ними - мы дадим жизни, миру то, в чем они нуждаются больше всего. Это не так сложно, хотя и требует известной храбрости. Человек должен прислушиваться к своей доброте и действовать в соответствии с ней. Достанет ли у нас мужества оставаться самими собой? Вот в этом суть".
Три сына - Виктор, Николай, Владимир - в разные периоды его жизни учились в Нахимовском и в высших военно-морских училищах. Его надежда вырастить честных, образованных, верных Родине сыновей, конечно же моряков. Но, не насилуя склонностей, - это сквозит в каждом из писем сыновьям. Без нажима, нотаций, мужской разговор в духе климата семьи, чурающейся избранности, протежирования. "Мама, - твердил Вере Николаевне младший из сыновей на крутом повороте их жизни, - не надо, чтобы отец о чем-либо просил". Отец и не просил, хотя могли это счесть гордыней. В училище однажды приехал главком, Адмирал флота Советского Союза - вахта не прозевала, возникли положенные по инструкции движения; он все отменил, сказал, что приехал к сыну отец и нет оснований для уставных церемоний, для встреч с родителями существует отведенная на то комната. Он и сыновей воспитал в убеждении, что родство не облегчает, а обязывает. Шло сокращение Вооруженных Сил. Николай писал отцу, что хочет перейти в гражданский институт. Досадно. Но помимо склонности сына к науке неотразим аргумент: "Пойми, меня наверняка оставят ради тебя, а другого, который очень хочет остаться, отчислят, и это будет несправедливо"...
Справедливость, как и порядочность, - не старание, а заповедь жизни, натура. "На редкость порядочный человек", - сказал в декабре 1974 года при прощании с Николаем Герасимовичем В. К. Коккинаки, дважды Герой Советского Союза, известный поколениям советских людей летчик-испытатель. "Верный слову" - это одна из характеристик, высказанных Ю. А. Пантелеевым. Он вспомнил, как при сложнейших обстоятельствах войны, возглавляя вывод ледоколов из Арктики через зону активного действия фашистских подводных лодок, он, Пантелеев, не отвечал на вызовы и наркома, и комфлота, молчал до прихода в Архангельск, был срочно затребован к телефону правительственной связи, выслушал гневный упрек, напомнил наркому про его устное разрешение не выходить в эфир, блюсти радиомолчание, устное, а не письменное - нарком смолк, вспомнил и внятно подтвердил: "Вы действовали правильно".
Таких отзывов много - разных лет, от разных людей, никогда ему не безразличных, будь то маршал, академик, артист, режиссер или рядовой матрос, лично знакомый и незнакомый.
Александр Михайлович Василевский, Маршал Советского Союза после кончины Н. Г. Кузнецова писал семье покойного, что он хранит постоянную память "о редкостном человеке, талантливейшем военачальнике и любимом друге Николае Герасимовиче, отдавшем все, что он мог за свою жизнь, делу укрепления, развития и победы наших славных Вооруженных Сил".
Далеко вперед ушел наш современный океанский флот: иные люди, иная техника, иное оружие, другой отсчет времени. Но была и осталась основа основ его жизни - единая для всех Вооруженных Сил - постоянная высокая боеготовность. От поколения к поколению, на каком бы уровне ни был флот, его пронизывает неразрывная революционная связь - от Октября до наших дней.
В Котласе есть улица имени Н. Г. Кузнецова. Будет, наверняка будет в морях плавать и корабль с его именем на борту.