Страница:
– Прошу прощения, – смутился Шувалов. – Аглая, позволь представить моего товарища – Юрия Константиновича Малютина. Вместе с ним мы сейчас заняты одним делом… Я не могу сообщить тебе всех подробностей. Это нечто вроде частного сыска. Поверь, я никак не ожидал, что из-за меня ты окажешься в столь опасном положении.
Но женщина, казалось, совсем не слышала обращенных к ней слов. Она не мигая смотрела на Малютина, и в ее глазах читался такой восторг, что пришла очередь смутиться Юрию.
– Аглая, – с какой-то странной интонацией произнесла она свое имя, протягивая руку для поцелуя. И, когда молодой человек склонил голову, вдруг выкрикнула с явной истеричностью: – Вы мой спаситель! Вы пришли мне на помощь, когда я совсем отчаялась. Вы, мой герой, поразили того негодяя, который издевался, мучил меня, грозил смертью! И теперь он лежит там, поверженный вашей мужественной рукой… О, как это было великолепно! Позвольте мне, мой рыцарь, быть подле вас…
Внезапно ее стали сотрясать рыдания, сквозь которые доносились бессвязные обрывки фраз «Петр струсил… угождал ему… делал все, что он велел… отдал меня на растерзание… вы… спасли…» Не помня себя, она спрятала лицо на груди Малютина. Тот застыл, растерянно разведя руки в стороны и беспомощно глядя на Шувалова. Так они обменивались паническими взглядами, пока Юрий, опомнившись, не приказал:
– Воды! Вон, рядом с тобой на столике графин. Поищи в буфете, кажется, там были успокоительные капли.
Полчаса спустя в столовой, куда они в конце концов переместились, стоял устойчивый запах валерьянки. Аглая, пришедшая в себя, сидела за столом, комкая мокрый платок. От настойчивых предложений занять одну из спален, чтобы отдохнуть после пережитых волнений, она наотрез отказалась. Не отводя взора от Малютина, она слушала рассказ о том, как ему удалось прийти на помощь и разрушить козни Блюмкина. Поглядывая на благодарную слушательницу сквозь дым папиросы, Юрий повел свой рассказ с того момента, когда ему удалось перебраться через ограду особняка Калитникова:
– Соскользнул я по ветке в соседний двор, пробежал, перемахнул через следующий забор. Во втором по счету дворе взобрался на сарай и с его крыши без труда спустился прямиком в Сивцев Вражек. Прислушался – погоня где-то позади свистками исходит. В общем, без особых помех я добрался до одной городской усадьбы. Как полагается воспитанному человеку, позвонил в дверь флигеля. Его обитатели открыли, узнали меня, приняли тепло. Только мы с милейшим Фомой Каллистратовичем сели чаевничать, ожил телефон. Слушая крики милицейских чинов, мы получили полное представление об итогах побоища. Трое анархистов были убиты, один найден в библиотеке лежащим без чувств. Двое бежали: один – предположительно главарь – воспользовавшись мотором хозяина, другой – через ограду с противоположной стороны дома.
Рассказчик усмехнулся, сделал правой рукой неопределенный жест, отчего пепел с папиросы упал на пол. Не заметив этого, Малютин увлеченно продолжил:
– Во время перестрелки ранены четы ре милиционера; еще один фараон сломал ногу, неудачно спрыгнув с забора. В списке безвозвратных потерь оказались два стража порядка и, увы, сам хозяин дома. Примерно с полчаса продолжался этот трезвон, затем все стихло. Но только я собрался уходить, как началось самое интересное. Из особняка какой-то мужчина – как теперь полагаю, господин Блюмкин – связался по телефону с неким Авелем Сергеевичем. Что характерно, услышав это имя, старый филер затрепетал, словно ему уже зачитали смертный приговор, но пересилил себя и отводную трубку не бросил. Вот что значит – старая школа!
– Не может быть! – удивленно вскинул
брови поручик. – Неужели Самсонов?!
– Именно так! Имя редкое, а носит его начальник московского отделения Комитета общественной безопасности! – объявил Юрий. – Разбуженный среди ночи абонент не стал пенять на неурочный час, а самым внимательным образом выслушал подробный доклад о произошедшем. Когда зашла речь о пропаже листов из гроссбуха, да еще с упоминанием об упущенном милиционерами поручике, Самсонов очень расстроился. Исчерпав запас обидных для собеседника слов, он приказал любой ценой исправить положение. На другом конце линии его уверили, что все будет в порядке, поскольку под рукой имеется хорошее средство воздействия на строптивого контрразведчика. Разъединившись с номером начальника, Блюмкин телефонировал в другое место и велел срочно доставить в особняк госпожу Щетинину.
Аглая вздрогнула и прикусила губу; по бледному лицу девушки пробежала тень от неприятных воспоминаний. Однако она справилась с собой и даже попыталась улыбнуться в ответ на встревоженный взгляд Малютина. Удостоверившись, что продолжения истерики не предвидится, он повел рассказ дальше:
– Какое-то время ничего не происходило. Честно говоря, меня стали терзать сомнения, правильно ли делаю, что сижу в тихом уголке, не предпринимая активных действий. Я пытался связаться с твоей квартирой, но безуспешно. Помог мне преодолеть волнение Блюмкин, когда вызвал станцию и назвал барышне номер твоего домашнего телефона. В ту минуту я понял, что по-прежнему нахожусь в самом нужном месте. Эта мысль скрасила дальнейшее ожидание. Когда в особняк позвонили и сообщили комитетчику о возвращении объекта домой, я был почти уверен, что речь идет о тебе. Ваш драматический диалог с Блюмкиным подтвердил мою догадку. После этого я уже точно знал, как действовать.
– Почему же ты сразу не пришел на помощь? – спросил Петр.
– Мне пришлось выждать, не отдаст ли твой противник новых распоряжений по телефону, не вызовет ли подмогу, – ответил Юрий. – Хотелось, знаешь ли, убедиться в правильности другого предположения. Дело в том, что пока я слушал разговор комитетчиков, у меня возникло стойкое убеждение в неофициальном характере операции, проводимой Блюмкиным. Ты сам офицер, поэтому понимаешь разницу между приказом и просьбой начальника. Судя по оттенкам речи Самсонова, его подчиненный действовал в рамках последнего варианта. Убедившись, что из особняка не последовало приказа о подтягивании резервов, я вызвал Фефе, благо он вернулся домой, и поспешил к месту событий. Несколько минут пришлось потратить на часового, стоявшего, кстати, у ворот в одиночестве. Это подтвердило мое предположение, что комитетчик старался не привлекать к делу лишних людей. Пока осмотрел дом в поисках его помощников, пока с величайшей осторожностью просачивался в библиотеку, время и прошло.
Он снова закурил. Неожиданно Аглая протянула руку к его портсигару, достала папиросу, требовательно взглянула на Малютина. Тому ничего не оставалось делать, как зажечь спичку. Женщина неумело прикурила и тут же закашлялась, но все-таки папиросу не бросила. Восстановив дыхание, она сделала еще одну, более осторожную попытку затянуться, и это ей удалось. Довольная результатом, спросила:
– Юрий, а почему вы не выстрелили в того негодяя?
– Пусть он трижды подлец, но я не мог стрелять в спину, – смущенно улыбнувшись, пожал плечами Малютин. – К тому же, его пистолет был все время нацелен на вас. Если бы я просто кинулся, боюсь, он успел бы выстрелить, поэтому пришлось заставить его отвести оружие в сторону. Хотя я двигался, как черепаха, зато совершенно бесшумно, поэтому сумел сделать все, как было задумано. Опять же повезло, что на столике оказалась книга подходящего веса. Судя по тому, что мы все сидим здесь в добром здравии, моя затея удалась.
Аглая сделала новую несильную затяжку и продолжила расспросы:
– Какие бумаги сжег Петр по требованию того человека? И почему речь зашла о Комитете общественной безопасности? Я что, угодила в историю, где замешана политика?
– Мне кажется, такой прелестной барышне не следует забивать себе голову разного рода пустяками, – сказал штабс-капитан, присовокупляя к словам обворожительную улыбку. – Довольно того, что вам больше ничто не угрожает. Исходя из этого, я вам настоятельно советую поскорее лечь спать. А когда проснетесь, мы сможем, если захотите, прогуляться в парке, покататься на лодке, пообедать в ресторации. Честное слово, Аглая, вы должны бережнее относиться к своей красоте.
Без возражений Аглая встала из-за стола, положила дымившуюся папиросу в пепельницу, тихим голосом попросила:
– Юрий, покажите, пожалуйста, где моя спальня.
Когда спустя некоторое время Малютин вернулся в гостиную, на его лице читалось явное смущение. Несколько раз в задумчивости пройдясь по комнате, он, наконец, сел на стул, посмотрел на Шувалова, как будто хотел что-то спросить, но в последний момент отвел глаза. Тогда поручик, раздосадованный этими метаниями, сам нарушил тягостное молчание:
– Может, ты все-таки поведаешь мне, почему мы оказались в этом доме?
– Конечно! – ответил Юрий, почему-то радуясь вопросу. – Когда ты поехал домой, меня вдруг кольнуло: а вдруг по какой-то случайности дело пойдет не так, как мы задумали. Вдруг нам понадобится убежище, где можно было бы отсидеться в случае опасности. Тут вспомнились твои слова о достоинствах этого дома в качестве конспиративной квартиры. Я немедленно связался с домовладелицей и застал ее в расстроенных чувствах. Выяснилось, что история с анархистами ввергла ее в безутешное горе: жильцы бежали, милиция в доме нашла покойника, надо подыскивать новых клиентов, да где их взять в конце сезона. К тому же боязно – вдруг тоже окажутся тайными злодеями.
– Это все интересно, но с такими подробностями ты до полудня не завершишь свою повесть, – нетерпеливо заметил Шувалов, которого начало неудержимо клонить в сон. – Изволь рассказывать покороче.
– Хорошо, буду краток, – заверил Малютин. – После пылких уверений в порядочности моего дядюшки, для которого я хлопотал, госпожа Асякритова согласилась с ним увидеться. Особенно ее привлекло то обстоятельство, что мой родственник из бывших полициантов. Все-таки гарантия, что не мазурик или душегуб с большой дороги. Он ей понравился с первого взгляда, и этот дом оказался в нашем распоряжении.
– Постой, какой дядя-полицейский? Совсем заморочил мне голову!
– Вот видишь, – назидательно сказал штабс-капитан, – если заставить кого-то рассказывать, перескакивая с пятое на десятое, то слушатель ничего не поймет. На деле все очень просто. Я поехал на переговоры вместе с Голиафом, выдав его за дядю. При виде нашего героя сомнения Капитолины Васильевны рассеялись в одно мгновение. Более того, вспоминая восхищенные взгляды, которыми она наградила доблестного вахмистра, полагаю, встреча эта может иметь романтическое продолжение.
– Ты великий стратег! Прими мои поздравления, – сказал Петр, поднимаясь со стула. – Наша армия потеряла в твоем лице талантливого полководца. Когда покончим с этим делом, напишу военному министру подробную записку, где буду требовать назначения тебя начальником генштаба. А перед этим позволь мне соснуть пару часиков, поскольку в девять я должен быть в заведении господина Каца.
– Неужели несмотря на то, что в твоих руках были подлинные страницы из дневника, ты решил действовать по первоначальному плану? – обрадованно спросил Малютин. – Это значит…
– Да, мой дорогой соратник, это значит, наш частный сыск практически закончен, – сонным голосом пробормотал контрразведчик. – А ты думал, я битый час просто так гулял по ночному городу? Нет, фотограф Кац оказался верен данному слову и терпеливо ждал меня. Если господь по-прежнему не оставит нас своими милостями, то сегодня утром я получу готовые фотокопии Калитниковских записок и сразу передам их Гучкову. На время моего отсутствия охраняй Аглаю от всех случайностей. А теперь, пожалуйста, погаси свет.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Но женщина, казалось, совсем не слышала обращенных к ней слов. Она не мигая смотрела на Малютина, и в ее глазах читался такой восторг, что пришла очередь смутиться Юрию.
– Аглая, – с какой-то странной интонацией произнесла она свое имя, протягивая руку для поцелуя. И, когда молодой человек склонил голову, вдруг выкрикнула с явной истеричностью: – Вы мой спаситель! Вы пришли мне на помощь, когда я совсем отчаялась. Вы, мой герой, поразили того негодяя, который издевался, мучил меня, грозил смертью! И теперь он лежит там, поверженный вашей мужественной рукой… О, как это было великолепно! Позвольте мне, мой рыцарь, быть подле вас…
Внезапно ее стали сотрясать рыдания, сквозь которые доносились бессвязные обрывки фраз «Петр струсил… угождал ему… делал все, что он велел… отдал меня на растерзание… вы… спасли…» Не помня себя, она спрятала лицо на груди Малютина. Тот застыл, растерянно разведя руки в стороны и беспомощно глядя на Шувалова. Так они обменивались паническими взглядами, пока Юрий, опомнившись, не приказал:
– Воды! Вон, рядом с тобой на столике графин. Поищи в буфете, кажется, там были успокоительные капли.
Полчаса спустя в столовой, куда они в конце концов переместились, стоял устойчивый запах валерьянки. Аглая, пришедшая в себя, сидела за столом, комкая мокрый платок. От настойчивых предложений занять одну из спален, чтобы отдохнуть после пережитых волнений, она наотрез отказалась. Не отводя взора от Малютина, она слушала рассказ о том, как ему удалось прийти на помощь и разрушить козни Блюмкина. Поглядывая на благодарную слушательницу сквозь дым папиросы, Юрий повел свой рассказ с того момента, когда ему удалось перебраться через ограду особняка Калитникова:
– Соскользнул я по ветке в соседний двор, пробежал, перемахнул через следующий забор. Во втором по счету дворе взобрался на сарай и с его крыши без труда спустился прямиком в Сивцев Вражек. Прислушался – погоня где-то позади свистками исходит. В общем, без особых помех я добрался до одной городской усадьбы. Как полагается воспитанному человеку, позвонил в дверь флигеля. Его обитатели открыли, узнали меня, приняли тепло. Только мы с милейшим Фомой Каллистратовичем сели чаевничать, ожил телефон. Слушая крики милицейских чинов, мы получили полное представление об итогах побоища. Трое анархистов были убиты, один найден в библиотеке лежащим без чувств. Двое бежали: один – предположительно главарь – воспользовавшись мотором хозяина, другой – через ограду с противоположной стороны дома.
Рассказчик усмехнулся, сделал правой рукой неопределенный жест, отчего пепел с папиросы упал на пол. Не заметив этого, Малютин увлеченно продолжил:
– Во время перестрелки ранены четы ре милиционера; еще один фараон сломал ногу, неудачно спрыгнув с забора. В списке безвозвратных потерь оказались два стража порядка и, увы, сам хозяин дома. Примерно с полчаса продолжался этот трезвон, затем все стихло. Но только я собрался уходить, как началось самое интересное. Из особняка какой-то мужчина – как теперь полагаю, господин Блюмкин – связался по телефону с неким Авелем Сергеевичем. Что характерно, услышав это имя, старый филер затрепетал, словно ему уже зачитали смертный приговор, но пересилил себя и отводную трубку не бросил. Вот что значит – старая школа!
– Не может быть! – удивленно вскинул
брови поручик. – Неужели Самсонов?!
– Именно так! Имя редкое, а носит его начальник московского отделения Комитета общественной безопасности! – объявил Юрий. – Разбуженный среди ночи абонент не стал пенять на неурочный час, а самым внимательным образом выслушал подробный доклад о произошедшем. Когда зашла речь о пропаже листов из гроссбуха, да еще с упоминанием об упущенном милиционерами поручике, Самсонов очень расстроился. Исчерпав запас обидных для собеседника слов, он приказал любой ценой исправить положение. На другом конце линии его уверили, что все будет в порядке, поскольку под рукой имеется хорошее средство воздействия на строптивого контрразведчика. Разъединившись с номером начальника, Блюмкин телефонировал в другое место и велел срочно доставить в особняк госпожу Щетинину.
Аглая вздрогнула и прикусила губу; по бледному лицу девушки пробежала тень от неприятных воспоминаний. Однако она справилась с собой и даже попыталась улыбнуться в ответ на встревоженный взгляд Малютина. Удостоверившись, что продолжения истерики не предвидится, он повел рассказ дальше:
– Какое-то время ничего не происходило. Честно говоря, меня стали терзать сомнения, правильно ли делаю, что сижу в тихом уголке, не предпринимая активных действий. Я пытался связаться с твоей квартирой, но безуспешно. Помог мне преодолеть волнение Блюмкин, когда вызвал станцию и назвал барышне номер твоего домашнего телефона. В ту минуту я понял, что по-прежнему нахожусь в самом нужном месте. Эта мысль скрасила дальнейшее ожидание. Когда в особняк позвонили и сообщили комитетчику о возвращении объекта домой, я был почти уверен, что речь идет о тебе. Ваш драматический диалог с Блюмкиным подтвердил мою догадку. После этого я уже точно знал, как действовать.
– Почему же ты сразу не пришел на помощь? – спросил Петр.
– Мне пришлось выждать, не отдаст ли твой противник новых распоряжений по телефону, не вызовет ли подмогу, – ответил Юрий. – Хотелось, знаешь ли, убедиться в правильности другого предположения. Дело в том, что пока я слушал разговор комитетчиков, у меня возникло стойкое убеждение в неофициальном характере операции, проводимой Блюмкиным. Ты сам офицер, поэтому понимаешь разницу между приказом и просьбой начальника. Судя по оттенкам речи Самсонова, его подчиненный действовал в рамках последнего варианта. Убедившись, что из особняка не последовало приказа о подтягивании резервов, я вызвал Фефе, благо он вернулся домой, и поспешил к месту событий. Несколько минут пришлось потратить на часового, стоявшего, кстати, у ворот в одиночестве. Это подтвердило мое предположение, что комитетчик старался не привлекать к делу лишних людей. Пока осмотрел дом в поисках его помощников, пока с величайшей осторожностью просачивался в библиотеку, время и прошло.
Он снова закурил. Неожиданно Аглая протянула руку к его портсигару, достала папиросу, требовательно взглянула на Малютина. Тому ничего не оставалось делать, как зажечь спичку. Женщина неумело прикурила и тут же закашлялась, но все-таки папиросу не бросила. Восстановив дыхание, она сделала еще одну, более осторожную попытку затянуться, и это ей удалось. Довольная результатом, спросила:
– Юрий, а почему вы не выстрелили в того негодяя?
– Пусть он трижды подлец, но я не мог стрелять в спину, – смущенно улыбнувшись, пожал плечами Малютин. – К тому же, его пистолет был все время нацелен на вас. Если бы я просто кинулся, боюсь, он успел бы выстрелить, поэтому пришлось заставить его отвести оружие в сторону. Хотя я двигался, как черепаха, зато совершенно бесшумно, поэтому сумел сделать все, как было задумано. Опять же повезло, что на столике оказалась книга подходящего веса. Судя по тому, что мы все сидим здесь в добром здравии, моя затея удалась.
Аглая сделала новую несильную затяжку и продолжила расспросы:
– Какие бумаги сжег Петр по требованию того человека? И почему речь зашла о Комитете общественной безопасности? Я что, угодила в историю, где замешана политика?
– Мне кажется, такой прелестной барышне не следует забивать себе голову разного рода пустяками, – сказал штабс-капитан, присовокупляя к словам обворожительную улыбку. – Довольно того, что вам больше ничто не угрожает. Исходя из этого, я вам настоятельно советую поскорее лечь спать. А когда проснетесь, мы сможем, если захотите, прогуляться в парке, покататься на лодке, пообедать в ресторации. Честное слово, Аглая, вы должны бережнее относиться к своей красоте.
Без возражений Аглая встала из-за стола, положила дымившуюся папиросу в пепельницу, тихим голосом попросила:
– Юрий, покажите, пожалуйста, где моя спальня.
Когда спустя некоторое время Малютин вернулся в гостиную, на его лице читалось явное смущение. Несколько раз в задумчивости пройдясь по комнате, он, наконец, сел на стул, посмотрел на Шувалова, как будто хотел что-то спросить, но в последний момент отвел глаза. Тогда поручик, раздосадованный этими метаниями, сам нарушил тягостное молчание:
– Может, ты все-таки поведаешь мне, почему мы оказались в этом доме?
– Конечно! – ответил Юрий, почему-то радуясь вопросу. – Когда ты поехал домой, меня вдруг кольнуло: а вдруг по какой-то случайности дело пойдет не так, как мы задумали. Вдруг нам понадобится убежище, где можно было бы отсидеться в случае опасности. Тут вспомнились твои слова о достоинствах этого дома в качестве конспиративной квартиры. Я немедленно связался с домовладелицей и застал ее в расстроенных чувствах. Выяснилось, что история с анархистами ввергла ее в безутешное горе: жильцы бежали, милиция в доме нашла покойника, надо подыскивать новых клиентов, да где их взять в конце сезона. К тому же боязно – вдруг тоже окажутся тайными злодеями.
– Это все интересно, но с такими подробностями ты до полудня не завершишь свою повесть, – нетерпеливо заметил Шувалов, которого начало неудержимо клонить в сон. – Изволь рассказывать покороче.
– Хорошо, буду краток, – заверил Малютин. – После пылких уверений в порядочности моего дядюшки, для которого я хлопотал, госпожа Асякритова согласилась с ним увидеться. Особенно ее привлекло то обстоятельство, что мой родственник из бывших полициантов. Все-таки гарантия, что не мазурик или душегуб с большой дороги. Он ей понравился с первого взгляда, и этот дом оказался в нашем распоряжении.
– Постой, какой дядя-полицейский? Совсем заморочил мне голову!
– Вот видишь, – назидательно сказал штабс-капитан, – если заставить кого-то рассказывать, перескакивая с пятое на десятое, то слушатель ничего не поймет. На деле все очень просто. Я поехал на переговоры вместе с Голиафом, выдав его за дядю. При виде нашего героя сомнения Капитолины Васильевны рассеялись в одно мгновение. Более того, вспоминая восхищенные взгляды, которыми она наградила доблестного вахмистра, полагаю, встреча эта может иметь романтическое продолжение.
– Ты великий стратег! Прими мои поздравления, – сказал Петр, поднимаясь со стула. – Наша армия потеряла в твоем лице талантливого полководца. Когда покончим с этим делом, напишу военному министру подробную записку, где буду требовать назначения тебя начальником генштаба. А перед этим позволь мне соснуть пару часиков, поскольку в девять я должен быть в заведении господина Каца.
– Неужели несмотря на то, что в твоих руках были подлинные страницы из дневника, ты решил действовать по первоначальному плану? – обрадованно спросил Малютин. – Это значит…
– Да, мой дорогой соратник, это значит, наш частный сыск практически закончен, – сонным голосом пробормотал контрразведчик. – А ты думал, я битый час просто так гулял по ночному городу? Нет, фотограф Кац оказался верен данному слову и терпеливо ждал меня. Если господь по-прежнему не оставит нас своими милостями, то сегодня утром я получу готовые фотокопии Калитниковских записок и сразу передам их Гучкову. На время моего отсутствия охраняй Аглаю от всех случайностей. А теперь, пожалуйста, погаси свет.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Снова перестук колес и ритмичное покачивание спального вагона. Слегка позвякивают чайные ложечки в пустых стаканах. После двухминутной стоянки в Симферополе курьерский без остановок мчался к конечному пункту. Промелькнули и остались позади станции Бахчисарай, Бельбек, Мекензиевы горы. Совсем скоро поезд вырвется из тоннеля, и пассажиры радостно прильнут к окнам, любуясь видом Северной бухты.
Впрочем, у полковника Артемьева придорожные пейзажи не вызывали ни малейшего интереса. Купив во время остановки все местные газеты, Николай Николаевич углубился в чтение. Петр, снедаемый нетерпением, которое обычно охватывает людей в самом конце путешествия, раскрыл было «Севастопольский листок», но тут же бросил, едва просмотрев заметки на одной странице. Чтобы хоть чем-то занять себя, он еще раз открыл портфель и проверил, на месте ли бумаги, предназначенные комиссии. «Мой рапорт о проделанной в Москве работе, фотокопии Калитниковского дневника, письмо от Железнякова – все в целости. Осталось лишь передать их в распоряжение генерала Крылова», – мысленно подвел поручик итог ревизии. В другом отделении Шувалов нащупал конверт, но не стал доставать. Письмо от Аглаи, полученное на вокзале перед самым отходом поезда, не стоило того, чтобы его перечитывать.
«Милый Петр! – писала она. – Надеюсь, ты поймешь меня и проявишь благородство. Дело в том, что в ту ужасную ночь мои глаза освободились от какой-то пелены. Я вдруг поняла, что наши с тобой отношения были ошибкой. Но главное, я встретила человека, которого с первого взгляда полюбила больше жизни. К счастью, он ответил мне взаимностью. На днях мы с Юрием уезжаем в Париж. Прощай и не ищи со мной встреч. Постарайся забыть все, что было между нами. Аглая.
P.S. Ты не будешь возражать, если я в последний раз побываю в твоей квартире, чтобы забрать вещи?»
«Вот и попробуй после этого не поверить в Судьбу, – подумал Петр, прочитав записку. – Само провидение развязало узел, над которым я безуспешно бился столько времени. Правда, это уже вторая женщина, оставившая меня ради другого. Да, я испытал облегчение, но сам факт случившегося – укол по моему мужскому самолюбию. Надеюсь, у нее хватит ума не посвящать Малютина в историю нашего романа. Иначе я буду чувствовать себя неловко при встречах с Юрием. Хотя, скорее всего, мы с ним не скоро увидимся». И Шувалов бросил взгляд в сторону начальника контрразведки, чьей волей поручик был вынужден сорваться с места и вновь мчаться в Севастополь.
Как водится, приказ от Артемьева поступил внезапно. В то утро Петр поднялся около восьми, несмотря на то что заснуть ему довелось лишь в преддверии рассвета. Спустя час офицер звонил в дверь скромного фотоателье на Варварке. Заспанный хозяин, без стеснения зевая во весь рот, провел посетителя в лабораторию и вручил Шувалову толстую пачку фотографий. Тщательная проверка каждого отпечатка показала, что господин Кац сработал без брака. На радостях молодой человек значительно переплатил против заранее оговоренной суммы, но потребовал выдать ему все негативы.
С увесистой коробкой, куда после пересчета были сложены стеклянные пластины и отпечатанные фотографии, контрразведчик побродил вдоль лавок, приткнувшихся у подножия стены Китай-города. Убедившись, что никто за ним не следует, Петр отправился к Вельяминову.
Хозяин дома принялся накрывать на стол, а Петр связался по телефону с Гучковым и договорился о встрече, предупредив, что явится вместе с Вельяминовым. Уже на выходе их застал телефонный звонок. Выслушав сообщение, старик сказал:
– Пчелкин телефонировал. Просил, чтобы ты поскорее к нему заглянул. Сказал, заходила Евгения, оставила тебе письмо, велела передать, что дело срочное – мол, все должен бросить и поскорее прочесть его. Вроде бы речь идет о севастопольском деле.
– Тогда поступим так, – принял решение поручик, – вы отправляйтесь к Гучкову один. Вручите ему экземпляр фотокопий. Если заинтересуется, расскажите о ходе розыска, о наших соображениях по поводу Блюмкина и Самсонова. Заодно решите вопрос о вашем вознаграждении. А я, как выясню, что за важное послание доставила госпожа Ладомирская, сразу к вам присоединюсь.
Однако развитие событий пошло по иному руслу. Когда Шувалов увидел, что письмо подписано Железняковым, его охватило предвкушение удачи, а первые же прочитанные строки заставили забыть обо всем. Он даже не обратил внимания на слова швейцара: «Барышня велела вам кланяться. Забрала свои чемоданы – я помог их снести – и уехала». Рассеянно пробормотав в ответ: «Да, конечно. Спасибо, Николай», Петр поспешил в штаб Московского военного округа, соблюдая тем не менее все мыслимые меры предосторожности. Документ, который оказался у него в руках, ставил окончательный крест на ухищрениях сотрудников КОБа, поэтому драгоценную бумагу, а заодно и свою жизнь, следовало беречь как зеницу ока.
Благополучно добравшись до штаба, поручик направился к начальнику контрразведывательного отдела. Личная просьба военного министра оказывать молодому офицеру всяческое содействие в выполнении некой тайной миссии была воспринята подполковником Вруцким должным образом. Он немедленно распорядился связать его по телефону с Петроградом и уступил свое кресло, когда в трубке раздался голос полковника Артемьева. Тот в самом начале прервал рассказ Шувалова, приказав немедленно прислать ему подробный отчет по телеграфу.
Через час зашифрованная депеша по распоряжению Вруцкого была отправлена вне всякой очереди. Пока ждали ответа, подполковник по старой привычке вытягивал из Петра подробности его встреч с Блюмкиным. В середине дня из Главного штаба поступило предписание: поручику составить подробный рапорт о ходе и результатах розыска по делу Калитникова, а утром следующего дня прибыть на Курско-Нижегородский вокзал, чтобы сесть на проходящий курьерский поезд и сопровождать полковника Артемьева до Севастополя.
Глубокой ночью, да и то только с помощью Вельяминова («Я тебя предупреждал, что начальству потребуются неимоверное количество бумаг!»), ему удалось покончить с описанием своих московских похождений. На конспиративную квартиру близ Петровского парка решил не возвращаться, ограничившись тем, что послал Малютину записку с извещением о внезапном отъезде. Весь день Борис Романов и агенты Ивана Леонтьевича пытались разузнать о шагах милиции или комитетчиков, предпринятых для поимки беглецов, но ничего выяснить не смогли. И хотя сложилось впечатление, что Блюмкин вовсе не ищет своих обидчиков, было решено подержать Аглаю в безопасном месте еще какое-то время. В поезде Петр по приказу Артемьева весь день отсыпался, но ночью ему пришлось снова бодрствовать – слишком важные, бумаги они везли, чтобы можно было пренебречь мерами безопасности.
– Дамы и господа, поезд прибывает на станцию Севастополь! – объявил проводник, проходя по вагону.
– Точно по расписанию, – заметил полковник, взглянув на часы.
Он надел фуражку, взял портфель и направился к выходу. Шувалов последовал его примеру. Встретивший их капитан-лейтенант Жохов вел себя сдержанно, будучи, по всей вероятности, скован присутствием высокого начальства. Только во время обмена рукопожатиями его лицо на мгновение осветила улыбка, и поручик почувствовал, что моряк искренне рад новой встрече. Знакомый «фиат» контрразведки доставил гостей и хозяина к штабу флота.
– Вы уверены, Алексей Васильевич, что мы сможем поговорить здесь без помех? – спросил Артемьев, когда они расположились в кабинете начальника флотской контрразведки.
– Так точно, господин полковник, – ответил Жохов. – Видимо, мое последнее донесение вас уже не застало. Сотрудник, разглашавший доверенные ему секреты, окончательно установлен.
– Он арестован?
– К сожалению, мы опоздали, – с огорчением сообщил капитан-лейтенант. – Вчера вечером делопроизводитель Слива и Поволяев, о котором я вам докладывал, были найдены мертвыми в кабинете ресторана яхт-клуба. Отравлены. Официант сообщил, что они были веселы, в ожидании кого-то третьего заказали роскошный ужин. Ему показалось, клиенты ожидали получения больших денег. Полагаю, этот третий незаметно побывал в кабинете и оплатил услуги своих помощников, но иначе, чем им было обещано. Похоже, кто-то весьма ловко заметает следы.
– Почему за ними не установили наблюдение? – поинтересовался Николай Николаевич, без малейшего намека на начальственный гнев.
Так же спокойно Жохов пояснил:
– Когда мне удалось убедиться, что агенты-наружники вне подозрений, то сразу же их задействовал. Но потом пришел приказ отправить Сомова с его людьми в Николаев. После их отъезда я фактически остался один, если не считать неопытного офицера, присланного взамен двух моих сотрудников, пропавших без вести во время гибели линкора.
– Да, Николаев сейчас важнее, – задумчиво сказал полковник. – Значит, пока не судьба ухватить нам этого господина за жабры. Свидетелей нет, а самые обоснованные подозрения к делу не подошьешь…
Его прервало появление молодого офицера, который объявил:
– Господа! Позвольте проводить вас в кабинет командующего флотом. Члены Особой комиссии во главе с генералом Крыловым уже прибыли и готовы принять участие в назначенном совещании.
Когда все уселись вокруг большого круглого стола, командующий, не теряя времени на вступительную речь, предоставил слово Артемьеву. Николай Николаевич встал, обвел взглядом слушателей, заговорил ровным голосом:
– Позвольте сообщить, что по обоюдному согласию морского и военного министров мне поручено ознакомить вас с итогами расследования гибели линкора «Демократия». Благодаря умелой работе, проведенной офицерами контрразведки, при содействии ряда гражданских лиц, удалось полностью установить причину гибели флагманского корабля Черноморского флота. Первоначально нами рассматривалось три версии: вражеская диверсия, акция политических экстремистов, монархический заговор офицеров.
Командующий и начальник штаба обменялись недоуменными взглядами, а генерал Крылов поинтересовался:
– Почему вы с ходу отвергли предположение о самовозгорании пороха или трагической случайности при обращении с зарядами?
– Эти варианты мы предпочли оставить на долю вашей комиссии. Нашей задачей являлось обнаружение злого умысла, а упущения в организации корабельной службы – ваша епархия. Могу с уверенностью предположить, что комиссии пришлось констатировать: вероятность взрыва из-за названных вами причин ничтожно мала. Не так ли?.. Поэтому здесь мы даже не будем это обсуждать.
Глава комиссии кивнул в знак согласия. Сидевший слева от него капитан первого ранга Запаренный состроил неодобрительную гримасу, но промолчал.
– Что касается монархического заговора, то замечу сразу – в малой степени он существует. Однако абсолютно точно доказано, что вовлеченные в него офицеры «Демократию» не взрывали. После убийства лейтенанта Мирбаха среди его вещей был найден дневник. Готовясь изменить политическое устройство России, автор подробно описывал каждый шаг соратников по заговору. Полагаю, он это делал в первую очередь для того, чтобы сохранить их имена для истории. Кстати, под тяжестью столь неопровержимой улики все они сознались. У лейтенанта Юрия Лейхтенбергского изъят список будущего правительства. Как выяснилось, фигурировавшие в нем адмиралы и высшие офицеры флота даже не подозревали, что включены новоявленными декабристами в число спасителей отечества. Поскольку мечты о восстановлении монархии остались на уровне разговоров и бесконечных приготовлений к громкой акции, предлагаю командованию флота обойтись, как говорится, домашними средствами.
Он посмотрел на застывшие лица адмиралов и перешел к следующей части доклада:
– Покончив с мелочами, перехожу к главному. Господа! На основании имеющихся у меня документов я заявляю, что взрыв линкора «Демократия» организовала группа лиц из числа так называемых москвичей или коммерсантов новой волны. Цель совершенного ими деяния – добиться отставки морского министра. После падения адмирала Бахирева они планировали усадить в освободившееся кресло своего человека, а затем с его помощью поставить под контроль распределение заказов по новой морской программе. Следующим шагом должно было стать смещение Александра Ивановича Гучкова, благодаря настойчивости Которого Бахирев получил министерский портфель и захват в свои руки руководства перевооружением армии.
– Ублюдки! – стукнув кулаком по столу, крикнул командующий. – Погубить линкор ради будущих прибылей. Да их повесить мало!
– Увы! Как раз это и невозможно, – бесстрастно объявил Артемьев, наблюдая за капитаном первого ранга, который трясущимися руками безуспешно пытался расстегнуть крючки на вороте кителя. – Ко всему прочему на меня возложена миссия довести до вашего сведения, что громких разоблачений не будет. После консультаций с президентом решено использовать компрометирующие материалы в созидательных целях. Все участники заговора нуворишей получат предложение послужить своими капиталами делу дальнейшего развития российской промышленности. И есть все основания полагать, что они его примут.
– Тем более что свора самых ловких адвокатов все равно не позволит отправить их на каторгу, – с усмешкой заметил Крылов. – Либо откупятся. Говорят, нынче в России цена неподсудности составляет не более полумиллиона рублей. Правда, что в таком случае прикажете комиссии указать в своем заключении?
– К обсуждению этого вопроса мы вернемся после того, как поручик Шувалов огласит для присутствующих один любопытный документ.
Впрочем, у полковника Артемьева придорожные пейзажи не вызывали ни малейшего интереса. Купив во время остановки все местные газеты, Николай Николаевич углубился в чтение. Петр, снедаемый нетерпением, которое обычно охватывает людей в самом конце путешествия, раскрыл было «Севастопольский листок», но тут же бросил, едва просмотрев заметки на одной странице. Чтобы хоть чем-то занять себя, он еще раз открыл портфель и проверил, на месте ли бумаги, предназначенные комиссии. «Мой рапорт о проделанной в Москве работе, фотокопии Калитниковского дневника, письмо от Железнякова – все в целости. Осталось лишь передать их в распоряжение генерала Крылова», – мысленно подвел поручик итог ревизии. В другом отделении Шувалов нащупал конверт, но не стал доставать. Письмо от Аглаи, полученное на вокзале перед самым отходом поезда, не стоило того, чтобы его перечитывать.
«Милый Петр! – писала она. – Надеюсь, ты поймешь меня и проявишь благородство. Дело в том, что в ту ужасную ночь мои глаза освободились от какой-то пелены. Я вдруг поняла, что наши с тобой отношения были ошибкой. Но главное, я встретила человека, которого с первого взгляда полюбила больше жизни. К счастью, он ответил мне взаимностью. На днях мы с Юрием уезжаем в Париж. Прощай и не ищи со мной встреч. Постарайся забыть все, что было между нами. Аглая.
P.S. Ты не будешь возражать, если я в последний раз побываю в твоей квартире, чтобы забрать вещи?»
«Вот и попробуй после этого не поверить в Судьбу, – подумал Петр, прочитав записку. – Само провидение развязало узел, над которым я безуспешно бился столько времени. Правда, это уже вторая женщина, оставившая меня ради другого. Да, я испытал облегчение, но сам факт случившегося – укол по моему мужскому самолюбию. Надеюсь, у нее хватит ума не посвящать Малютина в историю нашего романа. Иначе я буду чувствовать себя неловко при встречах с Юрием. Хотя, скорее всего, мы с ним не скоро увидимся». И Шувалов бросил взгляд в сторону начальника контрразведки, чьей волей поручик был вынужден сорваться с места и вновь мчаться в Севастополь.
Как водится, приказ от Артемьева поступил внезапно. В то утро Петр поднялся около восьми, несмотря на то что заснуть ему довелось лишь в преддверии рассвета. Спустя час офицер звонил в дверь скромного фотоателье на Варварке. Заспанный хозяин, без стеснения зевая во весь рот, провел посетителя в лабораторию и вручил Шувалову толстую пачку фотографий. Тщательная проверка каждого отпечатка показала, что господин Кац сработал без брака. На радостях молодой человек значительно переплатил против заранее оговоренной суммы, но потребовал выдать ему все негативы.
С увесистой коробкой, куда после пересчета были сложены стеклянные пластины и отпечатанные фотографии, контрразведчик побродил вдоль лавок, приткнувшихся у подножия стены Китай-города. Убедившись, что никто за ним не следует, Петр отправился к Вельяминову.
Хозяин дома принялся накрывать на стол, а Петр связался по телефону с Гучковым и договорился о встрече, предупредив, что явится вместе с Вельяминовым. Уже на выходе их застал телефонный звонок. Выслушав сообщение, старик сказал:
– Пчелкин телефонировал. Просил, чтобы ты поскорее к нему заглянул. Сказал, заходила Евгения, оставила тебе письмо, велела передать, что дело срочное – мол, все должен бросить и поскорее прочесть его. Вроде бы речь идет о севастопольском деле.
– Тогда поступим так, – принял решение поручик, – вы отправляйтесь к Гучкову один. Вручите ему экземпляр фотокопий. Если заинтересуется, расскажите о ходе розыска, о наших соображениях по поводу Блюмкина и Самсонова. Заодно решите вопрос о вашем вознаграждении. А я, как выясню, что за важное послание доставила госпожа Ладомирская, сразу к вам присоединюсь.
Однако развитие событий пошло по иному руслу. Когда Шувалов увидел, что письмо подписано Железняковым, его охватило предвкушение удачи, а первые же прочитанные строки заставили забыть обо всем. Он даже не обратил внимания на слова швейцара: «Барышня велела вам кланяться. Забрала свои чемоданы – я помог их снести – и уехала». Рассеянно пробормотав в ответ: «Да, конечно. Спасибо, Николай», Петр поспешил в штаб Московского военного округа, соблюдая тем не менее все мыслимые меры предосторожности. Документ, который оказался у него в руках, ставил окончательный крест на ухищрениях сотрудников КОБа, поэтому драгоценную бумагу, а заодно и свою жизнь, следовало беречь как зеницу ока.
Благополучно добравшись до штаба, поручик направился к начальнику контрразведывательного отдела. Личная просьба военного министра оказывать молодому офицеру всяческое содействие в выполнении некой тайной миссии была воспринята подполковником Вруцким должным образом. Он немедленно распорядился связать его по телефону с Петроградом и уступил свое кресло, когда в трубке раздался голос полковника Артемьева. Тот в самом начале прервал рассказ Шувалова, приказав немедленно прислать ему подробный отчет по телеграфу.
Через час зашифрованная депеша по распоряжению Вруцкого была отправлена вне всякой очереди. Пока ждали ответа, подполковник по старой привычке вытягивал из Петра подробности его встреч с Блюмкиным. В середине дня из Главного штаба поступило предписание: поручику составить подробный рапорт о ходе и результатах розыска по делу Калитникова, а утром следующего дня прибыть на Курско-Нижегородский вокзал, чтобы сесть на проходящий курьерский поезд и сопровождать полковника Артемьева до Севастополя.
Глубокой ночью, да и то только с помощью Вельяминова («Я тебя предупреждал, что начальству потребуются неимоверное количество бумаг!»), ему удалось покончить с описанием своих московских похождений. На конспиративную квартиру близ Петровского парка решил не возвращаться, ограничившись тем, что послал Малютину записку с извещением о внезапном отъезде. Весь день Борис Романов и агенты Ивана Леонтьевича пытались разузнать о шагах милиции или комитетчиков, предпринятых для поимки беглецов, но ничего выяснить не смогли. И хотя сложилось впечатление, что Блюмкин вовсе не ищет своих обидчиков, было решено подержать Аглаю в безопасном месте еще какое-то время. В поезде Петр по приказу Артемьева весь день отсыпался, но ночью ему пришлось снова бодрствовать – слишком важные, бумаги они везли, чтобы можно было пренебречь мерами безопасности.
– Дамы и господа, поезд прибывает на станцию Севастополь! – объявил проводник, проходя по вагону.
– Точно по расписанию, – заметил полковник, взглянув на часы.
Он надел фуражку, взял портфель и направился к выходу. Шувалов последовал его примеру. Встретивший их капитан-лейтенант Жохов вел себя сдержанно, будучи, по всей вероятности, скован присутствием высокого начальства. Только во время обмена рукопожатиями его лицо на мгновение осветила улыбка, и поручик почувствовал, что моряк искренне рад новой встрече. Знакомый «фиат» контрразведки доставил гостей и хозяина к штабу флота.
– Вы уверены, Алексей Васильевич, что мы сможем поговорить здесь без помех? – спросил Артемьев, когда они расположились в кабинете начальника флотской контрразведки.
– Так точно, господин полковник, – ответил Жохов. – Видимо, мое последнее донесение вас уже не застало. Сотрудник, разглашавший доверенные ему секреты, окончательно установлен.
– Он арестован?
– К сожалению, мы опоздали, – с огорчением сообщил капитан-лейтенант. – Вчера вечером делопроизводитель Слива и Поволяев, о котором я вам докладывал, были найдены мертвыми в кабинете ресторана яхт-клуба. Отравлены. Официант сообщил, что они были веселы, в ожидании кого-то третьего заказали роскошный ужин. Ему показалось, клиенты ожидали получения больших денег. Полагаю, этот третий незаметно побывал в кабинете и оплатил услуги своих помощников, но иначе, чем им было обещано. Похоже, кто-то весьма ловко заметает следы.
– Почему за ними не установили наблюдение? – поинтересовался Николай Николаевич, без малейшего намека на начальственный гнев.
Так же спокойно Жохов пояснил:
– Когда мне удалось убедиться, что агенты-наружники вне подозрений, то сразу же их задействовал. Но потом пришел приказ отправить Сомова с его людьми в Николаев. После их отъезда я фактически остался один, если не считать неопытного офицера, присланного взамен двух моих сотрудников, пропавших без вести во время гибели линкора.
– Да, Николаев сейчас важнее, – задумчиво сказал полковник. – Значит, пока не судьба ухватить нам этого господина за жабры. Свидетелей нет, а самые обоснованные подозрения к делу не подошьешь…
Его прервало появление молодого офицера, который объявил:
– Господа! Позвольте проводить вас в кабинет командующего флотом. Члены Особой комиссии во главе с генералом Крыловым уже прибыли и готовы принять участие в назначенном совещании.
Когда все уселись вокруг большого круглого стола, командующий, не теряя времени на вступительную речь, предоставил слово Артемьеву. Николай Николаевич встал, обвел взглядом слушателей, заговорил ровным голосом:
– Позвольте сообщить, что по обоюдному согласию морского и военного министров мне поручено ознакомить вас с итогами расследования гибели линкора «Демократия». Благодаря умелой работе, проведенной офицерами контрразведки, при содействии ряда гражданских лиц, удалось полностью установить причину гибели флагманского корабля Черноморского флота. Первоначально нами рассматривалось три версии: вражеская диверсия, акция политических экстремистов, монархический заговор офицеров.
Командующий и начальник штаба обменялись недоуменными взглядами, а генерал Крылов поинтересовался:
– Почему вы с ходу отвергли предположение о самовозгорании пороха или трагической случайности при обращении с зарядами?
– Эти варианты мы предпочли оставить на долю вашей комиссии. Нашей задачей являлось обнаружение злого умысла, а упущения в организации корабельной службы – ваша епархия. Могу с уверенностью предположить, что комиссии пришлось констатировать: вероятность взрыва из-за названных вами причин ничтожно мала. Не так ли?.. Поэтому здесь мы даже не будем это обсуждать.
Глава комиссии кивнул в знак согласия. Сидевший слева от него капитан первого ранга Запаренный состроил неодобрительную гримасу, но промолчал.
– Что касается монархического заговора, то замечу сразу – в малой степени он существует. Однако абсолютно точно доказано, что вовлеченные в него офицеры «Демократию» не взрывали. После убийства лейтенанта Мирбаха среди его вещей был найден дневник. Готовясь изменить политическое устройство России, автор подробно описывал каждый шаг соратников по заговору. Полагаю, он это делал в первую очередь для того, чтобы сохранить их имена для истории. Кстати, под тяжестью столь неопровержимой улики все они сознались. У лейтенанта Юрия Лейхтенбергского изъят список будущего правительства. Как выяснилось, фигурировавшие в нем адмиралы и высшие офицеры флота даже не подозревали, что включены новоявленными декабристами в число спасителей отечества. Поскольку мечты о восстановлении монархии остались на уровне разговоров и бесконечных приготовлений к громкой акции, предлагаю командованию флота обойтись, как говорится, домашними средствами.
Он посмотрел на застывшие лица адмиралов и перешел к следующей части доклада:
– Покончив с мелочами, перехожу к главному. Господа! На основании имеющихся у меня документов я заявляю, что взрыв линкора «Демократия» организовала группа лиц из числа так называемых москвичей или коммерсантов новой волны. Цель совершенного ими деяния – добиться отставки морского министра. После падения адмирала Бахирева они планировали усадить в освободившееся кресло своего человека, а затем с его помощью поставить под контроль распределение заказов по новой морской программе. Следующим шагом должно было стать смещение Александра Ивановича Гучкова, благодаря настойчивости Которого Бахирев получил министерский портфель и захват в свои руки руководства перевооружением армии.
– Ублюдки! – стукнув кулаком по столу, крикнул командующий. – Погубить линкор ради будущих прибылей. Да их повесить мало!
– Увы! Как раз это и невозможно, – бесстрастно объявил Артемьев, наблюдая за капитаном первого ранга, который трясущимися руками безуспешно пытался расстегнуть крючки на вороте кителя. – Ко всему прочему на меня возложена миссия довести до вашего сведения, что громких разоблачений не будет. После консультаций с президентом решено использовать компрометирующие материалы в созидательных целях. Все участники заговора нуворишей получат предложение послужить своими капиталами делу дальнейшего развития российской промышленности. И есть все основания полагать, что они его примут.
– Тем более что свора самых ловких адвокатов все равно не позволит отправить их на каторгу, – с усмешкой заметил Крылов. – Либо откупятся. Говорят, нынче в России цена неподсудности составляет не более полумиллиона рублей. Правда, что в таком случае прикажете комиссии указать в своем заключении?
– К обсуждению этого вопроса мы вернемся после того, как поручик Шувалов огласит для присутствующих один любопытный документ.