Владислав Русанов
Братья крови

Часть первая
Предвестники чумы

Пролог
Из тьмы веков

   Ночной лес жил своей жизнью. В чаще перекликались сычи, в опавшей листве шуршали мыши. Время от времени поскрипывали стволы исполинских грабов, чьи ветви шатром накрыли тропу. Всаднику приходилось то и дело наклоняться к самой шее своего коня – вряд ли раньше здесь многие ездили верхом.
   Рыцарь в кольчуге двойного плетения и вороненом койфе[1] вполглаза поглядывал на полную луну, пробивавшуюся сквозь листву. Сегодня он совершит величайший подвиг, который только может быть под силу смертному. И порука тому его меч, его воинские навыки, оттачиваемые в бессчетных схватках, и его святая вера. Ему уже случалось убивать исчадий Сатаны – злые языки лгут, что они неуязвимы для стали и лишь серебро способно отправить их в преисподнюю. Нет! Добрая сталь справляется с ними в мгновение ока. Один хороший удар, хруст ломаемых позвонков – и мерзкая тварь истлеет на твоих глазах во славу Господа.
   – Et dimitte nobis debita nostra, sicut et nos dimittimus debitoribus nostris. Et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos malo. Amen,[2] —прошептал рыцарь, осеняя себя крестным знамением.
   Он хорошо подготовился к встрече. Слева у бедра висел меч, у задней луки в ременной петле – боевой топор с широким лезвием и граненым шипом-противовесом, а с другой стороны кистень. Но, доверяя стали, он все же не отказывался от способов, кои предписывались истрепанными трактатами: серебряное распятие, корд с клинком, покрытым серебром, и глиняная, оплетенная лозой бутыль воды из купели монастыря Святой Бригитты.
   Сегодня…
   Сегодня решится все.
   Сегодня он докажет напыщенным болванам, по глупому недоразумению именующим себя Охотниками, на что способен твердый в Вере, отважный и умелый воин. И тогда они раскаются, что отказали ему, когда, позабыв родовую гордость, рыцарь преклонил колено перед их капитулом, испрашивая дозволения принять обет и служить делу Святой Церкви душой и телом. Они что-то лепетали о неуместной горячности, об отсутствии хладнокровия, о необходимости учиться и постигать новые знания.
   Да разве на это есть время?!
   Когда отродья Люцифера расплодились по всей земле – ворожат, наводят порчу, пугают, сбивают добрых христиан с пути истинного, а тех, кто не поддался искушению, убивают, – времени на учебу нет. Как можно корпеть над книгами, если еженощно под покровом тьмы клыки кровососов впиваются в тела беззащитных людей? Гнусные оборотни рвут селян и их скот. Колдуны губят посевы и насылают мор. Сколько сгинуло людей только за минувший год? Тысячи. Вернее – десятки и сотни тысяч. Поначалу вымирали деревни, болезнь не заглядывала в замки знати. Со смертями вилланов он мог бы еще смириться, но теперь чума грозит перекинуться и на благородное сословие.
   Помогли заболевшим чем-то распутные монахи и жирные аббаты, поющие псалмы?
   Нет! Ибо недостаточно сильны они в Вере, а взыскуют лишь хмельного вина, обильной пищи и утоления похоти.
   Могут ли спасти страждущих алхимики, знахари и прочие врачеватели?
   Да ни за что! Ведь всем известно – их души давным-давно проданы Сатане в обмен на крупицы порочного знания.
   Способен ли орден Охотников, с древнейших времен занимающийся истреблением нечисти от Ирландии до Великого княжества Литовского, остановить чуму?
   К сожалению… Даже самые его сильные отделения – Арагонское и Баварское – погрязли во внутренних дрязгах, потеряли уверенность и стали видеть в вампирах, колдунах и оборотнях равных противников, стали применять законы чести и доблести в борьбе с проклятыми чудовищами. Не договариваться нужно, а выжигать каленым железом, без пощады и жалости, оставаясь непоколебимыми в любви к Господу и ненависти ко всему, что порождает Люцифер.
   А коль не в силах справиться с порождениями тьмы ни святоши, ни ученые, ни бойцы, взять на себя нелегкую ношу спасителя человечества придется простому и честному рыцарю, выходцу из небогатого рода, осевшего со времен Вильгельма Великого среди торфяников южного Девоншира. Он не зря, скрываясь от лишних глаз, денно и нощно блуждал по лесам и лугам старой доброй Англии, натянув капюшон на лицо, прислушивался к болтовне пьяных гуляк. Он сумел выследить и убить оборотня – грязного и вонючего оборванца. В графстве Кент он обнаружил семью деревенских колдунов и расправился с ними без жалости и сомнений. И наконец, здесь, среди зеленых холмов Йоркшира, рыцарю удалось краем уха услышать о «странном месте», откуда, по мнению здешних селян, расползалась по округе безбожная мерзость.
   Он побывал там днем – силы зла не в силах одолеть искренне верящего христианина при свете солнца. Место в самом деле оказалось странным и необычным. На вершине безлесного холма стояли древние камни, испещренные полустертыми письменами, вне всякого сомнения сделанными в темные языческие времена. Окружали их кольца вытоптанной голой земли. Ведьмины кольца – первый признак творящейся волшбы. Кто же этого не знает?
   Внимательный осмотр дольмена ни к чему не привел – если сюда и приходили чародеи, то очень осторожно, тщательно скрывая следы. Но рыцарь знал – точнее, чувствовал, – что они собираются здесь и творят непотребные ритуалы. А потом по всей земле распространяется зараза, терзающая не только тела, но и души людей.
   Непримиримый борец с нечистью решился на отчаянный поступок. Ночью твари наглеют, ощущение безнаказанности переполняет их. Значит, нужно нанести удар, когда они не ждут. Ошеломить, атаковать неожиданно и покончить в короткой отчаянной схватке.
   Скоро, очень скоро…
   Несмотря на темноту, он узнал кривой граб, служивший верной приметой на тайной тропе. До цели похода осталось не больше сотни шагов.
   Рыцарь проверил – легко ли ходит меч в ножнах. Пошевелил топор в петле, чтобы не застрял. Повел плечами под тяжелой кольчугой, разминаясь перед схваткой.
   Вот сейчас…
   Он подобрал поводья жеребца, готовясь ударом шпор выслать его в стремительный смертоносный галоп.
   Серая тень вырвалась из подлеска, промелькнула поперек тропы перед самой мордой коня.
   Гнедой заржал и поднялся на дыбы.
   Волк?
   Ах ты тварь!
   Рыцарь схватился за меч, запоздало понимая, что порождения ада нанесли упреждающий удар. Никакой это не волк. Оборотень.
   Краем глаза он успел уловить тень, лишь чуть выделяющуюся в окружающем его мраке, а потом тяжелый удар в висок бросил неудачливого борца за Веру в небытие.
 
   Сознание возвращалось очень медленно. Нестерпимо ломило затылок. На губах запеклась кровь.
   Осторожно попытавшись пошевелиться, рыцарь понял, что связан по рукам и ногам.
   Противясь охватившему сердце отчаянию, он зашептал слова молитвы, а сам из-под опущенных ресниц попытался оглядеться, чтобы оценить обстановку.
   Он лежал внутри кромлеха. Облака развеялись. Полная луна освещала стоячие камни и лица собравшихся у центрального дольмена людей, как днем. Или не людей? Можно ли относить к роду человеческому тех, кто продал души Сатане?
   Молитва немного отогнала страх, вцепившийся в сердце когтистой лапой, и рыцарь попробовал разорвать веревки. Тщетно. Он лишь понял, что привязан к плоскому камню, широкому и, насколько он помнил по дневному посещению, покрытому безобразными пятнами лишайника. Широкий ремень охватывал грудь, пояс и ноги чуть пониже колен. Свободной оставалась лишь голова.
   Вот она-то и выдала пленника.
   – Очнулся, – буркнул один из стоявших по правую руку – сущий карлик, темный лицом, будто мавр, с тяжелыми надбровными дугами и скошенным лбом. В его жестких даже на вид и черных как смоль волосах пробивалась изрядная седина. – Во имя Аннуна[3], очнулся!
   Трое его спутников, похожих на говорившего, будто родные браться, покивали в ответ.
   – Жалко его, вляпался не в свое дело… – вздохнул плешивый крепыш, заросший бородой почти до самых глаз, который держался особняком. Лунное сияние играло на его блестящей макушке, окруженной невесомым ореолом седых волос.
   – Он бы тебя не пожалел, Вульфер! – словно бичом хлестнул голос высокого и удивительно красивого юноши. Вернее, юношей его можно было бы считать, если бы не глаза умудренного жизнью старца.
   – Я знаю, Патрик, – вздохнул бородач. – Но я не держу зла на людей…
   – Мы тоже, – по-змеиному шелестящим голосом вмешалась поразительной красоты женщина, светловолосая и бледная. – Нельзя держать зла на еду…
   – Перестаньте, – хрипло произнес один из троих, стоявших в изножьи алтаря. Эти, в отличие от сообщников, лица не открывали, но голос, прозвучавший из тьмы под низко надвинутым капюшоном, показался рыцарю знакомым. – Полночь близится. Мы собрались не для праздной болтовни.
   – Ну конечно, сэр Ральф хочет как можно меньше пробыть в обществе исчадий ада… – язвительно прошипела женщина.
   – Прекрати, Агнесса, – поморщился Патрик. – Ты же прекрасно знаешь, дело не в этом. Мы должны успеть до полуночи. Само собой, если ты хочешь остановить чуму. Давайте начинать, сэр Ральф. Вы принесли меч?
   – Да, – немногословно откликнулся тот, кто скрывал лицо, вытаскивая из-под плаща длинный меч с простой и безыскусной рукоятью.
   Широкий клинок покрывали вмятины и щербины, заглаженные оселком, но недостаточно, чтобы скрыть почтенный возраст оружия. Этот меч повидал немало битв. Его создавали не для придворных церемоний, а чтобы убивать. Поэтому и никаких излишеств: прямая крестовина, противовес в виде шара, «кровосток» на одну треть клинка. Закругленное острие указывало на северное происхождение – либо викинги, либо германцы шли в бой за вождем, который им обладал.
   – Хрутинг… – охнул Вульфер. – Меч, сразивший дракона.
   – Драконы – выдумка менестрелей, – отрезал сэр Ральф.
   – Ты так думаешь? – безбожно перевирая английскую речь, вкрадчиво поинтересовался низколобый.
   – Довольно препираться! – одернул его Патрик. Похоже, в этом сборище он был за главного. – Это в самом деле меч Беовульфа?
   – Да. И добыть его стоило немалых трудов.
   – Мы ценим ваше участие, сэр Ральф, – проговорил стоящий по правую руку от Патрика высокий мужчина с кустистыми бровями и пронзительным взглядом. – Но, как мне кажется, пора приступать к ритуалу. Этот бедняга избавил нас от многих хлопот, явившись так кстати. Мак-Дуг, готовь жертвенный нож и чашу.
   Рыцарь похолодел. Смерти он не боялся давно, но погибнуть в славной сече с оружием в руках – это одно, а оказаться жертвой, которой перережут горло во время гнусного ритуала, – совсем другое. Он задергался, из последних сил стараясь разорвать путы.
   – Может, оглушим его? – нерешительно предложил Вульфер.
   – А что случилось, косматый? – блеснула жемчужными зубками Агнесса. – Тебе же случалось перегрызать горло таким, как он? Откуда же мягкосердечие у матерого убийцы?
   – Я убивал людей, – набычился плешивый. – Это правда. Но никогда не испытывал радости. И всегда старался биться честно – клык и коготь против стали…
   – Не надо его оглушать, – бесцеремонно прервал их низколобый коротышка. – Больше страха – больше пользы от заклинаний.
   – Избавьте нас от подробностей вашего чародейства! – воскликнул сосед сэра Ральфа.
   Распластанный на алтаре рыцарь узнал этот голос. Один из предстоятелей Английского отделения Ордена Охотников. Сэр Тобиас. Значит, и сэр Ральф?..
   – Успокойтесь все! – Патрик воздел руки к полной луне. – Пора привыкнуть – мы делаем одно дело. Если мы не будем проявлять уважение друг к другу, то погибнем все. Если тебе, Агнесса, наплевать на людей, подумай, чем ты будешь питаться, если их род исчезнет с лица земли? Вам, благородные рыцари, придется на время смириться с присутствием нас, кровососов, оборотня, пиктских колдунов… А ты, Мак-Дуг, не кривись, а начинай поскорее ритуал. Полночь близка. Дай мне меч, охотник!
   Сэр Ральф беспрекословно протянул Хрутинг рукоятью вперед над алтарем.
   Вампир, а теперь уже не оставалось ни малейших сомнений в том, что Патрик из «немертвых» кровососов, принял оружие, двумя руками воздел его над головой. Лунный свет скользил вдоль клинка.
   – Я поворачиваю голову и смотрю в глаза Матери, которая родила меня, – гнусаво завел пикт. – В глаза Девы, которая любит меня, в глаза Старухи, которая ведет меня к мудрости, в дружбе и привязанности. Через твой дар природы – о Богиня! – одари нас обилием в нашей нужде…
   Второй чародей, приблизившись к рыцарю с кривым бронзовым, потемневшим от времени ножом, застыл неподвижно.
   – Они – разрушительные бури и злобные ветры! Злобный вихрь, предвестник гибельной бури! – пронзительно взвыла Агнесса.
   – Они – могучее племя, Древние, предвестники Чумы! – подхватил третий вампир.
   – Трононосцы Ниннкигаль. Они – потоп, опустошающий Землю! – воззвал Патрик.
   – Семь Богов Широких Небес! Семь Богов Широкой Земли! Семь Древних – это они! – словно нехотя проговорил оборотень Вульфер.
   – Семь Богов Силы! Семь Злых Богов! – с болью в голосе произнес сэр Тобиас из ордена Охотников. – Семь Злых Демонов!
   – Семь Демонов Угнетения! Семеро в Небесах! Семеро на Земле! – присоединился к нему третий охотник, не проронивший до того ни слова.
   – Утуг хул! Ала хул! Гидим хул! – визгливо выкрикнул пикт-чародей.
   Занес кинжал.
   – Мулла хул! Маским хул!
   Волнистое лезвие опустилось, мелькнув узкой тенью поперек лица жертвы.
   Рыцарь ощутил мгновенную боль и провалился во тьму.

Глава первая
Явление зверя

   Слежку я заметил на Ильинке, когда поравнялся с громадой Гостиного двора, которая здорово напоминала мне фальшивые замки человеческой знати времен моей молодости.
   С виду – обычный горожанин в куртке-«аляске», высоких ботинках, потертых джинсах. Невысокого роста, плотный. Нос картошкой, опухшее лицо, глаза-щелочки с набрякшими сливовыми мешками и трехдневная светлая щетина на щеках. В толпе он затерялся бы, как селедка в морской пучине. Даже сейчас он запросто мог сойти за возвращающегося домой подвыпившего гуляку. Если бы не одно «но»… Нечего подвыпившему гуляке делать в Китай-городе в три часа ночи. Куда он может идти? Я – другое дело. Слишком много воспоминаний прошлых лет и прошлых веков. Я останавливаюсь всякий раз в «Метрополе»—денег не жалко, деньги приходят и уходят – и по ночам выбираюсь вот так побродить по Старому городу. Спускаюсь к набережной Москвы-реки постоять, помолчать, вспомнить былое. Она все такая же, как и сотню лет назад. Вот если бы не уродливый гигантский монумент Петру Алексеевичу…
   Человек меня, признаться честно, заинтриговал.
   Кто он?
   Охотник?
   Вряд ли… Если в Москве существует отделение Ордена, то наверняка им известны мои приметы, а следовательно, они должны знать, что я безопасен. Я чту законы. Даже человеческие. И уж тем паче, я чту закон Великой Тайны.
   Наемник князя Москвы? Зачем? Прозоровский[4] умен, не пытается разглядеть заговор там, где его нет и быть не может. Поэтому, если бы он узнал о моем прибытии в столицу России до официальной аудиенции, то обязательно прислал бы кого-то из своих приближенных с вежливым, но жестким выговором. А потом направил бы письмо моему Князю. Глядишь, еще и выиграл бы на моей оплошности. Но уж посылать человека для глупой слежки он не стал бы точно. А в том, что за мной шагает человек, нет никаких сомнений – никто из кровных братьев не позволил бы себе так выглядеть. Будто сутки спал на вокзале, не раздеваясь.
   Тогда кто? Хваленые спецслужбы человеческих государств? ФСБ? СБУ? ЦРУ? Смешно… Не хватало еще сигуранцу и абвер припомнить. В двадцать первом-то веке… Нет, думаю, они тоже подобрали бы профессионала, а точнее, воспользовались бы достижениями так называемой науки и техники. Я не вникаю в эти современные устройства, но Збышек, мой кровный слуга, увлечен многими – смотрит телевизор, утверждая, что из ящика с цветными картинками можно почерпнуть много полезных сведений о мире и взаимоотношениях держав; убирает в доме при помощи странного гудящего устройства под названием пылесос…
   Впрочем, я отвлекся.
   Может быть, я зря ломаю голову, выдумываю что-то? А на самом деле за мной идет охотник, но не за нечистью, а за чужими кошельками. Такое тоже случается. Давно меня в последний раз пытались ограбить. Кажется, лет семьдесят назад. Или восемьдесят? Не помню точно. Вот перекошенное лицо незадачливого разбойника запомнил отлично.
   Что ж, если он хочет проверить содержимое моих карманов, пусть приблизится. Даже Прозоровский не сможет осудить меня. Самооборона…
   Сперва я решил свернуть в Рыбный переулок, но вовремя вспомнил, что он упирается в православный храм. Нет, не пойду – опять мутить начнет, голова разболится. Лучше через сотню шагов нырнуть в Хрустальный. А там поглядим, кто есть кто. Зевак на улицах не видно, только кое-где стояли припаркованные автомобили и возвышались сугробы. Плохо убирали снег в Москве этой зимой.
   Смахнув снежинку с воротника пальто, я краем глаза посмотрел на преследователя.
   Он оказался стреляным воробьем. Картинно поскользнулся, уронил перчатку и, нагнувшись, принялся шарить в снегу, якобы отыскивая ее.
   Ну и гусь! Нет, все-таки стоит его попугать, иначе не отстанет!
   И тут воздух вокруг меня, казалось, сгустился, замедляя движение. Уколы тонких иголочек побежали вдоль хребта, а виски сдавил тугой обруч.
   Очень похоже на колдовство!
   Неужели я угодил в ловушку Ковена?
   Тогда, выходит, что человек, преследующий меня, могучий чародей, раз я, с моим опытом, не почуял его силу? Или не хотел почуять? Расслабился, загордился и пропустил коварный удар?
   Тревожные мысли пронеслись в моей голове за считаные доли мгновения, а тело уже начинало действовать без вмешательства разума. В длинном прыжке я перемахнул сугроб… Вернее, попытался перемахнуть. Будто невидимые веревки опутали лодыжки в высшей точке прыжка, дернули. Я покатился, будто беспомощный калека, потерявший вдруг костыли. А обруч, обхвативший череп, сжался еще сильнее. Тупая боль пронзила виски и затылок.
   Ах, вот ты как!
   Ну посмотрим, кто сильнее!
   Холодная ярость хлынула из живота через солнечное сплетение к сердцу. В такие мгновения я сам себя боюсь. Однажды, лет четыреста тому назад… Впрочем, сейчас не до воспоминаний.
   Извернувшись в падении, я приземлился на четвереньки и тут же вскочил, готовый сражаться. Пускай воздух по-прежнему сковывал движения, будто патока, пускай чужое колдовство вгрызалось в череп, а иголочки, колющие спину, превратились в кинжалы, я был воином шестьсот лет! Попробуй взять меня малой кровью, чароплет!
   Кажется, последние слова я прорычал, разворачиваясь лицом к странному человечку в серо-зеленой куртке, который бежал ко мне, сжимая в кулаке какое-то огнестрельное оружие. Кажется, пистолет Макарова.
   Преодолевая сопротивление воздуха, я шагнул ему навстречу.
   Если чьей-то крови и суждено пролиться сегодня, то не моей. Я знал, что он видит. Глаза мои вспыхнули багровым светом, верхняя губа приподнялась, а из десен выдвинулись два длинных клыка.
   Но человек не остановился, не шарахнулся в ужасе. На опухшем лице с недельной щетиной промелькнуло лишь мгновенное замешательство, а потом палец надавил спусковой крючок.
   Медленно-медленно сияющие пули вырвались из тупого дула.
   Сияющие для моих глаз – так мы видим любое изделие из серебра, вдобавок освященное в любом из храмов, будь то православный или католический.
   Сперва я дернулся в сторону, пытаясь уклониться, но почти сразу понял, что выстрелы нацелены гораздо выше моей головы.
   И тут могучий удар сбил меня с ног. Правое плечо ожгло острой болью.
   Вывернув шею, как никогда не смог бы человек, я глянул вверх.
   Косматая туша проплыла на фоне звездного неба.
   Прямо надо мной она встретилась с освященными пулями. Дернулась, но не замедлилась ни на йоту.
   А человек продолжал стрелять. Он сжал пистолет двумя руками, закусил губу и побелел, как покойник, но не отступил.
   Серебро входило в тело неизвестного зверя или чудовища, призванного колдовством? Летели клочья бурой шерсти. Каждое попадание вызывало глухое взрыкивание, но и только.
   Два десятка метров, разделявшие их, мохнатая тварь преодолела за считаные мгновения – два-три прыжка, как мне показалось. На лету оттолкнулась от «тойоты» и обрушилась на человека, который уже не бежал, а стоял и с выражением обреченной решимости давил и давил на гашетку. К сожалению, оружия с бесконечными патронами даже изощренный ум людских ученых придумать еще не сумел.
   Мой незадачливый преследователь опрокинулся навзничь, а зверь навис над ним, вдавив в снег. Теперь я мог рассмотреть его во всех подробностях. Продолговатое, бочкообразное тулово, покрытое пучками длинной жесткой шерсти, которая гребнем топорщилась на загривке. Толстый, облезлый хвост. Лобастая медвежья башка с маленькими, прижатыми к черепу ушами. Широкая пасть приоткрылась, обнажая длинные желтые клыки и синюшный язык. Горбатый волк – иного определения я не смог подобрать.
   Вот сейчас дюймовые зубы сомкнутся на таком беззащитном человеческом горле. Кем бы я ни был, но к людям я по-прежнему испытывал сочувствие, никогда не убивая без нужды. А этот еще и пытался меня защитить. Не знаю, зачем и от кого…
   Но то, что произошло потом, я не мог предположить даже в кошмарном сне.
   Чудовище не стало кусать или рвать мягкую плоть когтями. Оно пошире распахнуло пасть. Внутренним, доступным только кровным братьям, взором, я увидел тонкие, слабо фосфоресцирующие струйки жизненной субстанции – как сказали бы священнослужители, души, – устремившиеся из глаз, носа и рта человека к зверю. Мой неудачливый преследователь закричал, захлебываясь от ужаса. Отчаянно, пронзительно и страшно. Ему вторил негромкий, донельзя самодовольный рык «горбатого волка».
   Одновременно я ощутил, как ослабло давление на голову, медленно возвращалась прежняя легкость ослабевшим рукам и ногам. Мне удалось не только подняться на четвереньки, но и выпрямиться в полный рост, несмотря на дрожь в коленках.
   На кого охотился зверь? На меня? Выходит, человек с пистолетом – мой спаситель?
   Ну, положим, не так-то просто со мной совладать даже чудовищу… Кстати, что оно из себя представляет? И, тем не менее, нельзя не признать, старого опытного вампира застали врасплох. Зверь силен, и я не уверен, хватит ли сил противостоять ему. Так что самый логичный выход – удрать, пока оно занято жертвой. Но ведь я рыцарского рода. В моих жилах течет кровь бойцов, сломавших шею тевтонам в битве под Грюнвальдом. Мои предки бились и с меченосцами при Сауле, и с татарской ордой при Лигнице. И я буду бежать, как последний трус, спасая свою драгоценную шкуру?
   – Ну уж нет!
   Я и сам не заметил, как выкрикнул вслух последние слова.
   – Psja krew! Niech cie piorun trzasnie![5]
   Сосредоточившись, собрав все силы в единый кулак, я нанес ментальный удар.
   Тварь завизжала, кубарем покатилась, взрывая когтистыми лапами снег. Но и меня отдача бросила на колени. Это неправда, что кровные братья не чувствуют боли. Хоть мы и «немертвые», но можем порезаться, обжечься, уколоться, не говоря уже о ни с чем не сравнимых муках от прикосновения серебра или со священными реликвиями.
   Но я опять отвлекся… Получилось так, что, нанося мысленный удар, я изо всех сил врезался головой в кирпичную кладку. На ментальном уровне, конечно.
   Боль…
   Боль, от которой темнеет в глазах и мутится сознание. И так трудно удержаться на краю, не упасть, суча ногами, как кролик, пробитый стрелой навылет.
   Мне удалось.
   Вначале, опираясь кулаком о холодный асфальт, подняться на одно колено, а потом открыть глаза, преодолевая боль. Сквозь стремительный танец разноцветных мотыльков я успел увидеть исчезающие за ближайшим углом задние лапы и хвост-морковку «горбатого волка».
   Человек лежал неподвижно, устремив пустой взгляд в зимнее московское небо.
   Вот так приключение… И никого, кто бы мог глянуть со стороны, посоветовать, вспомнить что-либо, подсказать. Вообще никого. Будто вымерла Москва. Еще одна загадка?
   Заливистый свисток вернул меня от раздумий на грешную землю.
   Как там говаривали при советской власти? Моя милиция меня бережет – вначале посадит, а потом стережет…
   Но человеческие охранники правопорядка – все-таки не стража Московского князя. С людьми я как-нибудь разберусь. И даже без кровопролития. Убегать я не решился. Во-первых, ощущалась слабость после ментальной схватки с чудовищем… Так, не ровен час, можно свалиться с крыши, разбиться и угодить в городской морг. Плакал тогда закон Великой Тайны горькими слезами. А во-вторых, rycerskа czesс[6], как я ее понимаю.
   Милицейский… Или полицейский? Все время путаюсь в этих новомодных названиях. Да плюс к тому же, в Киеве, где я провожу большую часть своего времени, они по-прежнему называются милицией, как в Советском Союзе, а вот в России поторопились переименовать. Реформы-с… Скажем так, наряд полиции бежал со стороны Кремля. Синие куртки и шапки с двуглавыми орлами, на поясах резиновые дубинки и наручники. Двое тут же навели на меня пистолеты.