Страница:
Рут Сабертон
Сомнения Элли Эндрюс
Роман
Посвящается всем жителям Полперро.
Спасибо за дружбу, поддержку и помощь.
Эта книга – для вас.
20 августа 2011 года
6.23
Сегодня день обжираловки.Нет, я не сижу на диване, доедая крошки печенья со дна коробки (потому что всем известно, что кусочки и огрызки не откладываются жиром), не смотрю на свои бедра в зеркале примерочной и не бегу что есть духу покупать утягивающее белье.
Нет, все гораздо хуже: на меня напал страшный жор, хотя еще нет даже половины седьмого утра. Но я уже слопала столько, что хватило бы борцу сумо. Я буквально чувствую, что живот растет с каждой минутой, набухая и растягиваясь, как в «Пришельцах».
В любом случае беспокоиться поздно. Раз уж я начала есть, то с тем же успехом могу продолжать. И кроме того, сегодня мне понадобятся силы. Поэтому, вместо того чтобы включить диск с упражнениями и хорошенько попотеть, я напрягаю мышцы лишь для того, чтобы открыть холодильник и извлечь порцию мороженого. Если я дойду до буфета за ложкой, то сожгу еще немножко калорий, не так ли? О да, я сегодня всерьез намерена худеть.
Честно говоря, с тех пор как мне на палец надели маленькое колечко с бриллиантом, я больше ни о чем не задумывалась.
По крайней мере старалась.
В припадке отчаяния я доедаю остатки пиццы, а вдогонку – тост с «Мармайтом».
Я искренне пообещала себе, что к сегодняшнему дню похудею до восьмого размера и накачаю пресс, как у регбиста. Я намеревалась месяцами сидеть на диете и развить в себе любовь к салатам и утренним пробежкам. Я поклялась, что никогда больше не съем ни кусочка шоколада, а сидение перед телевизором навсегда уйдет в прошлое. Я собиралась приступить завтра же.
Правда, завтра так и не наступило, и вот пришло сего-дня – день, который я несколько месяцев назад обвела кружком в календаре. Солнечный августовский день, в который мне предстоит надеть кружевное белье и белое шелковое платье. День, когда по идее я должна выглядеть как супермодель. Все это было бы смешно, если бы не было так грустно. Такое перевоплощение не под силу даже Гарри Поттеру.
Я закрываю глаза. Такое ощущение, что я падаю с крыши. Мы – я и мой любимый человек – несколько месяцев планировали эту свадьбу. Мы виделись почти исключительно в присутствии представителей агентства. Даже не помню, когда у нас в последний раз был по-настоящему безумный секс. Вообще хоть какой-нибудь секс, если уж на то пошло.
Что бы я изменила, если бы могла повернуть время вспять?
6.28
– Доброе утро, Элли, – бодро щебечет моя соседка по квартире и лучшая подруга Саманта, врываясь на кухню. Она взмахивает дредами и заталкивает в тостер четыре внушительных ломтя хлеба. – А ты раненько. Волнуешься?– Хм…
Такое ощущение, что мои кишки грызет стая пираний.
– А я хотела принести тебе завтрак в постель, – продолжает Саманта, ныряя ложкой в банку с шоколадной пастой. – Как насчет яичницы с копченым лососем? И бокальчика шампанского? Но только совсем чуть-чуть, подружка. Нехорошо, если невеста напьется в стельку.
– Спасибо, обойдусь без завтрака, – отвечаю я, принимая невинный вид. – Иначе не влезу в платье.
– Ты до сих пор на диете? – Сэм морщит нос. – Ей-богу, Элли, я не понимаю, в чем тогда проблема.
– Э… в том, что мне предстоит втиснуть тушу двенадцатого размера в платье восьмого.
Она закатывает глаза:
– Ну ты и дура. Почему было просто не купить платье побольше? Голодать бесполезно.
Она права. Сэм Деламир – воплощенная Диета. Рядом с ней даже Виктория Бэкхем покажется толстушкой.
– И вообще, – продолжает Сэм, толстым слоем намазывая шоколадную пасту на тост, – ты совсем не толстая. По-моему, ты сегодня выглядишь особенно изящно.
– Вот почему. – Я приспускаю штаны, чтобы продемонстрировать гигантские утягивающие трусы. – Не ожидала?
– О Боже! – Шоколад разлетается по всей кухне. – Что это такое? Жуть какая. Только не говори, что собираешься надеть их под свадебное платье! У тебя же кровообращение остановится! На самом деле черт с ним, с кровообращением, неужели ты всерьез думаешь, что у вас ночью что-нибудь получится, если на тебе будет эта хрень? Их же без лома не снять!
Трусы буквально прилипли к телу. Чудо современной инженерии. Да, они просто убийственны, но я проспала в них ночь и готова поклясться, что похудела на размер.
– Это последний писк в области похудения, – с гордостью сообщаю я. – Поддерживающий лифчик и утягивающие трусы в комплекте.
Сэм качает головой:
– Элли Эндрюс, ты чокнулась. Ты выходишь замуж за человека, который тебя обожает. Думаешь, он не в курсе, как ты выглядишь под платьем?
Худые все такие. Они просто не понимают.
– Сегодня я хочу превзойти саму себя, – объясняю я. – Я хочу, чтобы люди смотрели на меня и думали, какая я красивая. По крайней мере что я не хуже сестер.
Сэм вновь закатывает глаза, потому что слышала это уже тысячу раз. Мы познакомились в первом классе женской школы Сент-Хильда, когда прятались под куртками в раздевалке, в отчаянной попытке прогулять урок физкультуры. Любовь к Робби Уильямсу и ненависть к лакроссу сплотили нас. И теперь, спустя годы, мы пополам снимаем домик в Тэпли и спорим, на ком женится Джордж Клуни.
В любом случае не на мне.
Ну и ладно.
– Только не начинай опять, – стонет Сэм. – Твои сестры – ходячие куклы Барби. Не убивайся из-за того, что ты на них не похожа.
Я морщусь. Легко ей говорить. Если бы она выросла с четырьмя сестрами, рядом с которыми любая фотомодель покажется толстой и уродливой, то сама ощутила бы на себе бремя всех съеденных чипсов. Высокие и длинноногие, с роскошной светлой шевелюрой, молочной кожей и фигурой, как песочные часы, мои старшие сестры привлекают общее внимание, куда бы ни пошли, и по праву носят прозвище Красотки Эндрюс. Я, пухлая, веснушчатая и низкорослая, с вьющимися каштановыми волосами, даже не пытаюсь с ними соперничать. Пусть лучше окружающие смотрят на меня как на приятный контраст.
– Больше ни слова о твоих сестрах, – предупреждает Сэм, ставя тарелку в раковину, где уже скопилась гора посуды. – У тебя внутренний мир в тысячу раз богаче, чем у любой из них. Ты веселая и умная… и не толстая! Ты пухленькая и сексуальная. Мужчина обожают таких, как ты.
Я мельком замечаю свое отражение в стеклянной двери кладовки, но, признаться, вижу не то, что описывает Сэм. На меня с сомнением смотрит девушка с растрепанными кудряшками и в бесформенном халате, который полностью скрывает тело. Я не хочу быть веселой, умной, с богатым внутренним миром. Это компенсация для толстых и некрасивых. В конце концов, Кейт Мосс любят не за ум.
Сэм качает головой:
– Ты мне не поверишь, сколько бы я ни повторяла. Давай говори, что родные будут смеяться. А я скажу: ну и хрен с ними. Это твой день, и ты просто обязана извлечь максимум удовольствия! Ты вот-вот выйдешь за человека, который тебя просто боготворит!
Почему мой жених меня любит – одна из величайших загадок бытия. Разумеется, я страшно рада, я прыгала до небес, когда он сделал предложение, но в последнее время начала задумываться, а хорошо ли мы поступаем. В конце концов, свадьба – это не только платье с оборками и фуршет.
– Я надеюсь, что мы поступаем правильно, – нервно говорю я, и пираньи в моем животе вновь принимаются за дело.
– Элли! Очнись! Конечно, правильно. Пожалуйста, иди наверх и начни собираться.
Сэм кладет руки мне на талию и подталкивает к лестнице.
– У нас еще столько дел, пока не приехали визажист, парикмахер и Поппи с цветами. Прими ванну с пузырями, чтобы расслабиться, а остальное предоставь мне. Я даже открою шампанское, и мы выпьем за последний день твоей вольной жизни.
Последний день моей вольной жизни. О Господи.
Через семь с половиной часов я, как в свое время мои сестры, пойду к алтарю в церкви Святого Иуды в Тэпли. Через восемь часов я буду замужем.
Больше я никогда не смогу лопать тосты в постели и целоваться с кем попало.
Не то чтобы мне хотелось целоваться с кем попало. Но есть тосты в постели – это святое…
– Не пугайся, в плане свадеб тебе хватает опыта, – замечает Сэм, неверно истолковав ужас на моем лице. – Ты, если не ошибаюсь, четыре раза была подружкой невесты?
Как будто человек, которого четыре раза подряд заставляли надевать атласное платье тошнотворного оттенка, способен позабыть о пережитом унижении.
– Вот, хлебни, – приказывает Сэм, протягивая дымящийся бокал шампанского. К сожалению, маникюрша приклеила длиннющие накладные ногти поверх моих родных, обкусанных, и я, как кошка без усов, слабо ориентируюсь в пространстве. Акрил царапает по холодному стеклу, и пальцы сжимают воздух.
Бокал падает на плиточный пол, обдавая мои ступни фонтаном брызг и осколков.
Я в ужасе смотрю на пол. Эти бокалы были свадебным подарком, и теперь остался только один. Плохой знак?…
– Блин, ну конечно, нет! – саркастически замечает Сэм, когда я делюсь с ней сомнениями. – Держись, Элли, ничего страшного не случится. Торжественно клянусь, что я как главная подружка невесты все буду держать под контролем, поэтому можешь расслабиться.
Я бы спокойнее чувствовала себя на раскаленных углях. Мой опыт по части свадеб не назовешь положительным. Моя собственная свадьба – воплощенное торжество надежды над опытом.
– Дай сюда, – говорю я, выхватывая у подруги бутылку. – Мне нужно выпить.
Сэм смеется, но ее зеленые глаза полны тревоги.
Поднимаясь по лестнице и потягивая шампанское из горлышка, я понимаю, что если бы не Сэм, то, возможно, я бы вообще не стала невестой. Жизнь могла обернуться совершенно иначе.
Я закрываю дверь в спальню, прислоняюсь лбом к холодным доскам и зажмуриваюсь. События, предшествовавшие этому дню, мелькают в голове, точь-в-точь неотредактированное домашнее видео. Правильный ли выбор я сделала? За того ли человека собралась замуж? А что, если завтра я проснусь и пожалею о случившемся?
О Господи, Господи, Господи.
Дыши, Элли, дыши глубже.
Еще нет семи. Стоит прекрасное утро, поют птички. До выхода несколько часов.
Уйма времени, если я вдруг решу передумать.
Нет, я не собираюсь передумывать. Просто нервы расшалились. Я ничуть не больше, чем любая другая невеста, сомневаюсь, стоит ли мне выходить замуж. Всякая девушка в день свадьбы немного нервничает. Вполне естественно слегка тревожиться, потому что свадьба – едва ли не самое важное и ответственное событие. Я выбираю мужчину, с которым намерена провести остаток дней. На кону – моя жизнь. Было бы странно, если бы я не нервничала.
Пираньи в животе – абсолютно нормальное ощущение, и от него есть лекарство. Слава Богу, Сэм откупорила шампанское. Несколько глотков – и нервы успокоятся…
6.55
Дверь закрыта, треть бутылки – в желудке, и я начинаю понемногу расслабляться. Сидя на постели, я делаю вид, что это обычное воскресное утро. Сейчас я побреду вниз, где меня ждут бутерброд с беконом и детский канал, потом пройдусь по магазинам с Поппи и съем ленч в пабе «Рыбак». Сила воображения такова, что я уже предвкушаю начо с сыром и бокал ледяного «Шардоне»… и тут замечаю свадебное платье, которое висит на дверце шкафа. Сердце вновь начинает колотиться.О Господи. Ну да, так и есть. Я выхожу замуж, ей-богу, замуж. В эту самую минуту наши родственники едут в Тэпли-на-Темзе с подарками из длинного списка, который мы составили. Я, словно во сне, согласилась, что невозможно жить без ультрасовременного пылесоса «Дайсон» и машинки для изготовления пасты, хотя на самом деле прекрасно обхожусь стареньким «Хувером» и консервированными спагетти.
Меж лопаток у меня выступает пот. О чем я думала, добавляя в виш-лист машинку для изготовления пасты? До сих пор я никогда не испытывала желания готовить пасту, неужели что-то изменится в будущем?
О да. Всё. Мои сестры, выйдя замуж, превратились из любительниц вечеринок и коктейлей в домашних богинь, по сравнению с которыми даже Найджела выглядит неряхой [1]. После свадьбы и званых ужинов наступал черед младенцев и бесконечных разговоров о первых зубах и первых шагах, потом начиналась нервотрепка из-за детских садов и школ…
Мне становится дурно. Я не хочу ребенка. Я еще недостаточно взрослая, чтобы нести такую ответственность, и не знаю, с чего начать. И к тому же я слишком безответственная. Когда настала моя очередь взять к себе домой палочника из школьного живого уголка, он умер. Правда, мне тогда было всего пять, и я не знала, что ему вредно купаться, но с тех пор я ничуть не изменилась. Одному Богу известно, какой вред я могу причинить невинному младенцу.
Я покусываю новенький акриловый ноготь. Все валится из рук. Я никогда не хотела пышной церемонии и длиннющего списка гостей. Свадьба живет собственной жизнью, и, хотя моя мать мечтала именно о таком торжестве, у меня каждый час приступ паники. Мне не нужны шесть подружек, специальная девочка, которая будет держать кольца, и званый ужин из пяти блюд.
Я отхлебываю еще шампанского, и пузыри идут носом. Я закашливаюсь. Прекрасно. Я так волнуюсь, что даже пить не в состоянии.
Отставив шампанское, я плюхаюсь на кровать и взвизгиваю от боли, встретившись головой с чем-то твердым. Быстро вскочив, я обнаруживаю, что ударилась черепом о свадебный альбом сестры, который та одолжила в качестве блистательного доказательства талантов фотографа. Альбом толще «Войны и мира», с латунными уголками и огромным замком, как на пиратском сундуке с сокровищами. Именно этот замок и оставил свой отпечаток у меня на затылке.
Может быть, отложить свадьбу в связи с черепно-мозговой травмой?
Я беру тяжелый альбом, и он раскрывается на одной из общих фотографий. Под гофрированной бумагой – картина, навеки запечатлевшаяся в моей памяти. Притом не в хорошем смысле. Сестра Аннабель улыбается в объектив – огромные синие глаза, золотые локоны, изящные руки сжимают розовый букет, впереди стоят маленькие цветочницы в атласных туфельках. По бокам счастливой четы – родители. Но мой взгляд прикован к краснощекой девице в тесном персиковом платье, которая тщетно старается прикрыть букетом огромное декольте и спрятаться за спинами гостей.
Я печально качаю головой. Кажется, я и тогда пыталась сесть на диету. Как грустно. Я листаю альбом, останавливаюсь на одной из фотографий званого ужина и обвожу красивое лицо пальцем. Меня переполняют сожаления. Если вернуть время вспять, что я изменила бы? Может быть, я сделала бы совсем другой выбор?
Я живо вспоминаю свадьбу сестры. Хотя она и состоялась два года назад, я до сих пор страдаю от посттравматического стресса. Каждый раз, когда я пытаюсь понять, в какой именно момент моя жизнь полетела под откос, на ум приходит свадьба Аннабель. Не то чтобы до тех пор я возлежала исключительно на розах. Честно говоря, мое существование больше напоминало заброшенный пустырь с сорняками и ржавыми жестянками, но по крайней мере это были мои сорняки и мои жестянки.
На свой лад я даже радовалась жизни. Каким же образом все так изменилось?
Захлопнув альбом и стараясь не смотреть на собственный роскошный свадебный наряд, я вспоминаю тот удушливо жаркий июньский день, когда я, затянутая в персиковый атлас и похожая на хрюшку в платье, готовилась следовать за сестрой к алтарю…
Страдания подружки
– Я похожа на снеговика! – восклицаю я, кружась перед зеркалом и морщась. Персиковый атлас беспощаден, он ничего не скрывает. Я не виновата, что напоминаю сардельку, которая вот-вот лопнет.
Аннабель морщит безупречный носик.
– Если не ошибаюсь, ты собиралась к сегодняшнему дню сбросить вес?
Я дергаю ткань, которая буквально трещит на груди. Такое декольте больше подобает порнозвезде, а не скромной подружке невесты.
– Ты уверена, что портниха правильно сняла мерки?
– Моя портниха все делает правильно! – огрызается Аннабель. – Проблема не в ней, а в тебе! К счастью, никто на тебя смотреть не будет. Гости придут, чтобы посмотреть на меня.
Невесты выбирают платья для подружек с таким расчетом, чтобы на их фоне выглядеть еще лучше. Это факт. Иначе с какой стати нормальной женщине наряжать своих взрослых приятельниц и сестер в тошнотворные пастельные тона и обшивать оборками, совершенно как на бабушкиных кальсонах? Аннабель и не скрывает намерений. Как любая невеста, она придерживается священной заповеди: «У подружки непременно задница должна быть больше, чем у тебя». Чтобы это подчеркнуть, она вдобавок украсила мою корму здоровенным бантом.
Я как никакая другая двадцатисемилетняя женщина в курсе неприглядных свадебных истин, поскольку свадьба Аннабель – четвертая по счету, на которой я исполняю обязанности подружки невесты. Такую цену приходится платить, если у тебя четыре старших сестры. Как будто недостаточно того, что меня с рождения тиранили и мучили. Ей-богу, семейные торжества – современный эквивалент насильственной вербовки. Только что ты счастливо жила собственной жизнью, ходила на работу, несчастливо влюблялась и в стельку напивалась по выходным, и вдруг тебя похищают и заставляют примерять платья, краситься и репетировать торжественный выход. Сначала ты часами играешь роль живой подушечки для иголок, а в результате получаешь платье, в котором даже в гроб не захочешь лечь.
Свадьбы – это ад. Белый и кружевной. Особенно если под твоим надзором три упрямых девицы и мальчик, который занят исключительно раскопками в собственном носу.
– Прекрати сейчас же, ты, мелкое чудовище! – Я выдергиваю палец племянника из ноздри. А потом отработанным движением четырехкратной подружки невесты одновременно оправляю задранный выше головы подол Имоджин и вытаскиваю розы изо рта Лоры. Полные слез детские глаза смотрят на меня с упреком, губы дрожат, но мое сердце ожесточилось после многочасовых репетиций, поэтому я приковываю сопляков к месту ледяным взглядом. Впрочем, в душе мне хочется броситься на пол и закатить старую добрую истерику.
– Господи, Элли! – кричит Аннабель. – Ты что, не можешь с ними справиться?!
Она яростно смотрит на меня из-под белоснежной вуали. Сегодня ее звездный час, и сестра уж постарается, чтобы мы об этом не забыли. Стоит прекрасный летний день, и исполняется величайшая мечта Аннабель Эндрюс. Она долгие годы разыгрывала воображаемые свадьбы, стригла моих Барби и заставляла их исполнять роль жениха; потом месяцами мерила все свадебные платья в Лондоне, не пропуская ни одного, и довела семью до грани нервного срыва. И вот наконец последняя старшая сестра выходит замуж.
Какой там феминизм! Я наблюдаю, как Аннабель млеет над списком свадебных гостей, и понимаю, что сексуальная революция произошла с кем угодно, но только не с ней. Чем скорее она выйдет замуж, бросит работу в художественной галерее и побежит с мужниным бумажником в магазин, тем счастливее будет.
А чем скорее закончится свадьба, тем счастливее буду я. Тогда я съем хот-дог, а может быть, даже биг-мак, не оглядываясь через плечо.
В церкви Аннабель окончательно перевоплощается в примадонну.
– Вуаль не завернулась? – Она слегка склоняет голову, пока я послушно оправляю вуаль, чувствуя себя чернокожей Мамушкой, которая сопровождает Скарлетт на бал. – Марка еще нет?
– Наоборот, это мы опоздали, – бормочу я сквозь стиснутые зубы. Аннабель велела шоферу три раза объехать квартал, чтобы журналисты из «Дейли мейл» наверняка успели прибыть на место событий. Четвертая Красотка Эндрюс выходит замуж, и свадьба непременно попадет в колонку свет-ских новостей. Моя сестра твердо намерена получить столько внимания, сколько ей удастся загрести своими наманикюренными лапками.
– Господи, Элли, ну почему ты не села на диету? – Аннабель критически обозревает меня. – Пожалуйста, встань позади детей, когда будем фотографироваться.
Орган оглушительно играет «Аве Мария», и я удерживаюсь от желания засунуть ей в рот носок лишь потому, что напоминаю себе: мне не семь, а двадцать семь. Аннабель умеет ударить по больному месту. Однажды, например, она от моего имени зарегистрировалась на сайте знакомств («Для тебя это единственный способ подцепить хоть какого-нибудь мужчину!») и изо всех сил убеждала меня пойти на свидание с неким Стивом из Беркшира, чьим хобби было считать товарные вагоны и наблюдать за птичками.
Прикусив язык и в очередной раз вспомнив, что всего через два часа я смогу налакаться дармовой выпивкой, я усилием воли заставляю себя следовать по проходу за розовой задницей Аннабель, старательно не думая о собственных филейных частях. Впрочем, в мою сторону не обращен ни один взгляд – как и предсказала Аннабель. И так всю жизнь.
– Готовы? – спрашивает священник.
Аннабель медленно кивает, чтобы не растрепать при-ческу.
– Прекрасно! – Он поворачивается ко мне. – Когда поправите шлейф, дорогая, подайте невесте знак.
– Любой знак? – с надеждой спрашиваю я. Можно, например, показать сестрице шиш?
Викарий подмигивает из-под очков. После двух мучительно долгих репетиций, после того как пришлось перекрашивать церковное крыльцо в тон свадебному платью Аннабель, после того как он чуть не сломал шею, споткнувшись о ее бесконечный шлейф… в общем, теперь он сыт моей сест-рой по горло и, возможно, сам не прочь сделать пару непристойных жестов.
– Лишь бы он был вежливым, – отвечает священник, к моему огромному разочарованию.
С тоской одергивая и распрямляя громадный шлейф, я решаю, что уже хватит. Ну вот, теперь выглядит гораздо лучше. Во всяком случае, насколько может хорошо выглядеть нечто, напоминающее гигантский размотанный рулон туалетной бумаги. Показав сестре оттопыренный большой палец и подтолкнув вперед девочек-цветочниц, мы процессией, нестерпимо медленно, движемся вперед к алтарю. Аннабель туманно улыбается прихожанам, чудесным образом превращаясь из Аттилы-завоевателя в куклу Барби.
Церковь набита битком, свадебные гости в шляпах и накрахмаленных костюмах сидят впритирку на всех скамьях, вытягивая шеи, чтобы получше разглядеть невесту. Два первых ряда скамей слева оставлены для родственников, уже привычных к подобным торжествам. Ей-богу, неудивительно, что редкие папины волосы поседели. Четыре пышных свадьбы обошлись в такую сумму, которая способна покрыть нацио-нальный долг. Одних розовых букетов куплено столько, что на эти деньги я могла бы погасить кредит в банке.
К сожалению, в прошлом году, когда замуж выходила Эмили, мама превзошла саму себя. Гости согласились, что свадьба по размаху была достойна королевской семьи; отец мрачно буркнул, что лично ему нужен королевский доход, чтобы, черт возьми, за это заплатить. Он добавил, что хотел бы быть королем Генрихом VIII – тогда бы он оттяпал маме голову сразу после рождения первой дочери. Мы все рассмеялись, кроме бедного папы. В любом случае сейчас уже слишком поздно, образец задан. Каждая последующая свадьба обязана быть не хуже предыдущей, а в идеале – превосходить ее.
Что ж, пускай папа расслабится, потому что я в любом случае не намерена следовать примеру Аннабель. В моей жизни и так хватает стресса, и я не намерена добавлять в протяженный список дел еще и стирку чужого грязного белья и мытье посуды. У меня нет ровным счетом никакого желания искать свою так называемую половинку, топать к алтарю и почивать на лаврах. Я свободна и счастлива.
По крайней мере буду счастлива, как только стану свободна. Но это уже другая история.
Мы черепашьим шагом тащимся по проходу. Когда толпа цветочниц и мальчиков наконец подтягивается к алтарю, прихожане начинают почтительно шикать друг на друга. Наступает торжественная минута, когда мама подносит к глазам платочек, стараясь не размазать тушь, которую с таким трудом нанес визажист. Мой племянник пытается задрать девочкам юбки. Я бросаю на него яростный взгляд и провожу пальцем по горлу. Сейчас точно не время играть во врача и медсестру.
– Элли! – шипит Аннабель, тыча в мою сторону огромным букетом, так что я чуть не задыхаюсь от пыльцы. – Шлейф!
Я поспешно привожу километр шелка и кружев в некоторое подобие порядка и загоняю детей на скамью. Подмышки платья самым неприятным образом начинают намокать от пота.
Положив букет рядом с Имоджин, я испускаю вздох облегчения. Еще один пункт долой из мысленного списка. Скоро я наемся канапе и залью их дармовым алкоголем. Семейные торжества у Эндрюсов имеют несомненные достоинства. Нужно лишь следить, чтобы спиногрызы не поубивали друг друга, да пропеть несколько гимнов. Я присаживаюсь на скамью, даю отдых бедным усталым ножкам и ненадолго расслабляюсь. Жизнь как-то сразу становится приятнее.
Потом я ловлю взгляд шафера, Руперта Мура-Критчена, который, улыбаясь, сентиментально смотрит в мою сторону своими шоколадными глазами. Я оборачиваюсь, пытаясь понять, кому из Красоток Эндрюс предназначен этот сладкий взгляд, но позади сидит только тетушка Этель, игриво выставив напоказ вставные зубы.
Я чувствую тревожный холодок. Руперт смотрит на меня. О Господи. Не к добру.
Впрочем, ничего удивительного, он же мой бойфренд. Ну… в том смысле слова, что мы иногда ходим в кино, худо-бедно ужинаем при свечах и целуемся. По крайней мере так ситуация выглядит с моей стороны. У нас все не настолько серьезно, чтобы придумывать имена будущим детям. Но к сожалению, в последнее время у меня появилось неприятное ощущение, что Руперт смотрит на наши отношения далеко не так легкомысленно. Не нужно быть ясновидящей, чтобы догадаться, что значат романтические открытки и букеты. Я уже знаю по имени рассыльного от флориста.
Аннабель морщит безупречный носик.
– Если не ошибаюсь, ты собиралась к сегодняшнему дню сбросить вес?
Я дергаю ткань, которая буквально трещит на груди. Такое декольте больше подобает порнозвезде, а не скромной подружке невесты.
– Ты уверена, что портниха правильно сняла мерки?
– Моя портниха все делает правильно! – огрызается Аннабель. – Проблема не в ней, а в тебе! К счастью, никто на тебя смотреть не будет. Гости придут, чтобы посмотреть на меня.
Невесты выбирают платья для подружек с таким расчетом, чтобы на их фоне выглядеть еще лучше. Это факт. Иначе с какой стати нормальной женщине наряжать своих взрослых приятельниц и сестер в тошнотворные пастельные тона и обшивать оборками, совершенно как на бабушкиных кальсонах? Аннабель и не скрывает намерений. Как любая невеста, она придерживается священной заповеди: «У подружки непременно задница должна быть больше, чем у тебя». Чтобы это подчеркнуть, она вдобавок украсила мою корму здоровенным бантом.
Я как никакая другая двадцатисемилетняя женщина в курсе неприглядных свадебных истин, поскольку свадьба Аннабель – четвертая по счету, на которой я исполняю обязанности подружки невесты. Такую цену приходится платить, если у тебя четыре старших сестры. Как будто недостаточно того, что меня с рождения тиранили и мучили. Ей-богу, семейные торжества – современный эквивалент насильственной вербовки. Только что ты счастливо жила собственной жизнью, ходила на работу, несчастливо влюблялась и в стельку напивалась по выходным, и вдруг тебя похищают и заставляют примерять платья, краситься и репетировать торжественный выход. Сначала ты часами играешь роль живой подушечки для иголок, а в результате получаешь платье, в котором даже в гроб не захочешь лечь.
Свадьбы – это ад. Белый и кружевной. Особенно если под твоим надзором три упрямых девицы и мальчик, который занят исключительно раскопками в собственном носу.
– Прекрати сейчас же, ты, мелкое чудовище! – Я выдергиваю палец племянника из ноздри. А потом отработанным движением четырехкратной подружки невесты одновременно оправляю задранный выше головы подол Имоджин и вытаскиваю розы изо рта Лоры. Полные слез детские глаза смотрят на меня с упреком, губы дрожат, но мое сердце ожесточилось после многочасовых репетиций, поэтому я приковываю сопляков к месту ледяным взглядом. Впрочем, в душе мне хочется броситься на пол и закатить старую добрую истерику.
– Господи, Элли! – кричит Аннабель. – Ты что, не можешь с ними справиться?!
Она яростно смотрит на меня из-под белоснежной вуали. Сегодня ее звездный час, и сестра уж постарается, чтобы мы об этом не забыли. Стоит прекрасный летний день, и исполняется величайшая мечта Аннабель Эндрюс. Она долгие годы разыгрывала воображаемые свадьбы, стригла моих Барби и заставляла их исполнять роль жениха; потом месяцами мерила все свадебные платья в Лондоне, не пропуская ни одного, и довела семью до грани нервного срыва. И вот наконец последняя старшая сестра выходит замуж.
Какой там феминизм! Я наблюдаю, как Аннабель млеет над списком свадебных гостей, и понимаю, что сексуальная революция произошла с кем угодно, но только не с ней. Чем скорее она выйдет замуж, бросит работу в художественной галерее и побежит с мужниным бумажником в магазин, тем счастливее будет.
А чем скорее закончится свадьба, тем счастливее буду я. Тогда я съем хот-дог, а может быть, даже биг-мак, не оглядываясь через плечо.
В церкви Аннабель окончательно перевоплощается в примадонну.
– Вуаль не завернулась? – Она слегка склоняет голову, пока я послушно оправляю вуаль, чувствуя себя чернокожей Мамушкой, которая сопровождает Скарлетт на бал. – Марка еще нет?
– Наоборот, это мы опоздали, – бормочу я сквозь стиснутые зубы. Аннабель велела шоферу три раза объехать квартал, чтобы журналисты из «Дейли мейл» наверняка успели прибыть на место событий. Четвертая Красотка Эндрюс выходит замуж, и свадьба непременно попадет в колонку свет-ских новостей. Моя сестра твердо намерена получить столько внимания, сколько ей удастся загрести своими наманикюренными лапками.
– Господи, Элли, ну почему ты не села на диету? – Аннабель критически обозревает меня. – Пожалуйста, встань позади детей, когда будем фотографироваться.
Орган оглушительно играет «Аве Мария», и я удерживаюсь от желания засунуть ей в рот носок лишь потому, что напоминаю себе: мне не семь, а двадцать семь. Аннабель умеет ударить по больному месту. Однажды, например, она от моего имени зарегистрировалась на сайте знакомств («Для тебя это единственный способ подцепить хоть какого-нибудь мужчину!») и изо всех сил убеждала меня пойти на свидание с неким Стивом из Беркшира, чьим хобби было считать товарные вагоны и наблюдать за птичками.
Прикусив язык и в очередной раз вспомнив, что всего через два часа я смогу налакаться дармовой выпивкой, я усилием воли заставляю себя следовать по проходу за розовой задницей Аннабель, старательно не думая о собственных филейных частях. Впрочем, в мою сторону не обращен ни один взгляд – как и предсказала Аннабель. И так всю жизнь.
– Готовы? – спрашивает священник.
Аннабель медленно кивает, чтобы не растрепать при-ческу.
– Прекрасно! – Он поворачивается ко мне. – Когда поправите шлейф, дорогая, подайте невесте знак.
– Любой знак? – с надеждой спрашиваю я. Можно, например, показать сестрице шиш?
Викарий подмигивает из-под очков. После двух мучительно долгих репетиций, после того как пришлось перекрашивать церковное крыльцо в тон свадебному платью Аннабель, после того как он чуть не сломал шею, споткнувшись о ее бесконечный шлейф… в общем, теперь он сыт моей сест-рой по горло и, возможно, сам не прочь сделать пару непристойных жестов.
– Лишь бы он был вежливым, – отвечает священник, к моему огромному разочарованию.
С тоской одергивая и распрямляя громадный шлейф, я решаю, что уже хватит. Ну вот, теперь выглядит гораздо лучше. Во всяком случае, насколько может хорошо выглядеть нечто, напоминающее гигантский размотанный рулон туалетной бумаги. Показав сестре оттопыренный большой палец и подтолкнув вперед девочек-цветочниц, мы процессией, нестерпимо медленно, движемся вперед к алтарю. Аннабель туманно улыбается прихожанам, чудесным образом превращаясь из Аттилы-завоевателя в куклу Барби.
Церковь набита битком, свадебные гости в шляпах и накрахмаленных костюмах сидят впритирку на всех скамьях, вытягивая шеи, чтобы получше разглядеть невесту. Два первых ряда скамей слева оставлены для родственников, уже привычных к подобным торжествам. Ей-богу, неудивительно, что редкие папины волосы поседели. Четыре пышных свадьбы обошлись в такую сумму, которая способна покрыть нацио-нальный долг. Одних розовых букетов куплено столько, что на эти деньги я могла бы погасить кредит в банке.
К сожалению, в прошлом году, когда замуж выходила Эмили, мама превзошла саму себя. Гости согласились, что свадьба по размаху была достойна королевской семьи; отец мрачно буркнул, что лично ему нужен королевский доход, чтобы, черт возьми, за это заплатить. Он добавил, что хотел бы быть королем Генрихом VIII – тогда бы он оттяпал маме голову сразу после рождения первой дочери. Мы все рассмеялись, кроме бедного папы. В любом случае сейчас уже слишком поздно, образец задан. Каждая последующая свадьба обязана быть не хуже предыдущей, а в идеале – превосходить ее.
Что ж, пускай папа расслабится, потому что я в любом случае не намерена следовать примеру Аннабель. В моей жизни и так хватает стресса, и я не намерена добавлять в протяженный список дел еще и стирку чужого грязного белья и мытье посуды. У меня нет ровным счетом никакого желания искать свою так называемую половинку, топать к алтарю и почивать на лаврах. Я свободна и счастлива.
По крайней мере буду счастлива, как только стану свободна. Но это уже другая история.
Мы черепашьим шагом тащимся по проходу. Когда толпа цветочниц и мальчиков наконец подтягивается к алтарю, прихожане начинают почтительно шикать друг на друга. Наступает торжественная минута, когда мама подносит к глазам платочек, стараясь не размазать тушь, которую с таким трудом нанес визажист. Мой племянник пытается задрать девочкам юбки. Я бросаю на него яростный взгляд и провожу пальцем по горлу. Сейчас точно не время играть во врача и медсестру.
– Элли! – шипит Аннабель, тыча в мою сторону огромным букетом, так что я чуть не задыхаюсь от пыльцы. – Шлейф!
Я поспешно привожу километр шелка и кружев в некоторое подобие порядка и загоняю детей на скамью. Подмышки платья самым неприятным образом начинают намокать от пота.
Положив букет рядом с Имоджин, я испускаю вздох облегчения. Еще один пункт долой из мысленного списка. Скоро я наемся канапе и залью их дармовым алкоголем. Семейные торжества у Эндрюсов имеют несомненные достоинства. Нужно лишь следить, чтобы спиногрызы не поубивали друг друга, да пропеть несколько гимнов. Я присаживаюсь на скамью, даю отдых бедным усталым ножкам и ненадолго расслабляюсь. Жизнь как-то сразу становится приятнее.
Потом я ловлю взгляд шафера, Руперта Мура-Критчена, который, улыбаясь, сентиментально смотрит в мою сторону своими шоколадными глазами. Я оборачиваюсь, пытаясь понять, кому из Красоток Эндрюс предназначен этот сладкий взгляд, но позади сидит только тетушка Этель, игриво выставив напоказ вставные зубы.
Я чувствую тревожный холодок. Руперт смотрит на меня. О Господи. Не к добру.
Впрочем, ничего удивительного, он же мой бойфренд. Ну… в том смысле слова, что мы иногда ходим в кино, худо-бедно ужинаем при свечах и целуемся. По крайней мере так ситуация выглядит с моей стороны. У нас все не настолько серьезно, чтобы придумывать имена будущим детям. Но к сожалению, в последнее время у меня появилось неприятное ощущение, что Руперт смотрит на наши отношения далеко не так легкомысленно. Не нужно быть ясновидящей, чтобы догадаться, что значат романтические открытки и букеты. Я уже знаю по имени рассыльного от флориста.