Гадюка переползет дорогу – скорей кричишь догу: «Ко мне!», а сам запустишь в змею камнем. Бывают и другие приключения. На Чертовом Городище (есть такое место на Урале, которое стремятся повидать все туристы: причудливое нагромождение камней в лесу) Джерку так сильно закусали оводы, что пришлось забросать его в яме березовыми ветками, и только тогда он нашел некоторое успокоение. Но как же без этого? На то и лес!
   Однако вернемся к коровам. Мы шли домой, когда впереди мелькнули пестрые, медленно передвигающиеся пятна – большое стадо коров рассыпалось по лесу и неторопливо двигалось в ту же сторону, что и мы.
   Мне и в голову не могло прийти, что из этой встречи получится что-нибудь неприятное. Мы вышли на опушку. Ближние коровы были метрах в двадцати от нас, когда вдруг Джери начал проявлять признаки беспокойства. Он как-то тревожно закружился около меня. Я оглянулся – коровы, пригнув к земле головы и выставив вперед рога, наступали на собаку.
   Я закричал и замахал на коров руками – никакого впечатления. Они шли грозной стеной. Как-то особенно отчетливо я увидел самую близкую из них – большую черную красавицу, с длинными острыми рогами и сверкающими белками глаз. Я подозвал собаку к себе и взял ее за ошейник, но получилось еще хуже. Теперь уже не Джери, а оба мы оказались в центре атакующего стада.
   Только тут я понял, что дело плохо. Надо спасаться! Отпустив Джери, я скомандовал: «Беги! Беги!» Он огромными прыжками устремился вперед. Коровы тотчас погнались за ним.
   Сознаюсь, я испугался не на шутку. Если бы Джери не отбежал от меня, они забодали бы нас обоих.
   Но состязаться в беге с ним они не могли и скоро отстали. А он, как только преследование прекратилось, вынырнул откуда-то из-за кустов, и мы поспешили прочь.
   Мы уже ушли на километр, а я все еще ощущал удары своего сердца. И Джери уже не так беззаботно носился. Отбежав недалеко, он сейчас же возвращался и, взглядывая на меня, как бы говорил глазами: «Вот какая история! Ну и влопались мы с тобой! Хорошо еще, что так легко отделались!..»
   Это приключение с коровами надолго запомнилось мне.
   Запомнился и поход на гору Хрустальную, которым я устроил проверку выносливости Джери.
   Гора Хрустальная расположена километрах в семнадцати-восемнадцати от нашего города, туда и обратно – тридцать пять. Это для нас с вами. А для Джери в три раза побольше, потому что собака на прогулке очень много бегает.
   Вот и отправились мы с Джери в поход, выбрав для этого денек потеплее. В пути нас вспрыснуло дождичком – погода уральская переменчива! – потом высушило и пригрело. Туда дошли без остановки.
   На горе, возвышавшейся над лесом, как конус вулкана, нас снова застал крупный дождь.
   Холодный душ не понравился Джери. Пес сел под деревом, он тряс головой и ежесекундно дергал ушами, как бы говоря:
   «Не понимаю! Чего он ко мне привязался?»
   С горы открывалась широкая панорама: леса, горы, далекие пруды и озера. Чуть маячили вдали городские постройки,, над ними всплывали дымы заводов.
   Отдохнув и обсохнув под солнцем, мы двинулись в обратный путь.
   Но Джери был уже не так резв, как утром. Он начал уставать, и зеленая трава, кусты за обочиной тракта перестали привлекать его. Он шел рядом со мной и не стремился отбежать в сторону.
   Устал и я. Но я тратил силы экономно, предвидя тяжелую обратную дорогу. Джери же явно «перерасходовался».
   Вскоре из положения «рядом» он переместился за мою спину и не шел, а тащился, буквально наступая мне на пятки, – «чистил шпоры», как говорят охотники. Ну, точь-в-точь, как это красочно изображено у Тургенева, когда собака «идет… шагом, болезненно прищурив глаза и преувеличенно высунув язык; а в ответ на укоризны своего господина униженно виляет хвостом и выражает смущение на лице, но вперед не подвигается». Можно было подумать, что автор «Записок охотника» списал это с Джери!
   Силы Джери падали с каждым часом. Несколько раз он останавливался. Пришлось останавливаться и мне. Сказать правду, я тоже плелся из последних сил. Я тоже не железный!
   Прошли еще километра три-четыре. И тут мой Джери забастовал. Он лег на дорогу и отказывался подниматься.
   Сколько я ни понуждал его продолжать идти, ничего не получалось. Тогда, оставив его лежать, я двинулся один. Пройдя метров пятьдесят, оглянулся. Джери продолжал лежать и смотрел мне вслед умоляющими глазами. Я пошел дальше. Только когда я отошел от него метров на триста, он медленно поднялся и побрел за мной. Пришлось остановиться и подождать его. Не дойдя до меня нескольких метров, он шевельнул виновато хвостом и лег.
   Вот беда! До города оставалось еще километров пять, а Джери, казалось, не мог сделать шага. И, как назло, ни одной попутной машины. Эти пять километров мы шли до позднего вечера.
   Но ничего, ничего! Для огорчений не было оснований. В общем, Джери показал неплохую выносливость. Во всяком случае, для собаки его возраста это было серьезное испытание, и не всякий городской пес смог бы пробежать такое расстояние, какое Джери вымерил в этот день своими длинными ногами. В таких походах он нагуливал силу и здоровье, а они в будущем очень пригодились ему.
   Мать всплеснула руками, увидев, в каком виде явился Джери. Кожа на нем обвисла, он весь обмяк и шатался.
   После этой прогулки Джери отсыпался три дня. Он вставал только, чтобы поесть и сходить на улицу. Мне нетрудно было представить, как ныли у него все кости: мои ныли ничуть не меньше.

ВЫСТАВКА

   В середине лета была назначена выставка служебных собак.
   Выставка! Если вы не держите Джери или Рекса, то это слово говорит вам очень мало. Но, если у вас есть дома четвероногое существо, которое вы любите, холите, к которому вы привязаны всей душой, которое состоит на учете в клубе служебного собаководства и в случае войны может быть мобилизовано в армию, – тогда вы отнесетесь к этому совсем иначе. Слово «выставка» прозвучит для вас, как сигнал трубы. С того часа, как объявят выставку, для каждого собаковода начнутся волнения и ожидания, которые в один прекрасный день закончатся либо большой радостью, либо большим огорчением.
   Если ваша собака получила приз – это триумф, и вы уходите с выставки победителем: с высоко поднятой головой, с горделивым чувством, останавливаясь почаще, чтобы дать возможность болельщикам подольше насладиться видом вашего животного. Собаку вы называете самыми ласкательными именами; придя домой, без меры пичкаете ее лакомствами. И потом в течение многих месяцев бессчетное число раз пересказываете всем друзьям и знакомым, как все это получилось.
   Но, если вам вручили только скромную бумажную табличку с надписью «хорошо» или «удовлетворительно», вы уходите мрачный, кляня всех друзей и всех собак, недовольный и собой и своим питомцем, стараясь не попадаться на глаза соседским мальчишкам. Вы даете себе обещание, что больше ноги вашей не будет на выставке… Должна пройти по меньшей мере неделя или две, чтобы ваша боль утихла и Рекс или Джери снова заняли свое место в хозяйском сердце.
   Готовиться к выставке начинают задолго до ее открытия. Надо припасти необходимое оборудование: веревки для ограждения рингов, бачки для воды, цепи, колья, типографские бланки с оценками, номера, медали и дипломы, надо расклеить афиши по городу, чтобы пришло побольше публики, ибо выставка преследует и агитационные цели, договориться с администрацией парка…
   Но главная подготовка происходит в домах любителей. Собак моют, вычесывают, чаще выгуливают, больше занимаются с ними, лучше кормят… Вы скажете, что я увлекаюсь? В таком случае, вы никогда не держали выставочных собак и ничего не понимаете в них.
   Выставка – большое и знаменательное событие, смотр достижений за год, проверка качества работы собаковода: хорошо ли, правильно ли вырастил он свою собаку, сумел ли сделать из щенка полезное и ценное животное или получил посредственную собаку. На выставке, кроме того, можно увидеть демонстрацию (показ) работы служебных собак: как идет по следу ищейка, как производится поиск раненого и т. д. Выставка – это праздник собаководства. И не случайно в дни подготовки к этому событию клуб живет особенно напряженной и активной жизнью.
   В то лето мы готовились к выставке с особым волнением. Шутка ли: впереди предстоял Всесоюзный юбилейный смотр. Исполнялось десять лет со дня организации дела служебного собаководства в Советском Союзе. Лучшие собаки, отобранные на областных и краевых выставках, могли попасть на смотр в Москву. О поездке в столицу мечтал каждый из нас. А вдруг Джери выпадет такая удача… Нет, нет, я не решался даже думать об этом! Перед. выставкой по городу разъезжал Марков на своей упряжке с рекламным щитом, на одной стороне которого было написано: «Все на выставку служебных собак!» Толпы ребятишек бежали следом. Это было едва ли не самым действенным способом зазывания публики на выставку.
   И вот настал день открытия выставки. Уже с утра к саду, где должна была происходить выставка, шли любители, ведя на поводках своих питомцев. Город еще никогда не видел столько собак у себя на улицах. Проносились грузовики с собаками-пассажирами. Это везли иногородних гостей с вокзала. В этот день даже трамвайные кондуктора стали такими любезными, что милостиво позволяли садиться с собаками в вагон. Впрочем, дело было тут не в любезности: клуб договорился о том, чтобы на все время выставки был разрешен проезд с собаками в трамвае.
   У ворот сада выстроилась длинная очередь людей и четвероногих: врач осматривал собак. Но они прибывали так быстро, что он не успевал справляться со своими обязанностями, и шумливая, рычащая и лающая вереница быстро росла.
   В выставке участвовали собаки Свердловска, Челябинска, Перми, Уфы, Нижнего Тагила. Больше всего, разумеется, было наших, городских собак. Удалось привлечь к участию в смотре охотников-промысловиков с их пушистыми лайками. Лайки, благодаря тому что они используются и как служебные и как охотничьи собаки, в те времена нередко участвовали в выставках несколько раз в году, принося своим владельцам множество призов. Прибыли гости из-за пределов нашего края. Для экспертизы приехал судья из Москвы.
   Наконец санитарный осмотр закончен. Животных развели по предназначенным им местам. Необычное, занятное зрелище привлекло массу публики. Толпы празднично одетых горожан (сегодня воскресенье) заполнили все уголки парка, на эти дни отведенного под выставку, и с любопытством осматривали беспокойные экспонаты.
   Ого, сколько собак в нашем городе! Их сотни! Когда они собраны все вместе, получается весьма внушительное зрелище.
   Шум, гам, лай, вой… Неопытного посетителя эта какофония так оглушает, что в первую минуту он совершенно теряется и долго нерешительно топчется у входа, не зная, куда направиться. Кажется, что вот-вот все эти страшные псы (а в служебном собаководстве главным образом крупные собаки) сорвутся с привязей и набросятся на тебя. Но все опасения быстро рассеиваются, и вы с возрастающим интересом переходите от одной группы животных к другой.
   Наибольшее восхищение вызывали кавказские овчарки.
   – Неужели это собаки? – недоверчиво спрашивали некоторые из посетителей и изумленно качали головами.
   Их вопрос был вполне обоснованным. Огромные, покрытые длинной густой шерстью животные, больше похожие на львов, нежели на собак, держались важно, молчаливо, сурово поглядывая на людей. Лишь когда кто-нибудь, забыв об осторожности, пробовал сунуться поближе (впрочем, таких находилось немного: внушительный вид «кавказцев» удерживал на почтительном расстоянии даже самых храбрых), грозный, хриплый рык мигом заставлял любопытного отскочить назад.
   Среди кавказцев выделялся Пален. Тот самый, привезенный Шестаковым пес, который едва не сгорел в поезде, подпалив себе бок у железной печурки. Он отличался и ростом и злобностью. Позднее нам не раз пришлось слышать о нем как о хорошей караульной собаке. Вообще все кавказские овчарки отлично зарекомендовали себя.
   Беспокойнее всех выглядели лайки. Как будто стараясь показать, откуда взялось их название – «лайка», они лаяли до хрипоты, визжали, подвывали, рыли лапами землю. Выкопав ямку, ложились в нее, снова вскакивали через минуту и принимались рыть рядом – хлопотали неуемно. Занятые своими «делами», они разрешали близко подходить к себе, гладить.
   Немецкие овчарки (потом их стали называть восточноевропейскими) держались по-разному. Некоторые злобно бросались на проходящих людей, силясь зацепить зубом хоть край чьей-нибудь одежды. Другие молча искали глазами в толпе ушедшего хозяина и, казалось, ничего не замечали больше. Третьи деловито копались у своего места. Многие просто спали.
   Доберманы сидели жалкие, смущенные тем, что их привязали на цепь и оставили в таком шумном обществе. Доги (их тогда было совсем немного – два или три, считая вместе с моим Джери), раскрыв страшные зубастые пасти и развесив мягкие розовые языки, томимые жарой и необычностью обстановки, с непонимающим видом следили за всем происходящим.
   Со временем у нас появились и другие породы – колли, жесткошерстные фокстерьеры (хотя последние и не относятся к числу служебных), а уже со следующей выставки начали экспонироваться эрдельтерьеры, одна из наиболее редких в то время пород. И сами выставки разрослись настолько, что им уже стал тесен небольшой тенистый парк на берегу реки, и их перенесли в Зеленую Рощу, где хватало площади для того, чтобы разместить всех животных и показать их работу.
   Но не будем забегать вперед и вернемся к моему Джери. Ведь он тоже участник выставки.
   О Джери! Куда девалось его великолепие, восхищавшее меня? Он совсем потерялся среди массы людей и животных. Он сидел у прикола жалкий, растерянный, вовсе не похожий на себя, жалобно вопрошая глазами:
   «Для чего меня привязали здесь? Чем я провинился? Что это за суматоха? Пойдем-ка лучше скорее домой…»
   Для собак выставка – такая встряска, после которой они обычно приходят в себя несколько дней.
   При виде подавленной фигуры Джери все сомнения, мучившие меня последние дни, вспыхнули с новой силой. Нет, не видать мне Москвы, провалится Джери…
   Правда, я заметил, что почти все молодые собаки (исключая, пожалуй, лаек) выглядели пришибленными. Принимали все происходящее как должное только такие опытные призеры, как злой, хмурый пес Рекс да резвая овчарка Джери-черная, которую мы знали еще по зимним занятиям на семинаре.
   За свою жизнь Джери получила более десятка призов и семнадцать дипломов. После ее появления в нашем клубе кличка «Джери» стала особенно охотно употребляться любителями.
   Утром побрызгал небольшой дождь, и собаководы нервничали:
   – Собаки на ринг[7] грязными пойдут. Плохо! Интересно было послушать разговоры. На выставке встречаются старые знакомые, друзья, опытные собаководы. Слышатся вопросы и ответы:
   – Как Абрек?
   – А Тайфун – слышали? – первое место занял на краевой![8]
   Они знают наперечет лучших собак Советского Союза, их родословные до десятого колена по восходящей линии, кто, когда и на каких выставках участвовал, какие оценки и призы получил. Они нередко могут предугадать и ход выставки, хотя окончательные результаты ее не известны никому, пока не кончится судейство.
   Они подсчитывают классы по каталогу, ходят от собаки к собаке и оценивающе смотрят на них: что получишь ты? А что ты? Они делятся со своими любимцами бутербродами, а наиболее заботливые принесли и чашки для питья, и коврики для подстилки, чтобы собака не испачкалась, лежа на голой земле.
   Но вот по парку пробежал дежурный с красной повязкой на рукаве. Любители отвязывали своих питомцев и выводили их на дорожку. Начались ринги.
   Толпа отхлынула от собак и плотным кольцом окружила открытую площадку посередине сада, обнесенную толстой веревкой с бумажными флажками, – место ринга, с поставленным в центре небольшим судейским столиком под легким фанерным навесиком, защищающим от солнечных лучей.
   Первыми пошли овчарки, как самые многочисленные. Малочисленные породы могли подождать – их всегда оставляют «на закуску» или пропускают между большими рингами. К «малочисленным» относился и мой Джери. Приходилось запасаться терпением.
   Шел первый класс, то есть взрослые овчарки. Одна за другой они входили в круг и, удерживаемые людьми, выстраивались в длинную цепочку. По жесту судьи цепочка двинулась по кругу.
   Судья, невысокий пожилой мужчина в белой фуражке, с большим красным бантом на левом кармашке кителя и с блокнотом в руках, стоя в центре, приценивающимся взглядом окидывал каждую собаку. По его указанию ассистенты (в числе их был и Сергей Александрович) переставляли экспонируемых животных. Лучших передвигали в голову колонны, худших – назад.
   Зрители так тесно обступили ринг, что я не мог пробиться к веревке.
   Тогда еще не оглашали весь ход судейства по радио, как это делают теперь. И, стоя у веревки, которой был обнесен ринг, зрители торопливо переспрашивали друг Друга: «Что он сказал?» (Имея в виду судью.) Или: «Что получила эта собака?» (Когда очередной живой экспонат, прошедший экспертизу, уводили с ринга.)
   Вдруг что-то произошло. Раздались яростный вой и злобное рычание, цепочка людей и животных внезапно разорвалась, смешалась. Неожиданно толпа расступилась передо мной, пропуская какую-то женщину. Я скользнул в образовавшийся проход, который сейчас же сомкнулся за мной, и очутился у самого ринга. За веревкой дрались две собаки. Крупный кобель редкого ярко-песочного цвета уцепился мертвой хваткой за заднюю ногу шедшей впереди него овчарки и не отпускал. Схваченная собака жалобно визжала, рвалась из этих клещей. Владельцы собак беспомощно метались около них. В руках одного болтался конец оборванного поводка.
   – Чего же вы смотрите? – не выдержал судья, до этого молча наблюдавший схватку. Беспомощность людей рассердила его. – Что вы боитесь собак? – И он крупными шагами приблизился к месту боя.
   Но его опередил Шестаков. Легким прыжком перебросив свое сильное тело через веревочное ограждение ринга, он в мгновение ока оказался около дерущихся животных. Быстро кинув первому любителю: «Держите крепче вашу собаку!» – он решительно шагнул к желтому псу, успокаивающе проговорил: «Арбат… Арбат…» – и вдруг, ухватив его одной рукой за ошейник, а другой – за густую шерсть на спине, вскинул на воздух, оторвав от жертвы.
   Все это явилось делом нескольких секунд. Драка сразу прекратилась; хозяева развели взъерошенных, окровавленных собак в разные стороны и принялись успокаивать их. Шестаков постоял минуту, ожидая, не возобновится ли схватка, и незаметно исчез.
   Пострадавшую собаку увели на перевязку, судья подошел к владельцу желтого пса.
   – Что же это вы! – укоризненно обратился он к нему. – Не умеете обращаться с собственной собакой?
   Тот, к кому относились эти слова, сконфузился и, стараясь скрыть свое смущение, усиленно гладил овчарку, приговаривая:
   – Тихо, Арбат, тихо… Злой уж очень… – наконец негромко произнес он в свое оправдание.
   – Арбат? – переспросил судья. – Ну, и что же? – продолжал он, отвечая на попытку владельца собаки выгородить себя. – Нужно уметь обуздывать любую злобу собаки, добиваться от нее безотказного послушания.
   «Арбат… Что я слышал об Арбате?» – старался припомнить я и не мог. Впечатления сегодняшнего дня переполняли меня и мешали сосредоточиться.
   – Он недавно живет у них, – вмешался в разговор Сергей Александрович, с открытия рингов безотлучно находившийся при судье, то давая ему необходимые справки, то оказывая еще какие-либо мелкие услуги и помощь, требовавшиеся по ходу судейства. – Собака с тяжелым прошлым и очень трудно привыкает к хозяину. Хотя вы недавно говорили мне, – обратился он к владельцу Арбата, – что дело налаживается?
   – Да, он уже привязался ко мне. На днях, когда я был на службе, он убежал из дому, нашел дорогу и прибежал ко мне. В учреждение прибежал, а ведь это на противоположном конце города!
   – У Арбата очень интересная биография, – заметил Сергей Александрович. – Питомник милиции просит отдать его к ним в школу. Говорят, что из него может получиться замечательная ищейка.
   – Ну что ж, – согласился судья. – Пес крепкий, злобности хоть отбавляй, с хорошим чутьем… Все данные налицо!
   – Арбата я не отдам! – решительно заявил владелец овчарки и снова принялся гладить ее. – Я уже к нему привык. И в доме все его любят.
   В продолжение этого разговора виновник происшествия жался к своему хозяину, обнажая время от времени свои желтоватые клыки и издавая глухое предостерегающее рычание. Глаза его горели недобрым светом. Вся его наружность выражала такую непримиримую злобу, что невольно привлекала к себе внимание.
   – Серьезный пес, – сказал судья. – Удивительно, как ваш инструктор решился так смело подойти к нему!
   – Ну, наш Шестаков не побоится ни одной собаки на свете. Кроме того, пес немного знает его…
   Я все старался припомнить, откуда мне известна кличка желтого пса. Хотел расспросить потом Сергея Александровича, но так и забыл сделать это.
   Между тем ассистенты водворили на ринге порядок, и по жесту судьи люди и животные снова двинулись по кругу. Потом они остановились, собак усадили, и судья стал осматривать у них зубы. Собака с плохим прикусом, то есть с неправильным строением зубов, не могла рассчитывать на хорошую оценку.
   Постепенно ринг начал пустеть. Собак уводили. Лучшие оставались последними.
   Те из владельцев, которые надеялись на призовые оценки и обманулись в своих ожиданиях, выходя с ринга, либо хмуро молчали, либо, наоборот, вслух обсуждали причину неудачи.
   – Зубы, говорит, у него плохие! Прикус неправильный! – громко говорила женщина, выводя с площадки крупную и крайне добродушную по виду собаку.
   Зубы – оружие собаки, и требования к ним отличаются особой строгостью. Отклонения от нормы не допускаются. Бывает, что отличная по всем другим статьям собака проваливается на выставке только потому, что у нее неправильный прикус. Кстати говоря, недостатки зубной системы очень стойко передаются по наследству.
   У кого-то «подвел» хвост (у лайки он закручен на спину; у овчарки, наоборот, малейший намек на крендель – порок); у другого – собака часто лазила под кровать и приобрела провислость спины; кто-то недоучел значение тренировок, и его пес вырос с «разметом» в лапах, с вялыми, расслабленными движениями.
   Цвет глаз, форма ушей, длина и форма хвоста, окраска, длина и жесткость шерсти – все это имеет значение, все должно находиться в гармоническом сочетании, в строгом соответствии с типическим описанием породы. Каждый признак, каждая мелочь говорит либо о чистоте породы, либо об ее изъяне.
   Появилось не предусмотренное стандартом пятнышко– собака уже под подозрением: чистокровная ли она? «Что красиво, то и прочно», – так говорят собаководы (почти дословно то же самое мне приходилось слышать от конструкторов машин).
   Обычно собак выводят по классам или, иначе говоря, по возрастным группам; обязательно учитывается их происхождение, или, выражаясь собаководчески, «крови»; беспородные собаки не допускаются на выставку совсем. Наивысшая оценка – первое место и золотая медаль («отлично»); наихудшая – удаление с ринга.
   Прислушиваясь к разговорам покидающих ринг, я невольно прикидывал: а нет ли какого-либо недостатка и у Джери?
   Особенно строго подходил судья к оценке ведомственных собак, то есть принадлежавших разным организациям.
   Мне запомнилось, как он распек одного вожатого, когда тот подвел к судейскому столику худую, заморенную овчарку с облезлой шерстью, впалыми боками и голодным блеском в глазах.
   – Она что, болела? – спросил судья нахмурившись.
   – Болела. Под машину попала.
   – Что же вы за ней плохо смотрели?
   Судья говорил резко, отрывисто. Пропустив его замечание мимо ушей, вожатый торопливо заговорил, спеша оправдаться:
   – Я, можно сказать, поднял ее из могилы…
   – «Из могилы, из могилы»! – сердито прервал его эксперт. – Когда это случилось?
   – Да с полгода будет.
   – Полгода прошло, а она у вас все в таком плохом виде! Теперь подкормить надо! Кто владелец?
   Владельцем собаки оказалось одно из местных предприятий.
   – Ага, понятно, – недовольно проворчал судья. – Тем стыднее в таком виде выводить собаку. Смотрите, вот собаки стоят. Тоже ведомственные. Такие же государственные пайки. А почему лучше? Государство как делает? Собаку предусматривает для охраны – и питание предусматривает. У нас голода нет. Завод у вас ценный? Охранять его надо? А она у вас голодная. Я уверен, что она возьмет у меня пищу… – И, взяв со стола пирог с ливером, который ему принесли на завтрак, судья швырнул его псу.
   Тот проглотил в одно мгновение, даже не сморгнув, и продолжал все с тем же выражением голодного ожидания смотреть на людей.
   – Вот видите. Стыдно, стыдно! Я приду и уведу ее, а вы хотите, чтобы она у вас охраняла. Прокурору надо на вас дело передать! Так заморить собаку! А это что? – показал судья на потертость на шее. – Небось держите на ошейнике? Надо на шлейке, а ошейник снимать… Уходите. Приведите ее в порядок. А то что же это – жалко смотреть! Надо поощрять вожатых за хороший уход, – сказал он Сергею Александровичу, когда вожатый и его голодный пес оставили ринг. – А таких – гнать!.. Вы посмотрите, сколько преданности в глазах! – воскликнул судья через минуту, осматривая следующую по очереди собаку. – Но все-таки вынужден вас огорчить, пес неважный.