Страница:
– Я надеюсь, – буркнул Крылов.
– – Применяя метод сыскного реализма, исходим из того, что «дипломат» у вдовы пропал.
И пропал непосредственно вскоре после убийства, пока она еще не успела его уничтожить.
Вполне вероятно, что «дипломат» у нее попросту украли. Наиболее вероятно, что украли его из машины. Например, когда она, уезжая с места преступления, по какой-то причине ненадолго вышла из машины. Например, позвонить.
Логично?
– Логично.
– К твоему сведению, существует целая категория воров, специализирующихся на кражах из автомобилей. Крадут, конечно, все, что плохо там лежит, но особо обращают внимание на всевозможные документы. А почему?
– Понятно почему. Чтобы потом вернуть их хозяину за выкуп.
– Правильно. А как с ним связаться?
– Если данных в похищенных бумагах нет, то читают объявления в газетах.
– Либо сами дают объявление, если не дождутся. Понял теперь, что искать?
– Понял. Только ведь в том «дипломате» никаких бумаг не было?
– Неважно. Не выкинул же он его на помойку. В любом случае, действуем по методу сыскного реализма. Давай за работу.
Разделив кипу газет на две приблизительно равные стопы, они принялись за чтение.
Глава 9
Глава 10
Глава 11
– – Применяя метод сыскного реализма, исходим из того, что «дипломат» у вдовы пропал.
И пропал непосредственно вскоре после убийства, пока она еще не успела его уничтожить.
Вполне вероятно, что «дипломат» у нее попросту украли. Наиболее вероятно, что украли его из машины. Например, когда она, уезжая с места преступления, по какой-то причине ненадолго вышла из машины. Например, позвонить.
Логично?
– Логично.
– К твоему сведению, существует целая категория воров, специализирующихся на кражах из автомобилей. Крадут, конечно, все, что плохо там лежит, но особо обращают внимание на всевозможные документы. А почему?
– Понятно почему. Чтобы потом вернуть их хозяину за выкуп.
– Правильно. А как с ним связаться?
– Если данных в похищенных бумагах нет, то читают объявления в газетах.
– Либо сами дают объявление, если не дождутся. Понял теперь, что искать?
– Понял. Только ведь в том «дипломате» никаких бумаг не было?
– Неважно. Не выкинул же он его на помойку. В любом случае, действуем по методу сыскного реализма. Давай за работу.
Разделив кипу газет на две приблизительно равные стопы, они принялись за чтение.
Глава 9
Через два часа просмотр объявлений был закончен. Единственное объявление, привлекшее внимание сыщиков, было впервые опубликовано сразу в двух ежедневных газетах, вышедших через день после гибели Кривопалова. И повторялось ежедневно вплоть до сегодняшнего дня.
Оно же было повторено в еженедельной газете бесплатных объявлений.
«Высокого темноволосого молодого человека, по ошибке взявшего коричневый „дипломат“ из подвозившего его до улицы Садовой темно-зеленого автомобиля „Фольксваген“, убедительно просят вернуть „дипломат“ с его содержимым за очень крупное вознаграждение. Тел. 82-67-08, строго с 14 до 15 часов ежедневно».
– Думаешь, это то, что мы ищем? – спросил Крылов старшего товарища.
– Думаю, что да. Если мне не изменяет память, Ягодин говорил, что вдова пользуется «Фольксвагеном». Не знаешь случайно какого он цвета? – Знаю, темно-зеленого.
– Пока все сходится.
– Но почему же этот молодой человек до сих пор не откликнулся на такое заманчивое предложение?
– О! Это, я полагаю, самый пикантный момент в этом деле. Но об этом позже. Пока нужно срочно выяснить адрес, где стоит этот телефон.
Житков пододвинул поближе телефонный аппарат и стал звонить своим милицейским знакомым. Через пять минут энергичных переговоров адрес стал известен. Это было совсем рядом с их офисом.
Житков взглянул на часы:
– Сейчас без десяти двенадцать. Думаю, что где-то начиная с половины второго нам неплохо последить за этой квартирой. Мне кажется, что у нас есть шанс увидеть там кое-кого из наших общих знакомых. Тем более что я знаком с вдовой только понаслышке. Просто сгораю от любопытства и желания взглянуть на нее хоть краешком глаза.
– А чем займемся до этого?
– Попробуем разыскать этого молодого человека с милой склонностью к случайному прихватыванию чужих вещей.
– Думаешь, это так просто?
– Если все обстоит именно так, как я это себе представляю, то больших сложностей не предвидится.
– А как ты это себе представляешь?
– Как ты думаешь, почему этот молодой человек до сих пор не объявился?
– Газет не читает?
– Вряд ли. Судя по всему, он – профессионал и своего не упустит.
– Тогда почему?
– Что-то мешает ему вступить в контакт с вдовой.
– Но что?
– Сам подумай. Какая причина чаще всего препятствует общению с окружающим миром молодым людям с отмеченными ранее склонностями?
– Его посадили?!
– Вполне вероятно. А поскольку его приметы и район, где он промышляет, нам теперь известны, то остается только поднять телефонную трубку и позвонить моему старому приятелю – начальнику Октябрьского райотдела милиции, Михаилу Петровичу Севостьянову. Что я сейчас и сделаю на глазах у изумленной публики.
С этими словами он снял трубку и набрал нужный номер.
– Алло, – быстро ответил хриплый бас полковника Севостьянова.
– Здравствуй, Михаил Петрович, Житков тебя беспокоит.
– А-а! Здравствуй, Павел Иванович, рад тебя слышать.
– Как жив-здоров?
– Твоими молитвами.
– Уж я стараюсь.
– А ты как на частных сыщицких харчах?
– Жить можно, но сильно не разжиреешь – бегать много приходится.
– Так это хорошо. А то я вот что-то полнеть стал. Может, ты меня к себе возьмешь?
– Нет, Петрович. Уж больно у тебя вид грозный. Ты мне всех клиентов распугаешь.
– Меня клиент и должен бояться.
– Твой – да. Но у нас с тобой теперь разная клиентура.
– Может, ты и прав, но, по-моему, немного страху нагнать никогда не помешает.
– Боюсь, что немного у тебя не получается.
Кстати о клиентах. Не попадался твоим ребятам дней шесть назад высокий черноволосый молодой человек, промышляющий в том числе кражами из автомобилей?
– А-а, Роман Коблов, по кличке Шустрик.
Ты его имеешь в виду?
– Наверное. А что с ним?
– Мои ребята из уголовного розыска взяли его с поличным на краже. Долго они его пасли.
Но теперь с ним все ясно. Во всем сознался. Торопится быстрей попасть в зону. В СИЗО у нас, сам знаешь, не сахар. А что ты хотел?
– Судя по всему, Шустрик недавно спер один очень нам нужный «дипломатик» из машины. У вас эта кража не зарегистрирована – потерпевший не обращался. Мне бы хотелось с этим Шустриком поговорить. Можешь ты мне по старой дружбе это устроить?
– О чем разговор. Приезжай прямо сейчас, его как раз допрашивают. Пока ты едешь, я его припугну малость, чтобы память освежить.
– Вот это, по-моему, как раз тот самый случай, когда нагнать страху не помешает. Я уже еду.
* * *
Встреча с Кобловым произошла прямо в кабинете полковника Севостьянова. Сам хозяин кабинета, посоветовав арестованному отнестись к пожеланиям Житкова максимально доброжелательно, тактично вышел из кабинета. Справедливости ради следует отметить, что помимо соображений тактичности, которые никогда не являлись для полковника категорическим императивом, выйти из кабинета его побудили достаточно прагматические соображения. Как официальное лицо он ничего не желал знать еще об одной краже, совершенной Кобловым; на его срок это повлиять не могло, а затянуть расследованное дело – запросто. В этом интересы полковника совпадали с интересами Коблова, что и было ему популярно объяснено непосредственно перед самым приходом возбужденных предчувствием скорого и успешного окончания расследования сотрудников «Шерхана». Таким образом, делу о похищении коричневого «дипломата» из автомобиля госпожи Кривопаловой, как, впрочем, и многим другим делам, суждено было навеки остаться скрытым от всевидящего ока официальной статистики.
– Коблов, меня интересует коричневый «дипломат», похищенный тобой шесть дней тому назад из зеленого «Фольксвагена» на Садовой, – без обиняков начал Житков допрос вора, оказавшегося действительно и высоким, и черноволосым, и молодым.
– А-а, – понимающе протянул тот, – понял, о чем это вы. Дело, значит, было так. Иду я себе по Садовой, ни о чем таком даже и не думаю.
– О каком таком? – уточнил Житков.
– О работе. Ей-богу, настроение было совершенно не рабочее. С утра шел дождь, кругом сыро, противно. Честно говоря, я шел в гостиницу, чтобы в тамошнем ресторане пропустить рюмку-другую да чего-нибудь пожевать. Я перед этим только встал. А живу я один, комнату снимаю в коммуналке. Соседи у меня – просто ужас какой-то…
– Не отвлекайся, Коблов, – мягко, но настойчиво упрекнул Житков собеседника, – я, конечно, понимаю, что в СИЗО тебе сидеть скучновато, да и поговорить там, наверное, не с кем.
Но поверь, дорогой, у нас жуткий напряг со временем. В следующий раз мы с тобой обязательно поговорим о твоих соседях. Договорились?
– Как скажешь, начальник, – тяжело вздохнул Коблов. – Так на чем я остановился?
– Что ты шел по Садовой по направлению к гостинице, – напомнил ему Крылов.
– Точно, начальник. А одет я был, между прочим, в новое светлое кашемировое пальто…
– Это нам важно, Коблов, знать, во что ты был одет? – посмотрев на часы, нетерпеливо спросил Житков.
– Это очень важно, начальник, – веско подтвердил Коблов.
– Тогда продолжай, – обреченно согласился начальник.
– А вы знаете, между прочим, сколько такое пальто стоит? – внезапно поинтересовался допрашиваемый.
Сыщики переглянулись. Недоумение, отразившееся на лице его сотрудника, дало право Житкову самому отважиться на осторожный ответ:
– Не знаем точно, но, наверное, много.
Коблов посмотрел на сыщиков с жалостью.
Так смотрят на случайно попавшего не в ту дверь посетителя в стоптанных ботинках, с торчашей из потрепанной авоськи ливерной колбасой продавцы богатого ювелирного магазина.
– Ладно, – вздохнул Коблов, – не буду уточнять, чтобы не обострять. Когда узнаете, то поверите, что воровать в тот день я не собирался – в таком прикиде на работу не ходят. Я имею в виду такую работу, как, например, моя. И вот, значит, поравнялся я с высоким этим зданием, ну, где конторы всякие. Да вы, наверное, сами знаете?
– Знаем, знаем, Садовая, 55, – нетерпеливо подтвердил Житков.
– А шел я по другой стороне тротуара. Вдруг меня обгоняет на приличной скорости этот самый «Фольксваген». А там как раз колдобина была на дороге, водой залитая. Этот драндулет натурально попадает колесом прямо в эту колдобину и окатывает мне весь левый бок грязной водой, да так, что даже в ухо попало. Стою я как идиот, вода эта вонючая с меня ручьем стекает.
Вдруг, смотрю, «Фольксваген» ударяет по тормозам и дает задний ход. А пер он задним ходом еще побыстрей, чем до этого передним. Ну, думаю, человек решил извиниться за подлянку такую, даже злость у меня немного прошла. Повернулся я к «Фольксвагену» лицом и жду, когда он поближе подъедет, а сам лицо это самое носовым платком вытираю. Только вытер, как подлетает этот драндулет задним ходом и попадает колесом опять в ту же колдобину, в которую снова вода натекла. И опять окатывает меня, но на этот раз спереди. А я перед этим только рот открыл, блин, чтобы высказать этому водиле все, что я о нем думаю…
Услышав сдавленное хихиканье Крылова, Коблов бросил на него печальный, укоризненный взгляд:
– Я понимаю, что со стороны это очень смешно выглядит, когда прилично одетого человека грязью обливают, но мне тогда, вы уж мне поверьте, было вовсе не до смеха. И вообще, с этого момента, как меня водой окатило, все пошло наперекосяк. Началась черная полоса в моей жизни. Кстати, то пальто, которое я потом в химчистку отдал…
– Подожди ты с пальто, Коблов, – опять прервал его Житков, не разделявший веселья своего сотрудника, – давай про «дипломат».
– Короче говоря, – продолжил Коблов свое печальное повествование, – пока я зенки протирал и отплевывался, слышал, как хлопнула дверка этого драндулета. Когда я глаза продрал, то увидел, как баба в брюках забежала в дверь этого самого билдинга. Больше я ее и не видел.
Думаю, что это она за рулем сидела, кроме нее, там никого подходящего не было.
– А в лицо ты ее запомнил?
– Да я лица-то и не видел, только задницу.
Задница была ничего себе, как я сейчас понимаю, после того как в СИЗО посидел. И когда знаю, что еще лет пять мне никаких задниц, кроме мужицких, видеть вообще не светит. А тогда никаких других желаний, кроме как врезать по ней куском хорошего резинового шланга, эта задница во мне не вызывала. Но я ее запомнил.
– К сожалению, опознание по задницам не предусмотрено уголовно-процессуальным кодексом, – огорченно отметил Житков.
– А жаль, – вставил Крылов, – зрелище могло получиться не слабое.
– Не будем отвлекаться, – вернул Житков беседу в нужное русло. – Что было дальше?
– А что дальше. Не мог же я этой сучке не отомстить! Сначала хотел ей колеса проткнуть.
Потом, думаю, может быть, удастся совместить приятное с полезным? Так сказать, компенсировать не только моральный ущерб, но и материальный. Заглянул в салон. Гляжу, там на переднем сиденье «дипломат» лежит. Я немного постоял рядом с машиной, а потом открыл дверку и взял этот «дипломат»…
– А зачем стоял? – поинтересовался Крылов.
– А как же иначе, начальник? – удивился Коблов его непонятливости. – Чтобы те прохожие, которые видели, как меня искупали, ушли себе, куда им надо. Я это специально просекал.
А те, что потом подошли, они что видят? Стоит прилично одетый человек, пусть немного грязный, но с кем не бывает, рядом с иномаркой.
Постоял, а потом открыл переднюю дверку и взял «дипломат». Что тут такого? Никто и не подумает, что это не моя машина.
– Ты же не ключом ее отпирал?
– Но и не фомкой же, начальник, – живо возразил Коблов. – Мой инструмент по виду мало от ключа отличается. И далеко не каждый хозяин своим ключом машину быстрей меня откроет.
– Ну, взял ты «дипломат», а дальше что? – опять вмешался Житков.
– А дальше пошел в ближайший проходной двор, потом в скверик, а потом в парк. В парке сел на лавочку и открыл этот «дипломат».
– Он был заперт?
– Для меня эти замочки мало что значат, начальник, – снисходительно усмехнулся Коблов.
– Ну, и что же там было?
– Херня какая-то, начальник: коробочки, проводочки, трубочки. Все это как-то соединено между собой. В общем, прибор какой-то.
– И что же ты с ним сделал?
– А что мне с ним делать? Не домой же тащить, чтобы его там при обыске нашли? Я не такой дурак, чтобы вещдоки на себя дома хранить. Запер и отнес его в автоматическую камеру хранения на вокзале. Думаю, когда дамочка объявится, то я ей его сбагрю за хорошие бабки.
Если он ей нужен, конечно. А если нет, то пусть там и валяется сколько угодно. Ну а на другой день меня и замели.
– Номер камеры и шифр помнишь?
– Обижаешь, начальник. Склерозом пока не страдаю.
Коблов продиктовал номер и шифр, которые Крылов аккуратно записал на клочке бумаги, позаимствованной со стола полковника Севостьянова. В это время Житков пригласил сержанта-конвоира, томившегося у дверей кабинета.
– Спасибо тебе, Коблов, за интересный рассказ. Желаю тебе побыстрей откинуться и приняться за ум. С твоими талантами в наше время честным способом можно больше заработать, чем шаря по машинам, – напутствовал он выходившего из кабинета вора. Тот неопределенно махнул рукой, показывая, что у него еще много времени для обдумывания своей будущности.
– Подожди минуту, Коблов, – внезапно вмешался Крылов, – расскажи, что с твоим пальто дальше произошло?
– Я его в химчистку отнес, – меланхолично ответил тот, остановившись у самых дверей кабинета, – и еще как дурак за срочность заплатил. Так они впопыхах да на радостях не в ту бочку его окунули.
– И что, не отчистили?
– Отчистили. И даже очень здорово. На вид стало как новое.
– Так, что же тебе не понравилось?
– Да так, пустячок. Может быть, не каждый бы это и заметил. Может, это я такой привередливый. Только оно село размера на четыре. Рукава чуть ниже локтей стали кончаться.
– А ты бы потребовал возмещения убытков.
– Да разве я с ними судиться буду, начальник? Мне это западло. Чтобы я в суд сам пошел?
Да никогда в жизни. Под конвоем – другое дело. А сам никогда.
– И что же ты с ним сделал? Продал?
– Вот еще! Племяннику отдал. Ему тринадцать лет исполнилось. Он в нем теперь с дружбанами в подъездах стены подпирает по вечерам. Я же говорю, все мои неприятности с этой чертовой бабы начались.
– Не у тебя одного, – успокоил его Житков.
Коблов еще раз махнул рукой и исчез за дверью.
Оно же было повторено в еженедельной газете бесплатных объявлений.
«Высокого темноволосого молодого человека, по ошибке взявшего коричневый „дипломат“ из подвозившего его до улицы Садовой темно-зеленого автомобиля „Фольксваген“, убедительно просят вернуть „дипломат“ с его содержимым за очень крупное вознаграждение. Тел. 82-67-08, строго с 14 до 15 часов ежедневно».
– Думаешь, это то, что мы ищем? – спросил Крылов старшего товарища.
– Думаю, что да. Если мне не изменяет память, Ягодин говорил, что вдова пользуется «Фольксвагеном». Не знаешь случайно какого он цвета? – Знаю, темно-зеленого.
– Пока все сходится.
– Но почему же этот молодой человек до сих пор не откликнулся на такое заманчивое предложение?
– О! Это, я полагаю, самый пикантный момент в этом деле. Но об этом позже. Пока нужно срочно выяснить адрес, где стоит этот телефон.
Житков пододвинул поближе телефонный аппарат и стал звонить своим милицейским знакомым. Через пять минут энергичных переговоров адрес стал известен. Это было совсем рядом с их офисом.
Житков взглянул на часы:
– Сейчас без десяти двенадцать. Думаю, что где-то начиная с половины второго нам неплохо последить за этой квартирой. Мне кажется, что у нас есть шанс увидеть там кое-кого из наших общих знакомых. Тем более что я знаком с вдовой только понаслышке. Просто сгораю от любопытства и желания взглянуть на нее хоть краешком глаза.
– А чем займемся до этого?
– Попробуем разыскать этого молодого человека с милой склонностью к случайному прихватыванию чужих вещей.
– Думаешь, это так просто?
– Если все обстоит именно так, как я это себе представляю, то больших сложностей не предвидится.
– А как ты это себе представляешь?
– Как ты думаешь, почему этот молодой человек до сих пор не объявился?
– Газет не читает?
– Вряд ли. Судя по всему, он – профессионал и своего не упустит.
– Тогда почему?
– Что-то мешает ему вступить в контакт с вдовой.
– Но что?
– Сам подумай. Какая причина чаще всего препятствует общению с окружающим миром молодым людям с отмеченными ранее склонностями?
– Его посадили?!
– Вполне вероятно. А поскольку его приметы и район, где он промышляет, нам теперь известны, то остается только поднять телефонную трубку и позвонить моему старому приятелю – начальнику Октябрьского райотдела милиции, Михаилу Петровичу Севостьянову. Что я сейчас и сделаю на глазах у изумленной публики.
С этими словами он снял трубку и набрал нужный номер.
– Алло, – быстро ответил хриплый бас полковника Севостьянова.
– Здравствуй, Михаил Петрович, Житков тебя беспокоит.
– А-а! Здравствуй, Павел Иванович, рад тебя слышать.
– Как жив-здоров?
– Твоими молитвами.
– Уж я стараюсь.
– А ты как на частных сыщицких харчах?
– Жить можно, но сильно не разжиреешь – бегать много приходится.
– Так это хорошо. А то я вот что-то полнеть стал. Может, ты меня к себе возьмешь?
– Нет, Петрович. Уж больно у тебя вид грозный. Ты мне всех клиентов распугаешь.
– Меня клиент и должен бояться.
– Твой – да. Но у нас с тобой теперь разная клиентура.
– Может, ты и прав, но, по-моему, немного страху нагнать никогда не помешает.
– Боюсь, что немного у тебя не получается.
Кстати о клиентах. Не попадался твоим ребятам дней шесть назад высокий черноволосый молодой человек, промышляющий в том числе кражами из автомобилей?
– А-а, Роман Коблов, по кличке Шустрик.
Ты его имеешь в виду?
– Наверное. А что с ним?
– Мои ребята из уголовного розыска взяли его с поличным на краже. Долго они его пасли.
Но теперь с ним все ясно. Во всем сознался. Торопится быстрей попасть в зону. В СИЗО у нас, сам знаешь, не сахар. А что ты хотел?
– Судя по всему, Шустрик недавно спер один очень нам нужный «дипломатик» из машины. У вас эта кража не зарегистрирована – потерпевший не обращался. Мне бы хотелось с этим Шустриком поговорить. Можешь ты мне по старой дружбе это устроить?
– О чем разговор. Приезжай прямо сейчас, его как раз допрашивают. Пока ты едешь, я его припугну малость, чтобы память освежить.
– Вот это, по-моему, как раз тот самый случай, когда нагнать страху не помешает. Я уже еду.
* * *
Встреча с Кобловым произошла прямо в кабинете полковника Севостьянова. Сам хозяин кабинета, посоветовав арестованному отнестись к пожеланиям Житкова максимально доброжелательно, тактично вышел из кабинета. Справедливости ради следует отметить, что помимо соображений тактичности, которые никогда не являлись для полковника категорическим императивом, выйти из кабинета его побудили достаточно прагматические соображения. Как официальное лицо он ничего не желал знать еще об одной краже, совершенной Кобловым; на его срок это повлиять не могло, а затянуть расследованное дело – запросто. В этом интересы полковника совпадали с интересами Коблова, что и было ему популярно объяснено непосредственно перед самым приходом возбужденных предчувствием скорого и успешного окончания расследования сотрудников «Шерхана». Таким образом, делу о похищении коричневого «дипломата» из автомобиля госпожи Кривопаловой, как, впрочем, и многим другим делам, суждено было навеки остаться скрытым от всевидящего ока официальной статистики.
– Коблов, меня интересует коричневый «дипломат», похищенный тобой шесть дней тому назад из зеленого «Фольксвагена» на Садовой, – без обиняков начал Житков допрос вора, оказавшегося действительно и высоким, и черноволосым, и молодым.
– А-а, – понимающе протянул тот, – понял, о чем это вы. Дело, значит, было так. Иду я себе по Садовой, ни о чем таком даже и не думаю.
– О каком таком? – уточнил Житков.
– О работе. Ей-богу, настроение было совершенно не рабочее. С утра шел дождь, кругом сыро, противно. Честно говоря, я шел в гостиницу, чтобы в тамошнем ресторане пропустить рюмку-другую да чего-нибудь пожевать. Я перед этим только встал. А живу я один, комнату снимаю в коммуналке. Соседи у меня – просто ужас какой-то…
– Не отвлекайся, Коблов, – мягко, но настойчиво упрекнул Житков собеседника, – я, конечно, понимаю, что в СИЗО тебе сидеть скучновато, да и поговорить там, наверное, не с кем.
Но поверь, дорогой, у нас жуткий напряг со временем. В следующий раз мы с тобой обязательно поговорим о твоих соседях. Договорились?
– Как скажешь, начальник, – тяжело вздохнул Коблов. – Так на чем я остановился?
– Что ты шел по Садовой по направлению к гостинице, – напомнил ему Крылов.
– Точно, начальник. А одет я был, между прочим, в новое светлое кашемировое пальто…
– Это нам важно, Коблов, знать, во что ты был одет? – посмотрев на часы, нетерпеливо спросил Житков.
– Это очень важно, начальник, – веско подтвердил Коблов.
– Тогда продолжай, – обреченно согласился начальник.
– А вы знаете, между прочим, сколько такое пальто стоит? – внезапно поинтересовался допрашиваемый.
Сыщики переглянулись. Недоумение, отразившееся на лице его сотрудника, дало право Житкову самому отважиться на осторожный ответ:
– Не знаем точно, но, наверное, много.
Коблов посмотрел на сыщиков с жалостью.
Так смотрят на случайно попавшего не в ту дверь посетителя в стоптанных ботинках, с торчашей из потрепанной авоськи ливерной колбасой продавцы богатого ювелирного магазина.
– Ладно, – вздохнул Коблов, – не буду уточнять, чтобы не обострять. Когда узнаете, то поверите, что воровать в тот день я не собирался – в таком прикиде на работу не ходят. Я имею в виду такую работу, как, например, моя. И вот, значит, поравнялся я с высоким этим зданием, ну, где конторы всякие. Да вы, наверное, сами знаете?
– Знаем, знаем, Садовая, 55, – нетерпеливо подтвердил Житков.
– А шел я по другой стороне тротуара. Вдруг меня обгоняет на приличной скорости этот самый «Фольксваген». А там как раз колдобина была на дороге, водой залитая. Этот драндулет натурально попадает колесом прямо в эту колдобину и окатывает мне весь левый бок грязной водой, да так, что даже в ухо попало. Стою я как идиот, вода эта вонючая с меня ручьем стекает.
Вдруг, смотрю, «Фольксваген» ударяет по тормозам и дает задний ход. А пер он задним ходом еще побыстрей, чем до этого передним. Ну, думаю, человек решил извиниться за подлянку такую, даже злость у меня немного прошла. Повернулся я к «Фольксвагену» лицом и жду, когда он поближе подъедет, а сам лицо это самое носовым платком вытираю. Только вытер, как подлетает этот драндулет задним ходом и попадает колесом опять в ту же колдобину, в которую снова вода натекла. И опять окатывает меня, но на этот раз спереди. А я перед этим только рот открыл, блин, чтобы высказать этому водиле все, что я о нем думаю…
Услышав сдавленное хихиканье Крылова, Коблов бросил на него печальный, укоризненный взгляд:
– Я понимаю, что со стороны это очень смешно выглядит, когда прилично одетого человека грязью обливают, но мне тогда, вы уж мне поверьте, было вовсе не до смеха. И вообще, с этого момента, как меня водой окатило, все пошло наперекосяк. Началась черная полоса в моей жизни. Кстати, то пальто, которое я потом в химчистку отдал…
– Подожди ты с пальто, Коблов, – опять прервал его Житков, не разделявший веселья своего сотрудника, – давай про «дипломат».
– Короче говоря, – продолжил Коблов свое печальное повествование, – пока я зенки протирал и отплевывался, слышал, как хлопнула дверка этого драндулета. Когда я глаза продрал, то увидел, как баба в брюках забежала в дверь этого самого билдинга. Больше я ее и не видел.
Думаю, что это она за рулем сидела, кроме нее, там никого подходящего не было.
– А в лицо ты ее запомнил?
– Да я лица-то и не видел, только задницу.
Задница была ничего себе, как я сейчас понимаю, после того как в СИЗО посидел. И когда знаю, что еще лет пять мне никаких задниц, кроме мужицких, видеть вообще не светит. А тогда никаких других желаний, кроме как врезать по ней куском хорошего резинового шланга, эта задница во мне не вызывала. Но я ее запомнил.
– К сожалению, опознание по задницам не предусмотрено уголовно-процессуальным кодексом, – огорченно отметил Житков.
– А жаль, – вставил Крылов, – зрелище могло получиться не слабое.
– Не будем отвлекаться, – вернул Житков беседу в нужное русло. – Что было дальше?
– А что дальше. Не мог же я этой сучке не отомстить! Сначала хотел ей колеса проткнуть.
Потом, думаю, может быть, удастся совместить приятное с полезным? Так сказать, компенсировать не только моральный ущерб, но и материальный. Заглянул в салон. Гляжу, там на переднем сиденье «дипломат» лежит. Я немного постоял рядом с машиной, а потом открыл дверку и взял этот «дипломат»…
– А зачем стоял? – поинтересовался Крылов.
– А как же иначе, начальник? – удивился Коблов его непонятливости. – Чтобы те прохожие, которые видели, как меня искупали, ушли себе, куда им надо. Я это специально просекал.
А те, что потом подошли, они что видят? Стоит прилично одетый человек, пусть немного грязный, но с кем не бывает, рядом с иномаркой.
Постоял, а потом открыл переднюю дверку и взял «дипломат». Что тут такого? Никто и не подумает, что это не моя машина.
– Ты же не ключом ее отпирал?
– Но и не фомкой же, начальник, – живо возразил Коблов. – Мой инструмент по виду мало от ключа отличается. И далеко не каждый хозяин своим ключом машину быстрей меня откроет.
– Ну, взял ты «дипломат», а дальше что? – опять вмешался Житков.
– А дальше пошел в ближайший проходной двор, потом в скверик, а потом в парк. В парке сел на лавочку и открыл этот «дипломат».
– Он был заперт?
– Для меня эти замочки мало что значат, начальник, – снисходительно усмехнулся Коблов.
– Ну, и что же там было?
– Херня какая-то, начальник: коробочки, проводочки, трубочки. Все это как-то соединено между собой. В общем, прибор какой-то.
– И что же ты с ним сделал?
– А что мне с ним делать? Не домой же тащить, чтобы его там при обыске нашли? Я не такой дурак, чтобы вещдоки на себя дома хранить. Запер и отнес его в автоматическую камеру хранения на вокзале. Думаю, когда дамочка объявится, то я ей его сбагрю за хорошие бабки.
Если он ей нужен, конечно. А если нет, то пусть там и валяется сколько угодно. Ну а на другой день меня и замели.
– Номер камеры и шифр помнишь?
– Обижаешь, начальник. Склерозом пока не страдаю.
Коблов продиктовал номер и шифр, которые Крылов аккуратно записал на клочке бумаги, позаимствованной со стола полковника Севостьянова. В это время Житков пригласил сержанта-конвоира, томившегося у дверей кабинета.
– Спасибо тебе, Коблов, за интересный рассказ. Желаю тебе побыстрей откинуться и приняться за ум. С твоими талантами в наше время честным способом можно больше заработать, чем шаря по машинам, – напутствовал он выходившего из кабинета вора. Тот неопределенно махнул рукой, показывая, что у него еще много времени для обдумывания своей будущности.
– Подожди минуту, Коблов, – внезапно вмешался Крылов, – расскажи, что с твоим пальто дальше произошло?
– Я его в химчистку отнес, – меланхолично ответил тот, остановившись у самых дверей кабинета, – и еще как дурак за срочность заплатил. Так они впопыхах да на радостях не в ту бочку его окунули.
– И что, не отчистили?
– Отчистили. И даже очень здорово. На вид стало как новое.
– Так, что же тебе не понравилось?
– Да так, пустячок. Может быть, не каждый бы это и заметил. Может, это я такой привередливый. Только оно село размера на четыре. Рукава чуть ниже локтей стали кончаться.
– А ты бы потребовал возмещения убытков.
– Да разве я с ними судиться буду, начальник? Мне это западло. Чтобы я в суд сам пошел?
Да никогда в жизни. Под конвоем – другое дело. А сам никогда.
– И что же ты с ним сделал? Продал?
– Вот еще! Племяннику отдал. Ему тринадцать лет исполнилось. Он в нем теперь с дружбанами в подъездах стены подпирает по вечерам. Я же говорю, все мои неприятности с этой чертовой бабы начались.
– Не у тебя одного, – успокоил его Житков.
Коблов еще раз махнул рукой и исчез за дверью.
Глава 10
После ухода Крылова чертова баба Юлия Тарасовна Кривопалова еще долго нежилась в постели.
Конечно, этот горе-сыщик – болван и простофиля, но в постели он хорош. Юлия Тарасовна знала в этом толк. Давненько она так не отводила душу. Уж очень она любила этот сладостный процесс. К сожалению, ее ныне покойный муж мало соответствовал предъявляемым ей высоким требованиям. Нельзя сказать, что, выходя за него замуж, она не знала об этом его недостатке. Конечно, знала, но тогда он компенсировался, как она небезосновательно полагала, его состоятельностью, большой к ней любовью и мягкостью обращения. А недостаток темперамента она надеялась легко возместить на стороне. Кроме того, затруднительное положение, в котором она оказалось волею судьбы в то время, не позволяло ей быть чрезмерно разборчивой.
Честно сказать, ей нравилась профессия проститутки, но в ее возрасте пора было подумать о более респектабельном, хотя бы внешне, образе жизни. Респектабельном и, главное, менее зависимом от превратностей судьбы. Поэтому, когда покойный Александр Алексеевич Кривопалов, который некоторое время был ее постоянным клиентом, сделал ей официальное предложение стать его женой, она недолго раздумывала.
Первое время у нее не было оснований жалеть о принятом решении. Александр Алексеевич в ней души не чаял – последняя любовь бывает сильнее первой и, что еще более поразительно, может быть гораздо безрассудней. Во всяком случае, в том, что касается материальной стороны существования, Юлия Тарасовна ни в чем не знала отказа. А если учесть, что в последние перед замужеством дни своей профессиональной деятельности, в связи с наплывом, в Москву иностранных и отечественных предпринимателей, а также оторванных от семей политических деятелей, главным образом депутатов вновь избранной Государственной думы, ей пришлось усиленно потрудиться, то первые месяцы замужества воспринимались ею как заслуженный отпуск по основному месту работы. Тот пустяк, по сравнению с максимальными рабочими нагрузками, который требовался для полного удовлетворения сексуальных потребностей мужа, никак не мог изменить данного ощущения. Скорее он служил легким тренингом – средством, чтобы не забыть, как это действительно делается.
Первые легкие тучки на до этого безоблачном горизонте семейной жизни стали появляться на втором году совместной жизни. То ли по причине легкого любовного сумасшествия, то ли по каким-либо другим причинам, Александр Алексеевич стал терпеть значительные убытки в своих делах, о чем, по простоте душевной, исчерпывающе информировал свою обожаемую красавицу-супругу, ища в ней сочувствия и моральной опоры.
Юлию Тарасовну такой поворот событий сильно встревожил – доходы валютной проститутки, при всей их значительности, не шли ни в какое сравнение с теми тратами, которые она привыкла делать, проживая под уютным крылышком мужа-бизнесмена. К хорошему привыкаешь быстро, поэтому мысль о возможном снижении уровня жизни была воспринята ею почти трагически и мгновенно пробудила в ней мирно дремавшие досель наклонности и задатки безжалостной и умной авантюристки.
Дела мужа шли все хуже и хуже, что побудило ее приступить к осуществлению плана собственного финансового выживания. Александру Алексеевичу в этом плане, увы, отводилась незавидная роль средства и жертвы.
Первый этап плана заключался в вербовке сообщника в лице секретаря мужа – Евгения Семко. Для этого было избрано хорошо известное и прекрасно ею освоенное средство – постель. Юлия Тарасовна тайно от мужа сняла на чужое имя небольшую, хорошо меблированную двухкомнатную квартирку в центре города.
Изобразить страстную любовь и заманить в это уютное гнездышко неискушенного секретаря было для артистической Юлии Тарасовны делом техники.
После недели, проведенной в любовном безумстве с очаровательной и опытной партнершей, Евгений Семко, взявший по такому случаю двухнедельный отпуск, был внезапно и безжалостно сброшен с небес на землю.
Дело шло к вечеру, когда Юлия Тарасовна, намереваясь вернуться домой к моменту прихода мужа с работы, не спеша, с чувством одевалась, сидя на краю широкой тахты, игравшей, как было отмечено, далеко не последнюю роль в ее грандиозном и хитроумном плане.
– Не хотела тебя, Женечка, огорчать, но придется, – грустно произнесла Юлия Тарасовна, аккуратно натягивая колготки.
Семко, собиравшийся уйти позже и с интересом наблюдавший за процедурой одевания лежа на тахте, от удивления поднял брови:
– Что случилось?
– А то, что скорее всего это наша последняя встреча, – еще более грустно пояснила она.
– Но почему?! – Его удивление было безграничным.
– Ты забываешь, что у меня есть муж.
– Но до сих пор, как мне кажется, это ничему не мешало.
– Да, страсть ослепила меня, – взволнованно произнесла Юлия Тарасовна фразу из какой-то сыгранной в годы студенческой юности пьесы, – но это не может продолжаться бесконечно.
Мысль о том, что я одновременно принадлежу двум мужчинам, глубоко ранит мою душу.
Разумеется, Юлии Тарасовне приходилось принадлежать и гораздо большему количеству мужчин, причем тоже одновременно, и душу ей это ничуть не ранило. Впрочем, правду о своем прошлом она от Семко благоразумно скрыла, а Александру Алексеевичу распространяться об этом перед своим секретарем и подавно не было абсолютно никаких оснований. Поэтому неудивительно, что огорченный любовник принял ее терзания за чистую монету.
– Так разведись с ним, – решительно предложил он.
– А как, где и на что мы будем жить? – грустно, но вместе с тем твердо поинтересовалась она.
Евгений Семко был пусть и влюбленным, но все-таки реалистом. Поэтому сакраментальный вопрос возлюбленной поверг его в еще более глубокое уныние. Сам он жил с родителями и незамужней старшей сестрой в двухкомнатной «хрущевке», а зарплата секретаря, хотя и вполне приличная, никак не позволяла даже и надеяться на скорое приобретение жилья, достойного такой роскошной женщины, как его любовница. Кроме того, возникали серьезные сомнения в том, что его теперешний босс будет вообще платить ему зарплату после того, как узнает, кому он, собственно, обязан несчастьем расставания с горячо любимой женой.
– Я убью его! – гневно воскликнул отвергнутый исключительно, как он полагал, по материальным соображениям любовник, живо вообразив свои мытарства после увольнения со службы без всякого выходного пособия.
– Интересно, каким же образом? – полюбопытствовала Юлия Тарасовна, прохаживаясь в одном белье по мягкому ковру спальни. – Вызовешь его на дуэль?
Она специально не торопилась полностью одеться, чтобы и без того ополоумевший от горя любовник имел дополнительную возможность осознать, какого сокровища он в данный момент безвозвратно лишается.
И он осознал.
– Я задушу его своими руками! – закричал он, вскакивая с тахты и гневно потрясая сжатыми кулаками.
– Смотри, как бы он тебя самого не придушил, – заметила Юлия Тарасовна, скептически оглядывая его далеко не атлетическую фигуру. – Да и что, собственно, это изменит?
– Как что? Тебе не придется больше с ним спать! Он исчезнет из нашей жизни!
– Да, – согласилась она, – но вместе с ним исчезнет из нашей жизни твоя зарплата и моя квартира. Ведь я не единственная его наследница. Есть еще дети от первого брака. Конечно, мне кое-что достанется, но это – крохи. Где и на что мы будем жить? Хотя скорее всего тебя этот вопрос волновать уже не будет. Государство возьмет на себя заботы о твоем жилье и пропитании на ближайшие лет десять-пятнадцать.
– Тогда я убью себя! – чуть не плача воскликнул он.
– Ну-ну, без глупостей, – не на шутку испугалась Юлия Тарасовна.
Не для того она потратила кучу времени и денег, чтобы лишиться столь важного соучастника таким бездарным образом и, главное, в самый неподходящий момент. Стало ясно, что она немного перегнула палку. Справедливости ради следовало отметить, что палка оказалась довольно хилой. Тем не менее следовало исправлять положение. Заливаясь слезами, она бросилась к нему на грудь:
– Любимый! Если ты умрешь, я тоже не буду жить!
– Ах, дорогая! – всхлипнул незадачливый секретарь.
– Мой единственный! – сильно искажая реальность, вторила ему Юлия Тарасовна.
Дальнейшее описание этой душераздирающей сцены невозможно без наличия таланта шекспировского уровня. На худой конец – уровня автора сценария какого-нибудь мексиканского киносериала типа «Просто Мария». Отсутствие такового таланта лишь позволяет скупо констатировать, что в конце концов любовники сошлись на том, что с самоубийством можно подождать. Тем временем Юлия Тарасовна придумает, как безболезненно и с максимальным финансовым эффектом устранить ненавистного мужа. А уж потом предполагалось зажить припеваючи во взаимной любви, согласии и материальном благополучии. То есть пришли к тому, что и требовалось Юлии Тарасовне для реализации своего, несколько отличного от изложенного, плана.
Кроме этого, к огорчению Семко, в целях конспирации было решено от интимных встреч временно, до наступления описанных выше счастливых перемен, воздержаться. Как справедливо полагала многоопытная Юлия Тарасовна, это обстоятельство позволит поддержать в ее любовнике и сообщнике высокий боевой дух и с каждым днем усиливающееся чувство неприязни к своему начальнику и сопернику.
Конечно, этот горе-сыщик – болван и простофиля, но в постели он хорош. Юлия Тарасовна знала в этом толк. Давненько она так не отводила душу. Уж очень она любила этот сладостный процесс. К сожалению, ее ныне покойный муж мало соответствовал предъявляемым ей высоким требованиям. Нельзя сказать, что, выходя за него замуж, она не знала об этом его недостатке. Конечно, знала, но тогда он компенсировался, как она небезосновательно полагала, его состоятельностью, большой к ней любовью и мягкостью обращения. А недостаток темперамента она надеялась легко возместить на стороне. Кроме того, затруднительное положение, в котором она оказалось волею судьбы в то время, не позволяло ей быть чрезмерно разборчивой.
Честно сказать, ей нравилась профессия проститутки, но в ее возрасте пора было подумать о более респектабельном, хотя бы внешне, образе жизни. Респектабельном и, главное, менее зависимом от превратностей судьбы. Поэтому, когда покойный Александр Алексеевич Кривопалов, который некоторое время был ее постоянным клиентом, сделал ей официальное предложение стать его женой, она недолго раздумывала.
Первое время у нее не было оснований жалеть о принятом решении. Александр Алексеевич в ней души не чаял – последняя любовь бывает сильнее первой и, что еще более поразительно, может быть гораздо безрассудней. Во всяком случае, в том, что касается материальной стороны существования, Юлия Тарасовна ни в чем не знала отказа. А если учесть, что в последние перед замужеством дни своей профессиональной деятельности, в связи с наплывом, в Москву иностранных и отечественных предпринимателей, а также оторванных от семей политических деятелей, главным образом депутатов вновь избранной Государственной думы, ей пришлось усиленно потрудиться, то первые месяцы замужества воспринимались ею как заслуженный отпуск по основному месту работы. Тот пустяк, по сравнению с максимальными рабочими нагрузками, который требовался для полного удовлетворения сексуальных потребностей мужа, никак не мог изменить данного ощущения. Скорее он служил легким тренингом – средством, чтобы не забыть, как это действительно делается.
Первые легкие тучки на до этого безоблачном горизонте семейной жизни стали появляться на втором году совместной жизни. То ли по причине легкого любовного сумасшествия, то ли по каким-либо другим причинам, Александр Алексеевич стал терпеть значительные убытки в своих делах, о чем, по простоте душевной, исчерпывающе информировал свою обожаемую красавицу-супругу, ища в ней сочувствия и моральной опоры.
Юлию Тарасовну такой поворот событий сильно встревожил – доходы валютной проститутки, при всей их значительности, не шли ни в какое сравнение с теми тратами, которые она привыкла делать, проживая под уютным крылышком мужа-бизнесмена. К хорошему привыкаешь быстро, поэтому мысль о возможном снижении уровня жизни была воспринята ею почти трагически и мгновенно пробудила в ней мирно дремавшие досель наклонности и задатки безжалостной и умной авантюристки.
Дела мужа шли все хуже и хуже, что побудило ее приступить к осуществлению плана собственного финансового выживания. Александру Алексеевичу в этом плане, увы, отводилась незавидная роль средства и жертвы.
Первый этап плана заключался в вербовке сообщника в лице секретаря мужа – Евгения Семко. Для этого было избрано хорошо известное и прекрасно ею освоенное средство – постель. Юлия Тарасовна тайно от мужа сняла на чужое имя небольшую, хорошо меблированную двухкомнатную квартирку в центре города.
Изобразить страстную любовь и заманить в это уютное гнездышко неискушенного секретаря было для артистической Юлии Тарасовны делом техники.
После недели, проведенной в любовном безумстве с очаровательной и опытной партнершей, Евгений Семко, взявший по такому случаю двухнедельный отпуск, был внезапно и безжалостно сброшен с небес на землю.
Дело шло к вечеру, когда Юлия Тарасовна, намереваясь вернуться домой к моменту прихода мужа с работы, не спеша, с чувством одевалась, сидя на краю широкой тахты, игравшей, как было отмечено, далеко не последнюю роль в ее грандиозном и хитроумном плане.
– Не хотела тебя, Женечка, огорчать, но придется, – грустно произнесла Юлия Тарасовна, аккуратно натягивая колготки.
Семко, собиравшийся уйти позже и с интересом наблюдавший за процедурой одевания лежа на тахте, от удивления поднял брови:
– Что случилось?
– А то, что скорее всего это наша последняя встреча, – еще более грустно пояснила она.
– Но почему?! – Его удивление было безграничным.
– Ты забываешь, что у меня есть муж.
– Но до сих пор, как мне кажется, это ничему не мешало.
– Да, страсть ослепила меня, – взволнованно произнесла Юлия Тарасовна фразу из какой-то сыгранной в годы студенческой юности пьесы, – но это не может продолжаться бесконечно.
Мысль о том, что я одновременно принадлежу двум мужчинам, глубоко ранит мою душу.
Разумеется, Юлии Тарасовне приходилось принадлежать и гораздо большему количеству мужчин, причем тоже одновременно, и душу ей это ничуть не ранило. Впрочем, правду о своем прошлом она от Семко благоразумно скрыла, а Александру Алексеевичу распространяться об этом перед своим секретарем и подавно не было абсолютно никаких оснований. Поэтому неудивительно, что огорченный любовник принял ее терзания за чистую монету.
– Так разведись с ним, – решительно предложил он.
– А как, где и на что мы будем жить? – грустно, но вместе с тем твердо поинтересовалась она.
Евгений Семко был пусть и влюбленным, но все-таки реалистом. Поэтому сакраментальный вопрос возлюбленной поверг его в еще более глубокое уныние. Сам он жил с родителями и незамужней старшей сестрой в двухкомнатной «хрущевке», а зарплата секретаря, хотя и вполне приличная, никак не позволяла даже и надеяться на скорое приобретение жилья, достойного такой роскошной женщины, как его любовница. Кроме того, возникали серьезные сомнения в том, что его теперешний босс будет вообще платить ему зарплату после того, как узнает, кому он, собственно, обязан несчастьем расставания с горячо любимой женой.
– Я убью его! – гневно воскликнул отвергнутый исключительно, как он полагал, по материальным соображениям любовник, живо вообразив свои мытарства после увольнения со службы без всякого выходного пособия.
– Интересно, каким же образом? – полюбопытствовала Юлия Тарасовна, прохаживаясь в одном белье по мягкому ковру спальни. – Вызовешь его на дуэль?
Она специально не торопилась полностью одеться, чтобы и без того ополоумевший от горя любовник имел дополнительную возможность осознать, какого сокровища он в данный момент безвозвратно лишается.
И он осознал.
– Я задушу его своими руками! – закричал он, вскакивая с тахты и гневно потрясая сжатыми кулаками.
– Смотри, как бы он тебя самого не придушил, – заметила Юлия Тарасовна, скептически оглядывая его далеко не атлетическую фигуру. – Да и что, собственно, это изменит?
– Как что? Тебе не придется больше с ним спать! Он исчезнет из нашей жизни!
– Да, – согласилась она, – но вместе с ним исчезнет из нашей жизни твоя зарплата и моя квартира. Ведь я не единственная его наследница. Есть еще дети от первого брака. Конечно, мне кое-что достанется, но это – крохи. Где и на что мы будем жить? Хотя скорее всего тебя этот вопрос волновать уже не будет. Государство возьмет на себя заботы о твоем жилье и пропитании на ближайшие лет десять-пятнадцать.
– Тогда я убью себя! – чуть не плача воскликнул он.
– Ну-ну, без глупостей, – не на шутку испугалась Юлия Тарасовна.
Не для того она потратила кучу времени и денег, чтобы лишиться столь важного соучастника таким бездарным образом и, главное, в самый неподходящий момент. Стало ясно, что она немного перегнула палку. Справедливости ради следовало отметить, что палка оказалась довольно хилой. Тем не менее следовало исправлять положение. Заливаясь слезами, она бросилась к нему на грудь:
– Любимый! Если ты умрешь, я тоже не буду жить!
– Ах, дорогая! – всхлипнул незадачливый секретарь.
– Мой единственный! – сильно искажая реальность, вторила ему Юлия Тарасовна.
Дальнейшее описание этой душераздирающей сцены невозможно без наличия таланта шекспировского уровня. На худой конец – уровня автора сценария какого-нибудь мексиканского киносериала типа «Просто Мария». Отсутствие такового таланта лишь позволяет скупо констатировать, что в конце концов любовники сошлись на том, что с самоубийством можно подождать. Тем временем Юлия Тарасовна придумает, как безболезненно и с максимальным финансовым эффектом устранить ненавистного мужа. А уж потом предполагалось зажить припеваючи во взаимной любви, согласии и материальном благополучии. То есть пришли к тому, что и требовалось Юлии Тарасовне для реализации своего, несколько отличного от изложенного, плана.
Кроме этого, к огорчению Семко, в целях конспирации было решено от интимных встреч временно, до наступления описанных выше счастливых перемен, воздержаться. Как справедливо полагала многоопытная Юлия Тарасовна, это обстоятельство позволит поддержать в ее любовнике и сообщнике высокий боевой дух и с каждым днем усиливающееся чувство неприязни к своему начальнику и сопернику.
Глава 11
Выйдя из райотдела милиции, сыщики немедленно поехали на вокзал. Открыв названную Кобловым ячейку автоматической камеры хранения, они убедились, что «дипломат» – точная копия полученного накануне Крыловым у вдовы – стоит там в целости и сохранности. Не трогая его, Житков, бросив в щель заранее заготовленный жетон, опять захлопнул дверку.