За окнами было темно, и он не понимал — вечер на улице или раннее утро. Так настырно могла звонить лишь милиция или Гришка Шпиндель из соседнего подъезда, тоже постоянно озабоченный поисками, чего бы выпить или с кем.
Башка, покачиваясь, направился к двери, распахнул ее, протер глаза и в упор уставился на визитеров.
— О, Матрос, брат мой! — он сразу бросился обниматься.
Матрос поморщился. Если бы он так хорошо не знал старого карманника, то мог бы подумать, что тот искренне рад встрече.
Хозяин проводил гостей в большую комнату, стряхнул крошки со стульев и пригласил садиться.
— Располагайтесь, гости дорогие.
Башка проживал в просторной двухкомнатной квартире с высокими потолками и лепными карнизами. Запустил ее донельзя. Большая комната, где жил он сам, была обставлена весьма скудно — скрипучая кровать с солдатским одеялом, грязный, залитый портвейном стол, несколько стульев и покосившийся шкаф с зеркалом. На старомодном телевизоре «Рубин» стоял оклад от иконы. Святой лик заменяла мятая репродукция рублевской «Троицы». Саму икону загнала бабка, когда понадобились средства на выпивку, и, как человек набожный, до сих пор раскаивалась в этом, на коленях молила прощения у репродукции.
— Как, Башка, все карманы пылесосишь? — осведомился Матрос, вытаскивая из сумки бутылку итальянского «Каберне».
— Не, надоело. Я теперь самый что ни на есть законопослушный гражданин. Веду честную жизнь. На барахолке на «правом берегу» подрабатываю. Монголу-торгашу вещички помог дотащить — стольник. Вьетнамцу — две сотни. Пять дней поработал — полтора месяца можно жить.
— И пить, — кивнул Матрос.
— А куда же без этого ? Уважают Меня. Все знают, что я там промышляю. Ни одна паскуда конкурентная туда не сунется.
— И чего, хватает денег? — спросил Матрос, разливая вино по стаканам, которые Киборг, брезгливо морщась, тщательно, с мылом, отдраил в ванной.
— Матрос, я тебя не узнаю! Кому же хватает денег? Чем больше их, тем больше хочется! Сейчас, например, у меня финансовый кризис.
— Это как? — удивился Матрос.
— Смотрю в кошелек, а там — хер, — загоготал Башка и хлопнул Матроса по плечу. — Хорошо сказано, а?
— Годится, — поморщился Матрос.
— Расходы у меня, дружище, великоваты. Сам знаешь, сколько горючего жрет мой «ржавый мотор».
Башка опрокинул стакан, налил себе еще, а бутылку спрятала шкаф, пояснив:
— Бабусе остатки. Пусть порадуется. Кто же о ней, старой, еще позаботится.
— Да уж, такой внучек внимательный — радость на склоне лет, — Матрос вытащил из кармана хрустящую стодолларовую купюру. — Нового образца. Менять в банке не надо.
— Это мне что ли ? — Башка впился глазами в купюру.
— Соболева знаешь?
— Это который по машинам? Знаю. Ему за спекуляцию лет пять назад год условно дали.
— А Гулиева Мухтара? Всеволода Гарбузова?
— Знаю. Севка-то совсем малой, лет семнадцать. Вежливый, здоровается. Уважает меня.
— Мне этого малого найти надо. Он смылся куда-то. И срочно нужен. Получишь еще три таких же бумажки.
Матрос знал, к кому обратиться. Башка с его общительным характером и авторитетом ловкого вора знал все об Апрельске и его окрестностях: о жизни местных наркоманов, грабителей, убийц. А с Соболевым и Гарбузовым жил по соседству, так что ему и карты в руки. Башка посмотрел купюру на просвет.
— Ты еще на зуб попробуй, — посоветовал Матрос.
— Ладно. И не из-за денег, а токма лишь из душевного к тебе расположения, Матросик. Мы же друг друга уважаем. Так, брат мой?
— Узнаю, что динамишь…
— Ладно, ладно, не маленький…
К порученному делу Башка отнесся со всей ответственностью. Пришлось побегать, попотеть. Зато, когда вновь объявился Матрос, Башка небрежно протянул ему мятый тетрадный листок, исписанный корявым почерком.
— На даче у одной шлюхи они. Вот тебе адрес. Гони бабки…
Глава двадцать седьмая
— Сереж, у тебя еще ста штук на мою бедность не найдется? — спросил Мартынов.
— Что, Леночка и мою сотню успела оприходовать?
— Нет. Жена софу купила.
— За стольник?
— Остальные теща дала.
— Ясно, — Косарев достал из кармана деньги.
— Уф, замотался.
— Конечно. Вон, утро дурное какое.
Утром Мартынова и Косарева подняли в ружье. Очередная мафиозная разборка — так им сказали. Часов в семь замдиректора электролампового завода, как всегда, бегал по набережной от инфаркта, и едва не прибежал к нему, застав жутковатую сцену. Из остановившейся с визгом тормозов иномарки выскочили двое, вытащили мешок, в котором по очертаниям угадывалось человеческое тело, бросили его в реку и умчались так же резко. Одно дело читать о таком в газетах и видеть по телевизору, и совсем другое — смотреть, как на твоих глазах топят какого-то несчастного в мутных и загрязненных промышленными отходами речных водах.
Подержавшись за вдруг занывшее сердце, замдиректора бросился к ближайшему телефону-автомату и вскоре давал показания начальнику районного уголовного розыска.
Выехавшая на место группа без труда нашла подтверждения словам свидетеля. На асфальте и на парапете были обнаружены капельки крови.
— Ясно, запороли и сбросили, — кивнул начальник уголовного розыска. — Машина-то какая была?
— Синяя «Дуди», а вот номер не припомню. Знаете, не до этого как-то было, — свидетель вновь схватился за сердце.
— Понимаю, понимаю, — кивнул начальник розыска, накручивая телефон начальника областного убойного отдела.
Последний подключил к раскрытию всех свободных людей. Убийство с реальными зацепками — синюю «Ауди» в городе найти можно. Приметы преступников имеются. Найдешь убийц в течение суток — честь и хвала доблестным сотрудникам областного угрозыска!
Косарев и эксперт из криминалистического отдела сидели со свидетелем, изображая на компьютере лица вскользь виденных негодяев. У замдиректора была хорошая зрительная память, и композиционный портрет получился хоть куда. Тем временем Мартынов намечал и организовывал мероприятия по розыску машины.
Водолазы, как обычно, лениво подкатили во второй половине дня.
— Где искать? — зевнув, осведомился бригадир.
— Тут, — сказал освободившийся к тому времени Косарев.
— Точнее.
— Куда точнее.
— Вам легко говорить. А под водой муть — ни черта не видно. Загадили реку-то.
— Загадили.
— Вот и я говорю — точнее надо. Через несколько минут водолазы подняли больше сверток и положили его на асфальт.
— Получайте ваш трупяк.
Судмедэксперт в резиновых перчатках осторожно развязал окровавленный сверток из холстины. Там был труп здоровенного дога.
Удачу опергруппы отметил сам начальник УВД. Он позвонил начальнику «убойного» отдела и сказал:
— Молодец. Раскрыл по горячим следам убийство собаки.
— Еще не до конца, — огрызнулся начальник отдела.
— Ну, с таким энтузиазмом быстро раскроешь.
— Спасибо за доверие, — вздохнул начальник отдела… Когда свистопляска закончилась, Мартынов и Косарев занялись делами насущными. Они сидели и кумекали над тем же вопросом, который волновал и Матроса, — где искать скрывшихся подельников Соболева.
— Наугад их можно сто лет искать, — сказал Косарев. — Скорее всего они у кого-то из своих корешей прячутся.
— Может быть, — пожал плечами Мартынов.
— Нужно подходы к апрелевской шантрапе искать.
— Опера апрелевские говорят, что нету них подходов к тусовке этого Мухтара и Севы.
— Они болваны и ничего не умеют, — отмахнулся Косарев. — Володя, ты же настоящий «Путилин». Ты всю шушеру знаешь. Придумай что-нибудь.
Мартынов работал в розыске почти с «детства» — с двадцати лет. Четырнадцать годков службы, опыт и отличная зрительная память снискали ему славу человека-компьютера.
Преступный мир он знал, пожалуй, лучше всех в отделе, не раз выручал при раскрытии опасных преступлений тем, что припоминал выход на какого-нибудь типа, который и давал необходимую информацию.
— Не знаю никого в Апрелевске. Хотя… О, елки-палки! — Мартынов с размаху хлопнул себя по лбу ладонью. — Башка!
Башку Мартынов знал хорошо. И карманник знал старшего оперуполномоченного тоже неплохо. А еще лучше знал, чем он ему обязан. Однажды на Башку хотели повесить убийство двоих его коллег по ремеслу. Их запороли по решению областного сходняка карманников, но Башка был к тому делу непричастен.
Выручил его Мартынов. А еще помнил Башка, что после этого был вынужден делиться сведениями строго конфиденциального характера. В результате этого бешеный Мамай, на совести которого было пять убийств, был пристрелен при задержании, а группа Балаянца, трясшая цеховиков и фарцовщиков, получила долгую «прописку» в местах лишения свободы. За подобные услуги уголовному розыску Башке полагалось наказание, вовсе не относящееся в преступном мире к разряду исключительных, — смерть.
Башка не получал с угрозыска денег — на рынке зарабатывал поболе, предпочитал хитрить и морочить милицию.
Но при нажиме из него можно было порой выдавить ценные сведения. Правда, беседовать он соглашался только с Мартыновым, никого другого не подпускал к себе на пушечный выстрел. И по обоюдному договору Мартынов обращался к старому карманнику лишь в исключительных случаях.
Узнав, кто такой Башка, Косарев недоверчиво пожал плечами:
— Думаешь, он может что-то знать?
— Не знает, так узнает. Такой жучок и проныра, каких поискать… Загружаемся в «БМП» — и понеслись…
Когда зеленые «Жигули» остановились у добротного восьмиэтажного дома пятидесятых годов — их в народе именуют генеральскими, — Косарев удивился:
— Этот ханыга в таком доме проживает?
— Ну да. Тут еще глава администрации и директор «почтового ящика» живут. Это опера в хрущобах ютятся, а карманнику не положено.
На звонок в дверь долго никто не открывал. Наконец послышались шаркающие шаги.
— О, Владимир Андреевич, как я рад тебя видеть! Башка покачивался, от него несло перегаром, под глазами лежали синие тени. Он попытался придать своему помятому лицу счастливое выражение.
— Привет, Башка.
— А товарища твоего что-то не узнаю.
— Еще узнаешь, — успокоил его Косарев. В комнате, пригласив незваных гостей сесть, Башка как бы невзначай положил газету на край стола. Мартынов заметил этот маневр, приподнял газету и ткнул пальцем в три хрустящих стодолларовых купюры нового образца.
— Откуда?
— Да так, отдают люди старые долги.
— Как живешь-то, Башка?
— Неплохо. Бабулька жива.
— Все так же пьет?
— Этим и держится.
— Все по карманам лазишь?
— Ни в коем случае.
Башка изложил ту же историю о барахолке, которую недавно рассказывал Матросу.
— Да, такие люди оставляют промысел. Скоро совсем профессия измельчает, — вздохнул Мартынов.
— Точно говоришь, товарищ начальник. Раньше какие люди были. Какие времена. Какие бригады сколачивали. Какие понты на гастролях держали.
— Было дело.
— Я ведь еще с Коротышкой Аденауэром работал.
Слышал о нем? .
— Как не слышать.
— Живая легенда!
Коротышка Аденауэр был всесоюзно известный вор-карлик. Братва использовала его в самых необычных ситуациях. Сажали в бидон из-под сметаны, чтобы он проник в магазин и отключил ночью сигнализацию. Посылали в коробках из-под почты. Но самое невероятное использование нашли ему карманники. Они клали его как младенца в коляску, совали ему в рот сигарету, он пыхтел ею, вокруг собиралась совершенно обалдевшая толпа, а в это время ловкие пальцы чистили карманы, и «писки» резали сумки. Это и называется «создать понт» — то есть собрать толпу для работы.
— Помощь твоя требуется, — сказал Мартынов. — Не откажешь?
— Как можно, — наигранно бодро отозвался Башка.
— Надобно одного человечка найти.
— Все кого-то ищут.
— Кто «все» ?
— Да так, к делу не относится. Кого искать? — спросил Башка, поднимаясь с кровати. Он плеснул себе в стакан воды из литровой банки с этикеткой «маринованные огурцы» и начал жадно глотать.
— Соседей твоих, — Мартынов положил на стол две фотографии. — Всеволода Гарбузова, и Марата Гулиева.
Башка поперхнулся и судорожно закашлялся. Откашлявшись, вытерев рукавом лицо и пряча глаза, он покачал головой:
— Я их плохо знаю. Где искать? Я человек старый, больной, всеми позабытый-позаброшенный.
— Не прибедняйся, Башка, а то у меня сейчас слезы на глаза навернутся, — усмехнулся Мартынов.
— Не, тут глухо. Хотя, конечно, можно попытаться, но я не гарантирую, потому что… — начал вяло тянуть волынку карманник, и стало понятно, что искать никого он не намерен.
— Значит, считай, что тебе не повезло, — негромко произнес Косарев.
— Это почему? — насторожился Башка, подумав, что этот человек ему не нравится. Похоже, он относится к худшей категории легавых — угрюмым фанатам. Такие, чтобы раскрутить дело и запихнуть какого-нибудь беднягу-урку за решетку, готовы земной шар перевернуть вверх тормашками.
— Потому что я человек трепливый, — Косарев вытащил сигарету, подошел к окну, распахнул форточку, чтобы проветрить комнату, и затянулся. — Могу невзначай проболтаться кому-нибудь о твоих подвигах на благо правосудия.
— Андреич, что он говорит? Это же западло! Мы же всегда с тобой по-человечески.
— Мне очень жаль. Я к тебе со всей душой, — развел руками Мартынов и, придвинувшись к Башке, прошептал. — Мой друг — человек иной породы. Его урки «душ-маном» прозвали. Зверь.
— О, Бог ты мой, — простонал Башка. — Хорошо, черт с вами. Буду работать, ничего не поделаешь.
Тут Косарев оторвался от окна, подошел к Башке и, смотря на него сверху вниз, приподнял двумя пальцами его подбородок.
— Слышь, Башка, не валяй дурака. Я вижу, что ты крутишь.
Башка отпрянул, прикусил губу и вздохнул.
— Ну ладно, знаю я, где они. Случайно узнал. На даче в Каменке. У одной девицы, — он назвал адрес.
— Поехали туда, Серег, — сказал Мартынов, поднимаясь.
У двери Косарев резко обернулся:
— Слушай, Володя, он же говорит не все. Башка, откуда ты все это знаешь?
— Ребята по случаю сказали.
— Не свисти.
— Ну хорошо, хорошо… Двое тут ими интересовались. Какой-то долг хотят истребовать. Я им Севу и нашел.
— Кто они?
— Матрос… Ну, Дудин. И Киборг — фамилию его я не знаю. Они вроде бы на Гвоздя работают. Ну, на Гвоздева. Уж его-то каждый пес знает.
— Ты им этот адрес отдал? — обеспокоенно спросил
Мартынов.
— Да, они за десять минут до вас отбыли туда. На белой «волжанке».
— Черт возьми, у них полчаса форы!..
Глава двадцать восьмая
Дача у люськиных родителей была не очень шикарная, но все-таки дача, а не какой-нибудь щитовой домишко, которых полно понастроили в разных садово-огородных товариществах.
Трехкомнатный, с застекленной верандой дом возвышался посреди участка в восемь соток, некогда считавшегося пределом мечтаний советского человека. Когда-то здесь была ведомственная вотчина электролампового завода, участки выделялись через местком, вокруг их распределения кипели шекспировские страсти и плелись изощренные интриги. Сегодня это место из-за близости города и обилия вокруг лесов, озер и живописных мест стало лакомым кусочком — сюда потянулись новые русские. Четыре участка напротив люськиной дачи скупил владелец сети магазинов бытовой техники и стройматериалов. Их расчистили от еще крепких, но никак не соответствовавших запросам нового хозяина домов и сараев. Что здесь будет — можно только гадать. Сначала территорию оградили высоким забором.
Потом там работал экскаватор, копая котлован. Затем активность строителей упала до нуля — поговаривали, на торгового магната ополчилась налоговая полиция. Но ходили и не менее авторитетные сплетни, что торгаш и полицейские достигнут консенсуса, строительство возобновится и вскоре тут будет возведено нечто такое, чему суждено поразить воображение всех городских дельцов. Правда, это будет нелегко, — поскольку выделиться среди городской «знати» сложно. Это было видно и по этому поселку, и по другим. Вон, хозяин ресторана «Арык» умудрился даже сарай сделать из кирпича, с башенкой и бойницей, а шпиль его дома возвышался над окружающими домами, подобно готическому собору.
Слева от люськиной дачи находился заросший участок с покосившимся крохотным домиком с заколоченными ставнями. Кому он принадлежал, куда делись его хозяева — Сева и Гулиев не знали и знать не хотели. И вообще им меньше всего хотелось лишний раз показываться на глаза людям. Но люди сами двинули к ним. Первым заявился суровый бородатый полупьяный тип, отрекомендовавшийся заместителем председателя кооператива и спросил, что они тут делают.
Гулиев протянул написанную Люськой бумагу, а потом предложил немножко отметить новоселье. Расставались с зампредседателя они лучшими друзьями. Тот обещал заглянуть еще. Чуть позже заявился молодой хмурый парень и заявил:
— Я соседний участок охраняю. Там стройматериалы. Не дай Бог что сопрете.
— О чем ты, родимый? — слезливо и пьяно воскликнул Гулиев. — Садись с нами, пить будем.
— Я на службе, — угрюмо ответил сторож, но по тому, как загорелись его глаза, было видно, что выпить ему хочется. И что выпить он вовсе не дурак. Наконец, он опустошил пару стаканов и под дружественные похлопывания со стороны Мухтара по плечам и спине ушел вполне довольный и жизнью, и новыми соседями.
— Нормальные мужики тут живут, — говорил вечером Гулиев. — Наш народ.
— А заложат? — нахмурился Сева.
— Не нервируй меня, — отмахнулся Гулиев, повалился на кровать и тут же захрапел.
Просиживать день и ночь напролет безвылазно на даче и бояться лишний раз высунуть нос — это была пытка скукой и неопределенностью. Из развлечений имелись лишь радио да кипа старых газет и журналов. Но Сева меньше всего думал о развлечениях. Он никак не мог окончательно освободиться от оцепенения и страха. Сегодняшнее существование, вдали от всех, вполне устраивало его. Ему казалось, что он может прожить так всю жизнь. Лишь бы забыть об убийстве, о пропасти, разверзшейся у него под ногами.
Гулиев же вскоре вошел в привычную колею. Ему это оказалось совсем нетрудно. По соседству с дачным товариществом раскинулся поселок Новооктябрьский. В старорежимные времена он именовался селом Могильным. А в перестройку его переименовать обратно забыли. До сих пор жителей именовали могильщиками. В Новооктябрьском-Могильном Гулиев отыскал бабку-самогонщицу, у которой купил две бутылки с огненной водой — все дешевле, чем затовариваться в магазинах. Да и водке Гулиев по каким-то своим извращенным вкусам предпочитал чистый самогон. На три дня хватило, но потом снова начала мучить жажда.
— Веди себя хорошо, дверь никому не открывай, спичек не жги, — шутливо погрозил Гулиев пальцем Севе. — А я — за нектаром.
Темнело. Загородную тишь нарушали лишь лай собак, шуршание крон деревьев, гудки далекой электрички да шум проносящихся по шоссе машин. Сева сидел в комнате, перелистывая, наверное, в десятый раз, журнал «Америка». Девочки в купальниках, небоскребы, рок — группы, сияющие лимузины — картинки с чужой, далекой «планеты». Сева завороженно всматривался в фотографию Лос-Анджелеса с птичьего полета. Картина будто гипнотизировала, и этот безмятежный покой, казалось, не может нарушить ничто…
— Стой, стрелять буду! Стоять, гад!
Сева как подброшенный вскочил от доносившихся с улицы криков. Потом послышались хлопки. Ошибиться невозможно — за окнами началась пальба.
Сева, пригибаясь, скользнул на веранду и выглянул из окна. Первый, кого он увидел, был парень в желтой кожанке — тот самый! Пригнувшись за яблоней, он палил в кого-то из пистолета. Выстрелы были не глухие, киношные, а сухие, резкие и очень громкие. Противника его Сева не видел. И видеть не хотел.
Дальше Сева не задумывался, что делает. Думать в таких случаях вредно. «Полундра, спасайся, кто может!» — кричат в подобных передрягах на флоте. Он перемахнул через подоконник, побежал, задев ногой смородиновый куст, растянулся на земле, но тут же вскочил и кинулся к сараю.
Услышал сзади хриплый нервный окрик «желтокурточника»:
— Стой, сопляк!
— Как же, нашли дурака. Остановится он — держи карман шире! Окрик только придал ускорение. У забора он оглянулся. Красавчик в желтой кожанке махал ему пистолетом. Прогремел еще один выстрел. Пуля с металлическим «вжик» пронеслась рядом с ухом, Сева понял, что стреляют в него, и следующая пуля может впиться в его тело, разрывая внутренности.
— У, блин, — вскрикнул Сева. В три прыжка он набрал приличную скорость и махом перепрыгнул через двухметровый забор, возведенный хозяином городских магазинов.
Сева помнил, что такие трюки их заставляли делать на полосе препятствий в ПТУ на уроках по начальной военной подготовке. И никогда ему не удавалось преодолеть препятствие. Но тогда, на уроках, ему не палили в спину.
Он пробежал огороженную территорию, едва не угодил в котлован, поскользнувшись на размякшей от вчерашнего дождя земле, потом больно ударился о плиту.
— Э, какого черта? — заорал выглянувший из будки сторож Тут послышался новый выстрел, и сторож исчез в будке. Теперь, гораздо менее проворно, с третьей попытки
Сева преодолел второй забор, за которым начинался заваленный мусором овраг, а дальше — лес. Спотыкаясь и падая, побежал по склону оврага, прислушиваясь к выстрелам. Потом он так и не смог вспомнить, сколько их было — два или десять…
Глава двадцать девятая
— Чертова хлопушка! — раздраженно воскликнул
Косарев, взмахнув пистолетом Макарова. Мартынов, обессилено прислонившийся к машине, вытирал носовым платком пот со лба и никак не мог отдышаться.
— Ну да… Такого давно не было. Уф…
— ПМ — оружие для женщин и инвалидов, — не мог успокоиться Косарев; — АКМ бы — из них обоих за три секунды сито было!
— Угомонись, берет зеленый. Уф… С тобой, воякой сумасшедшим, свяжешься — обязательно на приключения нарвешься… Уф, черт возьми, — Мартынов протер платком красную толстую шею. — Так до пенсии не дотянешь. Кто семью мою кормить будет?
— Государство.
— Ну да. Наше государство накормит… И самому пожить хочется. Уф..
— Нет, ну чертова хлопушка!..
Косареву было обидно. Ведь почти успели. ОтАпрель-ска до Каменки час езды, но, нарушая все правила дорожного движения, им удалось отыграть минут двадцать и прибыть почти вовремя. И улицу сразу нашли. Косарев едва успел затормозить — чуть не влетел в перегородившую дорогу траншею. Дальше пути не было.
И все-таки чуть-чуть опоздали. Белая «Волга» подъехала с другой стороны на минуту раньше.
«Волга» стояла за стройплощадкой, заваленной плитами, досками, ржавыми железяками. У калитки забора, за которым возвышался одноэтажный, островерхий домик, засунув руки в карманы, стоял здоровенный детина. Его приятель — красавчик в желтой кожанке, бодрым шагом направлялся к дому, держа правую руку под курткой.
Между оперативниками и бандитами было метров пятьдесят. Медлить нельзя. Неизвестно, что у этих ребят на уме. Может, они решили расхлопать обитателей этого дома. Косарев распахнул дверцу и бросился вперед. Красавчик обернулся. Он сразу понял, что за люди прибыли в зеленом «жигуле», выкинул вперед руку, которую держал под курткой. Раздался хлопок.
Косарев, побывавший не в одной подобной переделке, кинулся на влажную землю, угодил коленом в лужу, взметнув брызги, потом отполз за бетонную трубу. Мартынов необычайно проворно для своей комплекции распластался за машиной.
— Стой, стрелять буду! — крикнул Косарев. — Стоять, гад! Детина устремился к «Волге», а красавчик, приняв ковбойскую позу, обхватив пистолет двумя руками, принялся беспорядочно палить. Одна из пуль попала со звоном в дверцу «жигуленка».
— Во, гаденыши, — прошептал Мартынов, сжимая пистолет.
Перестрелка — дело дурацкое. Это не драка, где мало найдется ему равных. Свистнет пуля-дура — и конец. Высовываться не хотелось, но все-таки пришлось — посмотреть, как там Косарев. Вроде в порядке… Мартынов снова притиснулся к борту машины.
Косарев сперва на выстрелы не отвечал: на биссектрисе стрельбы метрах в ста был дачный домик, со стороны которого слышалась музыка. Уйдет в сторону пуля и угодит в какого-нибудь добропорядочного обывателя. И что тогда?
Взревел мотор. Детина сидел уже в белой «Волге» и давил на газ. Машина начала разворачиваться, забуксовала на месте, разбрызгивая колесами грязь.
Из окна веранды выскочил парень в черной куртке и бросился наутек. Красавчик выстрелил ему вслед, но беглец лихо перемахнул через бетонный забор соседнего участка.
Бандит сплюнул, еще раз выстрелил наобум в сторону Косарева и бросился к «Волге». Та уже выбралась из лужи. Красавчик на ходу запрыгнул в нее, и машина устремилась вперед.
Когда Косарев добежал до дороги, «Волга» была далеко. Зато палить можно было без опаски. Косарев выпустил три пули, прежде чем машина скрылась из вида.
Местные собаки заходились в лае, где-то хлопнула дверь, но на улицу никто не выглянул — себе дороже.
— Пошли, дом осмотрим, — предложил Косарев, засовывая в кобуру пистолет.
Башка, покачиваясь, направился к двери, распахнул ее, протер глаза и в упор уставился на визитеров.
— О, Матрос, брат мой! — он сразу бросился обниматься.
Матрос поморщился. Если бы он так хорошо не знал старого карманника, то мог бы подумать, что тот искренне рад встрече.
Хозяин проводил гостей в большую комнату, стряхнул крошки со стульев и пригласил садиться.
— Располагайтесь, гости дорогие.
Башка проживал в просторной двухкомнатной квартире с высокими потолками и лепными карнизами. Запустил ее донельзя. Большая комната, где жил он сам, была обставлена весьма скудно — скрипучая кровать с солдатским одеялом, грязный, залитый портвейном стол, несколько стульев и покосившийся шкаф с зеркалом. На старомодном телевизоре «Рубин» стоял оклад от иконы. Святой лик заменяла мятая репродукция рублевской «Троицы». Саму икону загнала бабка, когда понадобились средства на выпивку, и, как человек набожный, до сих пор раскаивалась в этом, на коленях молила прощения у репродукции.
— Как, Башка, все карманы пылесосишь? — осведомился Матрос, вытаскивая из сумки бутылку итальянского «Каберне».
— Не, надоело. Я теперь самый что ни на есть законопослушный гражданин. Веду честную жизнь. На барахолке на «правом берегу» подрабатываю. Монголу-торгашу вещички помог дотащить — стольник. Вьетнамцу — две сотни. Пять дней поработал — полтора месяца можно жить.
— И пить, — кивнул Матрос.
— А куда же без этого ? Уважают Меня. Все знают, что я там промышляю. Ни одна паскуда конкурентная туда не сунется.
— И чего, хватает денег? — спросил Матрос, разливая вино по стаканам, которые Киборг, брезгливо морщась, тщательно, с мылом, отдраил в ванной.
— Матрос, я тебя не узнаю! Кому же хватает денег? Чем больше их, тем больше хочется! Сейчас, например, у меня финансовый кризис.
— Это как? — удивился Матрос.
— Смотрю в кошелек, а там — хер, — загоготал Башка и хлопнул Матроса по плечу. — Хорошо сказано, а?
— Годится, — поморщился Матрос.
— Расходы у меня, дружище, великоваты. Сам знаешь, сколько горючего жрет мой «ржавый мотор».
Башка опрокинул стакан, налил себе еще, а бутылку спрятала шкаф, пояснив:
— Бабусе остатки. Пусть порадуется. Кто же о ней, старой, еще позаботится.
— Да уж, такой внучек внимательный — радость на склоне лет, — Матрос вытащил из кармана хрустящую стодолларовую купюру. — Нового образца. Менять в банке не надо.
— Это мне что ли ? — Башка впился глазами в купюру.
— Соболева знаешь?
— Это который по машинам? Знаю. Ему за спекуляцию лет пять назад год условно дали.
— А Гулиева Мухтара? Всеволода Гарбузова?
— Знаю. Севка-то совсем малой, лет семнадцать. Вежливый, здоровается. Уважает меня.
— Мне этого малого найти надо. Он смылся куда-то. И срочно нужен. Получишь еще три таких же бумажки.
Матрос знал, к кому обратиться. Башка с его общительным характером и авторитетом ловкого вора знал все об Апрельске и его окрестностях: о жизни местных наркоманов, грабителей, убийц. А с Соболевым и Гарбузовым жил по соседству, так что ему и карты в руки. Башка посмотрел купюру на просвет.
— Ты еще на зуб попробуй, — посоветовал Матрос.
— Ладно. И не из-за денег, а токма лишь из душевного к тебе расположения, Матросик. Мы же друг друга уважаем. Так, брат мой?
— Узнаю, что динамишь…
— Ладно, ладно, не маленький…
К порученному делу Башка отнесся со всей ответственностью. Пришлось побегать, попотеть. Зато, когда вновь объявился Матрос, Башка небрежно протянул ему мятый тетрадный листок, исписанный корявым почерком.
— На даче у одной шлюхи они. Вот тебе адрес. Гони бабки…
Глава двадцать седьмая
«КАКИЕ ПОНТЫ ДЕРЖАЛИ!»
— Сереж, у тебя еще ста штук на мою бедность не найдется? — спросил Мартынов.
— Что, Леночка и мою сотню успела оприходовать?
— Нет. Жена софу купила.
— За стольник?
— Остальные теща дала.
— Ясно, — Косарев достал из кармана деньги.
— Уф, замотался.
— Конечно. Вон, утро дурное какое.
Утром Мартынова и Косарева подняли в ружье. Очередная мафиозная разборка — так им сказали. Часов в семь замдиректора электролампового завода, как всегда, бегал по набережной от инфаркта, и едва не прибежал к нему, застав жутковатую сцену. Из остановившейся с визгом тормозов иномарки выскочили двое, вытащили мешок, в котором по очертаниям угадывалось человеческое тело, бросили его в реку и умчались так же резко. Одно дело читать о таком в газетах и видеть по телевизору, и совсем другое — смотреть, как на твоих глазах топят какого-то несчастного в мутных и загрязненных промышленными отходами речных водах.
Подержавшись за вдруг занывшее сердце, замдиректора бросился к ближайшему телефону-автомату и вскоре давал показания начальнику районного уголовного розыска.
Выехавшая на место группа без труда нашла подтверждения словам свидетеля. На асфальте и на парапете были обнаружены капельки крови.
— Ясно, запороли и сбросили, — кивнул начальник уголовного розыска. — Машина-то какая была?
— Синяя «Дуди», а вот номер не припомню. Знаете, не до этого как-то было, — свидетель вновь схватился за сердце.
— Понимаю, понимаю, — кивнул начальник розыска, накручивая телефон начальника областного убойного отдела.
Последний подключил к раскрытию всех свободных людей. Убийство с реальными зацепками — синюю «Ауди» в городе найти можно. Приметы преступников имеются. Найдешь убийц в течение суток — честь и хвала доблестным сотрудникам областного угрозыска!
Косарев и эксперт из криминалистического отдела сидели со свидетелем, изображая на компьютере лица вскользь виденных негодяев. У замдиректора была хорошая зрительная память, и композиционный портрет получился хоть куда. Тем временем Мартынов намечал и организовывал мероприятия по розыску машины.
Водолазы, как обычно, лениво подкатили во второй половине дня.
— Где искать? — зевнув, осведомился бригадир.
— Тут, — сказал освободившийся к тому времени Косарев.
— Точнее.
— Куда точнее.
— Вам легко говорить. А под водой муть — ни черта не видно. Загадили реку-то.
— Загадили.
— Вот и я говорю — точнее надо. Через несколько минут водолазы подняли больше сверток и положили его на асфальт.
— Получайте ваш трупяк.
Судмедэксперт в резиновых перчатках осторожно развязал окровавленный сверток из холстины. Там был труп здоровенного дога.
Удачу опергруппы отметил сам начальник УВД. Он позвонил начальнику «убойного» отдела и сказал:
— Молодец. Раскрыл по горячим следам убийство собаки.
— Еще не до конца, — огрызнулся начальник отдела.
— Ну, с таким энтузиазмом быстро раскроешь.
— Спасибо за доверие, — вздохнул начальник отдела… Когда свистопляска закончилась, Мартынов и Косарев занялись делами насущными. Они сидели и кумекали над тем же вопросом, который волновал и Матроса, — где искать скрывшихся подельников Соболева.
— Наугад их можно сто лет искать, — сказал Косарев. — Скорее всего они у кого-то из своих корешей прячутся.
— Может быть, — пожал плечами Мартынов.
— Нужно подходы к апрелевской шантрапе искать.
— Опера апрелевские говорят, что нету них подходов к тусовке этого Мухтара и Севы.
— Они болваны и ничего не умеют, — отмахнулся Косарев. — Володя, ты же настоящий «Путилин». Ты всю шушеру знаешь. Придумай что-нибудь.
Мартынов работал в розыске почти с «детства» — с двадцати лет. Четырнадцать годков службы, опыт и отличная зрительная память снискали ему славу человека-компьютера.
Преступный мир он знал, пожалуй, лучше всех в отделе, не раз выручал при раскрытии опасных преступлений тем, что припоминал выход на какого-нибудь типа, который и давал необходимую информацию.
— Не знаю никого в Апрелевске. Хотя… О, елки-палки! — Мартынов с размаху хлопнул себя по лбу ладонью. — Башка!
Башку Мартынов знал хорошо. И карманник знал старшего оперуполномоченного тоже неплохо. А еще лучше знал, чем он ему обязан. Однажды на Башку хотели повесить убийство двоих его коллег по ремеслу. Их запороли по решению областного сходняка карманников, но Башка был к тому делу непричастен.
Выручил его Мартынов. А еще помнил Башка, что после этого был вынужден делиться сведениями строго конфиденциального характера. В результате этого бешеный Мамай, на совести которого было пять убийств, был пристрелен при задержании, а группа Балаянца, трясшая цеховиков и фарцовщиков, получила долгую «прописку» в местах лишения свободы. За подобные услуги уголовному розыску Башке полагалось наказание, вовсе не относящееся в преступном мире к разряду исключительных, — смерть.
Башка не получал с угрозыска денег — на рынке зарабатывал поболе, предпочитал хитрить и морочить милицию.
Но при нажиме из него можно было порой выдавить ценные сведения. Правда, беседовать он соглашался только с Мартыновым, никого другого не подпускал к себе на пушечный выстрел. И по обоюдному договору Мартынов обращался к старому карманнику лишь в исключительных случаях.
Узнав, кто такой Башка, Косарев недоверчиво пожал плечами:
— Думаешь, он может что-то знать?
— Не знает, так узнает. Такой жучок и проныра, каких поискать… Загружаемся в «БМП» — и понеслись…
Когда зеленые «Жигули» остановились у добротного восьмиэтажного дома пятидесятых годов — их в народе именуют генеральскими, — Косарев удивился:
— Этот ханыга в таком доме проживает?
— Ну да. Тут еще глава администрации и директор «почтового ящика» живут. Это опера в хрущобах ютятся, а карманнику не положено.
На звонок в дверь долго никто не открывал. Наконец послышались шаркающие шаги.
— О, Владимир Андреевич, как я рад тебя видеть! Башка покачивался, от него несло перегаром, под глазами лежали синие тени. Он попытался придать своему помятому лицу счастливое выражение.
— Привет, Башка.
— А товарища твоего что-то не узнаю.
— Еще узнаешь, — успокоил его Косарев. В комнате, пригласив незваных гостей сесть, Башка как бы невзначай положил газету на край стола. Мартынов заметил этот маневр, приподнял газету и ткнул пальцем в три хрустящих стодолларовых купюры нового образца.
— Откуда?
— Да так, отдают люди старые долги.
— Как живешь-то, Башка?
— Неплохо. Бабулька жива.
— Все так же пьет?
— Этим и держится.
— Все по карманам лазишь?
— Ни в коем случае.
Башка изложил ту же историю о барахолке, которую недавно рассказывал Матросу.
— Да, такие люди оставляют промысел. Скоро совсем профессия измельчает, — вздохнул Мартынов.
— Точно говоришь, товарищ начальник. Раньше какие люди были. Какие времена. Какие бригады сколачивали. Какие понты на гастролях держали.
— Было дело.
— Я ведь еще с Коротышкой Аденауэром работал.
Слышал о нем? .
— Как не слышать.
— Живая легенда!
Коротышка Аденауэр был всесоюзно известный вор-карлик. Братва использовала его в самых необычных ситуациях. Сажали в бидон из-под сметаны, чтобы он проник в магазин и отключил ночью сигнализацию. Посылали в коробках из-под почты. Но самое невероятное использование нашли ему карманники. Они клали его как младенца в коляску, совали ему в рот сигарету, он пыхтел ею, вокруг собиралась совершенно обалдевшая толпа, а в это время ловкие пальцы чистили карманы, и «писки» резали сумки. Это и называется «создать понт» — то есть собрать толпу для работы.
— Помощь твоя требуется, — сказал Мартынов. — Не откажешь?
— Как можно, — наигранно бодро отозвался Башка.
— Надобно одного человечка найти.
— Все кого-то ищут.
— Кто «все» ?
— Да так, к делу не относится. Кого искать? — спросил Башка, поднимаясь с кровати. Он плеснул себе в стакан воды из литровой банки с этикеткой «маринованные огурцы» и начал жадно глотать.
— Соседей твоих, — Мартынов положил на стол две фотографии. — Всеволода Гарбузова, и Марата Гулиева.
Башка поперхнулся и судорожно закашлялся. Откашлявшись, вытерев рукавом лицо и пряча глаза, он покачал головой:
— Я их плохо знаю. Где искать? Я человек старый, больной, всеми позабытый-позаброшенный.
— Не прибедняйся, Башка, а то у меня сейчас слезы на глаза навернутся, — усмехнулся Мартынов.
— Не, тут глухо. Хотя, конечно, можно попытаться, но я не гарантирую, потому что… — начал вяло тянуть волынку карманник, и стало понятно, что искать никого он не намерен.
— Значит, считай, что тебе не повезло, — негромко произнес Косарев.
— Это почему? — насторожился Башка, подумав, что этот человек ему не нравится. Похоже, он относится к худшей категории легавых — угрюмым фанатам. Такие, чтобы раскрутить дело и запихнуть какого-нибудь беднягу-урку за решетку, готовы земной шар перевернуть вверх тормашками.
— Потому что я человек трепливый, — Косарев вытащил сигарету, подошел к окну, распахнул форточку, чтобы проветрить комнату, и затянулся. — Могу невзначай проболтаться кому-нибудь о твоих подвигах на благо правосудия.
— Андреич, что он говорит? Это же западло! Мы же всегда с тобой по-человечески.
— Мне очень жаль. Я к тебе со всей душой, — развел руками Мартынов и, придвинувшись к Башке, прошептал. — Мой друг — человек иной породы. Его урки «душ-маном» прозвали. Зверь.
— О, Бог ты мой, — простонал Башка. — Хорошо, черт с вами. Буду работать, ничего не поделаешь.
Тут Косарев оторвался от окна, подошел к Башке и, смотря на него сверху вниз, приподнял двумя пальцами его подбородок.
— Слышь, Башка, не валяй дурака. Я вижу, что ты крутишь.
Башка отпрянул, прикусил губу и вздохнул.
— Ну ладно, знаю я, где они. Случайно узнал. На даче в Каменке. У одной девицы, — он назвал адрес.
— Поехали туда, Серег, — сказал Мартынов, поднимаясь.
У двери Косарев резко обернулся:
— Слушай, Володя, он же говорит не все. Башка, откуда ты все это знаешь?
— Ребята по случаю сказали.
— Не свисти.
— Ну хорошо, хорошо… Двое тут ими интересовались. Какой-то долг хотят истребовать. Я им Севу и нашел.
— Кто они?
— Матрос… Ну, Дудин. И Киборг — фамилию его я не знаю. Они вроде бы на Гвоздя работают. Ну, на Гвоздева. Уж его-то каждый пес знает.
— Ты им этот адрес отдал? — обеспокоенно спросил
Мартынов.
— Да, они за десять минут до вас отбыли туда. На белой «волжанке».
— Черт возьми, у них полчаса форы!..
Глава двадцать восьмая
В УБЕЖИЩЕ
Дача у люськиных родителей была не очень шикарная, но все-таки дача, а не какой-нибудь щитовой домишко, которых полно понастроили в разных садово-огородных товариществах.
Трехкомнатный, с застекленной верандой дом возвышался посреди участка в восемь соток, некогда считавшегося пределом мечтаний советского человека. Когда-то здесь была ведомственная вотчина электролампового завода, участки выделялись через местком, вокруг их распределения кипели шекспировские страсти и плелись изощренные интриги. Сегодня это место из-за близости города и обилия вокруг лесов, озер и живописных мест стало лакомым кусочком — сюда потянулись новые русские. Четыре участка напротив люськиной дачи скупил владелец сети магазинов бытовой техники и стройматериалов. Их расчистили от еще крепких, но никак не соответствовавших запросам нового хозяина домов и сараев. Что здесь будет — можно только гадать. Сначала территорию оградили высоким забором.
Потом там работал экскаватор, копая котлован. Затем активность строителей упала до нуля — поговаривали, на торгового магната ополчилась налоговая полиция. Но ходили и не менее авторитетные сплетни, что торгаш и полицейские достигнут консенсуса, строительство возобновится и вскоре тут будет возведено нечто такое, чему суждено поразить воображение всех городских дельцов. Правда, это будет нелегко, — поскольку выделиться среди городской «знати» сложно. Это было видно и по этому поселку, и по другим. Вон, хозяин ресторана «Арык» умудрился даже сарай сделать из кирпича, с башенкой и бойницей, а шпиль его дома возвышался над окружающими домами, подобно готическому собору.
Слева от люськиной дачи находился заросший участок с покосившимся крохотным домиком с заколоченными ставнями. Кому он принадлежал, куда делись его хозяева — Сева и Гулиев не знали и знать не хотели. И вообще им меньше всего хотелось лишний раз показываться на глаза людям. Но люди сами двинули к ним. Первым заявился суровый бородатый полупьяный тип, отрекомендовавшийся заместителем председателя кооператива и спросил, что они тут делают.
Гулиев протянул написанную Люськой бумагу, а потом предложил немножко отметить новоселье. Расставались с зампредседателя они лучшими друзьями. Тот обещал заглянуть еще. Чуть позже заявился молодой хмурый парень и заявил:
— Я соседний участок охраняю. Там стройматериалы. Не дай Бог что сопрете.
— О чем ты, родимый? — слезливо и пьяно воскликнул Гулиев. — Садись с нами, пить будем.
— Я на службе, — угрюмо ответил сторож, но по тому, как загорелись его глаза, было видно, что выпить ему хочется. И что выпить он вовсе не дурак. Наконец, он опустошил пару стаканов и под дружественные похлопывания со стороны Мухтара по плечам и спине ушел вполне довольный и жизнью, и новыми соседями.
— Нормальные мужики тут живут, — говорил вечером Гулиев. — Наш народ.
— А заложат? — нахмурился Сева.
— Не нервируй меня, — отмахнулся Гулиев, повалился на кровать и тут же захрапел.
Просиживать день и ночь напролет безвылазно на даче и бояться лишний раз высунуть нос — это была пытка скукой и неопределенностью. Из развлечений имелись лишь радио да кипа старых газет и журналов. Но Сева меньше всего думал о развлечениях. Он никак не мог окончательно освободиться от оцепенения и страха. Сегодняшнее существование, вдали от всех, вполне устраивало его. Ему казалось, что он может прожить так всю жизнь. Лишь бы забыть об убийстве, о пропасти, разверзшейся у него под ногами.
Гулиев же вскоре вошел в привычную колею. Ему это оказалось совсем нетрудно. По соседству с дачным товариществом раскинулся поселок Новооктябрьский. В старорежимные времена он именовался селом Могильным. А в перестройку его переименовать обратно забыли. До сих пор жителей именовали могильщиками. В Новооктябрьском-Могильном Гулиев отыскал бабку-самогонщицу, у которой купил две бутылки с огненной водой — все дешевле, чем затовариваться в магазинах. Да и водке Гулиев по каким-то своим извращенным вкусам предпочитал чистый самогон. На три дня хватило, но потом снова начала мучить жажда.
— Веди себя хорошо, дверь никому не открывай, спичек не жги, — шутливо погрозил Гулиев пальцем Севе. — А я — за нектаром.
Темнело. Загородную тишь нарушали лишь лай собак, шуршание крон деревьев, гудки далекой электрички да шум проносящихся по шоссе машин. Сева сидел в комнате, перелистывая, наверное, в десятый раз, журнал «Америка». Девочки в купальниках, небоскребы, рок — группы, сияющие лимузины — картинки с чужой, далекой «планеты». Сева завороженно всматривался в фотографию Лос-Анджелеса с птичьего полета. Картина будто гипнотизировала, и этот безмятежный покой, казалось, не может нарушить ничто…
— Стой, стрелять буду! Стоять, гад!
Сева как подброшенный вскочил от доносившихся с улицы криков. Потом послышались хлопки. Ошибиться невозможно — за окнами началась пальба.
Сева, пригибаясь, скользнул на веранду и выглянул из окна. Первый, кого он увидел, был парень в желтой кожанке — тот самый! Пригнувшись за яблоней, он палил в кого-то из пистолета. Выстрелы были не глухие, киношные, а сухие, резкие и очень громкие. Противника его Сева не видел. И видеть не хотел.
Дальше Сева не задумывался, что делает. Думать в таких случаях вредно. «Полундра, спасайся, кто может!» — кричат в подобных передрягах на флоте. Он перемахнул через подоконник, побежал, задев ногой смородиновый куст, растянулся на земле, но тут же вскочил и кинулся к сараю.
Услышал сзади хриплый нервный окрик «желтокурточника»:
— Стой, сопляк!
— Как же, нашли дурака. Остановится он — держи карман шире! Окрик только придал ускорение. У забора он оглянулся. Красавчик в желтой кожанке махал ему пистолетом. Прогремел еще один выстрел. Пуля с металлическим «вжик» пронеслась рядом с ухом, Сева понял, что стреляют в него, и следующая пуля может впиться в его тело, разрывая внутренности.
— У, блин, — вскрикнул Сева. В три прыжка он набрал приличную скорость и махом перепрыгнул через двухметровый забор, возведенный хозяином городских магазинов.
Сева помнил, что такие трюки их заставляли делать на полосе препятствий в ПТУ на уроках по начальной военной подготовке. И никогда ему не удавалось преодолеть препятствие. Но тогда, на уроках, ему не палили в спину.
Он пробежал огороженную территорию, едва не угодил в котлован, поскользнувшись на размякшей от вчерашнего дождя земле, потом больно ударился о плиту.
— Э, какого черта? — заорал выглянувший из будки сторож Тут послышался новый выстрел, и сторож исчез в будке. Теперь, гораздо менее проворно, с третьей попытки
Сева преодолел второй забор, за которым начинался заваленный мусором овраг, а дальше — лес. Спотыкаясь и падая, побежал по склону оврага, прислушиваясь к выстрелам. Потом он так и не смог вспомнить, сколько их было — два или десять…
Глава двадцать девятая
ОГНЕВОЙ КОНТАКТ
— Чертова хлопушка! — раздраженно воскликнул
Косарев, взмахнув пистолетом Макарова. Мартынов, обессилено прислонившийся к машине, вытирал носовым платком пот со лба и никак не мог отдышаться.
— Ну да… Такого давно не было. Уф…
— ПМ — оружие для женщин и инвалидов, — не мог успокоиться Косарев; — АКМ бы — из них обоих за три секунды сито было!
— Угомонись, берет зеленый. Уф… С тобой, воякой сумасшедшим, свяжешься — обязательно на приключения нарвешься… Уф, черт возьми, — Мартынов протер платком красную толстую шею. — Так до пенсии не дотянешь. Кто семью мою кормить будет?
— Государство.
— Ну да. Наше государство накормит… И самому пожить хочется. Уф..
— Нет, ну чертова хлопушка!..
Косареву было обидно. Ведь почти успели. ОтАпрель-ска до Каменки час езды, но, нарушая все правила дорожного движения, им удалось отыграть минут двадцать и прибыть почти вовремя. И улицу сразу нашли. Косарев едва успел затормозить — чуть не влетел в перегородившую дорогу траншею. Дальше пути не было.
И все-таки чуть-чуть опоздали. Белая «Волга» подъехала с другой стороны на минуту раньше.
«Волга» стояла за стройплощадкой, заваленной плитами, досками, ржавыми железяками. У калитки забора, за которым возвышался одноэтажный, островерхий домик, засунув руки в карманы, стоял здоровенный детина. Его приятель — красавчик в желтой кожанке, бодрым шагом направлялся к дому, держа правую руку под курткой.
Между оперативниками и бандитами было метров пятьдесят. Медлить нельзя. Неизвестно, что у этих ребят на уме. Может, они решили расхлопать обитателей этого дома. Косарев распахнул дверцу и бросился вперед. Красавчик обернулся. Он сразу понял, что за люди прибыли в зеленом «жигуле», выкинул вперед руку, которую держал под курткой. Раздался хлопок.
Косарев, побывавший не в одной подобной переделке, кинулся на влажную землю, угодил коленом в лужу, взметнув брызги, потом отполз за бетонную трубу. Мартынов необычайно проворно для своей комплекции распластался за машиной.
— Стой, стрелять буду! — крикнул Косарев. — Стоять, гад! Детина устремился к «Волге», а красавчик, приняв ковбойскую позу, обхватив пистолет двумя руками, принялся беспорядочно палить. Одна из пуль попала со звоном в дверцу «жигуленка».
— Во, гаденыши, — прошептал Мартынов, сжимая пистолет.
Перестрелка — дело дурацкое. Это не драка, где мало найдется ему равных. Свистнет пуля-дура — и конец. Высовываться не хотелось, но все-таки пришлось — посмотреть, как там Косарев. Вроде в порядке… Мартынов снова притиснулся к борту машины.
Косарев сперва на выстрелы не отвечал: на биссектрисе стрельбы метрах в ста был дачный домик, со стороны которого слышалась музыка. Уйдет в сторону пуля и угодит в какого-нибудь добропорядочного обывателя. И что тогда?
Взревел мотор. Детина сидел уже в белой «Волге» и давил на газ. Машина начала разворачиваться, забуксовала на месте, разбрызгивая колесами грязь.
Из окна веранды выскочил парень в черной куртке и бросился наутек. Красавчик выстрелил ему вслед, но беглец лихо перемахнул через бетонный забор соседнего участка.
Бандит сплюнул, еще раз выстрелил наобум в сторону Косарева и бросился к «Волге». Та уже выбралась из лужи. Красавчик на ходу запрыгнул в нее, и машина устремилась вперед.
Когда Косарев добежал до дороги, «Волга» была далеко. Зато палить можно было без опаски. Косарев выпустил три пули, прежде чем машина скрылась из вида.
Местные собаки заходились в лае, где-то хлопнула дверь, но на улицу никто не выглянул — себе дороже.
— Пошли, дом осмотрим, — предложил Косарев, засовывая в кобуру пистолет.