Рыбаков Вячеслав. Доверие

   - Штампы, штампы, штампы... Вы что, не охраняли корабли от случайных посещений?
   - Охраняли...
   - Не проверяли перед стартами?
   - Проверяли.
   - Но что тогда? - заорал Чанаргван свирепо. - Что?! Ты только возражаешь. Но сам-то понимаешь что-нибудь? Или это и впрямь господь бог?
   - Все, чего мы не знаем, - это господь бог, - сказал Ринальдо.
   Замолчали снова. Надолго. Ринальдо обеими руками взял чашку с соком и стал пить медленными, мелкими глотками; чашка тряслась и время от времени больно придавливала нижнюю губу к зубам. Сок был вкусный. Несколько капель выплеснулось на колени.
   - Что говорят в Совете? - спросил Астахов.
   Ринальдо поставил пустую чашку на стол и искоса глянул на Чанаргвана. Чанаргван молчал.
   - В Совете не знают, - нехотя произнес Ринальдо.
   - Почему не знают?!
   Чанаргван не отвечал - темнел, будто скала в ночном тумане.
   - Мы пока не информировали Совет, - процедил Ринальдо. - Для Совета, как и для всех, эвакуация проходит успешно, по плану. Мы, - он опять надавил на "мы", безропотно принимая вину на себя, - были уверены, что вчерашняя катастрофа никак не может повториться и не хотели провоцировать задержку следующих рейсов пустым расследованием, которое стало бы неизбежным, просочись дело в Совет.
   - А теперь? - спросил Астахов после паузы. Ринальдо покосился на Чанаргвана. И Астахов покосился. Чанаргван молчал.
   - А теперь, - сказал Ринальдо, - откровенно говоря, Валя... я даже не знаю, как построить отчет. Как объяснить, что мы не отчитались вчера. И как объяснить, что мы как ни в чем не бывало угробили сто тысяч сегодня. Чанаргван отчетливо встрепенулся в сумраке у портьеры, наконец-то решив сказать свое слово, но теперь уже Ринальдо не дал ему и поспешно продолжил фразу, усмехнувшись своей кривой усмешкой: - Разве что ссылкой на диверсию. Но если и есть где-то диверсанты, так это я и Чан.
   - Диктатура... - недоверчиво протянул Астахов.
   - Да! - вдруг взорвался Чанаргван у стены. - Хоть хунтой назови! Мне нет дела до ярлыков! Мы должны дело делать, поняли? Не болтать, а думать, думать, думать!! - Он замолотил себя кулачищами по голове.
   - Покажи нам пример, - попросил Ринальдо тихо.
   - Я уже все придумал, - жестко сказал Чанаргван. - Мы столкнулись с невероятным стечением обстоятельств, или с диверсией, или со стихийным бедствием - не знаю. У меня нет времени выяснять это! Но я усилю охрану и буду гнать, - он выбросил в сторону Ринальдо палец, и воздух кабинета кроваво проколола вспышка рубина на перстне, - в это бедствие корабль за кораблем, пока хоть десять, хоть пять не прорвутся к Терре! Другого выхода нет! Хоть сколько-то спасем!
   - Да вы с ума посходили... - потрясение выдохнул Астахов. - Там же люди...
   - Я сына не пожалел!
   Напрасно он это сказал. Ринальдо вновь почувствовал, как воздух пропал и остался твердый вакуум. Ринальдо несколько раз заглотнул ртом наверное, с хрипом и мокрым взвизгом в горле, но сам он, конечно, не слышал ничего. Потом отпустило, и он сразу снова вспомнил, что Земля стала ему совсем чужой. Потому что Дахр не улетел, а погиб.
   - Если ты не угомонишься, - с трудом выговорил Ринальдо, - я вызову для тебя врача, а сам выступлю перед планетой. И будь что будет.
   Чанаргван испытующе всмотрелся в его лицо и сказал тихо:
   - Не выступишь.
   - Сейчас почти час ночи, - сказал Ринальдо. - Немедленно поднять капитана сегодняшнего лайнера, пусть вылетит на корабль. Туда. Пусть сейчас же, покуда никого нет, прокатает двигатели и запалы на всех режимах. Максимально осторожно. Несколько раз пусть совершит переход.
   - И что потом? - спросил Чанаргван тихо.
   - Про потом будем говорить потом, - отрезал Ринальдо, и такая сталь вдруг загремела в его голосе, что Чанаргван смолчал и Астахов опрометью бросился из кабинета.
   Все-таки опять я, подумал Ринальдо. Не Чан, не Валя, никто другой.
   Оставалось ждать. Три часа, чтобы капитан добрался до лайнера, и еще - пока дойдет сигнал. О взрыве.
   Ринальдо не сомневался, что сигнал будет - о взрыве. И поступит он не из рубки лайнера, а с диспетчерской старт-зоны. Ринальдо оглядел чашки, но во всех было пусто, только на донышках желтели крупные янтарные капли.
   - Что, налить тебе? - спросил Чанаргван.
   - Налей, - согласился Ринальдо.
   Он не думал больше ни о чем. Он ждал, и секунды текли. Он ждал, хотя знал, что взрыв - будет.
   Будет. Но пока нет рапорта о нем - можно постараться вообразить, что все миновало, паутина разорвалась, разомкнулись клещи обстоятельств...
   - Ты знал, что так случится? - тихо спросил Чанаргван, ставя перед ним две чашки с соком. - Я все время вспоминаю вчерашний спор - ты ведь уже чувствовал...
   Нет, этого Ринальдо не чувствовал. Еще вчера трагедия была из ряда вон выходящим ударом, а счастливый исход - закономерной, сделанной победой. Она была подготовлена всем течением дел, годами напряжения. Награда по заслугам полагалась человечеству - хотя бы той части, что ее получит. Первый взрыв был случайностью, болезненной, тормозящей, но не способной остановить. И вот в один вечер земля, скользнув, выпала из-под ног и все тошнотворно перевернулось: случайность стала закономерностью, а закономерность - случайностью. В один день и одну бедственную ночь. Как Атлантида у Платона.
   - Я не чувствовал. Чан, - признался Ринальдо. - Просто я хотел спокойно подумать.
   - Спокойно... - скривился Чанаргван. Помолчал. - Этот взорвется, как ты думаешь?
   - Конечно.
   - И что потом?
   Откуда я знаю, подумал Ринальдо. Все равно как пытаться, заплыв к форштевню, остановить ладонями океанский корабль. А собственно, чем мы занимаемся здесь? Комиссия по останавливанию океанского корабля ладонями... Бедственного корабля.
   - Надо будет отчитываться перед Землей, - сказал он. - Все как было.
   - Тогда Комиссию возглавят другие люди.
   - Пусть.
   - И о Солнце будешь жаловаться? Но пока тебя на это никто не уполномочивал. Решение о закрытии этой информации принимал не ты.
   Ринальдо помолчал, прихлебывая сок.
   - Будем избегать до последнего, - сказал он. - Впрочем, как решит Совет.
   - Значит, и отчитываться будем только перед Советом.
   - Для начала хотя бы перед Советом.
   - Не терпится скинуть ответственность, Ринальдо?
   - Не терпится перестать быть преступником.
   - Трусишь?
   - Стыжусь.
   - Ты не привык бороться.
   - Я привык заботиться.
   - Все-таки ты не мужчина, - пробормотал Чанаргван.
   Ринальдо покусал губу, припоминая.
   - Начальник ведомства барабанов, - медленно заговорил он, - как-то сказал циньскому князю: "Вы, князь, прямы и непреклонны, как летящая к цели стрела". Князь был доволен. Ученый Гунсунь Юэ, узнав об этом, сказал: "Сравнение оскорбительно. Когда князь прям, как летящая стрела, то у него нет глаз, чтобы видеть, что вокруг и что впереди. Когда князь непреклонен, как летящая стрела, то у него нет рук, чтобы натянуть тетиву еще раз, если первую стрелу отнесло в сторону неожиданным порывом ветра. Это значит, что князь, подобный летящей стреле, непременно погубит государство".
   - Толковать эти парадоксы можно до бесконечности, - с досадой сказал Чанаргван. - Что проку? Слова.
   - Эти слова, - невозмутимо продолжал Ринальдо, - передали циньскому князю, и Гунсунь Юэ был обезглавлен.
   Чанаргван помолчал.
   - Ты хочешь сказать, что я... - выговорил он и запнулся. Ринальдо подождал, затем пожал плечами. Чанаргван вынул из полуоткрытого ящика стола книгу, открыл, показал Ринальдо. - Ты хочешь сказать, что это обо мне?
   Ринальдо опустил взгляд и сразу увидел грубо и нервно отчеркнутое: "По мне, все средства хороши отныне. Я так уже увяз в кровавой тине, что легче будет мне вперед шагать, чем по трясине возвращаться вспять". Он сам это нашел, с жалостью и болью понял Ринальдо. Меня волокли сюда под белы руки, а он читал "Макбета". Или это "Ричард III"? Не помню. Ему до зуда в пальцах захотелось взять книгу и уточнить, но было неловко.
   - Это ты сказал, - тихо произнес Ринальдо.
   Чанаргван отодвинулся, сгорбился.
   - Ну вот, - с угрюмой иронией проговорил он. - Уже и от Матфея в ход пошло. Прогулка по эпохам и культурам. Тридцать веков человечество уродуется на этих проблемах, а итог - словесные игры. Делать-то что?
   - Ждать, - ответил Ринальдо.
   Они ждали. Час, другой, третий. Ответ задерживался. Они молчали, задыхаясь в сумеречной духоте. И когда за окном начало светлеть, им принесли ответ. Он поступил из рубки. Он гласил: "Все системы работают нормально. Проведено восемнадцать переходов на трех режимах. Готов к старту. Капитан Намье".
   И, наверное, с четверть часа они вчитывались и не могли поверить. А потом Ринальдо уткнулся в стол лицом и заплакал. А Чанаргван подошел к окну и размашистым рывком отдернул штору; и алый свет восхода наполнил кабинет.
   МЭЛОР
   Мэлор просыпался теперь со странным, полузабытым ощущением детского счастья, словно в давние дни рождения, когда утро уже само по себе сулило подарок у изголовья и ожидание будущей радости вызревало еще во сне. Бекки спала к нему лицом. Если только она не отворачивалась, играя, она всегда была к нему лицом; даже когда он целовал ей спину, даже когда ластился сзади, она ухитрялась тянуться к нему и взглядом, и губами. Чуть звучало ее дыхание, и Мэлор сковался и замер, боясь. Он по утрам не смел даже взглянуть, закрывал глаза - вдруг разбудится; вслепую, в своей темноте, вслушивался и вникал в прильнувшую к нему сказку - хрупкую, мерцающую сказку щеки и колена.
   И вновь задремал, потому что работал до пяти утра, а потом вновь проснулся, услышав осторожный шепот:
   - Мэл... а Мэл...
   Открыл глаза, и она, увидев, что он вернулся к миру, громко велела:
   - А ну, поднимайся! Спать ночью надо, как все!
   Сама она была уже вполне дневная. Мэлор сладко потянулся и сказал барственно:
   - Подайте, голубушка, завтрак мне в постель.
   - Что? - возмутилась Бекки. Она всегда очень смешно возмущалась округляя глаза и округляя рот на букве "о". - Давай поднимайся шустро! Из-за чего теперь-то не спал?
   - Да все из-за того же. Новый детектор сочинить хочу. Понимаешь, совсем в ином спектре, где-то даже к нейтрино ближе... - Он потрусил в ванную, открыл кран и начал с удовольствием швырять горсти воды себе в лицо.
   - Что за дичь... - Бекки, прищурившись, заглянула к нему, да так и прислонилась к косяку, глядя Мэлору в согнутую спину. Мэлор фыркал тюленем и пускал фонтаны брызг, которые веерами рассыпались по объему; можно было принять их за полыхающий ореол. Мэлор всегда очень живописно умывался, и Бекки всегда любила смотреть на полыхающий ореол - только вот пол в ванной от ореола делался мокрым. Наконец удовлетворившись, Мэлор качнулся к полотенцу, запихал в него лицо и стал ожесточенно вытираться.
   - Не то ловим, понимаешь? - пробубнил он из полотенца.
   - Понимаю. Все понимаю. Синий стал, под глазами мешки.
   - Я мешочник, - Мэлор вылез из полотенца влажный, всклокоченный, действительно с мешками, но отнюдь не синий, а умильно розовый. - В мешках-то главный ум и спрятан... Знаешь, кто такие есть мешочники?
   - Слышала... какой-то был старый фильм.
   - Генераторы уже врубили?
   - Как всегда. С девяти до девяти.
   - Зря энергию жгут. Теперь я точно знаю! После завтрака сразу звоню Косте...
   Костя пришел сам, когда Мэлор торопливо допивал кофе, а Бекки, которая, никогда не торопясь, всегда все успевала вдвое быстрее, уютно сидела рядом в кресле, поджав под себя колени и уложив подбородок на кулачок.
   - Однако спать вы горазды, - укорил Костя.
   - А-а! М-м! - ответил Мэлор и едва не подавился.
   - Не торопись, жуй радостно! - замахал руками Костя. - Я слышал, ты нынче в ночь мировую науку перевернул?
   Бекки при этих его словах покраснела и отвернулась.
   - Женщина продала? - спросил Мэлор, поспешно доглатывая. Костя кивнул. - И-эх! - сказал Мэлор горестно и придвинул к себе здоровенную кипу исписанных листков. - Весь эффект поломала... Ну, получай тогда. Вот. Как я догадался, что декваркованные полосы спадаются именно так - я и сам не помню, но потом железно вышло, что ряд уходит в нейтринную область. Да что я тебе буду - ты сам смотри. - Он стал махать бумагой у Кости перед глазами, но тот поймал его руку, зафиксировал и стал читать по порядку, что-то присвистывая едва слышно. Брови его поползли вверх. Мэлор ерзал, порывался что-то объяснить, показать, ткнуть пальцем, но Бекки незаметно его придерживала, и он лишь увлеченно, сопереживающе дышал широко раскрытым ртом да заглядывал посмотреть, до чего уже дочитал Костя.
   Костя дочитал до конца и некоторое время молчал. Зачем-то похлопал себя по карманам куртки, бессмысленно озирая при этом стены.
   - Тебе бы раньше жениться... - пробормотал он потом. - А то сколько времени ходил вокруг да около...
   - Так? - изнывал Мэлор. - Ну ведь так, скажи?
   - Чем ты его кормила последнее время? - спросил Костя, повернувшись к Бекки всем корпусом.
   - Собой! - заорал Мэлор, и Бекки мгновенно покраснела снова. - Ее порывы благотворны! - Мэлор сиял. - Что, уел я тебя?
   - Мало, что уел... - все еще несколько ошалело пробормотал Костя и опять зачем-то похлопал себя по карманам. - И как изящненько, простенько-то как... Черт, впервые за шесть лет опять курить захотел.
   - И посему предлагается такая вот схема детектора! - затрубил Мэлор. Схватил чистый лист бумаги и карандаш, стал ожесточенно черкать вдоль и поперек. - Здесь мы отсеем фон... рекваркуем... разделим право- и левоспиральные...
   - Знаешь, что у тебя получилось? - засмеялся Костя, вглядываясь в чертеж. - Нейтринный запал для гиперсветового двигателя, только навыворот.
   Мэлор перестал чертить; рука его увяла.
   - Врешь, - потерянно сказал он.
   - Кто врет, тот помрет, - ответил Костя. Возбуждение Мэлора передалось ему. - Да что ты испугался-то? Тебе по потолку бегать положено! Даже приборы новые измышлять не надо, просто затребуем запал, перемонтируем чуток и будет тебе приемник, это дело недели!
   - Так значит... - голос Мэлора пресекся. - Ты все-таки думаешь, я правильно это придумал?
   Костя поднялся.
   - Побегу на радио. Нет, к Карелу сначала... Надо послать запрос. Прямо Астахову.
   - Костя, - позвала Бекки. - И знаешь... Ведь Мэлоровы генераторы мы уж неделю гоняем на этих самых режимах. Надо запросить заодно, не было ли замечено каких-то странностей во время стартов.
   - Во! - закричал восторженный Мэлор. - Вот кто у нас голова! Вот идея! Конечно, они же должны буквально захлебываться нейтринными обломками! Там же надо сначала виртуал рекварковать по л-п осям...
   - Да вы спятили, - пробормотал Костя, ошеломленно пятясь под натиском кричащего, пылающего, размахивающего руками Мэлора. - Больше десяти миллионов километров... Мы же всего ничего даем на входе...
   - Что ты понимаешь! - звенел Мэлор, захлебываясь. - Ведь на то связь и рассчитана, чтобы малой энергией достреливать до других галактик!
   - Да ты что? Всерьез уверен, что уже имеешь связь?
   - Конечно! И это называется, человек читал мой бессмертный труд! Бекки, ласонька, ты приберись тут, а я к Карелу побегу...
   Счастливая Бекки поднялась на цыпочки и звонко поцеловала Мэлора в щеку.
   РИНАЛЬДО
   Ринальдо остановился, не решаясь встать на ступеньку. Когда-то ступени скрипели, и Ринальдо любил их скрип, оттого что это приходила Айрис. Ветви кленов удлинились и окрепли, резные листья стояли в тихом воздухе вокруг крыльца. Ринальдо сорвал один из них и размял в пальцах; на позеленевшей коже остались пахучие волокнистые комочки. Вот Земля, подумал Ринальдо и, осторожно отведя ветку в сторону, шагнул и сел на ступеньку. Ступенька промолчала. Конечно, подумал Ринальдо. А вон там, на полянке, я ставил орнитоптер. Теперь нельзя, теперь там цветы. Красивые. Не знаю, как называются. Опять хотелось плакать. Когда-то, когда-то я сидел на этой ступеньке, слушал, как гудят в этом шиповнике пчелы, и думал, что у меня есть будущее. Что мое будущее - не арифметическое распухание настоящего, но - прорыв в принципиально иные просторы... Принципиально иные просторы себя.
   Потом он увидел скользившую сквозь кустарник девушку в импровизированной набедренной повязке из цветастого полотенца. Она действительно скользила - ни одна ветка не вздрагивала, ни один листок. Ринальдо узнал ее сразу, хотя прежде видел не иначе как на стереофото, - и неловко встал, хватаясь за резные деревянные опоры по сторонам лесенки.
   Девушка увидела его и смущенно съежилась.
   - Здравствуй, Чари, - произнес он.
   - Здравствуйте, а я вас не знаю, - ответила она. - Вы к маме?
   - Разумеется, - ответил Ринальдо и улыбнулся своей половинчатой улыбкой. - И не стесняйся ты...
   Девушка, презрительно фыркнув, мгновенно перелилась в гусарски свободную позу - отставила одну ногу, уперла кулак в слабенькое, мальчишеское еще бедро.
   - Вот еще! - сказала она. - Я только никак не ожидала, что тут кто-то есть. А что вы в дом не идете? Мама там, я знаю.
   - Сидел и смотрел. Я только что пришел, а здесь у вас замечательно. Тебе нравится?
   Она кивнула, и волосы влажным клоком навалились ей на лоб - черные, смолянистые, жесткие. Чанаргвановы. Она сердито отшвырнула их к затылку. На левом ухе ее массивно раскачивалась длинная золотая капля - клипс кристаллофона.
   - Да... Только вот Дахр улетел, без него скучно. Я ему так завидую. Мне еще года два ждать, а он через отца выклянчил, улетел вне очереди... Я вот так никогда не умею, - она безнадежно шевельнула рукой. - А вы кто?
   Ринальдо прикинул, кто же он.
   - Да так, знаешь... старый знакомый. А что это за цветы?
   - Где? - она обернулась. - А... Орхидеи... специальные, для этих широт. Мама сама выводила, вы разве не слышали? Об этом писали.
   Ринальдо виновато развел руками.
   - Не довелось как-то. Знаешь, за всем не уследишь. Ты не замерзла?
   - Вот еще! - опять возмутилась она. - Я зимой купаюсь! С Дахром вместе. Это брат мой, - спохватилась она. - Везунчик. Вы с нами поужинаете?
   - Если не стесню.
   - Стесню... - яркие губы ее недоуменно надулись. - Этакий домина на двоих. Гость каждый на вес даже не золота, а я уж и не знаю чего. Горючего для гиперсветовых кораблей, вот чего. Маме-то никто не нужен, а я... она хочет, чтобы я все время при ней сидела, вот буквально все время. Вы уж заходите, пожалуйста, - она просительно взглянула на Ринальдо сквозь длинную блестящую челку, опять навалившуюся на глаза. Глаза огромные, пламенные, черные, как сливины, - отцовские глаза...
   - Почту за счастье, - сказал Ринальдо.
   Чари мягко и точно, как рысь, вспрыгнула к двери, минуя ступени. Ее плечо пронеслось мимо лица Ринальдо - круглое и светлое, блестящее не успевшими высохнуть каплями близкого озера. Ринальдо улыбнулся половиной лица и на миг прикрыл глаза. Плечо от матери.
   - Надо же... - пробормотала Чари удовлетворенно. - Вот так идешь, идешь - и вдруг человека встретишь... Ма-ам! - звонко крикнула она и ударом ноги распахнула дощатую дверь. Изнутри густо и сладко пахнуло дачей. - Ма-ам! Тут к тебе ужинать пришли!
   Ринальдо осторожно двинулся вслед за девушкой. Она раскачивала бедрами, стараясь казаться взрослее, и полотенце ее, как хвост, моталось вправо-влево. Ринальдо поймал себя на совершенно инфантильном желании дернуть за этот хвост.
   - Не споткнитесь, тут доска из пола оттопырилась, - предупредила Чари, и Ринальдо споткнулся. Чари поддержала его ловко и небрежно. - Ну я же предупредила! - укоризненно сказала она.
   - До старика долго доходит, - невнятно от смущения попытался оправдаться Ринальдо. Чари воззрилась на него - в сумраке коридора казалось, что глаза у нее светятся собственным светом.
   - А вы что, разве старик? - удивленно сказала она.
   Рука ее была прохладной; тонкой, но крепкой. Отцовская рука.
   Чари открыла еще какую-то дверь - на этот раз на себя, изящно и нарочито манерно потянув за ручку мизинцем и безымянным, - и стало светло.
   - Я уж проголодалась, пока ты... - сказала Айрис, поднимая голову к открывшейся двери. И подняла. И перестала говорить, и провела ладонью по задрожавшим губам.
   - Здравствуй, - сказал Ринальдо и, подойдя, поспешно подал ей руку он очень боялся, что она захочет чмокнуть его в щеку. Прежде Айрис со всеми здоровалась и прощалась так. Впрочем, Ринальдо сразу понял, что опасался зря. Айрис секунду помедлила, потом ответила на рукопожатие и произнесла:
   - Здравствуй, Ринальдо... - глотнула. Как Чанаргван. Надо же, подумал Ринальдо, как Чанаргван над шифрограммой. Сроднились. - Ты давно здесь не был. Садись.
   - Давно. Все, знаешь, недосуг...
   - Вас можно поздравить? - спросила она. - Чари, детка, закажи нам что-нибудь на свой вкус.
   Она сильно изменилась, подумал Ринальдо, садясь. Раньше она ни за что не показала бы волнения.
   Да раньше она и волноваться бы не стала.
   - С чем поздравить? - спросил Ринальдо, жадно рассматривая ее лицо. Она настолько изменилась, что смутилась, отвела взгляд и поправила воротник, а затем подняла его, чтобы не видны были молочно-белые, слегка украшенные веснушками плечи. Чари стояла у двери и смотрела не дыша.
   - Ну, как же, - сказала Айрис. - Дело запущено наконец. Третий корабль пошел.
   - А, - сказал Ринальдо, - ты об этом... - На стене висело стереофото Чанаргвана времени Школы: ослепительная улыбка, блестящий летный комбинезон в обтяжку, в руках - необъятная охапка полевых цветов, он держал ее, как держат младенца; позади - небо с веселыми облачками. - Да, мы не зря потрудились, - подтвердил он, издеваясь. - Жизнь прожита не напрасно. Теперь можем позволить себе ежедневные старты, а в будущем - до трех, а то и четырех в сутки. Колонизация началась замечательно.
   - Я поздравляю искренне, - сказала Айрис. - Чан тебе здорово мешает?
   - Нет, что ты. Мы отлично сработались.
   - Чари, я просила ужин.
   - А... а что вы любите? - нерешительно спросила Чари из-за спины Ринальдо. Ринальдо повернулся к ней.
   - Я всеядный.
   - А больше-больше всего?
   - Да как сказать... - Ринальдо покосился на Айрис. На Чари прямо-таки написано было: хоть режьте, а я принесу самое ваше любимое. Но не в коня корм. Ринальдо давно забыл, что именно он любит. Любить было некогда, он или думал, не замечая поспешно заглатываемой пищи, или что-то кому-то доказывал и во время обедов, и во время ужинов, и во время завтраков тоже. И всегда похваливал: ого, как вкусно сегодня готовят.
   - В такую жару наш гость даже вечером запросил бы окрошку. Ну, еще ломоть буженины и бокал грейпфрутового сока. Вот такая мешанина. У него странные вкусы, детка.
   - Ты так считаешь? - искренне удивился Ринальдо. - Я думал, у меня вовсе нет вкусов.
   - Тебе только кажется. На самом деле ты очень привередлив, - ее губы уже перестали дрожать.
   Вот эти губы...
   - Я поняла, - сказала Чари робко.
   Айрис принялась изучать платье у себя на коленях. Потом принялась тщательно разглаживать его ладонью. Чари тихо вышла.
   - Ты зачем приехал? - спросила Айрис, не поднимая глаз.
   - Просто так, - ответил Ринальдо, асимметрично улыбнувшись. - Давно хотел - а теперь появилось свободное время.
   Это была неправда. Он приехал не просто так. Третий корабль погиб сегодня, несмотря на ночную проверку, взорвался на старте в четыре часа дня, как и первые два, и на нем были убиты еще сто тысяч тщательно отобранных замечательных людей. Будто и впрямь куражился и хохотал над бессилием слегка разумных муравьев божок-садист. Ринальдо приехал оттого, что опустились руки. Приехал вспомнить. Воскресить. Вновь полюбить и вновь возненавидеть. Он давно уже не любил и не ненавидел - только спасал; и теперь спасать, не любя, не хватало сил.
   - Детей нет? - спросила она. Ринальдо не ответил. - Почему ты украл у меня Дахра?
   - Я ничего никогда не крал, Айрис. Даже безделушек. Тем более того, что мне дорого.
   - Что?
   - Я говорю, украсть, что любишь и в чем нуждаешься, куда труднее, чем то, что безразлично... ты так не считаешь? Это как бы капитуляция. Как бы сам признаешь, что не достоин того, что любишь. И никогда уже не будешь достоин, никогда уже не сможешь добиться естественным путем.
   - Что за вздор, Ринальдо! Я просто не могу понять твоих вечных максим! Сколько же можно всех воспитывать?
   Он хотел ответить, но не успел.
   - Как ты мстишь. Сколько злобы, ненависти... Неужели можно столько лет любить и желать зла?
   - Не знаю, - сказал он. - Про зло - разумеется, чушь, а вот любить... - он пожал плечами. - Просто без тебя мне как-то бессмысленно. Как-то скудно, понимаешь?
   - Скудно... - задумчиво повторила она. - Понимаю...
   Она не понимает, подумал Ринальдо. Она знает лишь свое "скудно": Чан в Совете, Чан в Коорцентре, Чан на испытаниях. Чан в рейсе, Чан с друзьями, Чан с подругами... Потом налетит вдруг - топот, смех, крик, грай, нечеловеческий клекот; а поутру - на молочно-белой коже смуглые пятна его поцелуев и тающая в сиянии неба точка его орнитоптера. Разве это скудно? Это просто смешно.
   - Почему ты позволила ему вновь... прилетать?
   - Откуда знаешь? - вскинулась она и сразу поникла. - Он?! - она не произнесла, а почти всхлипнула это короткое слово, настолько унизительной была догадка. Ринальдо не ответил, даже не кивнул, но его глаза никогда не умели врать; конечно он, ответили они за Ринальдо. - Потому что он добрый! - в отчаянии крикнула Айрис.
   Ринальдо улыбнулся половиной лица.
   Третий курс оказался критическим для Чанаргвана. Ринальдо ишачил на него как мог, но Чан был уже совершенно не в состоянии заниматься чем-либо, кроме тренажера, он находился на грани исключения и только клял судьбу. Ринальдо делал за него вычисления, а Чан сидел рядом и клял судьбу. И тогда хитроумный Ринальдо отказался что-либо делать и стал говорить: "Бездарь!" Он говорил: "Ты никогда не оторвешься от Земли, разве что пассажиром!" Он говорил: "Тебе пасти коров!" Чанаргван возненавидел его, и Айрис возненавидела тоже: "Как ты можешь сейчас! Твоему другу плохо! Надо помочь, а уж потом указывать на какие-то недостатки..." Только на ненависти к Ринальдо Чанаргван выпрямился; только чтобы доказать Ринальдо, и себе, и всем, что он - не бездарь и что Ринальдо - не настоящий друг. Тогда они еще мыслили подобными формулировками. Полгода спустя Ринальдо, уже собиравшийся все рассказать Чанаргвану, попал в аварию на тренажере. Авария была редчайшей и крупной, почти невероятной, отчасти Ринальдо был виноват в ней сам. Он так и остался полукалекой на всю жизнь, но, пока он валялся по госпиталям и реабилитационным центрам, слава подлеца, бросившего талантливого, но разбрасывающегося друга в тяжкий момент, приклеилась к нему навечно; скоро уж все и забыли, почему Ринальдо подлец, просто известно было, что на него нельзя положиться.