Страница:
– Ясненько… А вы откуда?
– Из Бней-Брака.
– Да я же там только вчера был! Причем на очень интересной лекции – о связи еврейской и китайской мистики.
– Где же она происходила?
– На улице Эльханан.
– Я живу совсем неподалеку. На Эльханана нет ни зала для выступлений, ни синагоги.
– Там была такая маленькая синагога на пустыре!
Сосед посмотрел на меня странно:
– Эта синагога стоит полуразрушенной вот уже много лет. Я никогда не видел, чтобы туда заходили люди.
– Возможно, ее отремонтировали совсем недавно?
– Удивительно, что я этого не заметил.
Но тут стали разносить еду, и мы отвлеклись от мистических разговоров. Я ел обычную эль-алевскую пищу (все кошерное, разумеется), а соседу принесли закатанный в фольгу пакет высшей кошерности с печатями каких-то немыслимых раввинов. Поев, я погрузился в сон (ранние подъемы страшно меня утомляют), а когда проснулся, нас уже снова собирались кормить. За такими приятными занятиями прошел практически весь полет, а когда мы подлетали к Пекину, я только протирал глаза после очередной дремы (весь полет продолжался около 11-ти часов).
И тут я заметил, как в небе над Пекином, почти на уровне нашего самолета, играют, сплетаясь и расплетаясь, два дракона. Не наших, европейских (наши все-таки пожестче и больше напоминают динозавров), а китайских – длинных, рогатых и бородатых. Один из драконов был красно-киноварного цвета, а другой – зеленый. Но не цвета советской бронетанковой техники, а скорее нефритовый или изумрудный.
Я закрыл глаза, а когда открыл их – видение исчезло. Должно быть, это промелькнули два воздушных змея. Или просто не стоило так налегать на пиво?
Аэропорт Пекина оказался огромным. Не то, чтобы я думал, что самое крупное здание в мире – это тель-авивская автостанция, но она потерялась бы там, как на этой самой автостанции теряется впервые попавший туда путешественник.
После придирчивого паспортного контроля (мой израильский паспорт вызвал у китайских таможенников не больше реакции, чем «паспорта датчан и разных прочих шведов» – у бдительных жандармов, проверявших документы Маяковского) я вышел в зал встречающих.
Редактор обещал, что у меня в Пекине будет переводчик – люди Муна все организуют. Вот только переводчик с какого на какой?
Среди толпы встречающих сразу же бросился в глаза плакат на иврите. Чуть сфокусировав зрение, я понял, что на плакате написано мое имя, а сам плакат держит молодая симпатичная китаянка в синей куртке и черных брюках. Как только я приблизился к ней, она сказала:
– Здравствуйте!
и попыталась взять у меня чемодан. Как джентльмен, я не мог уступить, и после короткой борьбы китаянка сдалась.
– Вы Бенджамин Таль? Меня зовут Яо, я буду вашей переводчицей.
По-русски она говорила довольно чисто, хотя и с заметным китайским акцентом.
– Как вы меня узнали? – спросил я.
– Мне передали по электронной почте вашу фотографию. И рисунок плаката, с которым я должна была вас встречать.
– А я думал, вы сами его написали.
– Я не знаю иврита, – Яо не поняла юмора. – В Китае вообще почти невозможно найти человека, который знал бы древнееврейский язык.
Мы вышли к машине – довольно приличного вида «Ситроену». Странно, мне почему-то казалось, что нам придется ехать на каком-нибудь военном джипе.
– Сейчас поедем в гостиницу, вы отдохнете, а завтра с утра отправимся в путь, – сказала мне переводчица.
– У меня одно небольшое дело в Пекине, – я достал из кармана листок с телефоном, – просили передать письмо из Израиля.
– Можете позвонить прямо сейчас, чтобы не терять времени, – Яо достала из кармана мобильный телефон.
Я несколько раз набирал номер, но трубка только что-то недовольно квакала по-китайски. Наконец переводчица приложила телефон к своему точеному ушку – и сморщилась.
– Этот телефон отключен, – пояснила она.
– Значит, придется туда съездить, – твердо сказал я. Мне очень не хотелось подводить своего знакомого.
Яо взглянула на адрес и решительно сказала:
– Мы туда не можем ехать.
– Почему?
– Потому, что это очень далеко!
– Но мне обязательно нужно передать это письмо! – настаивал я.
Яо задумалась, потом сказала:
– Ладно, по плану мы все равно должны выезжать только завтра утром. Но учтите – адрес, который вам дали, находится в очень отдаленном районе Пекина. Поэтому мы оставим ваши вещи в гостинице, и сразу же поедем туда.
– Отлично. Заодно и город посмотрю.
Моя переводчица улыбнулась:
– Путь в этот район пролегает по не самым лучшим местам Пекина. А я хотела сегодня немного показать вам нашу столицу.
– Ничего, – я твердо решил не падать духом. – Посмотрю Пекин на обратном пути.
Наша машина неслась (а кое-где и ползла, застревая в пробках) среди лавины велосипедов. Но и машин тоже было немало! Вообще Пекин, к моему удивлению, оказался современным городом. В центре города оказались новые здания из стекла и бетона, ничуть не отличающиеся от аналогичных строений Тель-Авива или Хайфы. Стандартизация стремительно выкорчевывает самобытность городов, скоро можно будет вообще никуда не ездить, а оставшиеся немногочисленные архитектурные памятники рассматривать с помощью Интернета. Я ожидал, что посреди китайской столицы будут оставлены хотя бы старинные пагоды для привлечения туристов, как это сделано в Токио и Сеуле (я там не был – видел по телевизору), но, видимо, железная метла культурной революции подмела все.
Наконец мы добрались до небольшой гостиницы спартанского типа (по израильским меркам – минус три звездочки), где я оставил вещи, и мы тут же поехали на задворки Пекина – отвозить письмо.
От разницы во времени голова у меня кружилась (в Израиле сейчас должна была быть глубокая ночь). Я взглянул на часы… Черт, сколько сейчас должно быть времени на самом деле? И что мне лучше делать – перевести часы сразу же на Пекинское время, или остаться пока во времени израильском, чтобы адаптироваться?
Наш водитель, молчаливый китаец средних лет, лавировал между велосипедами с потрясающей ловкостью. Яо что-то сказала ему на китайском, водитель только молча кивнул и свернул в какой-то переулок.
– Я попросила его поехать самой короткой дорогой, – объяснила мне переводчица.
– А по дороге у нас нигде не получится покушать? – спросил я, чувствуя неприятное посасывание под ложечкой. «Эль-Аль» кормит хоть и часто, но понемногу, и последний раз я ел в самолете четыре часа назад.
– Тогда лучше сделать это сейчас, – ответила Яо. – Там, куда мы едем, вряд ли можно будет получить что-то приличное.
– Да мне бы хоть чего…
Моя просьба была передана водителю, он резко развернулся (никого при этом, не сбив), и вскоре мы очутились в каком-то таинственном месте, где нас окутало облако потрясающих ароматов съестного характера. Рот у меня моментально наполнился слюной, как у собаки Павлова. Осмотревшись, я увидел, что мы стоим посреди маленькой улочки, вдоль тротуаров, которой расположены лотки, на которых жарится, варится, парится самая невероятная снедь – от обычных копченых уток до спрутов и трепангов.
– Что вам взять? – спросила Яо.
– Сам посмотрю, – захлебываясь слюной, наконец, выговорил я и вылез из машины. Переводчица нахмурила свои очаровательные бровки, но вылезла за мной.
– О, что это такое? – прямо рядом с машиной на лотке жарились на вертеле какие-то малюсенькие птички, размером ненамного больше колибри.
– Это воробьи, – присмотревшись, сказала Яо.
– Осень вкусно! – вдруг заговорил по-русски торговец, заметив мой интерес. И сразу же, сорвав с огня два шампура, протянул мне. Я не смог устоять, и взял их, показывая на пальцах, чтобы он добавил еще два.
Воробьи по вкусу чем-то напоминали перепелок, которых мне приходилось есть в Сочи, только были еще нежнее. Умяв первый шампур (с таким аппетитом, что стоящие рядом китайцы стали на меня оборачиваться), я промурлыкал из Высоцкого:
– Я даже и не кореец, я еврей, – не удержался я от знакомого анекдота. – И вообще это была не собака, а фаршированная рыба.
Мы вернулись в машину, и прерванный маршрут продолжился. Яо тихонько сказала мне на ухо:
– Не надо на улице петь песни Высоцкого. Могут быть неприятности…
У меня глаза полезли на лоб:
– Вы знаете Высоцкого?
– А что тут странного? Миллионы китайцев учили русский язык. И уж тем более знают песни Высоцкого про Китай. Кто-то смеется, но большинству они не очень нравятся.
А тем временем машина, двигаясь по ведущему наружу радиусу Пекина, переходила от бедных слоев к еще более бедным. Из современного центра мы попали в слой хрущевских пятиэтажек, а когда проехали и его, то потянулись совершенно уже разномастные домики, крытые то толем, то шифером.
– Это не совсем Пекин, – извиняющимся тоном сказала Яо. – Тут раньше была деревня, которую мегаполис втянул в себя.
– Как спрут приблизительно, – закончил я.
Шофер несколько раз высовывался из кабины, чтобы уточнить у проходящих китайцев адрес (тут они вполне соответствовали моему представлению о средневековых китайцах – в каких-то лохмотьях и с сандалиями на ногах), и наконец, мы остановились возле совсем небольшого домика, крашеного синей краской. Я вылез из машины, разминая затекшие ноги (поездка продолжалась более двух часов, не считая моего вклада в дело уничтожения воробьев) и закричал:
– Эй, есть тут кто живой?!
Хлопнула дверь, и на крылечке показался опрятный старичок в черных джинсах и куртке-маодзедунке.
– Вы заблудились? – почти без акцента спросил он. – Я всегда рад помочь русским товарищам.
– Надеюсь, что не заблудился, – ответил я, доставая из кармана письмо. – Вы отец Вэня?
Вопрос был чисто риторическим, так как вряд ли в этих краях проживает много людей, владеющих русским.
– Да, а что? С ним что-то случилось?
– Напротив, с ним все в порядке, и он просил передать вам письмо, – с этими словами я вынул из кармана куртки конверт. Старик со всех ног бросился к машине, чуть ли не выхватил письмо у меня из рук и прижал его к груди.
– Пожалуйста, заходите в дом! Чем я могу угостить таких дорогих гостей?
– Благодарю, мы не голодны, а вашим гостеприимством воспользуемся как-нибудь в другой раз – у нас очень мало времени. Но мне ваш сын рассказывал, что здесь неподалеку живет даос, которому якобы двести лет. Я журналист, и мне очень бы хотелось на него посмотреть.
Старик засмеялся:
– Ну, что ему двести лет, он говорил еще в пору моей молодости. Сейчас, должно быть, уже немного побольше. Если хотите, пройдем к старику Сунлину. Он будет рад, особенно, если вы что-нибудь у него купите.
Моя переводчица, присутствовавшая при этом разговоре, явно была недовольна, и, увидев это, отец Вэня что-то сказал ей по-китайски. Она ответила:
– Говорите по-русски, чтобы понимал наш гость.
– Это совсем близко, метров тридцать от моего дома.
Мы пошли по улице (она была даже не замощенной), и вскоре увидели какую-то хибару, состоявшую из прилепленных один над другим этажей. Над дверью красовалась потертая красная вывеска с несколькими резными иероглифами. Отец Вэня толкнул дверь и закричал:
– Господин Сунлин? Вы дома?
Понятно, все разговоры велись на китайском, а Яо их переводила мне шепотом на ухо. Я себя чувствовал так, как будто попал живьем в какой-то китайский боевик.
Кто-то затопотал на лестнице, и со второго этажа спустился старый китаец с усами, бородкой и пышными седыми бровями. Мне почему-то казалось, что даос будет одет в рясу, но на нем были обычные брюки и такая же куртка, как на отце Вэня.
– Проходите, пожалуйста! – закричал Сунлин неожиданно сильным голосом.
Мы вошли внутрь, и оказались внутри какого-то подобия антикварной лавчонки. Вдоль всех стен шли полки, на которых валялись пыльные статуэтки, куски оленьих рогов, какие-то лапы, пластинки с выгравированными знаками (они напомнили мне те, что показывал на лекции бней-бракский раввин). Пока отец Вэня быстро о чем-то лопотал с Сунлином (так быстро, что Яо даже бросила переводить), я рассматривал лавочку. Да, не похоже, чтобы здесь бывало много покупателей.
Одна статуэтка показалась мне знакомой – тощий старик, вырезанный из слоновой кости. Из головы старика торчали настоящие пучки волос. Точно такая же стояла за спиной Муна!
Я взял статуэтку в руки:
– Сколько это стоит?
– Это даосское божество здоровья и долголетия, – пояснил мне отец Вэня, и, переговорив с даосом, заключил:
– За сорок юаней он вам ее отдаст.
– Хорошо… А правда ли, что ему двести лет? Переведите, пожалуйста, вопрос.
Выслушав, Сунлин улыбнулся и ответил:
– Свидетельства о рождении у меня нет. А поверите ли вы на слово бедному торговцу? Вот лучше посмотрите это зеркало – может быть, оно вам понравится.
С этими словами он взял с полки металлическое зеркало, сдул с него пыль, протер рукавом и, держа обеими руками, установил точно напротив моего лица.
Я автоматически достал расческу и начал поправлять растрепавшиеся волосы, после чего спросил:
– Мне предстоит ехать в провинцию Цзянсы. Вы можете что-нибудь рассказать об обычаях этой местности? Говорят, там еще остались даосы?
– Вам нужно ехать – так езжайте, – не очень вежливо сказал Сунлин.
Я попрощался, мы вышли из лавки и вернулись в Пекин. Через день я уже был в уезде Гаунь-син провинции Цзянси. Мы с переводчицей отправились в лес, чтобы осмотреть загадочную местность. Лес бы очень густой – какая-то смесь тайги с джунглями, и через несколько часов Яо куда-то пропала, а я заблудился.
Я ходил по лесу два дня подряд, и никак не мог выйти на какую-нибудь дорогу. Плодовых деревьев мне обнаружить не удалось, так что я ужасно страдал от голода. Хорошо хоть, несколько раз я выходил к ручьям, и утолял жажду чистой родниковой водой.
К исходу второго дня я вышел к каким-то горам, и решил подняться к вершине, чтобы с высоты осмотреть местность и решить, в какую сторону идти. Я начал медленно карабкаться на гору, стараясь выбирать наименее крутые места. Когда я поднялся чуть ли не на километр, то начал накрапывать дождь, и дальнейший подъем стал опасен – легко можно было соскользнуть вниз с намокшего склона.
Поглядев по сторонам, я увидел на склоне горы вход в пещеру, где можно было бы укрыться от дождя и немного отдохнуть. Однако когда я добрался до нее, то пещера оказалась обитаема – недалеко от входа я увидел лежанку, накрытую потертым ковром, стол… Дальше в пещере располагалась вырубленная в скале комната, где на грубо сделанных деревянных полках стояли причудливые стеклянные сосуды с какими-то снадобьями.
Уж не в жилище ли отшельника-даоса я попал? Возможно, он ушел в лес собирать травы, а когда вернется, я смогу спросить у него, как добраться до ближайшего населенного пункта.
Тем временем дождь снаружи все усиливался. Но тут послышались звуки настоящего урагана, и кто-то ворвался в пещеру. Я выглянул из внутренней комнаты, и увидел, что в пещере находится огромная обезьяна, густо поросшая белым мехом. Обезьяна стояла на задних лапах, и была чуть ли не трехметрового роста!
Что это – снежный человек? Но здесь, в субтропиках, не совсем подходящий для него климат.
Обезьяна (вернее, обезьян – это был самец) тоже меня заметил, и вдруг заговорил на русском языке:
– Что ты делаешь в моей пещере?
Его слова звучали прямо у меня в голове, из чего сделал вывод, что обезьян пользуется телепатией (а откуда бы такая тварь могла знать русский язык – посещала, что ли, китайскую школу?).
– Я журналист, – ответил я, – хотел исследовать ваши места, но заблудился, и случайно набрел на эту пещеру.
– А я – дух этой горы, – просто ответил обезьян, не подвергая мои слова сомнению. – Ты забрел очень далеко от обитаемых мест, придется тебе пожить у меня некоторое время, пока какие-нибудь лесорубы или собиратели лекарственных трав не покажутся в наших лесах, чтобы я мог вывести тебя к ним. Сам понимаешь, не могу же я в таком виде отвести тебя в город. А пока ты живешь у меня в пещере, поможешь мне с изготовлением «киноварной пилюли».
Я знал, что «киноварной пилюлей» даосы называют средство для достижения бессмертия. Но зачем она понадобилась горному духу?
– Хоть я и могу жить сотни, и даже тысячи лет, – ответил дух на мой мысленный вопрос, – но, тем не менее, я не бессмертен, и мне когда-нибудь придет свой срок. Конечно, если до этого времени я не изготовлю пилюли бессмертия.
С тех пор каждый день по утрам горный дух улетал, чтобы обследовать леса и горные луга, с которых он приносил нужные ему травы. По вечерам дух возвращался с целыми охапками этих трав, которые мы перебирали, отваривали, процеживали, толкли в ступках… Часто бывало, что от целого снопа травы или вороха листьев оставалось не больше горсти препарата. Обработкой трав в основном занимался я, в то время, когда обезьян рыскал по лесам и полям.
Питались мы только плодами и кореньями, которые приносил дух, а пили чистую воду. Больше всего меня поразило, что духу тоже надо было кушать!
Пока мы ели, или когда я уставал от перетирания трав, горный дух рассказывал мне о пути Дао, о других духах, которые населяют этот мир… Одну пилюлю он обещал дать мне, чтобы я тоже мог присоединиться к синклиту Бессмертных.
Однажды дух сказал:
– Наше средство почти готово. Мне осталось найти еще одну его часть, чтобы мы закончили великую работу. Но эту часть найти труднее всего.
С этими словами обезьян покинул пещеру, и появился только через два дня, волоча с собой мешок, в котором что-то трепыхалось. Каков же был мой ужас, когда дух открыл мешок, и вытряс оттуда опутанную веревками Яо!
– Я нашел эту девушку в лесу, где она что-то искала, – сказал мне дух. – Это последнее средство, которого нам недоставало. Выпусти из нее кровь, процеди, а затем перемешай с той мазью, которая стоит у стены в желтой стеклянной банке. Женская кровь символизирует Инь – пассивное начало природы… Да смотри, не вздумай с ней блудить, а то «киноварная пилюля» станет для тебя бесполезной!
Сказав это, обезьян кинулся на свою лежанку и захрапел.
Так значит, Яо пыталась меня разыскать!
Я достал нож, разрезал путы на китаянке и незаметно вывел ее из пещеры, сказав:
– Беги в лес! Мне же придется остаться, иначе горный дух сразу же кинется за нами в погоню.
Когда Яо скрылась в лесу, я поймал двух горных голубей, зарезал их, а кровь сцедил в то снадобье, которое указал мне горный дух.
Проснулся он только к вечеру, и сразу же спросил:
– Готово?
Я кивнул головой. Дух бросился в ту комнату, которая служила нам лабораторией, зачерпнул гигантской лапой пригоршню мази и отправил ее себе прямо в рот!
Как только он проглотил мазь, его стало корежить (я пулей выскочил из комнаты), он упал на пол, завертелся волчком, и наконец, взорвался, осыпав все вокруг дождем огненных брызг! Меня контузило, и я потерял сознание…
А когда очнулся, увидел, что все так же стою перед зеркалом в лавке на окраине Пекина и поправляю прическу.
– Я бы вам не советовал ехать в те края, – сурово сказал даос. – Вы не верите в силу старинных рецептов. Запомните – никогда ничего нельзя менять!
Ошарашенный, я двинулся к двери. Меня шатало, как будто я действительно несколько недель провел в лесу. Сунлин, казалось, смотрел на меня совершенно безучастно, но только когда я запнулся о порог, бросил вслед несколько слов.
– Он просит задержаться, – перевела мне Яо.
Я обернулся и увидел, что старик подходит ко мне с зеркалом в руках.
– Великий даос Гэ Хун говорил, что зеркала необходимы для борьбы с демонами. Зеркало заставляет злые силы показать свой истинный лик, – сказал он (естественно, в переводе Яо).
– Что ему надо заплатить? – спросил я севшим голосом, сунув руку в карман за деньгами. Старик, поняв мой жест, сделал отрицательный знак рукой и очень резво для своих двухсот лет удалился в сторону лестницы, ведущей на второй этаж.
Всю дорогу до гостиницы я не проронил не слова. Происшествие с зеркалом настолько меня потрясло… чувства, боль и страх, которые я испытал, были так естественны…
Яо бросала на меня косые взгляды, но ничего не говорила, и только, когда мы уже подъезжали к гостинице, склонилась к моему уху и произнесла:
– Не надо чересчур доверять этим даосам. В большинстве своем они просто фокусники и гипнотизеры.
Когда мы возвратились, был уже поздний вечер. Постепенно приходя в себя, я заметил, что жизнь на улицах Пекина не утихает с наступлением темноты, как это бывает в городах победившего социализма… Похоже, Великая Стена китайского коммунизма дает трещины.
Яо проводила меня в мой номер, при этом строго сказала:
– Завтра утром мы выезжаем!
Я не стал рассказывать ей о видении, посетившем меня в лавчонке старого даоса. Хотя, может, и зря – рассказ бы успокоил меня, помог расставить все по полочкам… В конце концов, у меня же есть уже одна тема для материала в газету! И если скептичный Давид, редактор нашего «Периода», откажется принять это за документальный очерк – я вполне смогу напечатать его как фантастику.
Хотя от усталости ломило все тело, заснуть я не мог. Сейчас бы баночку пива, да сигаретку выкурить… В конце концов, должны же быть здесь ночные лавки!
Оглядев жалкую обстановку гостиничного номера, я вышел в коридор, спустился по бетонной лестнице и оказался на улице. Прямо напротив гостиницы призывно переливался огнями киоск – вроде фонаря, на свет которого должны лететь подгулявшие мотыльки. Решительно перейдя улицу, я сказал киоскеру (китайцу средних лет и достаточно потрепанной внешности):
– Пи-цзи!
Как я уяснил себе из романов Сорокина, это означает «пиво». Продавец обрадовался, залопотал чего-то по-китайски, но я решительно перешел на более знакомый мне английский:
– Энд смоук!
И сделал жест, как будто курю сигарету. Китаец поставил передо мною большую пол-литровую банку, изукрашенную иероглифами, и положил пачку сигарет. Я бросил на прилавок несколько юаневых купюр (никогда не расплачивайтесь в Китае долларами – могут быть неприятности), и, пока мне отсчитывали сдачу, открыл банку, чтобы убедиться, правильно ли понял меня продавец… В банке оказалось самое обычное пиво – ничуть не хуже и не лучше, чем израильское «Маккаби». И стоило за этим лететь на край света?
Я пересек пустынную улицу в обратном направлении, с банкой пива в руке, и только тут заметил, что возле двери нашей гостиницы стоит «газик». Я уже было собирался войти в вестибюль, как из «газика» выскочили несколько людей в серых костюмах и быстро подбежали ко мне, перегораживая вход в гостиницу.
– Вы Бенджамин Таль? – спросил один из них по-русски.
– Он самый, – согласился я.
– Прибыли из Израиля?
– Так точно.
– Тогда просим вас проехать с нами, – и они стали, чуть ли не силой подталкивать меня к машине.
– Э, что это такое! – заорал я. – Позовите нашего консула!
Но меня уже втянули в машину, которая, взвизгнув шинами, рванула с места.
– Консул вам не понадобится, – сказал по-русски все тот же китаец.
– Куда вы, черт побери, меня везете?! – возмутился я.
Китаец помолчал немного, видно, находя подходящие слова, а затем сказал:
– Мы едем в квартал Вытягивателей Жил.
«Вытягивателей жил?!»
Я напрягся. Сон с меня как рукой сняло, и я принялся лихорадочно соображать, что же мне делать. Конвоиры не выглядели особенно крепкими, и будь на моем месте Джекки Чен, он без труда раскидал бы их. А как быть с шофером? Или прыгнуть из машины на полном ходу?
Ночью улицы Пекина оказались почти полностью очищены от велосипедов (те, кому рано утром надо на работу, не гуляют по ночным клубам), и «газик» несся по улицам китайской столицы со страшной скоростью.
– Куда мы едем? – еще раз спросил я, на этот раз более агрессивным тоном.
– Я же вам сказал, – ответил говоривший по-русски китаец неожиданно вежливо.
– Покажите ваши удостоверения! – ничего лучшего мне в голову не пришло.
– А вы понимаете по-китайски? – резонно ответил мой спутник.
Идиотская ситуация. Если это сотрудники китайских спецслужб, то вступать с ними в рукопашную никак не годится – можно потом оказаться в китайской тюрьме, которая значительно менее комфортабельна, чем израильская. Просто буду молчать, как рыба, и все время требовать израильского консула.
Круто развернувшись, машина въехала в маленький дворик – точнее, промежуток между двумя стенами. Меня попросили выйти из машины, и я выскочил с таким видом, как будто только что сошел с картины «Арест пропагандиста».
– Пройдите внутрь, – китаец сделал приглашающий жест рукой, и я, пройдя через несколько двориков, оказался в большом запущенном зале, вдоль стен которого стояли покрытые лаком резные деревянные шкафы, а в центре находилось огражденное деревянными перилами возвышение. На возвышении стоял изящный столик, а на столике лежала островерхняя шляпа с вуалью, чем-то похожая на марлевые маски пчеловодов.
Что это? На китайское КГБ явно не похоже. Уж не попал ли я в руки какой-то секты? Что эти китаезы болтали там про «вытягивателей жил»?
– Из Бней-Брака.
– Да я же там только вчера был! Причем на очень интересной лекции – о связи еврейской и китайской мистики.
– Где же она происходила?
– На улице Эльханан.
– Я живу совсем неподалеку. На Эльханана нет ни зала для выступлений, ни синагоги.
– Там была такая маленькая синагога на пустыре!
Сосед посмотрел на меня странно:
– Эта синагога стоит полуразрушенной вот уже много лет. Я никогда не видел, чтобы туда заходили люди.
– Возможно, ее отремонтировали совсем недавно?
– Удивительно, что я этого не заметил.
Но тут стали разносить еду, и мы отвлеклись от мистических разговоров. Я ел обычную эль-алевскую пищу (все кошерное, разумеется), а соседу принесли закатанный в фольгу пакет высшей кошерности с печатями каких-то немыслимых раввинов. Поев, я погрузился в сон (ранние подъемы страшно меня утомляют), а когда проснулся, нас уже снова собирались кормить. За такими приятными занятиями прошел практически весь полет, а когда мы подлетали к Пекину, я только протирал глаза после очередной дремы (весь полет продолжался около 11-ти часов).
И тут я заметил, как в небе над Пекином, почти на уровне нашего самолета, играют, сплетаясь и расплетаясь, два дракона. Не наших, европейских (наши все-таки пожестче и больше напоминают динозавров), а китайских – длинных, рогатых и бородатых. Один из драконов был красно-киноварного цвета, а другой – зеленый. Но не цвета советской бронетанковой техники, а скорее нефритовый или изумрудный.
Я закрыл глаза, а когда открыл их – видение исчезло. Должно быть, это промелькнули два воздушных змея. Или просто не стоило так налегать на пиво?
Аэропорт Пекина оказался огромным. Не то, чтобы я думал, что самое крупное здание в мире – это тель-авивская автостанция, но она потерялась бы там, как на этой самой автостанции теряется впервые попавший туда путешественник.
После придирчивого паспортного контроля (мой израильский паспорт вызвал у китайских таможенников не больше реакции, чем «паспорта датчан и разных прочих шведов» – у бдительных жандармов, проверявших документы Маяковского) я вышел в зал встречающих.
Редактор обещал, что у меня в Пекине будет переводчик – люди Муна все организуют. Вот только переводчик с какого на какой?
Среди толпы встречающих сразу же бросился в глаза плакат на иврите. Чуть сфокусировав зрение, я понял, что на плакате написано мое имя, а сам плакат держит молодая симпатичная китаянка в синей куртке и черных брюках. Как только я приблизился к ней, она сказала:
– Здравствуйте!
и попыталась взять у меня чемодан. Как джентльмен, я не мог уступить, и после короткой борьбы китаянка сдалась.
– Вы Бенджамин Таль? Меня зовут Яо, я буду вашей переводчицей.
По-русски она говорила довольно чисто, хотя и с заметным китайским акцентом.
– Как вы меня узнали? – спросил я.
– Мне передали по электронной почте вашу фотографию. И рисунок плаката, с которым я должна была вас встречать.
– А я думал, вы сами его написали.
– Я не знаю иврита, – Яо не поняла юмора. – В Китае вообще почти невозможно найти человека, который знал бы древнееврейский язык.
Мы вышли к машине – довольно приличного вида «Ситроену». Странно, мне почему-то казалось, что нам придется ехать на каком-нибудь военном джипе.
– Сейчас поедем в гостиницу, вы отдохнете, а завтра с утра отправимся в путь, – сказала мне переводчица.
– У меня одно небольшое дело в Пекине, – я достал из кармана листок с телефоном, – просили передать письмо из Израиля.
– Можете позвонить прямо сейчас, чтобы не терять времени, – Яо достала из кармана мобильный телефон.
Я несколько раз набирал номер, но трубка только что-то недовольно квакала по-китайски. Наконец переводчица приложила телефон к своему точеному ушку – и сморщилась.
– Этот телефон отключен, – пояснила она.
– Значит, придется туда съездить, – твердо сказал я. Мне очень не хотелось подводить своего знакомого.
Яо взглянула на адрес и решительно сказала:
– Мы туда не можем ехать.
– Почему?
– Потому, что это очень далеко!
– Но мне обязательно нужно передать это письмо! – настаивал я.
Яо задумалась, потом сказала:
– Ладно, по плану мы все равно должны выезжать только завтра утром. Но учтите – адрес, который вам дали, находится в очень отдаленном районе Пекина. Поэтому мы оставим ваши вещи в гостинице, и сразу же поедем туда.
– Отлично. Заодно и город посмотрю.
Моя переводчица улыбнулась:
– Путь в этот район пролегает по не самым лучшим местам Пекина. А я хотела сегодня немного показать вам нашу столицу.
– Ничего, – я твердо решил не падать духом. – Посмотрю Пекин на обратном пути.
Наша машина неслась (а кое-где и ползла, застревая в пробках) среди лавины велосипедов. Но и машин тоже было немало! Вообще Пекин, к моему удивлению, оказался современным городом. В центре города оказались новые здания из стекла и бетона, ничуть не отличающиеся от аналогичных строений Тель-Авива или Хайфы. Стандартизация стремительно выкорчевывает самобытность городов, скоро можно будет вообще никуда не ездить, а оставшиеся немногочисленные архитектурные памятники рассматривать с помощью Интернета. Я ожидал, что посреди китайской столицы будут оставлены хотя бы старинные пагоды для привлечения туристов, как это сделано в Токио и Сеуле (я там не был – видел по телевизору), но, видимо, железная метла культурной революции подмела все.
Наконец мы добрались до небольшой гостиницы спартанского типа (по израильским меркам – минус три звездочки), где я оставил вещи, и мы тут же поехали на задворки Пекина – отвозить письмо.
От разницы во времени голова у меня кружилась (в Израиле сейчас должна была быть глубокая ночь). Я взглянул на часы… Черт, сколько сейчас должно быть времени на самом деле? И что мне лучше делать – перевести часы сразу же на Пекинское время, или остаться пока во времени израильском, чтобы адаптироваться?
Наш водитель, молчаливый китаец средних лет, лавировал между велосипедами с потрясающей ловкостью. Яо что-то сказала ему на китайском, водитель только молча кивнул и свернул в какой-то переулок.
– Я попросила его поехать самой короткой дорогой, – объяснила мне переводчица.
– А по дороге у нас нигде не получится покушать? – спросил я, чувствуя неприятное посасывание под ложечкой. «Эль-Аль» кормит хоть и часто, но понемногу, и последний раз я ел в самолете четыре часа назад.
– Тогда лучше сделать это сейчас, – ответила Яо. – Там, куда мы едем, вряд ли можно будет получить что-то приличное.
– Да мне бы хоть чего…
Моя просьба была передана водителю, он резко развернулся (никого при этом, не сбив), и вскоре мы очутились в каком-то таинственном месте, где нас окутало облако потрясающих ароматов съестного характера. Рот у меня моментально наполнился слюной, как у собаки Павлова. Осмотревшись, я увидел, что мы стоим посреди маленькой улочки, вдоль тротуаров, которой расположены лотки, на которых жарится, варится, парится самая невероятная снедь – от обычных копченых уток до спрутов и трепангов.
– Что вам взять? – спросила Яо.
– Сам посмотрю, – захлебываясь слюной, наконец, выговорил я и вылез из машины. Переводчица нахмурила свои очаровательные бровки, но вылезла за мной.
– О, что это такое? – прямо рядом с машиной на лотке жарились на вертеле какие-то малюсенькие птички, размером ненамного больше колибри.
– Это воробьи, – присмотревшись, сказала Яо.
– Осень вкусно! – вдруг заговорил по-русски торговец, заметив мой интерес. И сразу же, сорвав с огня два шампура, протянул мне. Я не смог устоять, и взял их, показывая на пальцах, чтобы он добавил еще два.
Воробьи по вкусу чем-то напоминали перепелок, которых мне приходилось есть в Сочи, только были еще нежнее. Умяв первый шампур (с таким аппетитом, что стоящие рядом китайцы стали на меня оборачиваться), я промурлыкал из Высоцкого:
– Вы явно не китаец, – засмеялась Яо, когда я буквально за пару минут зверски расправился со всеми четырьмя шампурами.
Давите мух, рождаемость снижайте,
Уничтожайте ваших воробьев!
– Я даже и не кореец, я еврей, – не удержался я от знакомого анекдота. – И вообще это была не собака, а фаршированная рыба.
Мы вернулись в машину, и прерванный маршрут продолжился. Яо тихонько сказала мне на ухо:
– Не надо на улице петь песни Высоцкого. Могут быть неприятности…
У меня глаза полезли на лоб:
– Вы знаете Высоцкого?
– А что тут странного? Миллионы китайцев учили русский язык. И уж тем более знают песни Высоцкого про Китай. Кто-то смеется, но большинству они не очень нравятся.
А тем временем машина, двигаясь по ведущему наружу радиусу Пекина, переходила от бедных слоев к еще более бедным. Из современного центра мы попали в слой хрущевских пятиэтажек, а когда проехали и его, то потянулись совершенно уже разномастные домики, крытые то толем, то шифером.
– Это не совсем Пекин, – извиняющимся тоном сказала Яо. – Тут раньше была деревня, которую мегаполис втянул в себя.
– Как спрут приблизительно, – закончил я.
Шофер несколько раз высовывался из кабины, чтобы уточнить у проходящих китайцев адрес (тут они вполне соответствовали моему представлению о средневековых китайцах – в каких-то лохмотьях и с сандалиями на ногах), и наконец, мы остановились возле совсем небольшого домика, крашеного синей краской. Я вылез из машины, разминая затекшие ноги (поездка продолжалась более двух часов, не считая моего вклада в дело уничтожения воробьев) и закричал:
– Эй, есть тут кто живой?!
Хлопнула дверь, и на крылечке показался опрятный старичок в черных джинсах и куртке-маодзедунке.
– Вы заблудились? – почти без акцента спросил он. – Я всегда рад помочь русским товарищам.
– Надеюсь, что не заблудился, – ответил я, доставая из кармана письмо. – Вы отец Вэня?
Вопрос был чисто риторическим, так как вряд ли в этих краях проживает много людей, владеющих русским.
– Да, а что? С ним что-то случилось?
– Напротив, с ним все в порядке, и он просил передать вам письмо, – с этими словами я вынул из кармана куртки конверт. Старик со всех ног бросился к машине, чуть ли не выхватил письмо у меня из рук и прижал его к груди.
– Пожалуйста, заходите в дом! Чем я могу угостить таких дорогих гостей?
– Благодарю, мы не голодны, а вашим гостеприимством воспользуемся как-нибудь в другой раз – у нас очень мало времени. Но мне ваш сын рассказывал, что здесь неподалеку живет даос, которому якобы двести лет. Я журналист, и мне очень бы хотелось на него посмотреть.
Старик засмеялся:
– Ну, что ему двести лет, он говорил еще в пору моей молодости. Сейчас, должно быть, уже немного побольше. Если хотите, пройдем к старику Сунлину. Он будет рад, особенно, если вы что-нибудь у него купите.
Моя переводчица, присутствовавшая при этом разговоре, явно была недовольна, и, увидев это, отец Вэня что-то сказал ей по-китайски. Она ответила:
– Говорите по-русски, чтобы понимал наш гость.
– Это совсем близко, метров тридцать от моего дома.
Мы пошли по улице (она была даже не замощенной), и вскоре увидели какую-то хибару, состоявшую из прилепленных один над другим этажей. Над дверью красовалась потертая красная вывеска с несколькими резными иероглифами. Отец Вэня толкнул дверь и закричал:
– Господин Сунлин? Вы дома?
Понятно, все разговоры велись на китайском, а Яо их переводила мне шепотом на ухо. Я себя чувствовал так, как будто попал живьем в какой-то китайский боевик.
Кто-то затопотал на лестнице, и со второго этажа спустился старый китаец с усами, бородкой и пышными седыми бровями. Мне почему-то казалось, что даос будет одет в рясу, но на нем были обычные брюки и такая же куртка, как на отце Вэня.
– Проходите, пожалуйста! – закричал Сунлин неожиданно сильным голосом.
Мы вошли внутрь, и оказались внутри какого-то подобия антикварной лавчонки. Вдоль всех стен шли полки, на которых валялись пыльные статуэтки, куски оленьих рогов, какие-то лапы, пластинки с выгравированными знаками (они напомнили мне те, что показывал на лекции бней-бракский раввин). Пока отец Вэня быстро о чем-то лопотал с Сунлином (так быстро, что Яо даже бросила переводить), я рассматривал лавочку. Да, не похоже, чтобы здесь бывало много покупателей.
Одна статуэтка показалась мне знакомой – тощий старик, вырезанный из слоновой кости. Из головы старика торчали настоящие пучки волос. Точно такая же стояла за спиной Муна!
Я взял статуэтку в руки:
– Сколько это стоит?
– Это даосское божество здоровья и долголетия, – пояснил мне отец Вэня, и, переговорив с даосом, заключил:
– За сорок юаней он вам ее отдаст.
– Хорошо… А правда ли, что ему двести лет? Переведите, пожалуйста, вопрос.
Выслушав, Сунлин улыбнулся и ответил:
– Свидетельства о рождении у меня нет. А поверите ли вы на слово бедному торговцу? Вот лучше посмотрите это зеркало – может быть, оно вам понравится.
С этими словами он взял с полки металлическое зеркало, сдул с него пыль, протер рукавом и, держа обеими руками, установил точно напротив моего лица.
Я автоматически достал расческу и начал поправлять растрепавшиеся волосы, после чего спросил:
– Мне предстоит ехать в провинцию Цзянсы. Вы можете что-нибудь рассказать об обычаях этой местности? Говорят, там еще остались даосы?
– Вам нужно ехать – так езжайте, – не очень вежливо сказал Сунлин.
Я попрощался, мы вышли из лавки и вернулись в Пекин. Через день я уже был в уезде Гаунь-син провинции Цзянси. Мы с переводчицей отправились в лес, чтобы осмотреть загадочную местность. Лес бы очень густой – какая-то смесь тайги с джунглями, и через несколько часов Яо куда-то пропала, а я заблудился.
Я ходил по лесу два дня подряд, и никак не мог выйти на какую-нибудь дорогу. Плодовых деревьев мне обнаружить не удалось, так что я ужасно страдал от голода. Хорошо хоть, несколько раз я выходил к ручьям, и утолял жажду чистой родниковой водой.
К исходу второго дня я вышел к каким-то горам, и решил подняться к вершине, чтобы с высоты осмотреть местность и решить, в какую сторону идти. Я начал медленно карабкаться на гору, стараясь выбирать наименее крутые места. Когда я поднялся чуть ли не на километр, то начал накрапывать дождь, и дальнейший подъем стал опасен – легко можно было соскользнуть вниз с намокшего склона.
Поглядев по сторонам, я увидел на склоне горы вход в пещеру, где можно было бы укрыться от дождя и немного отдохнуть. Однако когда я добрался до нее, то пещера оказалась обитаема – недалеко от входа я увидел лежанку, накрытую потертым ковром, стол… Дальше в пещере располагалась вырубленная в скале комната, где на грубо сделанных деревянных полках стояли причудливые стеклянные сосуды с какими-то снадобьями.
Уж не в жилище ли отшельника-даоса я попал? Возможно, он ушел в лес собирать травы, а когда вернется, я смогу спросить у него, как добраться до ближайшего населенного пункта.
Тем временем дождь снаружи все усиливался. Но тут послышались звуки настоящего урагана, и кто-то ворвался в пещеру. Я выглянул из внутренней комнаты, и увидел, что в пещере находится огромная обезьяна, густо поросшая белым мехом. Обезьяна стояла на задних лапах, и была чуть ли не трехметрового роста!
Что это – снежный человек? Но здесь, в субтропиках, не совсем подходящий для него климат.
Обезьяна (вернее, обезьян – это был самец) тоже меня заметил, и вдруг заговорил на русском языке:
– Что ты делаешь в моей пещере?
Его слова звучали прямо у меня в голове, из чего сделал вывод, что обезьян пользуется телепатией (а откуда бы такая тварь могла знать русский язык – посещала, что ли, китайскую школу?).
– Я журналист, – ответил я, – хотел исследовать ваши места, но заблудился, и случайно набрел на эту пещеру.
– А я – дух этой горы, – просто ответил обезьян, не подвергая мои слова сомнению. – Ты забрел очень далеко от обитаемых мест, придется тебе пожить у меня некоторое время, пока какие-нибудь лесорубы или собиратели лекарственных трав не покажутся в наших лесах, чтобы я мог вывести тебя к ним. Сам понимаешь, не могу же я в таком виде отвести тебя в город. А пока ты живешь у меня в пещере, поможешь мне с изготовлением «киноварной пилюли».
Я знал, что «киноварной пилюлей» даосы называют средство для достижения бессмертия. Но зачем она понадобилась горному духу?
– Хоть я и могу жить сотни, и даже тысячи лет, – ответил дух на мой мысленный вопрос, – но, тем не менее, я не бессмертен, и мне когда-нибудь придет свой срок. Конечно, если до этого времени я не изготовлю пилюли бессмертия.
С тех пор каждый день по утрам горный дух улетал, чтобы обследовать леса и горные луга, с которых он приносил нужные ему травы. По вечерам дух возвращался с целыми охапками этих трав, которые мы перебирали, отваривали, процеживали, толкли в ступках… Часто бывало, что от целого снопа травы или вороха листьев оставалось не больше горсти препарата. Обработкой трав в основном занимался я, в то время, когда обезьян рыскал по лесам и полям.
Питались мы только плодами и кореньями, которые приносил дух, а пили чистую воду. Больше всего меня поразило, что духу тоже надо было кушать!
Пока мы ели, или когда я уставал от перетирания трав, горный дух рассказывал мне о пути Дао, о других духах, которые населяют этот мир… Одну пилюлю он обещал дать мне, чтобы я тоже мог присоединиться к синклиту Бессмертных.
Однажды дух сказал:
– Наше средство почти готово. Мне осталось найти еще одну его часть, чтобы мы закончили великую работу. Но эту часть найти труднее всего.
С этими словами обезьян покинул пещеру, и появился только через два дня, волоча с собой мешок, в котором что-то трепыхалось. Каков же был мой ужас, когда дух открыл мешок, и вытряс оттуда опутанную веревками Яо!
– Я нашел эту девушку в лесу, где она что-то искала, – сказал мне дух. – Это последнее средство, которого нам недоставало. Выпусти из нее кровь, процеди, а затем перемешай с той мазью, которая стоит у стены в желтой стеклянной банке. Женская кровь символизирует Инь – пассивное начало природы… Да смотри, не вздумай с ней блудить, а то «киноварная пилюля» станет для тебя бесполезной!
Сказав это, обезьян кинулся на свою лежанку и захрапел.
Так значит, Яо пыталась меня разыскать!
Я достал нож, разрезал путы на китаянке и незаметно вывел ее из пещеры, сказав:
– Беги в лес! Мне же придется остаться, иначе горный дух сразу же кинется за нами в погоню.
Когда Яо скрылась в лесу, я поймал двух горных голубей, зарезал их, а кровь сцедил в то снадобье, которое указал мне горный дух.
Проснулся он только к вечеру, и сразу же спросил:
– Готово?
Я кивнул головой. Дух бросился в ту комнату, которая служила нам лабораторией, зачерпнул гигантской лапой пригоршню мази и отправил ее себе прямо в рот!
Как только он проглотил мазь, его стало корежить (я пулей выскочил из комнаты), он упал на пол, завертелся волчком, и наконец, взорвался, осыпав все вокруг дождем огненных брызг! Меня контузило, и я потерял сознание…
А когда очнулся, увидел, что все так же стою перед зеркалом в лавке на окраине Пекина и поправляю прическу.
– Я бы вам не советовал ехать в те края, – сурово сказал даос. – Вы не верите в силу старинных рецептов. Запомните – никогда ничего нельзя менять!
Ошарашенный, я двинулся к двери. Меня шатало, как будто я действительно несколько недель провел в лесу. Сунлин, казалось, смотрел на меня совершенно безучастно, но только когда я запнулся о порог, бросил вслед несколько слов.
– Он просит задержаться, – перевела мне Яо.
Я обернулся и увидел, что старик подходит ко мне с зеркалом в руках.
– Великий даос Гэ Хун говорил, что зеркала необходимы для борьбы с демонами. Зеркало заставляет злые силы показать свой истинный лик, – сказал он (естественно, в переводе Яо).
– Что ему надо заплатить? – спросил я севшим голосом, сунув руку в карман за деньгами. Старик, поняв мой жест, сделал отрицательный знак рукой и очень резво для своих двухсот лет удалился в сторону лестницы, ведущей на второй этаж.
Всю дорогу до гостиницы я не проронил не слова. Происшествие с зеркалом настолько меня потрясло… чувства, боль и страх, которые я испытал, были так естественны…
Яо бросала на меня косые взгляды, но ничего не говорила, и только, когда мы уже подъезжали к гостинице, склонилась к моему уху и произнесла:
– Не надо чересчур доверять этим даосам. В большинстве своем они просто фокусники и гипнотизеры.
Когда мы возвратились, был уже поздний вечер. Постепенно приходя в себя, я заметил, что жизнь на улицах Пекина не утихает с наступлением темноты, как это бывает в городах победившего социализма… Похоже, Великая Стена китайского коммунизма дает трещины.
Яо проводила меня в мой номер, при этом строго сказала:
– Завтра утром мы выезжаем!
Я не стал рассказывать ей о видении, посетившем меня в лавчонке старого даоса. Хотя, может, и зря – рассказ бы успокоил меня, помог расставить все по полочкам… В конце концов, у меня же есть уже одна тема для материала в газету! И если скептичный Давид, редактор нашего «Периода», откажется принять это за документальный очерк – я вполне смогу напечатать его как фантастику.
Хотя от усталости ломило все тело, заснуть я не мог. Сейчас бы баночку пива, да сигаретку выкурить… В конце концов, должны же быть здесь ночные лавки!
Оглядев жалкую обстановку гостиничного номера, я вышел в коридор, спустился по бетонной лестнице и оказался на улице. Прямо напротив гостиницы призывно переливался огнями киоск – вроде фонаря, на свет которого должны лететь подгулявшие мотыльки. Решительно перейдя улицу, я сказал киоскеру (китайцу средних лет и достаточно потрепанной внешности):
– Пи-цзи!
Как я уяснил себе из романов Сорокина, это означает «пиво». Продавец обрадовался, залопотал чего-то по-китайски, но я решительно перешел на более знакомый мне английский:
– Энд смоук!
И сделал жест, как будто курю сигарету. Китаец поставил передо мною большую пол-литровую банку, изукрашенную иероглифами, и положил пачку сигарет. Я бросил на прилавок несколько юаневых купюр (никогда не расплачивайтесь в Китае долларами – могут быть неприятности), и, пока мне отсчитывали сдачу, открыл банку, чтобы убедиться, правильно ли понял меня продавец… В банке оказалось самое обычное пиво – ничуть не хуже и не лучше, чем израильское «Маккаби». И стоило за этим лететь на край света?
Я пересек пустынную улицу в обратном направлении, с банкой пива в руке, и только тут заметил, что возле двери нашей гостиницы стоит «газик». Я уже было собирался войти в вестибюль, как из «газика» выскочили несколько людей в серых костюмах и быстро подбежали ко мне, перегораживая вход в гостиницу.
– Вы Бенджамин Таль? – спросил один из них по-русски.
– Он самый, – согласился я.
– Прибыли из Израиля?
– Так точно.
– Тогда просим вас проехать с нами, – и они стали, чуть ли не силой подталкивать меня к машине.
– Э, что это такое! – заорал я. – Позовите нашего консула!
Но меня уже втянули в машину, которая, взвизгнув шинами, рванула с места.
– Консул вам не понадобится, – сказал по-русски все тот же китаец.
– Куда вы, черт побери, меня везете?! – возмутился я.
Китаец помолчал немного, видно, находя подходящие слова, а затем сказал:
– Мы едем в квартал Вытягивателей Жил.
«Вытягивателей жил?!»
Я напрягся. Сон с меня как рукой сняло, и я принялся лихорадочно соображать, что же мне делать. Конвоиры не выглядели особенно крепкими, и будь на моем месте Джекки Чен, он без труда раскидал бы их. А как быть с шофером? Или прыгнуть из машины на полном ходу?
Ночью улицы Пекина оказались почти полностью очищены от велосипедов (те, кому рано утром надо на работу, не гуляют по ночным клубам), и «газик» несся по улицам китайской столицы со страшной скоростью.
– Куда мы едем? – еще раз спросил я, на этот раз более агрессивным тоном.
– Я же вам сказал, – ответил говоривший по-русски китаец неожиданно вежливо.
– Покажите ваши удостоверения! – ничего лучшего мне в голову не пришло.
– А вы понимаете по-китайски? – резонно ответил мой спутник.
Идиотская ситуация. Если это сотрудники китайских спецслужб, то вступать с ними в рукопашную никак не годится – можно потом оказаться в китайской тюрьме, которая значительно менее комфортабельна, чем израильская. Просто буду молчать, как рыба, и все время требовать израильского консула.
Круто развернувшись, машина въехала в маленький дворик – точнее, промежуток между двумя стенами. Меня попросили выйти из машины, и я выскочил с таким видом, как будто только что сошел с картины «Арест пропагандиста».
– Пройдите внутрь, – китаец сделал приглашающий жест рукой, и я, пройдя через несколько двориков, оказался в большом запущенном зале, вдоль стен которого стояли покрытые лаком резные деревянные шкафы, а в центре находилось огражденное деревянными перилами возвышение. На возвышении стоял изящный столик, а на столике лежала островерхняя шляпа с вуалью, чем-то похожая на марлевые маски пчеловодов.
Что это? На китайское КГБ явно не похоже. Уж не попал ли я в руки какой-то секты? Что эти китаезы болтали там про «вытягивателей жил»?