Страница:
истреблял полчища агарян {5, - в доказательство я мог бы привести немало
примеров, почерпнутых из} правдивых испанских хроник.
Тут Санчо, переменив разговор, сказал своему господину:
- Дивлюсь я, сеньор, до чего ж бесстыжая девка эта Альтисидора,
герцогинина служанка. Видно, здорово ранил и прострелил ее этот, как его,
Амур, - говорят про него, что он мальчонка слепенький; но хоть и гноятся у
него глаза, а пожалуй, что и совсем не видят, все-таки стоит ему нацелиться
кому-нибудь в сердце, пусть даже в малюсенькое, и он уж непременно попадет и
пронзит его насквозь. Еще я слыхал, будто любовные его стрелы притупляются и
ломаются о девичью стыдливость и скромность, ну, а с этой Альтисидорой они
скорее заострились, нежели притупились.
- Прими в соображение, Санчо, - заметил Дон Кихот, - что любовь ни с
кем не считается, ни в чем меры не знает, и у нее тот же нрав и обычай, что
и у смерти: она столь же властно вторгается в пышные королевские чертоги,
как и в убогие хижины пастухов, и когда она всецело овладевает душой, то
прежде всего изгоняет из нее страх и стыдливость: вот почему, утратив стыд,
Альтисидора и призналась в своих чувствах, в моей же душе они возбудили не
столько жалость, сколько смятение.
- Чудовищная жестокость! Неслыханная бесчеловечность! - воскликнул
Санчо. - Доведись до меня, я бы размяк и растаял от первого же ее ласкового
словечка. Черт возьми! Что за каменное у вас сердце, что за медная грудь,
что за известковая душа! Но только я никак не пойму, что такое в вас-то
нашла эта девушка, отчего она размякла и растаяла: какой такой блеск, какую
такую молодцеватость, какую такую особую прелесть и что такое у вас есть в
лице, что могло бы прельстить ее, и наконец все ли это вместе взятое или же
какая-нибудь отдельная ваша черта? По правде сказать, мне частенько
приходилось окидывать вашу милость взглядом от самых пяток до кончиков волос
на голове, и всякий раз я находил в вашей милости больше такого, что может
скорее отпугнуть, нежели прельстить. Притом же я слыхал, что любят прежде
всего и главным образом за красоту, а как ваша милость совсем даже
некрасива, то я уж и не понимаю, во что же бедняжка влюбилась.
- Прими в рассуждение, Санчо, - заметил Дон Кихот, - что есть два рода
красоты: красота духовная и красота телесная. Духовная красота сказывается и
проявляется в ясности ума, в целомудрии, в честном поведении, в доброте и в
благовоспитанности, и все эти свойства могут совмещаться и сосуществовать в
человеке некрасивом, и если внимание приковывается к этой именно красоте, а
не к телесной, то здесь-то и возникает любовь пылкая и наиболее сильная. Я,
Санчо, и сам вижу, что некрасив, но я знаю также, что я и не урод, а чтобы
хорошего человека можно было полюбить, ему достаточно быть только что не
чудовищем, но зато он должен обладать теми свойствами души, которые я тебе
сейчас перечислил.
Разговаривая и беседуя таким образом, ехали они не по дороге, а по
лесу, и вдруг, совершенно для себя неожиданно, Дон Кихот запутался в зеленых
нитях, протянутых меж дерев и образовывавших нечто вроде сетей; не в силах
понять, что это такое, он наконец обратился к Санчо:
- Мне думается, Санчо, что случай с этими сетями представляет собой
одно из самых необычайных приключений, какие только можно себе вообразить.
Убей меня на этом самом месте, если мои преследователи-волшебники не
задумали оплести меня сетями и преградить мне путь, по-видимому в отместку
за мою суровость с Альтисидорой. Однако ж да будет им известно, что, хотя бы
даже их сети были сделаны не из таких вот зеленых нитей, а из твердейших
алмазов, и были крепче тех, коими ревнивый бог кузнецов опутал Венеру и
Марса {6}, все равно я порвал бы их так же легко, как если бы они были из
морского тростника или из волокон хлопка.
И он уже хотел двинуться вперед и порвать сети, но в это время перед
ним внезапно предстали, выйдя из-за дерев, две прелестнейшие пастушки: во
всяком случае, одеты они были, как пастушки, с тою, однако ж, разницей, что
тулупчики и юбочки были на них из чудесной парчи - впрочем, нет: юбки были
из весьма дорогой, шитой золотом тафты. Их локоны, рассыпавшиеся по плечам,
золотым своим блеском могли бы поспорить не с чем иным, как с лучами солнца;
на голове у каждой красовался венок из зеленого лавра и красного амаранта.
По виду им можно было дать, самое меньшее, лет пятнадцать, а самое большее -
восемнадцать.
Санчо, глядя на них, изумился, Дон Кихот пришел в недоумение, даже
солнце - и то на мгновенье прекратило свой бег, чтобы на них поглядеть, и
все четверо совершенное хранили молчание. Наконец первою заговорила одна из
пастушек и обратилась к Дон Кихоту с такими словами:
- Остановитесь,сеньор кавальеро, и не рвите сетей, - мы их здесь
протянули не с целью причинить вам зло, но единственно для развлечения, а
как я предвижу ваш вопрос: что же это за развлечение и кто мы такие, то я
вам сейчас вкратце об этом скажу. В одном селении, расположенном в двух
милях отсюда, проживает много знати, идальго и богатых людей, и вот мы с
многочисленными друзьями и родственниками уговорились целой компанией, с
женами, сыновьями и дочерьми, приятно провести здесь время, - а ведь это
одно из самых очаровательных мест во всей округе, - и составить новую
пастушескую Аркадию, для чего девушки решили одеться пастушками, а юноши -
пастухами. Мы разучили две эклоги {7}: одну - знаменитого поэта Гарсиласо
{8}, а другую - несравненного Камоэнса {9}, на португальском языке, но еще
не успели их разыграть. Мы приехали сюда только вчера, затем, среди зелени,
на берегу полноводного ручья, орошающего окрестные луга, разбили палатки,
так называемые походные, и вечером же натянули меж дерев сети, чтобы ловить
глупых пташек: мы их нарочно пугаем, они от нас улетают - и попадаются в
сети. Если же вам угодно, сеньор, быть нашим гостем, то мы примем вас учтиво
и радушно, - теперь у нас здесь не должно быть места ни печали, ни скуке.
На этом она окончила свою речь; Дон Кихот же ей ответил так:
- Поистине, прекраснейшая сеньора, самого Актеона не так удивил и
поразил вид купающейся Дианы {10}, которую он внезапно узрел, как был
ошеломлен я при виде красоты вашей. Я в восторге от ваших увеселений,
благодарю вас за приглашение, и если я могу чем-либо быть вам полезен, то
стоит вам только сказать - и я весь к вашим услугам, ибо мой долг именно в
том заключается, чтобы на деле доказывать свою признательность и творить
добро всем людям без изъятия, особливо же людям благородного сословия,
представительницами коего являетесь вы, и, если бы даже эти сети, столь
малое пространство занимающие, опутали всю земную поверхность, я и тогда
постарался бы отыскать какой-нибудь новый свет, где я мог бы передвигаться,
не разрывая их, а чтобы вы не думали, что это - преувеличение, то да будет
вам известно, что перед вами не кто иной, как Дон Кихот Ламанчский, если
только это имя вам что-нибудь говорит.
- Ах, милая подруга! - воскликнула тут вторая пастушка. - Какие же мы с
тобой счастливые! Ты знаешь, кто этот сеньор? Так вот знай же, что это
храбрейший из всех храбрецов, самый пылкий из всех влюбленных и самый
любезный из людей, если только не лжет и не обманывает нас вышедшая в свет
история его подвигов, которую я читала. Я могу ручаться, что спутник его -
это некий Санчо Панса, его оруженосец, с шутками которого ничьи другие не
могут идти в сравнение.
- Ваша правда, - подтвердил Санчо, - я и есть тот самый оруженосец и
тот самый шутник, как ваша милость изволила обо мне выразиться, а этот
сеньор - мой господин, тот самый Дон Кихот Ламанчский, о котором говорится и
рассказывается в книжке.
- Дорогая подружка! - воскликнула первая девушка. - Давай уговорим
сеньора побыть с нами, - родители и наши братья будут ему бесконечно рады.
Об его доблести и об его душевных качествах я слышала то же самое, а кроме
того, говорят, что он на удивление стойкий и верный поклонник и что дама его
некая Дульсинея Тобосская, которую вся Испания признает первой красавицей.
- Это было бы справедливо, - заметил Дон Кихот, - когда бы ваша
несравненная прелесть не принуждала в том усомниться. Не трудитесь, однако,
сеньоры, удерживать меня, ибо неотложные дела, сопряженные с прямым моим
долгом, не позволяют мне отдыхать где бы то ни было.
В это время к ним приблизился брат одной из девушек, так же точно, как
и она, в пастушеском наряде, отличавшемся таким же точно богатством и
пышностью; девушки ему сказали, что он видит перед собою доблестного Дон
Кихота Ламанчского, а что тот, другой, - его оруженосец Санчо, имена же эти
брату девушки были известны оттого, что он читал историю Дон Кихота. Изящный
пастушок представился Дон Кихоту и пригласил его в палатку; Дон Кихоту
ничего не оставалось делать, как уступить. Тем временем началась охота, и
сети наполнились разными пташками; обманутые цветом сетей, они попадали в ту
самую ловушку, от которой спасались. Более тридцати человек собралось здесь;
и мужчины и женщины - все были в нарядном пастушеском одеянии, и в одну
минуту всем стало известно, что два незнакомца - это те самые Дон Кихот и
его оруженосец, которых они знали по книге, каковое известие всех весьма
обрадовало. Все общество двинулось к палаткам, где уже были накрыты столы,
ломившиеся от дорогих и чисто поданных блюд; Дон Кихота усадили на почетное
место; все смотрели на него с изумлением. По окончании трапезы Дон Кихот
возвысил голос и торжественно заговорил:
- Хотя иные утверждают, что величайший из всех человеческих грехов есть
гордыня, я же лично считаю таковым неблагодарность, ибо придерживаюсь
общепринятого мнения, что неблагодарными полон ад. Греха этого я, сколько
мог, старался избегать, как скоро достигнул разумного возраста; и если я не
в силах за благодеяния, мне оказанные, отплатить тем же, то, по крайней
мере, изъявляю желание отплатить благодетелю, а когда мне это представляется
недостаточным, я всем об его услуге рассказываю, ибо если человек всем
сообщает и рассказывает о милости, ему сделанной, значит, он бы в долгу не
остался, будь у него хоть какая-нибудь для этого возможность, а ведь
известно, что в большинстве случаев дающие по своему положению выше
приемлющих: потому-то и господь бог - над всеми, что он есть верховный
податель всякого блага, и с дарами божьими не могут сравняться дары
человеческие, - их разделяет расстояние бесконечное, скудость же наших
средств и ограниченность наших возможностей отчасти восполняются
благодарностью. Вот почему и я, проникшись чувством благодарности, но будучи
не в состоянии воздать полною мерою за оказанное мне здесь радушие, вынужден
держаться в тесных пределах моих возможностей и предложить лишь то, что в
моих силах и что мне по плечу, а именно - я обещаю, что, ставши посреди
дороги, ведущей в Сарагосу, я два дня подряд буду утверждать, что
присутствующие здесь сеньоры, переодевшиеся пастушками, суть прелестнейшие и
любезнейшие девушки в мире, за исключением, не в обиду будь сказано всем
дамам и кавалерам, меня здесь окружающим, только лишь несравненной Дульсинеи
Тобосской, единственной владычицы моих помыслов.
Тут Санчо, с великим вниманием слушавший Дон Кихота, громко воскликнул:
- Найдется ли после этого в целом свете такой человек, который
осмелится объявить и поклясться, что мой господин - сумасшедший? Правда,
как, по-вашему, сеньоры пастухи: хоть один из сельских священников, самых
что ни на есть ученых и умных, мог бы сказать такую проповедь, как мой
господин, и хоть один из странствующих рыцарей, особенно славящихся своею
отвагою, мог бы пообещать то, что сейчас обещал мой господин?
Дон Кихот повернулся к Санчо и с пылающим от гнева лицом сказал:
- Найдется ли после этого, Санчо, во всем подлунном мире такой человек,
который сказал бы, что ты не набитый дурак, да еще с прослойками ехидства и
зловредности? Ну кто тебя просит соваться в мои дела и рассуждать, в своем я
уме или помешался? Молчи и не смей мне возражать - лучше поди оседлай
Росинанта, если он расседлан: мы сей же час отправимся исполнять мое
обещание, а как правда - на моей стороне, то ты заранее можешь считать
побежденными всех, кто станет мне прекословить.
И тут он в превеликом гневе и с видимой досадой встал из-за стола,
присутствовавшие же в совершенном изумлении не знали, за кого должно
принимать его: за сумасшедшего или за здравомыслящего. Сколько ни
уговаривали они его не затевать подобного спора, ибо присущее ему чувство
благодарности всем хорошо известно и нет ни малейшей надобности в новых
доказательствах доблести его духа, - довольно, мол, и тех, какие приводятся
в истории его деяний, - однако ж Дон Кихот остался непреклонен: воссев на
Росинанта, он заградился щитом, взял в руки копье и выехал на середину
большой дороги, проложенной неподалеку от луга. Санчо, верхом на сером,
двинулся туда же, а за ним всей гурьбой пастухи и пастушки, жаждавшие
поглядеть, чем кончится эта дерзостная и доселе неслыханная затея.
Дон Кихот, выехав, как мы сказали, на середину дороги, огласил
окрестности такою речью:
- О вы, путники и странники, рыцари и оруженосцы, пешие и конные, все,
кто уже сейчас едет по этой дороге или еще проедет в течение двух ближайших
дней! Знайте, что я, Дон Кихот Ламанчский, странствующий рыцарь, остановился
здесь, чтобы пред всеми защищать свое мнение: не считая владычицы моей души
Дульсинеи Тобосской, нимфы - обитательницы этих рощ и лугов - превосходят
всех в красоте и любезности. По сему обстоятельству, кто держится
противоположного мнения, тот пусть поспешит, - я буду ждать его здесь.
Дважды повторил он эти слова, и оба раза ни один искатель приключений
на них не откликнулся, однако ж судьба, которая все делала к лучшему для
него, устроила так, что в скором времени на дороге показалось множество
всадников; у большинства из них были в руках копья, и ехали они, сгрудившись
и скучившись, с поспешностью чрезвычайной. Только успели бывшие с Дон
Кихотом их заприметить, как тот же час повернули обратно и отошли на весьма
почтительное расстояние от дороги: они вполне отдавали себе отчет, что если
б они стали ждать, то им бы не миновать беды; один лишь Дон Кихот с душою,
исполненною бесстрашия, остался на месте, Санчо же спрятался за Росинанта.
Между тем отряд конных копейщиков приблизился, и один из них, ехавший
впереди, громко крикнул Дон Кихоту:
- Посторонись, чертов сын, а то тебя быки растопчут!
- О негодяй! - вскричал Дон Кихот. - Да мне не страшны никакие быки,
хотя бы даже самые дикие из тех, что растит на своих берегах река Харама!
{11} Признайте, разбойники, все, сколько вас ни есть, что я говорил сейчас
сущую правду, иначе я вызову вас на бой.
Погонщик ничего не успел на это ответить, Дон Кихот же не успел бы
посторониться, даже если б хотел, оттого что стадо диких быков, которых
вместе с прирученными и мирными множество погонщиков и других людей гнало в
одно селение, где завтра должен был состояться бой быков, - это самое стадо
ринулось на Дон Кихота и Санчо, на Росинанта и серого, всех их опрокинуло и
отбросило в сторону. Санчо был сильно ушиблен, Дон Кихот ошеломлен, серый
помят, да и Росинанту досталось; впрочем, в конце концов все поднялись на
ноги, Дон Кихот же, спотыкаясь и падая, бросился бежать за стадом.
- Погодите, остановитесь, шайка разбойников! - кричал он. - Вас
дожидается только один рыцарь, обычай же и образ мыслей этого рыцаря не
таков, чтобы, как говорится, для бегущего врага наводить серебряный мост!
Но крики эти не остановили торопких беглецов: они обращали на угрозы
Дон Кихота столько же внимания, сколько на прошлогодние тучи, - остановились
вовсе не они, а сам Дон Кихот, оттого что выбился из сил, и, не отомстив за
себя, а только еще пуще разгневавшись, он в ожидании Санчо, Росинанта и осла
присел на обочине дороги. Немного погодя господин и его слуга снова сели
верхами. И, не вернувшись проститься с мнимой и поддельной Аркадией, они,
испытывая не столько чувство удовлетворения, сколько чувство стыда, поехали
дальше.
1 Гриф (миф.) - чудовище с головой орла и туловищем льва.
2 Какой-нибудь Мендоса рассыплет на столе соль, и по сердцу у него сей
же час рассыплется тоска... - поговорка, высмеивающая распространенное в
некоторых испанских семьях суеверие.
3 Сципион - римский полководец Публий Корнелий Сципион (185-129 до
н.э.), воевавший против Карфагена и разрушивший его (146 до н.э.).
4 "Святой апостол Иаков, запри Испанию!" - неправильно истолкованный
Санчо старинный боевой клич испанцев в сражениях с маврами: "Santiago, у
cierra Espana!" ("Святой Иаков с нами - рази, Испания!"). Апостол Иаков
считается покровителем Испании. Санчо путает два значения "cerrar": разить,
сокрушать и запирать, замыкать.
5 Агаряне - бытовавшее в то время общее наименование африканских
народов.
6 ...ревнивый бог кузнецов опутал Венеру и Марса (миф.). - Согласно
мифу, Вулкан, бог кузнечного мастерства, опутал сетью, сделанной из алмазов,
свою жену Венеру и Марса, с которым она изменяла ему.
7 Эклога - в эпоху Сервантеса общее определение для различных видов
пасторального жанра.
8 Гарсиласо - испанский поэт Гарсиласо де ла Вега.
9 Камоэнс - крупнейший португальский поэт (1524-1580).
10 Актеон, Диана (миф.). - Актеон в наказание за то, что он увидел
Диану во время купания, был превращен ею в оленя, после чего его загрызли
его же собаки.
11 ...мне не страшны никакие быки, хотя бы... самые дикие из тех, что
растит на своих берегах река Харама! - Пастбища на берегах реки Харамы якобы
обладали, согласно господствовавшим тогда представлениям, свойствами,
придававшими особую силу пасшимся на них быкам.
в коей рассказывается об из ряду вон выходящем происшествии,
случившемся с Дон Кихотом и могущем сойти за приключение
От запыленности и утомления, явившихся следствием неучтивости быков,
избавил Дон Кихота и Санчо чистый и прозрачный родник, протекавший в
прохладной тени дерев, на берегу коего они и расположились, оба сильно
потрепанные, предварительно снявши с серого и с Росинанта недоуздок и узду и
пустив их пастись. Санчо прибегнул к своей кладовой, то есть к дорожной
суме, и достал то, чем, как он выражался, можно было заморить червячка;
засим он выполоскал себе рот, а Дон Кихот вымыл лицо, каковое освежение
укрепило их ослабевшие силы. Однако ж Дон Кихот был все еще до того
раздосадован, что не мог есть, Санчо же не притрагивался к еде только из
вежливости и ждал, когда приступит его господин, но, видя, что тот занят
своими мыслями и не думает об удовлетворении своей потребности, подумал о
том, как бы удовлетворить свою, и, в нарушение всех правил благого
воспитания, начал запихивать в рот куски хлеба с сыром.
- Кушай, друг Санчо, - сказал Дон Кихот, - поддерживай свои силы, тебе
жизнь дороже, чем мне, а мне предоставь рухнуть под бременем моих дум и под
гнетом моих злоключений. Моя жизнь, Санчо, - это всечасное умирание, а ты, и
умирая, все будешь питать свою утробу. А дабы удостовериться, что я прав,
обрати внимание на то, каким я изображен в книге, а изображен я доблестным в
битвах, учтивым в поступках, пользующимся уважением у вельмож, имеющим успех
у девушек. И вот в конце концов, когда я ожидал пальм, триумфов и венков,
которые я заработал и заслужил доблестными моими подвигами, по мне нынче
утром прошлись, меня истоптали, избили ногами грязные эти и гнусные твари.
От этой мысли у меня тупеют резцы, слабеют коренные зубы, немеют руки и
совершенно пропадает желание есть, так что я даже намерен уморить себя
голодом, то есть умереть самою жестокою из смертей.
- Стало быть, - рассудил Санчо, не переставая быстро-быстро жевать, -
ваша милость не одобряет пословицы: "Кто поел всласть, тому и смерть не
напасть". Я, по крайности, не собираюсь сам себя убивать, - лучше уж я
поступлю, как сапожник, который натягивает кожу зубами до тех пор, пока она
не дойдет, куда ему надобно. Так и я: буду себя подпитывать и растяну свою
жизнь до установленного ей богом предела, и знайте, сеньор, что нет большего
сумасбродства, чем нарочно доводить себя до отчаяния, как это делает ваша
милость, послушайтесь вы меня: сначала поешьте, а потом немного сосните на
этом зеленом травянистом тюфячке - вот увидите, что когда проснетесь, то вам
станет чуточку легче.
Дон Кихот нашел, что речи Санчо нимало не глупы, а скорее даже мудры, и
потому порешил так именно и поступить, к Санчо же он обратился с такими
словами:
- Ах, Санчо! Если б ты согласился совершить для меня то, о чем я тебя
сейчас попрошу, мне бы, без сомнения, стало легче, и досада моя не была бы
столь несносной! Вот в чем состоит дело: пока я, следуя твоему совету, буду
отдыхать, ты отойди немного в сторону и, оголившись, хлестни себя
Росинантовыми поводьями раз триста - четыреста в счет трех с лишним тысяч
ударов, которые ты обязался себе нанести для того, чтобы расколдовать
Дульсинею: ведь, право же, сердце надрывается, что бедная эта сеньора по
небрежению твоему и нерадению все еще пребывает под властью волшебных чар.
- Насчет этого нужно еще подумать, - возразил Санчо. - Давайте прежде
оба поспим, а там как господь даст. Было бы известно вашей милости, что
стегать себя так, безо всякой подготовки, - это дело тяжкое, особливо ежели
удары падают на тело плохо упитанное и совсем даже не жирное. Пусть же
сеньора Дульсинея потерпит, в один прекрасный день я себя исполосую на
совесть: ведь пока смерти нет, ты все еще живешь, - я хочу сказать, что я
еще жив, а стало быть, непременно исполню обещанное.
Изъявив ему свою признательность, Дон Кихот слегка закусил, Санчо же
закусил как следует, после чего оба легли спать, предоставив двум
неразлучным спутникам и друзьям, Росинанту и серому, свободно и
беспрепятственно пастись на густой траве, которою этот луг был обилен.
Проснулись они довольно поздно, нимало не медля сели верхами и поехали
дальше, ибо торопились добраться до постоялого двора, который виднелся да
расстоянии примерно одной мили. Я говорю - постоялого двора, оттого что так
назвал его сам Дон Кихот, изменивший своему обыкновению называть все
постоялые дворы замками.
Итак, они приблизились к постоялому двору и спросили, можно ли
остановиться. Им ответили, что можно и что им будут предоставлены такие
удобства и обеспечен такой уход, каких они не найдут и в Сарагосе. Они
спешились, после чего Санчо отнес свои припасы в кладовую, от коей хозяин
выдал ему ключ; засим он отвел животных в стойло, задал им корму и, воссылая
особые благодарения небу за то, что постоялый двор не показался Дон Кихоту
замком, отправился к своему господину, за дальнейшими приказаниями, Дон
Кихот же сидел на скамье у ворот. Между тем пора было ужинать, и, прежде чем
пройти вместе с Дон Кихотом в отведенное им помещение, Санчо спросил
хозяина, что он может предложить им на ужин. На это хозяин ответил ему в
таком роде: все, что, мол, их душе угодно, что хотят, то пусть, мол, и
спрашивают, ибо сей постоялый двор снабжен и птичками небесными, и птицею
домашнею, и рыбами морскими.
- Так много нам не требуется, - заметил Санчо, - нас вполне
удовлетворит пара жареных цыплят, потому у господина моего натура деликатная
и кушает он мало, да и я не какой-нибудь там обжора.
Хозяин сказал, что цыплят он предложить не может, оттого что их у него
задрали коршуны.
- Ну так прикажите, сеньор хозяин, зажарить курочку, какую пожирнее, -
сказал Санчо.
- Курочку? Ах ты, господи! - вскричал хозяин. - Даю вам слово, я вчера
отослал на продажу в город более полсотни кур, а кроме кур, требуйте, ваша
милость, чего хотите.
- В таком разе у вас, уж верно, найдется телятина или козлятина, -
продолжал Санчо.
- В настоящее время и то и другое кончилось: во всем доме не найдете, -
отвечал хозяин, - зато на следующей неделе будет сколько угодно.
- Хорошенькое дело! - заметил Санчо. - Впрочем, я побьюсь об заклад,
что коли всего этого у вас нехватка, зато сала и яиц предостаточно.
- Клянусь богом, сеньор проезжающий отличается завидной настойчивостью!
- воскликнул хозяин. - Я же вам только что сказал, что у меня нет ни цыплят,
ни кур, так откуда же возьмутся яйца? Переведите разговор, если вам угодно,
на другие лакомства, но давайте забудем о птичьем молоке.
- К делу, черт побери! - объявил Санчо. - Скажите наконец, сеньор
хозяин, что у вас есть, и давайте совсем прекратим этот разговор.
Хозяин на это сказал:
- Что я воистину и вправду могу предложить вам, так это пару коровьих
копыт, смахивающих на телячьи ножки, или, вернее, пару телячьих ножек,
смахивающих на коровьи копыта; они уже сварены с горохом, приправлены луком
и салом, и вид у них такой, словно они хотят сказать: "Скушайте нас!
Скушайте нас!"
- Я беру их себе, - объявил Санчо, - и пусть никто к ним не
притрагивается; заплачу я за них лучше всякого другого, потому это самое
любимое мое блюдо, а будут ли то копыта или ножки - это мне безразлично.
- Никто к ним не притронется, - сказал хозяин, - прочие мои постояльцы
все люди знатные, у них свои повара, экономы и свои припасы.
- Ну; по части знатности никто моего господина не перещеголяет, -
возразил Санчо, - вот только служба его не дозволяет ему возить с собой
погребцы да припасы: мы располагаемся с ним прямо на лужайке и подкрепляемся
желудями или кизилем.
Такую беседу вели между собой Санчо и хозяин постоялого двора; Санчо,
примеров, почерпнутых из} правдивых испанских хроник.
Тут Санчо, переменив разговор, сказал своему господину:
- Дивлюсь я, сеньор, до чего ж бесстыжая девка эта Альтисидора,
герцогинина служанка. Видно, здорово ранил и прострелил ее этот, как его,
Амур, - говорят про него, что он мальчонка слепенький; но хоть и гноятся у
него глаза, а пожалуй, что и совсем не видят, все-таки стоит ему нацелиться
кому-нибудь в сердце, пусть даже в малюсенькое, и он уж непременно попадет и
пронзит его насквозь. Еще я слыхал, будто любовные его стрелы притупляются и
ломаются о девичью стыдливость и скромность, ну, а с этой Альтисидорой они
скорее заострились, нежели притупились.
- Прими в соображение, Санчо, - заметил Дон Кихот, - что любовь ни с
кем не считается, ни в чем меры не знает, и у нее тот же нрав и обычай, что
и у смерти: она столь же властно вторгается в пышные королевские чертоги,
как и в убогие хижины пастухов, и когда она всецело овладевает душой, то
прежде всего изгоняет из нее страх и стыдливость: вот почему, утратив стыд,
Альтисидора и призналась в своих чувствах, в моей же душе они возбудили не
столько жалость, сколько смятение.
- Чудовищная жестокость! Неслыханная бесчеловечность! - воскликнул
Санчо. - Доведись до меня, я бы размяк и растаял от первого же ее ласкового
словечка. Черт возьми! Что за каменное у вас сердце, что за медная грудь,
что за известковая душа! Но только я никак не пойму, что такое в вас-то
нашла эта девушка, отчего она размякла и растаяла: какой такой блеск, какую
такую молодцеватость, какую такую особую прелесть и что такое у вас есть в
лице, что могло бы прельстить ее, и наконец все ли это вместе взятое или же
какая-нибудь отдельная ваша черта? По правде сказать, мне частенько
приходилось окидывать вашу милость взглядом от самых пяток до кончиков волос
на голове, и всякий раз я находил в вашей милости больше такого, что может
скорее отпугнуть, нежели прельстить. Притом же я слыхал, что любят прежде
всего и главным образом за красоту, а как ваша милость совсем даже
некрасива, то я уж и не понимаю, во что же бедняжка влюбилась.
- Прими в рассуждение, Санчо, - заметил Дон Кихот, - что есть два рода
красоты: красота духовная и красота телесная. Духовная красота сказывается и
проявляется в ясности ума, в целомудрии, в честном поведении, в доброте и в
благовоспитанности, и все эти свойства могут совмещаться и сосуществовать в
человеке некрасивом, и если внимание приковывается к этой именно красоте, а
не к телесной, то здесь-то и возникает любовь пылкая и наиболее сильная. Я,
Санчо, и сам вижу, что некрасив, но я знаю также, что я и не урод, а чтобы
хорошего человека можно было полюбить, ему достаточно быть только что не
чудовищем, но зато он должен обладать теми свойствами души, которые я тебе
сейчас перечислил.
Разговаривая и беседуя таким образом, ехали они не по дороге, а по
лесу, и вдруг, совершенно для себя неожиданно, Дон Кихот запутался в зеленых
нитях, протянутых меж дерев и образовывавших нечто вроде сетей; не в силах
понять, что это такое, он наконец обратился к Санчо:
- Мне думается, Санчо, что случай с этими сетями представляет собой
одно из самых необычайных приключений, какие только можно себе вообразить.
Убей меня на этом самом месте, если мои преследователи-волшебники не
задумали оплести меня сетями и преградить мне путь, по-видимому в отместку
за мою суровость с Альтисидорой. Однако ж да будет им известно, что, хотя бы
даже их сети были сделаны не из таких вот зеленых нитей, а из твердейших
алмазов, и были крепче тех, коими ревнивый бог кузнецов опутал Венеру и
Марса {6}, все равно я порвал бы их так же легко, как если бы они были из
морского тростника или из волокон хлопка.
И он уже хотел двинуться вперед и порвать сети, но в это время перед
ним внезапно предстали, выйдя из-за дерев, две прелестнейшие пастушки: во
всяком случае, одеты они были, как пастушки, с тою, однако ж, разницей, что
тулупчики и юбочки были на них из чудесной парчи - впрочем, нет: юбки были
из весьма дорогой, шитой золотом тафты. Их локоны, рассыпавшиеся по плечам,
золотым своим блеском могли бы поспорить не с чем иным, как с лучами солнца;
на голове у каждой красовался венок из зеленого лавра и красного амаранта.
По виду им можно было дать, самое меньшее, лет пятнадцать, а самое большее -
восемнадцать.
Санчо, глядя на них, изумился, Дон Кихот пришел в недоумение, даже
солнце - и то на мгновенье прекратило свой бег, чтобы на них поглядеть, и
все четверо совершенное хранили молчание. Наконец первою заговорила одна из
пастушек и обратилась к Дон Кихоту с такими словами:
- Остановитесь,сеньор кавальеро, и не рвите сетей, - мы их здесь
протянули не с целью причинить вам зло, но единственно для развлечения, а
как я предвижу ваш вопрос: что же это за развлечение и кто мы такие, то я
вам сейчас вкратце об этом скажу. В одном селении, расположенном в двух
милях отсюда, проживает много знати, идальго и богатых людей, и вот мы с
многочисленными друзьями и родственниками уговорились целой компанией, с
женами, сыновьями и дочерьми, приятно провести здесь время, - а ведь это
одно из самых очаровательных мест во всей округе, - и составить новую
пастушескую Аркадию, для чего девушки решили одеться пастушками, а юноши -
пастухами. Мы разучили две эклоги {7}: одну - знаменитого поэта Гарсиласо
{8}, а другую - несравненного Камоэнса {9}, на португальском языке, но еще
не успели их разыграть. Мы приехали сюда только вчера, затем, среди зелени,
на берегу полноводного ручья, орошающего окрестные луга, разбили палатки,
так называемые походные, и вечером же натянули меж дерев сети, чтобы ловить
глупых пташек: мы их нарочно пугаем, они от нас улетают - и попадаются в
сети. Если же вам угодно, сеньор, быть нашим гостем, то мы примем вас учтиво
и радушно, - теперь у нас здесь не должно быть места ни печали, ни скуке.
На этом она окончила свою речь; Дон Кихот же ей ответил так:
- Поистине, прекраснейшая сеньора, самого Актеона не так удивил и
поразил вид купающейся Дианы {10}, которую он внезапно узрел, как был
ошеломлен я при виде красоты вашей. Я в восторге от ваших увеселений,
благодарю вас за приглашение, и если я могу чем-либо быть вам полезен, то
стоит вам только сказать - и я весь к вашим услугам, ибо мой долг именно в
том заключается, чтобы на деле доказывать свою признательность и творить
добро всем людям без изъятия, особливо же людям благородного сословия,
представительницами коего являетесь вы, и, если бы даже эти сети, столь
малое пространство занимающие, опутали всю земную поверхность, я и тогда
постарался бы отыскать какой-нибудь новый свет, где я мог бы передвигаться,
не разрывая их, а чтобы вы не думали, что это - преувеличение, то да будет
вам известно, что перед вами не кто иной, как Дон Кихот Ламанчский, если
только это имя вам что-нибудь говорит.
- Ах, милая подруга! - воскликнула тут вторая пастушка. - Какие же мы с
тобой счастливые! Ты знаешь, кто этот сеньор? Так вот знай же, что это
храбрейший из всех храбрецов, самый пылкий из всех влюбленных и самый
любезный из людей, если только не лжет и не обманывает нас вышедшая в свет
история его подвигов, которую я читала. Я могу ручаться, что спутник его -
это некий Санчо Панса, его оруженосец, с шутками которого ничьи другие не
могут идти в сравнение.
- Ваша правда, - подтвердил Санчо, - я и есть тот самый оруженосец и
тот самый шутник, как ваша милость изволила обо мне выразиться, а этот
сеньор - мой господин, тот самый Дон Кихот Ламанчский, о котором говорится и
рассказывается в книжке.
- Дорогая подружка! - воскликнула первая девушка. - Давай уговорим
сеньора побыть с нами, - родители и наши братья будут ему бесконечно рады.
Об его доблести и об его душевных качествах я слышала то же самое, а кроме
того, говорят, что он на удивление стойкий и верный поклонник и что дама его
некая Дульсинея Тобосская, которую вся Испания признает первой красавицей.
- Это было бы справедливо, - заметил Дон Кихот, - когда бы ваша
несравненная прелесть не принуждала в том усомниться. Не трудитесь, однако,
сеньоры, удерживать меня, ибо неотложные дела, сопряженные с прямым моим
долгом, не позволяют мне отдыхать где бы то ни было.
В это время к ним приблизился брат одной из девушек, так же точно, как
и она, в пастушеском наряде, отличавшемся таким же точно богатством и
пышностью; девушки ему сказали, что он видит перед собою доблестного Дон
Кихота Ламанчского, а что тот, другой, - его оруженосец Санчо, имена же эти
брату девушки были известны оттого, что он читал историю Дон Кихота. Изящный
пастушок представился Дон Кихоту и пригласил его в палатку; Дон Кихоту
ничего не оставалось делать, как уступить. Тем временем началась охота, и
сети наполнились разными пташками; обманутые цветом сетей, они попадали в ту
самую ловушку, от которой спасались. Более тридцати человек собралось здесь;
и мужчины и женщины - все были в нарядном пастушеском одеянии, и в одну
минуту всем стало известно, что два незнакомца - это те самые Дон Кихот и
его оруженосец, которых они знали по книге, каковое известие всех весьма
обрадовало. Все общество двинулось к палаткам, где уже были накрыты столы,
ломившиеся от дорогих и чисто поданных блюд; Дон Кихота усадили на почетное
место; все смотрели на него с изумлением. По окончании трапезы Дон Кихот
возвысил голос и торжественно заговорил:
- Хотя иные утверждают, что величайший из всех человеческих грехов есть
гордыня, я же лично считаю таковым неблагодарность, ибо придерживаюсь
общепринятого мнения, что неблагодарными полон ад. Греха этого я, сколько
мог, старался избегать, как скоро достигнул разумного возраста; и если я не
в силах за благодеяния, мне оказанные, отплатить тем же, то, по крайней
мере, изъявляю желание отплатить благодетелю, а когда мне это представляется
недостаточным, я всем об его услуге рассказываю, ибо если человек всем
сообщает и рассказывает о милости, ему сделанной, значит, он бы в долгу не
остался, будь у него хоть какая-нибудь для этого возможность, а ведь
известно, что в большинстве случаев дающие по своему положению выше
приемлющих: потому-то и господь бог - над всеми, что он есть верховный
податель всякого блага, и с дарами божьими не могут сравняться дары
человеческие, - их разделяет расстояние бесконечное, скудость же наших
средств и ограниченность наших возможностей отчасти восполняются
благодарностью. Вот почему и я, проникшись чувством благодарности, но будучи
не в состоянии воздать полною мерою за оказанное мне здесь радушие, вынужден
держаться в тесных пределах моих возможностей и предложить лишь то, что в
моих силах и что мне по плечу, а именно - я обещаю, что, ставши посреди
дороги, ведущей в Сарагосу, я два дня подряд буду утверждать, что
присутствующие здесь сеньоры, переодевшиеся пастушками, суть прелестнейшие и
любезнейшие девушки в мире, за исключением, не в обиду будь сказано всем
дамам и кавалерам, меня здесь окружающим, только лишь несравненной Дульсинеи
Тобосской, единственной владычицы моих помыслов.
Тут Санчо, с великим вниманием слушавший Дон Кихота, громко воскликнул:
- Найдется ли после этого в целом свете такой человек, который
осмелится объявить и поклясться, что мой господин - сумасшедший? Правда,
как, по-вашему, сеньоры пастухи: хоть один из сельских священников, самых
что ни на есть ученых и умных, мог бы сказать такую проповедь, как мой
господин, и хоть один из странствующих рыцарей, особенно славящихся своею
отвагою, мог бы пообещать то, что сейчас обещал мой господин?
Дон Кихот повернулся к Санчо и с пылающим от гнева лицом сказал:
- Найдется ли после этого, Санчо, во всем подлунном мире такой человек,
который сказал бы, что ты не набитый дурак, да еще с прослойками ехидства и
зловредности? Ну кто тебя просит соваться в мои дела и рассуждать, в своем я
уме или помешался? Молчи и не смей мне возражать - лучше поди оседлай
Росинанта, если он расседлан: мы сей же час отправимся исполнять мое
обещание, а как правда - на моей стороне, то ты заранее можешь считать
побежденными всех, кто станет мне прекословить.
И тут он в превеликом гневе и с видимой досадой встал из-за стола,
присутствовавшие же в совершенном изумлении не знали, за кого должно
принимать его: за сумасшедшего или за здравомыслящего. Сколько ни
уговаривали они его не затевать подобного спора, ибо присущее ему чувство
благодарности всем хорошо известно и нет ни малейшей надобности в новых
доказательствах доблести его духа, - довольно, мол, и тех, какие приводятся
в истории его деяний, - однако ж Дон Кихот остался непреклонен: воссев на
Росинанта, он заградился щитом, взял в руки копье и выехал на середину
большой дороги, проложенной неподалеку от луга. Санчо, верхом на сером,
двинулся туда же, а за ним всей гурьбой пастухи и пастушки, жаждавшие
поглядеть, чем кончится эта дерзостная и доселе неслыханная затея.
Дон Кихот, выехав, как мы сказали, на середину дороги, огласил
окрестности такою речью:
- О вы, путники и странники, рыцари и оруженосцы, пешие и конные, все,
кто уже сейчас едет по этой дороге или еще проедет в течение двух ближайших
дней! Знайте, что я, Дон Кихот Ламанчский, странствующий рыцарь, остановился
здесь, чтобы пред всеми защищать свое мнение: не считая владычицы моей души
Дульсинеи Тобосской, нимфы - обитательницы этих рощ и лугов - превосходят
всех в красоте и любезности. По сему обстоятельству, кто держится
противоположного мнения, тот пусть поспешит, - я буду ждать его здесь.
Дважды повторил он эти слова, и оба раза ни один искатель приключений
на них не откликнулся, однако ж судьба, которая все делала к лучшему для
него, устроила так, что в скором времени на дороге показалось множество
всадников; у большинства из них были в руках копья, и ехали они, сгрудившись
и скучившись, с поспешностью чрезвычайной. Только успели бывшие с Дон
Кихотом их заприметить, как тот же час повернули обратно и отошли на весьма
почтительное расстояние от дороги: они вполне отдавали себе отчет, что если
б они стали ждать, то им бы не миновать беды; один лишь Дон Кихот с душою,
исполненною бесстрашия, остался на месте, Санчо же спрятался за Росинанта.
Между тем отряд конных копейщиков приблизился, и один из них, ехавший
впереди, громко крикнул Дон Кихоту:
- Посторонись, чертов сын, а то тебя быки растопчут!
- О негодяй! - вскричал Дон Кихот. - Да мне не страшны никакие быки,
хотя бы даже самые дикие из тех, что растит на своих берегах река Харама!
{11} Признайте, разбойники, все, сколько вас ни есть, что я говорил сейчас
сущую правду, иначе я вызову вас на бой.
Погонщик ничего не успел на это ответить, Дон Кихот же не успел бы
посторониться, даже если б хотел, оттого что стадо диких быков, которых
вместе с прирученными и мирными множество погонщиков и других людей гнало в
одно селение, где завтра должен был состояться бой быков, - это самое стадо
ринулось на Дон Кихота и Санчо, на Росинанта и серого, всех их опрокинуло и
отбросило в сторону. Санчо был сильно ушиблен, Дон Кихот ошеломлен, серый
помят, да и Росинанту досталось; впрочем, в конце концов все поднялись на
ноги, Дон Кихот же, спотыкаясь и падая, бросился бежать за стадом.
- Погодите, остановитесь, шайка разбойников! - кричал он. - Вас
дожидается только один рыцарь, обычай же и образ мыслей этого рыцаря не
таков, чтобы, как говорится, для бегущего врага наводить серебряный мост!
Но крики эти не остановили торопких беглецов: они обращали на угрозы
Дон Кихота столько же внимания, сколько на прошлогодние тучи, - остановились
вовсе не они, а сам Дон Кихот, оттого что выбился из сил, и, не отомстив за
себя, а только еще пуще разгневавшись, он в ожидании Санчо, Росинанта и осла
присел на обочине дороги. Немного погодя господин и его слуга снова сели
верхами. И, не вернувшись проститься с мнимой и поддельной Аркадией, они,
испытывая не столько чувство удовлетворения, сколько чувство стыда, поехали
дальше.
1 Гриф (миф.) - чудовище с головой орла и туловищем льва.
2 Какой-нибудь Мендоса рассыплет на столе соль, и по сердцу у него сей
же час рассыплется тоска... - поговорка, высмеивающая распространенное в
некоторых испанских семьях суеверие.
3 Сципион - римский полководец Публий Корнелий Сципион (185-129 до
н.э.), воевавший против Карфагена и разрушивший его (146 до н.э.).
4 "Святой апостол Иаков, запри Испанию!" - неправильно истолкованный
Санчо старинный боевой клич испанцев в сражениях с маврами: "Santiago, у
cierra Espana!" ("Святой Иаков с нами - рази, Испания!"). Апостол Иаков
считается покровителем Испании. Санчо путает два значения "cerrar": разить,
сокрушать и запирать, замыкать.
5 Агаряне - бытовавшее в то время общее наименование африканских
народов.
6 ...ревнивый бог кузнецов опутал Венеру и Марса (миф.). - Согласно
мифу, Вулкан, бог кузнечного мастерства, опутал сетью, сделанной из алмазов,
свою жену Венеру и Марса, с которым она изменяла ему.
7 Эклога - в эпоху Сервантеса общее определение для различных видов
пасторального жанра.
8 Гарсиласо - испанский поэт Гарсиласо де ла Вега.
9 Камоэнс - крупнейший португальский поэт (1524-1580).
10 Актеон, Диана (миф.). - Актеон в наказание за то, что он увидел
Диану во время купания, был превращен ею в оленя, после чего его загрызли
его же собаки.
11 ...мне не страшны никакие быки, хотя бы... самые дикие из тех, что
растит на своих берегах река Харама! - Пастбища на берегах реки Харамы якобы
обладали, согласно господствовавшим тогда представлениям, свойствами,
придававшими особую силу пасшимся на них быкам.
в коей рассказывается об из ряду вон выходящем происшествии,
случившемся с Дон Кихотом и могущем сойти за приключение
От запыленности и утомления, явившихся следствием неучтивости быков,
избавил Дон Кихота и Санчо чистый и прозрачный родник, протекавший в
прохладной тени дерев, на берегу коего они и расположились, оба сильно
потрепанные, предварительно снявши с серого и с Росинанта недоуздок и узду и
пустив их пастись. Санчо прибегнул к своей кладовой, то есть к дорожной
суме, и достал то, чем, как он выражался, можно было заморить червячка;
засим он выполоскал себе рот, а Дон Кихот вымыл лицо, каковое освежение
укрепило их ослабевшие силы. Однако ж Дон Кихот был все еще до того
раздосадован, что не мог есть, Санчо же не притрагивался к еде только из
вежливости и ждал, когда приступит его господин, но, видя, что тот занят
своими мыслями и не думает об удовлетворении своей потребности, подумал о
том, как бы удовлетворить свою, и, в нарушение всех правил благого
воспитания, начал запихивать в рот куски хлеба с сыром.
- Кушай, друг Санчо, - сказал Дон Кихот, - поддерживай свои силы, тебе
жизнь дороже, чем мне, а мне предоставь рухнуть под бременем моих дум и под
гнетом моих злоключений. Моя жизнь, Санчо, - это всечасное умирание, а ты, и
умирая, все будешь питать свою утробу. А дабы удостовериться, что я прав,
обрати внимание на то, каким я изображен в книге, а изображен я доблестным в
битвах, учтивым в поступках, пользующимся уважением у вельмож, имеющим успех
у девушек. И вот в конце концов, когда я ожидал пальм, триумфов и венков,
которые я заработал и заслужил доблестными моими подвигами, по мне нынче
утром прошлись, меня истоптали, избили ногами грязные эти и гнусные твари.
От этой мысли у меня тупеют резцы, слабеют коренные зубы, немеют руки и
совершенно пропадает желание есть, так что я даже намерен уморить себя
голодом, то есть умереть самою жестокою из смертей.
- Стало быть, - рассудил Санчо, не переставая быстро-быстро жевать, -
ваша милость не одобряет пословицы: "Кто поел всласть, тому и смерть не
напасть". Я, по крайности, не собираюсь сам себя убивать, - лучше уж я
поступлю, как сапожник, который натягивает кожу зубами до тех пор, пока она
не дойдет, куда ему надобно. Так и я: буду себя подпитывать и растяну свою
жизнь до установленного ей богом предела, и знайте, сеньор, что нет большего
сумасбродства, чем нарочно доводить себя до отчаяния, как это делает ваша
милость, послушайтесь вы меня: сначала поешьте, а потом немного сосните на
этом зеленом травянистом тюфячке - вот увидите, что когда проснетесь, то вам
станет чуточку легче.
Дон Кихот нашел, что речи Санчо нимало не глупы, а скорее даже мудры, и
потому порешил так именно и поступить, к Санчо же он обратился с такими
словами:
- Ах, Санчо! Если б ты согласился совершить для меня то, о чем я тебя
сейчас попрошу, мне бы, без сомнения, стало легче, и досада моя не была бы
столь несносной! Вот в чем состоит дело: пока я, следуя твоему совету, буду
отдыхать, ты отойди немного в сторону и, оголившись, хлестни себя
Росинантовыми поводьями раз триста - четыреста в счет трех с лишним тысяч
ударов, которые ты обязался себе нанести для того, чтобы расколдовать
Дульсинею: ведь, право же, сердце надрывается, что бедная эта сеньора по
небрежению твоему и нерадению все еще пребывает под властью волшебных чар.
- Насчет этого нужно еще подумать, - возразил Санчо. - Давайте прежде
оба поспим, а там как господь даст. Было бы известно вашей милости, что
стегать себя так, безо всякой подготовки, - это дело тяжкое, особливо ежели
удары падают на тело плохо упитанное и совсем даже не жирное. Пусть же
сеньора Дульсинея потерпит, в один прекрасный день я себя исполосую на
совесть: ведь пока смерти нет, ты все еще живешь, - я хочу сказать, что я
еще жив, а стало быть, непременно исполню обещанное.
Изъявив ему свою признательность, Дон Кихот слегка закусил, Санчо же
закусил как следует, после чего оба легли спать, предоставив двум
неразлучным спутникам и друзьям, Росинанту и серому, свободно и
беспрепятственно пастись на густой траве, которою этот луг был обилен.
Проснулись они довольно поздно, нимало не медля сели верхами и поехали
дальше, ибо торопились добраться до постоялого двора, который виднелся да
расстоянии примерно одной мили. Я говорю - постоялого двора, оттого что так
назвал его сам Дон Кихот, изменивший своему обыкновению называть все
постоялые дворы замками.
Итак, они приблизились к постоялому двору и спросили, можно ли
остановиться. Им ответили, что можно и что им будут предоставлены такие
удобства и обеспечен такой уход, каких они не найдут и в Сарагосе. Они
спешились, после чего Санчо отнес свои припасы в кладовую, от коей хозяин
выдал ему ключ; засим он отвел животных в стойло, задал им корму и, воссылая
особые благодарения небу за то, что постоялый двор не показался Дон Кихоту
замком, отправился к своему господину, за дальнейшими приказаниями, Дон
Кихот же сидел на скамье у ворот. Между тем пора было ужинать, и, прежде чем
пройти вместе с Дон Кихотом в отведенное им помещение, Санчо спросил
хозяина, что он может предложить им на ужин. На это хозяин ответил ему в
таком роде: все, что, мол, их душе угодно, что хотят, то пусть, мол, и
спрашивают, ибо сей постоялый двор снабжен и птичками небесными, и птицею
домашнею, и рыбами морскими.
- Так много нам не требуется, - заметил Санчо, - нас вполне
удовлетворит пара жареных цыплят, потому у господина моего натура деликатная
и кушает он мало, да и я не какой-нибудь там обжора.
Хозяин сказал, что цыплят он предложить не может, оттого что их у него
задрали коршуны.
- Ну так прикажите, сеньор хозяин, зажарить курочку, какую пожирнее, -
сказал Санчо.
- Курочку? Ах ты, господи! - вскричал хозяин. - Даю вам слово, я вчера
отослал на продажу в город более полсотни кур, а кроме кур, требуйте, ваша
милость, чего хотите.
- В таком разе у вас, уж верно, найдется телятина или козлятина, -
продолжал Санчо.
- В настоящее время и то и другое кончилось: во всем доме не найдете, -
отвечал хозяин, - зато на следующей неделе будет сколько угодно.
- Хорошенькое дело! - заметил Санчо. - Впрочем, я побьюсь об заклад,
что коли всего этого у вас нехватка, зато сала и яиц предостаточно.
- Клянусь богом, сеньор проезжающий отличается завидной настойчивостью!
- воскликнул хозяин. - Я же вам только что сказал, что у меня нет ни цыплят,
ни кур, так откуда же возьмутся яйца? Переведите разговор, если вам угодно,
на другие лакомства, но давайте забудем о птичьем молоке.
- К делу, черт побери! - объявил Санчо. - Скажите наконец, сеньор
хозяин, что у вас есть, и давайте совсем прекратим этот разговор.
Хозяин на это сказал:
- Что я воистину и вправду могу предложить вам, так это пару коровьих
копыт, смахивающих на телячьи ножки, или, вернее, пару телячьих ножек,
смахивающих на коровьи копыта; они уже сварены с горохом, приправлены луком
и салом, и вид у них такой, словно они хотят сказать: "Скушайте нас!
Скушайте нас!"
- Я беру их себе, - объявил Санчо, - и пусть никто к ним не
притрагивается; заплачу я за них лучше всякого другого, потому это самое
любимое мое блюдо, а будут ли то копыта или ножки - это мне безразлично.
- Никто к ним не притронется, - сказал хозяин, - прочие мои постояльцы
все люди знатные, у них свои повара, экономы и свои припасы.
- Ну; по части знатности никто моего господина не перещеголяет, -
возразил Санчо, - вот только служба его не дозволяет ему возить с собой
погребцы да припасы: мы располагаемся с ним прямо на лужайке и подкрепляемся
желудями или кизилем.
Такую беседу вели между собой Санчо и хозяин постоялого двора; Санчо,