Страница:
землю…
Мои пальмовые рощи и виноградники, изобильные медом и
вином, заросли горной колючкой…
Горе мне, мой дом – разрушенное стойло,
Я пастырь, чьи коровы рассеяны,
Я, Нингаль, подобна недостойному пастырю, стадо которого
пало под ударами!
Горе мне, я изгнанница из города, что не нашел упокоения;
Я странник, в чужом городе влачащий жизнь.
Еще одну чрезвычайно интересную группу текстов составляют дидактические, или поучительные, работы различных форм. Сюда входят пословицы и афоризмы, нередко выражающие глубокую мудрость.
Произведения нравоучительного жанра включают в себя множество школьных текстов, один из которых, расшифрованный Крамером, особенно интересен. В нем рассказывается о юноше, который ходил в школу, усердно учился, готовил и писал все упражнения. По возвращении домой он рассказывает отцу обо всем, что сделал, и просит дать ему поужинать:
Прежде чем закончить обсуждение дидактической и афористической литературы, следует упомянуть еще одну тему, впервые возникшую именно в шумерской литературе, но позже нашедшую широкое распространение на всем Древнем Востоке. Это тема страданий благочестивого человека. Почему судьба не благосклонна к тем, кто живет праведной жизнью? В шумерской поэтической композиции, известной под названием «Человек и его бог», проблема сформулирована следующим образом:
Этой последней группе необходимо уделить некоторое внимание, ибо чем дальше, тем больше из этих документов явствует, что шумерское общество было организовано на принципах справедливости. Мы уже упоминали кодекс царя Ур-Намму, жившего около 2050 г. до н. э. Слово «кодекс» не должно вводить нас в заблуждение относительно размеров документа: на самом деле он состоит из нескольких аналитических разборов, конкретных решений отдельных дел и не имеет в своей основе никаких сформулированных общих принципов; в этом отношении он точно отражает менталитет шумеров – а с ними и значительной части Древнего Востока. Тем не менее кодекс построен на определенных принципах и облачен в литературную форму. Он начинается с пролога, в котором царь перечисляет свои победы над врагами и воспевает проведенные в стране социальные реформы. Мы не знаем, был ли у этого кодекса эпилог, но в другом кодексе, также на шумерском языке, таковой имеется. Этот второй кодекс провозгласил Липит-Иштар, царь Исина, живший около 1900 г. до н. э. В нем больше рассказов об отдельных делах; имеются также пролог и эпилог, посвященные перечислению и прославлению деяний правителя. Это полноценный образец того литературного жанра, который позже достиг своей вершины в законах Хаммурапи, царя Вавилона.
Кодекс – не единственный уцелевший тип юридического документа, даже не самый распространенный. Еще более многочисленны документы, где говорится о юридических действиях или отдельных делах; многие из них хранились в архиве Лагаша. Эти документы можно примерно датировать концом 3-го тысячелетия до н. э., так что они представляют собой превосходный источник информации о шумерских законах – даже если законы Лагаша не во всем соответствовали законам других городов, а некоторые их элементы, судя по позднему появлению их в шумерской истории, возможно, имели семитское происхождение. Юридические документы носят название дитилла (суждение) и составлены по единой жесткой формуле: заголовок, суть вопроса, список свидетелей, подписи царского «комиссара» и судей, дата. Вот образец такого документа:
Этот документ позволяет нам бросить беглый взгляд на повседневную жизнь шумерского общества. Совокупность множества «дитилл» дает достаточно подробную картину этой жизни. Общество разделено на три класса: свободные граждане, рабы и, в промежутке между ними, частично свободные люди, силой завербованные на службу и низведенные до положения царских слуг.
Глава семьи – отец. Как мы уже видели, молодежь вступает в брак по соглашению между отцами семейств. Брак моногамный и может быть расторгнут при наличии серьезной причины либо мужем, который произносит формулу отказа, либо женой, которая «отказывается от роли жены»:
Большое количество документов, посвященных гарантиям, обязательствам, покупке и продаже, свидетельствуют о существовании в Шумере высокоразвитой торговли.
Наконец, уголовное законодательство представляется замечательно мягким по сравнению с тем, что вступит в силу несколькими столетиями позже, в юридической практике семитов. Главное наказание здесь – возмещение ущерба, что подтверждается несколькими читаемыми статьями кодекса Ур-Намму. Насколько можно судить в настоящее время, только в случае полной несостоятельности виновный становился рабом потерпевшей стороны. Все это указывает на то, что принцип возмездия «око за око, зуб за зуб», который мы обнаруживаем в кодексе Хаммурапи, был на тот момент новостью, введенной, скорее всего, представителями новой семитской династии.
С судебной процедурой мы уже разобрались. Следует лишь добавить, что опубликованные до сих пор документы по этому вопросу не подтверждают, судя по всему, впечатления о частном характере судебного разбирательства, о котором вроде бы свидетельствуют более поздние семитские тексты. Из них создается впечатление, что суд не мог состояться, если какое-нибудь частное лицо не выдвигало обвинений против виновного; но в шумерской практике власти могли привлечь человека к суду за нарушение закона, даже если истец не объявлялся; более того, в отличие от соответствующих семитских документов «дитиллы» не были просто сертификатами, предназначенными для частного использования заинтересованными сторонами, эти документы хранились в публичном судебном архиве.
Все это дополнительно подтверждает зрелость шумерского законодательства, по сравнению с которым некоторые более поздние нововведения можно рассматривать только как регресс. И то, что верно в отношении законодательства, верно и в отношении литературы в целом; ибо по сложности и тонкости затронутых тем, по зрелости и глубине основной мысли шумерская литература достигла столь высокой стадии развития, что ее можно рассматривать даже как своеобразный декаданс. Во всяком случае, эта литература отражает общество, разработавшее упорядоченную картину Вселенной и сумевшее создать адекватные средства для выражения этой концепции.
От этого момента до Библии и поэм Гомера – больше тысячи лет. Поэтому невозможно обвинить открывателей Шумера в ошибках или повышенном самомнении, когда они заявляют, что их открытие – один из самых важных вкладов, сделанных в наши дни в копилку знаний о человечестве.
Искусство
Мои пальмовые рощи и виноградники, изобильные медом и
вином, заросли горной колючкой…
Горе мне, мой дом – разрушенное стойло,
Я пастырь, чьи коровы рассеяны,
Я, Нингаль, подобна недостойному пастырю, стадо которого
пало под ударами!
Горе мне, я изгнанница из города, что не нашел упокоения;
Я странник, в чужом городе влачащий жизнь.
Еще одну чрезвычайно интересную группу текстов составляют дидактические, или поучительные, работы различных форм. Сюда входят пословицы и афоризмы, нередко выражающие глубокую мудрость.
Временами в подобных сентенциях можно увидеть замечательные психологические наблюдения:
Бедняку лучше быть мертвым, чем живым:
Если есть хлеб у него, то нет соли;
Если есть соль у него, то нет хлеба;
Если есть дом, то нет хлева;
Если есть хлев, то нет дома.
А вот призыв к самоконтролю:
Похвали юношу, и он сделает для тебя что захочешь;
Брось корку собаке, и она завиляет хвостом.
Еще один тип дидактических композиций – басня; к несчастью, до нас дошло лишь несколько образцов шумерских басен: о птице и рыбе, о дереве и тростнике, о мотыге и плуге, о железе и бронзе. Басни часто принимают форму диалогов или споров о хороших и дурных качествах разных персонажей, примерно так, как мы видим в более поздних баснях Эзопа. Среди персонажей басен – не только животные и растения, минералы и инструменты, но также люди и ремесла; когда речь идет о последних, литературный жанр немного меняется и вмешательство богов приближает рассказ к мифологическому типу. Хороший пример – состязание за руку Инанны между пастухом Думузи и земледельцем Энкимду. Богиня благосклонна к земледельцу:
В месте скандала не выказывай раздражения;
Когда гнев сжигает мужа, подобно пламени, умей потушить
пламя.
Если он говорит с тобою, пусть сердце твое с благодарностью
примет совет;
Если он оскорбляет тебя, не отвечай ему тем же.
Но пастух энергично защищается:
Пастух никогда не получит руки моей,
Никогда не укутает меня своим шерстяным плащом…
Я, дева, стану женой земледельца,
Земледельца, выращивающего растения,
Земледельца, взращивающего зерно.
В конце концов Инанна выбирает пастуха. Но – и это очень важно – соперники мирятся, и земледелец также приносит богине свои дары. Это полностью согласуется с естественным порядком – устремлением и одновременно характерной чертой шумерского образа мыслей.
Энкимду, муж каналов, канав и канавок,
Земледелец, чем он лучше меня?
Пусть даст он мне свое черное одеяние,
В ответ я дам ему, земледельцу, черную овцу;
Пусть даст он мне свое белое одеяние,
В ответ я дам ему, земледельцу, белую овцу;
Пусть нальет он мне лучшего своего пива,
В ответ я налью ему, земледельцу, желтого молока;
Пусть нальет он мне сладкого своего пива,
В ответ я поставлю перед ним, земледельцем, кислого
молока…
Наевшись и напившись,
Я оставлю для него лишний жир,
Я оставлю для него лишнее молоко:
Земледелец, чем же он лучше меня?
Произведения нравоучительного жанра включают в себя множество школьных текстов, один из которых, расшифрованный Крамером, особенно интересен. В нем рассказывается о юноше, который ходил в школу, усердно учился, готовил и писал все упражнения. По возвращении домой он рассказывает отцу обо всем, что сделал, и просит дать ему поужинать:
На следующее утро юноша встает, берет два хлебца, приготовленные для него матерью, и вновь бежит в школу; но он опоздал, и встреча с начальником предвещает ему наказание. Возвратившись домой, он предлагает отцу пригласить наставника домой и ублаготворить его дарами. История продолжается:
Я хочу пить, дай мне напиться!
Я голоден, дай мне хлеба!
Омой мне ноги, постели постель, я хочу спать.
И разбуди меня утром пораньше, я не должен опаздывать,
Или учитель побьет меня палкой.
После такой похвалы настал черед даров: наставнику преподнесли вино, много масла, новое одеяние, кольцо. Побежденный таким великодушием, наставник оборачивается к юноше и хвалит его так:
Отец внял словам ученика.
Учителя школьного он позвал.
В дом пригласил, на место почета его посадил.
Школьник служил ему, пред ним он встал,
И все, что грамоте он постиг,
Отцу своему он показал.
Отец его с ликующим сердцем
Отцу школьному радостно молвит:
«Вот малыш мой руку раскрыл, и ты мудрость свою в нее
вложил.
Грамотейную мудрость, всю искусность ее ты ему открыл».
Эта история примечательна своей свежестью и спонтанностью, а временами просто забавна. Может быть, это сатира? Так можно было бы подумать, если бы не полная серьезность и даже мрачность шумерской литературы вообще.
Малыш, ты слов моих не отбрасывал, не отшвыривал.
Грамотейной мудрости вершины достигнешь, в совершенстве
ее изучишь!
Нечто ты сумел мне дать так, что я мог это принять.
Хлеб – мое пропитанье – сверх меры ты дал, честь великую
мне оказал.
Нидаба, владычица защитниц, твоей покровительницей да
станет!
В тростниковую палочку удачу да вложит!
Из копии глиняной зло да изымет!
Перед братьями своими да встанешь!
Над сверстниками верховодить будешь!
Лучшим из лучших среди учеников школы да будешь
признан!
Прежде чем закончить обсуждение дидактической и афористической литературы, следует упомянуть еще одну тему, впервые возникшую именно в шумерской литературе, но позже нашедшую широкое распространение на всем Древнем Востоке. Это тема страданий благочестивого человека. Почему судьба не благосклонна к тем, кто живет праведной жизнью? В шумерской поэтической композиции, известной под названием «Человек и его бог», проблема сформулирована следующим образом:
Однако следует отметить, что в этих словах нет обиды на бога. Напротив, с шумерской точки зрения, какие бы страдания ни выпали на долю человека, какими бы несправедливыми они ни были, человеку все равно следует славить бога, каяться в грехах и ждать освобождения от страданий, о котором говорится в конце поэмы:
Я человек, человек прозорливый, но уважающий меня не
знает достатка,
Мое верное слово обращено в ложь,
Хитрецом я повержен и должен служить ему,
Не уважающий меня ославил меня перед тобой.
Ты вновь и вновь отмеряешь мне страдания,
Я в дом вошел, душа в расстройстве,
Я, человек, вышел на улицу с тяжелым сердцем,
На меня, храбреца, справедливый хозяин зол и смотрит
враждебно.
Мой пастырь затеял недоброе против меня, хотя я ему
не враг.
Товарищ мой не говорит мне ни слова правды,
Друг отвечает ложью на правдивое слово,
Хитрец замышляет против меня,
Ты же, мой бог, не накажешь его за это!
Помимо литературы в строгом смысле слова шумеры оставили нам громадное количество письменных материалов, которые невозможно обсудить в рамках данной книги. Но интересно хотя бы представить себе сравнительные масштабы явления: достаточно сказать, что эти материалы составляют 95 процентов от всех уцелевших шумерских текстов. Большинство этих текстов представляют собой документы коммерческого характера: квитанции, договоры, списки людей и вещей. Но сюда же относятся лингвистические тексты (списки знаков и слов); научные труды, вроде интересных медицинских рецептов; частные и официальные письма; списки жителей, которые мы уже обсуждали и которые дали ученым огромное количество исторической информации; и, наконец, большое количество юридических текстов.
Этот человек – бог прислушался к его горьким слезам и
рыданиям,
Этот юноша – его жалобы и вопли смягчили сердце его бога,
Справедливые слова, чистые слова из его уст бог принял…
Злую судьбину, назначенную ему, отверг,
Он обратил страдания его в радость,
Послал доброго духа смотреть за ним и заботиться,
Дал ему… ангелов прекраснолицых.
Этой последней группе необходимо уделить некоторое внимание, ибо чем дальше, тем больше из этих документов явствует, что шумерское общество было организовано на принципах справедливости. Мы уже упоминали кодекс царя Ур-Намму, жившего около 2050 г. до н. э. Слово «кодекс» не должно вводить нас в заблуждение относительно размеров документа: на самом деле он состоит из нескольких аналитических разборов, конкретных решений отдельных дел и не имеет в своей основе никаких сформулированных общих принципов; в этом отношении он точно отражает менталитет шумеров – а с ними и значительной части Древнего Востока. Тем не менее кодекс построен на определенных принципах и облачен в литературную форму. Он начинается с пролога, в котором царь перечисляет свои победы над врагами и воспевает проведенные в стране социальные реформы. Мы не знаем, был ли у этого кодекса эпилог, но в другом кодексе, также на шумерском языке, таковой имеется. Этот второй кодекс провозгласил Липит-Иштар, царь Исина, живший около 1900 г. до н. э. В нем больше рассказов об отдельных делах; имеются также пролог и эпилог, посвященные перечислению и прославлению деяний правителя. Это полноценный образец того литературного жанра, который позже достиг своей вершины в законах Хаммурапи, царя Вавилона.
Кодекс – не единственный уцелевший тип юридического документа, даже не самый распространенный. Еще более многочисленны документы, где говорится о юридических действиях или отдельных делах; многие из них хранились в архиве Лагаша. Эти документы можно примерно датировать концом 3-го тысячелетия до н. э., так что они представляют собой превосходный источник информации о шумерских законах – даже если законы Лагаша не во всем соответствовали законам других городов, а некоторые их элементы, судя по позднему появлению их в шумерской истории, возможно, имели семитское происхождение. Юридические документы носят название дитилла (суждение) и составлены по единой жесткой формуле: заголовок, суть вопроса, список свидетелей, подписи царского «комиссара» и судей, дата. Вот образец такого документа:
Дитилла. Поскольку Ниурум, сын Урнумушды, предстал и сделал заявление: «Я клянусь царским именем в том, что Гемейгалима, дочь Лугалкигаллы, выйдет замуж за Уригалиму, моего сына и наследника»; свидетели тому Лугалигихуш, сын смотрителя Урбабы, и Лашар, сын музыканта Ниурума; Ниурум признал заявление Лугалкигаллы; поскольку сын и наследник Ниурума женился на Инимлугале, Ниурум заплатит одну мину серебра Гемейгалине. Урсаталана, сын Ниму, представлял царя. Лушара, Луебгала, Лудингирра и Урсатарана были судьями в этом деле. Год, когда было проконопачено судно «Коза Абзу».Суть дела такова: два отца, Ниурум и Лугалкигалла, заключили соглашение, по которому сын первого должен был жениться на дочери второго. Но сын Ниурума женился на другой, и Ниурум должен выплатить отвергнутой невесте неустойку.
Этот документ позволяет нам бросить беглый взгляд на повседневную жизнь шумерского общества. Совокупность множества «дитилл» дает достаточно подробную картину этой жизни. Общество разделено на три класса: свободные граждане, рабы и, в промежутке между ними, частично свободные люди, силой завербованные на службу и низведенные до положения царских слуг.
Глава семьи – отец. Как мы уже видели, молодежь вступает в брак по соглашению между отцами семейств. Брак моногамный и может быть расторгнут при наличии серьезной причины либо мужем, который произносит формулу отказа, либо женой, которая «отказывается от роли жены»:
Нинхилису, дочь портного Луны, вышла замуж за Лунин-шубуру, сына портного Урбабы. Поскольку Нинхилису хотела остаться в доме отца и сказала себе: «Я могу причинить Лунин-шубуре вред в его положении», она отказалась от роли жены.Очевидно, женщины в шумерском обществе занимали высокое положение. На это указывает и тот факт, что отвергнутая мужем женщина имела право требовать компенсации. Женщин игнорировали лишь при наследовании; все имущество передавалось по мужской линии. Возможно, однако, что это была лишь формальность, – ведь отец девушки мог выделить ей приданое.
Большое количество документов, посвященных гарантиям, обязательствам, покупке и продаже, свидетельствуют о существовании в Шумере высокоразвитой торговли.
Наконец, уголовное законодательство представляется замечательно мягким по сравнению с тем, что вступит в силу несколькими столетиями позже, в юридической практике семитов. Главное наказание здесь – возмещение ущерба, что подтверждается несколькими читаемыми статьями кодекса Ур-Намму. Насколько можно судить в настоящее время, только в случае полной несостоятельности виновный становился рабом потерпевшей стороны. Все это указывает на то, что принцип возмездия «око за око, зуб за зуб», который мы обнаруживаем в кодексе Хаммурапи, был на тот момент новостью, введенной, скорее всего, представителями новой семитской династии.
С судебной процедурой мы уже разобрались. Следует лишь добавить, что опубликованные до сих пор документы по этому вопросу не подтверждают, судя по всему, впечатления о частном характере судебного разбирательства, о котором вроде бы свидетельствуют более поздние семитские тексты. Из них создается впечатление, что суд не мог состояться, если какое-нибудь частное лицо не выдвигало обвинений против виновного; но в шумерской практике власти могли привлечь человека к суду за нарушение закона, даже если истец не объявлялся; более того, в отличие от соответствующих семитских документов «дитиллы» не были просто сертификатами, предназначенными для частного использования заинтересованными сторонами, эти документы хранились в публичном судебном архиве.
Все это дополнительно подтверждает зрелость шумерского законодательства, по сравнению с которым некоторые более поздние нововведения можно рассматривать только как регресс. И то, что верно в отношении законодательства, верно и в отношении литературы в целом; ибо по сложности и тонкости затронутых тем, по зрелости и глубине основной мысли шумерская литература достигла столь высокой стадии развития, что ее можно рассматривать даже как своеобразный декаданс. Во всяком случае, эта литература отражает общество, разработавшее упорядоченную картину Вселенной и сумевшее создать адекватные средства для выражения этой концепции.
От этого момента до Библии и поэм Гомера – больше тысячи лет. Поэтому невозможно обвинить открывателей Шумера в ошибках или повышенном самомнении, когда они заявляют, что их открытие – один из самых важных вкладов, сделанных в наши дни в копилку знаний о человечестве.
Искусство
Переходя от рассмотрения письменных документов к памятникам искусства, мы обнаруживаем там замечательно схожие черты. Ведь искусство, в самом широком смысле слова и в самых разнообразных его проявлениях, всегда едино – что на Древнем Востоке, что в современном западном мире.
И все же искусство этих двух миров разделяют глубокие различия; в первую очередь это относится к сфере деятельности, к порождающим его событиям и к целям, которые это искусство преследует. Шумерское искусство – и мы увидим, что то же можно сказать о значительной части окружавшего шумеров мира, – возникло не как свободное и субъективное выражение эстетического духа; его истоки и цели не состояли в преследовании красоты, как таковой. Напротив, это выражение религиозного – а значит, вполне практического духа. Это неотъемлемая часть религиозной – а следовательно, политической и социальной жизни, ибо религия на Востоке пронизывает все сферы человеческой жизни. Искусство здесь играет активную роль – роль стимулирующей и объединяющей силы, необходимой для упорядоченного развития жизни. Храмы воздвигаются, чтобы можно было чтить богов надлежащим образом, чтобы ни в коем случае не обидеть их, – а то ведь боги могут лишить землю плодородия. Статуи ваяются для того, чтобы стоять в храмах и обеспечивать божественную защиту человеку, которого изображают, – иными словами, чтобы представлять этого человека в божественном присутствии. Рельефные сцены высекаются, чтобы сохранить навсегда память об изображенных событиях. Одна из черт, наиболее наглядно отличающих этот тип искусства от нашего, заключается в том, что различные памятники – статуи и рельефы – устанавливались в таких местах, где их невозможно было увидеть; к примеру, иногда их зарывали в основании храма. Тех, кто помещал их туда, вполне устраивало, что их увидят боги; то, что их не коснутся взгляды смертных, не имело значения.
Темы и типичные формы такого искусства вполне понятны: это храмы, вотивные статуи и памятные рельефы. Это публичное искусство, занятое восхвалением официальных верований и политической власти; частная жизнь практически не представляет для него интереса. Стиль также официален, а потому обезличен и, если можно так выразиться, коллективен. В шумерском искусстве нет места для попыток выразить собственную индивидуальность, и художник не больше, чем писатель, стремится увековечить свое имя. В искусстве, как и в литературе, автор произведения скорее мастеровой или ремесленник, нежели художник в современном понимании этого слова.
С коллективной обезличенностью и анонимностью связана и другая черта шумерского искусства – статичность. Негативной стороне этого явления – отсутствию всяких тенденций к новизне и развитию – соответствует позитивная сторона – намеренное копирование древних образцов; считается, что они совершенны и превзойти их невозможно. Этим объясняется тот факт, что в крупных формах, как в литературе, трудно проследить процесс исторического развития. С другой стороны, в искусстве малых форм, к которому относятся, скажем, печати, имеется множество образцов, по которым можно все же проследить путь развития, хотя эволюция касается скорее тем и объектов изображения, нежели стиля.
В завершение вводных заметок о шумерском искусстве мы можем задаться вопросом: действительно ли невозможно различить в нем отдельных мастеров? Нам не хотелось бы заходить так далеко. Есть памятники, особенно это относится к статуям, в которых определенно заметна индивидуальность и творческая сила мастера. Но нельзя не признать, что эта индивидуальность и творческая сила проникла в творения мастера вопреки его собственным усилиям – или, по крайней мере, без всякого осознанного намерения с его стороны.
Говоря об истории шумеров, мы видели, что главной и основной их деятельностью было возведение великолепных храмов – центров жизни города. Материал, из которого строились храмы, определялся природой местности и, в свою очередь, определял архитектурный стиль. Материалом для шумерских храмов служили высушенные на солнце глиняные кирпичи. Стены, которые складывались из этих кирпичей, вполне естественно получались толстыми и массивными. Колонн не было – или, по крайней мере, они ничего не поддерживали; для этой цели использовался деревянный брус. Монотонность стен нарушалась только чередующимися выступами и углублениями, создававшими на стенах игру света и тени; но главное – это великолепные входные ворота.
Главная черта шумерского храма, отличающая его от дворца или дома, – алтарь и стол для жертвоприношений. В доисторический период храм состоял из единственного помещения, алтарь устанавливался у короткой стены, а стол – перед ним (рис. 1). Позже можно отметить два различных варианта: на юге алтарь и стол воздвигались во внутреннем дворике, вдоль длинных (реже вдоль коротких) стен которого устраивались параллельные ряды помещений. На севере алтарь и стол, как и прежде, устанавливались в основном помещении храма, которое стало более обширным и дополнялось теперь вспомогательными помещениями.
Рис. 1. План шумерского храма
Следующий шаг в эволюции шумерского храма произошел, когда внутренний двор перестал использоваться как место поклонения богам. Теперь его устраивали сбоку, обычно вдоль длинной стены храма, и, в свою очередь, окружали небольшими помещениями, которые использовались как комнаты для жрецов и чиновников. Так постепенно возник теменос – обнесенный стенами священный квартал, комплекс храмовых зданий в стороне от города. Прекрасным примером такого квартала может служить овальный храм, обнаруженный при раскопках в Хафадже сотрудниками Чикагского института востоковедения (фото 1). На реконструкции видны двойная наружная стена, серия зданий для храмовых служителей, широкий внутренний двор, терраса у подножия святилища, к которой вела лестница, и, наконец, само святилище – стены с регулярными выступами и вход с одной из длинных сторон.
Терраса, на которой выстроен шумерский храм, служит начальным пунктом (логически или исторически, мы не знаем) для развития памятников типичного для Месопотамии типа: зиккурат, или храмовая башня, сооружался путем наложения друг на друга нескольких террас уменьшающегося размера. Один из самых знаменитых и хорошо сохранившихся зиккуратов находится в Уре (фото 2). Череда лестниц ведет все вверх и вверх, с уровня на уровень, пока не выводит на вершину сооружения. Цель строительства зиккуратов до сих пор неизвестна. Что это – древняя гробница, гробница богов или обожествленных царей, подобно египетским пирамидам (внешне зиккурат очень напоминает ступенчатую пирамиду Джосера в Саккаре)? У нас нет никаких доказательств этого. Или, может быть, это воспоминание о горах изначальной родины шумеров, на вершинах которых они в прежние времена проводили свои ритуалы? Или, проще, это внешнее выражение стремления человека приблизиться к божественному? Может быть, зиккурат позволяет человеку максимально подняться к богам и предложить им, в свою очередь, жилище и удобный путь вниз, на землю?
Гражданская архитектура шумеров аналогична (за исключением святилища, конечно) их храмовой архитектуре: в доме имеется внутренний дворик, вокруг которого расположены небольшие комнатки. Все они открываются во дворик, а сообщение с внешним миром ведется только через входные ворота. Если речь идет о дворце, то план может быть расширен; внутренних двориков может быть несколько, и каждый в один ряд окружают комнаты. Дома в основном одноэтажные; их окна открываются на плоские крыши, где обитатели дома гуляют по вечерам, освежаясь после дневной жары.
В отличие от Египта, о котором мы будем говорить позже, гробнице в Месопотамии придается не слишком большое значение. Это вполне согласуется с другим характером жителей Месопотамии и их иными представлениями о характере жизни после смерти. Египтяне безоговорочно и полностью верили в будущую жизнь, очень похожую на жизнь в этом мире. В Месопотамии представления о загробной жизни были неопределенными и не слишком проработанными; после смерти каждого ждало тоскливое царство теней. Даже самые знаменитые шумерские гробницы – царские гробницы в Уре – интересны не столько своей архитектурой (они состоят из нескольких вырытых в земле камер), сколько богатым урожаем археологических находок. В частности, там были обнаружены указания (их мы уже упоминали) на то, что жертва тех, кто сопровождал царя в загробный мир, была добровольной.
Искусство скульптуры получило среди шумеров лишь ограниченное распространение, и тому были определенные причины. С одной стороны, существовала объективная причина – недостаток камня. С другой стороны, шумерский взгляд на искусство и на цель художника порождал еще одну причину, субъективную: статуя рассматривалась как представитель изображенного человека, а потому – за исключением редких случаев, когда речь шла об особенно важных людях, – не должна была быть большой. Этим объясняется огромное количество небольших статуэток и тщательность, с которой художник изображал черты лица, – ведь по статуэтке предполагалось узнавать человека. Остальное тело изображалось кое-как и часто в меньшем масштабе, чем голова; шумеров совершенно не интересовала обнаженная натура, и тело всегда скрыто под стандартными одеяниями.
Проще всего объяснить, на что похожи шумерские статуи, при помощи нескольких примеров. Мы начнем с одной из самых старых и грубо изготовленных: со статуэтки из Тель-Асмара (фото 3). Человек стоит выпрямившись, в напряженной и торжественной позе. Лицо непропорционально велико по отношению к телу и поражает огромными глазами; глазные яблоки сделаны из раковин, а зрачки – из лазурита. Волосы разделены посередине и спадают вниз по обе стороны лица, сливаясь с густой бородой. Параллельные линии локонов и стремление художника к гармонии и симметрии говорят о стилизации. Тело вырезано очень строго, руки сложены на груди, ладони – в типичном молитвенном положении. От пояса вниз тело представляет собой всего лишь усеченный конус с вырезанной понизу бахромой, символизирующей одеяние.
В шумерском искусстве, очевидно, главенствует геометрический канон. Сравнивая его с искусством Греции и Египта, Франкфорт очень хорошо сказал об этом:
«В догреческие времена шел поиск вовсе не органической, а абстрактной, геометрической гармонии. Основные массы строились в приближении к некоторой геометрической форме – кубу, или цилиндру, или конусу; детали при этом стилизовались в соответствии с идеальной схемой. Чистый трехмерный характер этих геометрических тел находил отражение и в фигурах, созданных по этим правилам. Именно преобладание цилиндра и конуса придает гармонию и вещественность месопотамским фигуркам: обратите внимание на то, как руки, сходящиеся впереди, и кайма одежды внизу подчеркивают окружность – а значит, не только ширину, но и глубину. Эта геометрическая аппроксимация прочно утверждает фигуры в пространстве.
И все же искусство этих двух миров разделяют глубокие различия; в первую очередь это относится к сфере деятельности, к порождающим его событиям и к целям, которые это искусство преследует. Шумерское искусство – и мы увидим, что то же можно сказать о значительной части окружавшего шумеров мира, – возникло не как свободное и субъективное выражение эстетического духа; его истоки и цели не состояли в преследовании красоты, как таковой. Напротив, это выражение религиозного – а значит, вполне практического духа. Это неотъемлемая часть религиозной – а следовательно, политической и социальной жизни, ибо религия на Востоке пронизывает все сферы человеческой жизни. Искусство здесь играет активную роль – роль стимулирующей и объединяющей силы, необходимой для упорядоченного развития жизни. Храмы воздвигаются, чтобы можно было чтить богов надлежащим образом, чтобы ни в коем случае не обидеть их, – а то ведь боги могут лишить землю плодородия. Статуи ваяются для того, чтобы стоять в храмах и обеспечивать божественную защиту человеку, которого изображают, – иными словами, чтобы представлять этого человека в божественном присутствии. Рельефные сцены высекаются, чтобы сохранить навсегда память об изображенных событиях. Одна из черт, наиболее наглядно отличающих этот тип искусства от нашего, заключается в том, что различные памятники – статуи и рельефы – устанавливались в таких местах, где их невозможно было увидеть; к примеру, иногда их зарывали в основании храма. Тех, кто помещал их туда, вполне устраивало, что их увидят боги; то, что их не коснутся взгляды смертных, не имело значения.
Темы и типичные формы такого искусства вполне понятны: это храмы, вотивные статуи и памятные рельефы. Это публичное искусство, занятое восхвалением официальных верований и политической власти; частная жизнь практически не представляет для него интереса. Стиль также официален, а потому обезличен и, если можно так выразиться, коллективен. В шумерском искусстве нет места для попыток выразить собственную индивидуальность, и художник не больше, чем писатель, стремится увековечить свое имя. В искусстве, как и в литературе, автор произведения скорее мастеровой или ремесленник, нежели художник в современном понимании этого слова.
С коллективной обезличенностью и анонимностью связана и другая черта шумерского искусства – статичность. Негативной стороне этого явления – отсутствию всяких тенденций к новизне и развитию – соответствует позитивная сторона – намеренное копирование древних образцов; считается, что они совершенны и превзойти их невозможно. Этим объясняется тот факт, что в крупных формах, как в литературе, трудно проследить процесс исторического развития. С другой стороны, в искусстве малых форм, к которому относятся, скажем, печати, имеется множество образцов, по которым можно все же проследить путь развития, хотя эволюция касается скорее тем и объектов изображения, нежели стиля.
В завершение вводных заметок о шумерском искусстве мы можем задаться вопросом: действительно ли невозможно различить в нем отдельных мастеров? Нам не хотелось бы заходить так далеко. Есть памятники, особенно это относится к статуям, в которых определенно заметна индивидуальность и творческая сила мастера. Но нельзя не признать, что эта индивидуальность и творческая сила проникла в творения мастера вопреки его собственным усилиям – или, по крайней мере, без всякого осознанного намерения с его стороны.
Говоря об истории шумеров, мы видели, что главной и основной их деятельностью было возведение великолепных храмов – центров жизни города. Материал, из которого строились храмы, определялся природой местности и, в свою очередь, определял архитектурный стиль. Материалом для шумерских храмов служили высушенные на солнце глиняные кирпичи. Стены, которые складывались из этих кирпичей, вполне естественно получались толстыми и массивными. Колонн не было – или, по крайней мере, они ничего не поддерживали; для этой цели использовался деревянный брус. Монотонность стен нарушалась только чередующимися выступами и углублениями, создававшими на стенах игру света и тени; но главное – это великолепные входные ворота.
Главная черта шумерского храма, отличающая его от дворца или дома, – алтарь и стол для жертвоприношений. В доисторический период храм состоял из единственного помещения, алтарь устанавливался у короткой стены, а стол – перед ним (рис. 1). Позже можно отметить два различных варианта: на юге алтарь и стол воздвигались во внутреннем дворике, вдоль длинных (реже вдоль коротких) стен которого устраивались параллельные ряды помещений. На севере алтарь и стол, как и прежде, устанавливались в основном помещении храма, которое стало более обширным и дополнялось теперь вспомогательными помещениями.
Рис. 1. План шумерского храма
Следующий шаг в эволюции шумерского храма произошел, когда внутренний двор перестал использоваться как место поклонения богам. Теперь его устраивали сбоку, обычно вдоль длинной стены храма, и, в свою очередь, окружали небольшими помещениями, которые использовались как комнаты для жрецов и чиновников. Так постепенно возник теменос – обнесенный стенами священный квартал, комплекс храмовых зданий в стороне от города. Прекрасным примером такого квартала может служить овальный храм, обнаруженный при раскопках в Хафадже сотрудниками Чикагского института востоковедения (фото 1). На реконструкции видны двойная наружная стена, серия зданий для храмовых служителей, широкий внутренний двор, терраса у подножия святилища, к которой вела лестница, и, наконец, само святилище – стены с регулярными выступами и вход с одной из длинных сторон.
Терраса, на которой выстроен шумерский храм, служит начальным пунктом (логически или исторически, мы не знаем) для развития памятников типичного для Месопотамии типа: зиккурат, или храмовая башня, сооружался путем наложения друг на друга нескольких террас уменьшающегося размера. Один из самых знаменитых и хорошо сохранившихся зиккуратов находится в Уре (фото 2). Череда лестниц ведет все вверх и вверх, с уровня на уровень, пока не выводит на вершину сооружения. Цель строительства зиккуратов до сих пор неизвестна. Что это – древняя гробница, гробница богов или обожествленных царей, подобно египетским пирамидам (внешне зиккурат очень напоминает ступенчатую пирамиду Джосера в Саккаре)? У нас нет никаких доказательств этого. Или, может быть, это воспоминание о горах изначальной родины шумеров, на вершинах которых они в прежние времена проводили свои ритуалы? Или, проще, это внешнее выражение стремления человека приблизиться к божественному? Может быть, зиккурат позволяет человеку максимально подняться к богам и предложить им, в свою очередь, жилище и удобный путь вниз, на землю?
Гражданская архитектура шумеров аналогична (за исключением святилища, конечно) их храмовой архитектуре: в доме имеется внутренний дворик, вокруг которого расположены небольшие комнатки. Все они открываются во дворик, а сообщение с внешним миром ведется только через входные ворота. Если речь идет о дворце, то план может быть расширен; внутренних двориков может быть несколько, и каждый в один ряд окружают комнаты. Дома в основном одноэтажные; их окна открываются на плоские крыши, где обитатели дома гуляют по вечерам, освежаясь после дневной жары.
В отличие от Египта, о котором мы будем говорить позже, гробнице в Месопотамии придается не слишком большое значение. Это вполне согласуется с другим характером жителей Месопотамии и их иными представлениями о характере жизни после смерти. Египтяне безоговорочно и полностью верили в будущую жизнь, очень похожую на жизнь в этом мире. В Месопотамии представления о загробной жизни были неопределенными и не слишком проработанными; после смерти каждого ждало тоскливое царство теней. Даже самые знаменитые шумерские гробницы – царские гробницы в Уре – интересны не столько своей архитектурой (они состоят из нескольких вырытых в земле камер), сколько богатым урожаем археологических находок. В частности, там были обнаружены указания (их мы уже упоминали) на то, что жертва тех, кто сопровождал царя в загробный мир, была добровольной.
Искусство скульптуры получило среди шумеров лишь ограниченное распространение, и тому были определенные причины. С одной стороны, существовала объективная причина – недостаток камня. С другой стороны, шумерский взгляд на искусство и на цель художника порождал еще одну причину, субъективную: статуя рассматривалась как представитель изображенного человека, а потому – за исключением редких случаев, когда речь шла об особенно важных людях, – не должна была быть большой. Этим объясняется огромное количество небольших статуэток и тщательность, с которой художник изображал черты лица, – ведь по статуэтке предполагалось узнавать человека. Остальное тело изображалось кое-как и часто в меньшем масштабе, чем голова; шумеров совершенно не интересовала обнаженная натура, и тело всегда скрыто под стандартными одеяниями.
Проще всего объяснить, на что похожи шумерские статуи, при помощи нескольких примеров. Мы начнем с одной из самых старых и грубо изготовленных: со статуэтки из Тель-Асмара (фото 3). Человек стоит выпрямившись, в напряженной и торжественной позе. Лицо непропорционально велико по отношению к телу и поражает огромными глазами; глазные яблоки сделаны из раковин, а зрачки – из лазурита. Волосы разделены посередине и спадают вниз по обе стороны лица, сливаясь с густой бородой. Параллельные линии локонов и стремление художника к гармонии и симметрии говорят о стилизации. Тело вырезано очень строго, руки сложены на груди, ладони – в типичном молитвенном положении. От пояса вниз тело представляет собой всего лишь усеченный конус с вырезанной понизу бахромой, символизирующей одеяние.
В шумерском искусстве, очевидно, главенствует геометрический канон. Сравнивая его с искусством Греции и Египта, Франкфорт очень хорошо сказал об этом:
«В догреческие времена шел поиск вовсе не органической, а абстрактной, геометрической гармонии. Основные массы строились в приближении к некоторой геометрической форме – кубу, или цилиндру, или конусу; детали при этом стилизовались в соответствии с идеальной схемой. Чистый трехмерный характер этих геометрических тел находил отражение и в фигурах, созданных по этим правилам. Именно преобладание цилиндра и конуса придает гармонию и вещественность месопотамским фигуркам: обратите внимание на то, как руки, сходящиеся впереди, и кайма одежды внизу подчеркивают окружность – а значит, не только ширину, но и глубину. Эта геометрическая аппроксимация прочно утверждает фигуры в пространстве.