— Извини меня, но это невозможно, чтобы какой-либо человек-ремесленник на этой планете сконструировал такого робота, какой напал на меня. И не важно, какие бы детали ни были использованы. Можешь ли ты хотя бы представить, какие задачи программирования придется решать при проектировании машины, способной бегать, сражаться, карабкаться по скалам как человек? Даже лучше человека. Да ни один человек не поднялся бы на скалу в том месте, где это сделала машина, всего за несколько минут, заколачивая по пути колья в скалу. А трудности создания соответствующей механической части? Нет. На Земле, на Венере, еще на нескольких планетах имеются люди и вспомогательные средства для проектирования таких роботов. Здесь такое сотворить мог только вполне работоспособный мозг берсеркера.
Некоторое время оба молчали, раздумывали, присматривались друг к другу. Суоми переменил положение тела и привалился спиной к стволу дерева. Раненая нога пульсировала. Наконец, житель Охотничьей планеты промолвил: — Допустим, берсеркер существует здесь, как ты утверждаешь, а жрецы горы Богов им пользуются. Ну и что?
— Ты ничего не понимаешь! — Суоми едва не схватил его за оборванную рубаху, чтобы встряхнуть. — Скажи лучше, это он ими пользуется. Ну, как мне тебе объяснить, что такое берсеркер? — Он вздохнул и в изнеможении откинулся назад, чувствуя отчаяние и крайнее истощение. В самом деле, как передать тому, кто даже ни разу не видел изображения на пленке или в голограмме, понятие о веках массового разрушения, приносимого берсеркерами при их появлении в Галактике, задокументированные свидетельства ужасов, пережитых конкретными людьми? Целые планеты были стерилизованы, целые солнечные системы опустошались неживым врагом. Тысячи и десятки тысяч людей погибали во врем экспериментов, которые берсеркеры проводили с одной целью — определить, почему эти странные двуногие выходцы с Земли, эти комки протоплазмы так сопротивляются и противодействуют Основной аксиоме, заложенной в программы берсеркеров: жизнь — это болезнь материи, подлежащая ликвидации повсеместно. Все это происходило здесь, да и сейчас еще продолжается где-нибудь в тысяче световых лет и более отсюда, на внешних рубежах небольшого участка Галактики, контролируемого человеком.
Суоми спокойно произнес: — Если наш корабль захватил действительно берсеркер, то это сделано с одной лишь целью — каким-то образом уничтожить на этой планете всяческую жизнь.
— Но ты сказал, что на корабле нет оружия массового поражения.
— Я имел в виду, что их нет в обычном смысле слова “оружие”. Но зато там есть двигатель, доставивший нас всех сюда в межзвездном пространстве. — Суоми задумался. — Если корабль спрятать, скажем, под этой горой и внезапно запустить двигатель на полную мощность, то гора эта может взлететь на воздух и все на ней погибнут. Но для берсеркера этого недостаточно, если он сможет найти способ наделать больших бед.
Готов поспорить, что если хорошенько поработать над двигателем, то из него удастся соорудить такое оружие, которое сможет стерилизовать целую планету. Может быть, загрязняя атмосферу радиоактивностью. Не обязательно, чтобы это оружие было немедленного действия. Здесь, возможно, не будет другого межзвездного корабля еще целых пятнадцать обычных лет. Никто здесь не сможет обратиться за помощью извне, даже если станет понятно, что происходит!
Человек в сером, наконец, заволновался. Он осторожно встал и огляделся, затем снова присел. Пальцами он сжимал рукоятку кувалды, как бы в нетерпении, порываясь вытащить ее из пояса и броситься в бой.
— О, боги! — бормотал он. — Это должно подействовать, правда это или неправда, неважно!
— Подействовать? Что должно подействовать?
— Подействовать против жрецов горы Богов должен слух о том, что они собираются использовать двигатель захваченного корабля, после чего наш воздух станет отравленным. О том, что настоящий правитель горы Богов — берсеркер, который намеревается уничтожить весь мир. Если удастся убедить людей в этом, они будут на нашей стороне!
— Да, я верю, что все это так. Но разнести эти слухи по всей планете можно лишь за долгое время.
Человек с кувалдой взглянул наверх к вершине горы, скрытой за деревьями. — Я не думаю, что надо будет добираться до дальних мест. Пока. Как все это изложить убедительно? Давай подумаем. Пятьсот обычных лет назад здесь был флот берсеркеров. Их прогнал полубог Карлсен. Жрецы почему-то всех сейчас спрашивают, упоминали ли имя Карлсена инопланетники или нет. Вроде бы все сходится. Теперь...
И вот здесь Суоми, к великому изумлению обитателя Охотничьей планеты, наконец-то, по-настоящему схватил его за рубаху. — Они об этом расспрашивали? — рявкнул Суоми. — Значит, все сходится! — После этого они еще полчаса обсуждали свои дальнейшие планы.
X
XI
Некоторое время оба молчали, раздумывали, присматривались друг к другу. Суоми переменил положение тела и привалился спиной к стволу дерева. Раненая нога пульсировала. Наконец, житель Охотничьей планеты промолвил: — Допустим, берсеркер существует здесь, как ты утверждаешь, а жрецы горы Богов им пользуются. Ну и что?
— Ты ничего не понимаешь! — Суоми едва не схватил его за оборванную рубаху, чтобы встряхнуть. — Скажи лучше, это он ими пользуется. Ну, как мне тебе объяснить, что такое берсеркер? — Он вздохнул и в изнеможении откинулся назад, чувствуя отчаяние и крайнее истощение. В самом деле, как передать тому, кто даже ни разу не видел изображения на пленке или в голограмме, понятие о веках массового разрушения, приносимого берсеркерами при их появлении в Галактике, задокументированные свидетельства ужасов, пережитых конкретными людьми? Целые планеты были стерилизованы, целые солнечные системы опустошались неживым врагом. Тысячи и десятки тысяч людей погибали во врем экспериментов, которые берсеркеры проводили с одной целью — определить, почему эти странные двуногие выходцы с Земли, эти комки протоплазмы так сопротивляются и противодействуют Основной аксиоме, заложенной в программы берсеркеров: жизнь — это болезнь материи, подлежащая ликвидации повсеместно. Все это происходило здесь, да и сейчас еще продолжается где-нибудь в тысяче световых лет и более отсюда, на внешних рубежах небольшого участка Галактики, контролируемого человеком.
Суоми спокойно произнес: — Если наш корабль захватил действительно берсеркер, то это сделано с одной лишь целью — каким-то образом уничтожить на этой планете всяческую жизнь.
— Но ты сказал, что на корабле нет оружия массового поражения.
— Я имел в виду, что их нет в обычном смысле слова “оружие”. Но зато там есть двигатель, доставивший нас всех сюда в межзвездном пространстве. — Суоми задумался. — Если корабль спрятать, скажем, под этой горой и внезапно запустить двигатель на полную мощность, то гора эта может взлететь на воздух и все на ней погибнут. Но для берсеркера этого недостаточно, если он сможет найти способ наделать больших бед.
Готов поспорить, что если хорошенько поработать над двигателем, то из него удастся соорудить такое оружие, которое сможет стерилизовать целую планету. Может быть, загрязняя атмосферу радиоактивностью. Не обязательно, чтобы это оружие было немедленного действия. Здесь, возможно, не будет другого межзвездного корабля еще целых пятнадцать обычных лет. Никто здесь не сможет обратиться за помощью извне, даже если станет понятно, что происходит!
Человек в сером, наконец, заволновался. Он осторожно встал и огляделся, затем снова присел. Пальцами он сжимал рукоятку кувалды, как бы в нетерпении, порываясь вытащить ее из пояса и броситься в бой.
— О, боги! — бормотал он. — Это должно подействовать, правда это или неправда, неважно!
— Подействовать? Что должно подействовать?
— Подействовать против жрецов горы Богов должен слух о том, что они собираются использовать двигатель захваченного корабля, после чего наш воздух станет отравленным. О том, что настоящий правитель горы Богов — берсеркер, который намеревается уничтожить весь мир. Если удастся убедить людей в этом, они будут на нашей стороне!
— Да, я верю, что все это так. Но разнести эти слухи по всей планете можно лишь за долгое время.
Человек с кувалдой взглянул наверх к вершине горы, скрытой за деревьями. — Я не думаю, что надо будет добираться до дальних мест. Пока. Как все это изложить убедительно? Давай подумаем. Пятьсот обычных лет назад здесь был флот берсеркеров. Их прогнал полубог Карлсен. Жрецы почему-то всех сейчас спрашивают, упоминали ли имя Карлсена инопланетники или нет. Вроде бы все сходится. Теперь...
И вот здесь Суоми, к великому изумлению обитателя Охотничьей планеты, наконец-то, по-настоящему схватил его за рубаху. — Они об этом расспрашивали? — рявкнул Суоми. — Значит, все сходится! — После этого они еще полчаса обсуждали свои дальнейшие планы.
X
Четыре оставшихся участника турнира были разбужены рано. Спали они на мягком травянистом ковре в том месте, которое Томас Граббер назвал частным парком богов. На рассвете здесь разразился шум и гам маленьких крылатых тварей, каждая из которых защищала свой кусочек территории от посягательства других. Фарли из Эйкоска, разбуженный шумом этого миниатюрного турнира, некоторое время наблюдал за ним, а потом, внезапно вспомнив, где он находится, повернул лицо вверх, глядя сквозь лесопарк на вершину горы.
Там в свете раннего утра белые стены выглядели тусклыми и призрачными. Он знал, что позже, при полном освещении они засияют ослепительно белым светом. Всю свою жизнь он с жадным интересом слушал, когда это удавалось, рассказы путешественников, побывавших в этом городе. И то, что он сам теперь видит перед собой эти белые стены, наполняло его душу благоговейным трепетом.
Там живет Торун.
Там живет настоящий подлинный Торун.
С самого момента пробуждения Фарли в это утро в нем быстро нарастало чувство нереальности происходящего. Он не мог полностью поверить, что находится здесь на вершине горы, что так далеко продвинулся в турнире. (Как бы обрадовался, наконец, его отец, если бы его сыну удалось стать победителем большого турнира!). Чувство нереальности оставалось и во время утреннего ритуала богослужения, и во время их жалкого завтрака из холодных лепешек, оставшихся от вчерашнего. Немой раб, прислуживающий им, жестами отказал им в чем-то лучшем на завтрак, так как здесь не было сушняка для разведения костра и приготовления пищи.
Второй раб куда-то ушел, возможно, на поиски дров. Лерос пока еще не вернулся. Жрец Елгир, который для Фарли все еще был чужим, выглядел закоченевшим и неопрятным после ночи, проведенной на открытом воздухе. Он заговорил извиняющимся тоном о том, что заблаговременно не был приготовлен ринг для борьбы.
Елгир посоветовался с воинами и выбрал ровную площадку. Рабу приказали срывать растительное покрытие и утаптывать землю, как можно лучше. Эта работа заняла несколько часов и пока раб трудился, все остальные сидели и наблюдали.
Фарли не страдал от нетерпения. Но эта задержка стала еще одним отклонением от сценария и все это для него делалось еще более нереальным, чем прежде. Однако ринг был, наконец, подготовлен. Елгир прошептал свои молитвы и подошло время первой паре бойцов занять исходное положение перед схваткой.
— Фарли из Эйкоска — Джуд Исакссон!
Теперь оба они оказались внутри круга, из которого выйти сможет только один из них. Но когда Джуд двинулся к нему навстречу, медленнее, чем обычно, Фарли вдруг подумал, что сама смерть здесь должна быть необычной. Ведь это происходит почти что под окнами зала Торуна. Разве проигравший в этом поединке может умереть, как обычный человек, как забиваемое животное? Неужели он не сможет вместо этого просто взглянуть на свою зияющую рану и признать свое поражение, с приветствием и учтивым поклоном. И, словно покидая поле для безопасных тренировочных занятий, просто уйти прочь среди деревьев, где, возможно, его встретит вышедший к ему Мжолнир или Карлсен, или даже сам Торун?
В глазах Фарли сверкнуло солнце, отразившееся на клинке кривого меча. Джуд постепенно разогревался, начиная нападать с его обычной яростью.
Неожиданно Фарли почувствовал себя свободно и расслабленно. Он был проворнее и сильнее, чем когда-либо в своей жизни. Как будто он вдохнул в себя бессмертие богов только лишь потому, что дышал одним воздухом с ними.
Он с легкостью отразил сабельный удар, как бы не стараясь, но это была совсем не небрежность. И затем он пошел вперед, выбирая наилучший способ, чтобы убить. Фарли то заносил свой длинный меч слишком высоко, то опускал его слишком низко, то давал клинку отлететь совсем далеко в сторону. Со стороны это выглядело, будто его позиция слабела и он даже начинал почти наяву слышать гневный окрик своего отца. Но все же это была не небрежность ведения боя. Сегодня это было совсем другое. Какую бы тактику ни избрали для него капризы и его нервы — все служило только победе. Он был обречен на победу. Клинок его всегда возвращался в правильное положение как раз вовремя, чтобы отразить саблю. А во время атаки его длинный меч подбирался все ближе и ближе к источнику жизни Джуда.
Для Фарли конец казался предопределенным и только неожиданность, с которой он наступил, несколько его удивила. Он стоял почти разочарованный окончанием поединка, а умирающий Джуд на земле, казалось, хотел что-то сказать. Но его жизнь слишком быстро вытекла из него и слова не прозвучали.
Жрец Елгир прокашлялся:
— Омир Келсумба — Томас Граббер! — Сегодня для оглашения имен ему не нужен был список.
Стоя в стороне, Фарли вдруг поразился тем фактом, что в этом круге впервые не будет новых победителей, которые встали бы рядом с ним, изредка отпуская шуточки или комментируя ход поединков. Наблюдая в одиночестве, если не считать жреца, он увидел безоблачное счастье на лице Келсумбы. Очевидно, это был второй из воинов, чувствовавший сегодня благосклонность богов к себе. Совершенно иначе было на душе у Томаса Граббера. Даже до начала обмена ударами его выражение было, как у человека, уже знающего заранее, что он будет побежден.
Двое быстро сошлись в центре ринга. Топор сверкнул с беззаботной уверенностью в том, что Келсумба вскоре окажется равным среди богов.
Копье полетело навстречу стремительно, как бы от отчаяния и безнадежности, однако точно и уверенно, словно его направила рука бога. Невероятно, но этим борьба и закончилась.
Или еще не закончилась? Келсумба продолжал драться, хотя был пробит насквозь тяжелым копьем. Топор его продолжал подниматься и падать, хотя и гораздо медленнее. Томас был пока без повреждений. Однако вместо того, чтобы пятиться назад и ждать, пока не умрет его соперник, он по какой-то причине предпочел броситься вперед и вступить в ближний бой. Когда два человека сцепились в борьбе, то из них двоих улыбался по-прежнему Омир, а на лице у Томаса было написано отчаяние. Но очень быстро стало ясно, что сильнее был вовсе не Омир, по крайней мере, после того, как он был пронзен копьем. Однако только после того, как Томас вырвал у противника топор и нанес им решающий удар, выражение отчаяния исчезло с его лица.
Затих звон оружия, от которого давно уже умолкли ссорившиеся крылатые существа. В лесу наконец-то стало спокойно и тихо.
Когда Шенберг был около полудня вновь приведен к Андреасу, тот сидел в той же позе, что и в прошлый раз. Верховный жрец начал говорить, как только они остались наедине: — Ввиду того, что мысли о пытках не вызвали у тебя надлежащего и немедленного ужаса и я подозреваю, что применение их могло бы спровоцировать тебя на какие-то необдуманные попытки дезинформировать нас по вопросам, касающимся корабля, я решил, что следует принять крайние меры для твоего устрашения. Ты сам этого добивался. — Андреас вновь улыбался, очевидно, довольный своим острословием.
Шенберг уселся, нисколько не впечатлившись услышанным. Он произнес: — Ну и как это ты собираешься меня устрашать?
— Просто скажу кое-что.
— Андреас, этак я начну терять к тебе всяческое уважение. Если уж угрозы, высказанные тобой прежде, не достигли желаемого эффекта, то не поможет и какой-то шепот о неких великих и безымянных ужасах. Этими штучками ты меня не запугаешь. Точнее, ты вообще не сможешь меня запугать, по крайней мере, таким способом, каким хочешь этого добиться.
— Ну, а мне думается, я смогу. Мне думается, что я знаю, чего по-настоящему может бояться такой человек, как ты.
— И что же это?
— Пожалуй, я добьюсь своей цели, произнеся перед тобой всего одно только слово. — Андреас игриво хлопнул ладонями.
Шенберг ждал.
— Это слово — его имя.
— Торун. Я это знаю.
— Вовсе нет. Торун — это игрушка. А мой бог — настоящий.
— Ну, хорошо. Говори свое страшное слово! -
Шенберг поднял брови с почти веселым вопрошающим видом.
Андреас прошептал три слога.
Шенберг не сразу ухватил смысл сказанного. Сперва он был просто в недоумении. — Берсеркер, — повторил он, откинувшись в кресле с недоумевающим лицом.
Андреас ждал, спокойно и уверенно, ибо его бог пока что никогда не подводил.
Шенберг произнес:
— Ты хочешь сказать... а-а я начинаю понимать. Значит, он действительно был здесь целых пятьсот лет и вы ему служите?
— Вскоре я собираюсь преподнести богу Смерти специальную жертву, состоящую из людей, нам более не нужных. Могу показать это и тебе, тебя это должно убедить.
— Да, я верю, что ты можешь мне показать это. Я тебе верю. Хорошо. Это, конечно, расставляет все по-другому, но отнюдь не так, как тебе хочется. Уж если я не захотел помогать в местной войне, то никак не намерен содействовать массовому уничтожению.
— Шенберг, когда мы покончим с этой планетой — а мы это сделаем — когда она уже будет умирать, мой бог обещает, что двигатель корабля можно будет легко восстановить для того, чтобы вывести его снова в космос и, после нескольких лет странствий, достичь другой звезды, планеты, у которой загрязнены мерзкими нечистотами жизни. Я и немногие другие члены Внутреннего круга отправимся в это путешествие, продолжая нести ношу отвратительной жизни в наших собственных телах, чтобы мы смогли избавить от нее множество обитателей иных миров. На твоем корабле имеются аварийные системы восстановления, которые обеспечат нас в достаточной степени питанием и прочим на многие годы.
Этот полет, как я уже сказал, продлится много лет. Если ты не согласишься сотрудничать со мной с этого же момента, ты полетишь с нами как пленник. Ты не умрешь. Есть способы предотвратить и самоубийство, как уверяет мой хозяин, разные там методы обработки твоего мозга. Он займется этим, когда у него будет на это время.
Ты будешь нам полезен в этом предприятии, ибо нам потребуется слуга. Тебя не будут мучить — то есть, не слишком сильно за один раз. Я позабочусь, чтобы твои страдания не были слишком острыми, что позволило бы тебе отличать один день твоего существования от другого. Я сам могу умереть до того, как закончится наше путешествие. Но некоторые мои помощники молоды и они будут исправно исполнять мои приказы. Я понимаю, что вы — земляне, живете долго. Я думаю, что ты — как это называли древние земляне? — лишишься рассудка. Никто и никогда не оценит твоих подвигов. Некому будет оценивать. Но я предполагаю, что ты смог бы продолжать свое существование до возраста в пятьсот лет.
Шенберг не шевелился. Но теперь на его правой щеке дернулась мышца. Голова слегка наклонилась, плечи обвисли.
Андреас изрек: — Я бы сам предпочел увидеть, как ты воспримешь услышанное энергично. Или с благородным видом. Если ты будешь сотрудничать в моих планах, для тебя можно устроить другое будущее. Тебе нужно лишь помогать нам делать то, что мы будем делать и без тебя.
Если поможешь нам, я дам тебе, — Андреас поднял руку с едва разделенными большим и указательным пальцами, — один только мизерный шанс, в самом конце. Ты не победишь, но сможешь сделаешь попытку и умрешь достойно!
— Какой еще шанс? — Голос Шенберга звучал теперь тихо и безнадежно. Он часто моргал глазами.
— Дам тебе меч, позволю тебе сделать попытку пройти с ним через одного из моих бойцов, дойти до берсеркера и порубить его на куски. Его кабели весьма уязвимы для такого нападения.
— Ты этого никогда не допустишь! Это же твой бог! Андреас молча ждал.
— Как я могу убедиться, что ты действительно это допустишь? — Слова вылетали, как будто бессознательно.
— Ты теперь знаешь, что я сделаю в случае твоего отказа сотрудничать с нами.
Молчание в небольшой комнате повисло надолго.
Всего три человека, не считая раба или двух, остались на ногах под приятной тенью деревьев парка богов, где кроме них никого не было. Фарли и Томас стояли друг против друга, глаза их встретились, как будто у двух незнакомцев, случайно столкнувшихся в необитаемой местности, где каждый из них не рассчитывал никого встретить. В стороне жрец давал приказания рабам. Затем комья земли полетели с лопаты, начавшей копать новую могилу.
Фарли опустил глаза на то, что лежало на земле. Джуд не улыбнулся, глядя на свою рану, и не отправился на блаженную прогулку среди деревьев. Келсумба тоже не смеялся на пути к бесконечному пиршеству среди богов. Фарли не хотелось оставаться на этом месте и смотреть, как их сваливают в неглубокую яму. Чувствуя, как медленно пропадает ощущение своей неуязвимости, он повернулся и в который раз начал подниматься вверх по дороге.
Томас Граббер, все еще вытирая свое копье, молча пошел сзади в дружелюбном настроении. Они шли впереди жреца. В этом месте тротуар дороги был очень гладким и хорошо ухоженным. Он был аккуратно огражден камнями, уложенными таким образом, что это напомнило Фарли некоторые парадные дорожки в большом поместье его отца.
Затем с удивительной обыденностью, как показалось Фарли, они миновали последние деревья леса и огибали последний поворот дороги. Открылась аллея, и по обеим сторонам вдалеке показались сады и парки. Впереди дорога пролегала через тридцать-сорок метров хорошо ухоженной лужайки и затем упиралась в город-крепость богов. Дверь, к которой вела эта дорога, была сделана из массивных бревен, скрепленных кованым металлом. Сейчас она была плотно закрыта. Высокая стена города под лучами солнца выглядела ослепительно белой. Теперь Фарли находился достаточно близко, чтобы увидеть, из каких огромных и тяжелых камней она сложена. Он удивился, как же надо было их протравливать или раскрашивать, чтобы добиться такого эффекта, что они выглядели выточенными из кости.
Внутри у него ничего не шевельнулось, когда перед собой он увидел главную цель их борьбы — дворец, где жил Торун. Чувство бессмертия быстро улетучивалось из него.
— Томас, — произнес он, призывая остановиться. — Все это как-то слишком заурядно.
— Что ты имеешь в виду? — дружелюбно переспросил Томас, останавливаясь рядом.
Фарли молчал. Ну как объяснить свое разочарование? Он и сам плохо понимал, что с ним происходило. И он сказал первое, что пришло на ум: — Нас было шестьдесят четыре, а теперь мы остались с тобой вдвоем.
— А как иначе могло быть? — резонно спросил Томас.
Через скалы у ворот, ведущих к Торуну, пробились и проросли несколько сорных растений. У обочины дороги лежали лепешки высохшего помета каких-то вьючных животных. Фарли откинул голову назад и закрыл глаза. Он застонал.
— Что с тобой, приятель?
— Томас, Томас. Ну а ты что видишь здесь, что ты чувствуешь? У меня вот появились неожиданные сомнения. — Он взглянул на своего спутника, как бы взывая о помощи.
Томас покачал головой. — О, мой друг, нет никаких сомнений в нашем будущем. Нам с тобой суждено драться, а потом один из нас пройдет живым через эти ворота.
Ворота были перед ними — грубо сработанные обыкновенные ворота, укрепленные полосами кованого металла, изношенные слегка в нижней части от трения ног проходящих сквозь них мужчин и женщин, рабов и животных. За такими воротами просто не могло быть ничего, существенно отличавшегося от того мира, в котором находился сейчас Фарли и в котором прошла вся его жизнь. Если же он дойдет до ворот храма, будет ли хоть что-то особенное там внутри?
Жрец Елгир, которого они оставили позади, теперь подошел к ним и, бросив на Фарли взгляд с неловкой улыбкой, прошел дальше. Несомненно, какой-то невидимый наблюдатель за стенами заметил приближение жреца, так как в этот момент ворота слегка приоткрылись изнутри. Другой жрец высунул голову и смерил Фарли и Томаса безразличным взглядом. — Из них кто-нибудь ранен? — спросил он у Елгира.
— У одного повреждена ладонь, нельзя пользоваться кинжалом. Но вроде бы его мало это беспокоит. У второго рассечена рука. Ничего серьезного — мышца не затронута. — Два жреца принялись переговариваться тихими голосами и Фарли не смог расслышать, о чем. Между тем другие головы, явно аристократические, начали появляться над стеной. Было очевидно, что их владельцы стояли на каком-то высоком пьедестале с внутренней стороны стены. Двух финалистов турнира Торуна рассматривали, как рассматривают рабов на аукционе. Томас Граббер закончил вытирать свое копье и теперь стоял, опираясь на него, переступая с одной ноги на другую и вздыхая.
— Прикажи подождать двоим участникам, — небрежно бросил кто-то за стеной. — Верховный жрец передал, что он собирается присутствовать на финальном поединке. Сейчас он занят каким-то специальным жертвоприношением богам.
Там в свете раннего утра белые стены выглядели тусклыми и призрачными. Он знал, что позже, при полном освещении они засияют ослепительно белым светом. Всю свою жизнь он с жадным интересом слушал, когда это удавалось, рассказы путешественников, побывавших в этом городе. И то, что он сам теперь видит перед собой эти белые стены, наполняло его душу благоговейным трепетом.
Там живет Торун.
Там живет настоящий подлинный Торун.
С самого момента пробуждения Фарли в это утро в нем быстро нарастало чувство нереальности происходящего. Он не мог полностью поверить, что находится здесь на вершине горы, что так далеко продвинулся в турнире. (Как бы обрадовался, наконец, его отец, если бы его сыну удалось стать победителем большого турнира!). Чувство нереальности оставалось и во время утреннего ритуала богослужения, и во время их жалкого завтрака из холодных лепешек, оставшихся от вчерашнего. Немой раб, прислуживающий им, жестами отказал им в чем-то лучшем на завтрак, так как здесь не было сушняка для разведения костра и приготовления пищи.
Второй раб куда-то ушел, возможно, на поиски дров. Лерос пока еще не вернулся. Жрец Елгир, который для Фарли все еще был чужим, выглядел закоченевшим и неопрятным после ночи, проведенной на открытом воздухе. Он заговорил извиняющимся тоном о том, что заблаговременно не был приготовлен ринг для борьбы.
Елгир посоветовался с воинами и выбрал ровную площадку. Рабу приказали срывать растительное покрытие и утаптывать землю, как можно лучше. Эта работа заняла несколько часов и пока раб трудился, все остальные сидели и наблюдали.
Фарли не страдал от нетерпения. Но эта задержка стала еще одним отклонением от сценария и все это для него делалось еще более нереальным, чем прежде. Однако ринг был, наконец, подготовлен. Елгир прошептал свои молитвы и подошло время первой паре бойцов занять исходное положение перед схваткой.
— Фарли из Эйкоска — Джуд Исакссон!
Теперь оба они оказались внутри круга, из которого выйти сможет только один из них. Но когда Джуд двинулся к нему навстречу, медленнее, чем обычно, Фарли вдруг подумал, что сама смерть здесь должна быть необычной. Ведь это происходит почти что под окнами зала Торуна. Разве проигравший в этом поединке может умереть, как обычный человек, как забиваемое животное? Неужели он не сможет вместо этого просто взглянуть на свою зияющую рану и признать свое поражение, с приветствием и учтивым поклоном. И, словно покидая поле для безопасных тренировочных занятий, просто уйти прочь среди деревьев, где, возможно, его встретит вышедший к ему Мжолнир или Карлсен, или даже сам Торун?
В глазах Фарли сверкнуло солнце, отразившееся на клинке кривого меча. Джуд постепенно разогревался, начиная нападать с его обычной яростью.
Неожиданно Фарли почувствовал себя свободно и расслабленно. Он был проворнее и сильнее, чем когда-либо в своей жизни. Как будто он вдохнул в себя бессмертие богов только лишь потому, что дышал одним воздухом с ними.
Он с легкостью отразил сабельный удар, как бы не стараясь, но это была совсем не небрежность. И затем он пошел вперед, выбирая наилучший способ, чтобы убить. Фарли то заносил свой длинный меч слишком высоко, то опускал его слишком низко, то давал клинку отлететь совсем далеко в сторону. Со стороны это выглядело, будто его позиция слабела и он даже начинал почти наяву слышать гневный окрик своего отца. Но все же это была не небрежность ведения боя. Сегодня это было совсем другое. Какую бы тактику ни избрали для него капризы и его нервы — все служило только победе. Он был обречен на победу. Клинок его всегда возвращался в правильное положение как раз вовремя, чтобы отразить саблю. А во время атаки его длинный меч подбирался все ближе и ближе к источнику жизни Джуда.
Для Фарли конец казался предопределенным и только неожиданность, с которой он наступил, несколько его удивила. Он стоял почти разочарованный окончанием поединка, а умирающий Джуд на земле, казалось, хотел что-то сказать. Но его жизнь слишком быстро вытекла из него и слова не прозвучали.
Жрец Елгир прокашлялся:
— Омир Келсумба — Томас Граббер! — Сегодня для оглашения имен ему не нужен был список.
Стоя в стороне, Фарли вдруг поразился тем фактом, что в этом круге впервые не будет новых победителей, которые встали бы рядом с ним, изредка отпуская шуточки или комментируя ход поединков. Наблюдая в одиночестве, если не считать жреца, он увидел безоблачное счастье на лице Келсумбы. Очевидно, это был второй из воинов, чувствовавший сегодня благосклонность богов к себе. Совершенно иначе было на душе у Томаса Граббера. Даже до начала обмена ударами его выражение было, как у человека, уже знающего заранее, что он будет побежден.
Двое быстро сошлись в центре ринга. Топор сверкнул с беззаботной уверенностью в том, что Келсумба вскоре окажется равным среди богов.
Копье полетело навстречу стремительно, как бы от отчаяния и безнадежности, однако точно и уверенно, словно его направила рука бога. Невероятно, но этим борьба и закончилась.
Или еще не закончилась? Келсумба продолжал драться, хотя был пробит насквозь тяжелым копьем. Топор его продолжал подниматься и падать, хотя и гораздо медленнее. Томас был пока без повреждений. Однако вместо того, чтобы пятиться назад и ждать, пока не умрет его соперник, он по какой-то причине предпочел броситься вперед и вступить в ближний бой. Когда два человека сцепились в борьбе, то из них двоих улыбался по-прежнему Омир, а на лице у Томаса было написано отчаяние. Но очень быстро стало ясно, что сильнее был вовсе не Омир, по крайней мере, после того, как он был пронзен копьем. Однако только после того, как Томас вырвал у противника топор и нанес им решающий удар, выражение отчаяния исчезло с его лица.
Затих звон оружия, от которого давно уже умолкли ссорившиеся крылатые существа. В лесу наконец-то стало спокойно и тихо.
Когда Шенберг был около полудня вновь приведен к Андреасу, тот сидел в той же позе, что и в прошлый раз. Верховный жрец начал говорить, как только они остались наедине: — Ввиду того, что мысли о пытках не вызвали у тебя надлежащего и немедленного ужаса и я подозреваю, что применение их могло бы спровоцировать тебя на какие-то необдуманные попытки дезинформировать нас по вопросам, касающимся корабля, я решил, что следует принять крайние меры для твоего устрашения. Ты сам этого добивался. — Андреас вновь улыбался, очевидно, довольный своим острословием.
Шенберг уселся, нисколько не впечатлившись услышанным. Он произнес: — Ну и как это ты собираешься меня устрашать?
— Просто скажу кое-что.
— Андреас, этак я начну терять к тебе всяческое уважение. Если уж угрозы, высказанные тобой прежде, не достигли желаемого эффекта, то не поможет и какой-то шепот о неких великих и безымянных ужасах. Этими штучками ты меня не запугаешь. Точнее, ты вообще не сможешь меня запугать, по крайней мере, таким способом, каким хочешь этого добиться.
— Ну, а мне думается, я смогу. Мне думается, что я знаю, чего по-настоящему может бояться такой человек, как ты.
— И что же это?
— Пожалуй, я добьюсь своей цели, произнеся перед тобой всего одно только слово. — Андреас игриво хлопнул ладонями.
Шенберг ждал.
— Это слово — его имя.
— Торун. Я это знаю.
— Вовсе нет. Торун — это игрушка. А мой бог — настоящий.
— Ну, хорошо. Говори свое страшное слово! -
Шенберг поднял брови с почти веселым вопрошающим видом.
Андреас прошептал три слога.
Шенберг не сразу ухватил смысл сказанного. Сперва он был просто в недоумении. — Берсеркер, — повторил он, откинувшись в кресле с недоумевающим лицом.
Андреас ждал, спокойно и уверенно, ибо его бог пока что никогда не подводил.
Шенберг произнес:
— Ты хочешь сказать... а-а я начинаю понимать. Значит, он действительно был здесь целых пятьсот лет и вы ему служите?
— Вскоре я собираюсь преподнести богу Смерти специальную жертву, состоящую из людей, нам более не нужных. Могу показать это и тебе, тебя это должно убедить.
— Да, я верю, что ты можешь мне показать это. Я тебе верю. Хорошо. Это, конечно, расставляет все по-другому, но отнюдь не так, как тебе хочется. Уж если я не захотел помогать в местной войне, то никак не намерен содействовать массовому уничтожению.
— Шенберг, когда мы покончим с этой планетой — а мы это сделаем — когда она уже будет умирать, мой бог обещает, что двигатель корабля можно будет легко восстановить для того, чтобы вывести его снова в космос и, после нескольких лет странствий, достичь другой звезды, планеты, у которой загрязнены мерзкими нечистотами жизни. Я и немногие другие члены Внутреннего круга отправимся в это путешествие, продолжая нести ношу отвратительной жизни в наших собственных телах, чтобы мы смогли избавить от нее множество обитателей иных миров. На твоем корабле имеются аварийные системы восстановления, которые обеспечат нас в достаточной степени питанием и прочим на многие годы.
Этот полет, как я уже сказал, продлится много лет. Если ты не согласишься сотрудничать со мной с этого же момента, ты полетишь с нами как пленник. Ты не умрешь. Есть способы предотвратить и самоубийство, как уверяет мой хозяин, разные там методы обработки твоего мозга. Он займется этим, когда у него будет на это время.
Ты будешь нам полезен в этом предприятии, ибо нам потребуется слуга. Тебя не будут мучить — то есть, не слишком сильно за один раз. Я позабочусь, чтобы твои страдания не были слишком острыми, что позволило бы тебе отличать один день твоего существования от другого. Я сам могу умереть до того, как закончится наше путешествие. Но некоторые мои помощники молоды и они будут исправно исполнять мои приказы. Я понимаю, что вы — земляне, живете долго. Я думаю, что ты — как это называли древние земляне? — лишишься рассудка. Никто и никогда не оценит твоих подвигов. Некому будет оценивать. Но я предполагаю, что ты смог бы продолжать свое существование до возраста в пятьсот лет.
Шенберг не шевелился. Но теперь на его правой щеке дернулась мышца. Голова слегка наклонилась, плечи обвисли.
Андреас изрек: — Я бы сам предпочел увидеть, как ты воспримешь услышанное энергично. Или с благородным видом. Если ты будешь сотрудничать в моих планах, для тебя можно устроить другое будущее. Тебе нужно лишь помогать нам делать то, что мы будем делать и без тебя.
Если поможешь нам, я дам тебе, — Андреас поднял руку с едва разделенными большим и указательным пальцами, — один только мизерный шанс, в самом конце. Ты не победишь, но сможешь сделаешь попытку и умрешь достойно!
— Какой еще шанс? — Голос Шенберга звучал теперь тихо и безнадежно. Он часто моргал глазами.
— Дам тебе меч, позволю тебе сделать попытку пройти с ним через одного из моих бойцов, дойти до берсеркера и порубить его на куски. Его кабели весьма уязвимы для такого нападения.
— Ты этого никогда не допустишь! Это же твой бог! Андреас молча ждал.
— Как я могу убедиться, что ты действительно это допустишь? — Слова вылетали, как будто бессознательно.
— Ты теперь знаешь, что я сделаю в случае твоего отказа сотрудничать с нами.
Молчание в небольшой комнате повисло надолго.
Всего три человека, не считая раба или двух, остались на ногах под приятной тенью деревьев парка богов, где кроме них никого не было. Фарли и Томас стояли друг против друга, глаза их встретились, как будто у двух незнакомцев, случайно столкнувшихся в необитаемой местности, где каждый из них не рассчитывал никого встретить. В стороне жрец давал приказания рабам. Затем комья земли полетели с лопаты, начавшей копать новую могилу.
Фарли опустил глаза на то, что лежало на земле. Джуд не улыбнулся, глядя на свою рану, и не отправился на блаженную прогулку среди деревьев. Келсумба тоже не смеялся на пути к бесконечному пиршеству среди богов. Фарли не хотелось оставаться на этом месте и смотреть, как их сваливают в неглубокую яму. Чувствуя, как медленно пропадает ощущение своей неуязвимости, он повернулся и в который раз начал подниматься вверх по дороге.
Томас Граббер, все еще вытирая свое копье, молча пошел сзади в дружелюбном настроении. Они шли впереди жреца. В этом месте тротуар дороги был очень гладким и хорошо ухоженным. Он был аккуратно огражден камнями, уложенными таким образом, что это напомнило Фарли некоторые парадные дорожки в большом поместье его отца.
Затем с удивительной обыденностью, как показалось Фарли, они миновали последние деревья леса и огибали последний поворот дороги. Открылась аллея, и по обеим сторонам вдалеке показались сады и парки. Впереди дорога пролегала через тридцать-сорок метров хорошо ухоженной лужайки и затем упиралась в город-крепость богов. Дверь, к которой вела эта дорога, была сделана из массивных бревен, скрепленных кованым металлом. Сейчас она была плотно закрыта. Высокая стена города под лучами солнца выглядела ослепительно белой. Теперь Фарли находился достаточно близко, чтобы увидеть, из каких огромных и тяжелых камней она сложена. Он удивился, как же надо было их протравливать или раскрашивать, чтобы добиться такого эффекта, что они выглядели выточенными из кости.
Внутри у него ничего не шевельнулось, когда перед собой он увидел главную цель их борьбы — дворец, где жил Торун. Чувство бессмертия быстро улетучивалось из него.
— Томас, — произнес он, призывая остановиться. — Все это как-то слишком заурядно.
— Что ты имеешь в виду? — дружелюбно переспросил Томас, останавливаясь рядом.
Фарли молчал. Ну как объяснить свое разочарование? Он и сам плохо понимал, что с ним происходило. И он сказал первое, что пришло на ум: — Нас было шестьдесят четыре, а теперь мы остались с тобой вдвоем.
— А как иначе могло быть? — резонно спросил Томас.
Через скалы у ворот, ведущих к Торуну, пробились и проросли несколько сорных растений. У обочины дороги лежали лепешки высохшего помета каких-то вьючных животных. Фарли откинул голову назад и закрыл глаза. Он застонал.
— Что с тобой, приятель?
— Томас, Томас. Ну а ты что видишь здесь, что ты чувствуешь? У меня вот появились неожиданные сомнения. — Он взглянул на своего спутника, как бы взывая о помощи.
Томас покачал головой. — О, мой друг, нет никаких сомнений в нашем будущем. Нам с тобой суждено драться, а потом один из нас пройдет живым через эти ворота.
Ворота были перед ними — грубо сработанные обыкновенные ворота, укрепленные полосами кованого металла, изношенные слегка в нижней части от трения ног проходящих сквозь них мужчин и женщин, рабов и животных. За такими воротами просто не могло быть ничего, существенно отличавшегося от того мира, в котором находился сейчас Фарли и в котором прошла вся его жизнь. Если же он дойдет до ворот храма, будет ли хоть что-то особенное там внутри?
Жрец Елгир, которого они оставили позади, теперь подошел к ним и, бросив на Фарли взгляд с неловкой улыбкой, прошел дальше. Несомненно, какой-то невидимый наблюдатель за стенами заметил приближение жреца, так как в этот момент ворота слегка приоткрылись изнутри. Другой жрец высунул голову и смерил Фарли и Томаса безразличным взглядом. — Из них кто-нибудь ранен? — спросил он у Елгира.
— У одного повреждена ладонь, нельзя пользоваться кинжалом. Но вроде бы его мало это беспокоит. У второго рассечена рука. Ничего серьезного — мышца не затронута. — Два жреца принялись переговариваться тихими голосами и Фарли не смог расслышать, о чем. Между тем другие головы, явно аристократические, начали появляться над стеной. Было очевидно, что их владельцы стояли на каком-то высоком пьедестале с внутренней стороны стены. Двух финалистов турнира Торуна рассматривали, как рассматривают рабов на аукционе. Томас Граббер закончил вытирать свое копье и теперь стоял, опираясь на него, переступая с одной ноги на другую и вздыхая.
— Прикажи подождать двоим участникам, — небрежно бросил кто-то за стеной. — Верховный жрец передал, что он собирается присутствовать на финальном поединке. Сейчас он занят каким-то специальным жертвоприношением богам.
XI
После разговора с человеком в сером (чье имя он так и не узнал), Суоми вздохнул одновременно с облегчением и от усталости, когда добрался до подножия небольшой горы и не был обнаружен и схвачен людьми Андреаса. Необходимо было как-то ухитриться снова попасть на корабль, прежде чем он мог надеяться предпринять что-либо. Ни в коем случае нельзя было попадаться, пока он не достигнет горы — места стоянки корабля.
Судя по показаниям индикатора на казенной части ружья, в нем оставалось энергии только на шесть выстрелов. Суоми мог выбросить оружие еще в лесу, если бы не боялся, что какой-нибудь глупец наткнется на него и случайно убьет себя или еще кого-то. Он предлагал ружье человеку в сером, когда они собирались расставаться, однако тот отказался.
— Я должен оставаться рабом, — сказал житель планеты Охотников. — Ни один раб не может принести в город подобный предмет без того, чтобы его сразу же не стали расспрашивать. Кроме того, я не знаю, как им пользоваться, и пусть лучше у каждого будет свое оружие.
— Ну, что ж, каждому свое, — ответил Суоми, протягивая руку для прощального рукопожатия. — Удачи тебе с твоим оружием! Надеюсь встретиться там, в городе.
Сейчас у подножия холма Суоми заметил, что уже была протоптана дорожка, ведущая от нижней части подъемной тропы и далее вверх к лесу, в направлении города. Он также обнаружил, что не осталось никаких следов разбитого робота. Он даже сначала не мог определить место, где тот лежал. Затем Суоми понял, что массивное дерево, поверхность которого была повреждена выстрелами ружья, вообще было спилено. На его месте остался пень со следами недавней аккуратной работы пилой, а поверхность среза была замазана грязью, чтобы она не выглядела свежей. Само дерево каким-то образом было убрано. Здесь явно были потрачены большие усилия для уничтожения всяких признаков происшедшего. Но неизбежно несколько человек было занято этой работой по очистке и хотя бы один из них, видимо, проговорился, в результате чего человек в сером уже знал о происшедшем в виде слухов. Но это и к лучшему!
Достигнув начала подъема, Суоми высвободился из ружейного ремня и сбросил оружие на землю. К своей радости, он обнаружил, что подъемная веревка была все еще на своем месте. Поборов свой дурацкий порыв повернуться в последний момент и убежать, чтобы опять прятаться в лесу, Суоми стиснул зубы, взялся за веревку и начал карабкаться вверх. Из-за слабости и боли теперь он вынужден был держаться обеими руками даже на той легкой части склона, на которой прежде он мог быстро подниматься на одних ногах.
Суоми продвинулся еще совсем немного, когда сверху показался солдат, который глянул вниз, увидел Суоми и начал кричать. Суоми не обращал внимания на крики и продолжал медленно взбираться наверх. Крики не прекращались. Суоми взглянул вверх и увидел, что солдат поднял копье и готовился бросить его.
— Если ты проткнешь меня этой штуковиной, — наконец закричал Суоми, — тебе придется меня тащить. Посмотри на меня хорошенько! Неужто я так опасен, что испугал тебя? — Мышцы его живота напряглись в предчувствии удара копьем, но его не последовало. Крик прекратился и уже в другом месте послышался разговор. Раздавались и другие мужские голоса. Суоми не старался разобрать, о чем они говорили и больше вообще не смотрел вверх. Чувствуя головокружение от голода и усталости и ноющую боль в ране, он преодолевал скалистый подъем, казавшийся ему бесконечным, пока, наконец, не смог подтянуться и выбраться на ровную горизонтальную поверхность в конце тропы.
Когда Суоми поднялся, то заметил почти под ногами пенистый матрас, до никаких следов Барбары не было видно. Полдюжины людей, четыре солдата и два жреца, одетые в платья с пурпурной каймой, окружили Суоми, выкрикивая угрозы и приказания, почти сталкивая его с холма вытянутыми мечами и нацеленным копьем. Наконец, один из жрецов повысил голос и сразу установился порядок. Солдаты опустили свои оружия, проворно раздели Суоми и обыскали его, затем порылись в его одеждах и швырнули их назад ему.
Судя по показаниям индикатора на казенной части ружья, в нем оставалось энергии только на шесть выстрелов. Суоми мог выбросить оружие еще в лесу, если бы не боялся, что какой-нибудь глупец наткнется на него и случайно убьет себя или еще кого-то. Он предлагал ружье человеку в сером, когда они собирались расставаться, однако тот отказался.
— Я должен оставаться рабом, — сказал житель планеты Охотников. — Ни один раб не может принести в город подобный предмет без того, чтобы его сразу же не стали расспрашивать. Кроме того, я не знаю, как им пользоваться, и пусть лучше у каждого будет свое оружие.
— Ну, что ж, каждому свое, — ответил Суоми, протягивая руку для прощального рукопожатия. — Удачи тебе с твоим оружием! Надеюсь встретиться там, в городе.
Сейчас у подножия холма Суоми заметил, что уже была протоптана дорожка, ведущая от нижней части подъемной тропы и далее вверх к лесу, в направлении города. Он также обнаружил, что не осталось никаких следов разбитого робота. Он даже сначала не мог определить место, где тот лежал. Затем Суоми понял, что массивное дерево, поверхность которого была повреждена выстрелами ружья, вообще было спилено. На его месте остался пень со следами недавней аккуратной работы пилой, а поверхность среза была замазана грязью, чтобы она не выглядела свежей. Само дерево каким-то образом было убрано. Здесь явно были потрачены большие усилия для уничтожения всяких признаков происшедшего. Но неизбежно несколько человек было занято этой работой по очистке и хотя бы один из них, видимо, проговорился, в результате чего человек в сером уже знал о происшедшем в виде слухов. Но это и к лучшему!
Достигнув начала подъема, Суоми высвободился из ружейного ремня и сбросил оружие на землю. К своей радости, он обнаружил, что подъемная веревка была все еще на своем месте. Поборов свой дурацкий порыв повернуться в последний момент и убежать, чтобы опять прятаться в лесу, Суоми стиснул зубы, взялся за веревку и начал карабкаться вверх. Из-за слабости и боли теперь он вынужден был держаться обеими руками даже на той легкой части склона, на которой прежде он мог быстро подниматься на одних ногах.
Суоми продвинулся еще совсем немного, когда сверху показался солдат, который глянул вниз, увидел Суоми и начал кричать. Суоми не обращал внимания на крики и продолжал медленно взбираться наверх. Крики не прекращались. Суоми взглянул вверх и увидел, что солдат поднял копье и готовился бросить его.
— Если ты проткнешь меня этой штуковиной, — наконец закричал Суоми, — тебе придется меня тащить. Посмотри на меня хорошенько! Неужто я так опасен, что испугал тебя? — Мышцы его живота напряглись в предчувствии удара копьем, но его не последовало. Крик прекратился и уже в другом месте послышался разговор. Раздавались и другие мужские голоса. Суоми не старался разобрать, о чем они говорили и больше вообще не смотрел вверх. Чувствуя головокружение от голода и усталости и ноющую боль в ране, он преодолевал скалистый подъем, казавшийся ему бесконечным, пока, наконец, не смог подтянуться и выбраться на ровную горизонтальную поверхность в конце тропы.
Когда Суоми поднялся, то заметил почти под ногами пенистый матрас, до никаких следов Барбары не было видно. Полдюжины людей, четыре солдата и два жреца, одетые в платья с пурпурной каймой, окружили Суоми, выкрикивая угрозы и приказания, почти сталкивая его с холма вытянутыми мечами и нацеленным копьем. Наконец, один из жрецов повысил голос и сразу установился порядок. Солдаты опустили свои оружия, проворно раздели Суоми и обыскали его, затем порылись в его одеждах и швырнули их назад ему.