Сабиров Реимбай. Шахиня искусства

   Не было ещё случая, чтобы повеление шаха оставалось неисполненным. Утром, едва он вошел в зал, где обычно разбирались жалобы и заявления подданных, приоткрылась дверь напротив - показалась борода Мехдуны.
   - Богатырь времени! Если позволите, один бедняга хочет лицезреть ваш солнечный лик.
   Хорезмшах кивнул, и вместе с визирем в зал вошел испуганный поводырь. И тут хорезмшах сделал то, что никогда себе не позволял раньше: он пошел навстречу дервишу. Одетый в лохмотья, растерянно стоящий посреди пышного убранства комнаты, он казался рваной обувью на драгоценном ковре.
   И все же юноша в лохмотьях был подобен жемчужине, случайно оброненной в грязь.
   Шах пристально вгляделся в его испуганный глаза: - Ювелиры распознают золото, как бы его кто ни прятал. И берут... Вот и мы сочли вас достойными предстать перед солнцем Хорезма, невзирая на одежду каландаров.
   Юноша музыкант молчал. А хорезмшах с улыбкой продолжал: - Говорите же! Или боитесь, что узнают по голосу? Но мы, даже не слыша вашего голоска, знаем, кто вы.
   - Чего от меня хотят? - с отчаянием спросил музыкант.
   Серебристый голосок восемнадцатилетней девушки, вынужденной молчать столько времени, заставил трепетать сердца и шаха и визиря.
   - Не бойтесь, - властно произнес хорезмшах. - Мы влюбились не б вас, а в вашу музыку. Почему и пригласили в наш дворец. Надеемся, вы отвергнете общество нищих и в качестве свободной служанки будете жить здесь.
   Конечно, девушка прекрасно понимала: вежливое обращение шаха равносильно приказу и ослушание может означать только одно - смерть.
   - Если ваше величество удостаивает меня такой великой милости, я согласна.
   - Молодец музыкант! - Шах даже позволил себе шутку. - Теперь раскройтесь. Кто вы и как вас зовут?
   - Рухсар, ваше величество.
   - Слышишь, Мехдуны? - властно произнес шах. - Объяви всем во дворце мое повеление. Рухсар не потомок шахов, но она - шахиня искусства. Поэтому, когда будут называть ее имя, пусть прибавляют почетное слово "бану". Сейчас отведи Рухсар-бану к моим любимым служанкам, пусть о ней позаботятся. Отведут в баню, оденут в самые красивые одежды.
   Вскоре Мехдуны, отведя девушку, возвратился. И хорезмшах высказал ему мысль, вот уже много дней занимавшую его воображение.
   - Пока мы являемся шахом Хорезма, по воле аллаха все наши желания исполняются, не так ли, Мехдуны?
   - Истинно так, меч ислама!
   - Так вот... Мы хотим в центре Ургенча построить один высокий минарет - самый высокий в мире! И пусть он постоянно напоминает подлунным жителям о нашем могуществе.
   - Если властелин мира желает этого, то оно, слава аллаху, будет, несомненно, исполнено.
   - А как ты думаешь, кто справится с этим делом?
   - В Хорезме много искусных зодчих, великий шах. Но вряд ли найдется человек, который превзошел бы мастера Семендера. Если ваше величество соблаговолит, его и можно назначить старшим зодчим.
   - Ты назвал человека, о котором думал и я, Мехдуны. Мы его хорошо знаем, - удовлетворенно сказал хорезмшах.
   ...Вечернее пиршество началось веселей, чем обычно. Как только хорезмшах пришел и воссел на свое место, по его знаку дворецкий торжественно огласил: - Благородные люди Хорезма! Наша могущественная страна является родиной науки и искусства. И вот в нашем цветнике талантов раскрылась еще одна роза. Великий шах разрешил сделать ее украшением своего дворца. Добро пожаловать, Рухсар-бану ханум!
   Открылась одна из позолоченных дверей зала, вошла высокая красивая девушка, одетая подобно шахине, и, низко поклонившись присутствующим, села на указанное ей возвышение.
   Глаза придворных и гостей были теперь устремлены только на нее.
   - Благородные люди! - вновь прозвучал звонкий голос дворецкого. - Я счастлив огласить еще одно повеление. Его величество намерен возвести в прекрасном Ургенче минарет, по высоте не имеющий равных себе под луной. Соорудить его обязался перед лицом великого шаха знаменитый мастер Семендер - с тремя тысячами рабочих в течение трех лет. Добро пожаловать, мастер Семендер и его ученик Искендер.
   Открылась вторая дверь - в зал вошли смуглый, с коротко стриженной бородой человек средних лет, а с ним богатырского сложения парень красивой наружности.' Однако на вновь прибывших никто не обратил внимания: люди не могли оторвать взгляда от прекрасной Рухсарбану.
   По знаку хорезмшаха один из слуг принес окаймленный золотом дутар и отдал его Рухсар-бану. Девушка легонечко взяла инструмент, поклонилась шаху, засучила обшитые золотом рукава длинного платья и, прикрыв глаза стреловидными ресницами, стала играть.
   Дутар заговорил словно живой человек. Он снова пел о горестной и печальной доле детей аллаха, и люди, очарованные мелодией, сидели молча и слушали. Струны давно умолкли, а они все еще сидели не шевелясь, не в силах произнести слово или возглас. Спустя несколько времени тишину рассек голос хорезмшаха: - Милосердная Рухсар-бану! Наш дворец - место веселого настроения, а не горести и печали.
   - Простите, ваше величество, что я излила свою душу, - сказала Рухсар-бану, опустив голову. - Но теперь с вашего позволения сыграю более веселые мелодии.
   Мастер Семендер что-то шепнул Искендеру.
   - Вот как? - сказал тот с тревогой. - Значит, она дочь слепого каландара, о котором говорит весь народ?! И хорезмшах собирается сделать ее наложницей!..
   - О нет, ты ошибаешься, - ответил Семендер. - К счастью, шах питает большое уважение к ее искусству.
   Веселье продолжалось до полуночи. На этот раз все опьянели и разошлись не от вина и шерапа, а от сладостной мелодии Рухсар-бану.
   А Искендер без памяти влюбился в ее красоту.
   На следующий день Семендер с тремя тысячами работников начал возводить в центре Ургенча шахский минарет. Дело спорилось, стройка быстро продвигалась вперед, но Искендер почему-то стал невеселым. Немало повидавший в жизни мастер сразу понял, что тревожит сердце ученика. Однако решил: в молодости все случается и со временем пройдет.
   Время шло, а Искендер все чах и худел. Тогда Семендер осознал, что свалившаяся на голову помощника беда - это настоящая любовь. Нужно было искать лекарство, хотя дело это, как все знают, очень нелегкое.
   Однажды Семендер позвал своего помощника в гости и сказал обеспокоенно: - Я хорошо понимаю твою боль, Искендер. Только ты не знаешь, что влюбиться в девушку из шахского дворца - все равно что быть влюбленным в луну на небе. Это-то тебе ясно?
   - Да, учитель. Только не могу я перебороть сердца, - виновато сказал Искендер.
   Мастер долго молчал размышляя Потом нашел какое-то решение и поднял голову.
   - Если не возражаешь, Искендер, я обдумаю один выход.
   ...На следующий день, когда стемнело, во дворце шаха появилась закутанная в черный платок служанка довольно высокого роста. О том, как и зачем вошла она во дворец, не знали ни слуги, ни стража. Видимо, служанка была хорошо осведомлена о расположении комнат и местопребывании обитателей дворца - она уверенно вошла ирямо в комнату Рухсарбану. Девушка сидела перед зеркалом, расчесывая густые пряди волос. Обернувшись, она ласково спросила: - Что, с поручением пришли?
   Служанка, опираясь спиной о двери, сняла с головы платок и вежливо поздоровалась. Увидев мужчину, Рухсар-бану хотела закричать, но раздумала. Спокойно глядя на пришельца, она спросила: - Что вам нужно? - И вдруг ее лицо засветилось радостью: - Или весточку от эта принесли?
   - Отец ваш жив и здоров, но я принес весточку от своего сердца, - тихо сказал мужчина.
   - Что за весть? - с оттенком разочарования спросила она.
   - Кажется, вы не узнаете меня, бану?
   Девушка взглянула на парня.
   - Да, узнаю. Уж не тот ли вы Искендер-ученик, что приходил с Семендером на празднество во дворце?
   - Именно он, - с достоинством ответил парень. - Я помощник зодчего и ваш пленник.
   - О чем вы говорите? - удивленно сказала Рухсар-бану. - Здесь я сама пленница. Зачем вам быть пленником у пленницы? И вообще, как вы осмелились проникнуть сюда? Если вас узнают...
   - Бану! Настоящая любовь не боится смерти.
   Искендер опустился на колени, с немым обожанием глядя на девушку.
   Рухсар-бану вдруг почувствовала, как у нее затрепетало сердце.
   И влюбленные стали встречаться через день, а иногда и каждый день. Чем больше было таких встреч, тем сильнее становилась их взаимная любовь.
   Прошли месяцы, протекли годы. Сооружение минарета также близилось к завершению. И чем выше поднимался минарет, тем ближе становился день исполнения страшного умысла шаха.
   Однажды хорезмшах позвал к себе Мехдуны и лениво сказал: - Мне кажется, о визирь, минарет вышел таким, каким мы желали его видеть. Завтра или послезавтра Семендер положит последний кирпич. Не забудь, о Мехдуны: такой минарет должен быть только в Хорезме. Выше, чем у Хорезма, славы быть не может. Ты понял меня?
   - Властелин мира... - с робостью глядя на шаха, произнес визирь, - я, по правде сказать, не совсем понимаю.
   Хорезмшах сердито уставился на визиря.
   - Плохо, Мехдуны! Твой разум начинает тупеть. А ведь ум та же сабля: если все время не точить, она затупится... Не каждый мастер способен выстроить такой минарет. Это может только Семендер. И если его голова останется целой и невредимой, кто поручится, что подобный минарет не появится завтра в Хорасане или Самарканде, Кандагаре либо Герате, а?
   Словно холодная молния, пронеслась в мозгу визиря догадка. Его бросило в пот, ибо Мехдуны уважал мастера Семендера как искуснейшего зодчего.
   - Вот теперь я понял, солнце Хорезма... - с усилием произнес визирь.
   Как известно, даже стены имеют уши: в течение нескольких дней черная весть достигла комнаты Рухсар-бану. Сдерживая гнев, она сказала себе: "Нет, подлый хорезмшах! Твое намерение не осуществится".
   Когда большой город погрузился в темноту, во дворец, как и раньше, незаметно пришла "служанка". Рухсар-бану бросилась на грудь Искендеру.
   - О милый... - прошептала она в отчаянии. - Вместо того чтобы веселить тебя, я должна сообщить нечто страшное.
   - Что за слова говоришь, бану?..
   - Над твоим любимым учителем нависла тень смерти.
   -: Над Семендером?! - недоверчиво спросил Искендер. - Да нет, не может быть! Ему благоволит сам шах.
   - Ой, Искендер, да пойми ты: сам хорезмшах и хочет умертвить мастера. Ибо считает: он сможет выстроить такой же минарет и в другой стране.
   - Да, да, Рухсар-бану... Вот я понял тебя, - произнес сразу помрачневший Искендер. - Мой долг сделать что-то для Семендера, ибо я ученик.
   Он торопливо простился с Рухсар-бану и ушел.
   ...В последнее время, день и ночь работая на вершине минарета, Семендер там же обедал и ночевал. Стража, стоявшая у подножия минарета, никого не пускала, и попасть внутрь можно было только по внутренним же ступенькам. Поэтому Искендер не смог наутро передать мастеру черное известие.
   Пришлось мучительно ждать нового рассвета. Едва взошло солнце, как Искендер был на месте. В его голове созрел один план.
   Стоя вместе с рабочими-строителями на середине минарета, на внутренних ступеньках, Искендер передавал вверх отшлифованные и подогнанные кирпичи. Так по живой цепочке они и попадали в руки мастера Семендера. На первом же кирпиче Искендер написал о замысле хорезмшаха и отправил вверх.
   Семендер в тот день встал в хорошем настроении, был весел и радовался, что великое дело завершено. Когда он получил кирпич-"письмо" и прочитал содержание, то побледнел, как белый мрамор. Однако растерянность недолго владела мастером. Он взял кирпич, написал на нем несколько знаков и передал нижестоящему, прибавив: - Пусть Искендер как следует обтешет его.
   Как только кирпич пришел сверху, Искендер понял, что весть дошла до Семендера. И с жадностью прочел написанное его рукой. Семендер просил своего ученика прислать наверх достаточное количество камыша, бумаги и клея. "Я кое-что придумал", - сообщал он.
   Обрадованный Искендер понял, что мастер, хитроумный, как Одиссей, нашел выход из безвыходного, казалось бы, положения. В тот же день Искендер доставил наверх по той же цепочке требуемые материалы.
   Три дня мучился Искендер, не находил себе места, гадая: удалось ли Семендеру осуществить свой замысел? А на четвертый день произошло неслыханное событие, изумившее не только ученика, но и весь Хорезм.
   ...Около десяти часов утра на вершине минарета поднялся во весь рост Семендер и обратился к правоверным, густой толпой стоявшим у подножия: Лю-юди-и! Слушайте!.. - что есть силы крикнул он. - Я только что положил на минарете последний кирпич! Я трудился три года, и хотя эта работа была начата по желанию шаха, я посвящаю ее нашим потомкам. Вот почему я трудился днем и ночью. Я не ждал от шаха подарка, но все же надеялся получить "спасибо"! Оказывается, он вместо "спасибо" приготовил мне смертный приговор... Помните, люди! Кто служит шахам, на того рано или поздно падет беда. Я, мастер СеменДер, прощаюсь с вами. Не поминайте лихом!
   И он с возгласом "о аллах!" прыгнул вниз. За плечами у него раскрылись привязанные крылья. Усилием рук взмахнув ими, Семендер, подобно птице, взмыл вверх и полетел в сторону.
   Так спасся знаменитый зодчий Хорезма. Его дальнейшая судьба не известна никому.
   Узнав о том, что Семендер избежал смерти, хорезмшах пришел в дикую ярость. Сыщики Мехдуны наводнили все покои дворца, минарет, днем и ночью допрашивали строителей и наконец дознались: один из работников, чье имя недостойно упоминания, принес кирпич, на котором Искендер писал письмо к мастеру. И разгневанный шах велел сбросить Искендера с вершины минарета.
   Весть о гибели юноши, как молния, распространилась по Ургенчу и с той же быстротой достигла ушей Рухсар-бану. Сердце девушки не смогло перенести трагической смерти возлюбленного: Рухсар-бану повесилась на собственных косах. Смерть шахини искусства тронула каменное сердце хорезмшаха.
   - Сделайте так, чтобы тело Рухсар-бану и после семи тысяч лет было сохранным, - повелел он.
   Вытесали из мрамора саркофаг, наполнили его медом, и, опустив туда тело Рухсар-бану, замуровали.
   Слепой отец, узнав о смерти любимой дочери, стал как помешанный. До конца своих дней он приходил на могилу Рухсар-бану и играл на дутаре печальные мелодии.
   Я долго молчал, завороженный поэтической легендой о зодчем, Рухсар-бану и Искендере. "Жаль, что это лишь прекрасная сказка..." подумал я. И вдруг одна мысль пронзила меня, будто током. Извинившись перед впавшим в задумчивость стариком, я подхватил Айсенем и выскочил из мавзолея.
   - Что с вами? - еле поспевая за мной, спрашивала удивленная Айсенем.
   - К Мухтару!.. Мне нужен Мухтар, - только и повторял я.
   Погруженный в свои мысли, я не заметил, как недоумевающая девушка вырвалась от меня и ушла.
   Когда я вбежал в коттедж, Мухтар вышел мне навстречу.
   Его глаза светились радостью, лицо пылало от волнения. Короче сказать, он был похож на птицу, вот-вот готовую взлететь.
   - Я все знаю! - крикнул я.
   Мухтар снисходительно сказал: - Ты немного запоздал. Я сам давно жду тебя... Ну ладно, говори: что ты знаешь?
   - Ты все-таки отыскал саркофаг Рухсар-бану и пытаешься оживить ее, верно?
   Удивленный Мухтар схватил меня за плечо: - Как ты это узнал?
   - Легенда, дорогой! Я только что прослушал легенду о Рухсар-бану. И понял смысл сказанных тобою слов: "Если мой эксперимент увенчается успехом, вновь оживут потерянные мелодии".
   Мухтар засмеялся.
   - Догадлива твоя голова! Пока никому ничего не говори.
   - Слово мужчины. Но при условии: ты покажешь мне ее.
   - Ладно. Только сначала она попьет чаю. Как считаешь, после многовековое голодовки ей хочется пообедать или нет?
   Я разинул рот: - Действительно она сейчас пьет чай?
   - Шучу, друг, шучу. Но верь: в ближайшие дни она будет сидеть рядом с тобой и пить тот же чай.
   - Угу... - сказал я с глупым видом. - Выходит, твой эксперимент завершился блестящей удачей?
   - Да, да, скептик-историк!
   ...Войдя в лабораторию, я чувствовал себя не очень важно: в глазах прыгали не то чертики, не то шайтанчики. Короче сказать, от волнения я ничего не видел и не слышал. "Где же Рухсар-бану? Где?.." И тут Мухтар рывком отдернул матовый экран в глубине помещения. Вот теперь у меня по-настоящему отнялся язык: в большой белой ванне под куполом, в голубоватой прозрачной жидкости лежала прекрасная девушка! Были видны мельчайшие черты ее лица. Она была именно такой, как описал ее старик дутарист.
   У изголовья Рухсар-бану тихо шелестел улиткообразный аппарат. От него к диску на груди девушки шли трубочки - или провода? Не суть важно... А в уста Рухсар-бану был вложен гибкий ввод кислородного прибора.
   - Ну как? - спросил Мухтар.
   Звук его голоса вывел меня из транса.
   - Неужели она жива? - прошептал я.
   - Почти... Аппарат давно восстановил функции сердца. Кровь уже циркулирует. Ну а сигма-полимер возбудит нервные клетки. Нужно лишь некоторое время.
   - Сколько?! - закричал я.
   Мухтар усмехнулся, любуясь моим волнением.
   - Думаю, реакция продлится не менее трехсот часов. Впрочем, как пойдут... - Он что-то прикинул в уме. - Возможно, пройдет и меньшее время. Главное - электронный контроль процесса! Если "прихватить" больше трехсот часов...
   Мухтар вдруг умолк на полуслове и метнулся в лабораторию, вернее, в смежную с ней аппаратную. Спустя пять минут вернулся, облегченно переводя дыхание.
   - У-уф!.. Твои сомнения и меня, было, опутали. Оказывается, ничего не забыл. Все о'кэй! Теперь я должен ввести в курс дела и Айсенем. Ее помощь вскоре нам очень понадобится.
   Я с нескрываемой завистью смотрел на Мухтара. Его глаза светились огнем скрытой радости, он казался мне волшебником из "Тысячи и одной ночи", которому подвластны и жизнь и смерть. И я подумал: "Разве не стоит ради великого мгновения трудиться всю жизнь?"