Сабуров Александр. Силы неисчислимые

   Сидим, думаем. Уже загорелись керосиновые лампы. Слышно, как в штабе постукивает пишущая машинка.
   Не знаю, сколько времени мы просидели бы с Ильей Ивановичем, если бы не появился мой помощник по разведке Хроленко с какой-то девушкой.
   Хроленко до войны был начальником отдела госбезопасности по Хильчанскому району. По характеру он не принадлежал к числу людей застенчивых и никак не мог привыкнуть к воинской субординации. Если Хроленко предстояло что-нибудь решить, да еще при этом срочное, кто бы ни сидел у командира, он все равно прорвется, не спрашивая на то разрешения и не принося никаких извинений. Вот и сейчас он гулко распахнул дверь, не говоря ни слова, шагнул к нам, молча протягивая каждому руку.
   Бородачев и я ответили ему таким же безмолвным рукопожатием. Пришедшая же с ним девушка так и осталась стоять у открытой двери. Она была в грязной фуфайке с чужого плеча, в самотканой выцветшей юбке, в лаптях, а вместо платка голову покрывал лоскут байкового одеяла.
   Но даже не одежда, до предела оборванная и грязная, заставляла насторожиться. Смущало ее лицо с множеством каких-то бурых прыщей. Как видно, и руки тоже были чем-то поражены, так как на них, нет, не белели, скорее, серели повязки. В общем, на гостью нельзя было смотреть без ощущения сострадания и брезгливости.
   - Вы зачем сюда пришли? - отрываюсь наконец от карты.
   Девушка продолжает стоять безмолвно и неподвижно, только взгляд ее, пристальный и недоуменный, перекочевывает с меня на Бородачева, затем на Хроленко. Хроленко спохватывается, говорит, что девушка пришла с ним,зовут ее Галей.
   Бородачев торопливо сворачивает карту.
   - Откуда это вы такая явились? - спрашиваю девушку.
   Молчание ее начинает раздражать меня.
   - Почему не отвечаете?
   Совершенно очевидно, что мои вопросы звучали, мягко говоря, не очень тактично. Но я был в отвратительном настроении и не мог скрыть своей злости на Хроленко. Сколько раз можно говорить человеку: прежде чем привести кого-нибудь, спроси, можно ли.
   И тут произошло неожиданное: девушка повернулась, хлопнула дверью и убежала. За ней тотчас же умчался и Хроленко.
   Бородачев посмотрел на меня и непонимающе пожал плечами.
   Через несколько минут Хроленко вернулся вместе с девушкой. Оба громко смеялись.
   - Ну в чем же дело?! - прикрикнул я, чтобы оборвать этот дурацкий смех.
   Но когда узнал, сам рассмеялся. Право же, с чем только не сталкиваешься в этом проклятом фашистском тылу...
   Я прошу читателя вернуться к событиям, которые произошли зимой этого года. Тогда вместе с Ревой мы направлялись на связь к хинельским партизанам. По дороге заблудились, оказались в селе, где с ходу попали на именины к начальнику полиции и вынуждены были выдавать себя за эмигрантов, ставших при немцах ответственными чиновниками рейха.
   На этих именинах мы обратили внимание на одну миловидную девушку. Она танцевала как-то откровенно нехотя. Пьяный полицейский то и дело понукал ее, с издевкой называя комсомолочкой.
   И вот, надо ведь такому случиться, перед нами была та самая девушка. Она сразу узнала меня и сказала Хроленко, что я фашист, что она сама видела, как начальник полиции расшаркивался передо мной, называя "господином начальником", а когда я уехал, тот за мое здоровье три стакана самогона выдул.
   Потому она и убежала, увидев меня в партизанском штабе... Но сколько я ни вглядывался в девушку, все еще не мог ее узнать. Она изменилась до неузнаваемости. А оказывается, я недавно встречался с ней. Когда мы шли на Ямполь, партизаны перехватили гитлеровцев, которые конвоировали в Новгород-Северск двух арестованных. Одним из них оказался Половцев, которого конвойные называли английским шпионом. С ним была девушка - она его всюду сопровождала, и в тюрьму они угодили вместе.
   Читатель уже знает о Половцеве. Прожженный белогвардеец, с первых же дней войны работал в гестапо, а выдавал себя за советского парашютиста. Он предал немало наших людей, искавших связи с подпольщиками и партизанами. Но потом фашисты пронюхали, что их агент работает не только на них, но и на английскую разведку. По приказу коменданта Пальма его схватили и повезли на расправу.
   Сейчас Половцев старательно предлагал нам свои услуги. Он заявил, что в Остроге, Каменец-Подольской области, живет ксендз, который является его доверенным лицом. Если мы поможем Половцеву добраться до Острога, то мы об этом не пожалеем: он сможет принести нам большую пользу.
   Девушка, которая была арестована вместе с Половцевым, совершенно не подозревала, что перед ней враг. Для нее он был советским парашютистом. Галя готова была выполнить любое его задание, полагая, что она помогает этим своей Родине.
   У нас были все основания расстрелять этого оборотня, который принес столько зла советским людям. Но в одном мы были убеждены: хода ему в гестапо больше нет. А благодаря своим связям он может принести нам пользу. И мы решили рискнуть. Отпустили Половцева. И тогда же было решено, что на связь к нему пойдет Галя.
   В суматохе отъезда в Москву, а затем подготовки к рейду я как-то забыл о Половцеве и о его помощнице.Но Хроленко знал свое дело. Больше двух месяцев он готовил Галю к путешествию в Острог, где теперь обосновался Половцев.
   Через партизанский отряд Хохлова Хроленко раздобыл документ о том, что она была завезена в город Севск немецкими офицерами и брошена в связи с постигшим ее заболеванием. При этом указывалось, что на излечении в больнице она находилась два месяца. На мой вопрос: "От какой же болезни она там лечилась?" - последовал ответ: "Самой позорной".
   В документе, подписанном самим немецким комендантом, значилось, что предъявительница следует до железнодорожной станции Ермолинцы, Каменец-Подольской области.
   Затем Хроленко раздобыл с помощью сельчан какое-то зелье, от которого появляются страшные нарывы на коже. Девушка, не раздумывая, согласилась на эту мучительную процедуру, не пожалев своего лица. Было видно, что Галя испытывает большие физические страдания, но об этом она и словом не обмолвилась.
   Она должна была уходить первой по самому далекому маршруту. И при этом одна, совсем одна, А как еще поведет себя Половцев?..
   Девушка только начинала свою деятельность разведчицы. И мы долго не отпускали ее.
   - Как только доберусь до Острога, буду искать ксендза, выясню, где Половцев. Представлюсь. "Я та самая, кого вы ждете для излечения", - повторяла она как на экзамене.
   - Не забудь, - замечает Хроленко, - Половцев для тебя уже Беговцев, а его кличка Володилов.
   Я показываю ей на карте хутор Белый Колодец, который находится в междуречье Днепра и Припяти, и строго наказываю, чтобы она была там 10 ноября.
   Не знаю, догадывалась ли девушка о том, что мы идем в дальний поход и к тому времени должны быть в том районе. Но, выслушав меня, она сказала:
   - Может, я к десятому не успею... Кто придет ко мне на встречу, пусть не спешит. Я могу задержаться, но все равно приду. Со мной ничего не должно случиться.
   Такая самоуверенность настораживала, и мы снова и снова экзаменовали ее. Мы импровизировали, разыграв ее задержание немцами или полицией. Галя держалась спокойно и отвечала логично. Возможно, мы даже несколько переусердствовали: я заметил в глазах девушки слезинки. В этот миг мне ее стало попросту жалко, и, право же, если было бы кем ее заменить, я охотно на это пошел. Но дублера не было.
   Вот так бывало в тылу врага. Еще несколько часов назад ты вроде бы и не знал человека. Но короткая военная биография давала удивительно емкое представление о человеческих качествах. Мать Гали была расстреляна фашистами, и девушка сразу начала искать партизан. Встретив Половцева, выдававшего себя за парашютиста, Галя стала его добровольным помощником. Теперь она пошла на физические муки, изуродовала свое лицо ради того, чтобы выполнить наше задание. Она готова была на все, лишь бы помочь, оказаться полезной партизанам. Девушка была уверена, что пройдет благополучно, и эта уверенность постепенно передалась нам.
   Все командиры хорошо знают, как радостно встречать бойцов, возвращающихся после выполнения боевых заданий. Особенно тех, кого отправлял в само логово врага, - разведчиков, диверсантов. А провожаешь их всегда с чувством огромной тревоги. Так было и сейчас, когда мы прощались с Галей.
   В нашем соединении был заведен обычай. Уходящие на рискованное задание имеют право высказать свое любое желание. И это желание выполнялось во что бы то ни стало. Когда Хроленко сказал об этом Гале, она задумалась. "Интересно, что она пожелает?" - заинтересовался я. Девушка улыбнулась и сказала тихо:
   - Хочу, чтобы все мы две минуты посидели молча. И проводите меня потом тоже молча. Моя мама всегда говорила: "Если провожают скучно, то встречают весело".
   Мы как по команде сели в ряд. Молчали. Среди нас четверых улыбалась одна Галя. Улыбалась, но в глазах не унималась тревога.
   Но вот девушка вместе с Хроленко направилась к двери. Мы молча шли вслед за ними. Спустились по лестнице с крыльца. Молча Галя и Хроленко сели в бричку, и пара гнедых укатила их в глубину леса.
   Когда уже все было готово, пришел приказ: рейд временно отложить. Привез нам этот приказ член Военного совета Брянского фронта, первый секретарь Орловского обкома партии Матвеев. Прежде чем изложить подробно новое задание, он не без гордости сообщил, что по дороге задержал подозрительную особу. Встретил ее на берегу Неруссы, разговорился и сразу понял, что она подослана в партизанский край гестаповцами. Сейчас эта особа находится в его машине под охраной. Матвеев подводит меня к машине, и я вижу... Галю. Лежит на полу с завязанными за спину руками.
   Успокаиваю приехавших, провожаю в наш штаб, а сам остаюсь во дворе с Галей и прибежавшим сюда Хроленко. Вокруг машины сразу же начинает скапливаться наш партизанский люд - всезнающий, глазастый, любопытный. Галя, еще не успев стать настоящей разведчицей, вот-вот будет рассекречена. Одна мысль об этом провале приводила в дрожь. И я даже не стал выслушивать сбивчивые объяснения.
   - Уходите с глаз, горе-разведчики, чтобы я вас больше не видел!
   И они исчезли. Николай Архипович Хроленко пропадал шесть суток. И вот теперь опять сидит передо мной. В измятой, грязной одежде, обросший, исхудавший.
   Разговор начинает с допроса:
   - Ты что, вместо рейда решил проводить новую операцию?
   Говорю ему: да, рейд отложен на неопределенное время. Именно об этом сообщил Матвеев. Перед соединениями Емлютина, Ковпака и нашим ставится задача разгромить две вражеские дивизии, дислоцирующиеся в этих местах.
   Я так глубоко переживал эти неожиданные изменения в наших планах, что даже не удивился, почему, собственно, вопросы задает мне Хроленко, а не я ему.
   - Слушай, Николай, а где ты пропадал?
   Всегда такой скупой на подробности, на этот раз Хроленко не жалел красок. Им с Галей опять все время не везло. В Севске чуть было не попали в ловушку, почти трое суток спасались от облав.
   - Так где же все-таки Галя?
   - Вчера поздним вечером мне удалось усадить ее в поезд на станции Хутор Михайловский. Теперь она без пересадки следует до станции Славута.
   У меня вырвался вздох облегчения. А Хроленко сразу преобразился.
   - Уехала! Обхитрили мы их! Еще сутки, и наша разведчица будет в Славуте, а там до Острога рукой подать.
   Горделивая улыбка озарила измученное лицо. Что ж, есть чем похвалиться. Не так-то просто посадить нашего человека в поезд, на железнодорожной станции, где гестаповцы следят за каждым.
   Но Галю на ее пути ожидали еще новые проверки и облавы, шантаж и провокации. Как-то она выдержит?
   А теперь возникла новая проблема: встретимся ли мы вообще когда-нибудь с нашей разведчицей? Она будет ждать нас, а мы не придем: рейд отложен...
   Надо сказать, что отмена рейда касалась не только Гали. По разработанному нами маршруту уже были засланы десятки разведчиков. Они до нашего прихода должны находиться в определенных районах и освещать создавшуюся там обстановку. Поэтому разговор с Хроленко угнетал меня, бередил и без того кровоточащие раны. И я поспешил сослаться на дела и расстался с расстроенным Николаем Архиповичем.
   Мне пора было выезжать на место будущего боя. Замысел операции сводился к тому, что часть наших сил во главе с Бородачевым и Куманьком выйдет на исходные рубежи к Знобь-Новгородской, а я с батальоном Ревы, разгромив два вражеских батальона в деревне Мефедовка, зайдем к Знобь-Новгородской с запада. После этого общими усилиями захватываем районный центр.
   На западе солнце низко склонилось над Десной, а с востока ползет черно-сизая туча, обрамленная лохматой оранжевой каймой. Тонкой золотистой змейкой пронизывает ее молния, но грома не слышно - далеко.
   - Дывысь, Александр, гроза надвигается, - замечает Рева. - Це надо учесть.
   И не поймешь: то ли он рад грозе, то ли недоволен ею. Начальник его штаба капитан Бесонов разворачивает перед нами карту, испещренную цветными треугольниками, кружками, стрелами. Вот красная стрела, устремленная на Новгород-Северск. Чуть дальше - коричневая стрела проходит через Мефедовку, большую разбросанную деревню, укрепленную разного рода оборонительными сооружениями. Синяя стрела нацелена на Знобь-Трубчевскую - это направление ударов Таратуто и Гнибеды.
   Перед Мефедовкой небольшой лес. По имеющимся сведениям, там противник по ночам выставляет засады.
   Сморщив лоб, всматривается в карту Павел Рева.
   - И на який бис здались нам в том лиску немцы?
   По плану предусмотрено, что отряд Ревы одновременно наступает на Мефедовку и на этот злополучный лесок.
   - Да, це орешек досыть крепкий, - задумчиво роняет Павел.
   - Раскусишь? - поддразниваю друга.
   - Надеюсь, - Павел говорит раздумчиво, не спеша. - Не святые ж горшки лепят.
   Наступает темнота. Колонна движется по узкой извилистой лесной дороге. Партизаны идут споро, хорошо: не стучат повозками, ничто не скрипит, не бряцает. Только ветер, словно неистово споря с нами, задувает все более порывисто. Уже глухо закрыла небо туча, да все ближе доносятся раскаты грома. И вперемежку с громом через определенные интервалы с правого берега Десны - из Каменской Слободы - бьет по лесу немецкое орудие. Огонь ведется не спеша. Видимо, производится обычная пристрелка. Этим немцы занимаются уже несколько дней.
   Преодолели болото, снова втянулись в лес. Вот и опушка, с которой днем хорошо просматривается Мефедовка. Но сейчас все скрыто во тьме. А тут еще грянул проливной дождь. И почему-то именно в этот момент усилился артиллерийский обстрел: уже работало не одно, а несколько орудий, к ним присоединились минометы. Разрывы снарядов слились с раскатами грома. Ветер нагибал и безжалостно ломал высокие сосны. В лесу стоял сплошной треск.
   Рева приказывает: залечь у деревьев. При вспышках молний вымокшие до последней нитки люди снуют среди стволов, пытаясь спастись и от осколков и от валящихся деревьев. Удары грома и разрывы снарядов и мин сливаются в один неумолчный грохот, волнами перекатывающийся над лесом. И к этому добавляются еще пулеметные и автоматные очереди: партизаны столкнулись с противником.
   - Большая группа вражеских солдат ползет к лесу, - доложил боец, и я только по голосу узнал Уварова.
   "Собираются окружить нас?" - первое, что приходит в голову.
   - Оставляй здесь роту, - говорю Павлу, - остальные силы забирай с собой на проческу леса, после чего наступай на Мефедовку.
   В отблеске молний вижу лицо Ревы, залитое водой, злое, упрямое.
   - Я остаюсь с ротой Чижова. Будем вытягивать немцев сюда к лесу. А ты не спеши отвечать на их огонь, - добавляю на прощание, и Павел уходит вместе с комиссаром Богатырем.
   Противник все более усиливает огонь, но в лес войти не решается.
   Огромная туча зависла над нами и замерла, изливая на нас потоки воды. Пройдет ли она наконец?
   В сосновой посадке, куда ушел Рева, разразился шквал пулеметного и автоматного огня. Какое-то время стрельба ведется только со стороны немцев. Но вот последовал ответ Ревы, и тогда уже заревело отовсюду. В довершение ко всему из соседней деревни Пушкари гитлеровцы повели обстрел из спаренных минометных установок.
   Стало ясно, что немцы нас обнаружили давно и заранее приготовились к встрече. Но враг, как обычно, боялся лезть в лес, тем более в такую сумасшедше грохочущую ночь. Немцы непоколебимо уверены в своем превосходстве. Что ж, это, может быть, даже на руку нам. Гарнизон в Мефедовке наверняка считает себя в полной безопасности. Мы и воспользуемся его беспечностью.
   Посылаю связного к Реве с приказом: не ввязываться в бой в сосновой посадке, а сразу же атаковать Мефедовку.
   - Берите взвод, - говорю Чижову, - ползком выходите в поле и оттуда бейте по сосновой посадке. Имейте в виду, что противник может переключить весь огонь на вас. Поэтому сразу рассредоточьтесь и как можно чаще меняйте свои позиции. В случае отхода выпустите белую ракету в нашем направлении. Все!
   Мина рвется совсем близко. Осколки с шумом пронизывают ветви. Но Чижов словно ничего не замечает. Повторяет приказание и исчезает в темноте.
   Наконец дождь стал утихать. С надеждой посматриваю на небо, выискивая хотя бы маленький просвет.
   Рева прекратил огонь. "Теперь, пожалуй, и не найдешь, где он находится", подумал я, когда весь огонь противника обрушился на бойцов Чижова.
   Между тем Рева вел свой отряд на юг между Пушкарями и Мефедовкой, заходя на деревню со стороны райцентра, откуда враг меньше всего мог ожидать партизан.
   От Чижова начали поступать раненые, но признаков его отхода пока не было: взвод держался хорошо, приковывая к себе все внимание противника.
   Небо начало постепенно очищаться от туч, а на земле по-прежнему свирепствовала огневая буря. И только на рассвете в сосновой посадке прекратилась стрельба, но зато с невероятной силой бой разгорелся в самой Мефедовке.
   Командование противника, видимо, растерялось. Только этим объясняю тот факт, что вдруг умолкли орудия и минометы в Пушкарях и Каменской Слободе: немцы не знали, куда бить.
   Бросаю роту Чижова на помощь Реве в Мефедовку. Быстро идем через лесные посадки и вдруг видим: какие-то люди мечутся по лесу. Вскоре выяснилось: уцелевшие фашисты притворились мертвыми. Партизаны обыскали их, забрали у них документы, оружие. Но вот прошли чижовцы, и немцы, решив, что опасность миновала, сделали попытку удрать, но сделали это явно поспешно.
   Впервые после такого трудного боя я видел веселые, даже озорные лица партизан. Они не скрывали своего удовольствия, рассматривая мокрых и грязных вояк, отдавших и оружие и документы, лишь бы остаться в живых.
   А бой в Мефедовке усиливается. Прислушиваюсь, стремясь разгадать, в чьих руках инициатива. Пока похоже, что партизанский огонь преобладает. Все громче, все увереннее треск наших пулеметов, и вот уже до нас докатывается грозное, победное "ура". Кроме Мефедовки за ночь нашими отрядами были освобождены деревни Знобь-Трубчевская и Улица.
   Захватив с собой связную Лизу Попову, спешу на свой КП. Над Знобь-Новгородской в предрассветном небе взметнулся букет из множества разноцветных ракет. И почти в ту же минуту, словно откликаясь на этот вражеский фейерверк, где-то между Знобь-Новгородской и Мефедовкой вспыхнули три ракеты - красная, белая и зеленая, - это напомнил о себе Павел Рева.
   - Начинайте наступление на Знобь-Новгородскую. Рева уже дал сигнал, говорю Бородачеву, вышедшему мне навстречу.
   - Может, подождем. Пусть Рева поближе подтянется к Зноби, - начал Бородачев, поглядывая на часы. - Сейчас семь тридцать, я дал возможность людям позавтракать.
   Через двадцать минут Рева начинает бой за Знобь-Новгородскую. Уже наступил рассвет. Ждать нельзя ни минуты, иначе враг обнаружит Реву на подступах к райцентру.
   Объясняю, что надо срочно загнать вражеский гарнизон в бункеры на северо-восточной окраине. Пусть все внимание он сюда переключит, а Рева воспользуется этим и ударит с другой стороны.
   У Бородачева было естественное желание, чтобы после ночного боя партизаны отдохнули, поели. Он что-то еще хотел сказать, но, по-видимому, мой взгляд был достаточно красноречив.
   - Новиков, Таратуто, Иванов - ко мне! - послышалась его отрывистая команда.
   Через несколько минут он ставил командирам задачу. Иванов и Таратуто начинают наступление на Знобь-Новгородскую с северо-востока. Новиков получает распоряжение открыть артиллерийский огонь по Зноби сразу же после первых очередей наших пулеметов.
   И этого не пришлось долго ждать. Пулеметные очереди сразу же слились с громовым "ура": Иванов двинулся в наступление. Новиков активно поддерживает его - три 76-миллиметровых орудия, три противотанковые и одна автоматическая мелкокалиберная пушки вместе с пятьюдесятью минометами одновременно ведут прицельный огонь.
   Да, это был хороший огонь. Снаряды и мины, пролетая над нами, рвались в центре города и на его окраинах, взламывая бункеры и другие укрепления фашистов.
   Впечатляющее зрелище! И не столько для нас, партизан, сколько для местных жителей. Народ снова убеждается, что здесь, в глубоком тылу врага, действуют не какие-то одиночки, вооруженные винтовками, а целые партизанские соединения.
   В небе появились два вражеских самолета. Один из них устремился на наши артиллерийско-минометные позиции. Другой нацелился на группу деревьев, под которыми расположился наш командный пункт. Разбегаемся в стороны, чтобы надежнее укрыться. Летчик, словно поняв наш маневр, раздумал бомбить покинутый КП и тоже обрушился на Новикова. Два бомбардировщика кружат над огневыми позициями артиллеристов, осыпают их пушечными очередями.
   Но сквозь визг и грохот до нас по-прежнему доносится властный голос Новикова, отдающего приказания. Артиллерия не только не прекратила огонь, но даже усилила его.
   Всем нам тогда повезло. Очевидно, у этих летчиков не было с собой бомб, а вскоре иссяк и бензин. Вот они наконец прекратили огненную карусель и скрылись в тучах.
   Беспокоило меня теперь молчание вражеских шестиствольных минометов. Почему немцы до сих пор не ввели их в действие? Может, за ночь израсходовали боеприпасы и ждут, когда их подвезут?
   Вот уже над Знобью зависают три ракеты: отряд Ревы ворвался в райцентр. Посылаю связных к Иванову и Таратуто с приказом ускорить продвижение. Одновременно направляю связную Лизу Попову к Новикову, чтобы он прекратил огонь, дав возможность отрядам беспрепятственно продвигаться к центру.
   Проходят считанные минуты, пока над нами еще пролетают последние новиковские снаряды, и вдруг за нашей спиной раздается протяжный с каким-то резким треском взрыв. И сразу залпы прекращаются.
   Что там случилось?..
   Вместе с Бородачевым спешим к Новикову. Навстречу бежит Юзеф Майер, мы видим его искаженное ужасом лицо.
   - Убит командир Новиков.
   Он лежит у развороченного взрывом орудия. Над ним склонилась плачущая Лиза Попова. У Новикова оторваны обе ноги. Кровь хлещет непрерывным потоком, хотя прибежавший доктор Александр Николаевич Федоров делает все возможное, чтобы ее остановить. Новиков, исхлестанный осколками, терпел невыносимые муки, но сознание еще работало, он узнал меня.
   - Виноват, товарищ командир, - вдруг отрывисто бросил он. - Ошибка. Моя ошибка...
   Это были его последние слова. Оказалось, что в перегревшемся стволе заклинился снаряд. Новиков хотел вторым выстрелом выбить его. Произошел взрыв...
   Рядом лежат еще четыре бездыханных тела. Среди них узнаю черноглазую подносчицу снарядов Верочку. Она пришла к нам из Красной Слободы. (К сожалению, до сих пор мне не удалось установить ее фамилию.) Неподалеку, раскинув руки, затих Мушкин, маленький, такой неприметный с виду и такой геройский парень. Сколько раз он спасал своего командира от верной смерти, видел в нем отца, преклонялся перед его мужеством и был предан ему до конца. И сейчас разделил с ним его участь. Кто-то с нескрываемой болью проронил:
   - Вот и нет нашего Мушкина...
   И тогда вдруг пошевелился Новиков, с трудом повернул голову, видать, хотелось ему еще разок взглянуть на своего друга, и свалился замертво.
   Я с отчаянной надеждой взглянул на доктора. Александр Николаевич отвел глаза - он всегда тяжко страдал, когда был беспомощен в борьбе со смертью. А здесь такая нелепая потеря...
   Говорить о гибели своих боевых товарищей всегда трудно. Еще труднее это делать, когда смерть настигает кого-нибудь так непостижимо трагически.
   Мне и сейчас больно вспоминать о гибели Новикова и его славных артиллеристов. Саднит это воспоминание, мучает... Если доведется кому-нибудь из читателей побывать на Сумщине у реки Знобь, на 107-м километре железной дороги Хутор Михайловский - Унеча, поклонитесь здесь братской могиле, где покоятся наши партизаны, погибшие в том бою, и среди них Новиков - честный воин нашей армии, безмерно любивший свое грозное оружие - артиллерию.
   ...В Знобь-Новгородской что-то заклинилось с нашим наступлением. Приказываю артиллеристам немедленно сняться с позиции. Посылаем связных к командирам наступающих отрядов, пытаемся уточнить, почему произошла заминка.
   Связные еще не успели возвратиться, когда заговорили шестиствольные минометы противника. Они бьют по городу, бьют по тому самому месту, где совсем недавно стояла наша артиллерия. Уже трудно уловить огонь отряда Ревы. Заметно ослабевает канонада, доносившаяся из района действий отрядов Иванова и Таратуто. Инициатива боя переходит в руки немцев.
   Что случилось? Неужели и у Ревы произошла какая-то катастрофа?