Садовяну Михаил. Никоарэ Подкова

   - Отрадно да голодно, - рассмеялся атаман Агапие, обнажая белые зубы. - Погодите малость - поможем и в этой беде. А до чего же ладно трубил в рог служитель вашей милости! Мнится мне, слыхивал я такую игру.
   - Неоткуда было, атаман, - усмехнулся Иле, - этот турий рог я только что выиграл у лесника Павла Вавела.
   - Знаем Павла. Друг он нам, - заметил Агапие Лэкустэ. - Рог, должно, и в самом деле турий, недаром Павел все хвастал им. Теперь понимаю - для древнего рога нашелся новый хозяин. Но я об игре толкую. Слышал я такую игру однажды, только не помню где.
   Улыбнулся Подкова.
   - Бывал ты, может статься, в Нижней Молдове?
   - Бывал, - тихо отвечал атаман, кинув быстрый, настороженный взгляд на Подкову. - Костер развели, братья рыбаки? - обратился он к своим сотоварищам. - Вижу, развели. А котлы со всем что полагается готовы? Вижу, готовы. Подбросьте-ка в таком случае хворосту в костер. Надо поскорее накормить нам государя и его служителей. Не дивись, государь, что узнал тебя. Поначалу не поверил я Вавелу, когда он разговаривал с нами через реку. Получил, думаю, серебряный бан, а кто платит серебром, того величают государем, его светлостью. Но, вижу, не ошибся Павел Вавел, правильное слово сказал. Не признаешь меня, государь?
   - Пока что - нет.
   - Не помнишь?
   - Нет. Но с нынешнего дня буду помнить.
   - Сердце радуется таким словам. Отчего же я уши-то навострил, услышав турий рог, государь? Довелось мне такую игру слышать в Жилиште и у Катлабуги, и в других местах, где воевали мы, лэкустенские рэзеши, под началом Иона Водэ, да славится имя его во веки веков.
   У костра застыли в удивлении десять рыбаков. В удивлении стояли, опустив головы, и путники Никоарэ.
   Подкова ничего не ответил, только взглянул пристально в затуманенные слезами очи атамана, подошел к нему и обнял.
   - Государь, уходишь на восток? - тихо спросил Лэкустэ, взяв Никоарэ за руку с заветным перстнем и прижимая ее к своему сердцу. - Слышишь, государь, как стучит?
   - Слышу.
   - Это сердце народа, любившего Иона Водэ. Неутешны мы, отца нашего лишились. Не оставляй нас, государь. Видели мы тебя в бурях и опасностях. А коли едешь новое войско снаряжать, возьми и нас с собой. Оставлю я селению нашему и старикам запертую в протоке рыбу, а мы все, кто побывал в войске, да и те, что еще не воевали, соберемся в путь и последуем за тобой.
   - Не спешите, друг Агапие, - отвечал Никоарэ.
   - Как прикажешь, государь, так и поступим. Только прими нас.
   - Хорошо. Ловите пока рыбу и промышляйте. Живите мирно до весны; а по весне приходите на Днепр к Острову молдаван. Мой дьяк Раду запишет вас в реестры, и положим вам жалованье со дня вашего прибытия. К тому времени легче будет и с кормами для коней - степь зазеленеет. После ледохода будете ловить для прокормления рыбу в Днепре. А кончится лов, отправимся на охоту за доброй добычей.
   - Государь, мудрый подаешь нам совет, - отвечал Агапие. - Только трудно будет нам сидеть здесь, зная, что ты там. Трудно ждать и смотреть на невзгоды и оскудение родной страны. Что ж, погорюем, а делать нечего: повинны мы слушаться государя нашего. Просим только тебя - повремени два дня, пока пригоним коней из табуна да съездим в село, прихватим кое-что в дорогу; поедем тебя провожать - хотя бы те, кто был с Ионом Водэ. Поведем тебя по безлюдным землям до самого Днестра; там поклонимся твоей светлости и пожелаем доброго пути. Ты, государь, поедешь к Порогам, а мы поворотим к протоку Аксинте, а потом в село Лэкустены дожидаться весеннего прилета птиц. А тогда отправимся на восток.
   - Не могу тут задерживаться, друг Агапие, - отвечал Подкова. - За пищу и отдых спасибо, но нам надо ехать. Соберется народ под моей рукой не теперь, а когда ворочусь. Но вот провожание ваше мне по душе.
   - Как же нам быть, государь?
   - Посоветуемся с дедом Петрей, друг Агапие. Старик знает места. Будете следовать за нами от привала к привалу и догоните у переправы через Днестр; попросите для нас братской помощи у другой рыбацкой ватаги, если днестровские воды взыграли.
   - Это можно, - вмешался в военный совет капитан Петря. - Пойдем мы по старому пути от кургана к кургану до Липши. Сделаем привал на трех постоялых дворах, а у Липши попытаемся переправиться.
   - Поговорим за столом, - согласился Агапие, - запомним все, что изволите повелеть. Найдем вас, не заботьтесь, и спасибо за все его светлости.
   - Братья родные и ты, государь, - продолжал атаман рыбаков. Пожалуйста к нашему столу и не обессудьте на угощенье. Чем богаты, тем и рады. Вино у нас есть, оно получше речной воды. Мисок нет, придется вам есть, по нашему рыбацкому обычаю, прямо с деревянного стола. Соль подаем в ракушках: она дороже рыбы. Вместо хлеба - ломти мамалыги на листах лопуха. Зато вокруг вас будет любовь всех, кто собрался здесь на путину...
   17. СЕРНА
   На восходе солнца, когда скитальцы готовились двинуться в путь, к Никоарэ подошел атаман Агапие.
   - Государь батюшка, - проговорил он, обнажая голову, - уж ты прости меня, хочу я проехать с тобой часть пути. Повеление твое мы поняли: кто из наших соберется, придет к тебе по весне. И то поняли, что не желаешь ты, государь, сейчас задерживаться. Правильно поступаешь. Но негоже задерживаться и тем, кто поклялся проводить твою милость и догнать тебя у брода Липши.
   - Что ж, езжай, друг Агапие, ты меня нисколько не потревожишь, отвечал Никоарэ. - Напротив, я благодарен тебе; за ночь, верно, поразмыслил ты.
   - Не я, а жинка моя, государь. Два часа мчался к ней, два побыл дома и за два часа обратно прискакал. Отсюда гнал коня по-воровски, а на обратный путь взял свежего - вот этого самого. Могу похвастать жинкой, братья, - сказал он, повернувшись к остальным путникам, и заулыбался, сверкая зубами. - Остра, как коса; духом мудрости наделена.
   "Как же вы отпускаете его светлость одного? - говорит она. - Он, стало быть, поедет впереди, а вы - за ним? Нет, куда разумней, чтоб вы шли впереди него, расчищали дорогу; хорошо, если вы будете и с боков и позади - но впереди вам надобно быть непременно. Правда, в тех краях, куда вы едете, мало людей. И люди эти, как и мы, государю зла не желают, - говорит моя жинка. - Но есть в тех краях и чужаки, особливо с тех пор, как посадили они на княжение Петру Хромого. Они ему услугу оказали - на престол возвели, а за это государь Петру позволил им поднажиться. А еще опасны, - опять же говорит моя жинка, - другие вороги: грабители бешлии и наврапы [турецкие воины-конники], глаза и уши галатского баш-булук-баша [начальник крепостного гарнизона и охраны князя]. Три-четыре недели назад с этим самым башой неприятность получилась - так он теперь усердствует. Чтобы искупить свою вину, приказал он наврапам да бешлиям следить за каждым, кто рубеж переходит, обыскивать проезжих купцов, кладь их осматривать со всей строгостью", - говорит все та же моя жинка.
   - Мудрая жинка, - молвил, не выражая удивления Подкова. - И я так же мыслю, как она. Но мы, друг Агапие, - не бабы, а смелые мужики. Постараемся пройти осторожно, однако, коли потребуется, и силой прорвемся.
   - И я так говорил моей жинке, государь. Зовут ее Серной.
   - И что же ответила Серна?
   - "Да мы, муженек, - говорит, - не сомневаемся в смелости государя и в силе руки его. Показал он свою доблесть в Яссах три-четыре недели тому назад. Но ведь государю-то надобно перейти Днестр без потерь и особливо без задержки. Ты сам сказывал: его светлость спешит".
   - Мудрость женская не раз укрепляла и рушила царства, - улыбнулся Подкова.
   - Истинная правда, государь. И говорит опять моя жинка: "Возьми, говорит, - с собой, милый муженек, деда Митрю, матушкиного брата; бывал он в походах Иона Водэ, а в Буджаке и на Дунае, где стоял два года, научился турецкой речи. Прихвати еще двух хлопцев, подюжее, да посмышленее, и следите, безопасна ли дорога, да оповещайте по селам наших рэзешей: государь Никоарэ идет к Порогам. Смотрите, чтоб не чинили ему препятствий навраты и бешлии. После смерти Иона Водэ господарем нашим остался его светлость Никоарэ".
   - Впрямь сказала такие слова твоя жинка Серна?
   - Сказала, государь. Я ее все расспрашивал, а она говорила.
   - Воротишься домой, так поцелуй ее от нас, друг Агапие.
   - От себя я уже поцеловал ее, - поспешно отвечал Агапие, - а как свидимся, еще и от вас поцелую.
   Воины Подковы переглянулись с улыбкой.
   Некоторое время Подкова молчал. Потом обратился к своим спутникам и к атаману рыбаков.
   - Смелый советчик у нас нашелся. Но у меня у самого такие же думы, молвил он. - Если народ наш, ради которого мы головы сложить готовы, не будет нам помощником, так зачем и стараться, зачем саблей опоясываться. А скажи, нашел ты деда Митрю?
   - Привел с собой, государь, и прихватил еще двух хлопчиков лэкустенских подпасков. Оба удальцы, а какие наездники! Диву даешься! Кидают палицу и с коня на всем скаку крючком поднимают ее. А теперь время нам отправляться в путь. Мы с дедом Митрей поедем по рэзешским деревням, будем передавать тайную весть от села к селу, до самого брода в Липше. Кое-кто из седовласых старост пожелает увидеть тебя в лицо. Не лишай их этой радости, государь. Рэзеши будут стоять, как сети, на пути басурман и господарских слуг. "Если потребуется", - как говорит опять же моя жинка.
   - Ну что ж, простимся с Аксинтевским протоком и лэкустенскими рыбаками, - проговорил Подкова, вскочив в седло. - Перекрестимся на восход, да и в дорогу.
   - Счастливого пути, государь, - отвечали рыбаки и скрылись в свои шалаши. Казалось, они не очень довольны были своим атаманом.
   - Пусть покажется капитан Митря, - прибавил Подкова, - хочу увидеть сего друга.
   - Тут я, государь, - ответил рэзеш, поъезжая на коне между двумя хлопцами-подпасками, у которых не было иного оружия, кроме грабовой палицы и крючка для подхватывания ее.
   Капитан Митря был человек в летах, кроткий на вид, одетый в серую крестьянскую одежду; из-под черной шапки, нахлобученной на самые уши, выбивались длинные пряди кудрявых волос. У хлопцев рукава рубашек были засучены выше локтей, волосы доходили до плеч. Островерхие свои шапки на случай дождя они привязали к седельной луке, рядом с крючками для палиц, а сермяжные кафтаны приторочили позади седла.
   Всадники все разом двинулись в путь и ехали быстро, пока не потеряли из виду прутские луга.
   Лучи летнего солнца били в лицо. На востоке в пламенеющей дали колыхалась легкая пелена тумана, а над нею то и дело взвивались какие-то черные вихри.
   Капитан Митря громко, чтобы слышал и его светлость Никоарэ, объяснял деду Петре, откуда взялась эта волнистая мгла и темные круговерти.
   - Вон там справа, у самого края неба, росли когда-то дремучие дубовые леса. Издавна росли, может, еще от самого сотворения мира. А когда пришли к нам дикие орды, те самые, чьи кони топтали и Молдову, и землю ляхов, и Венгрию, то пожгли они лес. Горели кодры все лето и всю осень до самого листопада [ноябрь], пока не пошли обложные дожди, ну а после них легли снега. Остались на пепелище обгорелые древние дубы, словно громадные потухшие головни, а земля покрылась золой, толстым слоем - в человеческий рост. С годами пепел измельчился, и теперь ветер носит его, будто черный песок, в вышине. Там, где кружатся черные вихри, дует, стало быть, ветер. А левее скоро покажутся села на полянах у края уцелевших лесов. Рэзеши расчистили место, заложили пашни и сады, а сел все-таки мало. И есть у людей на случай невзгоды - войн и пожаров - убежище в чащобах. Пройдет война, кончатся пожары, и бедный люд спешит обратно в свои селения. А дальше влево - непролазные заросли. Там царство зверей. Живут там медведи, как в любом лесу. А кроме медведей, показываются порой жителям и зубры только они нынче редко выходят из своих дебрей.
   В самых глухих, потаенных местах, где ни единой тропки нет, стоят березовые леса и болота, и строят там свои запруды и шалаши звери, коих именуют бобрами. Прозывают их еще водяными собаками. Вот уж искусники, вот мастера! Дома свои и плотины не хуже людей возводят.
   Порой забредут с севера в здешние леса лоси, и кто их воочию видел, говорит, что страшны они видом, будто демоны: заместо рогов у них на головах целые деревья растут. А ближе к днестровским лугам живут тысячи тысяч кабанов, нигде на свете нет этакой прорвы!
   Когда путники сделали к полудню первый в дороге роздых, к Подкове подошел атаман Агапие для совета.
   - Дозволь, государь, - сказал он, - еще слово молвить. По совету жинки, я дал деду Митре наказ ехать от села к селу и беседовать с рэзешами. Дед поедет, будто разыскивая свояков и родичей. Поговорит он с людьми, они ему кое о чем поведают. Так многое можно узнать. А хлопцы-пастухи Косороабэ и Вицелару словно бы ищут волов, пропавших с лэкустенских пастбищ. И будут они делать привалы у пастушьих костров. Ветер нынче дует в сторону Ваду-Рашкулуй, и вести туда летят, точно жар-птицы. А завтра ветер подует от Ваду-Рашкулуй сюда и принесет на крылах своих вести для нас. Пастухам Косороабэ и Вицелару только надо слушать да мотать на ус. А мы знай себе держим путь к нашему броду в Липше около Кодрен.
   Подкова слушал сбивчатую речь рыбацкого атамана; хотелось ему понять все пояснее.
   - А знаешь, друг Агапие, - сказал он. - Пока что слышу я одни слова, а привык к делу. От капитана Петри, дедушки нашего, узнал я, что брод Липши находится недалеко от города Могилева, стоящего на той стороне Днестра.
   - В точности так, государь. Кашлянешь в Липше - слышно в Могилеве.
   - Так вот, хотел бы я, друг Агапие, послать весточку в Могилев, к друзьям.
   - Можно. Друзья твоей светлости ожидают, надо полагать, и у других бродов. А коли хочешь, государь, послать весточку в Могилев, погоди до завтрева; приведу я тебе надежного человека, деверя моего Козмуцэ из Негрен.
   - Где мы переночуем нынче, друг Агапие?
   - Точно сказать невозможно, государь. Посмотрим, как полетит жар-птица.
   Дед Митря, молчаливый лэкустенский рэзеш, покачал головой и хмуро взглянул на племянника.
   - Ты, видать, Агапие, еще не все советы присоветовал?
   - Ничего, дед Митря, - рассмеялся атаман. - Нынче ночью придет ко мне Серна и все мне подскажет. Сердце от радости из груди рвется. Хотелось бы постелить государю в белой горенке, в княжьих хоромах, чтобы почил он там спокойным сном; у ворот бы стояла, опершись на копья, верная стража, и никто б не беспокоил его.
   - Отойти бы лучше от нас такому болтливому атаману! - пробормотал дед Петря.
   Но, казалось, Агапие и не слышал деда.
   Нахмурился и дед Митря.
   - Сказывай, где заночует его светлость. Уж не думаешь ли повести его на постоялый двор Пинтиляи? Там у нее воры блох разводят да деньги проматывают.
   - Как ты говоришь, дедушка, перед государем? - опечалился атаман.
   - Ответь же, Агапие, нашел ты горенку в княжьих хоромах?
   - Нет. Стыдно и сказать его светлости: придется ему переночевать в негренской сыроварне. Я уж послал вперед Косороабэ и Вицелару, чтоб увели оттуда овец, пастухов и старшего чабана.
   - Эй, парень, на своей сыроварне старший чабан сильней государя.
   - Будем честью просить, а уж коли не захочет, - заставим.
   Улыбнулся Подкова.
   - Не стоит нарушать овечьих прав, друг Агапие, как нарушают властители человеческие права.
   Атаман покачал головой и почесал за ухом.
   - А в селе нельзя заночевать?
   - В каком селе? Ведь сам знаешь, ночь в пути нас застанет.
   - Коли так, то хоть и стыдно мне, а придется государю ночевать внизу, у Черных Срубов.
   - Ну вот, так бы и сказал. Не стыдно. Государь-то наш - воин и, думаю, привык спать под звездным небом.
   - Конечно, привык, - весело отвечал Подкова. - Положу в изголовье думы всякие, заботами укроюсь, да и сплю.
   И снова двинулись под знойным летним солнцем. По обеим сторонам проселка до самого края небосклона тянулись к югу цветущие луга. Кое-где медленно передвигались по ним белые овечьи отары, и будто в полуденной истоме лениво звякали их колокольцы. Налево тянулась вереница деревьев, отмечая русло какой-то речки.
   "Далеко ли от проселка до той речки?" - размышлял дьяк, ехавший рядом с Алексой впереди своего господина. Измучившись от жары, он вдруг захотел узнать, какого мнения об этом Тотырнак.
   Но только он собрался спросить Алексу, на повороте дороги показались оба стража лэкустенского скота - Косороабэ и Вицелару. Они неслись на конях во весь дух и с гиканьем гнали впереди себя волка. Он мчался, поджав под себя хвост, и в ослепительном сиянии дня пропадал порою среди серебристых метелок ковыля. Зверь встретился им подле густых зарослей кустов. Один из парней с силой швырнул дубину и попал в волка. Серый заскулил, встряхнулся и замедлил бег. Дьяк достал лук и стрелу, остановил коня. Но тут кинул в зверя дубину второй хлопец и уложил его. Подобрав свои палицы, парни спешились и били врага, пока не вытянулся он и не застыл, оскалив зубы. Потом охотники откинули назад длинные волосы, закладывая их за уши, и подошли к Никоарэ.
   - Ну, чего добились в негренской овчарне? - спросил дед Митря. И сам ответил: - Ничего не добились.
   - Верно, - подтвердил Косороабэ, тот, что был поразговорчивей. Ничего не добились.
   - Говорил же я!
   - А что ты мог говорить? Тебя ж там не было, - произнес, лениво двигая толстыми губами, большеротый Косороабэ. - Дед Никита закричал на нас - почто, мол, опять ведем к нему ратников. Только сегодня утром нагрянули к ним служилые из воеводства да турки, нанесли великий урон. И кричали они, чтобы дед Никита немедля сказал, не проехали ли мимо люди, которых они выслеживают - либо воины, либо купцы. А что им скажет старший чабан? Ничего. Осердились тогда воеводские служители, велели одуматься. Пока, дескать, оставляют его с миром, а в скорости нагрянут они сюда из Ваду-Рашкулуй со многими саблями, и тогда горе пастухам, да и скоту, да и селу, коли не найдут тех проезжих, коих ищут. И забрали они у старшего чабана весь сыр из плетенки, а нам уж нечего было взять для ваших милостей.
   - Запутываются дела, - сказал дед Митря.
   - Не бойся, распутаем, - заверил атаман Агапие, глядя на него горящими глазами.
   - Не знаю, что скажет государь.
   - Государь скажет "добро", - отвечал неугомонный Агапие. - Поведем его пока к Черным Срубам.
   В том месте, которого так стыдился атаман Агапие, под невысоким холмом, поросшим молодым лесом, били из земли семь родников. Семь черных срубов из обгорелых дубовых бревен, с желобком в сторону ската, поднимались на два локтя над родниками; вода на дне бурлила, пошевеливая мелкий песок, и вываливалась в ручеек среди цветов душицы и мяты. Все семь колодцев стояли в ряд, и солнечные зайчики сверкали в холодной их воде.
   Несколько в стороне зеленела лужайка, расстилавшаяся позади ряда старых елей, когда-то привезенных с гор и посаженных над родниками на помин души семерых сыновей Негри, старейшины рода.
   Там, не мешкая, сошел с коня на мягкую траву Никоарэ, за ним спешились и остальные. Распустили подпруги и дали коням немного остыть перед водопоем. Люди устроили господину своему постель из целого вороха веток, покрыв их черепками, потом и сами расположились в тени у колодцев.
   Один только Агапие Лэкустэ не расседлал лошадь. Он ласково потянул ее за уши, погладил по глазам и постоял в задумчивости, держа лошадь под уздцы.
   Потом подошел к спутникам, поклонился Никоарэ и сказал деду Митре:
   - Поеду я, дед, в Негрены за капитаном Козмуцэ. Приведу его нынче же вечером, раз он нужен его светлости.
   - Езжай, племянник Агапие, - мягко отвечал дед.
   Агапие тут же вскочил на коня и отъехал.
   Дед Митря оборотился к Никоарэ и покачал головой.
   - До села два часа пути. Государь, - добавил он после короткого раздумья, - не гневись на молодца нашего за неразумные, путаные его речи. Нападет на него такой черный день, он и делает все в горячке, словно выпил.
   - О чем ты, дед Митря? - удивился Подкова.
   - Да я про Агапие. Прости его, государь. Человек он верный и достойный, лучше и не сыщешь на всем свете. Только находит на него иногда... Прямо будто русалки его заворожили. Все говорит о своей Серне, о жене своей, с которой жил пять лет; а ведь ее теперь, по Божьей воле либо по человеческой злобе, нет больше среди нас. Да, может, и в живых ее уж нет. Когда нападает на Агапие помрачение ума, ему чудится, будто любимая его жена рядом и беседует с ним. А случается это с ним, если он растревожится сильно. Уж третий раз находит на него. А потом все как рукой снимает. Утихнет, бедняга, и застынет в печали.
   Был он в войске Иона Водэ в Жилиште. И после победы дали ему дозволенье съездить домой на две недели. Они с Серной крепко любили друг друга, будто вчера только повенчались.
   А в те самые дни, когда бились в Жилиште, случилось так, государь, что Серна не воротилась домой. Может, буря сбросила ее в овраг, может захватил ее польский мазурский отряд либо татарский загон [грабительский татарский отряд] из Буджака. Ведь когда стоял государь с войском в Жилиште, около Фокшан, терзали нас и бури, и польские да татарские отряды.
   Пропала Серна. Искали мы ее - не нашли и ничего о ней более не слыхали.
   И вот приезжает Агапие. Видит - мы все оторопели, а когда рассказали ему, как и что случилось, - раз только вскрикнул он и повалился наземь. И потом пролежал почитай что два месяца в жару без памяти. Пришел он в себя, а внутри-то все у него болит, будто отведал яду.
   А потом, когда сгиб Ион Водэ и узнали люди, что разорвали его верблюды, помутилось у парня в голове. Стал он рассказывать о советах Серны, за все хвалит ее и радуется. Находит на него такая придурь. Не понимаю только, с чего бы ему нынче захворать? Пройдет. Больше суток не длится у него эта немочь.
   Исходило сердце жалостью у тех, кто слушал рассказ деда Митри. Никоарэ молчал, пристально вглядываясь в серебристое кипение родников в черных колодцах. И казалось ему, будто чувствует он под своей рукой бешеный стук атаманова сердца.
   В это мгновенье он желал одного: увидеть Агапие, попросить у него прощения за укоры и поддержать его добрым словом...
   18. МОЛДАВСКИЕ РЭЗЕШИ
   В десятом часу вечера у Черных Срубов неожиданно появился капитан Козмуцэ с двумя негренскими рэзешами. В сумерках смутно видны были леса и поля, оставшиеся позади; по высоким облакам, застывшим в небе, разливался еле уловимый розоватый отсвет заката, а далеко на востоке чернели мрачные тучи, предвещавшие бурю. Но на лужайке у колодцев все было спокойно.
   Рэзешский капитан еще издалека подал знак, что едут к государю друзья. Однако товарищи Подковы поднялись, как было заведено, сжимая рукояти сабель; кони стояли оседланные.
   Люди, известившие о своем приходе, остановились, не доезжая до лужайки, и ждали ответа.
   - Пусть спешиваются да идут сюда, - приказал Никоарэ.
   Верхние караульные, дьяк и Лиса, привели к срубам, а затем и на лужайку негренского капитана, знаменитого наездника.
   То был человек невысокого роста, еще стройный и ловкий, хотя ему и перевалило за пятьдесят. У него были смелые глаза, густые сросшиеся брови, короткая черная борода. Коня он оставил около срубов у своих товарищей. Подошел к лужайке, где дожидался Подкова. Остановился.
   - Я знаю его, - подтвердил дед Митря. - Он наш человек.
   Подкова кивнул головой.
   - Подойди ближе, братец Козмуцэ, - позвал лэкустенский рэзеш.
   Ловкий чернявый всадник торопливо сделал еще несколько шагов и, сняв шапку, поклонился. Схватив правую руку, которую, стоя, протягивал ему Никоарэ, он склонил над ней голову.
   - Понял я, светлый государь, - заговорил он мягко и ласково, - что надо мне поторопиться. Но наш друг Агапие не мог со мной приехать. Заволоклись у него глаза, пока рассказывал он о повелении твоей светлости, - так в седле и заснул от усталости.
   - Стало быть, кончился его черный день, - пробормотал дед Митря, пристально глядя на Козмуцэ. - Завтра утром проснется с ясными глазами.
   - Да, - тихо проговорил негренский рэзеш. - Пожелал я мира бедной душе его и вскочил на коня. Преславный государь, - добавил Козмуцэ, быстро повернувшись к Никоарэ, - прикажи двинуться в путь. Дожидается тебя у нас в Негренах ужин, кров и постель; найдутся у нас также чернила и перо, потребные для той грамоты, которую я отвезу в Могилев.
   - Ну скажи, пожалуйста! Знавал я этого всадника еще в дни княжения Петру Рареша, - пробормотал дед Петря. - А он уж меня не узнает, видно, стар я стал.
   - Голос у тебя все тот же, капитан Петря, - возразил негренский рэзеш.
   - А ты, Козмуцэ, все так же смел.
   - Смел я, капитан Петря, только рядом с желанными сердцу людьми.
   Улыбнулся Подкова.
   - Кого не узнал с первого взгляда, дед Петря, того и через девяносто девять дней не узнаешь. Отправимся немедля, дед Петря.
   - Мы во власти божьей и твоей светлости, - отвечал старик.
   - Нет, я сам во власти моих верных товарищей.
   Они тронулись в путь; негренские рэзеши ехали впереди, а капитану Козмуцэ дед Петря дал место рядом с собой, позади его светлости Никоарэ. Некоторое время ехали быстро; потом стали шагом взбираться в гору по опушке леса.
   Напала в тот вечер на деда говорливость, захотелось старое вспомнить. Он все расспрашивал негренского капитана, а тот отвечал.
   - Помнишь еще, капитан Козмуцэ Негря, княжение Лэпушняну Водэ?
   - А то как же? Помню, как в то княжение ты, капитан Петря, въехал верхом на крыльцо постельничего [боярин, управлявший двором господаря, ведавший приемами послов] Ванчи, привез ему указ господаря и схватил боярина за бороду.
   - Бывало такое и при других господарях, - признался дед. - А что, Козмуцэ Негря, можешь ты еще держаться стоя на скачущем коне?
   - А то как же? Да только теперь уж мне не до сумасбродства. В молодые годы, конечно, случалось, что встанешь на седло да и дотянешься до заветного решетчатого окошечка. Княгиням-то больше по душе были удалые капитаны, нежели бородатые старики бояре. И пока бояре, покачиваясь, будто лодки в бурю, спускались по ступеням, капитаны, забравшись в сад, вскакивали на подоконники княжьих светлиц. Псы, бывало, молчат, только мордой о забор тычутся, потому как у них зубы склеены просмоленной тряпкой; верные рабыни сидят по своим кельям, злорадно показывая кулак бородачам - что, мол, съели? Да украдкой глядят, как протягивают княгини белые свои руки средь листвы дикого винограда. Иное было время в Яссах, и расцветали тогда иные весны.