Огненный шар между тем стал уже таким большим, что почти касался стен подземной лаборатории. Жаропрочные плиты, которыми была выложена изнутри подземная камера, не выдерживали колоссальной температуры. Елена Николаевна увеличила до предела подачу жидкого гелия, но это помогло ненадолго - началось оплавление керамики. Ее поверхность вспучивалась пузырями и тяжелыми каплями стекала вниз.
Вдруг огненный шар вздрогнул в последний раз и, качнувшись, прилип к стенам камеры. Теперь уже на экранах телевизоров перед нами металось сплошное море огня. На командном пункте раздалось несколько резких звонков, и на стенах камеры вспыхнули красные лампы - сигналы неисправности. Это регистрирующие приборы, сгоравшие там, глубоко под землей, посылали человеку свои последние сообщения.
- Пора делать обвал, - сказал Виктор Платонов, наклоняясь к Елене Николаевне.
- Сейчас?
Подземная камера была устроена так, что в случае необходимости весь ее потолок с полуторакилометровой толщей земли над ним мог быть обрушен вниз простым нажатием аварийной кнопки. Камера с моделью микросолнца оказалась бы погребенной под огромным слоем породы.
Пол под нашими ногами вздрогнул. Елена Николаевна встревоженно обернулась к нам.
- Пора!.. - вырвалось у нас одновременно.
Она нажала аварийную кнопку, и тут же сильный толчок потряс все здание. Огромный столб земли рухнул вниз, раздавив модель микросолнца. Два или три слабых толчка докатились из-под земли, и затем все кончилось.
Отряхивая с костюмов белую пудру известки, посыпавшуюся на нас с потолка в момент обвала, мы выходили из командного пункта.
Все окружили Елену Николаевну, ожидая услышать ее мнение об эксперименте.
- Сейчас трудно сказать, что произошло под землей. Это покажет обработка экспериментальных данных и тщательное сопоставление всех замеров. Чего-то мы все-таки не учли, готовя эксперимент.
- А начало? Как вы его расцениваете?
- Вначале модель полностью подтвердила нашу теорию. И это, конечно, удача. Но затем появилась какая-то сила, которую мы заранее не учли.
- Какова же ваша общая оценка сегодняшнего опыта?
- Я ожидала большего. Потрачено столько труда и времени, а полной ясности у нас опять нет... Осталась последняя надежда на расчеты Чжу Фанши. Может быть, ему удастся доказать, что микросолнце будет устойчиво...
6. ЭКЗАМЕН
Лаборатория занялась обработкой данных, полученных во время опыта. Сотни приборов следили за поведением модели микросолнца, и теперь предстояло разобраться в материалах, систематизировать их, сопоставить, выявить основные закономерности и в конце концов дать ответ на вопрос, волновавший всех: в чем причина неудачи?
Каждый человек в лаборатории был на счету. Меня даже и не спросили, хочу ли я помочь в обработке данных: ни у кого и мысли не возникало, что я могу отказаться. Просто меня подозвал Виктор Платонов и попросил помочь ему на полуавтоматическом компараторе замерить пульсации модели микросолнца, зафиксированные кинопленкой.
Вдвоем у нас дело пошло быстро. Через три часа, когда мы устроили перерыв, перед нами лежало уже около полукилометра обработанной пленки, а на бумажной ленте компаратора бесконечно вилась двенадцатигорбая кривая.
- Ого! Уже двенадцать пульсаций! - удовлетворенно воскликнула Елена Николаевна, рассматривая бумажную ленту. - Смотрите, насколько стабилен спектральный состав излучения нашей модели. Линии идут параллельно оси без всяких отклонений. Интересно, что будет дальше.
К концу четвертого дня работы мы с Виктором Платоновым продешифрировали всю кинопленку, включая последнюю запись. Мы получили бумажную ленту, на которой миллионами точек была изображена кривая пульсации модели микросолнца. До сто сорок второй пульсации модель сжималась и разжималась равномерно, как сердце. Потом ее охватила мелкая дрожь, и она стала расти, постепенно раздуваясь в огненный шар.
Появилась какая-то непредвиденная сила, нарушившая нормальный ход эксперимента. Чем больше мы с Виктором Платоновым изучали поведение кривой пульсации, тем сильнее убеждались в том, что если бы этой загадочной силы не было, то модель микросолнца существовала бы в подземной камере и до сих пор.
- Конечно, наше микросолнце должно быть устойчиво! - горячился Виктор. - Я убежден в этом.
- Одного вашего убеждения еще недостаточно, - улыбнулась Елена Николаевна. - Нужны неопровержимые доказательства. Пожалуй, вам следовало бы спуститься в шахту и внимательно осмотреть ее.
Предварительный осмотр ствола шахты несколько разочаровал нас. Взрыв сильно повредил все сооружения. Большие бетонные кольца, окружавшие вертикальный ствол, сдвинулись со своих мест. Перегнувшись через перила, мы заглянули в глубь черного бездонного колодца.
- Темно. Надо включить свет, - сказал Виктор, шаря рукой по стене.
Он повернул выключатель, и тотчас в черном стволе шахты вспыхнула гирлянда электрических ламп. Глубина шахты была так велика, что последних лампочек в этой гирлянде мы не увидели.
Неожиданно в глубине шахты у стены во все стороны брызнули золотые искры и дождем посыпались вниз. Вспыхнуло короткое яркое пламя, и свет в колодце погас.
- Замыкание. Сеть повреждена взрывом. Проверим лифты.
Оба быстроходных лифта не работали. Неподвижные металлические направляющие изогнулись от подземного толчка. Кабины перекосило и заклинило.
Виктор почесал в затылке, задумчиво глядя в бездонную черноту колодца.
- Вы умеете летать на орнитоптере?
- Нет, - признался я.
- Придется научиться. Другого выхода у нас нет. Будем спускаться в колодец на орнитоптерах.
Отдел орнитоптеров располагался в верхнем этаже спортивного магазина, прямо под прозрачной пластмассовой крышей. В большом продолговатом зале стояло десятка три одноместных, двухместных и четырехместных орнитоптеров. Кроме нас, здесь оказалась молодая, нарядно одетая женщина. Она быстро обошла ряды машин и, ничего не выбрав, направилась к выходу. У дверей она остановилась и, выдвинув из стены маленький ящичек, произнесла что-то раздельно и четко то ли по-испански, то ли по-итальянски.
- Что она делает?
- Видимо, не нашла подходящей модели и сделала заказ, - объяснил мне Виктор.
- Какую же ей модель надо? Все орнитоптеры такие красивые...
- Не в красоте дело, - возразил Виктор. - Мало ли для каких целей бывает нужен орнитоптер.
- А мне какой выбрать?
- Возьмите маленький, спортивный, с хорошей маневренностью. Вот, например, "Мотылек", - Виктор подвел меня к изящному орнитоптеру, покрытому блестящим темно-зеленым лаком.
Я открыл дверцу кабины и сел в мягкое кожаное кресло. Сквозь застекленную кабину открывался прекрасный обзор во все стороны и даже вниз. Наверху торчала небольшая штыревая антенна.
- Нравится? - спросил Виктор. - Скорость до четырехсот километров в час. Конечно, не ракета, но вполне достаточно для передвижения.
- Возьму.
- Вот и отлично.
Виктор подошел к висевшему у дверей аппарату, похожему на телефон, и набрал на циферблате номер, который значился в техническом паспорте "Мотылька". Сообщение о нашем выборе пошло в учетный центр.
При свете зажженных фар орнитоптера, прогонявших темноту всего лишь на двадцать метров, вертикальный ствол шахты казался нам бесконечной бездной. Все чудилось, что орнитоптер вот-вот заденет крыльями за выступавшие отовсюду трубы и обрывки электрических кабелей.
Осторожно продвигаясь вниз, мы добрались до второго вертикального ствола, в глубине которого размещалась подземная лаборатория. Нам удалось снизиться еще метров на четыреста. Дальше все было сплошь завалено землей и разрушенными тюбингами.
- Все, - сказал Виктор. - Прилетели.
В этот момент под нами оторвалась от стены огромная глыба бетона и с грохотом обрушилась вниз, а сверху на нас посыпались мелкие камешки и комья земли.
- Осторожнее! - крикнул Виктор. - Держитесь ближе к центру ствола.
В темном подземелье, с разрушенными стенами и остатками оборванных кабелей, мне стало немного жутко. Казалось, что того и гляди придавит сверху комом земли.
- Дальше пути нет, - разочарованно сказал Виктор, осматривая ствол шахты. - А здесь мы вряд ли найдем что-либо интересное. Хотя постойте-ка. Видите, вот там, в самом низу, трещина? Может быть, по ней удастся добраться до камеры?
Перед нами чернела глубокая трещина, уходящая куда-то в глубь земли. Она была достаточно широкой для того, чтобы один человек свободно влетел в нее на орнитоптере. Я заглянул внутрь - и отпрянул назад. Трещина показалась мне ловушкой, готовой захлопнуться в любой момент.
- Вы останетесь здесь, - сказал Виктор, - а я полечу туда.
- Вы с ума сошли! Ведь это же верная гибель!
Но Виктор не дал мне договорить. Подлетев к расщелине боком, он скрылся в ней.
Прошло несколько томительных минут, и я решил уже последовать за Виктором, как вдруг сообразил, что я могу связаться с ним по радиотелефону. Я набрал номер Виктора. Он тут же отозвался, но голос его доносился глухо, а потом и совсем пропал.
Минут через сорок, когда я потерял уже всякую надежду вновь увидеть Виктора, из радиотелефона донесся его голос. Вскоре мы уже поднимались на поверхность.
Четыре дня подряд мы каждое утро опускались в эту полуразрушенную шахту и исследовали ее. Результаты были интересные.
- Кстати, Александр Александрович, - сказала мне Елена Николаевна после того, как мы рассказали ей о наших исследованиях, - вас очень хотел видеть директор нашего института академик Гасул. Пойдемте, я провожу вас к нему.
Академик Гасул принял нас сразу. Это был пожилой негр, высокий, массивный, с иссиня-черными, без малейших признаков седины курчавыми волосами.
- Я могу только приветствовать ваше желание работать в группе Елены Николаевны, - сказал он мне. - Вы, наш "научный дедушка", сами, как ледокол во льдах, прокладывали путь атомной физике. Вот и продолжайте двигать ее вперед. Я слышал, что вы уже приступили к работе? Кажется, осматривали подземную лабораторию?
- Несколько дней работал там вместе с Виктором Платоновым.
- Нашли что-нибудь интересное?
- Да, кое-что есть. Нам удалось через трещину в стене вертикального ствола шахты подобраться к самой подземной лаборатории. Сейчас там царство льда. Трубы, которые подводили жидкий гелий для охлаждения камеры, лопнули от взрыва, жидкий гелий вылился и пропитал всю землю, превратив ее в глыбу льда. Вот это и навело нас на мысль о причине неудачи в опыте.
- Я не совсем понимаю вас.
- Нам кажется, что мы столкнулись с термоэлектрическими явлениями. Внутренние стены камеры и сама модель микросолнца были раскалены до температуры, измеряемой тысячами градусов, а наружные стены камеры и прилегающая к ним порода охлаждались трубами с жидким гелием. Таким образом, система горячая камера - холодная порода образовала огромную термобатарею. Интересно и то, что материал, из которого была выполнена жаропрочная облицовка камеры, оказался полупроводником. Когда этот материал достаточно прогрелся под действием излучения модели микросолнца, к холодному спаю пошел термоток. Вокруг всей камеры возникло вихревое магнитное поле. Оно-то и разрушило модель. Оно растянуло ее во все стороны к стенам камеры. Чем сильнее прогревалась жаропрочная облицовка камеры, тем сильнее становились термотоки, тем сильнее вихревое поле растягивало модель микросолнца. Вот наша гипотеза о причине неблагоприятного исхода этого опыта. Сейчас мы уточняем отдельные детали.
- То, что рассказал профессор, очень интересно, - сказал Гасул, обращаясь к Елене Николаевне. - Надо выделить еще несколько человек им на помощь. Они должны собрать материал, который достоверно подтвердил бы, что распад вашей модели произошел не из-за внутренних процессов, а только из-за взаимодействия с окружающей средой.
- Так и сделаем, - согласилась Елена Николаевна.
- А вас, Александр Александрович, пора уже зачислить в сотрудники нашего института. На какую должность вы претендуете?
- Мне, собственно говоря, не так уж важно, как она будет называться. Мне хотелось бы работать над созданием микросолнца.
- Вы меня не так поняли. Дело в том, что у нас существуют некоторые формальности. Каждый вновь поступающий обязан, независимо от ученого звания, сдать приемный экзамен по той области науки, которой он хочет заниматься. Подобное распределение должностей в зависимости от знаний существует теперь везде. Правда, с вами случай особый, и я думаю, что можно сделать исключение, приняв вас без экзамена...
Я решительно запротестовал против каких бы то ни было исключений и поблажек. Всем так всем. Раз все должны сдавать вступительный экзамен, должен его сдать и я.
- Очень хорошо, - улыбнулся Гасул. - Когда же вы сможете?
- Можно в следующий понедельник, - предложила Елена Николаевна.
Экзамен у меня принимали пятеро: Гасул, Елена Николаевна, Джемс Конт и два старших научных сотрудника.
Мы сидели в кабинете Гасула. Пока я готовился к ответам на вопросы, они вполголоса беседовали. По доносившимся до меня отдельным словам я понял, что речь идет все о том же неудавшемся эксперименте. Только Джемс Конт не принимал участия в разговоре. Он сразу отошел к окну и оставался там, тихонько барабаня пальцами по стеклу.
Недаром я провел над учебниками несколько месяцев: материал был мне хорошо знаком, и я писал ответы, не задумываясь, так, словно передо мной лежала открытая книга.
- Уже готовы? - удивился Гасул, когда я протянул ему листки бумаги, сплошь покрытые формулами.
Мои листки с записями переходили из рук в руки. Я видел, что комиссия вполне удовлетворена моими ответами. Экзамен незаметно превратился в беседу. Со мной разговаривали уже как с коллегой.
- Ну что же, - заключил, наконец, Гасул. - Думаю, что выражу общее мнение, если скажу, что вы вполне подготовлены для работы в нашем институте. Вы зачисляетесь старшим научным сотрудником в группу Елены Николаевны. Больше ни у кого не будет вопросов?
- Разрешите мне, - сказал молчавший до этого Джемс Конт.
- Да, да, пожалуйста.
- Скажите, профессор, вы твердо решили заниматься проблемой микросолнца?
- Конечно! - удивился я его вопросу.
- Но ведь есть и другие, не менее интересные проблемы, которые разрабатываются у нас. Может быть, прежде чем решить окончательно, вы познакомитесь, в общих чертах конечно, хотя бы с некоторыми из них?
Я посмотрел на него с недоумением и пожал плечами.
- Ну, а если бы я предложил вам заняться проблемой плавающего зеркала?
- Плавающее зеркало? - переспросил я, все еще не понимая, зачем Джемс Конт завел со мной такой разговор. - Я ничего об этом не слышал.
- Кстати, и я тоже, - добавила Елена Николаевна, с удивлением глядя на Конта.
- Оригинальная идея, - вставил Гасул. - Расскажите о ней вкратце, Конт. Я думаю, это всем будет интересно.
Джемс Конт взял чистый лист бумаги и в центре поставил карандашом точку.
- Это Солнце, - пояснил он и для убедительности нарисовал вокруг точки пучок расходящихся лучей. - Вокруг Солнца вращаются по своим орбитам Меркурий, Венера, Земля, Марс, Юпитер и так далее. - Конт поставил еще несколько точек на листе бумаги. - Солнце посылает свои лучи во все стороны. Только часть из них попадает на планеты. Вы знаете, что на Марс попадает примерно полтора процента от одной миллиардной части энергии, излучаемой Солнцем. То есть, как говорят математики, пренебрежимо малая величина. Немного больше энергии получает наша Земля. А сколько солнечной энергии уходит в космическое пространство? Чудовищное количество! Ее хватило бы для того, чтобы обеспечить жизнь еще на двух миллиардах таких планет, как наша Земля...
Он сделал паузу и внимательно посмотрел на нас, чтобы убедиться, что мы поняли всю серьезность поднятого им вопроса.
- Ну и что же? - нетерпеливо спросила Елена Николаевна. - Это известно людям уже сотни лет.
- Вот именно. Известно сотни лет. Наши предки знали это, но мирились с таким положением дела потому, что ничего не могли изменить. Мы в наш век в состоянии использовать хотя бы частично этот неисчерпаемый запас энергии.
- Но каким же образом? - спросил я, заинтересовавшись словами Конта.
- Речь идет о том, чтобы перехватить часть солнечной энергии, уходящей в космическое пространство, и направить ее туда, где тепла не хватает. Эту энергию можно использовать, в частности, в Антарктиде. Этой энергией можно обогреть и другие планеты. Возьмите, например, Марс. Казалось бы, всем хороша планета: и недалеко от Земли, и атмосфера подходящая, и много полезных ископаемых, есть и растительность, а человеку жить там неудобно. Кислорода мало, ходишь все время в скафандре, словно водолаз. Зимой лютые морозы до восьмидесяти градусов, с ветрами, метели, пурга, и все это длится чуть ли не год по земному времени. Летом тоже не лучше. На экваторе днем в безводных пустынях жара доходит до тридцати градусов, дождей почти не бывает, воздух сухой и душный, а ветер носит смерчи из пыли и песка. Это днем, а ночью - летом! - мороз до пятидесяти градусов. Воды недостает, а ведь она там есть. На полюсах высятся огромные ледяные шапки, как на нашей планете. Если бы этот лед превратить в воду да сделать потеплее климат, то планета ожила бы, покрылась цветущей растительностью, воздух увлажнился бы и пополнился кислородом, пустыни исчезли бы, появились бы озера и зеленые массивы. Вот тогда Марс действительно стал бы подходящей для человека планетой. А для этого вот что надо сделать.
Он пододвинул к себе лист бумаги и над Солнцем, под некоторым углом к нему, начертил небольшую кривую линию и рядом с ней написал: "Плавающее зеркало". Потом провел лучи от Солнца к зеркалу, а от него к той точке, которая на его рисунке изображала Марс.
- Если это плавающее зеркало сделать диаметром километров в четыреста и поместить его на расстоянии тринадцати с половиной миллионов километров от Солнца, то такое зеркало пошлет на Марс дополнительно еще столько тепла и света, сколько он получает сейчас. На Марсе станет вдвое теплее. Два или три таких зеркала пошлют на Марс столько энергии, что климат этой планеты изменится до неузнаваемости...
Я как зачарованный смотрел на этот маленький лист бумаги. Неужели это реально? В наше время никому бы и в голову не пришло выступать с подобной идеей. Но вот прошло всего полтора века, и люди обсуждают эту грандиозную проблему серьезно и деловито, как в наши дни обсуждали бы проект нового автомобиля или паровоза.
- Но ведь для того, чтобы эти плавающие зеркала давали эффект, они должны быть расположены очень близко к Солнцу, ближе, чем Меркурий, возразила Елена Николаевна. - А там лучи солнца настолько жаркие, что ни один материал не выдержит, сгорит.
- Вы забываете, что теневая сторона зеркала будет иметь температуру космического пространства, - поправил ее Джемс Конт. - По предварительным расчетам температура всего зеркала составит приблизительно минус пятьдесят градусов.
- А почему зеркало названо плавающим? - поинтересовался я.
- Оно будет медленно вращаться вокруг Солнца, как бы плавать вокруг него, все время посылая лучи на намеченную цель. Я уже не говорю о том, что на его каркасе будут установлены атомные реактивные двигатели, которые смогут удерживать его на нужном расстоянии от Солнца и управлять его движением. Само собой разумеется, что их работа будет контролироваться и направляться должным образом, - это, я думаю, ясно.
- Я представляю себе вес этого сооружения! - скептически усмехнулся один из старших научных сотрудников. - Один отражающий слой металла на зеркале будет весить несколько миллионов тонн...
- Зачем же металл? - горячо возразил ему Джемс Конт. - Разве вы ничего не слышали о зеркальной пленке Марты Аугустинас? Взгляните!
Он вынул из кармана небольшой, со спичечный коробок, металлический футляр и, открыв крышку, вытянул оттуда полосу блестящего как зеркало материала. Взмах рукой, и мягкий сверкающий слой, точно серебряная скатерть, накрыл весь стол. В складках непрозрачного материала, как в искривленном зеркале, отражались окна, стулья и наши изуродованные до неузнаваемости лица.
Из коробочки падали все новые и новые метры этого тончайшего гибкого зеркала. Пленка покрыла уже в несколько слоев весь стол пышными складками, сверкая, словно ртуть, упала на пол. Казалось невероятным, что все это количество пленки помещалось в маленькой коробочке. Но это не был трюк фокусника. Пленка действительно помещалась там.
- Пожалуй, достаточно, - сказал Конт. - Если я извлеку все содержимое коробочки, то пленка заполнит всю комнату. Пощупайте, какая она легкая и прочная. Попробуйте разорвать ее!
Я не смог удержаться и, взяв этот едва ощутимый в руках невесомый материал, что есть силы рванул его в разные стороны. Я ожидал, что тут же раздастся треск рвущейся ткани, но не тут-то было: она даже не растянулась. Тончайшая, тоньше паутины, пленка оказалась чрезвычайно прочной.
- Вот этой чудесной пленкой, а не металлом и будет покрыто плавающее зеркало, - добавил Конт.
- Идея интересная, - сказала Елена Николаевна, - хотя сейчас, конечно, трудно предугадать, дадут ли эти плавающие зеркала особенный эффект. По-моему, вряд ли. Ну, а кто же автор этого проекта?
- Я, - сказал Конт.
- Вот как! Так что же, вы, значит, хотите уйти из нашей лаборатории?
- Да, если ученый совет института утвердит мою тему.
- А микросолнце?
- Микросолнце?.. Видите ли, Елена Николаевна, возможно, конечно, что я не прав, но я не верю, что микросолнце может быть практически создано.
После этих слов Конт а в комнате воцарилось молчание. Хотя все понимали, что в такой момент нельзя быть откровенным наполовину, всем стало как-то не по себе. Почувствовав это, Конт заговорил снова:
- Елена Николаевна, я ведь не настаиваю на немедленном уходе из группы. Я могу подождать.
Елена Николаевна ничего не ответила. Я видел, что она расстроена случившимся: от нее уходил один из самых опытных сотрудников, с которым они много лет работали рука об руку.
- Ну что же, Джемс, - прервала, наконец, она молчание, - не скрою, мне очень жаль терять вас. Но задерживать вас не имеет смысла. Не могу же я насильно заставить вас заниматься тем, во что вы не верите.
- Разумеется, - вмешался Гасул. - А главное не это. Конт предлагает иной, интересный путь решения, в сущности, той же проблемы, и если удастся реализовать его идею, то мы получим колоссальное количество дешевой тепловой энергии. Работайте параллельно, делу это не повредит. Ну, а чья идея перспективнее, кто из вас окажется прав в научном споре - об этом можно будет судить только по результатам вашей работы.
Я возвращался домой один. Я шел и думал о том, что вот и у людей двадцать второго века не все идет так уж гладко, без всяких осложнений, как кажется на первый взгляд. И у них тоже бывают разногласия и столкновения, неприятности и трудности. Просто это была самая настоящая жизнь, которая всегда полна внутренних противоречий и сулит человеку не одни только розы.
Спустя несколько дней ученый совет института утвердил тему, предложенную Джемсом Контом. Он ушел работать в новую лабораторию, а я занял его место в группе, исследовавшей проблему микросолнца.
Потянулись дни за днями. Они были похожи и не похожи друг на друга. Похожи потому, что это были обычные трудовые будни. Не похожи потому, что не могут быть одинаковыми дни, наполненные интересной, увлекательной работой.
...Я помню: еще давно, в дни моей молодости, когда я учился на рабфаке при Московском университете, среди моих друзей возник спор о том, как будут жить люди при коммунизме. Мы лежали на нарах в нетопленном бараке, покрытые истрепанными шинелями, оставшимися еще с гражданской войны. Измученные голодом, холодом и постоянным недосыпанием, мы представляли себе райское житье в виде куска чистого ржаного хлеба и теплой комнаты. И вот тогда кто-то из нас задал вопрос: что, если обеспечить человека всем необходимым, захочет ли он тогда трудиться? Мы долго спорили в тот вечер. Не все было правильно и логично в наших словах, но главное мы поняли уже тогда: никогда человек не перестанет трудиться, потому что творить и созидать, постигать и покорять вселенную силою своего разума - это его естественная потребность.
Я жалел, что со мною не было моих старых товарищей. Я сказал бы им: "Посмотрите, какая интересная, увлекательная жизнь у наших потомков! Как грандиозны их дела, как велики их цели и как много, бесконечно много предстоит еще им сделать! Да кто же захочет стоять от всего этого в стороне? Иди выбирай себе любое дело, какое только тебе по душе, и твори, выдумывай, пробуй..."
Правда, вначале меня смущал непривычно короткий рабочий день. По этому поводу мы даже поспорили с Еленой Николаевной. Я как-то хотел после обеда вернуться в лабораторию. Она меня не пустила.
- Зачем? Никакой неотложной работы нет.
- А что же делать-то? Я совсем не устал и с удовольствием поработаю.
- Вы, по-видимому, считаете усталостью только состояние полного отупения.
- Нет, зачем же...
- Не спорьте. Я уже убедилась, что работать вы умеете, а вот отдыхать, извините, нет. Милый мой прадедушка, я вовсе не хочу, чтобы вы через пять-десять лет превратились в инвалида. Я знаю, что в ваше время считалось нормальным, когда люди к шестидесяти годам приобретали кучу разных болезней и наполовину теряли трудоспособность, а то и вовсе выходили из строя. Посудите сами, разве же это не нелепость: человек к шестидесяти годам приобретает уйму полезных знаний, накапливает богатый жизненный опыт, тут бы ему только и творить, а он уже выдохся, и ни к чему ни его знания, ни его опыт.
Вдруг огненный шар вздрогнул в последний раз и, качнувшись, прилип к стенам камеры. Теперь уже на экранах телевизоров перед нами металось сплошное море огня. На командном пункте раздалось несколько резких звонков, и на стенах камеры вспыхнули красные лампы - сигналы неисправности. Это регистрирующие приборы, сгоравшие там, глубоко под землей, посылали человеку свои последние сообщения.
- Пора делать обвал, - сказал Виктор Платонов, наклоняясь к Елене Николаевне.
- Сейчас?
Подземная камера была устроена так, что в случае необходимости весь ее потолок с полуторакилометровой толщей земли над ним мог быть обрушен вниз простым нажатием аварийной кнопки. Камера с моделью микросолнца оказалась бы погребенной под огромным слоем породы.
Пол под нашими ногами вздрогнул. Елена Николаевна встревоженно обернулась к нам.
- Пора!.. - вырвалось у нас одновременно.
Она нажала аварийную кнопку, и тут же сильный толчок потряс все здание. Огромный столб земли рухнул вниз, раздавив модель микросолнца. Два или три слабых толчка докатились из-под земли, и затем все кончилось.
Отряхивая с костюмов белую пудру известки, посыпавшуюся на нас с потолка в момент обвала, мы выходили из командного пункта.
Все окружили Елену Николаевну, ожидая услышать ее мнение об эксперименте.
- Сейчас трудно сказать, что произошло под землей. Это покажет обработка экспериментальных данных и тщательное сопоставление всех замеров. Чего-то мы все-таки не учли, готовя эксперимент.
- А начало? Как вы его расцениваете?
- Вначале модель полностью подтвердила нашу теорию. И это, конечно, удача. Но затем появилась какая-то сила, которую мы заранее не учли.
- Какова же ваша общая оценка сегодняшнего опыта?
- Я ожидала большего. Потрачено столько труда и времени, а полной ясности у нас опять нет... Осталась последняя надежда на расчеты Чжу Фанши. Может быть, ему удастся доказать, что микросолнце будет устойчиво...
6. ЭКЗАМЕН
Лаборатория занялась обработкой данных, полученных во время опыта. Сотни приборов следили за поведением модели микросолнца, и теперь предстояло разобраться в материалах, систематизировать их, сопоставить, выявить основные закономерности и в конце концов дать ответ на вопрос, волновавший всех: в чем причина неудачи?
Каждый человек в лаборатории был на счету. Меня даже и не спросили, хочу ли я помочь в обработке данных: ни у кого и мысли не возникало, что я могу отказаться. Просто меня подозвал Виктор Платонов и попросил помочь ему на полуавтоматическом компараторе замерить пульсации модели микросолнца, зафиксированные кинопленкой.
Вдвоем у нас дело пошло быстро. Через три часа, когда мы устроили перерыв, перед нами лежало уже около полукилометра обработанной пленки, а на бумажной ленте компаратора бесконечно вилась двенадцатигорбая кривая.
- Ого! Уже двенадцать пульсаций! - удовлетворенно воскликнула Елена Николаевна, рассматривая бумажную ленту. - Смотрите, насколько стабилен спектральный состав излучения нашей модели. Линии идут параллельно оси без всяких отклонений. Интересно, что будет дальше.
К концу четвертого дня работы мы с Виктором Платоновым продешифрировали всю кинопленку, включая последнюю запись. Мы получили бумажную ленту, на которой миллионами точек была изображена кривая пульсации модели микросолнца. До сто сорок второй пульсации модель сжималась и разжималась равномерно, как сердце. Потом ее охватила мелкая дрожь, и она стала расти, постепенно раздуваясь в огненный шар.
Появилась какая-то непредвиденная сила, нарушившая нормальный ход эксперимента. Чем больше мы с Виктором Платоновым изучали поведение кривой пульсации, тем сильнее убеждались в том, что если бы этой загадочной силы не было, то модель микросолнца существовала бы в подземной камере и до сих пор.
- Конечно, наше микросолнце должно быть устойчиво! - горячился Виктор. - Я убежден в этом.
- Одного вашего убеждения еще недостаточно, - улыбнулась Елена Николаевна. - Нужны неопровержимые доказательства. Пожалуй, вам следовало бы спуститься в шахту и внимательно осмотреть ее.
Предварительный осмотр ствола шахты несколько разочаровал нас. Взрыв сильно повредил все сооружения. Большие бетонные кольца, окружавшие вертикальный ствол, сдвинулись со своих мест. Перегнувшись через перила, мы заглянули в глубь черного бездонного колодца.
- Темно. Надо включить свет, - сказал Виктор, шаря рукой по стене.
Он повернул выключатель, и тотчас в черном стволе шахты вспыхнула гирлянда электрических ламп. Глубина шахты была так велика, что последних лампочек в этой гирлянде мы не увидели.
Неожиданно в глубине шахты у стены во все стороны брызнули золотые искры и дождем посыпались вниз. Вспыхнуло короткое яркое пламя, и свет в колодце погас.
- Замыкание. Сеть повреждена взрывом. Проверим лифты.
Оба быстроходных лифта не работали. Неподвижные металлические направляющие изогнулись от подземного толчка. Кабины перекосило и заклинило.
Виктор почесал в затылке, задумчиво глядя в бездонную черноту колодца.
- Вы умеете летать на орнитоптере?
- Нет, - признался я.
- Придется научиться. Другого выхода у нас нет. Будем спускаться в колодец на орнитоптерах.
Отдел орнитоптеров располагался в верхнем этаже спортивного магазина, прямо под прозрачной пластмассовой крышей. В большом продолговатом зале стояло десятка три одноместных, двухместных и четырехместных орнитоптеров. Кроме нас, здесь оказалась молодая, нарядно одетая женщина. Она быстро обошла ряды машин и, ничего не выбрав, направилась к выходу. У дверей она остановилась и, выдвинув из стены маленький ящичек, произнесла что-то раздельно и четко то ли по-испански, то ли по-итальянски.
- Что она делает?
- Видимо, не нашла подходящей модели и сделала заказ, - объяснил мне Виктор.
- Какую же ей модель надо? Все орнитоптеры такие красивые...
- Не в красоте дело, - возразил Виктор. - Мало ли для каких целей бывает нужен орнитоптер.
- А мне какой выбрать?
- Возьмите маленький, спортивный, с хорошей маневренностью. Вот, например, "Мотылек", - Виктор подвел меня к изящному орнитоптеру, покрытому блестящим темно-зеленым лаком.
Я открыл дверцу кабины и сел в мягкое кожаное кресло. Сквозь застекленную кабину открывался прекрасный обзор во все стороны и даже вниз. Наверху торчала небольшая штыревая антенна.
- Нравится? - спросил Виктор. - Скорость до четырехсот километров в час. Конечно, не ракета, но вполне достаточно для передвижения.
- Возьму.
- Вот и отлично.
Виктор подошел к висевшему у дверей аппарату, похожему на телефон, и набрал на циферблате номер, который значился в техническом паспорте "Мотылька". Сообщение о нашем выборе пошло в учетный центр.
При свете зажженных фар орнитоптера, прогонявших темноту всего лишь на двадцать метров, вертикальный ствол шахты казался нам бесконечной бездной. Все чудилось, что орнитоптер вот-вот заденет крыльями за выступавшие отовсюду трубы и обрывки электрических кабелей.
Осторожно продвигаясь вниз, мы добрались до второго вертикального ствола, в глубине которого размещалась подземная лаборатория. Нам удалось снизиться еще метров на четыреста. Дальше все было сплошь завалено землей и разрушенными тюбингами.
- Все, - сказал Виктор. - Прилетели.
В этот момент под нами оторвалась от стены огромная глыба бетона и с грохотом обрушилась вниз, а сверху на нас посыпались мелкие камешки и комья земли.
- Осторожнее! - крикнул Виктор. - Держитесь ближе к центру ствола.
В темном подземелье, с разрушенными стенами и остатками оборванных кабелей, мне стало немного жутко. Казалось, что того и гляди придавит сверху комом земли.
- Дальше пути нет, - разочарованно сказал Виктор, осматривая ствол шахты. - А здесь мы вряд ли найдем что-либо интересное. Хотя постойте-ка. Видите, вот там, в самом низу, трещина? Может быть, по ней удастся добраться до камеры?
Перед нами чернела глубокая трещина, уходящая куда-то в глубь земли. Она была достаточно широкой для того, чтобы один человек свободно влетел в нее на орнитоптере. Я заглянул внутрь - и отпрянул назад. Трещина показалась мне ловушкой, готовой захлопнуться в любой момент.
- Вы останетесь здесь, - сказал Виктор, - а я полечу туда.
- Вы с ума сошли! Ведь это же верная гибель!
Но Виктор не дал мне договорить. Подлетев к расщелине боком, он скрылся в ней.
Прошло несколько томительных минут, и я решил уже последовать за Виктором, как вдруг сообразил, что я могу связаться с ним по радиотелефону. Я набрал номер Виктора. Он тут же отозвался, но голос его доносился глухо, а потом и совсем пропал.
Минут через сорок, когда я потерял уже всякую надежду вновь увидеть Виктора, из радиотелефона донесся его голос. Вскоре мы уже поднимались на поверхность.
Четыре дня подряд мы каждое утро опускались в эту полуразрушенную шахту и исследовали ее. Результаты были интересные.
- Кстати, Александр Александрович, - сказала мне Елена Николаевна после того, как мы рассказали ей о наших исследованиях, - вас очень хотел видеть директор нашего института академик Гасул. Пойдемте, я провожу вас к нему.
Академик Гасул принял нас сразу. Это был пожилой негр, высокий, массивный, с иссиня-черными, без малейших признаков седины курчавыми волосами.
- Я могу только приветствовать ваше желание работать в группе Елены Николаевны, - сказал он мне. - Вы, наш "научный дедушка", сами, как ледокол во льдах, прокладывали путь атомной физике. Вот и продолжайте двигать ее вперед. Я слышал, что вы уже приступили к работе? Кажется, осматривали подземную лабораторию?
- Несколько дней работал там вместе с Виктором Платоновым.
- Нашли что-нибудь интересное?
- Да, кое-что есть. Нам удалось через трещину в стене вертикального ствола шахты подобраться к самой подземной лаборатории. Сейчас там царство льда. Трубы, которые подводили жидкий гелий для охлаждения камеры, лопнули от взрыва, жидкий гелий вылился и пропитал всю землю, превратив ее в глыбу льда. Вот это и навело нас на мысль о причине неудачи в опыте.
- Я не совсем понимаю вас.
- Нам кажется, что мы столкнулись с термоэлектрическими явлениями. Внутренние стены камеры и сама модель микросолнца были раскалены до температуры, измеряемой тысячами градусов, а наружные стены камеры и прилегающая к ним порода охлаждались трубами с жидким гелием. Таким образом, система горячая камера - холодная порода образовала огромную термобатарею. Интересно и то, что материал, из которого была выполнена жаропрочная облицовка камеры, оказался полупроводником. Когда этот материал достаточно прогрелся под действием излучения модели микросолнца, к холодному спаю пошел термоток. Вокруг всей камеры возникло вихревое магнитное поле. Оно-то и разрушило модель. Оно растянуло ее во все стороны к стенам камеры. Чем сильнее прогревалась жаропрочная облицовка камеры, тем сильнее становились термотоки, тем сильнее вихревое поле растягивало модель микросолнца. Вот наша гипотеза о причине неблагоприятного исхода этого опыта. Сейчас мы уточняем отдельные детали.
- То, что рассказал профессор, очень интересно, - сказал Гасул, обращаясь к Елене Николаевне. - Надо выделить еще несколько человек им на помощь. Они должны собрать материал, который достоверно подтвердил бы, что распад вашей модели произошел не из-за внутренних процессов, а только из-за взаимодействия с окружающей средой.
- Так и сделаем, - согласилась Елена Николаевна.
- А вас, Александр Александрович, пора уже зачислить в сотрудники нашего института. На какую должность вы претендуете?
- Мне, собственно говоря, не так уж важно, как она будет называться. Мне хотелось бы работать над созданием микросолнца.
- Вы меня не так поняли. Дело в том, что у нас существуют некоторые формальности. Каждый вновь поступающий обязан, независимо от ученого звания, сдать приемный экзамен по той области науки, которой он хочет заниматься. Подобное распределение должностей в зависимости от знаний существует теперь везде. Правда, с вами случай особый, и я думаю, что можно сделать исключение, приняв вас без экзамена...
Я решительно запротестовал против каких бы то ни было исключений и поблажек. Всем так всем. Раз все должны сдавать вступительный экзамен, должен его сдать и я.
- Очень хорошо, - улыбнулся Гасул. - Когда же вы сможете?
- Можно в следующий понедельник, - предложила Елена Николаевна.
Экзамен у меня принимали пятеро: Гасул, Елена Николаевна, Джемс Конт и два старших научных сотрудника.
Мы сидели в кабинете Гасула. Пока я готовился к ответам на вопросы, они вполголоса беседовали. По доносившимся до меня отдельным словам я понял, что речь идет все о том же неудавшемся эксперименте. Только Джемс Конт не принимал участия в разговоре. Он сразу отошел к окну и оставался там, тихонько барабаня пальцами по стеклу.
Недаром я провел над учебниками несколько месяцев: материал был мне хорошо знаком, и я писал ответы, не задумываясь, так, словно передо мной лежала открытая книга.
- Уже готовы? - удивился Гасул, когда я протянул ему листки бумаги, сплошь покрытые формулами.
Мои листки с записями переходили из рук в руки. Я видел, что комиссия вполне удовлетворена моими ответами. Экзамен незаметно превратился в беседу. Со мной разговаривали уже как с коллегой.
- Ну что же, - заключил, наконец, Гасул. - Думаю, что выражу общее мнение, если скажу, что вы вполне подготовлены для работы в нашем институте. Вы зачисляетесь старшим научным сотрудником в группу Елены Николаевны. Больше ни у кого не будет вопросов?
- Разрешите мне, - сказал молчавший до этого Джемс Конт.
- Да, да, пожалуйста.
- Скажите, профессор, вы твердо решили заниматься проблемой микросолнца?
- Конечно! - удивился я его вопросу.
- Но ведь есть и другие, не менее интересные проблемы, которые разрабатываются у нас. Может быть, прежде чем решить окончательно, вы познакомитесь, в общих чертах конечно, хотя бы с некоторыми из них?
Я посмотрел на него с недоумением и пожал плечами.
- Ну, а если бы я предложил вам заняться проблемой плавающего зеркала?
- Плавающее зеркало? - переспросил я, все еще не понимая, зачем Джемс Конт завел со мной такой разговор. - Я ничего об этом не слышал.
- Кстати, и я тоже, - добавила Елена Николаевна, с удивлением глядя на Конта.
- Оригинальная идея, - вставил Гасул. - Расскажите о ней вкратце, Конт. Я думаю, это всем будет интересно.
Джемс Конт взял чистый лист бумаги и в центре поставил карандашом точку.
- Это Солнце, - пояснил он и для убедительности нарисовал вокруг точки пучок расходящихся лучей. - Вокруг Солнца вращаются по своим орбитам Меркурий, Венера, Земля, Марс, Юпитер и так далее. - Конт поставил еще несколько точек на листе бумаги. - Солнце посылает свои лучи во все стороны. Только часть из них попадает на планеты. Вы знаете, что на Марс попадает примерно полтора процента от одной миллиардной части энергии, излучаемой Солнцем. То есть, как говорят математики, пренебрежимо малая величина. Немного больше энергии получает наша Земля. А сколько солнечной энергии уходит в космическое пространство? Чудовищное количество! Ее хватило бы для того, чтобы обеспечить жизнь еще на двух миллиардах таких планет, как наша Земля...
Он сделал паузу и внимательно посмотрел на нас, чтобы убедиться, что мы поняли всю серьезность поднятого им вопроса.
- Ну и что же? - нетерпеливо спросила Елена Николаевна. - Это известно людям уже сотни лет.
- Вот именно. Известно сотни лет. Наши предки знали это, но мирились с таким положением дела потому, что ничего не могли изменить. Мы в наш век в состоянии использовать хотя бы частично этот неисчерпаемый запас энергии.
- Но каким же образом? - спросил я, заинтересовавшись словами Конта.
- Речь идет о том, чтобы перехватить часть солнечной энергии, уходящей в космическое пространство, и направить ее туда, где тепла не хватает. Эту энергию можно использовать, в частности, в Антарктиде. Этой энергией можно обогреть и другие планеты. Возьмите, например, Марс. Казалось бы, всем хороша планета: и недалеко от Земли, и атмосфера подходящая, и много полезных ископаемых, есть и растительность, а человеку жить там неудобно. Кислорода мало, ходишь все время в скафандре, словно водолаз. Зимой лютые морозы до восьмидесяти градусов, с ветрами, метели, пурга, и все это длится чуть ли не год по земному времени. Летом тоже не лучше. На экваторе днем в безводных пустынях жара доходит до тридцати градусов, дождей почти не бывает, воздух сухой и душный, а ветер носит смерчи из пыли и песка. Это днем, а ночью - летом! - мороз до пятидесяти градусов. Воды недостает, а ведь она там есть. На полюсах высятся огромные ледяные шапки, как на нашей планете. Если бы этот лед превратить в воду да сделать потеплее климат, то планета ожила бы, покрылась цветущей растительностью, воздух увлажнился бы и пополнился кислородом, пустыни исчезли бы, появились бы озера и зеленые массивы. Вот тогда Марс действительно стал бы подходящей для человека планетой. А для этого вот что надо сделать.
Он пододвинул к себе лист бумаги и над Солнцем, под некоторым углом к нему, начертил небольшую кривую линию и рядом с ней написал: "Плавающее зеркало". Потом провел лучи от Солнца к зеркалу, а от него к той точке, которая на его рисунке изображала Марс.
- Если это плавающее зеркало сделать диаметром километров в четыреста и поместить его на расстоянии тринадцати с половиной миллионов километров от Солнца, то такое зеркало пошлет на Марс дополнительно еще столько тепла и света, сколько он получает сейчас. На Марсе станет вдвое теплее. Два или три таких зеркала пошлют на Марс столько энергии, что климат этой планеты изменится до неузнаваемости...
Я как зачарованный смотрел на этот маленький лист бумаги. Неужели это реально? В наше время никому бы и в голову не пришло выступать с подобной идеей. Но вот прошло всего полтора века, и люди обсуждают эту грандиозную проблему серьезно и деловито, как в наши дни обсуждали бы проект нового автомобиля или паровоза.
- Но ведь для того, чтобы эти плавающие зеркала давали эффект, они должны быть расположены очень близко к Солнцу, ближе, чем Меркурий, возразила Елена Николаевна. - А там лучи солнца настолько жаркие, что ни один материал не выдержит, сгорит.
- Вы забываете, что теневая сторона зеркала будет иметь температуру космического пространства, - поправил ее Джемс Конт. - По предварительным расчетам температура всего зеркала составит приблизительно минус пятьдесят градусов.
- А почему зеркало названо плавающим? - поинтересовался я.
- Оно будет медленно вращаться вокруг Солнца, как бы плавать вокруг него, все время посылая лучи на намеченную цель. Я уже не говорю о том, что на его каркасе будут установлены атомные реактивные двигатели, которые смогут удерживать его на нужном расстоянии от Солнца и управлять его движением. Само собой разумеется, что их работа будет контролироваться и направляться должным образом, - это, я думаю, ясно.
- Я представляю себе вес этого сооружения! - скептически усмехнулся один из старших научных сотрудников. - Один отражающий слой металла на зеркале будет весить несколько миллионов тонн...
- Зачем же металл? - горячо возразил ему Джемс Конт. - Разве вы ничего не слышали о зеркальной пленке Марты Аугустинас? Взгляните!
Он вынул из кармана небольшой, со спичечный коробок, металлический футляр и, открыв крышку, вытянул оттуда полосу блестящего как зеркало материала. Взмах рукой, и мягкий сверкающий слой, точно серебряная скатерть, накрыл весь стол. В складках непрозрачного материала, как в искривленном зеркале, отражались окна, стулья и наши изуродованные до неузнаваемости лица.
Из коробочки падали все новые и новые метры этого тончайшего гибкого зеркала. Пленка покрыла уже в несколько слоев весь стол пышными складками, сверкая, словно ртуть, упала на пол. Казалось невероятным, что все это количество пленки помещалось в маленькой коробочке. Но это не был трюк фокусника. Пленка действительно помещалась там.
- Пожалуй, достаточно, - сказал Конт. - Если я извлеку все содержимое коробочки, то пленка заполнит всю комнату. Пощупайте, какая она легкая и прочная. Попробуйте разорвать ее!
Я не смог удержаться и, взяв этот едва ощутимый в руках невесомый материал, что есть силы рванул его в разные стороны. Я ожидал, что тут же раздастся треск рвущейся ткани, но не тут-то было: она даже не растянулась. Тончайшая, тоньше паутины, пленка оказалась чрезвычайно прочной.
- Вот этой чудесной пленкой, а не металлом и будет покрыто плавающее зеркало, - добавил Конт.
- Идея интересная, - сказала Елена Николаевна, - хотя сейчас, конечно, трудно предугадать, дадут ли эти плавающие зеркала особенный эффект. По-моему, вряд ли. Ну, а кто же автор этого проекта?
- Я, - сказал Конт.
- Вот как! Так что же, вы, значит, хотите уйти из нашей лаборатории?
- Да, если ученый совет института утвердит мою тему.
- А микросолнце?
- Микросолнце?.. Видите ли, Елена Николаевна, возможно, конечно, что я не прав, но я не верю, что микросолнце может быть практически создано.
После этих слов Конт а в комнате воцарилось молчание. Хотя все понимали, что в такой момент нельзя быть откровенным наполовину, всем стало как-то не по себе. Почувствовав это, Конт заговорил снова:
- Елена Николаевна, я ведь не настаиваю на немедленном уходе из группы. Я могу подождать.
Елена Николаевна ничего не ответила. Я видел, что она расстроена случившимся: от нее уходил один из самых опытных сотрудников, с которым они много лет работали рука об руку.
- Ну что же, Джемс, - прервала, наконец, она молчание, - не скрою, мне очень жаль терять вас. Но задерживать вас не имеет смысла. Не могу же я насильно заставить вас заниматься тем, во что вы не верите.
- Разумеется, - вмешался Гасул. - А главное не это. Конт предлагает иной, интересный путь решения, в сущности, той же проблемы, и если удастся реализовать его идею, то мы получим колоссальное количество дешевой тепловой энергии. Работайте параллельно, делу это не повредит. Ну, а чья идея перспективнее, кто из вас окажется прав в научном споре - об этом можно будет судить только по результатам вашей работы.
Я возвращался домой один. Я шел и думал о том, что вот и у людей двадцать второго века не все идет так уж гладко, без всяких осложнений, как кажется на первый взгляд. И у них тоже бывают разногласия и столкновения, неприятности и трудности. Просто это была самая настоящая жизнь, которая всегда полна внутренних противоречий и сулит человеку не одни только розы.
Спустя несколько дней ученый совет института утвердил тему, предложенную Джемсом Контом. Он ушел работать в новую лабораторию, а я занял его место в группе, исследовавшей проблему микросолнца.
Потянулись дни за днями. Они были похожи и не похожи друг на друга. Похожи потому, что это были обычные трудовые будни. Не похожи потому, что не могут быть одинаковыми дни, наполненные интересной, увлекательной работой.
...Я помню: еще давно, в дни моей молодости, когда я учился на рабфаке при Московском университете, среди моих друзей возник спор о том, как будут жить люди при коммунизме. Мы лежали на нарах в нетопленном бараке, покрытые истрепанными шинелями, оставшимися еще с гражданской войны. Измученные голодом, холодом и постоянным недосыпанием, мы представляли себе райское житье в виде куска чистого ржаного хлеба и теплой комнаты. И вот тогда кто-то из нас задал вопрос: что, если обеспечить человека всем необходимым, захочет ли он тогда трудиться? Мы долго спорили в тот вечер. Не все было правильно и логично в наших словах, но главное мы поняли уже тогда: никогда человек не перестанет трудиться, потому что творить и созидать, постигать и покорять вселенную силою своего разума - это его естественная потребность.
Я жалел, что со мною не было моих старых товарищей. Я сказал бы им: "Посмотрите, какая интересная, увлекательная жизнь у наших потомков! Как грандиозны их дела, как велики их цели и как много, бесконечно много предстоит еще им сделать! Да кто же захочет стоять от всего этого в стороне? Иди выбирай себе любое дело, какое только тебе по душе, и твори, выдумывай, пробуй..."
Правда, вначале меня смущал непривычно короткий рабочий день. По этому поводу мы даже поспорили с Еленой Николаевной. Я как-то хотел после обеда вернуться в лабораторию. Она меня не пустила.
- Зачем? Никакой неотложной работы нет.
- А что же делать-то? Я совсем не устал и с удовольствием поработаю.
- Вы, по-видимому, считаете усталостью только состояние полного отупения.
- Нет, зачем же...
- Не спорьте. Я уже убедилась, что работать вы умеете, а вот отдыхать, извините, нет. Милый мой прадедушка, я вовсе не хочу, чтобы вы через пять-десять лет превратились в инвалида. Я знаю, что в ваше время считалось нормальным, когда люди к шестидесяти годам приобретали кучу разных болезней и наполовину теряли трудоспособность, а то и вовсе выходили из строя. Посудите сами, разве же это не нелепость: человек к шестидесяти годам приобретает уйму полезных знаний, накапливает богатый жизненный опыт, тут бы ему только и творить, а он уже выдохся, и ни к чему ни его знания, ни его опыт.