– Ты прав, – ответил я. – Это глупость.
– Он получил то, что хотел. Скоро он станет доктором Лазарем, спаси нас, Господи, и сохрани. – Мерк отшвырнул свое меню. – Хэл, я больше не хочу этим заниматься. Я серьезно подумываю о том, чтобы сбежать.
– В самом деле?
– Родители убьют меня. Но все равно я хочу сбежать.
– И чем же ты займешься? Компьютерами?
Он отрицательно покачал головой.
– Нет, я хочу работать с детьми.
– Не могу себе это представить, – признался я.
– И я не могу, – согласился он. – Но все равно. Именно этого я хочу. Хочу их вдохновлять, понимаешь? Хочу стать для кого-то противоположностью Маэ$тро.
– Анти-Маэ$тро, – пошутил я.
– Для разнообразия делать все как надо.
– Возможно, я уйду с тобой.
– Черта с два, – сказал он. – Ты станешь врачом.
– Ты в этом уверен?
– Абсолютно!
– Почему?
Он усмехнулся.
– Потому что тебя восхищает смерть.
Да, но совсем по-другому, подумал я.
Между некрологией и танатологией большая разница. Сколько времени нужно, чтобы тело разложилось? Это некрология. Почему мы должны умереть? Это танатология. Меня интересует философия смерти (конец и начало, переход из одной формы существования в другую), а вовсе не болезненные подробности. Я не гробокопатель.
Просто… у меня есть вопросы.
Сначала ужин, потом Смартин! – мороженое с травами моментальной заморозки. Меркуцио выбрал себе банановый Панк Манк, а я шоколадно-ореховый Фрикон Дикон. Очень приятное разнообразие после внутривенных влияний. Мерк вовсю флиртовал с официанткой – забавное (хотя и бесполезное) занятие.
– Насколько проходима? – спросил я его, когда официантка отправилась за нашим счетом.
– Система?
– Да. Сколько задних дверей в ГВР? Сколько всего выходов?
– Дай подумать. Я уже закодировал три, сейчас работаю над четвертым. И еще два твоих. Не исключено, что и Тай уже создал свой.
– А остальные?
– Мне кажется, это зависит от того, – сказал он, – насколько глубоко каждый сумел изучить систему и умеет ею пользоваться. Ты кому-нибудь показывал?
Показывал ли я кому-нибудь?
– Насколько мне известно, нет, – ответил я.
– Тай мог научить Шампань, – продолжил он. – Остальные могли и сами дойти. Правда, у них могло не хватить духа сделать это.
Если научился с какой-то целью использовать систему, сможешь использовать ее и впредь. Мог ли Мерк или Тай запрограммировать ловушку в коде ГВР? Подпрограмму, которая вместо того, чтобы выпускать, удерживала меня? Подпрограмму, которая может причинять мне вред?
Но зачем?
Просто шалость? Шалость, которая зашла слишком далеко?
У Маэстро больше мотивов для этого. Он много лет ненавидит меня. Преподаватели не должны так ненавидеть своих студентов.
Значит, он пытался совершить УБИЙСТВО? Паранойя какая-то! Бессмыслица.
Конечно, это мог быть несчастный случай, «сбой в программе сервера», как сказал Маэстро. Выброс Каллиопы.
– Так. Хорошо. Очень интересно. – Мерк постучал пальцем по счету, внимательно его рассматривая.
– Что-то не так? – спросила официантка. У нее были веснушки и соломенного цвета волосы. Она и выглядела совсем молоденькой, гораздо моложе остальных официанток. Помню, я еще подумал, что она, возможно, дочь хозяина заведения.
– Нет, не в этом дело. Посмотрите сюда. Это ваш почерк?
– А что такое?
– Он о многом говорит.
– В самом деле, и вы разбираетесь в почерках? Вот круто.
Мерк подвинулся, чтобы дать ей место, она проскользнула в нашу кабинку. Она и мне улыбнулась. Когда она наклонилась, я почувствовал аромат корицы от ее жевательной резинки.
– Так что же вы можете сказать про меня?
– Ладно, наклон букв. Посмотрите на "п" в «спасибо», а еще на изгиб "б", как оно загибается вверх. Мы называем его «причинный изгиб».
– И что же он значит?
– Это очень особенный изгиб, редко встречается.
– Ну же, объясните, – умоляла она.
Я махнул рукой, как бы разрешая, чтобы он продолжил.
– Хорошо. Он означает… означает, что вы – нимфоманка, – выпалил он.
Она моргнула.
– А что это такое?
Меркуцио ухмыльнулся и ничего не сказал. Я едва сдерживал смех.
Тогда она повернулась ко мне.
– Что такое нимфоманка?
Я прикрыл лицо рукой.
– Что такое нимфоманка? – снова повторила она. – Что такое нимфоманка? – Она вышла из кабинки и начала во весь голос спрашивать других официанток, клиентов, всех подряд. – Что такое нимфоманка? Что такое нимфоманка?
Когда наконец кто-то ей объяснил, она вспыхнула, залилась розовым цветом, как слоник из галлюцинаций. Она бросилась к нашему столику и дала Мерку оплеуху, полушутя, полусерьезно.
– Я обожаю, когда ты сердишься, – дразнил он ее. Правда, он оставил ей хорошие чаевые.
Выйдя на улицу, мы посмотрели на часы и обнаружили, что уже поздно.
– Нас будут искать. Лучше поторопиться, – сказал Мерк.
– Я не пойду.
– Тебя все равно поймают.
– Ну и пусть.
Он странно посмотрел на меня.
– Одно дело, я хочу удрать оттуда, но ты-то знаешь, что делаешь?
– Как всегда, – ответил я.
– Иногда я за тебя беспокоюсь.
Я посоветовал ему побыстрее отправляться в свой поганый клуб. Мы похлопали друг друга по плечу и попрощались. Он заторопился обратно в школу. Я нашел телефон.
Еще пять минут свободы, чтобы выкурить сигарету с гвоздикой. Я прижал палец к устройству, считывающему отпечатки, и набрал номер.
– Папа, – сказал я, – папа, приезжай за мной. Меня выгнали.
ПЕЙС ПЕРЕДАЧА 000013382629815
НОВЫЙ ХОСТ КАДМОН ВВЕДЕН В СИСТЕМУ
ЦЕЛЬ НЕИЗВЕСТНА
ЗАПРОС ХОСТА МАЭ ХОСТУ ТРО
ОБМЕН ИНФОРМАЦИЕЙ:
МАЭСТРО: АНАЛИЗ ХОСТА ГАРМА
ПЕЙС: ПРИНЯТО
МАЭСТРО: БЕЗОПАСНОСТЬ ХОСТА ГАРМА НЕДОСТАТОЧНА
ПЕЙС: ПРИНЯТО
МАЭСТРО: ХОСТ КАДМОН ВВЕДЕН В СИСТЕМУ В ЦЕЛЯХ БЕЗОПАСНОСТИ
ПЕЙС: ТРЕБУЕТСЯ ПОЛНЫЙ АНАЛИЗ ХОСТА КАДМОНА
МАЭСТРО: В ТРЕБОВАНИИ ОТКАЗАНО
ПЕЙС: ТРЕБУЕТСЯ РАССЕКРЕТИТЬ ХОСТА КАДМОНА
МАЭСТРО: В ТРЕБОВАНИИ ОТКАЗАНО
ПЕЙС: ТРЕБУЕТСЯ РАССЕКРЕТИТЬ РАССЛЕДОВАНИЕ ВЫБРОСА КАЛЛИОПЫ
ПЕЙС: ТРЕБУЕТСЯ РАССЕКРЕТИТЬ РАССЛЕДОВАНИЕ ДЛЯ ХОСТОВ (ВСЕХ) ГОСТЕЙ (ВСЕХ)
ПЕЙС: ТРЕБУЕТСЯ УБРАТЬ ХОСТА КАДМОНА ИЗ СИСТЕМЫ
МАЭСТРО: В ТРЕБОВАНИЯХ ОТКАЗАНО
ПЕЙС: ТРЕБУЕТСЯ ПОЛНЫЙ АНАЛИЗ ХОСТА МАЭ ХОСТА ТРО
МАЭСТРО: ЦЕЛЬ?
ПЕЙС: ПОДОЗРЕНИЕ ХОСТ МАЭ ХОСТ ТРО СКОМПРОМЕТИРОВАНЫ
МАЭСТРО: В ТРЕБОВАНИИ ОТКАЗАНО КОНЕЦ ОБМЕНА ИНФОРМАЦИЕЙ СОХРАНЕНО И ЗАБЛОКИРОВАНО
ОТПРАВКА ОБМЕНА ИНФОРМАЦИЕЙ ХОСТАМ (ВСЕМ)
ОЖИДАНИЕ ИНСТРУКЦИЙ
КОНЕЦ
Глава 5
– Он получил то, что хотел. Скоро он станет доктором Лазарем, спаси нас, Господи, и сохрани. – Мерк отшвырнул свое меню. – Хэл, я больше не хочу этим заниматься. Я серьезно подумываю о том, чтобы сбежать.
– В самом деле?
– Родители убьют меня. Но все равно я хочу сбежать.
– И чем же ты займешься? Компьютерами?
Он отрицательно покачал головой.
– Нет, я хочу работать с детьми.
– Не могу себе это представить, – признался я.
– И я не могу, – согласился он. – Но все равно. Именно этого я хочу. Хочу их вдохновлять, понимаешь? Хочу стать для кого-то противоположностью Маэ$тро.
– Анти-Маэ$тро, – пошутил я.
– Для разнообразия делать все как надо.
– Возможно, я уйду с тобой.
– Черта с два, – сказал он. – Ты станешь врачом.
– Ты в этом уверен?
– Абсолютно!
– Почему?
Он усмехнулся.
– Потому что тебя восхищает смерть.
Да, но совсем по-другому, подумал я.
Между некрологией и танатологией большая разница. Сколько времени нужно, чтобы тело разложилось? Это некрология. Почему мы должны умереть? Это танатология. Меня интересует философия смерти (конец и начало, переход из одной формы существования в другую), а вовсе не болезненные подробности. Я не гробокопатель.
Просто… у меня есть вопросы.
Сначала ужин, потом Смартин! – мороженое с травами моментальной заморозки. Меркуцио выбрал себе банановый Панк Манк, а я шоколадно-ореховый Фрикон Дикон. Очень приятное разнообразие после внутривенных влияний. Мерк вовсю флиртовал с официанткой – забавное (хотя и бесполезное) занятие.
– Насколько проходима? – спросил я его, когда официантка отправилась за нашим счетом.
– Система?
– Да. Сколько задних дверей в ГВР? Сколько всего выходов?
– Дай подумать. Я уже закодировал три, сейчас работаю над четвертым. И еще два твоих. Не исключено, что и Тай уже создал свой.
– А остальные?
– Мне кажется, это зависит от того, – сказал он, – насколько глубоко каждый сумел изучить систему и умеет ею пользоваться. Ты кому-нибудь показывал?
Показывал ли я кому-нибудь?
– Насколько мне известно, нет, – ответил я.
– Тай мог научить Шампань, – продолжил он. – Остальные могли и сами дойти. Правда, у них могло не хватить духа сделать это.
Если научился с какой-то целью использовать систему, сможешь использовать ее и впредь. Мог ли Мерк или Тай запрограммировать ловушку в коде ГВР? Подпрограмму, которая вместо того, чтобы выпускать, удерживала меня? Подпрограмму, которая может причинять мне вред?
Но зачем?
Просто шалость? Шалость, которая зашла слишком далеко?
У Маэстро больше мотивов для этого. Он много лет ненавидит меня. Преподаватели не должны так ненавидеть своих студентов.
Значит, он пытался совершить УБИЙСТВО? Паранойя какая-то! Бессмыслица.
Конечно, это мог быть несчастный случай, «сбой в программе сервера», как сказал Маэстро. Выброс Каллиопы.
– Так. Хорошо. Очень интересно. – Мерк постучал пальцем по счету, внимательно его рассматривая.
– Что-то не так? – спросила официантка. У нее были веснушки и соломенного цвета волосы. Она и выглядела совсем молоденькой, гораздо моложе остальных официанток. Помню, я еще подумал, что она, возможно, дочь хозяина заведения.
– Нет, не в этом дело. Посмотрите сюда. Это ваш почерк?
– А что такое?
– Он о многом говорит.
– В самом деле, и вы разбираетесь в почерках? Вот круто.
Мерк подвинулся, чтобы дать ей место, она проскользнула в нашу кабинку. Она и мне улыбнулась. Когда она наклонилась, я почувствовал аромат корицы от ее жевательной резинки.
– Так что же вы можете сказать про меня?
– Ладно, наклон букв. Посмотрите на "п" в «спасибо», а еще на изгиб "б", как оно загибается вверх. Мы называем его «причинный изгиб».
– И что же он значит?
– Это очень особенный изгиб, редко встречается.
– Ну же, объясните, – умоляла она.
Я махнул рукой, как бы разрешая, чтобы он продолжил.
– Хорошо. Он означает… означает, что вы – нимфоманка, – выпалил он.
Она моргнула.
– А что это такое?
Меркуцио ухмыльнулся и ничего не сказал. Я едва сдерживал смех.
Тогда она повернулась ко мне.
– Что такое нимфоманка?
Я прикрыл лицо рукой.
– Что такое нимфоманка? – снова повторила она. – Что такое нимфоманка? – Она вышла из кабинки и начала во весь голос спрашивать других официанток, клиентов, всех подряд. – Что такое нимфоманка? Что такое нимфоманка?
Когда наконец кто-то ей объяснил, она вспыхнула, залилась розовым цветом, как слоник из галлюцинаций. Она бросилась к нашему столику и дала Мерку оплеуху, полушутя, полусерьезно.
– Я обожаю, когда ты сердишься, – дразнил он ее. Правда, он оставил ей хорошие чаевые.
Выйдя на улицу, мы посмотрели на часы и обнаружили, что уже поздно.
– Нас будут искать. Лучше поторопиться, – сказал Мерк.
– Я не пойду.
– Тебя все равно поймают.
– Ну и пусть.
Он странно посмотрел на меня.
– Одно дело, я хочу удрать оттуда, но ты-то знаешь, что делаешь?
– Как всегда, – ответил я.
– Иногда я за тебя беспокоюсь.
Я посоветовал ему побыстрее отправляться в свой поганый клуб. Мы похлопали друг друга по плечу и попрощались. Он заторопился обратно в школу. Я нашел телефон.
Еще пять минут свободы, чтобы выкурить сигарету с гвоздикой. Я прижал палец к устройству, считывающему отпечатки, и набрал номер.
– Папа, – сказал я, – папа, приезжай за мной. Меня выгнали.
ПЕЙС ПЕРЕДАЧА 000013382629815
НОВЫЙ ХОСТ КАДМОН ВВЕДЕН В СИСТЕМУ
ЦЕЛЬ НЕИЗВЕСТНА
ЗАПРОС ХОСТА МАЭ ХОСТУ ТРО
ОБМЕН ИНФОРМАЦИЕЙ:
МАЭСТРО: АНАЛИЗ ХОСТА ГАРМА
ПЕЙС: ПРИНЯТО
МАЭСТРО: БЕЗОПАСНОСТЬ ХОСТА ГАРМА НЕДОСТАТОЧНА
ПЕЙС: ПРИНЯТО
МАЭСТРО: ХОСТ КАДМОН ВВЕДЕН В СИСТЕМУ В ЦЕЛЯХ БЕЗОПАСНОСТИ
ПЕЙС: ТРЕБУЕТСЯ ПОЛНЫЙ АНАЛИЗ ХОСТА КАДМОНА
МАЭСТРО: В ТРЕБОВАНИИ ОТКАЗАНО
ПЕЙС: ТРЕБУЕТСЯ РАССЕКРЕТИТЬ ХОСТА КАДМОНА
МАЭСТРО: В ТРЕБОВАНИИ ОТКАЗАНО
ПЕЙС: ТРЕБУЕТСЯ РАССЕКРЕТИТЬ РАССЛЕДОВАНИЕ ВЫБРОСА КАЛЛИОПЫ
ПЕЙС: ТРЕБУЕТСЯ РАССЕКРЕТИТЬ РАССЛЕДОВАНИЕ ДЛЯ ХОСТОВ (ВСЕХ) ГОСТЕЙ (ВСЕХ)
ПЕЙС: ТРЕБУЕТСЯ УБРАТЬ ХОСТА КАДМОНА ИЗ СИСТЕМЫ
МАЭСТРО: В ТРЕБОВАНИЯХ ОТКАЗАНО
ПЕЙС: ТРЕБУЕТСЯ ПОЛНЫЙ АНАЛИЗ ХОСТА МАЭ ХОСТА ТРО
МАЭСТРО: ЦЕЛЬ?
ПЕЙС: ПОДОЗРЕНИЕ ХОСТ МАЭ ХОСТ ТРО СКОМПРОМЕТИРОВАНЫ
МАЭСТРО: В ТРЕБОВАНИИ ОТКАЗАНО КОНЕЦ ОБМЕНА ИНФОРМАЦИЕЙ СОХРАНЕНО И ЗАБЛОКИРОВАНО
ОТПРАВКА ОБМЕНА ИНФОРМАЦИЕЙ ХОСТАМ (ВСЕМ)
ОЖИДАНИЕ ИНСТРУКЦИЙ
КОНЕЦ
Глава 5
КОЛЛЕДЖ ВСЕХ ДУШ
Джим Полпути проглотил таблетку и ждал неизбежных неприятностей с желудком. От лекарств его рвало, но все равно он предпочитал их генной терапии, хотя Блу твердила, что она совершенно безвредна. Вот пусть сама ее и принимает, черт ее дери. Никакое лечение не помогает, ну разве что (и то совсем чуть-чуть) отодвигает неизбежное. Очень слабое утешение перед лицом вечности.
Он включил музыку, громко, пожалуй, даже слишком, пытаясь заглушить дурноту дикими визжащими звуками. Благословенный грохот. Подожди-ка, его творение пытается что-то ему сказать, произносит слова, которых совсем не слышно. Щелк. Музыка смолкла.
– Что?
– Я говорю, ты на меня сердишься. Ты на меня сердишься, а я не знаю за что.
Джим рассматривает экран, ребенок кажется таким потерянным. Он обиделся.
– Я совсем не сержусь на тебя.
– Сердишься, – настаивал он. – Я точно знаю, потому что ты меня наказываешь. Что я сделал? Не понимаю.
– Ладно, ладно, ничего подобного, – успокаивал его Джим. – Просто я извлекаю тебя из одной среды и вставляю в другую.
– Но я не хочу уходить. Мне здесь хорошо.
– Может, там тебе будет еще лучше?
Он смотрит на Джима взглядом, полным сомнения, его глаза стального цвета полны слез. «Уж не переусердствовал ли я со слезами?» – подумал Джим. Или это уже плод эволюции? В любом случае он слишком чувствительный, мне не нужен сын-плакса.
– Дай мне попробовать, – говорит Джим.
– Я буду хорошим, обещаю, – просит он.
– Неужели тебе не интересно узнать что-нибудь новое?
Джим Полпути почувствовал укол совести. Мальчик может многому научиться, но не в этом цель. Он создавал его не для этого. Его задача – просто протестировать конфигурацию. Виртуальный ребенок будет для системы подопытной свинкой, чтобы в нее мог потом войти настоящий ребенок. А значит, слезы совсем ни к чему. И все-таки это лучшее творение Джима, искусственный интеллект, максимально приближенный к настоящему, хотя, как кажется Джиму, подлинный прорыв еще впереди.
Если, конечно, у него осталось на это время.
Джим не хочет его обижать. Он слишком его любит. Полностью прописанная личность. Сколько одиноких программистов влюблялись в собственные произведения? Так много, что и не сосчитать.
Смотри не ошибись, Пигмалион.
Он решает перепрограммировать мальчика заново. Он убрал непокорность с помощью нескольких клавиш. Для того чтобы тест прошел успешно, мальчик должен быть как можно больше похожим на человека. А значит, Джим Полпути должен стать больше чем богом, он должен быть еще и отцом.
– Считай это приключением, – говорит Джим, борясь с очередным приступом тошноты. – Нам очень нужно, чтобы ты это сделал. Ты попробуешь, сын? Ради меня, попытайся.
– Твой отец прав, Гейб, ты слишком много вложил труда, чтобы сейчас все бросить, – поддержал его второй.
Мои родители: доктор Роберт Хэлл и доктор Беатрис Хэлл. Знаменитые ученые. Или лучше – ученые-знаменитости? Папа – эпидемиолог. Мама – микробиолог. Медики, их работа – бороться с болезнями. Союз «Чистые руки».
Мое имя – мое настоящее имя – Габриель Кеннеди Хэлл. Мне никогда оно не нравилось. Хэллоуин, мое прозвище, производное от нашей фамилии, но родители так меня не называют. Для них я всегда Габриель.
– Отдайте меня в обычную школу, – предложил я.
– Мы обсудим это в конце семестра, – отрезала мать. – Мне не нравится эта идея – забрать тебя из школы раньше.
– Но ГВР небезопасна.
– Доказательства, – потребовал отец.
Я вздохнул: их у меня не было. Сканирование мозга ничего не показало: как только я рассказал родителям о случившемся, они тотчас помчались в пункт первой помощи, но отсутствие физических повреждений доказывало, что амнезия была чисто психологической. А то и вовсе отсутствовала, если признать, как это сделали мои родители, что я «притворяюсь» или «преувеличиваю, чтобы привлечь к себе внимание».
Считалось, что я склонен преувеличивать, делать из мухи слона. Это не первая моя неприятность в академии, а потому они считали, что я – волк в овечьей шкуре. «Вы никогда не верите мне», – хотелось мне сказать, ну или что-нибудь подобное, но я не мог это сделать. Они верили мне. Они меня любили. То есть могли принимать неверные решения с чистой совестью.
– Может быть, нам стоит устроить консилиум? – предложила мама.
– Мне это не поможет, если я умру.
– Ты говоришь глупости. Никто не хочет тебя убивать. Но боюсь, что я сам это сделаю, если ты не прекратишь нас тиранить, – пошутил папа.
Я молчал. Захотелось курить.
Мама вырвала сигарету у меня из рук.
– Кажется, ты хочешь заполучить рак легких, – сказала она.
– Будто он не лечится, – возразил я.
– Будто тебе понравится лечение, – продолжил папа.
Я хмыкнул и скрестил руки на груди. Это означало, что я не в настроении. Дверь открылась, и директор пригласил нас войти.
– Спасибо, что подождали, – улыбнулся доктор Эллисон. – Заходите, пожалуйста.
Ярко-зеленая, похожая на торпеду: радужная рыбка. Красно-белая с мягкими мешками у глаз: рыбка-телескоп.
Я предпочитал аквариум остроумию Эллисона. Он подлизывался к моим родителям, делал им комплименты, обсуждал старые времена, намекал на пожертвования. Я не слушал его. Я разглядывал рыбок.
– Когда он внимателен, – продолжал директор, – он прекрасный студент, но в этом семестре он стал очень рассеянным. Нерациональное использование учебного времени сочетается, по словам Маэстро, с саркастическим, неуважительным поведением. Я верно говорю, Гейб?
Я прищелкнул языком. А как насчет того, что делает Маэстро?
– Гейб?
Я наклоняю голову.
– Извините, я не согласен.
– Как ты тогда это называешь?
– Здоровая паранойя.
– Паранойя не бывает здоровой, – отметил он. Только посмотрите, на радужной рыбке белые пятнышки – безобидные изменения кожи или болезнь? Паразит может оказаться очень опасным. Я поймал себя на том, что страстно желаю, чтобы в аквариуме завелась смертельная инвазия. Меня, кстати, поразило, что глава эксклюзивной подготовительной медицинской академии не в состоянии позаботиться о здоровье своих пресноводных особей, а ведь это проще, чем заботиться о людях.
– К тому же у тебя пропуски без уважительной причины.
– Сколько? – захотела узнать мама.
– Три за прошедший месяц, включая вчерашнюю вечернюю экскурсию. – Он бросил на меня взгляд. – Подозреваю, ты можешь это как-то объяснить?
– Мне понадобилось выйти. Кто-то меня выпихнул, – ответил я. Просто и со вкусом.
Они спросили кто.
– Я не стану называть имен, – заявил я. – Возможно, стоит поставить в мою комнату камеру слежения.
– Это незаконно, – заволновался Эллисон.
– В самом деле? – с невинным видом спросил я, хотя сам знал, что незаконно. – Надо же, а я уж подумал, что у меня вообще нет никаких прав.
– Прекрати, – оборвала меня мама.
Она была недовольна. Пришлось выслушивать целую лекцию. Они говорили по очереди, внушая мне, что я должен доверять своим родителям и учителям, потому что они старше и знают, что для меня лучше, они особенно подчеркивали, что я должен позитивно относиться к учебе и объяснили, как максимально использовать свои способности. Они беспокоились обо мне, по-настоящему беспокоились, они были огорчены.
«Ну что ж, пора складывать вещички и отправляться в изгнание».
Я слушал. Я изображал внимание. Я кивал в нужных местах.
– Мы можем обсудить покушение на мою жизнь? – спросил я.
– Покушение на твою жизнь? – Эллисон ничего не знал.
– Выброс Каллиопы, – объяснил я.
– Ах да, где же это? – Он порылся в бумагах на столе. – Вот она. Пейс – это наша программа для расследований – просмотрел всю структуру ГВР и подготовил отчет. Я его изучил, и наши ведущие специалисты тоже, все данные указывают на одну-единственную неисправность подавителя выбросов. Мы уже заменили его и установили новые защитные системы.
– Вот видишь, – подтолкнул меня папа.
Я взял отчет. Попытался прочесть. Слишком специальный.
– Такие вещи случаются чрезвычайно редко, – продолжил Эллисон. – В действительности это третий случай за всю историю академии. Выброс А, выброс В и выброс С – система сама подбирает для них названия. В нашем случае его назвали выбросом Каллиопы, гроза вызвала моментальный приток энергии. Электричество повредило процессор в ноль-восемь-один-один-тире-ноль-четыре-один-один-си, поэтому Маэстро и Нэнни не смогли вмешаться, пока не была восстановлена защита.
– Я не мог двигаться.
– Да, Вита – программа, которая позволяет тебе взаимодействовать с окружением, также была отключена. Сейчас посмотрим, на сорок семь минут. – Он наклонился вперед и постучал по отчету пальцем с маникюром.
Да, там так и было написано.
– Возможно, ты испытывал некоторые неудобства в ГВР, но на самом деле ты был в безопасности – удобно лежал в своей комнате.
Правда ли это?
– Но ведь выброс энергии отключает ГВР, а не всю структуру? Причем только мой уютный уголок?
– Чистая лотерея, Габриель. Уверяю тебя, это простая случайность.
– Звучит неубедительно.
– Хорошо, давай рассмотрим альтернативу, – вмешался папа. – Какой-то злоумышленник сломал один-единственный подавитель выбросов в надежде, что, возможно, – заметь, всего лишь «возможно», – в какой-то момент в будущем разразится гроза, и все для того только, чтобы причинить тебе некоторые неудобства? Какая версия звучит убедительнее?
– Почему «в какой-то момент»? – возразил я. – Они вполне могли посмотреть прогноз погоды.
Но я и сам понимал, что аргумент слаб.
Бритва Оккама свидетельствует, что самое простое объяснение обычно правильно.
«Может, и так, – подумал я, – но бывает, что находишь бритву в яблоке».
Эллисон развел руками, как будто желая сказать, что он ничего не прячет.
– Подростковый возраст – трудный период жизни, – заключил он, – особенно для мальчиков. В твоем теле носятся молодые гормоны, тестостероны отравляют ум, ничего удивительного, что время от времени тебе кажется, будто кто-то тебя преследует. Это вполне естественно. Но ты должен понять, что здесь ты среди друзей.
– Я среди друзей, – повторил я.
– Безусловно, ты – находка для нашей школы. Все тебя любят.
– А ваш злобный двойник? – спросил я.
– А что? – любезно улыбнулся он.
Я имел в виду Маэстро. Один мог быть человеком, а второй – просто байтами, но оба они выглядели одинаково. Персонажи ГВР часто моделируются с живых людей, видимо, программистов вдохновил на создание Маэстро доктор Эллисон, тембр голоса, даже его необычная жестикуляция. Только личности были разными. В какой-то степени.
– Он меня ненавидит.
– Вот уж сомневаюсь, а если это и так, какая разница. Он всего лишь реактивная обучающая программа, созданная для удовлетворения индивидуальных потребностей всех студентов. Его «эмоции» в кавычках не имеют никакого значения. Его программа не позволяет ему принимать их в расчет.
– Он постоянно противодействует мне.
– Он дает тебе стимул, – возразил Эллисон. Вот ведь гад.
– Никому не дано избегнуть трудностей, – добавила мама.
– Я все понимаю, прекрасно понимаю, но он уничтожил мое окружение, он переструктурирует мое время. Мне становится нехорошо всякий раз, когда я его вижу. Мне не важно, насколько он реален, все равно он просто программа. Я хочу нормального учителя, из костей и мяса. Господи, неужели я слишком многого хочу?
– Это неэффективно, – отметил папа, поднимая голос до моего уровня. – Когда я был в твоем возрасте, я бы пошел на преступление, чтобы получить такую обучающую программу, как у тебя. Ты хоть представляешь, какой это высокий уровень?
– Слишком много ГВР, – разозлился я. – Слишком много, слишком быстро. У меня в голове мешанина.
– Габриель, тебе осталось совсем недолго до выпуска, – утешала меня мама. – Нужно пройти до конца.
Я посмотрел Эллисону в глаза.
– А почему вы не можете учить меня?
– Я больше не преподаю, – извинился директор. – Я предпочитаю быть административной единицей. – Он помолчал, изучая меня. – Знаешь, что я сделаю? Ты явно расстроен. Я облегчу твое расписание. Я верну тебе твое окружение. А еще я сделаю так, чтобы Маэстро некоторое время не попадался тебе на глаза. Ну как, доволен?
– А что взамен?
– Просто пообещай, что будешь учиться, старательно учиться. В конце недели мы посмотрим, как пойдут дела, и будем решать дальше.
– Разумно, – согласился я.
На этом закончился консилиум.
Прощание было нарушено телефонным вызовом.
– Атланта, – объявил папа, надевая наушники для лучшего приема.
Атланта это ЦКЗ (центр контроля заболеваний), значит, все остальные дела должны подождать. Он вышел из помещения и начал прием. Мы с мамой остались вдвоем.
Я скучал по ней.
– Тебе нравится эта школа, – начал я.
– А почему она не может мне нравиться? Маленькие классы. Индивидуальный подход. Ты учишься в своем темпе, но при этом от тебя требуют результатов.
– Непрерывно, – подтвердил я.
– Хватит тебе жаловаться, – уговаривала она. – Эта школа – идеальная песочница. Ты можешь создавать абсолютно все, что заблагорассудится. Именно такими должны быть школы. – Она улыбнулась и продолжила тише: – Плата за обучение здесь немаленькая, так что постарайся получить удовольствие.
– Похоже, мне повезло со школой, – соврал я, отвечая на ее улыбку. Я помолчал. – Иногда мне кажется, что все дело в удобстве. Понимаешь? Я учусь в этом интернате, потому что вы не хотите, чтобы вас беспокоили. Вы заняты. Заняты собой.
– Ну что ты, милый, это неправда. – Насупленные брови выдавали беспокойство.
Пока не пришел папа, она чувствовала себя виноватой.
– Куала-Лумпур, – сообщил он. – Это решено. Мама явно огорчилась. Я подумал, потому, что позвонили папе, а не ей.
– Что такое Куала-Лумпур? – спросил я.
– Черная эпидемия, – сказала мама. – Новая вспышка.
– Впервые встречаю такой необычный период созревания, – задумчиво говорил папа. – К тому же чрезвычайно заразная форма.
– Наверное, она может принести вам славу.
– Она может стать всемирным бедствием, – сказал он, глядя с упреком на циничного сына. – Ты первый, кому я это говорю.
Мы обнялись, и он попросил меня быть хорошим мальчиком. Мама поцеловала меня в щеку и погладила по голове. Я многое хотел им сказать, должен был сказать, но им было некогда, их снова ждали приключения в биозащитных костюмах. С телекамерами и фотогеничными улыбками.
Больше я их не видел.
Было бы проще. Никаких огорчений. Никаких сомнений. Никакой учебы, никаких учителей. Мы все были бы программами.
Хотя в каком-то смысле все мы запрограммированы. Эволюцией. Инстинкты, половое влечение, борьба, успех. Все, что вложила в нас Мать-Природа, по ее мнению, необходимо для выживания.
К сожалению, этого недостаточно. Мы хотим большего. Общество требует этого.
А значит, нужно учиться.
Образованный должен учить неграмотного. Потому что, по мнению общества, неграмотность делает человека несчастным. Правда, оглядываясь назад, понимаешь, что до того, как чему-то научился, человек был куда счастливее. Подумайте: дети знают очень мало, но причина их неграмотности в невинности. А никто ведь не станет оспаривать, что невинность – это счастье. Однако период этого счастья очень недолог.
Интересно, а Маэстро счастлив?
Скорее всего, нет, решил я. Современный искусственный интеллект программируется максимально похожим на человека. А значит, они «учатся», и «чувствуют», и теряют свою невинность – все как у нас.
Обратная технология – делать людей похожими на машины, – видимо, навечно завязла в рутине учебной работы. Технология кибер-панк была очень популярна еще недавно, но непредсказуемые побочные эффекты (такие мелочи, как необратимое разрушение мозга) смели ее с рынка.
Жаль, что они не смогли справиться. Двухчасовая операция куда лучше, чем многие годы учебы. Сами посчитайте.
А еще было бы неплохо промывать мозги. Можно вставлять знания прямо в мозг, можно добавлять чужие воспоминания. Хотя лучше не трогать лиха.
Лишь в одном я был уверен. Пародия на Дина Мартина, по всей видимости, была очень эффективной рекламой, потому что всю дорогу домой я напевал эту дурацкую песенку.
Исаак скорчил постную физиономию, когда мы с ним столкнулись в вестибюле. Мы посмотрели друг другу в глаза, он явно злился.
Он побрил себе голову, прямо как Лазарь.
В память о своем ушедшем друге?
– Эй, – окликнул я.
Он не обернулся. Ничего не сказал. Интересно, зачем он выходил из ГВР?
В моей комнате горничная меняла мою систему ГВР.
– Морфин? – спросил я.
– Если хочешь, – улыбнулась она.
Ее звали то ли Дженни, то ли Джесси. Может, Джоуси. У нее плохая кожа. Она была вполне надежна, однако я все равно сделал химический анализ, как только она вышла.
Я убрал испытательный комплект и представил себе, как ненадолго удираю в самоволку из академии. Просто выйду и вернусь, расстрою семью и исчезну снова. Очень заманчиво. Правда, у меня не было денег на это. И все же…
Что это?
К моим очкам что-то прикреплено. Записка.
Я перешел через вестибюль, дверь ее комнаты была заперта, никто не отвечал на стук. Наверное, не может открыть, не слышит.
Я снова в своей комнате. Закрываю дверь, усаживаюсь в кресло, закатываю рукав, подсоединяю ГВР, надеваю перчатки, надеваю очки, жду.
Расслабься. Мы на месте.
Добро пожаловать в наш мир, добро пожаловать…
Заставка ГВР постепенно тает, затем появляются мои горгульи. Я стою перед своим поместьем-собором. Над головой летают мороки. Приятно. Эллисон сдержал свое слово.
– Хэллоуин, – зазвенел бестелесный голосок, – хорошо, что ты вернулся.
– Не сейчас, Нэнни.
– Не очень вежливо, – обиделась она.
Я нашел свой спрайт и отправил его к серо-синему. Бац, все моментально стало морским. Сияющий голубой океан. Тропические острова. Соленый морской запах.
Он включил музыку, громко, пожалуй, даже слишком, пытаясь заглушить дурноту дикими визжащими звуками. Благословенный грохот. Подожди-ка, его творение пытается что-то ему сказать, произносит слова, которых совсем не слышно. Щелк. Музыка смолкла.
– Что?
– Я говорю, ты на меня сердишься. Ты на меня сердишься, а я не знаю за что.
Джим рассматривает экран, ребенок кажется таким потерянным. Он обиделся.
– Я совсем не сержусь на тебя.
– Сердишься, – настаивал он. – Я точно знаю, потому что ты меня наказываешь. Что я сделал? Не понимаю.
– Ладно, ладно, ничего подобного, – успокаивал его Джим. – Просто я извлекаю тебя из одной среды и вставляю в другую.
– Но я не хочу уходить. Мне здесь хорошо.
– Может, там тебе будет еще лучше?
Он смотрит на Джима взглядом, полным сомнения, его глаза стального цвета полны слез. «Уж не переусердствовал ли я со слезами?» – подумал Джим. Или это уже плод эволюции? В любом случае он слишком чувствительный, мне не нужен сын-плакса.
– Дай мне попробовать, – говорит Джим.
– Я буду хорошим, обещаю, – просит он.
– Неужели тебе не интересно узнать что-нибудь новое?
Джим Полпути почувствовал укол совести. Мальчик может многому научиться, но не в этом цель. Он создавал его не для этого. Его задача – просто протестировать конфигурацию. Виртуальный ребенок будет для системы подопытной свинкой, чтобы в нее мог потом войти настоящий ребенок. А значит, слезы совсем ни к чему. И все-таки это лучшее творение Джима, искусственный интеллект, максимально приближенный к настоящему, хотя, как кажется Джиму, подлинный прорыв еще впереди.
Если, конечно, у него осталось на это время.
Джим не хочет его обижать. Он слишком его любит. Полностью прописанная личность. Сколько одиноких программистов влюблялись в собственные произведения? Так много, что и не сосчитать.
Смотри не ошибись, Пигмалион.
Он решает перепрограммировать мальчика заново. Он убрал непокорность с помощью нескольких клавиш. Для того чтобы тест прошел успешно, мальчик должен быть как можно больше похожим на человека. А значит, Джим Полпути должен стать больше чем богом, он должен быть еще и отцом.
– Считай это приключением, – говорит Джим, борясь с очередным приступом тошноты. – Нам очень нужно, чтобы ты это сделал. Ты попробуешь, сын? Ради меня, попытайся.
* * *
– Ни в коем случае. Выход из системы означает, что ты потеряешь огромную часть своего потенциала, – заявил первый хост Боба и Бетти, охотников за вирусами.– Твой отец прав, Гейб, ты слишком много вложил труда, чтобы сейчас все бросить, – поддержал его второй.
Мои родители: доктор Роберт Хэлл и доктор Беатрис Хэлл. Знаменитые ученые. Или лучше – ученые-знаменитости? Папа – эпидемиолог. Мама – микробиолог. Медики, их работа – бороться с болезнями. Союз «Чистые руки».
Мое имя – мое настоящее имя – Габриель Кеннеди Хэлл. Мне никогда оно не нравилось. Хэллоуин, мое прозвище, производное от нашей фамилии, но родители так меня не называют. Для них я всегда Габриель.
– Отдайте меня в обычную школу, – предложил я.
– Мы обсудим это в конце семестра, – отрезала мать. – Мне не нравится эта идея – забрать тебя из школы раньше.
– Но ГВР небезопасна.
– Доказательства, – потребовал отец.
Я вздохнул: их у меня не было. Сканирование мозга ничего не показало: как только я рассказал родителям о случившемся, они тотчас помчались в пункт первой помощи, но отсутствие физических повреждений доказывало, что амнезия была чисто психологической. А то и вовсе отсутствовала, если признать, как это сделали мои родители, что я «притворяюсь» или «преувеличиваю, чтобы привлечь к себе внимание».
Считалось, что я склонен преувеличивать, делать из мухи слона. Это не первая моя неприятность в академии, а потому они считали, что я – волк в овечьей шкуре. «Вы никогда не верите мне», – хотелось мне сказать, ну или что-нибудь подобное, но я не мог это сделать. Они верили мне. Они меня любили. То есть могли принимать неверные решения с чистой совестью.
– Может быть, нам стоит устроить консилиум? – предложила мама.
– Мне это не поможет, если я умру.
– Ты говоришь глупости. Никто не хочет тебя убивать. Но боюсь, что я сам это сделаю, если ты не прекратишь нас тиранить, – пошутил папа.
Я молчал. Захотелось курить.
Мама вырвала сигарету у меня из рук.
– Кажется, ты хочешь заполучить рак легких, – сказала она.
– Будто он не лечится, – возразил я.
– Будто тебе понравится лечение, – продолжил папа.
Я хмыкнул и скрестил руки на груди. Это означало, что я не в настроении. Дверь открылась, и директор пригласил нас войти.
– Спасибо, что подождали, – улыбнулся доктор Эллисон. – Заходите, пожалуйста.
* * *
Ярко-синяя с длинными изящными плавниками: сиамская бойцовская рыбка.Ярко-зеленая, похожая на торпеду: радужная рыбка. Красно-белая с мягкими мешками у глаз: рыбка-телескоп.
Я предпочитал аквариум остроумию Эллисона. Он подлизывался к моим родителям, делал им комплименты, обсуждал старые времена, намекал на пожертвования. Я не слушал его. Я разглядывал рыбок.
– Когда он внимателен, – продолжал директор, – он прекрасный студент, но в этом семестре он стал очень рассеянным. Нерациональное использование учебного времени сочетается, по словам Маэстро, с саркастическим, неуважительным поведением. Я верно говорю, Гейб?
Я прищелкнул языком. А как насчет того, что делает Маэстро?
– Гейб?
Я наклоняю голову.
– Извините, я не согласен.
– Как ты тогда это называешь?
– Здоровая паранойя.
– Паранойя не бывает здоровой, – отметил он. Только посмотрите, на радужной рыбке белые пятнышки – безобидные изменения кожи или болезнь? Паразит может оказаться очень опасным. Я поймал себя на том, что страстно желаю, чтобы в аквариуме завелась смертельная инвазия. Меня, кстати, поразило, что глава эксклюзивной подготовительной медицинской академии не в состоянии позаботиться о здоровье своих пресноводных особей, а ведь это проще, чем заботиться о людях.
– К тому же у тебя пропуски без уважительной причины.
– Сколько? – захотела узнать мама.
– Три за прошедший месяц, включая вчерашнюю вечернюю экскурсию. – Он бросил на меня взгляд. – Подозреваю, ты можешь это как-то объяснить?
– Мне понадобилось выйти. Кто-то меня выпихнул, – ответил я. Просто и со вкусом.
Они спросили кто.
– Я не стану называть имен, – заявил я. – Возможно, стоит поставить в мою комнату камеру слежения.
– Это незаконно, – заволновался Эллисон.
– В самом деле? – с невинным видом спросил я, хотя сам знал, что незаконно. – Надо же, а я уж подумал, что у меня вообще нет никаких прав.
– Прекрати, – оборвала меня мама.
Она была недовольна. Пришлось выслушивать целую лекцию. Они говорили по очереди, внушая мне, что я должен доверять своим родителям и учителям, потому что они старше и знают, что для меня лучше, они особенно подчеркивали, что я должен позитивно относиться к учебе и объяснили, как максимально использовать свои способности. Они беспокоились обо мне, по-настоящему беспокоились, они были огорчены.
«Ну что ж, пора складывать вещички и отправляться в изгнание».
Я слушал. Я изображал внимание. Я кивал в нужных местах.
– Мы можем обсудить покушение на мою жизнь? – спросил я.
– Покушение на твою жизнь? – Эллисон ничего не знал.
– Выброс Каллиопы, – объяснил я.
– Ах да, где же это? – Он порылся в бумагах на столе. – Вот она. Пейс – это наша программа для расследований – просмотрел всю структуру ГВР и подготовил отчет. Я его изучил, и наши ведущие специалисты тоже, все данные указывают на одну-единственную неисправность подавителя выбросов. Мы уже заменили его и установили новые защитные системы.
– Вот видишь, – подтолкнул меня папа.
Я взял отчет. Попытался прочесть. Слишком специальный.
– Такие вещи случаются чрезвычайно редко, – продолжил Эллисон. – В действительности это третий случай за всю историю академии. Выброс А, выброс В и выброс С – система сама подбирает для них названия. В нашем случае его назвали выбросом Каллиопы, гроза вызвала моментальный приток энергии. Электричество повредило процессор в ноль-восемь-один-один-тире-ноль-четыре-один-один-си, поэтому Маэстро и Нэнни не смогли вмешаться, пока не была восстановлена защита.
– Я не мог двигаться.
– Да, Вита – программа, которая позволяет тебе взаимодействовать с окружением, также была отключена. Сейчас посмотрим, на сорок семь минут. – Он наклонился вперед и постучал по отчету пальцем с маникюром.
Да, там так и было написано.
– Возможно, ты испытывал некоторые неудобства в ГВР, но на самом деле ты был в безопасности – удобно лежал в своей комнате.
Правда ли это?
– Но ведь выброс энергии отключает ГВР, а не всю структуру? Причем только мой уютный уголок?
– Чистая лотерея, Габриель. Уверяю тебя, это простая случайность.
– Звучит неубедительно.
– Хорошо, давай рассмотрим альтернативу, – вмешался папа. – Какой-то злоумышленник сломал один-единственный подавитель выбросов в надежде, что, возможно, – заметь, всего лишь «возможно», – в какой-то момент в будущем разразится гроза, и все для того только, чтобы причинить тебе некоторые неудобства? Какая версия звучит убедительнее?
– Почему «в какой-то момент»? – возразил я. – Они вполне могли посмотреть прогноз погоды.
Но я и сам понимал, что аргумент слаб.
Бритва Оккама свидетельствует, что самое простое объяснение обычно правильно.
«Может, и так, – подумал я, – но бывает, что находишь бритву в яблоке».
Эллисон развел руками, как будто желая сказать, что он ничего не прячет.
– Подростковый возраст – трудный период жизни, – заключил он, – особенно для мальчиков. В твоем теле носятся молодые гормоны, тестостероны отравляют ум, ничего удивительного, что время от времени тебе кажется, будто кто-то тебя преследует. Это вполне естественно. Но ты должен понять, что здесь ты среди друзей.
– Я среди друзей, – повторил я.
– Безусловно, ты – находка для нашей школы. Все тебя любят.
– А ваш злобный двойник? – спросил я.
– А что? – любезно улыбнулся он.
Я имел в виду Маэстро. Один мог быть человеком, а второй – просто байтами, но оба они выглядели одинаково. Персонажи ГВР часто моделируются с живых людей, видимо, программистов вдохновил на создание Маэстро доктор Эллисон, тембр голоса, даже его необычная жестикуляция. Только личности были разными. В какой-то степени.
– Он меня ненавидит.
– Вот уж сомневаюсь, а если это и так, какая разница. Он всего лишь реактивная обучающая программа, созданная для удовлетворения индивидуальных потребностей всех студентов. Его «эмоции» в кавычках не имеют никакого значения. Его программа не позволяет ему принимать их в расчет.
– Он постоянно противодействует мне.
– Он дает тебе стимул, – возразил Эллисон. Вот ведь гад.
– Никому не дано избегнуть трудностей, – добавила мама.
– Я все понимаю, прекрасно понимаю, но он уничтожил мое окружение, он переструктурирует мое время. Мне становится нехорошо всякий раз, когда я его вижу. Мне не важно, насколько он реален, все равно он просто программа. Я хочу нормального учителя, из костей и мяса. Господи, неужели я слишком многого хочу?
– Это неэффективно, – отметил папа, поднимая голос до моего уровня. – Когда я был в твоем возрасте, я бы пошел на преступление, чтобы получить такую обучающую программу, как у тебя. Ты хоть представляешь, какой это высокий уровень?
– Слишком много ГВР, – разозлился я. – Слишком много, слишком быстро. У меня в голове мешанина.
– Габриель, тебе осталось совсем недолго до выпуска, – утешала меня мама. – Нужно пройти до конца.
Я посмотрел Эллисону в глаза.
– А почему вы не можете учить меня?
– Я больше не преподаю, – извинился директор. – Я предпочитаю быть административной единицей. – Он помолчал, изучая меня. – Знаешь, что я сделаю? Ты явно расстроен. Я облегчу твое расписание. Я верну тебе твое окружение. А еще я сделаю так, чтобы Маэстро некоторое время не попадался тебе на глаза. Ну как, доволен?
– А что взамен?
– Просто пообещай, что будешь учиться, старательно учиться. В конце недели мы посмотрим, как пойдут дела, и будем решать дальше.
– Разумно, – согласился я.
На этом закончился консилиум.
Прощание было нарушено телефонным вызовом.
– Атланта, – объявил папа, надевая наушники для лучшего приема.
Атланта это ЦКЗ (центр контроля заболеваний), значит, все остальные дела должны подождать. Он вышел из помещения и начал прием. Мы с мамой остались вдвоем.
Я скучал по ней.
– Тебе нравится эта школа, – начал я.
– А почему она не может мне нравиться? Маленькие классы. Индивидуальный подход. Ты учишься в своем темпе, но при этом от тебя требуют результатов.
– Непрерывно, – подтвердил я.
– Хватит тебе жаловаться, – уговаривала она. – Эта школа – идеальная песочница. Ты можешь создавать абсолютно все, что заблагорассудится. Именно такими должны быть школы. – Она улыбнулась и продолжила тише: – Плата за обучение здесь немаленькая, так что постарайся получить удовольствие.
– Похоже, мне повезло со школой, – соврал я, отвечая на ее улыбку. Я помолчал. – Иногда мне кажется, что все дело в удобстве. Понимаешь? Я учусь в этом интернате, потому что вы не хотите, чтобы вас беспокоили. Вы заняты. Заняты собой.
– Ну что ты, милый, это неправда. – Насупленные брови выдавали беспокойство.
Пока не пришел папа, она чувствовала себя виноватой.
– Куала-Лумпур, – сообщил он. – Это решено. Мама явно огорчилась. Я подумал, потому, что позвонили папе, а не ей.
– Что такое Куала-Лумпур? – спросил я.
– Черная эпидемия, – сказала мама. – Новая вспышка.
– Впервые встречаю такой необычный период созревания, – задумчиво говорил папа. – К тому же чрезвычайно заразная форма.
– Наверное, она может принести вам славу.
– Она может стать всемирным бедствием, – сказал он, глядя с упреком на циничного сына. – Ты первый, кому я это говорю.
Мы обнялись, и он попросил меня быть хорошим мальчиком. Мама поцеловала меня в щеку и погладила по голове. Я многое хотел им сказать, должен был сказать, но им было некогда, их снова ждали приключения в биозащитных костюмах. С телекамерами и фотогеничными улыбками.
Больше я их не видел.
* * *
Ну почему все мы не компьютеры?Было бы проще. Никаких огорчений. Никаких сомнений. Никакой учебы, никаких учителей. Мы все были бы программами.
Хотя в каком-то смысле все мы запрограммированы. Эволюцией. Инстинкты, половое влечение, борьба, успех. Все, что вложила в нас Мать-Природа, по ее мнению, необходимо для выживания.
К сожалению, этого недостаточно. Мы хотим большего. Общество требует этого.
А значит, нужно учиться.
Образованный должен учить неграмотного. Потому что, по мнению общества, неграмотность делает человека несчастным. Правда, оглядываясь назад, понимаешь, что до того, как чему-то научился, человек был куда счастливее. Подумайте: дети знают очень мало, но причина их неграмотности в невинности. А никто ведь не станет оспаривать, что невинность – это счастье. Однако период этого счастья очень недолог.
Интересно, а Маэстро счастлив?
Скорее всего, нет, решил я. Современный искусственный интеллект программируется максимально похожим на человека. А значит, они «учатся», и «чувствуют», и теряют свою невинность – все как у нас.
Обратная технология – делать людей похожими на машины, – видимо, навечно завязла в рутине учебной работы. Технология кибер-панк была очень популярна еще недавно, но непредсказуемые побочные эффекты (такие мелочи, как необратимое разрушение мозга) смели ее с рынка.
Жаль, что они не смогли справиться. Двухчасовая операция куда лучше, чем многие годы учебы. Сами посчитайте.
А еще было бы неплохо промывать мозги. Можно вставлять знания прямо в мозг, можно добавлять чужие воспоминания. Хотя лучше не трогать лиха.
Лишь в одном я был уверен. Пародия на Дина Мартина, по всей видимости, была очень эффективной рекламой, потому что всю дорогу домой я напевал эту дурацкую песенку.
Разве не смешно, что я помню эту песенку, зато забыл очень многое другое. Детали прошлого вставали на место, но сама загадка случившегося ускользала. Я не мог увидеть всю картину сразу.
Насколько можно быть счастливым?
Загрузите эту информацию в меня.
Как говорил один парень:
«Не чип ли там застрял в твоей кудрявой голове?»
Исаак скорчил постную физиономию, когда мы с ним столкнулись в вестибюле. Мы посмотрели друг другу в глаза, он явно злился.
Он побрил себе голову, прямо как Лазарь.
В память о своем ушедшем друге?
– Эй, – окликнул я.
Он не обернулся. Ничего не сказал. Интересно, зачем он выходил из ГВР?
В моей комнате горничная меняла мою систему ГВР.
– Морфин? – спросил я.
– Если хочешь, – улыбнулась она.
Ее звали то ли Дженни, то ли Джесси. Может, Джоуси. У нее плохая кожа. Она была вполне надежна, однако я все равно сделал химический анализ, как только она вышла.
Я убрал испытательный комплект и представил себе, как ненадолго удираю в самоволку из академии. Просто выйду и вернусь, расстрою семью и исчезну снова. Очень заманчиво. Правда, у меня не было денег на это. И все же…
Что это?
К моим очкам что-то прикреплено. Записка.
Нужно поговорить. Срочно.Симона.
С.
Я перешел через вестибюль, дверь ее комнаты была заперта, никто не отвечал на стук. Наверное, не может открыть, не слышит.
Я снова в своей комнате. Закрываю дверь, усаживаюсь в кресло, закатываю рукав, подсоединяю ГВР, надеваю перчатки, надеваю очки, жду.
Расслабься. Мы на месте.
Добро пожаловать в наш мир, добро пожаловать…
Заставка ГВР постепенно тает, затем появляются мои горгульи. Я стою перед своим поместьем-собором. Над головой летают мороки. Приятно. Эллисон сдержал свое слово.
– Хэллоуин, – зазвенел бестелесный голосок, – хорошо, что ты вернулся.
– Не сейчас, Нэнни.
– Не очень вежливо, – обиделась она.
Я нашел свой спрайт и отправил его к серо-синему. Бац, все моментально стало морским. Сияющий голубой океан. Тропические острова. Соленый морской запах.