Страница:
Несколько часов длился бой, но Мономах отбил все попытки тмутараканской рати взять город. Мпого Олего-вых людей было постреляно из луков, выжжено смолой и кипятком, многие разбились, упав с пржетуппых лестниц. Поредела и дружина Можшаха, но держаться еще было можно. Однако Владимир по опыту прошлых войн зпал, что как только еияы его ослабнут и как станет ясно, что дружина Олега вот-вот ворвется в город, - половцы двинутся первыми, и тогда будет разгром и пожар города, половцы уничтожат все на своем пути, полонят жителей, разграбят их пожитки.
Восемь дней держался в осаде Мономах, но па девятый день решил оставить Чернигов, чтобы зря не проливать кровь людей, не подвергать город опасности. К тому же и выхода у него Taj; и не нашлось. Враги прочно обо-сновалиеь около Чернигова. Было видно, что Олег не уйдет от города, пока не вернет себе отцовский стол. Утром в стане Олега появился гонец от Владимира, который предлагал осаждавшим мир с условием, что Олег и яоловцы свободно пропустят Владимира Мономаха, его семью, близких -его бояр и дружинников с семьями в Переяславдь. Мономах дав-ал обещание принять переяславский стол и оставаться мирным Чернигову. Олег согласился.
Вот как описал в «Поучении» Владимир Мономах свой выход из Чернигова: «Сжалился я над христианскими душами и селами горящими и над монастырями и сказал: «Пусть не похваляются язычники!» - а отдал брату отца его стол, а сам перешел на стол отца своего в Переяславль. И вышли.мы на -святого Бориса день из Чернигова и ехали сквозь полки половецкие, около ста человек, с детьми ж женами. И облизывались на нас но-ловцы, точно волки, стоя у перевоза и на горах. Бог и святой Борис пе выдали меня им на поживу, невредимы дошли мы до Переяславля».
На самом выходе из города Мономах увидал Олега. Тмутараканский князь сидел на темном коне, червленый плащ покрывал его плечи. На голове играл в солнечных лучах знакомый золоченый шлем. Олег внимательно смотрел вниз на землю между ушами лошади и, пока Мономах с дружиной проезжал мимо него, так и не поднял глаз. Вплотную к Мономаху ехали, готовые прикрыть его своими телами, старшие дружинники - Ставка Гордятич, ушедший с Владимиром из Киева и теперь покидавший Чернигов, Ольбег и Фома Ратиборо-вичи, сыновья старейшего Всеволодова боярина Ратибора, другие близкие люди. Рядом с Мономахом ехала Гита, жалась к нему поближе, но сидела в седле все такая же прямая, стройная, сжав тонкие губы до ниточек, внимательно вглядывалась в тмутараканскую рать, в окруживших их половцев, рядом в седлах же ехали дети - Изя-слав, Святослав, Ярополк, Вячеслав, дядька-нестун держался возле маленького Юрия1. Дети.пугливо озирались но сторонам, тревожно переглядывались.
Молча, не поднимая глаз, проехал мимо Олега и Мономах.
Началась новая жизнь в Переяславле.
Прежде Мономах заезжал сюда ненадолго как правящий черниговский князь, как могучий властелин всей Руси, посмотреть на город своего детства, повидаться с Ростиславом, отдохнуть после очередного лихого удара по половцам. Город в те годы жил полной жизнью, кипел строительством; митрополит Ефрем месяцами не выезжал из Переяславля, откуда он ушел на киевскую митрополию. Молодая Ростиславова дружина вливала в город дерзкую яростную силу. И весь он был под стать своему юному князю - молодой, растущий, дерзкий, грозный.
Сейчас же Мономах не узиал Переяславля. Город словно одряб, постарел, ссутулился. Уже несколько лет не подновлялись его строения, и многие из них пришли в упадок, жителей стало мало. Лишь несколько человек вышли навстречу князю на улицы города. Монастыри и слободы в округе стояли сожженные и ограбленные, люди из них разошлись по городам и весям. Вся Ростиславова дружина полегла на берегу Стугны, потонула в ее желтых водах, иона да в плен, и теперь в городе едва ли находилось несколько десятков воинов. В недавние половецкие приступы Переяславль обороняли в основном смерды и ремесленники. В скорбной наготе лежали и окрестные поля, посевы на которых были уничтожены тучами саранчи, обрушившимися на Русь, В киевской и черниговской землях смерды с трудом, но взрастили хлеб после ее набегов, здесь же таких сил не нашлось. Жители вынимали из амбаров последнее зерно, город из-за постоянных половецких нашествий оставался долгое время без соли - все пути на Волынь, откуда везли соль по русским ropoh дам, оказались перенятыми степняками.
Но жить в городе было можно. В целости стояли новые мощные каменные стены детинца, крепкими выглядели земляные и дубовые валы, окружавшие город. Взять Переяславль по-прежнему было непросто. За это время город не выгорел, стояли в исправности колодцы. На исходе педели задымила трубой каменная баня - гордость переяславцев.
Как и прежде, Мономах начал с главного - с войска.
С собой Владимир привел из Чернигова около ста всадников. Это были воины, закаленные в сечах, прошеДг шие с ним по Волыни и польским землям, гонявшиеся за половцами но берегам Сулы и Трубежа, бившиеся под Стародубом, Юрьевом и Красным и вынесшие его из волн Стугны.
Немедля гонцы поскакали в Ростов к Мстиславу. Много Мономах не просил, но требовал от сына, чтобы прислал пять десятков конных от Ростова и Суздаля, вместе взятых.
Послал Владимир людей к Святополку объявить ему, что он, Мономах, перешел на княжение в Переяславль и готов теперь вновь принять на себя первый удар со стороны дикого поля. Поэтому он просил у великого князя помощи оружием, железным припасом, людьми из тех, что служили еще Всеволоду Ярославичу и ему, Владимиру, и готовы прийти к нему в Переяславль. Им же он обещал и золото, и ткани, и скот - все, что собирался отпять у половцев.
Через несколько педель еще до осенней распутицы первые обозы пришли из Ростова и Киева, и жизнь в Переяславле сразу ожила. Зашевелились кузнецы и оружейники. Денег на оружие ни князь, ни его дружинники не жалели. Пришли в Переяславль и первые купеческие караваны из Киева и Чернигова - теперь переяславские сторожи вновь были выдвинуты в поле, и купцы могли спокойно передвигаться между городами, потому что сторожи берегли их от мелких половецких выходов, о круга ных же предупреждали заранее, и дороги сразу же пустели, жители запирались за городскими стенами.
Зима 1094/95 года прошла спокойно, если не считать новых известий о Евпраксии. Первые же санные караваны привезли из Киева вести о том, что сестра Мономаха обретается в Италии, вдалеке от мужа.
Враги Генриха IV наконец организовали похищение Евпраксии Всеволодовны из Веронского замка, где она охранялась слугами императора.
И потом на соборах в Констанце и особенно в Вичен- Ц Це в присутствии четырех тысяч церковников и тридцати тысяч мирян, собравшихся под открытым небом, она, не щадя себя, рассказала о всех мерзостях мужа. Люди, пораженные, слушали самоистязания молодой женщины, молились. Евпраксия, несмотря на видимые свои грехи, была даже освобождена от епитимьи, потому что собор признал, что к греху ее принуждали тяжелейшим насилием.
В ту пору Евпраксии едва исполнилось двадцать пять лет.
Прошло несколько месяцев жизни Мономаха в Иереяславле, и город быстро возродил свою военную мощь. Там была создана пусть еще небольшая, но хорошо сбитая дружина. День за днем шли сюда обозы с ествой и питьем, с припасами, оружием и людьми из Ростова, Суздаля, Любеча.
Любеч Мономах сохранил за собой, п теперь эта крепость грозно стояла посреди русских земель, неся верную службу своему хозяину. Здесь Мономах нередко останавливался, объезжая свои огромные владения. Более двух тысяч верст падо было проскакать ему, чтобы побывать во всех своих крупных городах, и он неустанно, день за днем сбивал в единый мощный хозяйственный, и военный кулак свои обширные владения.
Весной 1095 года в подкрепление к Любечу он затеял строительство на Десие Остерского городка - небольшой, но хорошо укрепленной крепостцы как раз напол-дороге между Киевом и Черниговом. Что мог сказать ему Святополк, чем мог помешать ему Олег, если Владимир провозгласил на всю Русь, что, сооружая Остерский городок, он продолжает дело своего деда и прадеда, воз-
водивших крепостцы и валы против печенегов й половцев. Но сам он хорошо понимал-, что здесь, на развилке важных торговых и военных путей, его новая крепость будет грозной сторожей не только против степняков, но и против врагов внутренних.
К лету этого же года он выбил Давыда Святославича из Новгорода и вновь посадил там своего сына Мстислава. Сделать это было непросто. Он раскинул сеть своих людей в Новгороде, снабдил их золотом и пожитками. А они уже замутили и торг, и Софийскую сторону, нашептали в уяш новгородскому владыке и боярам.
Вскоре новгородцы заявили Давыду,. что он им не люб и пусть идет прочь из города, и тут же послали в Ростов за Мстиславом, сказав на вече, что он их прирожденный КТЕЯЗЬ, что они с малолетства его вспоили и вскормили.
Мстислав отправился в Новгород, а ему на смену в Ростов из Переяславля выехал второй сын Мономаха - Изяслав Владимирович, который только-только вышел из отроческого возраста.
И снова Гита и Владимир провожали очередного робеющего молодого кпязя в его- первый путь, в далекие северные леса, вновь, как и в молодые годы Мономаха, рядом с новым ростовским кыязем1 ехал зрелый муж Ставка Гордятич, которого Владимир отпускал на время от себя, чтобы тот устроил сына в Ростове.
Ставка постарел и потучнел, седана посеребрила его все еще пышные темные волосы, лицо было покрыто рубцами, следами ранений, полученных в многочисленных сражениях. Но глаза глядели все так же дерзко, он так же легко вскакивал в седло.
Мономах всегда грустил, когда этот близкий ему боярин, своевольный и упрямый,, но безраздельно ему преданный, на время покидал его. Не каждаш осмеливался сказать князю правду в глаза, и Мономах ценил это. Нередко, поразмыслив над запальчивыми, порой обидными словами боярина, он менял свое, казалось, выношенное решение и говорил старому товарищу; «Ну что ж, Ставка, правильно рекут: «Муж облачающий лучше льстящего. Спасибо тебе за правду».
Уехал Изяслав, и словно- опустел княжеский дворец, хотя детей в нем был еще достаточно. Но в те дни Мономах и; Гита вдруг поняли, что с- уходом каждого сына уходит частица жизни; и человек уветвует себя, молодым до тех пор, пока есть в доме маленькие дети, и вот уже они вырастают, и ты шдишь, как сам додашь ешься к
роковой черте, и она уже гдо-то неотвратимо проглядивается - еще далеко, но с каждым бегущим годом будет
подвигаться все ближе и ближе, пока не захватит весь
горизонт…
С каждым месяцем укреплялись связи Переяславля с Константинополем. Греки, зная о давнишней привержен-ности Всеволодова дома к Византии, постепенно обживали -город, ставили здесь дома и лавки, внедрялись в церков-. ньш причт, старались ввести свои порядки в богоелуже-нии.
Вскоре тесные дружеские связи с Византией пригодились. Из Константинополя прискакали гонцы с извес- -.\ тием, что огромные полчища половцев во главе с Тугор-, каном, тестем великого киевского князя Святополка, оставили приднепровские степи и ушли иа Византию. Потом пришли гонцы из Киева от Святополка и подтвердили вести византийцев: Тугоркан продвинулся к Константинополю и остановился близ Адрианополя, в одном переходе от византийской столицы.
Ив это время в середине февраля 1095 года новая половецкая орда - чадь хаиов Итяаря и Китана - вышла к Иереяславлю.
Половцы хорошо зпали, что Мономах еще ие имел сильного войска, что он еще только начал создавать дружину, готовить оружие для полка смердов и ремеслешш»-ков. Знали они и то, что ни Чернигов, ни Смоленск, ни Тмутаракань Переяславлю ие помощники. Не верили Итларь и Китан, что Святополк киевский после последнего сокрушительного поражения под Киевом сможет собрать войско в помощь Мономаху.
Половцы шли на Переяславль в полной уверенности, что Мономах будет вынужден либо откупиться от них богатыми дарами, либо не выдержит осады и сдаст город на поток и грабеж. Кое-кто из половецких ханов, бывигах год назад о Олегом под Черниговом, хорошо помнил. понурого, окруженного врагами Мономаха, лишь чудом -. спасшегося тогда от половецких сабель. И теперь казалось, что с надломленным врагом управиться будет легко.
Этим выходом половцы нарушили недавний мир с Русской землей, который заключил с ними Святополк,. отдавший им много золота, серебра, сосудов, тканей.
Половцы подошли к самому городу и стали между валами - городским и окольным, разбили шатры и зажгли костры.
Оттуда они послали послов к Моиомаху с требованием уплатить за мир и покой великие дары. В противном случае ханы грозили выжечь переяславскую землю, взять город на щит, пленить его жителей, грозили они смертью и самому Мояомаху, и его семье. Послы говорили нагло и весело. Вот он - перед ними, старинный враг - Пере-яславль, одинокий и почта беззащитный, с малой дружиной, и Мономах в нам как ослабевшим, больной гепард, который уже не может совершить свой сокрушительный ужасный прыжок.
Мономах слушал послов и думал о том, чго сил в городе мало и противостоять такой большой чади будет трудно. Откупиться - это значило отдать последнее, задержать создание нового войска, подновление крепостных стен, закупку и изготовление оружия. Сражаться же с ханами значило бы обречь на гибель только-только поднявшиеся к жизни переяславские села и городки. И снова. пожарища, голод, страдания… и удастся ли удержать город - этого никто не знал. И что тогда делать - идти на аркане в половецкую неволю вместе с женой и детьми и ждать, что кто» то из князей выкупит тебя. А кто захочет вновь вернуть Всеволодова сына в Русь? Сегодня каждый князь его противник.
Мономах мягко улыбался, старался успокоить послов, говорил, что необходимо время, надо сослаться со -Святоподком, учинить мир совместный с киевским князем, да к тому же в Переяславле нет столько золота, сколько просят за мир Итларь и Китан.
Мономах видел, что половцы тоже не прочь были разойтись с миром, лишь получив большой откуп. Основная часть их сил ушла из степе'й на Балканы, и под Переяславлем стояли остатки огромной половецкой рати; помощи Итларю и Китану ждать было неоткуда. По ханы. полагали, что руссы не зпали об этом разделении половецкого войска и вели себя так, будто за нх спинами стояла вся половецкая степь, готовая в любой час прийти иа выручку своим соплеменникам.
Мономах сразу уловил этот просчет ханов, но сделал вид, что его весьма заботит мощь половцев, как здешних, так и тех, кто остался в степи. Переговоры шли неторопливо, половцы настаивали, грозили, Мономах уговаривал их, спокойно улыбался, хотя и понимал, что послы могут прервать разговор в любую минуту.
Потом договорились, что руссы пойдут с ханами на мир, как только получат ответ из Киева, а пока же, чтобы у половцев не было никаких сомнений, решили обмепяться заложниками. -В половеикнй стан поедет четвертым сын Монфйшка Святослав, а в Переяславль войдет е небольшой дружиной, со своими лучшими людьми и встанет^ па постой сам хан Итларь; Китай же останется со всей ратью между валами ж будет ждать окончания дела.
Послы и Мономах.дали роту и разошлись.
Наутро Свяявслав Владимирович собрался в половецкий стан.
Никогда еще Мономах и Гита не провожали сыновей в такую недалекую, но страшную дорогу. Святославу едва исполнилось десять лет; он еще никогда не расставался с родительским домом и теперь.впервые садился на боевого княжеского коня. Конь бил изукрашен дорогой сбруей, накрыт красивым, шитым золотом чепраком. Сам Святославе в червленом плаще, в отделанном золотом шиша по, хоть ш был мал, но выглядел строго и внушительно: ьаложн-иком к врагам ехал не кто-нибудь, а сын славного Мономаха, и выглядеть он должен был соответственно своему рождению и сану.
Отрок крежилея, держался ирямо и старался смотреть -перед собой, до не мог скрыть страха и волнения. Глаза его время от времени поворачивались к матери, а та. лшш» глядеда иа него и крестила мелкими быстрыми движениями руки. Мономах подошел к сыну, грубовато по-хлешал «его по плочу, сказал, чтобы Святослав не боялся половцев, что княжеские заложники - дело.обычное, что не пройдет и нескольких дней и Итларь со своими людьми вернется в половецкий.стая, а Святослав будет дома. -«Видишь, - шутливо бросил он еыну, - меняем тебя. на хана со шс ж его славной чадью».
Со 'Святославом к половцам уехали несколько вооруженных Мономаховых дружинников помогать княжичу. в чужом стане, беречь его.
В тот же день в Переяславль въехал Итларь с дружи- ' ной. Половцы прошествовали через городские ворота, миновали соборную площадь ж остановились на приготовлением им дворе у воеводы Ратибора неподалеку от княжеского дворца.
Вечером жз Киева от Святополка прискакал гопоц, княжеский д-ру шинник Славята, и -передал р.ечи Свято-полк-а, чтобы Мономах держался из последних сил, что ' войска у половцев мало и долго в февральскую стужу они под Переделав л ем не выдержат. Те же, кто ушел под Константинополь, разбиты греческими войсками и частью пленены к ослеплены, частью разбежались кто куда. Но помощи Святополк ие обещал, отговариваясь нехваткой людей и своей скудостью.
Славята был. устал и возбужден. Оп узнал, что в городе находятся половцы во главе с Итларем, и вскинулся: «Что ждать, перебить Итлареву чадь немедля!» Мономах молчал, улыбался: только после дороги и сытного обеда с вином можно было говорить такие пустые слова. Ратибор увещевал Славят у, говорил, что в половецком стане заложником находится княжич Святослав, но Славята слушать не хотел Ратибора, подступал к Мономаху.
Поздно вечером, когда люди Итларя и сам хан расположились по хоромам на покой, в княжеском дворце собрались на совет бояре и воеводы. Славята снова обратился к князю и уже всерьез настаивал па истреблении половцев. На УТОТ раз его поддержал и Ратибор, с которым Сяавята усдед перемолвиться до совета. «Половцев мало, нападем на них вдруг, перебьем сразу всех. Из степи им поддержки не ждать, все тугорканово войско полегло за Дунаем. Княжича мы выкрадем и Китанову дружину перебьем».
Поначалу Мономах не хотел об этом и говорить: где зто слыхано, чтобы русский князь нарушал посольскую роту? Итларь и его люди доверили ему по этой роте свои жизни, и было бы невероятным вероломством нарушить посольский договор, К тому же в половецком стане сидел юный Святослав, сын, родная кровь, и, случись что, по-довцы первому перережут ему горло.
Но воеводы приступали к нему все с новыми и новыми уговорами.
Давно уже разошлись участники этого позднего совещания, а Мономах все ходил по палате, думал. Такой случай может впредь не повториться: нынче в руках у него сам Итларь с лучшими людьми. Половцы пришли сюда войной, силой заставили его пойти па переговоры, и сына он отправил им не на мир, а на тяжкое испытание, может быть, на смерть, - так чего же совеститься, перед кем хранить верность клятве? Сколько раз половцы нарушали миры, скрепленные ротой; вот и сейчас они вышли к Переяславлю, грубо разорвав договор с киевским князем о мире со всеми русскими землями.
Он все мерил ногами пушистый хорезмский ковер; за окном тускло белела луна, ее мертвенный свет пробивался в палату, высвечивая серые тени на полу, на стенах.
Свечи догорали, наполняя палату сладким восковым духом.
Но избиение половцев стало бы страшным нарушением всех посольских обычаев, и кто впредь станет вег сти с ним, Мономахом, переговоры, кто пойдет с ним на роту и поймут ли его православные соплеменники, пе осудят ли во веки веков имя и род его, не проклянут ли?
Как всегда в тяжкие свои минуты, он взял со столика псалтырь, медленно стал перелистывать ее тяжелые пергаментные страницы, прикрыв глаза, ткнул пальцем наугад, прочитал: «Ты вознес меня над восстающими против меня и от человека жестокого избавил меня». Он вздохнул, встал, расправил плечи и уже спокойно, с твердой душой отправился на покой: назавтра надлежало избавить Русскую землю от ее врагов, уничтожить и Ит-ларя, и Китана со всей их чадью, грозно предупредить степь.
Он призвал к себе вновь Ратибора, Славяту и иных воевод и вельмож. Было решено, что ночью Славята с дружиной выкрадет Святослава и тут же, когда княжич будет в русских руках, ударит на половцев. Следующим утром договорились покончить с сидевшим в Переяславле Ит ларем.
Выход надо было сделать осторожно и быстро. Большая будет беда, если проснутся половцы раньше времени, тогда погибнет Святослав, начнется резня в Переяславле - Итларевы люди станут отбиваться, а Китай ночью же пойдет на приступ.
Весь день бродили по крепостной степе люди Мономаха, наблюдали за половецким станом. Потом двое дружин-пиков повезли к Святославу теплую шубу яа собольем меху, потому что наступили лютые холода. Конечно, не по возрасту было иметь княжичу такое одеяние, но Мономах посылал сыну свое рухло для того, чтобы узнать, в каком шатре содержится Святослав п как лучше можно было бы ночью пройти к нему.
Дружинники вернулись с подробным рассказом и тут же вместе со Славятой начали готовиться к ночному выходу.
В ночь па 24 февраля тихо приоткрылись крепостные ворота, и несколько пеших дружинников, переодетых в половецкое платье, и торки, хорошо говорившие по-половецки, скользнули в темноту. Они незаметно приблизились к половецкому стану, вошли в него и затем уже открыто прошли между кострами со спящими возле них
сторожевыми воинами к шатру, где содержался княжич. Схватка около шатра была яростной, бесшумной и короткой, и вот уже Святослав, также обряженный в половецкую одежду, выходит вместе с княжескими дружинниками.
В степи раздался заунывный волчий взвой - знак атаки, и тут же настежь распахнулись крепостные ворота, и переяславская дружина вылетела из них и направилась к половецкому стану.
Половцы не успели еще толком понять, что случилось, а шатер хана Китана был уже окружен русскими дружинниками. Его телохранители пытались прикрыть хапа, но были изрублены на месте, а потом настала и очередь самого Китана: Славята выволок его из шатра, бросил в снег и ткнул в него мечом, и тут же пал ханов шатер, подрубленный кем-то из русских воинов.
Вопль пронесся по половецкому стану. Половецкие воины просыпались, метались во тьме между своими шатрами, звали коней, гибли под русскими мечами. Лишь немногие из них ушли в холодную степь. Китанова чадь была истреблена почти полностью.
В эти же часы Итларь со своими воинами спокойно спал на Ратиборовом дворе. Сюда, в эти наглухо закрытые, хорошо протопленные хоромы, не долетал ни единый звук.
С вечера Ратибор одарил половцев бочонком малинового меда, а Итларю дал несколько бутылей немецкого вина. Весь вечер половцы пили и веселились, а потом постепенно сморились, уснули кто где сидел.
Тих и спокоен был Переяславль в эту февральскую ночь.
Наутро воины Ратибора здесь же, на воеводском дворе, снарядили для половцев большую истобку. Натопили ее, расставили на столах еству и питье, а сами спрятались неподалеку.
В этот же час к Итларю явился от имени Владимира Мопомаха отрок Вяндюк и позвал половцев на переговоры, но сказал, чтобы они сначала позавтракали на дворе у Ратибора.
Невыспавшиеся, с гудящими головами половцы вошли в истобку, расселись по лавкам вдоль стон и приступили к естве. В тот же миг воины Ратибора подскочили к дверям и замкнули их. Итларь и его чадь еще не поняли толком, что произошло, а потолок истооки внезапно открылся - то руссы подняли вверх заранее подрезанные "потолочные доски, ж Ольбег Ратиборич, сын воеводы, послал в половцев первую стрелу. Оп метил в Итларя, и стрела ударила хана в самое сердце. И тут же зазвенела тетива, стрелы одна за другой полетели вниз, поражая врагов,
Половцы метаЛЕСЬ по истобке, бросались к окнам, но там их встречали стоящие с мечами руссы. Через несколько мипут все было кончено: на полу, па лавках, на столах в лужах крови лежала вся Итларева чадь.
В Переяславле понимали, что это было началом большой войны. Пусть многие половцы и сгибли за Дунаем, но их вежи еще стоят на Днепре, и их соплеменники някогда не смирятся с гибелью своих ханов и будут мстить до последнего всадннка - так уж повелось в степи.
Готовясь к большой войне, Мономах послал гонцов за помощью к своим братьям - Святополку и Олегу, говоря в речах, что не сегодня завтра оставшиеся половцы придут в Русь, а у, него сил мало и надо вместе защищать и Переяславль, и Киев, и Чернигов.
Святополк, которому Славята подробно рассказал об избиении половцев в Переяславле, откликнулся сразу и сам, в свою очередь, послал людей в Чернигов к Олегу просить помощи против поганых.
Олег несколько дней молчал, но потом ответил, чтобы братья выступали в поход, а он придет им на помощь сам а приведет с со-бой дружину.
Киевское войско двинулось к Переяславлю.
И там братья впервые встретились после битвы на Стугне. Встретились по-доброму - общие несчастья сближают люден, а тут несчастье надвинулось такое, что только в единстве действий можно было мияозать его.
Весь день братья просидели в хоромах Мономаха, вспоминали былое - юные годы, своих отцов, несчастную битву иод Треполем, говорили о необходимости объединить свои усилия в борьбе со степью. Конечно, и Святополк и Владимир понимали, что только тяжкая нужда побуждает их выступать заодно. Владимир в глубине души презирал Святополка и считал, что тот недостоин великого своего чина - владыки Русской земли. Святополк же боялся и ненавидел Владимира и в любой момент ждал его наступления на Киев, тем более что в русской столице все более крепли приспешники Всеволодова
Восемь дней держался в осаде Мономах, но па девятый день решил оставить Чернигов, чтобы зря не проливать кровь людей, не подвергать город опасности. К тому же и выхода у него Taj; и не нашлось. Враги прочно обо-сновалиеь около Чернигова. Было видно, что Олег не уйдет от города, пока не вернет себе отцовский стол. Утром в стане Олега появился гонец от Владимира, который предлагал осаждавшим мир с условием, что Олег и яоловцы свободно пропустят Владимира Мономаха, его семью, близких -его бояр и дружинников с семьями в Переяславдь. Мономах дав-ал обещание принять переяславский стол и оставаться мирным Чернигову. Олег согласился.
Вот как описал в «Поучении» Владимир Мономах свой выход из Чернигова: «Сжалился я над христианскими душами и селами горящими и над монастырями и сказал: «Пусть не похваляются язычники!» - а отдал брату отца его стол, а сам перешел на стол отца своего в Переяславль. И вышли.мы на -святого Бориса день из Чернигова и ехали сквозь полки половецкие, около ста человек, с детьми ж женами. И облизывались на нас но-ловцы, точно волки, стоя у перевоза и на горах. Бог и святой Борис пе выдали меня им на поживу, невредимы дошли мы до Переяславля».
На самом выходе из города Мономах увидал Олега. Тмутараканский князь сидел на темном коне, червленый плащ покрывал его плечи. На голове играл в солнечных лучах знакомый золоченый шлем. Олег внимательно смотрел вниз на землю между ушами лошади и, пока Мономах с дружиной проезжал мимо него, так и не поднял глаз. Вплотную к Мономаху ехали, готовые прикрыть его своими телами, старшие дружинники - Ставка Гордятич, ушедший с Владимиром из Киева и теперь покидавший Чернигов, Ольбег и Фома Ратиборо-вичи, сыновья старейшего Всеволодова боярина Ратибора, другие близкие люди. Рядом с Мономахом ехала Гита, жалась к нему поближе, но сидела в седле все такая же прямая, стройная, сжав тонкие губы до ниточек, внимательно вглядывалась в тмутараканскую рать, в окруживших их половцев, рядом в седлах же ехали дети - Изя-слав, Святослав, Ярополк, Вячеслав, дядька-нестун держался возле маленького Юрия1. Дети.пугливо озирались но сторонам, тревожно переглядывались.
Молча, не поднимая глаз, проехал мимо Олега и Мономах.
Началась новая жизнь в Переяславле.
Прежде Мономах заезжал сюда ненадолго как правящий черниговский князь, как могучий властелин всей Руси, посмотреть на город своего детства, повидаться с Ростиславом, отдохнуть после очередного лихого удара по половцам. Город в те годы жил полной жизнью, кипел строительством; митрополит Ефрем месяцами не выезжал из Переяславля, откуда он ушел на киевскую митрополию. Молодая Ростиславова дружина вливала в город дерзкую яростную силу. И весь он был под стать своему юному князю - молодой, растущий, дерзкий, грозный.
Сейчас же Мономах не узиал Переяславля. Город словно одряб, постарел, ссутулился. Уже несколько лет не подновлялись его строения, и многие из них пришли в упадок, жителей стало мало. Лишь несколько человек вышли навстречу князю на улицы города. Монастыри и слободы в округе стояли сожженные и ограбленные, люди из них разошлись по городам и весям. Вся Ростиславова дружина полегла на берегу Стугны, потонула в ее желтых водах, иона да в плен, и теперь в городе едва ли находилось несколько десятков воинов. В недавние половецкие приступы Переяславль обороняли в основном смерды и ремесленники. В скорбной наготе лежали и окрестные поля, посевы на которых были уничтожены тучами саранчи, обрушившимися на Русь, В киевской и черниговской землях смерды с трудом, но взрастили хлеб после ее набегов, здесь же таких сил не нашлось. Жители вынимали из амбаров последнее зерно, город из-за постоянных половецких нашествий оставался долгое время без соли - все пути на Волынь, откуда везли соль по русским ropoh дам, оказались перенятыми степняками.
Но жить в городе было можно. В целости стояли новые мощные каменные стены детинца, крепкими выглядели земляные и дубовые валы, окружавшие город. Взять Переяславль по-прежнему было непросто. За это время город не выгорел, стояли в исправности колодцы. На исходе педели задымила трубой каменная баня - гордость переяславцев.
Как и прежде, Мономах начал с главного - с войска.
С собой Владимир привел из Чернигова около ста всадников. Это были воины, закаленные в сечах, прошеДг шие с ним по Волыни и польским землям, гонявшиеся за половцами но берегам Сулы и Трубежа, бившиеся под Стародубом, Юрьевом и Красным и вынесшие его из волн Стугны.
Немедля гонцы поскакали в Ростов к Мстиславу. Много Мономах не просил, но требовал от сына, чтобы прислал пять десятков конных от Ростова и Суздаля, вместе взятых.
Послал Владимир людей к Святополку объявить ему, что он, Мономах, перешел на княжение в Переяславль и готов теперь вновь принять на себя первый удар со стороны дикого поля. Поэтому он просил у великого князя помощи оружием, железным припасом, людьми из тех, что служили еще Всеволоду Ярославичу и ему, Владимиру, и готовы прийти к нему в Переяславль. Им же он обещал и золото, и ткани, и скот - все, что собирался отпять у половцев.
Через несколько педель еще до осенней распутицы первые обозы пришли из Ростова и Киева, и жизнь в Переяславле сразу ожила. Зашевелились кузнецы и оружейники. Денег на оружие ни князь, ни его дружинники не жалели. Пришли в Переяславль и первые купеческие караваны из Киева и Чернигова - теперь переяславские сторожи вновь были выдвинуты в поле, и купцы могли спокойно передвигаться между городами, потому что сторожи берегли их от мелких половецких выходов, о круга ных же предупреждали заранее, и дороги сразу же пустели, жители запирались за городскими стенами.
Зима 1094/95 года прошла спокойно, если не считать новых известий о Евпраксии. Первые же санные караваны привезли из Киева вести о том, что сестра Мономаха обретается в Италии, вдалеке от мужа.
Враги Генриха IV наконец организовали похищение Евпраксии Всеволодовны из Веронского замка, где она охранялась слугами императора.
И потом на соборах в Констанце и особенно в Вичен- Ц Це в присутствии четырех тысяч церковников и тридцати тысяч мирян, собравшихся под открытым небом, она, не щадя себя, рассказала о всех мерзостях мужа. Люди, пораженные, слушали самоистязания молодой женщины, молились. Евпраксия, несмотря на видимые свои грехи, была даже освобождена от епитимьи, потому что собор признал, что к греху ее принуждали тяжелейшим насилием.
В ту пору Евпраксии едва исполнилось двадцать пять лет.
Прошло несколько месяцев жизни Мономаха в Иереяславле, и город быстро возродил свою военную мощь. Там была создана пусть еще небольшая, но хорошо сбитая дружина. День за днем шли сюда обозы с ествой и питьем, с припасами, оружием и людьми из Ростова, Суздаля, Любеча.
Любеч Мономах сохранил за собой, п теперь эта крепость грозно стояла посреди русских земель, неся верную службу своему хозяину. Здесь Мономах нередко останавливался, объезжая свои огромные владения. Более двух тысяч верст падо было проскакать ему, чтобы побывать во всех своих крупных городах, и он неустанно, день за днем сбивал в единый мощный хозяйственный, и военный кулак свои обширные владения.
Весной 1095 года в подкрепление к Любечу он затеял строительство на Десие Остерского городка - небольшой, но хорошо укрепленной крепостцы как раз напол-дороге между Киевом и Черниговом. Что мог сказать ему Святополк, чем мог помешать ему Олег, если Владимир провозгласил на всю Русь, что, сооружая Остерский городок, он продолжает дело своего деда и прадеда, воз-
водивших крепостцы и валы против печенегов й половцев. Но сам он хорошо понимал-, что здесь, на развилке важных торговых и военных путей, его новая крепость будет грозной сторожей не только против степняков, но и против врагов внутренних.
К лету этого же года он выбил Давыда Святославича из Новгорода и вновь посадил там своего сына Мстислава. Сделать это было непросто. Он раскинул сеть своих людей в Новгороде, снабдил их золотом и пожитками. А они уже замутили и торг, и Софийскую сторону, нашептали в уяш новгородскому владыке и боярам.
Вскоре новгородцы заявили Давыду,. что он им не люб и пусть идет прочь из города, и тут же послали в Ростов за Мстиславом, сказав на вече, что он их прирожденный КТЕЯЗЬ, что они с малолетства его вспоили и вскормили.
Мстислав отправился в Новгород, а ему на смену в Ростов из Переяславля выехал второй сын Мономаха - Изяслав Владимирович, который только-только вышел из отроческого возраста.
И снова Гита и Владимир провожали очередного робеющего молодого кпязя в его- первый путь, в далекие северные леса, вновь, как и в молодые годы Мономаха, рядом с новым ростовским кыязем1 ехал зрелый муж Ставка Гордятич, которого Владимир отпускал на время от себя, чтобы тот устроил сына в Ростове.
Ставка постарел и потучнел, седана посеребрила его все еще пышные темные волосы, лицо было покрыто рубцами, следами ранений, полученных в многочисленных сражениях. Но глаза глядели все так же дерзко, он так же легко вскакивал в седло.
Мономах всегда грустил, когда этот близкий ему боярин, своевольный и упрямый,, но безраздельно ему преданный, на время покидал его. Не каждаш осмеливался сказать князю правду в глаза, и Мономах ценил это. Нередко, поразмыслив над запальчивыми, порой обидными словами боярина, он менял свое, казалось, выношенное решение и говорил старому товарищу; «Ну что ж, Ставка, правильно рекут: «Муж облачающий лучше льстящего. Спасибо тебе за правду».
Уехал Изяслав, и словно- опустел княжеский дворец, хотя детей в нем был еще достаточно. Но в те дни Мономах и; Гита вдруг поняли, что с- уходом каждого сына уходит частица жизни; и человек уветвует себя, молодым до тех пор, пока есть в доме маленькие дети, и вот уже они вырастают, и ты шдишь, как сам додашь ешься к
роковой черте, и она уже гдо-то неотвратимо проглядивается - еще далеко, но с каждым бегущим годом будет
подвигаться все ближе и ближе, пока не захватит весь
горизонт…
С каждым месяцем укреплялись связи Переяславля с Константинополем. Греки, зная о давнишней привержен-ности Всеволодова дома к Византии, постепенно обживали -город, ставили здесь дома и лавки, внедрялись в церков-. ньш причт, старались ввести свои порядки в богоелуже-нии.
Вскоре тесные дружеские связи с Византией пригодились. Из Константинополя прискакали гонцы с извес- -.\ тием, что огромные полчища половцев во главе с Тугор-, каном, тестем великого киевского князя Святополка, оставили приднепровские степи и ушли иа Византию. Потом пришли гонцы из Киева от Святополка и подтвердили вести византийцев: Тугоркан продвинулся к Константинополю и остановился близ Адрианополя, в одном переходе от византийской столицы.
Ив это время в середине февраля 1095 года новая половецкая орда - чадь хаиов Итяаря и Китана - вышла к Иереяславлю.
Половцы хорошо зпали, что Мономах еще ие имел сильного войска, что он еще только начал создавать дружину, готовить оружие для полка смердов и ремеслешш»-ков. Знали они и то, что ни Чернигов, ни Смоленск, ни Тмутаракань Переяславлю ие помощники. Не верили Итларь и Китан, что Святополк киевский после последнего сокрушительного поражения под Киевом сможет собрать войско в помощь Мономаху.
Половцы шли на Переяславль в полной уверенности, что Мономах будет вынужден либо откупиться от них богатыми дарами, либо не выдержит осады и сдаст город на поток и грабеж. Кое-кто из половецких ханов, бывигах год назад о Олегом под Черниговом, хорошо помнил. понурого, окруженного врагами Мономаха, лишь чудом -. спасшегося тогда от половецких сабель. И теперь казалось, что с надломленным врагом управиться будет легко.
Этим выходом половцы нарушили недавний мир с Русской землей, который заключил с ними Святополк,. отдавший им много золота, серебра, сосудов, тканей.
Половцы подошли к самому городу и стали между валами - городским и окольным, разбили шатры и зажгли костры.
Оттуда они послали послов к Моиомаху с требованием уплатить за мир и покой великие дары. В противном случае ханы грозили выжечь переяславскую землю, взять город на щит, пленить его жителей, грозили они смертью и самому Мояомаху, и его семье. Послы говорили нагло и весело. Вот он - перед ними, старинный враг - Пере-яславль, одинокий и почта беззащитный, с малой дружиной, и Мономах в нам как ослабевшим, больной гепард, который уже не может совершить свой сокрушительный ужасный прыжок.
Мономах слушал послов и думал о том, чго сил в городе мало и противостоять такой большой чади будет трудно. Откупиться - это значило отдать последнее, задержать создание нового войска, подновление крепостных стен, закупку и изготовление оружия. Сражаться же с ханами значило бы обречь на гибель только-только поднявшиеся к жизни переяславские села и городки. И снова. пожарища, голод, страдания… и удастся ли удержать город - этого никто не знал. И что тогда делать - идти на аркане в половецкую неволю вместе с женой и детьми и ждать, что кто» то из князей выкупит тебя. А кто захочет вновь вернуть Всеволодова сына в Русь? Сегодня каждый князь его противник.
Мономах мягко улыбался, старался успокоить послов, говорил, что необходимо время, надо сослаться со -Святоподком, учинить мир совместный с киевским князем, да к тому же в Переяславле нет столько золота, сколько просят за мир Итларь и Китан.
Мономах видел, что половцы тоже не прочь были разойтись с миром, лишь получив большой откуп. Основная часть их сил ушла из степе'й на Балканы, и под Переяславлем стояли остатки огромной половецкой рати; помощи Итларю и Китану ждать было неоткуда. По ханы. полагали, что руссы не зпали об этом разделении половецкого войска и вели себя так, будто за нх спинами стояла вся половецкая степь, готовая в любой час прийти иа выручку своим соплеменникам.
Мономах сразу уловил этот просчет ханов, но сделал вид, что его весьма заботит мощь половцев, как здешних, так и тех, кто остался в степи. Переговоры шли неторопливо, половцы настаивали, грозили, Мономах уговаривал их, спокойно улыбался, хотя и понимал, что послы могут прервать разговор в любую минуту.
Потом договорились, что руссы пойдут с ханами на мир, как только получат ответ из Киева, а пока же, чтобы у половцев не было никаких сомнений, решили обмепяться заложниками. -В половеикнй стан поедет четвертым сын Монфйшка Святослав, а в Переяславль войдет е небольшой дружиной, со своими лучшими людьми и встанет^ па постой сам хан Итларь; Китай же останется со всей ратью между валами ж будет ждать окончания дела.
Послы и Мономах.дали роту и разошлись.
Наутро Свяявслав Владимирович собрался в половецкий стан.
Никогда еще Мономах и Гита не провожали сыновей в такую недалекую, но страшную дорогу. Святославу едва исполнилось десять лет; он еще никогда не расставался с родительским домом и теперь.впервые садился на боевого княжеского коня. Конь бил изукрашен дорогой сбруей, накрыт красивым, шитым золотом чепраком. Сам Святославе в червленом плаще, в отделанном золотом шиша по, хоть ш был мал, но выглядел строго и внушительно: ьаложн-иком к врагам ехал не кто-нибудь, а сын славного Мономаха, и выглядеть он должен был соответственно своему рождению и сану.
Отрок крежилея, держался ирямо и старался смотреть -перед собой, до не мог скрыть страха и волнения. Глаза его время от времени поворачивались к матери, а та. лшш» глядеда иа него и крестила мелкими быстрыми движениями руки. Мономах подошел к сыну, грубовато по-хлешал «его по плочу, сказал, чтобы Святослав не боялся половцев, что княжеские заложники - дело.обычное, что не пройдет и нескольких дней и Итларь со своими людьми вернется в половецкий.стая, а Святослав будет дома. -«Видишь, - шутливо бросил он еыну, - меняем тебя. на хана со шс ж его славной чадью».
Со 'Святославом к половцам уехали несколько вооруженных Мономаховых дружинников помогать княжичу. в чужом стане, беречь его.
В тот же день в Переяславль въехал Итларь с дружи- ' ной. Половцы прошествовали через городские ворота, миновали соборную площадь ж остановились на приготовлением им дворе у воеводы Ратибора неподалеку от княжеского дворца.
Вечером жз Киева от Святополка прискакал гопоц, княжеский д-ру шинник Славята, и -передал р.ечи Свято-полк-а, чтобы Мономах держался из последних сил, что ' войска у половцев мало и долго в февральскую стужу они под Переделав л ем не выдержат. Те же, кто ушел под Константинополь, разбиты греческими войсками и частью пленены к ослеплены, частью разбежались кто куда. Но помощи Святополк ие обещал, отговариваясь нехваткой людей и своей скудостью.
Славята был. устал и возбужден. Оп узнал, что в городе находятся половцы во главе с Итларем, и вскинулся: «Что ждать, перебить Итлареву чадь немедля!» Мономах молчал, улыбался: только после дороги и сытного обеда с вином можно было говорить такие пустые слова. Ратибор увещевал Славят у, говорил, что в половецком стане заложником находится княжич Святослав, но Славята слушать не хотел Ратибора, подступал к Мономаху.
Поздно вечером, когда люди Итларя и сам хан расположились по хоромам на покой, в княжеском дворце собрались на совет бояре и воеводы. Славята снова обратился к князю и уже всерьез настаивал па истреблении половцев. На УТОТ раз его поддержал и Ратибор, с которым Сяавята усдед перемолвиться до совета. «Половцев мало, нападем на них вдруг, перебьем сразу всех. Из степи им поддержки не ждать, все тугорканово войско полегло за Дунаем. Княжича мы выкрадем и Китанову дружину перебьем».
Поначалу Мономах не хотел об этом и говорить: где зто слыхано, чтобы русский князь нарушал посольскую роту? Итларь и его люди доверили ему по этой роте свои жизни, и было бы невероятным вероломством нарушить посольский договор, К тому же в половецком стане сидел юный Святослав, сын, родная кровь, и, случись что, по-довцы первому перережут ему горло.
Но воеводы приступали к нему все с новыми и новыми уговорами.
Давно уже разошлись участники этого позднего совещания, а Мономах все ходил по палате, думал. Такой случай может впредь не повториться: нынче в руках у него сам Итларь с лучшими людьми. Половцы пришли сюда войной, силой заставили его пойти па переговоры, и сына он отправил им не на мир, а на тяжкое испытание, может быть, на смерть, - так чего же совеститься, перед кем хранить верность клятве? Сколько раз половцы нарушали миры, скрепленные ротой; вот и сейчас они вышли к Переяславлю, грубо разорвав договор с киевским князем о мире со всеми русскими землями.
Он все мерил ногами пушистый хорезмский ковер; за окном тускло белела луна, ее мертвенный свет пробивался в палату, высвечивая серые тени на полу, на стенах.
Свечи догорали, наполняя палату сладким восковым духом.
Но избиение половцев стало бы страшным нарушением всех посольских обычаев, и кто впредь станет вег сти с ним, Мономахом, переговоры, кто пойдет с ним на роту и поймут ли его православные соплеменники, пе осудят ли во веки веков имя и род его, не проклянут ли?
Как всегда в тяжкие свои минуты, он взял со столика псалтырь, медленно стал перелистывать ее тяжелые пергаментные страницы, прикрыв глаза, ткнул пальцем наугад, прочитал: «Ты вознес меня над восстающими против меня и от человека жестокого избавил меня». Он вздохнул, встал, расправил плечи и уже спокойно, с твердой душой отправился на покой: назавтра надлежало избавить Русскую землю от ее врагов, уничтожить и Ит-ларя, и Китана со всей их чадью, грозно предупредить степь.
Он призвал к себе вновь Ратибора, Славяту и иных воевод и вельмож. Было решено, что ночью Славята с дружиной выкрадет Святослава и тут же, когда княжич будет в русских руках, ударит на половцев. Следующим утром договорились покончить с сидевшим в Переяславле Ит ларем.
Выход надо было сделать осторожно и быстро. Большая будет беда, если проснутся половцы раньше времени, тогда погибнет Святослав, начнется резня в Переяславле - Итларевы люди станут отбиваться, а Китай ночью же пойдет на приступ.
Весь день бродили по крепостной степе люди Мономаха, наблюдали за половецким станом. Потом двое дружин-пиков повезли к Святославу теплую шубу яа собольем меху, потому что наступили лютые холода. Конечно, не по возрасту было иметь княжичу такое одеяние, но Мономах посылал сыну свое рухло для того, чтобы узнать, в каком шатре содержится Святослав п как лучше можно было бы ночью пройти к нему.
Дружинники вернулись с подробным рассказом и тут же вместе со Славятой начали готовиться к ночному выходу.
В ночь па 24 февраля тихо приоткрылись крепостные ворота, и несколько пеших дружинников, переодетых в половецкое платье, и торки, хорошо говорившие по-половецки, скользнули в темноту. Они незаметно приблизились к половецкому стану, вошли в него и затем уже открыто прошли между кострами со спящими возле них
сторожевыми воинами к шатру, где содержался княжич. Схватка около шатра была яростной, бесшумной и короткой, и вот уже Святослав, также обряженный в половецкую одежду, выходит вместе с княжескими дружинниками.
В степи раздался заунывный волчий взвой - знак атаки, и тут же настежь распахнулись крепостные ворота, и переяславская дружина вылетела из них и направилась к половецкому стану.
Половцы не успели еще толком понять, что случилось, а шатер хана Китана был уже окружен русскими дружинниками. Его телохранители пытались прикрыть хапа, но были изрублены на месте, а потом настала и очередь самого Китана: Славята выволок его из шатра, бросил в снег и ткнул в него мечом, и тут же пал ханов шатер, подрубленный кем-то из русских воинов.
Вопль пронесся по половецкому стану. Половецкие воины просыпались, метались во тьме между своими шатрами, звали коней, гибли под русскими мечами. Лишь немногие из них ушли в холодную степь. Китанова чадь была истреблена почти полностью.
В эти же часы Итларь со своими воинами спокойно спал на Ратиборовом дворе. Сюда, в эти наглухо закрытые, хорошо протопленные хоромы, не долетал ни единый звук.
С вечера Ратибор одарил половцев бочонком малинового меда, а Итларю дал несколько бутылей немецкого вина. Весь вечер половцы пили и веселились, а потом постепенно сморились, уснули кто где сидел.
Тих и спокоен был Переяславль в эту февральскую ночь.
Наутро воины Ратибора здесь же, на воеводском дворе, снарядили для половцев большую истобку. Натопили ее, расставили на столах еству и питье, а сами спрятались неподалеку.
В этот же час к Итларю явился от имени Владимира Мопомаха отрок Вяндюк и позвал половцев на переговоры, но сказал, чтобы они сначала позавтракали на дворе у Ратибора.
Невыспавшиеся, с гудящими головами половцы вошли в истобку, расселись по лавкам вдоль стон и приступили к естве. В тот же миг воины Ратибора подскочили к дверям и замкнули их. Итларь и его чадь еще не поняли толком, что произошло, а потолок истооки внезапно открылся - то руссы подняли вверх заранее подрезанные "потолочные доски, ж Ольбег Ратиборич, сын воеводы, послал в половцев первую стрелу. Оп метил в Итларя, и стрела ударила хана в самое сердце. И тут же зазвенела тетива, стрелы одна за другой полетели вниз, поражая врагов,
Половцы метаЛЕСЬ по истобке, бросались к окнам, но там их встречали стоящие с мечами руссы. Через несколько мипут все было кончено: на полу, па лавках, на столах в лужах крови лежала вся Итларева чадь.
В Переяславле понимали, что это было началом большой войны. Пусть многие половцы и сгибли за Дунаем, но их вежи еще стоят на Днепре, и их соплеменники някогда не смирятся с гибелью своих ханов и будут мстить до последнего всадннка - так уж повелось в степи.
Готовясь к большой войне, Мономах послал гонцов за помощью к своим братьям - Святополку и Олегу, говоря в речах, что не сегодня завтра оставшиеся половцы придут в Русь, а у, него сил мало и надо вместе защищать и Переяславль, и Киев, и Чернигов.
Святополк, которому Славята подробно рассказал об избиении половцев в Переяславле, откликнулся сразу и сам, в свою очередь, послал людей в Чернигов к Олегу просить помощи против поганых.
Олег несколько дней молчал, но потом ответил, чтобы братья выступали в поход, а он придет им на помощь сам а приведет с со-бой дружину.
Киевское войско двинулось к Переяславлю.
И там братья впервые встретились после битвы на Стугне. Встретились по-доброму - общие несчастья сближают люден, а тут несчастье надвинулось такое, что только в единстве действий можно было мияозать его.
Весь день братья просидели в хоромах Мономаха, вспоминали былое - юные годы, своих отцов, несчастную битву иод Треполем, говорили о необходимости объединить свои усилия в борьбе со степью. Конечно, и Святополк и Владимир понимали, что только тяжкая нужда побуждает их выступать заодно. Владимир в глубине души презирал Святополка и считал, что тот недостоин великого своего чина - владыки Русской земли. Святополк же боялся и ненавидел Владимира и в любой момент ждал его наступления на Киев, тем более что в русской столице все более крепли приспешники Всеволодова