Страница:
Едва отзвучали торжества в Киеве и Русская земля получила из рук князей и воевод новый устав, Изяслав принялся собирать рать на Волынь. Уже несколько месяцев как польский король Болеслав II Смелый воевал русские пределы. Ляхи не могли смириться с бесславным уходом из Киева на исходе 1060 года и с тем, что верх гам постоянно брали Святослав и Всеволод: первый - связанный тесно через вторую жену Оду с немецкими землями, а второй - благоволящий Византии. С каждым днем слабело польское влияние в Киеве, польские телохранители Изяслава и Святополка отъезжали на родину, киевляне косо смотрели на польское окружение великой княгини. Больше с Изяслава взять было нечего. Сам он едва-едва сидел на киевском столе, уже шатавшемся под натиском младших братьев, и Болеслав ударил по Волыни. Он захватил Берестье и начал воевать владимиро-во лы некую землю. Собрав войско со всех русских земель, Изяслав летом двинулся на Волынь. В составе его рати птла и смоленская дружина Владимира Мопомаха во главе со Ставкой Гордятичем.
Самому же Владимиру великий князь наказал возвратиться п Смоленск, блюсти город от Всеслава как зеппцу ока, охранять днепровский путь.
С неохотой воспринял Владимир этот приказ. Ему не хотелось расставаться с дружиной. Это были преданные ему люди, прошедшие с ним его первый военный путь, дравшиеся за Минск и на Немиге. С ними он бежал от восставших киевлян в ростовские леса и с пими же пришел в Смоленск. Там в его дружину влились смоленские удальцы, и когда они были рядом - молодые, как и сам князь, ладные, вооруженные длинными мечами, копьями, небольшими треугольными щитами, предназначенными для конного боя, в бронях и сверкающих шишаках,- Владимир чувствовал себя увереппо и в дороге и в гридницах при разговорах с князьями. Теперь же Ставка, его старый товарищ, уводил дружину на юг.
Прощаясь, Владимир сказал молодому боярину: «Боя не страшись, Ставка, но и людей зря за Изяслава не губи». Впервые вопреки всем заветам старины и громким нынешним речам о единстве Руси князь здраво взглянул на дело и дал наказ, вытекавший из всего строя отношений среди русских князей: сколько удержится в Киеве Изяслав - неизвестно, а без дружины, без прочной военной опоры князь на Руси не в счет - вон как из пепла возрождался каждый раз Всеслав, и все потому, что стояли за ним полоцкие удальцы.
Владимир направился в Смоленск на княжение, а дружина его с Изяславом ушла против ляхов. Лишь осенью дошли до Смоленска вести, что шли на Волыни упорные сражения, что хотел Болеслав взять у Киева не только Владимир, но и вернуть себе червенские города.
Вскоре в Смоленск пришел гонец от великого князя. Изяслав был уже в Киеве и наказывал Владимиру оставить Смоленск и принять княжеский стол иа далекой Волыни. Там нужен был князь смелый и рассудительный, спокойный и решительный, и Изяслав льстил Владимиру, заставляя его переместиться во Владимпр-Волыпский. К тому же киевский князь извещал племянника, что его ростов о-смоленская дружина смело дралась в дальних землях, и теперь великий князь надеялся, что Мономах со своими воинами сумеет отстоять русские города от ляхов.
В те дни Владимиру едва исполнилось девятнадцать лет.
НА ЗАПАДНОМ ПРИГРАНИЧЬЕ
Нов и труден был для молодого князя путь на юг в неведомые для него владимиро-волынские земли. В степь ушло с ним едва ли тридцать дружинников. С собой Владимир взял лишь самое необходимое - в Ростов и Смоленск собирался княжить надолго, во Владимир отправился как на рать - лишь туда и обратно.
И рать действительно началась чуть ли не с первых шагов. Через два дня пути там, где дубравы выходили в чистое поле, на юге, показались половецкие сторожи. Приднепровские половцы внимательно следили за всеми передвижениями в русских землях, и теперь они сопровождали поодаль русских всадников, готовые при первой опасности умчаться в стопь.
Владимир знал сторожи уже дали знать СБОЯМ главным силам, что выехал русский князь из Киева и скачет на запад, и теперь можно было ожидать, что половцы попытаются перенять всадников. Поэтому на ночь Владимир приказывал углубиться в лес и ночевать в какой-нибудь лесной деревне.
Через несколько дней, когда руссы были уже на подступах к Берестью, половцы отстали.
В Берестье въехали внезапно. Только что перед всадниками было чистое иоле, и вот уже вокруг лежат обугленные бревна домов, одиноко торчат из земли печные трубы, зияют обгорелыми провалами окна каменных строений, слышен вялый, редкий стук топоров - кое-кто из жителей начал восстанавливать свои жилища.
Владимир остановился возле одного из древоделоа, спросил, куда делись остальные люди. Человек махнул рукой в сторону чернеющего вдали леса - «Да там попрятались и от руссов, и от ляхов: кто берет город, тот и жжет его, грабит».
Повернули на. юг, в сторону Владимира-Волынского и через несколько дней пути въехали в западнорусский стольный город. Здесь все радовало глаз - веселые холмы, поросшие негустым светлым лесом, сочные зеленые травы, неширокие прозрачные речки, бегущие по камням куда-то вниз, прочные невысокие каменные дома, отделанные белым галицким и зеленым ходмским камнем, обнесенные каменными же оградами; небольшой, сложенный из кирпича, приземистый однокупольный храм, расписанный по гладким белым отштукатуренным стенам картинами из священного писания. Владимир поселился в одноэтажных княжеских хоромах, где жили еще Игорь Ярославич, а позднее удалой Ростислав, где останавливался не раз и великий князь Изяслав Ярославич еще во время войны с Ростиславом и позднее. Князья здесь не оседали прочно, не отстраивались; никого из них не прельщало провести жизнь на далекой западной окраине. киевских земель; к тому же здесь нередко гремела рать, рядом воевали и чехи, и ляхи, и угры; нередко волны этих ратей заливали и владимиро-вольшекие земли, и тогда князья брались за оружие, обороняли русские пределы, а то и сами наносили удары противникам. Жили без семей - жен и детей оставляли на своих дворах в Киеве.
На Волыни Мономаха встретил Ставка Гордятич со
всей Владимировой дружиной. Людей в пей поредело, но
смотрелись удальцы хорошо - сытые, коричневые от
солнца, отдохнувшие. Ставка рассказал, что рать, с ляха
ми шла всю весну. Берестье переходило из рук в руки,нО1 когда город окончательно сгорел, ляхи сдали его руссам, сами же укрепились в червенских городах, заявили, что Изяслав обещал отдать их за то, что польский король помог сесть ему на киевский стол. С начала лета войны не было, и теперь ему, Владимиру, решать, что делать дальше. Изяслав наказывал отбить червенские города, утишить край, прочно овладеть пограничным Бе-рестьем.
И теперь Владимир начал с главного. За лето его люди отдохнули, набрались сил. Надо добрать дружину, привлечь туда боярских детей, а когда смерды уберут урожай - позвать в полк и их. Весь копец лета Владимир провел в хлопотах по устройству своей дружины. Он побывал в Галиче, Холме, Дорогочттне, Львове, других городках Волынской земли, набрал там в дружину молодых людей, прельщал их богатой добычей, подвига,-ми, намекал, что не засидятся они с ним на окраине, что он как-никак внук византийского императора, князь смоленский и ростово-суздальский.
А Владимир продолжал свои заботы - вернул разбежавшихся было людей па рудокоппи железные по берегам рек Гтшлоняти и Тетерева и стштщоньте под городком Род по, на самой границе с Трансильванией, на соляные кони иод Галичем. Повсюду поставил вооруженную охрану от набегов и ляхов и угров. Расставил сторожи на всем торговом пути по Висле, Западному Бугу, Днестру. Послал людей в Половецкие степи, чтобы договорились с приднепровскими и черноморскими коленами о пропуске торговых караванов в волынские города из Болгар, Византии.
К исходу сентября во Владимир пришли вести из польских земель о том, что началась рать между ляхами и чехами, что польский король увел войско на запад и восточные земли оказались открытыми.
Мопомах богато одарил вестников деньгами и разными подарками и приказал держать их в городе, не спускная с них глаз, потому что неизвестно было, что могут донести они ляхам, если вернутся обратно в польские земли.
В осенние стылые дни 1072 года, когда обычно войско здесь не выходило в поле, боясь распутицы и дождей, он неожидаттпо ударил но Червснскому краю, почти без боя овладел Перемышлем и другими городками, поставил там свои отряды, приказал накрепко запереть ворота и установить дневные и ночные сторожи.
…Наступил 1073 год, и вновь началась междоусобица в Киевской земле. В начало апреля во Владимир прискакал гонец из Киева от Святослава и Всеволода. Братья совместно держали киевский стол на Берестове, а Изя-слав хотя и сидел еще в Киеве, но был лишен великого княжения. Братья разрешили ему выехать из пределов Киевской земли куда пожелает, с княгиней, сыновьями - Святополком, Ярололком ж прочими детьми, со всем имением.
Лишь позднее Владимир узнал, что распря между старшими князьями началась сразу же, как они разъехались но своим вотчинам, после перенесения мощей Бориса и Глеба.
Боясь братьев, Изяслав послал своих людей в Полоцк для установления союза с Всеславом в случае, если кто-либо покусится на киевский стол. Святослав же без конца уговаривал Всеволода пе медлить и выступить против старшего брата, прогнать его прочь к любимым ляхам. Всеволод колебался. Ему было так хорошо сидеть в Пере-яславле, читать свои любимые книги, а тут снова рать, хлопоты, и неизвестно еще, чем все это кончится. С другой стороны - Изяслав коварен. Напуганный первым изгнанием, он постарается упредить своих возможных противников и если договорится с Всеславом, тот медлить не станет, отнимет и Смоленск и Ростов, доберется и до Новгорода, где сидят Глеб Святославич. Тогда поделит киевский и полоцкий князья Русь между собой - какой уж тут покой. Коварен и Святослав - если не поддержать его, может сговориться со своими теперешними врагами, прогнать его, Всеволода, с переяславского стола, посадить во Всеволодовых отчинах своих взрослых сыновей, которые хотя и выросли, по до сих пор сидят без столов. Встанут тогда неодолимой стеной племянники на пути Владимира Мономаха, и превратится его сын в бездомного изгоя и сгинет где-нибудь в Тмутараканских степях, В случае же успеха затеянного дела он стапо-вился вторым князем на Руси, а там… что бог пошлет.
Всеволод дал согласие на выступление. Рати обоих
Ярославичей тайно соединились неподалеку от Чернигова
и направились на Киев. Оттуда к Святославу постоянно
слали тайных гонцов его люди, сообщали, что киевляне
ненавидят Изяслава и его сыновей, ждут прихода Святослава Яросяавича
Чорниговско-переяславская рать виезаппо появилась под Киевом. Изяслав затворился, и братья сначала обступили Киев, а потом стали приступать к его стенам, и тут же внутри города поднялись с оружием сторонники Святослава, побежали по улицам, завопили, что нет у киевлян князя, что ИЗЯСЛЗБ давно уже предал их, ссылаясь то с ляхами, то с Всеславом.
Видя в Киеве мятеж и силу войска, окружившего город, Изяслав решил не противиться и отдать братьям стол. Он выпросил себе несколько дней на сборы, и братья вошли в Киев, а потом на время сели в Берестове, и лишь когда Изяслав ушел из города, приняли опустевший стол. Великим князем киевским объявил себя Святослав Ярославич, оставив за собой и Чернигов. Всеволод возвращался назад, в Переделавль, но перед его отъездом братья направили гонца к Владимиру, чтобы немедля оставил Владимир и шел бы княжить иа Берестье, потому что через этот город пойдет к ляхам Изяслав и туда же, надо ждать, наведет снова Болеславову рать.
И вот теперь Владимир слушал гонца, размышлял над случившимся. Надо ехать в Берестье, ждать там Изяслава из Киева, а потом, возможно, встречать его с войском из Польши.
К Берестыо Владимир и Изяслав подъехали почти одновременно. Владимир утром, а Изяслав пополудни. Волынский князь увидел, как со стороны Киева по еще сырой, слякотной дороге идет вереница возов и возков, но краям которой скачут вооруженные всадники. Он выехал навстречу Изяславу, встретил его при входе в город, сошел с коня. Хотя и пе был Изяслав более великим, князем, но оставался старшим в роде, и Владимир оказал ему подобающие почести. Изяслав был отведен на недавно отстроенный княжеский двор, Владимир потчевал, его обедом, и сразу постаревший князь, осыпая крошками седеющую бороду, слезливо жаловался племяннику на его дядю и отца. Владимир слушал его, хитрого, но простоватого, неумного, стареющего человека, и у него не было к нему жалости. Конечно, Святослав опасен своей неуемной жаждой власти, по и Изяслав должен понимать, что Бласть не дается богом человеку просто так. Она требует разума и расчета, смелости и хитрости, спокойствия и стойкости. И если нет у тебя этих свойств, то нечего напрасно и искушать ее. Все равно более сильный человек столкнет тебя прочь.
На следующий день Изяслав отбыл в Польшу, и через некоторое время оттуда пришли печальные вести. Бол-е-слав, увязший в войне с чехами и германским императором и опасавшийся ссориться с Ярославичами, отказал в помощи Изяславу. Он принял от него дорогие подарки. Великие дары получили от киевского князя и польские вельможи, но после этого Болеслав побоялся даже оставить киевского князя в польских землях и отослал его прочь, разрешив лишь остаться в Польше Изяславовой княгине - польке с детьми. С малой дружиной, но с большим количеством золота, серебра и прочих драгоценностей Изяслав вместе с сыном Ярополком двинулся в земли германского императора Генриха IV.
Кончался апрель. Изяслав сгинул в безвестности, и Владимир собрался на пасху к отцу в Переяславль. Пасха была лишь предлогом. Ему предстояло встретиться с отцом, чтобы договориться об -общих действиях, выяснить, что происходит на Руси, как будут впредь распределяться столы, к кому отойдет стол черниговский, за кем останется переяславский.
Владимир двинулся в дорогу налегке, верхом, с малой дружиной, рядом бежали сменные кони. Кончался сорокадневный пост, поэтому и ествы с собой всадники везли немного - лишь самое необходимое. Владимир свято соблюдал постные дни - не столько ради страха перед церковью, сколько ради пользы духовной и телесной. Он давно уже заметил, что постное время очищает ум человека, помогает ему освободить тело от всего лишнего. И теперь веселый, ловкий, сухой волынский князь бьъ-стро покрыл дальнее расстояние. Он прибыл в Переяславль как раз в канун светлого христова воскресенья.
С волнением въезжал двадцатилетний Мономах в город своего детства. Он не был здесь семь лет и теперь с радостью узнавал знакомые черты родного Иереяславяя. Городские ворота за эти годы обветшали, побурели, но были еще крепки, могли выдержать и удар тарана, и натиск катапульты. А степы стоят как новенькие, лишь некогда свежие колья частокола потемнели. Он проезжал все той же улицей, что вела от Епископских ворот к княжескому дворцу. В городе почти не прибавилось новых строений. Да и откуда им быть? Князья здесь почти не жили. Всеволод эти годы был либо па рати, либо в бегах, Владимир и вовсе сюда не показывался, семья Всеволода обитала в Киеве.
Но княжеские хоромы жили полной жизнью. Здесь было много домочадцев, слуг. Всеволод любил, чтобы в
любое время, когда бы он ни появился в Передела вле, все
было так, как и до его отъезда. И этот порядок свято соблюдался во дворце обитавшими здесь людьми. Многие из них заметно постарели, но Владимир легко узнавал их, и люди приветствовали князя.
Отстояв пасхальную полуночницу, а затем заутреню, князья отправились на покой, наутро встретили пасху и лишь после этого удалились для дел:.
И вот они сидели друг против друга во Всеволодовых покоях. Отец и сын. Постаревший, с заметной сединой в волосах Всеволод и молодой, голубоглазый, с легкой русой бородкой и едва заметными мягкими светлыми усами Владимир. Как и семь лет назад, Всеволод говорил, Владимир молча слушал, не перебивая отца и не переспрашивая, но Всеволод видел, что перед ним сидит уже не прежний, бездумно послушный отрок. Каждое слово отца он взвешивает, обдумывает, примеривает к своему ответу, заглядывает вперед.
Размышляя о киевских делах, Всеволод старался показать сыну, что каждое дело, каждое событие несет в себе не только то, что видят люди, но и то, что имеет еще и скрытый смысл, который порой бывает неведом людям. Вот, кажется, добился Святослав киевского стола, удовлетворил свою огромную жажду власти, насытил слепую яростную силу, которая терзала его, сжигала ему сердце, иссушала душу, привела к тому, что князя перестало интересовать в жизни что-либо живое. Любой свой шаг, любое слово, даже улыбку он расценивал как средство добиться пусть хоть небольшого, но продвижения вперед, к заветной цели. Мертвый, никчемный стал человек. «Таков скрытый смысл его восхождения, - говорил Всеволод, - и, восходя вверх, не теряй себя, сохраняй, береги живую душу, по это трудно, почти невозможно».
Говорил Всеволод и о другом, скрытом смысле восхождения Святослава. Чем больше добивается в жизни человек злом, хитростью, коварством, завистью, ненавистью, тем больше возбуждает против себя людей. Кажется, поддержали киевляне Святослава, но дорогой ценой досталась ему эта поддержка, и сохранить Киев будет намного труднее, чем завоевать его. Против Святослава открыто выступил преподобный Феодосии. Когда братья после захвата Киева послали за игуменом, пригласив его на обед и прося присоединиться к их союзу, он ответил отказом и сказал, что не -пойдет на пир Вельзевулов и не прикоснется к яствам, исполненным крови и убийства. Больше того - Феодосии впал в настоящее неистовство, видя распадение братского союза и предугадывая гибель Русской земли; он стал открыто обличать Святослава, по-прежнему поминал в церкви Изяслава великим князем и написал Святославу письмо, в котором грозил ему такими словами: «Родос крови брата твоего взывает к богу, как крови Авелевой на Каина».
Владимир осторожно спросил отца, каково же его место во всех этих делах. «Так что же, сын мой, - ответил князь, - ты же видишь, что не изверг и не злодей я, но есть законы выше человеческих чувств и разума. Если бог дал тебе в руки княжеский стол, то ты должен либо исполнять божью волю и поступать как князь, либо отказаться от власти, от мирской суеты, Я поступил как князь: Изяслав слаб и пенавистен киевлянам. Не сегодня, так завтра прогнал бы его Святослав. Я просто смотрел., куда пойдут дела, и шел имеете с ними. Гнев преподобного меня не коснулся, не стал я просить у брата и черниговский стол - как видишь, сижу в Переясла-вле. А отдай мне брат Чернигов - возьму, ты же, сын мой, сразу обойдешь в княжеской лествице и Мстислава Изяславича, и Ярополка, а бог даст, отдам тебе Пере-яславль, и встанешь ты вровень с Святославичами. Не торопи время, и благо само придет к тебе в руки».
Владимир слушал отца, понимал, что не все спокойно в его душе, что хотя и многое прошел и увидел он, ио не позабыл за суетой мирских дел забот о духовной своей сущности - так шел он за Святославом, потому что вели его туда княжеские хлопоты, стремление продвинуться вперед, продвинуть и своего сына, но вместе с тем осуждал он и Святослава, и себя самого за неспокойствие, за жажду власти, за нарушение отцовского завета. Христовы заповеди, отцовские поучения, высокие слова о благе Русской земли, о едином отечестве разбивались о жестокую мирскую борьбу за личную славу, столы, доходы, и эта двойственность тревожила Владимира, и он чувствовал, что она проникает в его душу, разъедая ржой неверия и безразличия, вытравляя из нее многое из того, чему погиюпядся он ребенком, а потом отроком. Трудно было терять себя, но трудно было и сохранить в:»том страшном и яростном мире, где не христовы загпж.'ди, не благие поучения, а человеческие страсти управляли людьми…
После пасхи Владимир снова вернулся па Волынь. Там ему надлежало выполнять приказ великого князя
Святослава и охранять русско-польскую границу от возможного выхода на Русь Изяслава.
Но тихо было в приграничье. Из Польши купцы доносили, что уже.долгое время скитается Изяслав с сыном по западпым землям, предлагая в обмен за помощь германскому императору и римскому папе русские земли и княжеские доходы, перемену веры на латинскую.
Новая угроза нависла над Русью: Изяслав преподнес в Майяце богатые дары Генриху IV. В те дни записал немецкий монах Ламперт в своей хроиике: «Явился русский князь по имени Дмитрий ', принеся ему (Генриху IV. - А. II.) неисчислимые богатства, состоящие из золотых и серебряных сосудов и драгоценных тканей, и просил у него помощи против своего брата, который си.-лой изгнал его из княжения», Генрих взялся быть посредником в борьбе братьев и паправил Святославу послание, в котором грозил Руси войной в случае, если трон не будет возвращеп Изяславу.
Послание повез в Киев трирский пробст Бурхардт - сводный брат Оды, второй жены Святослава Ярославича. Но в те же дни шли па Русь вести из польских и немецких земель через Волынь и Новгород, Полоцк и Византию о том, что в германских землях идет полный разлад, что папа римский гро;шт Генриху IV отлучением от церкви, что ляхи идут войной на Братислава чешского - союзника германского императора. С каждым днем эти вести становились все более явными, и на Руси уже знали, что против Генриха IV восстали саксы, возглавляемые своими вельможами.
В 1073 году римским папой Григорием VII стал субдьякон римской церкви Гильдебранд и сразу же заявил о неслыханных до этого времени притязаниях папского престола на господство не только в духовных, но и в светских делах. И сразу же римская церковь столкнулась с германским императором. Кто будет назначать еяископов и архиепископов, кто станет посвящать клириков в духовный сак, кто имеет преимущественное право управлять аббатствами и еяископствами? Григорий VII направил европейским властелинам свое зпаменитое послание Dlctatus papae, в котором утверждал божественное происхождение римской церкви, право папы на полное владычество над ней, примат папства по отношению к светской власти. Папа - высшая власть на земле для всякого христианина, мирянина или клирика. О и может отменить распоряжение любого лица. Никем он не может быть судим, а сам может осудить любого. Каждый властелин при встрече с папой обязан лобызать его стопы. Оп даже может назначать императоров. А к императору Генриху IV Григорий VII направил письмо, которое начиналось словами: «Григорий королю Генриху шлет привет и апостольское благословение, если он будет оказывать престолу послушание, как то и подобает христианскому государю». Генрих же направил пане послание, в котором назвал его просто «братом Гильдебраидом». Борьба между папой и императором началась.
Вскоре Генрих IV объявил папу низложенным, а Григорий VII в ответ отлучил Генриха IV от церкви и освободил всех его подданных от присяги в верности императору. В Германской империи вельможи вновь подняли головы, против Генриха выступили герцоги и епископы Южной Германии.
Зная о трудных днях германского императора и понимая, что ни о каком военном вмешательстве Германии в дела Руси говорить невозможно, Святослав тем не менее постарался укрепить свою власть в Киеве. Во-первых, ои пошел на поклон к Феодосию, просил разрешения у преподобного прийти к нему для беседы, и тот наконец принял князя.
Феодосии встретил его у входа в Печерскую церковь, поклонился ему, а князь поцеловал игумена. Но и позднее Феодосии поминал ему о братолюбии, а Святослав возлагал вину за разлад на Изяслава. По-прежнему в Пе-черской церкви в ектинье поминали Изяслава как киевского князя, но вторым, как киевского же князя, стали поминать и Святослава. Во-вторых, Святослав постарался ублажить германского императора. Он ласково принял Бурхарда, одарил его, показал ему свои сокровища, которые потрясли императорского посланца, и, желая расстроить союз Генриха IV и Изяслава, послал императору богатейшие дары. Немецкий хропист лоздпее писал, что никогда ранее не присылали столь великие сокровища, какие направил Генриху IV Святослав. Судьба Изяслава в германских землях была решена: Генрих отказал ему в помощи, и киевский князь, оставив сына Яропол-ка в Тюрингии, где он женился на дочери мейсеиского графа Кунигунде, направился к врагу Генриха IV римскому папе Григорию VII.
Владимир Мономах, асе еще сидевший на Волыни, получил от Святослава наказ начать мирные переговоры с поляками. Святослав старался сделать все, чтобы отрезать старшему брату все пути возвращения на киеи-ский стол.
Теперь Мономаху надлежало выступить в качестве великокняжеского посла и замирять русско-польскую границу. Вскоре из Владимира в Краков направилось во-лыпекое посольство: Владимир звал поляков на переговоры иа берег Буга в Сутейск, обещая прочный мир на русско-польской границе и обнадеживая Болеслава киевской помощью в войне с чехами. Стоящий лицом к лицу с враждебными ему Генрихом IV и Братиславой, польский король быстро откликнулся на приглашение и направил в Сутейск послов.
Самому же Владимиру великий князь наказал возвратиться п Смоленск, блюсти город от Всеслава как зеппцу ока, охранять днепровский путь.
С неохотой воспринял Владимир этот приказ. Ему не хотелось расставаться с дружиной. Это были преданные ему люди, прошедшие с ним его первый военный путь, дравшиеся за Минск и на Немиге. С ними он бежал от восставших киевлян в ростовские леса и с пими же пришел в Смоленск. Там в его дружину влились смоленские удальцы, и когда они были рядом - молодые, как и сам князь, ладные, вооруженные длинными мечами, копьями, небольшими треугольными щитами, предназначенными для конного боя, в бронях и сверкающих шишаках,- Владимир чувствовал себя увереппо и в дороге и в гридницах при разговорах с князьями. Теперь же Ставка, его старый товарищ, уводил дружину на юг.
Прощаясь, Владимир сказал молодому боярину: «Боя не страшись, Ставка, но и людей зря за Изяслава не губи». Впервые вопреки всем заветам старины и громким нынешним речам о единстве Руси князь здраво взглянул на дело и дал наказ, вытекавший из всего строя отношений среди русских князей: сколько удержится в Киеве Изяслав - неизвестно, а без дружины, без прочной военной опоры князь на Руси не в счет - вон как из пепла возрождался каждый раз Всеслав, и все потому, что стояли за ним полоцкие удальцы.
Владимир направился в Смоленск на княжение, а дружина его с Изяславом ушла против ляхов. Лишь осенью дошли до Смоленска вести, что шли на Волыни упорные сражения, что хотел Болеслав взять у Киева не только Владимир, но и вернуть себе червенские города.
Вскоре в Смоленск пришел гонец от великого князя. Изяслав был уже в Киеве и наказывал Владимиру оставить Смоленск и принять княжеский стол иа далекой Волыни. Там нужен был князь смелый и рассудительный, спокойный и решительный, и Изяслав льстил Владимиру, заставляя его переместиться во Владимпр-Волыпский. К тому же киевский князь извещал племянника, что его ростов о-смоленская дружина смело дралась в дальних землях, и теперь великий князь надеялся, что Мономах со своими воинами сумеет отстоять русские города от ляхов.
В те дни Владимиру едва исполнилось девятнадцать лет.
НА ЗАПАДНОМ ПРИГРАНИЧЬЕ
Нов и труден был для молодого князя путь на юг в неведомые для него владимиро-волынские земли. В степь ушло с ним едва ли тридцать дружинников. С собой Владимир взял лишь самое необходимое - в Ростов и Смоленск собирался княжить надолго, во Владимир отправился как на рать - лишь туда и обратно.
И рать действительно началась чуть ли не с первых шагов. Через два дня пути там, где дубравы выходили в чистое поле, на юге, показались половецкие сторожи. Приднепровские половцы внимательно следили за всеми передвижениями в русских землях, и теперь они сопровождали поодаль русских всадников, готовые при первой опасности умчаться в стопь.
Владимир знал сторожи уже дали знать СБОЯМ главным силам, что выехал русский князь из Киева и скачет на запад, и теперь можно было ожидать, что половцы попытаются перенять всадников. Поэтому на ночь Владимир приказывал углубиться в лес и ночевать в какой-нибудь лесной деревне.
Через несколько дней, когда руссы были уже на подступах к Берестью, половцы отстали.
В Берестье въехали внезапно. Только что перед всадниками было чистое иоле, и вот уже вокруг лежат обугленные бревна домов, одиноко торчат из земли печные трубы, зияют обгорелыми провалами окна каменных строений, слышен вялый, редкий стук топоров - кое-кто из жителей начал восстанавливать свои жилища.
Владимир остановился возле одного из древоделоа, спросил, куда делись остальные люди. Человек махнул рукой в сторону чернеющего вдали леса - «Да там попрятались и от руссов, и от ляхов: кто берет город, тот и жжет его, грабит».
Повернули на. юг, в сторону Владимира-Волынского и через несколько дней пути въехали в западнорусский стольный город. Здесь все радовало глаз - веселые холмы, поросшие негустым светлым лесом, сочные зеленые травы, неширокие прозрачные речки, бегущие по камням куда-то вниз, прочные невысокие каменные дома, отделанные белым галицким и зеленым ходмским камнем, обнесенные каменными же оградами; небольшой, сложенный из кирпича, приземистый однокупольный храм, расписанный по гладким белым отштукатуренным стенам картинами из священного писания. Владимир поселился в одноэтажных княжеских хоромах, где жили еще Игорь Ярославич, а позднее удалой Ростислав, где останавливался не раз и великий князь Изяслав Ярославич еще во время войны с Ростиславом и позднее. Князья здесь не оседали прочно, не отстраивались; никого из них не прельщало провести жизнь на далекой западной окраине. киевских земель; к тому же здесь нередко гремела рать, рядом воевали и чехи, и ляхи, и угры; нередко волны этих ратей заливали и владимиро-вольшекие земли, и тогда князья брались за оружие, обороняли русские пределы, а то и сами наносили удары противникам. Жили без семей - жен и детей оставляли на своих дворах в Киеве.
На Волыни Мономаха встретил Ставка Гордятич со
всей Владимировой дружиной. Людей в пей поредело, но
смотрелись удальцы хорошо - сытые, коричневые от
солнца, отдохнувшие. Ставка рассказал, что рать, с ляха
ми шла всю весну. Берестье переходило из рук в руки,нО1 когда город окончательно сгорел, ляхи сдали его руссам, сами же укрепились в червенских городах, заявили, что Изяслав обещал отдать их за то, что польский король помог сесть ему на киевский стол. С начала лета войны не было, и теперь ему, Владимиру, решать, что делать дальше. Изяслав наказывал отбить червенские города, утишить край, прочно овладеть пограничным Бе-рестьем.
И теперь Владимир начал с главного. За лето его люди отдохнули, набрались сил. Надо добрать дружину, привлечь туда боярских детей, а когда смерды уберут урожай - позвать в полк и их. Весь копец лета Владимир провел в хлопотах по устройству своей дружины. Он побывал в Галиче, Холме, Дорогочттне, Львове, других городках Волынской земли, набрал там в дружину молодых людей, прельщал их богатой добычей, подвига,-ми, намекал, что не засидятся они с ним на окраине, что он как-никак внук византийского императора, князь смоленский и ростово-суздальский.
А Владимир продолжал свои заботы - вернул разбежавшихся было людей па рудокоппи железные по берегам рек Гтшлоняти и Тетерева и стштщоньте под городком Род по, на самой границе с Трансильванией, на соляные кони иод Галичем. Повсюду поставил вооруженную охрану от набегов и ляхов и угров. Расставил сторожи на всем торговом пути по Висле, Западному Бугу, Днестру. Послал людей в Половецкие степи, чтобы договорились с приднепровскими и черноморскими коленами о пропуске торговых караванов в волынские города из Болгар, Византии.
К исходу сентября во Владимир пришли вести из польских земель о том, что началась рать между ляхами и чехами, что польский король увел войско на запад и восточные земли оказались открытыми.
Мопомах богато одарил вестников деньгами и разными подарками и приказал держать их в городе, не спускная с них глаз, потому что неизвестно было, что могут донести они ляхам, если вернутся обратно в польские земли.
В осенние стылые дни 1072 года, когда обычно войско здесь не выходило в поле, боясь распутицы и дождей, он неожидаттпо ударил но Червснскому краю, почти без боя овладел Перемышлем и другими городками, поставил там свои отряды, приказал накрепко запереть ворота и установить дневные и ночные сторожи.
…Наступил 1073 год, и вновь началась междоусобица в Киевской земле. В начало апреля во Владимир прискакал гонец из Киева от Святослава и Всеволода. Братья совместно держали киевский стол на Берестове, а Изя-слав хотя и сидел еще в Киеве, но был лишен великого княжения. Братья разрешили ему выехать из пределов Киевской земли куда пожелает, с княгиней, сыновьями - Святополком, Ярололком ж прочими детьми, со всем имением.
Лишь позднее Владимир узнал, что распря между старшими князьями началась сразу же, как они разъехались но своим вотчинам, после перенесения мощей Бориса и Глеба.
Боясь братьев, Изяслав послал своих людей в Полоцк для установления союза с Всеславом в случае, если кто-либо покусится на киевский стол. Святослав же без конца уговаривал Всеволода пе медлить и выступить против старшего брата, прогнать его прочь к любимым ляхам. Всеволод колебался. Ему было так хорошо сидеть в Пере-яславле, читать свои любимые книги, а тут снова рать, хлопоты, и неизвестно еще, чем все это кончится. С другой стороны - Изяслав коварен. Напуганный первым изгнанием, он постарается упредить своих возможных противников и если договорится с Всеславом, тот медлить не станет, отнимет и Смоленск и Ростов, доберется и до Новгорода, где сидят Глеб Святославич. Тогда поделит киевский и полоцкий князья Русь между собой - какой уж тут покой. Коварен и Святослав - если не поддержать его, может сговориться со своими теперешними врагами, прогнать его, Всеволода, с переяславского стола, посадить во Всеволодовых отчинах своих взрослых сыновей, которые хотя и выросли, по до сих пор сидят без столов. Встанут тогда неодолимой стеной племянники на пути Владимира Мономаха, и превратится его сын в бездомного изгоя и сгинет где-нибудь в Тмутараканских степях, В случае же успеха затеянного дела он стапо-вился вторым князем на Руси, а там… что бог пошлет.
Всеволод дал согласие на выступление. Рати обоих
Ярославичей тайно соединились неподалеку от Чернигова
и направились на Киев. Оттуда к Святославу постоянно
слали тайных гонцов его люди, сообщали, что киевляне
ненавидят Изяслава и его сыновей, ждут прихода Святослава Яросяавича
Чорниговско-переяславская рать виезаппо появилась под Киевом. Изяслав затворился, и братья сначала обступили Киев, а потом стали приступать к его стенам, и тут же внутри города поднялись с оружием сторонники Святослава, побежали по улицам, завопили, что нет у киевлян князя, что ИЗЯСЛЗБ давно уже предал их, ссылаясь то с ляхами, то с Всеславом.
Видя в Киеве мятеж и силу войска, окружившего город, Изяслав решил не противиться и отдать братьям стол. Он выпросил себе несколько дней на сборы, и братья вошли в Киев, а потом на время сели в Берестове, и лишь когда Изяслав ушел из города, приняли опустевший стол. Великим князем киевским объявил себя Святослав Ярославич, оставив за собой и Чернигов. Всеволод возвращался назад, в Переделавль, но перед его отъездом братья направили гонца к Владимиру, чтобы немедля оставил Владимир и шел бы княжить иа Берестье, потому что через этот город пойдет к ляхам Изяслав и туда же, надо ждать, наведет снова Болеславову рать.
И вот теперь Владимир слушал гонца, размышлял над случившимся. Надо ехать в Берестье, ждать там Изяслава из Киева, а потом, возможно, встречать его с войском из Польши.
К Берестыо Владимир и Изяслав подъехали почти одновременно. Владимир утром, а Изяслав пополудни. Волынский князь увидел, как со стороны Киева по еще сырой, слякотной дороге идет вереница возов и возков, но краям которой скачут вооруженные всадники. Он выехал навстречу Изяславу, встретил его при входе в город, сошел с коня. Хотя и пе был Изяслав более великим, князем, но оставался старшим в роде, и Владимир оказал ему подобающие почести. Изяслав был отведен на недавно отстроенный княжеский двор, Владимир потчевал, его обедом, и сразу постаревший князь, осыпая крошками седеющую бороду, слезливо жаловался племяннику на его дядю и отца. Владимир слушал его, хитрого, но простоватого, неумного, стареющего человека, и у него не было к нему жалости. Конечно, Святослав опасен своей неуемной жаждой власти, по и Изяслав должен понимать, что Бласть не дается богом человеку просто так. Она требует разума и расчета, смелости и хитрости, спокойствия и стойкости. И если нет у тебя этих свойств, то нечего напрасно и искушать ее. Все равно более сильный человек столкнет тебя прочь.
На следующий день Изяслав отбыл в Польшу, и через некоторое время оттуда пришли печальные вести. Бол-е-слав, увязший в войне с чехами и германским императором и опасавшийся ссориться с Ярославичами, отказал в помощи Изяславу. Он принял от него дорогие подарки. Великие дары получили от киевского князя и польские вельможи, но после этого Болеслав побоялся даже оставить киевского князя в польских землях и отослал его прочь, разрешив лишь остаться в Польше Изяславовой княгине - польке с детьми. С малой дружиной, но с большим количеством золота, серебра и прочих драгоценностей Изяслав вместе с сыном Ярополком двинулся в земли германского императора Генриха IV.
Кончался апрель. Изяслав сгинул в безвестности, и Владимир собрался на пасху к отцу в Переяславль. Пасха была лишь предлогом. Ему предстояло встретиться с отцом, чтобы договориться об -общих действиях, выяснить, что происходит на Руси, как будут впредь распределяться столы, к кому отойдет стол черниговский, за кем останется переяславский.
Владимир двинулся в дорогу налегке, верхом, с малой дружиной, рядом бежали сменные кони. Кончался сорокадневный пост, поэтому и ествы с собой всадники везли немного - лишь самое необходимое. Владимир свято соблюдал постные дни - не столько ради страха перед церковью, сколько ради пользы духовной и телесной. Он давно уже заметил, что постное время очищает ум человека, помогает ему освободить тело от всего лишнего. И теперь веселый, ловкий, сухой волынский князь бьъ-стро покрыл дальнее расстояние. Он прибыл в Переяславль как раз в канун светлого христова воскресенья.
С волнением въезжал двадцатилетний Мономах в город своего детства. Он не был здесь семь лет и теперь с радостью узнавал знакомые черты родного Иереяславяя. Городские ворота за эти годы обветшали, побурели, но были еще крепки, могли выдержать и удар тарана, и натиск катапульты. А степы стоят как новенькие, лишь некогда свежие колья частокола потемнели. Он проезжал все той же улицей, что вела от Епископских ворот к княжескому дворцу. В городе почти не прибавилось новых строений. Да и откуда им быть? Князья здесь почти не жили. Всеволод эти годы был либо па рати, либо в бегах, Владимир и вовсе сюда не показывался, семья Всеволода обитала в Киеве.
Но княжеские хоромы жили полной жизнью. Здесь было много домочадцев, слуг. Всеволод любил, чтобы в
любое время, когда бы он ни появился в Передела вле, все
было так, как и до его отъезда. И этот порядок свято соблюдался во дворце обитавшими здесь людьми. Многие из них заметно постарели, но Владимир легко узнавал их, и люди приветствовали князя.
Отстояв пасхальную полуночницу, а затем заутреню, князья отправились на покой, наутро встретили пасху и лишь после этого удалились для дел:.
И вот они сидели друг против друга во Всеволодовых покоях. Отец и сын. Постаревший, с заметной сединой в волосах Всеволод и молодой, голубоглазый, с легкой русой бородкой и едва заметными мягкими светлыми усами Владимир. Как и семь лет назад, Всеволод говорил, Владимир молча слушал, не перебивая отца и не переспрашивая, но Всеволод видел, что перед ним сидит уже не прежний, бездумно послушный отрок. Каждое слово отца он взвешивает, обдумывает, примеривает к своему ответу, заглядывает вперед.
Размышляя о киевских делах, Всеволод старался показать сыну, что каждое дело, каждое событие несет в себе не только то, что видят люди, но и то, что имеет еще и скрытый смысл, который порой бывает неведом людям. Вот, кажется, добился Святослав киевского стола, удовлетворил свою огромную жажду власти, насытил слепую яростную силу, которая терзала его, сжигала ему сердце, иссушала душу, привела к тому, что князя перестало интересовать в жизни что-либо живое. Любой свой шаг, любое слово, даже улыбку он расценивал как средство добиться пусть хоть небольшого, но продвижения вперед, к заветной цели. Мертвый, никчемный стал человек. «Таков скрытый смысл его восхождения, - говорил Всеволод, - и, восходя вверх, не теряй себя, сохраняй, береги живую душу, по это трудно, почти невозможно».
Говорил Всеволод и о другом, скрытом смысле восхождения Святослава. Чем больше добивается в жизни человек злом, хитростью, коварством, завистью, ненавистью, тем больше возбуждает против себя людей. Кажется, поддержали киевляне Святослава, но дорогой ценой досталась ему эта поддержка, и сохранить Киев будет намного труднее, чем завоевать его. Против Святослава открыто выступил преподобный Феодосии. Когда братья после захвата Киева послали за игуменом, пригласив его на обед и прося присоединиться к их союзу, он ответил отказом и сказал, что не -пойдет на пир Вельзевулов и не прикоснется к яствам, исполненным крови и убийства. Больше того - Феодосии впал в настоящее неистовство, видя распадение братского союза и предугадывая гибель Русской земли; он стал открыто обличать Святослава, по-прежнему поминал в церкви Изяслава великим князем и написал Святославу письмо, в котором грозил ему такими словами: «Родос крови брата твоего взывает к богу, как крови Авелевой на Каина».
Владимир осторожно спросил отца, каково же его место во всех этих делах. «Так что же, сын мой, - ответил князь, - ты же видишь, что не изверг и не злодей я, но есть законы выше человеческих чувств и разума. Если бог дал тебе в руки княжеский стол, то ты должен либо исполнять божью волю и поступать как князь, либо отказаться от власти, от мирской суеты, Я поступил как князь: Изяслав слаб и пенавистен киевлянам. Не сегодня, так завтра прогнал бы его Святослав. Я просто смотрел., куда пойдут дела, и шел имеете с ними. Гнев преподобного меня не коснулся, не стал я просить у брата и черниговский стол - как видишь, сижу в Переясла-вле. А отдай мне брат Чернигов - возьму, ты же, сын мой, сразу обойдешь в княжеской лествице и Мстислава Изяславича, и Ярополка, а бог даст, отдам тебе Пере-яславль, и встанешь ты вровень с Святославичами. Не торопи время, и благо само придет к тебе в руки».
Владимир слушал отца, понимал, что не все спокойно в его душе, что хотя и многое прошел и увидел он, ио не позабыл за суетой мирских дел забот о духовной своей сущности - так шел он за Святославом, потому что вели его туда княжеские хлопоты, стремление продвинуться вперед, продвинуть и своего сына, но вместе с тем осуждал он и Святослава, и себя самого за неспокойствие, за жажду власти, за нарушение отцовского завета. Христовы заповеди, отцовские поучения, высокие слова о благе Русской земли, о едином отечестве разбивались о жестокую мирскую борьбу за личную славу, столы, доходы, и эта двойственность тревожила Владимира, и он чувствовал, что она проникает в его душу, разъедая ржой неверия и безразличия, вытравляя из нее многое из того, чему погиюпядся он ребенком, а потом отроком. Трудно было терять себя, но трудно было и сохранить в:»том страшном и яростном мире, где не христовы загпж.'ди, не благие поучения, а человеческие страсти управляли людьми…
После пасхи Владимир снова вернулся па Волынь. Там ему надлежало выполнять приказ великого князя
Святослава и охранять русско-польскую границу от возможного выхода на Русь Изяслава.
Но тихо было в приграничье. Из Польши купцы доносили, что уже.долгое время скитается Изяслав с сыном по западпым землям, предлагая в обмен за помощь германскому императору и римскому папе русские земли и княжеские доходы, перемену веры на латинскую.
Новая угроза нависла над Русью: Изяслав преподнес в Майяце богатые дары Генриху IV. В те дни записал немецкий монах Ламперт в своей хроиике: «Явился русский князь по имени Дмитрий ', принеся ему (Генриху IV. - А. II.) неисчислимые богатства, состоящие из золотых и серебряных сосудов и драгоценных тканей, и просил у него помощи против своего брата, который си.-лой изгнал его из княжения», Генрих взялся быть посредником в борьбе братьев и паправил Святославу послание, в котором грозил Руси войной в случае, если трон не будет возвращеп Изяславу.
Послание повез в Киев трирский пробст Бурхардт - сводный брат Оды, второй жены Святослава Ярославича. Но в те же дни шли па Русь вести из польских и немецких земель через Волынь и Новгород, Полоцк и Византию о том, что в германских землях идет полный разлад, что папа римский гро;шт Генриху IV отлучением от церкви, что ляхи идут войной на Братислава чешского - союзника германского императора. С каждым днем эти вести становились все более явными, и на Руси уже знали, что против Генриха IV восстали саксы, возглавляемые своими вельможами.
В 1073 году римским папой Григорием VII стал субдьякон римской церкви Гильдебранд и сразу же заявил о неслыханных до этого времени притязаниях папского престола на господство не только в духовных, но и в светских делах. И сразу же римская церковь столкнулась с германским императором. Кто будет назначать еяископов и архиепископов, кто станет посвящать клириков в духовный сак, кто имеет преимущественное право управлять аббатствами и еяископствами? Григорий VII направил европейским властелинам свое зпаменитое послание Dlctatus papae, в котором утверждал божественное происхождение римской церкви, право папы на полное владычество над ней, примат папства по отношению к светской власти. Папа - высшая власть на земле для всякого христианина, мирянина или клирика. О и может отменить распоряжение любого лица. Никем он не может быть судим, а сам может осудить любого. Каждый властелин при встрече с папой обязан лобызать его стопы. Оп даже может назначать императоров. А к императору Генриху IV Григорий VII направил письмо, которое начиналось словами: «Григорий королю Генриху шлет привет и апостольское благословение, если он будет оказывать престолу послушание, как то и подобает христианскому государю». Генрих же направил пане послание, в котором назвал его просто «братом Гильдебраидом». Борьба между папой и императором началась.
Вскоре Генрих IV объявил папу низложенным, а Григорий VII в ответ отлучил Генриха IV от церкви и освободил всех его подданных от присяги в верности императору. В Германской империи вельможи вновь подняли головы, против Генриха выступили герцоги и епископы Южной Германии.
Зная о трудных днях германского императора и понимая, что ни о каком военном вмешательстве Германии в дела Руси говорить невозможно, Святослав тем не менее постарался укрепить свою власть в Киеве. Во-первых, ои пошел на поклон к Феодосию, просил разрешения у преподобного прийти к нему для беседы, и тот наконец принял князя.
Феодосии встретил его у входа в Печерскую церковь, поклонился ему, а князь поцеловал игумена. Но и позднее Феодосии поминал ему о братолюбии, а Святослав возлагал вину за разлад на Изяслава. По-прежнему в Пе-черской церкви в ектинье поминали Изяслава как киевского князя, но вторым, как киевского же князя, стали поминать и Святослава. Во-вторых, Святослав постарался ублажить германского императора. Он ласково принял Бурхарда, одарил его, показал ему свои сокровища, которые потрясли императорского посланца, и, желая расстроить союз Генриха IV и Изяслава, послал императору богатейшие дары. Немецкий хропист лоздпее писал, что никогда ранее не присылали столь великие сокровища, какие направил Генриху IV Святослав. Судьба Изяслава в германских землях была решена: Генрих отказал ему в помощи, и киевский князь, оставив сына Яропол-ка в Тюрингии, где он женился на дочери мейсеиского графа Кунигунде, направился к врагу Генриха IV римскому папе Григорию VII.
Владимир Мономах, асе еще сидевший на Волыни, получил от Святослава наказ начать мирные переговоры с поляками. Святослав старался сделать все, чтобы отрезать старшему брату все пути возвращения на киеи-ский стол.
Теперь Мономаху надлежало выступить в качестве великокняжеского посла и замирять русско-польскую границу. Вскоре из Владимира в Краков направилось во-лыпекое посольство: Владимир звал поляков на переговоры иа берег Буга в Сутейск, обещая прочный мир на русско-польской границе и обнадеживая Болеслава киевской помощью в войне с чехами. Стоящий лицом к лицу с враждебными ему Генрихом IV и Братиславой, польский король быстро откликнулся на приглашение и направил в Сутейск послов.