— Сейчас, дружище!..
Старый моряк бросился к митральезе, но вдруг выпрямился и закричал с бешенством:
— Тысяча миллионов молний!..
— Что с тобой, Диего? — спросил Кардосо, разряжая свой «снайдер» вслед бегущим.
— Что со мной?.. Со мной то, что митральеза испорчена!..
— Это невозможно!..
— Они украли обтюратор8.
— Да кто же украл? — спросил доктор, бледнея.
Вместо того чтобы отвечать, Диего наклонился через парапет драя, но не увидел ни одного бегущего дикаря.
— Черт побери! — воскликнул он. — Куда же девался этот мошенник, что залез было в драй? Это, должно быть, и был вор! Эй, Коко!..
— Я здесь, господин! — ответил глухой голос, исходивший из-под драя.
— Ты не видел, чтобы кто-нибудь сошел с драя?
— Я никого не видел, — ответил проводник.
— Или я был слеп, или же…
Он выскочил из драя и бросился под него. Ниро Варанга лежал на земле с лицом, разбитым бумерангом, ударившим его, к счастью, рикошетом. Диего схватил его за ноги, не говоря ни слова, вытащил наружу и начал шарить под драем, но, видимо, не нашел того, что искал.
— Эй, старина! — вскричал Кардосо, — что ты делаешь?
— Я знаю, что я делаю, — ответил Диего. — Тут у нас, кажется, произошла коварная измена!
Он долго обшаривал землю, затем столкнул Ниро Варанга вниз с откоса и снова влез в драй, что-то ворча и колотя себя по голове.
— Ну, что же? — спросил его доктор.
— Митральеза для нас потеряна, — хриплым голосом ответил Диего.
— Это ужасная потеря, Диего!
— Я это знаю, сеньор; обтюратор украден, и быть может, мы никогда больше его не отыщем.
— Но кто же его украл?
— Вот этого я не знаю. Я видел, что из драя поспешно выскочил туземец и куда-то исчез, без сомнения, это-то и был вор.
— Ты бы мог свалить его выстрелом, — сказал Кардосо.
— Да я его больше не видел.
— Но где же он мог спрятаться?
— Ты не видел, чтобы он бежал вверх по откосу? — спросил доктор.
— Нет, сеньор доктор.
— Значит, он спрятался под драй?
— Я нашел там только одного Коко и, клянусь тысячей…
— Что ты хотел сказать?
— Что здесь есть изменник, сеньор.
— Опять ты за старое?
— Да, сеньор доктор, я подозреваю Коко и готов побиться об заклад, что он воспользовался тем временем, когда мы отбивали атаку, чтобы незаметно влезть в драй и испортить нашу митральезу.
— Это уж слишком, Диего. Тогда бы он не предупредил нас о приближении дикарей.
— Вы никогда не заставите меня в этом разубедиться, сеньор доктор.
— Искал ты под драем?
— Да.
— И Ниро Варанга обыскал?
— Тоже обыскал.
— В таком случае вор не он, Диего; если бы он украл обтюратор, так ты нашел бы его при нем.
— А та тень, что сошла с драя?..
— Вероятно, это был один из осаждающих.
— Но, повторяю вам, я не видел, чтобы он убежал.
— Ночь темна, и он легко мог проползти между камнями.
— Пусть будет так, но все же я не буду терять из виду нашего Коко, и если что-либо замечу, то, клянусь вам, задушу его двумя пальцами.
— Подождем зари, Диего, — сказал доктор, — и поищем получше обтюратор; если он не найдется, то это будет для нас пагубной потерей, о которой нам впоследствии, быть может, придется сильно пожалеть. Видите вы дикарей?
— Мне кажется, они ушли, — ответил Кардосо. — Кажется, с них было достаточно данного им жестокого урока.
— Не будем этому доверять, друзья мои. Быть может, они возвратятся с новыми подкреплениями. Знаете ли, кого я между ними видел?
— Кого?
— Колдуна. Я ясно видел его при свете наших выстрелов. Он призывал своих товарищей напасть на драй.
— Как жаль, что он мне не попался, — сказал Диего. — Я непременно разбил бы ударом топора его безобразную голову, но я надеюсь, что еще увижу его, сердце говорит мне, что непременно увижу, и тогда мы сведем наши счеты. А теперь за работу, Кардосо, завтра мы уедем.
— А живы ли животные, старина?
— Мне кажется, что они их не тронули. Помоги же мне, Кардосо, а вы, сеньор доктор, станьте-ка на стражу да зарядите ружья.
XIV. Страшная жара в Центральной Австралии
XV. Пустыня
Старый моряк бросился к митральезе, но вдруг выпрямился и закричал с бешенством:
— Тысяча миллионов молний!..
— Что с тобой, Диего? — спросил Кардосо, разряжая свой «снайдер» вслед бегущим.
— Что со мной?.. Со мной то, что митральеза испорчена!..
— Это невозможно!..
— Они украли обтюратор8.
— Да кто же украл? — спросил доктор, бледнея.
Вместо того чтобы отвечать, Диего наклонился через парапет драя, но не увидел ни одного бегущего дикаря.
— Черт побери! — воскликнул он. — Куда же девался этот мошенник, что залез было в драй? Это, должно быть, и был вор! Эй, Коко!..
— Я здесь, господин! — ответил глухой голос, исходивший из-под драя.
— Ты не видел, чтобы кто-нибудь сошел с драя?
— Я никого не видел, — ответил проводник.
— Или я был слеп, или же…
Он выскочил из драя и бросился под него. Ниро Варанга лежал на земле с лицом, разбитым бумерангом, ударившим его, к счастью, рикошетом. Диего схватил его за ноги, не говоря ни слова, вытащил наружу и начал шарить под драем, но, видимо, не нашел того, что искал.
— Эй, старина! — вскричал Кардосо, — что ты делаешь?
— Я знаю, что я делаю, — ответил Диего. — Тут у нас, кажется, произошла коварная измена!
Он долго обшаривал землю, затем столкнул Ниро Варанга вниз с откоса и снова влез в драй, что-то ворча и колотя себя по голове.
— Ну, что же? — спросил его доктор.
— Митральеза для нас потеряна, — хриплым голосом ответил Диего.
— Это ужасная потеря, Диего!
— Я это знаю, сеньор; обтюратор украден, и быть может, мы никогда больше его не отыщем.
— Но кто же его украл?
— Вот этого я не знаю. Я видел, что из драя поспешно выскочил туземец и куда-то исчез, без сомнения, это-то и был вор.
— Ты бы мог свалить его выстрелом, — сказал Кардосо.
— Да я его больше не видел.
— Но где же он мог спрятаться?
— Ты не видел, чтобы он бежал вверх по откосу? — спросил доктор.
— Нет, сеньор доктор.
— Значит, он спрятался под драй?
— Я нашел там только одного Коко и, клянусь тысячей…
— Что ты хотел сказать?
— Что здесь есть изменник, сеньор.
— Опять ты за старое?
— Да, сеньор доктор, я подозреваю Коко и готов побиться об заклад, что он воспользовался тем временем, когда мы отбивали атаку, чтобы незаметно влезть в драй и испортить нашу митральезу.
— Это уж слишком, Диего. Тогда бы он не предупредил нас о приближении дикарей.
— Вы никогда не заставите меня в этом разубедиться, сеньор доктор.
— Искал ты под драем?
— Да.
— И Ниро Варанга обыскал?
— Тоже обыскал.
— В таком случае вор не он, Диего; если бы он украл обтюратор, так ты нашел бы его при нем.
— А та тень, что сошла с драя?..
— Вероятно, это был один из осаждающих.
— Но, повторяю вам, я не видел, чтобы он убежал.
— Ночь темна, и он легко мог проползти между камнями.
— Пусть будет так, но все же я не буду терять из виду нашего Коко, и если что-либо замечу, то, клянусь вам, задушу его двумя пальцами.
— Подождем зари, Диего, — сказал доктор, — и поищем получше обтюратор; если он не найдется, то это будет для нас пагубной потерей, о которой нам впоследствии, быть может, придется сильно пожалеть. Видите вы дикарей?
— Мне кажется, они ушли, — ответил Кардосо. — Кажется, с них было достаточно данного им жестокого урока.
— Не будем этому доверять, друзья мои. Быть может, они возвратятся с новыми подкреплениями. Знаете ли, кого я между ними видел?
— Кого?
— Колдуна. Я ясно видел его при свете наших выстрелов. Он призывал своих товарищей напасть на драй.
— Как жаль, что он мне не попался, — сказал Диего. — Я непременно разбил бы ударом топора его безобразную голову, но я надеюсь, что еще увижу его, сердце говорит мне, что непременно увижу, и тогда мы сведем наши счеты. А теперь за работу, Кардосо, завтра мы уедем.
— А живы ли животные, старина?
— Мне кажется, что они их не тронули. Помоги же мне, Кардосо, а вы, сеньор доктор, станьте-ка на стражу да зарядите ружья.
XIV. Страшная жара в Центральной Австралии
Казалось, что австралийцы, оставившие вокруг драя человек тридцать убитых, окончательно отказались возобновить атаку. После последнего натиска, отбитого героической защитой доктора и двух матросов, они рассеялись по равнине, убегая с быстротой кенгуру, и больше уже не показывались. Вероятно, они спрятались где-нибудь на большом расстоянии от драя и теперь держали совет о том, как бы им овладеть находившимися в нем съестными припасами и джином, не считая животных, которых они рассчитывали изжарить. Быть может также, что они отправились отыскивать какое-либо другое племя с целью одолеть белых людей своей многочисленностью.
Диего перевязали раненую руку и шею, и он с помощью Кардосо деятельно принялся за работу, а доктор и Ниро Варанга сторожили на верху откоса, чтобы не быть застигнутыми врасплох осаждающими.
Диего, бывшему некогда плотником, удалось менее чем за два часа скрепить куски лопнувшего колеса двумя толстыми изогнутыми железными прутьями, вбитыми им топором и скрепленными большими болтами. Насадка колеса на ось потребовала помощи всех его товарищей, так как драй стоял наклонившись на один бок, но в конце концов и эта операция удалась.
— Будем надеяться, что оно выдержит, — сказал Диего, — а в случае надобности мы впоследствии можем сделать и новое.
— Едем, — сказал доктор, — быть может, австралийцы не очень далеко.
— Разве вы боитесь, что они возобновят атаку? — спросил Кардосо.
— Эти скоты упрямы и наверняка испробуют всевозможные средства, чтобы завладеть нашим драем. Наше спасение зависит от быстроты передвижения.
— Давайте припряжем к драю также и лошадей, — сказал Диего. — Ну, Коко, поворачивайся.
— А обтюратор митральезы? — спросил Кардосо.
— Ты прав, дружище, давай поищем его, — ответил Диего. Пока Ниро Варанга запрягал лошадей, матросы зажгли факелы
и начали обыскивать береговой откос, внимательно осматривая все образовавшиеся в земле вследствие жара расщелины и ощупывая тощие кусты иссохшей травы. Не найдя ничего вокруг драя, они пошли по направлению к ручью.
— Вот он! — внезапно воскликнул торжествующим голосом Кардосо. — Слава Тебе, Господи!
— Где ты его нашел?
— На песке возле ручья.
— Тысяча молний! Как он здесь очутился?. Диего подошел к Кардосо и посмотрел на драй.
— Фургон стоит как раз на одной линии с нами, — сказал он. — Украв обтюратор, мошенник сбросил его вниз с откоса.
— Что ты хочешь сказать?..
— Хочу сказать, что мои подозрения возрастают.
— Кого же ты подозреваешь?
— Коко.
— У тебя просто мания, старина!
— Нет, друг мой, уверяю тебя, что эта отвратительная обезьяна замышляет нас убить и что это его рук дело.
— Но с какой целью?
— Чтобы лишить нас превосходного средства защиты. Если бы его украл один из австралийцев, он бы непременно унес его с собой, чтобы сделать себе из него какое-нибудь украшение.
— Твое рассуждение кажется мне верным, старина. Будем же с этих пор хорошенько следить за ним, и если я замечу, что он нам изменяет… О, черт возьми!. Тогда он мне за это поплатится.
Они вернулись к драю и сообщили доктору о сделанном ими важном открытии: митральеза, ставшая было бесполезным бременем, так что они даже собирались ее бросить, снова сделалась для них прекрасным средством защиты на случай, если бы дикарям вздумалось их осадить.
— Пора, — сказал доктор, — и будем ехать как можно быстрее, делая лишь очень короткие остановки.
Они забрались в драй, Ниро Варанга щелкнул бичом по быкам и по лошадям, тяжелая машина съехала в реку и, покачиваясь, двинулась по каменистому дну.
Переехав через Финк без всяких помех, — так как дикари не подавали никаких признаков жизни, — драй направился к северо-востоку с целью приблизиться к сто тридцать четвертому меридиану.
Дело в том, что доктор хотел миновать горные цепи Джемс и Ватерхаузен, идущие вдоль по берегам реки Хьюг.
Громадная равнина, расстилавшаяся перед нашими путешественниками, казалась совершенно пустынной и страшно безлюдной. На ней не было видно ни дерева, ни кустика, ни пучка травы, но зато здесь было множество скал и камней разной величины. Уж не начиналась ли это та ужасная каменная пустыня, что занимает большую часть внутренности австралийского континента и делает столь трудными ее исследования? Доктор подозревал, что это именно так, и это обстоятельство начинало не на шутку его беспокоить, так как он знал, что посреди этих раскаленных песков и камней они не найдут ни единой травинки и ни капли воды для животных.
В четыре часа утра солнце внезапно появилось на горизонте и залило своими лучами необозримую песчаную равнину; тотчас же вслед за тем, без всякого перехода, атмосфера стала раскаленной.
— Тысяча громов! — воскликнул Диего, который был не в состоянии сидеть молча ни одной минуты. — Как кусается сеньор Феб! Можно подумать, что он снабдил свои лучи трезубцами. Скажите мне, сеньор доктор, не находите ли вы, что солнце ближе к этой стране, нежели к другим странам? — спросил он, поспешно залезая под полотно драя.
— Нет, Диего, — ответил Альваро, улыбаясь, — оно отсюда на таком же точно расстоянии, как и от других стран.
— Вероятно, расстояние это измеряется несколькими миллионами миль?
— Нет, немножко побольше, Диего: расстояние его от Земли равно двадцати трем тысячам тремстам семи земным радиусам.
— Я вас не понимаю, сеньор доктор, моя башка немножко крепковата.
— Оно равно ста сорока восьми миллионам шестистам семидесяти тысячам километров.
— Гром и молния!.. Сто сорок восемь миллионов!.. Но ведь в таком случае его лучи должны потратить несколько часов времени, чтобы достичь Земли.
— Световые семь минут, а тепловые — сорок восемь.
— Вот так скорость! Это будет намного быстрее, нежели полет пушечных ядер!
— Скажите мне, сеньор доктор, — спросил Кардосо, — значит, жар Солнца должен быть чрезвычайно силен, если оно посылает на такие громадные расстояния столь жгучие лучи?
— По исчислениям некоторых искусных астрономов стало известно, что тепло, выделяемое одним футом солнечной поверхности, равно теплу, выделенному во время тридцатишестичасового горения угольного шара величиной с нашу Землю.
— Клянусь Юпитером, если упадешь на Солнце, то можно отлично изжариться!
— Думаю, что так, Кардосо.
— Теперь я понимаю, почему солнечные лучи так горячи, в особенности в настоящую минуту, — сказал Диего.
— Но не думайте, что только одна наша Земля нагревается солнечными лучами. Она получает лишь две тысячи двести пятидесятимиллионную долю солнечных тепловых лучей, затем некоторая часть их поглощается планетами, входящими в состав солнечной системы, а большая часть теряется в пространстве. Впрочем, некоторые астрономы думают, что это изобилие тепла не пропадает, а возвращается Солнцу в другой какой-нибудь форме.
— А очень велик сеньор Феб?
— Поверхность его в одиннадцать тысяч восемьсот раз больше земной поверхности, объем в один миллион двести семьдесят девять тысяч раз больше объема Земли и в шестьсот раз больше объема всех планет, взятых вместе. Вся его масса превосходит в триста девятнадцать тысяч пятьсот раз массу Земли и немногим более семисот раз — массу всех планет Солнечной системы, взятых вместе, но его средняя плотность составляет лишь двести тридцать три тысячных плотности земного шара, то есть вчетверо меньше плотности Земли.
— Скажите мне, сеньор доктор, не оказывает ли Солнце еще какого-либо влияния на нашу Землю за исключением того, что оно ее греет? — спросил Кардосо.
— Судя по последним наблюдениям, произведенным астрономами, кажется, что сеньор Феб, как его называет наш чудак Диего, сильно влияет на атмосферные явления, происходящие на земном шаре. Доказано, что когда солнечная фотосфера возмущена, то это всегда вызывает разные магнитные явления на Земле, а часто также бури в земной атмосфере.
— Значит, солнечная фотосфера не всегда одинакова?
— Нет, не всегда, Кардосо; масса раскаленных газов, окружающая солнечное ядро, находится в движении. Громадные языки пламени, длиной в целые тысячи миль, поднимаются от Солнца, и время от времени солнечная фотосфера разрывается в нескольких местах, причем образуются неизмеримые пропасти, обыкновенно называемые учеными солнечными пятнами. Чем многочисленнее эти пятна, тем чаще разражаются на земном шаре магнитные и атмосферные бури…
— И эти бури продолжаются постоянно?
— Нет, они разражаются тогда, когда солнечные пятна обращены в сторону Земли; так как Солнце оборачивается вокруг своей оси приблизительно за двадцать семь дней, то в бурях бывает перерыв, когда покрытая пятнами часть его обращена в другую сторону.
— А велики эти пятна?
— Наблюдали несколько пятен величиной, превосходящей в четыре раза величину земной поверхности.
— Вот так история! Но как же они образуются?
— Предполагают, что это громадные кратеры, образовавшиеся в невидимых для нас токах раскаленных газов, и что в бездонной глубине этих кратеров виднеется само солнечное ядро.
— А разве не удалось объяснить причину производимых Солнцем на Земле бурь?
— Нет еще. Замечено только, что по мере того как солнечные пятна увеличиваются, магнитная стрелка ведет себя все беспокойнее и поворачивается по направлению к этим пятнам. Чем больше эти пятна удаляются от земного шара, тем спокойнее становится стрелка, а чем они больше приближаются, тем она становится беспокойнее. Когда же пятна находятся прямо напротив земного шара, тогда она скачет, как безумная. Такому поведению стрелки соответствуют появляющиеся в это время на Земле явления, как то: северное сияние, землетрясения и так далее.
— Значит, по мнению астрономов, магнитное состояние Земли прямо зависит от влияния солнечных пятен?
— Да, Кардосо.
— И они влияют также и на землетрясения?
— Кажется, именно так и есть, так как замечено, что землетрясения происходят именно тогда, когда на Солнце больше всего пятен.
— Вот так загадка!.. Неужели удастся когда-нибудь разгадать ее?
— Будем надеяться, что удастся, Кардосо. Эти солнечные пятна, вызывающие на Земле столько катаклизмов и появление которых странно совпадает с циклонами, засухами, наводнениями и неурожаями, заслуживают самого тщательного изучения.
Разговаривая таким образом, путники продолжали быстро продвигаться к северо-западу, все больше и больше углубляясь в эту необозримую, бесплодную, выжженную солнцем равнину, пересекаемую лишь большими поясами беловатого песка, раздражавшего зрение, и совершенно лишенную всякой растительности. Жара увеличивалась с каждой минутой, и следовало опасаться, что животные подвергнутся солнечному удару.
О дикарях не было ни слуху ни духу. Диего и Кардосо высовывали время от времени головы из драя, чтобы бросить быстрый взгляд на юг, но в этом направлении не появлялось ни одного живого существа. Без сомнения, австралийцы после полученного ими жестокого урока окончательно оставили мысль ограбить драй, защищаемый столь храбрыми людьми и таким могущественным оружием, сразу устилавшим всю землю трупами.
В полдень путники сделали остановку близ реки Финк, так как шли все время по ее течению, держась от нее лишь в нескольких милях, чтобы избежать глубоких изгибов русла.
Диего и Кардосо сошли на дно ручья посмотреть, нельзя ли найти немножко воды в зарослях полуиссохшего тростника, росшего в ее русле. В то время, пока искали воду, они увидели какое-то довольно большое животное, старавшееся убежать к противоположному берегу.
— Ого! — воскликнул старый моряк. — Кажется, здесь водятся и бифштексы!
— Ты видел какое-нибудь животное? — спросил Кардосо.
— Да, дружище, заряди ружье и пойдем вслед за ним.
— Куда же оно убежало?
— Посмотри, вон там шевелится тростник.
— Вперед, старина!
— Идем, идем!
Они бросились в заросли, вслед за дичью, убегавшей к противоположному берегу, причем животное с силой раздвигало тростник, падавший, словно подкошенный, на землю.
Наши матросы перешли русло реки и поднялись на противоположный берег, но, сделав несколько шагов, остановились, вскрикнув от изумления и отвращения.
Пред ними стояло животное и преспокойно на них глядело, но что это было за отвратительное творение! Крокодил, тарантул, словом, какое угодно чудовище казалось бы красивым по сравнению с этим зверем.
Это был отвратительный сауриан, проще говоря, огромная ящерица, коричневого цвета с ярко-красными пятнами, окруженными черными полосками; ящерица эта была вооружена костистым панцирем, какого не найдешь ни на одном животном.
Он был весь покрыт роговым веществом, расположенным в виде обращенных вовсе стороны шипов, что и делало его похожим на кучу рогов. Лоб его также был покрыт панцирем, ноги коротки, изогнуты и также покрыты странно расположенными наростами, глаза маленькие, черные и блестящие; казалось, он хотел загипнотизировать ими охотников.
Добежав до открытого места, он остановился и угрожающе смотрел на двоих преследователей, словно приготовился к защите.
— Клянусь рогами Вельзевула! — воскликнул старый моряк. — Я положительно не понимаю, что это за зверь!
— Я никогда не видел ничего подобного этому творению, ничего более отвратительного, — ответил Кардосо.
— Уж не дракон ли это?
— Сейчас узнаем, Диего.
Говоря это, Кардосо прицелился из своего «снайдера» и выстрелил в отвратительное животное, но пуля отскочила от его костистых рогов и куда-то закатилась.
— Громы и молнии! — воскликнул старый моряк. — Да этот дракон в панцире, словно корабль!
— Постой, старина! — сказал Кардосо.
Он быстро зарядил ружье и очень тщательно прицелился.
Раздался выстрел, и на этот раз чудовище, пораженное в связки панциря, сделало неловкий скачок в сторону, встало на лапы, бешено завертело хвостом и затем перестало шевелиться.
— Прекрасный выстрел! — воскликнул позади них голос. — Вот животное, за которое музеи заплатили бы очень дорого.
Диего перевязали раненую руку и шею, и он с помощью Кардосо деятельно принялся за работу, а доктор и Ниро Варанга сторожили на верху откоса, чтобы не быть застигнутыми врасплох осаждающими.
Диего, бывшему некогда плотником, удалось менее чем за два часа скрепить куски лопнувшего колеса двумя толстыми изогнутыми железными прутьями, вбитыми им топором и скрепленными большими болтами. Насадка колеса на ось потребовала помощи всех его товарищей, так как драй стоял наклонившись на один бок, но в конце концов и эта операция удалась.
— Будем надеяться, что оно выдержит, — сказал Диего, — а в случае надобности мы впоследствии можем сделать и новое.
— Едем, — сказал доктор, — быть может, австралийцы не очень далеко.
— Разве вы боитесь, что они возобновят атаку? — спросил Кардосо.
— Эти скоты упрямы и наверняка испробуют всевозможные средства, чтобы завладеть нашим драем. Наше спасение зависит от быстроты передвижения.
— Давайте припряжем к драю также и лошадей, — сказал Диего. — Ну, Коко, поворачивайся.
— А обтюратор митральезы? — спросил Кардосо.
— Ты прав, дружище, давай поищем его, — ответил Диего. Пока Ниро Варанга запрягал лошадей, матросы зажгли факелы
и начали обыскивать береговой откос, внимательно осматривая все образовавшиеся в земле вследствие жара расщелины и ощупывая тощие кусты иссохшей травы. Не найдя ничего вокруг драя, они пошли по направлению к ручью.
— Вот он! — внезапно воскликнул торжествующим голосом Кардосо. — Слава Тебе, Господи!
— Где ты его нашел?
— На песке возле ручья.
— Тысяча молний! Как он здесь очутился?. Диего подошел к Кардосо и посмотрел на драй.
— Фургон стоит как раз на одной линии с нами, — сказал он. — Украв обтюратор, мошенник сбросил его вниз с откоса.
— Что ты хочешь сказать?..
— Хочу сказать, что мои подозрения возрастают.
— Кого же ты подозреваешь?
— Коко.
— У тебя просто мания, старина!
— Нет, друг мой, уверяю тебя, что эта отвратительная обезьяна замышляет нас убить и что это его рук дело.
— Но с какой целью?
— Чтобы лишить нас превосходного средства защиты. Если бы его украл один из австралийцев, он бы непременно унес его с собой, чтобы сделать себе из него какое-нибудь украшение.
— Твое рассуждение кажется мне верным, старина. Будем же с этих пор хорошенько следить за ним, и если я замечу, что он нам изменяет… О, черт возьми!. Тогда он мне за это поплатится.
Они вернулись к драю и сообщили доктору о сделанном ими важном открытии: митральеза, ставшая было бесполезным бременем, так что они даже собирались ее бросить, снова сделалась для них прекрасным средством защиты на случай, если бы дикарям вздумалось их осадить.
— Пора, — сказал доктор, — и будем ехать как можно быстрее, делая лишь очень короткие остановки.
Они забрались в драй, Ниро Варанга щелкнул бичом по быкам и по лошадям, тяжелая машина съехала в реку и, покачиваясь, двинулась по каменистому дну.
Переехав через Финк без всяких помех, — так как дикари не подавали никаких признаков жизни, — драй направился к северо-востоку с целью приблизиться к сто тридцать четвертому меридиану.
Дело в том, что доктор хотел миновать горные цепи Джемс и Ватерхаузен, идущие вдоль по берегам реки Хьюг.
Громадная равнина, расстилавшаяся перед нашими путешественниками, казалась совершенно пустынной и страшно безлюдной. На ней не было видно ни дерева, ни кустика, ни пучка травы, но зато здесь было множество скал и камней разной величины. Уж не начиналась ли это та ужасная каменная пустыня, что занимает большую часть внутренности австралийского континента и делает столь трудными ее исследования? Доктор подозревал, что это именно так, и это обстоятельство начинало не на шутку его беспокоить, так как он знал, что посреди этих раскаленных песков и камней они не найдут ни единой травинки и ни капли воды для животных.
В четыре часа утра солнце внезапно появилось на горизонте и залило своими лучами необозримую песчаную равнину; тотчас же вслед за тем, без всякого перехода, атмосфера стала раскаленной.
— Тысяча громов! — воскликнул Диего, который был не в состоянии сидеть молча ни одной минуты. — Как кусается сеньор Феб! Можно подумать, что он снабдил свои лучи трезубцами. Скажите мне, сеньор доктор, не находите ли вы, что солнце ближе к этой стране, нежели к другим странам? — спросил он, поспешно залезая под полотно драя.
— Нет, Диего, — ответил Альваро, улыбаясь, — оно отсюда на таком же точно расстоянии, как и от других стран.
— Вероятно, расстояние это измеряется несколькими миллионами миль?
— Нет, немножко побольше, Диего: расстояние его от Земли равно двадцати трем тысячам тремстам семи земным радиусам.
— Я вас не понимаю, сеньор доктор, моя башка немножко крепковата.
— Оно равно ста сорока восьми миллионам шестистам семидесяти тысячам километров.
— Гром и молния!.. Сто сорок восемь миллионов!.. Но ведь в таком случае его лучи должны потратить несколько часов времени, чтобы достичь Земли.
— Световые семь минут, а тепловые — сорок восемь.
— Вот так скорость! Это будет намного быстрее, нежели полет пушечных ядер!
— Скажите мне, сеньор доктор, — спросил Кардосо, — значит, жар Солнца должен быть чрезвычайно силен, если оно посылает на такие громадные расстояния столь жгучие лучи?
— По исчислениям некоторых искусных астрономов стало известно, что тепло, выделяемое одним футом солнечной поверхности, равно теплу, выделенному во время тридцатишестичасового горения угольного шара величиной с нашу Землю.
— Клянусь Юпитером, если упадешь на Солнце, то можно отлично изжариться!
— Думаю, что так, Кардосо.
— Теперь я понимаю, почему солнечные лучи так горячи, в особенности в настоящую минуту, — сказал Диего.
— Но не думайте, что только одна наша Земля нагревается солнечными лучами. Она получает лишь две тысячи двести пятидесятимиллионную долю солнечных тепловых лучей, затем некоторая часть их поглощается планетами, входящими в состав солнечной системы, а большая часть теряется в пространстве. Впрочем, некоторые астрономы думают, что это изобилие тепла не пропадает, а возвращается Солнцу в другой какой-нибудь форме.
— А очень велик сеньор Феб?
— Поверхность его в одиннадцать тысяч восемьсот раз больше земной поверхности, объем в один миллион двести семьдесят девять тысяч раз больше объема Земли и в шестьсот раз больше объема всех планет, взятых вместе. Вся его масса превосходит в триста девятнадцать тысяч пятьсот раз массу Земли и немногим более семисот раз — массу всех планет Солнечной системы, взятых вместе, но его средняя плотность составляет лишь двести тридцать три тысячных плотности земного шара, то есть вчетверо меньше плотности Земли.
— Скажите мне, сеньор доктор, не оказывает ли Солнце еще какого-либо влияния на нашу Землю за исключением того, что оно ее греет? — спросил Кардосо.
— Судя по последним наблюдениям, произведенным астрономами, кажется, что сеньор Феб, как его называет наш чудак Диего, сильно влияет на атмосферные явления, происходящие на земном шаре. Доказано, что когда солнечная фотосфера возмущена, то это всегда вызывает разные магнитные явления на Земле, а часто также бури в земной атмосфере.
— Значит, солнечная фотосфера не всегда одинакова?
— Нет, не всегда, Кардосо; масса раскаленных газов, окружающая солнечное ядро, находится в движении. Громадные языки пламени, длиной в целые тысячи миль, поднимаются от Солнца, и время от времени солнечная фотосфера разрывается в нескольких местах, причем образуются неизмеримые пропасти, обыкновенно называемые учеными солнечными пятнами. Чем многочисленнее эти пятна, тем чаще разражаются на земном шаре магнитные и атмосферные бури…
— И эти бури продолжаются постоянно?
— Нет, они разражаются тогда, когда солнечные пятна обращены в сторону Земли; так как Солнце оборачивается вокруг своей оси приблизительно за двадцать семь дней, то в бурях бывает перерыв, когда покрытая пятнами часть его обращена в другую сторону.
— А велики эти пятна?
— Наблюдали несколько пятен величиной, превосходящей в четыре раза величину земной поверхности.
— Вот так история! Но как же они образуются?
— Предполагают, что это громадные кратеры, образовавшиеся в невидимых для нас токах раскаленных газов, и что в бездонной глубине этих кратеров виднеется само солнечное ядро.
— А разве не удалось объяснить причину производимых Солнцем на Земле бурь?
— Нет еще. Замечено только, что по мере того как солнечные пятна увеличиваются, магнитная стрелка ведет себя все беспокойнее и поворачивается по направлению к этим пятнам. Чем больше эти пятна удаляются от земного шара, тем спокойнее становится стрелка, а чем они больше приближаются, тем она становится беспокойнее. Когда же пятна находятся прямо напротив земного шара, тогда она скачет, как безумная. Такому поведению стрелки соответствуют появляющиеся в это время на Земле явления, как то: северное сияние, землетрясения и так далее.
— Значит, по мнению астрономов, магнитное состояние Земли прямо зависит от влияния солнечных пятен?
— Да, Кардосо.
— И они влияют также и на землетрясения?
— Кажется, именно так и есть, так как замечено, что землетрясения происходят именно тогда, когда на Солнце больше всего пятен.
— Вот так загадка!.. Неужели удастся когда-нибудь разгадать ее?
— Будем надеяться, что удастся, Кардосо. Эти солнечные пятна, вызывающие на Земле столько катаклизмов и появление которых странно совпадает с циклонами, засухами, наводнениями и неурожаями, заслуживают самого тщательного изучения.
Разговаривая таким образом, путники продолжали быстро продвигаться к северо-западу, все больше и больше углубляясь в эту необозримую, бесплодную, выжженную солнцем равнину, пересекаемую лишь большими поясами беловатого песка, раздражавшего зрение, и совершенно лишенную всякой растительности. Жара увеличивалась с каждой минутой, и следовало опасаться, что животные подвергнутся солнечному удару.
О дикарях не было ни слуху ни духу. Диего и Кардосо высовывали время от времени головы из драя, чтобы бросить быстрый взгляд на юг, но в этом направлении не появлялось ни одного живого существа. Без сомнения, австралийцы после полученного ими жестокого урока окончательно оставили мысль ограбить драй, защищаемый столь храбрыми людьми и таким могущественным оружием, сразу устилавшим всю землю трупами.
В полдень путники сделали остановку близ реки Финк, так как шли все время по ее течению, держась от нее лишь в нескольких милях, чтобы избежать глубоких изгибов русла.
Диего и Кардосо сошли на дно ручья посмотреть, нельзя ли найти немножко воды в зарослях полуиссохшего тростника, росшего в ее русле. В то время, пока искали воду, они увидели какое-то довольно большое животное, старавшееся убежать к противоположному берегу.
— Ого! — воскликнул старый моряк. — Кажется, здесь водятся и бифштексы!
— Ты видел какое-нибудь животное? — спросил Кардосо.
— Да, дружище, заряди ружье и пойдем вслед за ним.
— Куда же оно убежало?
— Посмотри, вон там шевелится тростник.
— Вперед, старина!
— Идем, идем!
Они бросились в заросли, вслед за дичью, убегавшей к противоположному берегу, причем животное с силой раздвигало тростник, падавший, словно подкошенный, на землю.
Наши матросы перешли русло реки и поднялись на противоположный берег, но, сделав несколько шагов, остановились, вскрикнув от изумления и отвращения.
Пред ними стояло животное и преспокойно на них глядело, но что это было за отвратительное творение! Крокодил, тарантул, словом, какое угодно чудовище казалось бы красивым по сравнению с этим зверем.
Это был отвратительный сауриан, проще говоря, огромная ящерица, коричневого цвета с ярко-красными пятнами, окруженными черными полосками; ящерица эта была вооружена костистым панцирем, какого не найдешь ни на одном животном.
Он был весь покрыт роговым веществом, расположенным в виде обращенных вовсе стороны шипов, что и делало его похожим на кучу рогов. Лоб его также был покрыт панцирем, ноги коротки, изогнуты и также покрыты странно расположенными наростами, глаза маленькие, черные и блестящие; казалось, он хотел загипнотизировать ими охотников.
Добежав до открытого места, он остановился и угрожающе смотрел на двоих преследователей, словно приготовился к защите.
— Клянусь рогами Вельзевула! — воскликнул старый моряк. — Я положительно не понимаю, что это за зверь!
— Я никогда не видел ничего подобного этому творению, ничего более отвратительного, — ответил Кардосо.
— Уж не дракон ли это?
— Сейчас узнаем, Диего.
Говоря это, Кардосо прицелился из своего «снайдера» и выстрелил в отвратительное животное, но пуля отскочила от его костистых рогов и куда-то закатилась.
— Громы и молнии! — воскликнул старый моряк. — Да этот дракон в панцире, словно корабль!
— Постой, старина! — сказал Кардосо.
Он быстро зарядил ружье и очень тщательно прицелился.
Раздался выстрел, и на этот раз чудовище, пораженное в связки панциря, сделало неловкий скачок в сторону, встало на лапы, бешено завертело хвостом и затем перестало шевелиться.
— Прекрасный выстрел! — воскликнул позади них голос. — Вот животное, за которое музеи заплатили бы очень дорого.
XV. Пустыня
Эти слова произнес доктор. Увидев, что оба матроса перебежали русло реки, и услышав их первый выстрел, он подумал, что они открыли в тростниках какого-нибудь туземца, и прибежал помочь им преследовать врага.
— Вы пришли как раз вовремя, сеньор доктор, — сказал Диего. — Скажите мне, пожалуйста, видели ли вы когда-нибудь животное безобразнее этого?
— Нет, не видел, — ответил Альваро.
— Знаете ли вы, по крайней мере, что это такое?
— Это molok, сауриан, принадлежащий к семейству агамов. Он стал известен лишь немного лет тому назад. Уже убили несколько подобных экземпляров во внутренних землях этого континента.
— Значит, они водятся только в Австралии?
— Да, только в Австралии, Диего.
— И что же, они опасны?
— Не думаю.
— А ведь его панцирь так тверд, что от него отскакивает даже пуля.
— Это меня удивляет, так как роговидные отростки его панциря пусты внутри.
— А можно его есть?
— Он так противен, что, вероятно, даже австралийцы не стали бы его есть.
— В таком случае оставим его в добычу динго. А теперь вернемся к драю.
— Постойте, Диего, нашли вы воду?
— Ни капли, сеньор доктор, — ответил Кардосо.
— Вот это скверно, у нас ее всего только двести литров.
— Разве мы не найдем других рек на севере или на западе?
— Все они будут сухи.
— И озер тоже не найдем?
— Озеро Вудс, но оно очень далеко.
— Что же нам делать? — спросил Диего.
— Пойдем по течению Финка до слияния ее с Хьюгом, а потом посмотрим. Вернемся к драю, друзья мои. Я тороплюсь скорее оставить эти места.
— Вы боитесь новой атаки?
— Пожалуй, что так, Кардосо.
Они перешли реку обратно и вернулись к драю. Ниро Варанга влез на козлы, и маленький караван, несмотря на страшную жару, снова двинулся в путь, следуя по берегу Финка, чтобы иметь возможность кормить животных росшим здесь тростником.
В четыре часа они доехали до берега Хьюга, большого притока Финка, берущего начало на северных склонах гор Ватерхаузен, но и он также был совершенно сух. Зато Кардосо был счастлив, потому что ему удалось убить лебедя, летевшего с севера на юг.
Он весил по крайней мере двадцать пять килограммов, но вместо белого оперения, какое бывает у наших лебедей, его перья были темные, почти черные. На этом странном континенте даже и птицы не такие, как на других материках.
К вечеру Ниро Варанга остановил драй возле группы тощих деревьев с серыми листьями; деревья эти принадлежали к многочисленному роду эвкалиптов. Едва лишь туземец подъехал к ним, как тотчас же соскочил с козел и очень внимательно осмотрел кору деревьев, выказывая при этом жестами удивление и страх.
— Эй, Коко! — вскричал Диего. — Не нашел ли ты каких-либо прекрасных плодов?
— Скажите лучше, каких-нибудь ужасных знаков, — ответил австралиец, указывая на несколько стрел с какими-то необычными нарезками, которые были воткнуты в кору дерева.
— Что это такое? — спросил доктор, также сошедший с драя.
— Это объявление войны.
— Кому же оно адресовано?
— Без сомнения, нам.
— Кем же это?
— Жителями этой страны.
— Да ведь мы еще не видели ни одного из этих жителей, — сказал Кардосо.
— Верно, они нас видели.
— Ты рассказываешь нам сказки, Коко, — сказал Диего.
— Я говорю вам, что нам запрещают идти вперед.
—Что мне за дело до запрещений этих чахоточных, воющих обезьян!
— Вы можете раскаяться, если ослушаетесь этого предупреждения
— То есть, ты хочешь сказать, что они будут каяться, когда наша митральеза погладит их по спинам.
— Я советую вам остановиться.
— Это невозможно, Ниро Варанга, — сказал доктор. — Мы должны идти вперед, несмотря на эти знаки.
— Они убьют нас всех, господин.
— Ну, мы дорого продадим им свою жизнь.
— И я должен идти вслед за вами?..
— Тысяча молний! — воскликнул Диего. — Ты должен вести нас вперед, если даже и не пожелаешь этого!
— Но моя жизнь…
— Мы сумеем ее защитить, трус ты этакий!
— Посмотрим.
— Что вы на это скажете, доктор? — спросил Кардосо, когда НироВаранга отошел прочь.
— Скажу, что дикари хотят запугать нас.
— А мы все-таки пойдем вперед?
— Непременно, друзья мои.
— Мы всюду за вами последуем, — сказал Диего.
— Тем не менее я советую вам хорошенько сторожить ночью.
— Не бойтесь, сеньор доктор, — ответил Кардосо. — Мы будем спать днем и бодрствовать ночью.
Они вернулись на место стоянки, где Ниро Варанга готовил ужин. Диего, с каждым днем становившийся все более и более недоверчивым, пристально посмотрел в лицо австралийца, но ему показалось, что Ниро Варанга совершенно спокоен.
— Я не буду спускать с него глаз, — пробормотал он, — тут есть какая-то тайна, которую я никак не могу себе объяснить.
Когда ужин был съеден, Диего взялся сторожить первую четверть ночи, но в его смену не случилось ничего особенного. Сменивший его Кардосо провел свою смену также совершенно спокойно, только около трех часов утра ему показалось, что он видел при неверном свете зари, как на берег поднялась какая-то человеческая тень, немного спустя появилась другая тень, напоминавшая собой какое-то животное или, скорее, птицу гигантских размеров.
Но появление и исчезновение их произошло так быстро, что он не был уверен, была ли это действительность или ему только померещилось. Он боялся ошибиться, но тем не менее стал поближе к драю, взвел курок «снайдера» и начал тщательно всматриваться вдаль.
Четыре часа его смены прошли, а виденные им тени больше не появлялись.
— Как странно, — прошептал он, — если бы я не был уверен, что мы прошли такое большое расстояние, то мог бы подумать, что эти тени очень похожи на колдуна и его страуса. Ба, да я с ума сошел, вообразив себе, что это колдун, он теперь еще, должно быть, где-нибудь близ Баготских гор или на берегах Финка.
Он был настолько убежден в своей ошибке, что не сказал об этом ни слова ни доктору, ни Диего, чтобы не обеспокоить их понапрасну. В шесть часов драй снова двинулся в путь в своем обычном направлении. Перейдя сто тридцать четвертый меридиан близ горы Шарлотты, он направлялся к горам Джемс, вершины которых ясно виднелись на севере.
Жара была все такая же подавляющая, и из внутренних земель материка продолжал непрерывно дуть жгучий ветер, сушивший горло людей и животных и быстро поглощавший небольшой запас воды маленького каравана. Громадная равнина, простиравшаяся до подножия гор, казалась ужасающе бесплодной: на ней не было ни единого клочка травы, ничего, кроме больших камней, обожженных солнечными лучами, и песка, приподнимаемого и сметаемого в кучи ветром, причем он набивался в глаза и рот путников, у которых от этого начинались припадки конвульсивного кашля. Этот песок был настолько мелок, что проникал сквозь белое полотно драя и попадал даже в ящики.
В полдень столбик термометра поднялся до шестидесяти градусов!.. Несчастные путешественники просто пеклись заживо, словно они находились в раскаленной печи; только один дикарь свободно переносил этот ужасный жар и не боялся выставлять свою открытую голову под жгучие солнечные лучи.
— Вы пришли как раз вовремя, сеньор доктор, — сказал Диего. — Скажите мне, пожалуйста, видели ли вы когда-нибудь животное безобразнее этого?
— Нет, не видел, — ответил Альваро.
— Знаете ли вы, по крайней мере, что это такое?
— Это molok, сауриан, принадлежащий к семейству агамов. Он стал известен лишь немного лет тому назад. Уже убили несколько подобных экземпляров во внутренних землях этого континента.
— Значит, они водятся только в Австралии?
— Да, только в Австралии, Диего.
— И что же, они опасны?
— Не думаю.
— А ведь его панцирь так тверд, что от него отскакивает даже пуля.
— Это меня удивляет, так как роговидные отростки его панциря пусты внутри.
— А можно его есть?
— Он так противен, что, вероятно, даже австралийцы не стали бы его есть.
— В таком случае оставим его в добычу динго. А теперь вернемся к драю.
— Постойте, Диего, нашли вы воду?
— Ни капли, сеньор доктор, — ответил Кардосо.
— Вот это скверно, у нас ее всего только двести литров.
— Разве мы не найдем других рек на севере или на западе?
— Все они будут сухи.
— И озер тоже не найдем?
— Озеро Вудс, но оно очень далеко.
— Что же нам делать? — спросил Диего.
— Пойдем по течению Финка до слияния ее с Хьюгом, а потом посмотрим. Вернемся к драю, друзья мои. Я тороплюсь скорее оставить эти места.
— Вы боитесь новой атаки?
— Пожалуй, что так, Кардосо.
Они перешли реку обратно и вернулись к драю. Ниро Варанга влез на козлы, и маленький караван, несмотря на страшную жару, снова двинулся в путь, следуя по берегу Финка, чтобы иметь возможность кормить животных росшим здесь тростником.
В четыре часа они доехали до берега Хьюга, большого притока Финка, берущего начало на северных склонах гор Ватерхаузен, но и он также был совершенно сух. Зато Кардосо был счастлив, потому что ему удалось убить лебедя, летевшего с севера на юг.
Он весил по крайней мере двадцать пять килограммов, но вместо белого оперения, какое бывает у наших лебедей, его перья были темные, почти черные. На этом странном континенте даже и птицы не такие, как на других материках.
К вечеру Ниро Варанга остановил драй возле группы тощих деревьев с серыми листьями; деревья эти принадлежали к многочисленному роду эвкалиптов. Едва лишь туземец подъехал к ним, как тотчас же соскочил с козел и очень внимательно осмотрел кору деревьев, выказывая при этом жестами удивление и страх.
— Эй, Коко! — вскричал Диего. — Не нашел ли ты каких-либо прекрасных плодов?
— Скажите лучше, каких-нибудь ужасных знаков, — ответил австралиец, указывая на несколько стрел с какими-то необычными нарезками, которые были воткнуты в кору дерева.
— Что это такое? — спросил доктор, также сошедший с драя.
— Это объявление войны.
— Кому же оно адресовано?
— Без сомнения, нам.
— Кем же это?
— Жителями этой страны.
— Да ведь мы еще не видели ни одного из этих жителей, — сказал Кардосо.
— Верно, они нас видели.
— Ты рассказываешь нам сказки, Коко, — сказал Диего.
— Я говорю вам, что нам запрещают идти вперед.
—Что мне за дело до запрещений этих чахоточных, воющих обезьян!
— Вы можете раскаяться, если ослушаетесь этого предупреждения
— То есть, ты хочешь сказать, что они будут каяться, когда наша митральеза погладит их по спинам.
— Я советую вам остановиться.
— Это невозможно, Ниро Варанга, — сказал доктор. — Мы должны идти вперед, несмотря на эти знаки.
— Они убьют нас всех, господин.
— Ну, мы дорого продадим им свою жизнь.
— И я должен идти вслед за вами?..
— Тысяча молний! — воскликнул Диего. — Ты должен вести нас вперед, если даже и не пожелаешь этого!
— Но моя жизнь…
— Мы сумеем ее защитить, трус ты этакий!
— Посмотрим.
— Что вы на это скажете, доктор? — спросил Кардосо, когда НироВаранга отошел прочь.
— Скажу, что дикари хотят запугать нас.
— А мы все-таки пойдем вперед?
— Непременно, друзья мои.
— Мы всюду за вами последуем, — сказал Диего.
— Тем не менее я советую вам хорошенько сторожить ночью.
— Не бойтесь, сеньор доктор, — ответил Кардосо. — Мы будем спать днем и бодрствовать ночью.
Они вернулись на место стоянки, где Ниро Варанга готовил ужин. Диего, с каждым днем становившийся все более и более недоверчивым, пристально посмотрел в лицо австралийца, но ему показалось, что Ниро Варанга совершенно спокоен.
— Я не буду спускать с него глаз, — пробормотал он, — тут есть какая-то тайна, которую я никак не могу себе объяснить.
Когда ужин был съеден, Диего взялся сторожить первую четверть ночи, но в его смену не случилось ничего особенного. Сменивший его Кардосо провел свою смену также совершенно спокойно, только около трех часов утра ему показалось, что он видел при неверном свете зари, как на берег поднялась какая-то человеческая тень, немного спустя появилась другая тень, напоминавшая собой какое-то животное или, скорее, птицу гигантских размеров.
Но появление и исчезновение их произошло так быстро, что он не был уверен, была ли это действительность или ему только померещилось. Он боялся ошибиться, но тем не менее стал поближе к драю, взвел курок «снайдера» и начал тщательно всматриваться вдаль.
Четыре часа его смены прошли, а виденные им тени больше не появлялись.
— Как странно, — прошептал он, — если бы я не был уверен, что мы прошли такое большое расстояние, то мог бы подумать, что эти тени очень похожи на колдуна и его страуса. Ба, да я с ума сошел, вообразив себе, что это колдун, он теперь еще, должно быть, где-нибудь близ Баготских гор или на берегах Финка.
Он был настолько убежден в своей ошибке, что не сказал об этом ни слова ни доктору, ни Диего, чтобы не обеспокоить их понапрасну. В шесть часов драй снова двинулся в путь в своем обычном направлении. Перейдя сто тридцать четвертый меридиан близ горы Шарлотты, он направлялся к горам Джемс, вершины которых ясно виднелись на севере.
Жара была все такая же подавляющая, и из внутренних земель материка продолжал непрерывно дуть жгучий ветер, сушивший горло людей и животных и быстро поглощавший небольшой запас воды маленького каравана. Громадная равнина, простиравшаяся до подножия гор, казалась ужасающе бесплодной: на ней не было ни единого клочка травы, ничего, кроме больших камней, обожженных солнечными лучами, и песка, приподнимаемого и сметаемого в кучи ветром, причем он набивался в глаза и рот путников, у которых от этого начинались припадки конвульсивного кашля. Этот песок был настолько мелок, что проникал сквозь белое полотно драя и попадал даже в ящики.
В полдень столбик термометра поднялся до шестидесяти градусов!.. Несчастные путешественники просто пеклись заживо, словно они находились в раскаленной печи; только один дикарь свободно переносил этот ужасный жар и не боялся выставлять свою открытую голову под жгучие солнечные лучи.