Сальгари Эмилио. Талисман

   Заморра обошла вокруг куббы, всматриваясь в дали, озаренные призрачными лучами луны.
   И вдруг она остановилась, замерла, застыла, как каменное изваяние.
   До ее чуткого слуха долетели издали топот копыт, конское ржание, звон оружия.
   — Идут! — прошептала она. — Враги! Проклятье! Старуха предала нас, своих гостей! Старуха изменила тем, кого она, по закону гостеприимства, должна была защищать ценой своей жизни!
   И опять прислушалась смелая девушка.
   Да, никаких сомнений быть не могло: все ближе и ближе звучали копыта. Вот звякнуло оружие. Как стрела, девушка кинулась в куббу и подняла на ноги испанцев. Педро, кряхтя и почесываясь, схватился за ружье.
   — Эх, — ворчал он, — мне снилось, что я сижу в каком-то отличном ресторане, и официант только что принес мне чудеснейшую утку с какой-то начинкой. Разрезал я утку, насадил порядочный кусок на вилку, только что поднес ко рту, как вдруг… Трах-та-ра-рах! Разбудили! Так и не пришлось попробовать уточки!..
   — Да будет тебе, чревоугодник! — перебил Карминильо его причитания. — Скажи спасибо Заморре, что она вовремя предупредила нас! Без этого мы все трое рисковали очутиться в положении твоей уточки! Рифы — люди серьезные, шутить с гяурами⁹ не любят.
   Молодые люди выбрались из куббы на площадку. Заморра уже стояла там с ружьем в руках, готовясь защищать себя и своих друзей. В долине под холмом, на вершине которого стояла кубба, двигались тени, и зоркий глаз Заморры уже ясно различал фигуры лошадей и всадников. Видел приближавшихся к холму врагов и Карминильо.
   — Пора! — произнес он вполголоса. — Не жалейте патронов! Стреляйте в передних всадников: рифы храбры, и впереди всегда идут вожди. Уложив их, мы внесем смятение в ряды неприятеля!
   По его знаку загремели выстрелы, и на горцев посыпался град пуль, сбивая лошадей и вышибая из седла всадников.
   Многозарядные «маузеры» давали возможность испанцам не прерывать стрельбу: пока один стрелял, другой успевал перезарядить ружье. Не отставала от мужчин и красавица хитана.
   В рядах рифов возникло смятение. Они подошли так близко к холму, что пули защитников почти не пропадали даром. Задние всадники теснили передних, пытавшихся ускакать от губительного огня испанцев, и поэтому смятение все усиливалось и усиливалось.
   Но скоро послышались повелительные крики шейхов, горцы оправились, рассыпались во все стороны, и через минуту долина опустела. Только здесь и там валялись тела пораженных насмерть лошадей и всадников.
   — Недурно для начала! — засмеялся Педро, отирая пот со лба. — Кажется, такого горячего блюда эти господа отнюдь не ожидали…
   Я никак не могу простить этим ночным грабителям, что по их милости я не попробовал утки!
   — Во сне, мой друг! — невольно засмеялся Карминильо.
   — А хотя бы во сне! — отозвался Педро. — Ну и что? Иной раз во сне удается отведать таких вещей, каких наяву не попробуешь ни при каких обстоятельствах, особенно в нашей студенческой столовой в Саламанке! Так, один раз мне снилось…
   Но Педро не успел досказать, что снилось ему: с вершины соседнего холма грянул выстрел, и пуля сорвала с головы студента-лакомки его оригинальную ушастую шляпу.
   — Клянусь, это выстрел из такого же «маузера», как и мой! — выругался Педро, поднимая шляпу и ретируясь за какой-то камень.
   — Может быть, из «маузера», весьма родственного нашим! — проговорил Карминильо. — Янко пропал без вести!
   — Ты думаешь, что Янко способен стать на сторону наших врагов? — осведомилась Заморра.
   — Отчего нет? Янко, кажется, способен на все!
   — Но он — мой молочный брат, и он любит меня.
   — Даже, кажется, слишком горячо! — гневно вымолвил Карминильо.
   Лукавая улыбка мелькнула на алых устах девушки.
   — Так что же? — сказала она. — Он — цыган, я хитана. Как раз пара! За кого же выйти замуж бедной цыганке?
   Карминильо вспыхнул. Глаза его угрожающе блеснули, но он ничего не сказал.
   Тем временем выстрелы с соседнего холма следовали один за другим. Одна из пуль прожужжала мимо виска Карминильо, другая щелкнула по дулу ружья хитаны.
   — Становится жарко, как на кухне, когда готовится большой обед, — заявил Педро. — Что мы будем делать?
   — За мной! В минарет! — скомандовал инженер.
   Беглецы, перебегая от камня к камню, достигли дверей минарета, поднялись по полуразрушенной лестнице на его вершину.
   Да, Карминильо, в котором проснулся дух его предков, завоевавших полмира, умел выбирать позицию!
   С верхушки минарета беглецы, будучи надежно укрытыми от вражеских выстрелов стенами здания, отлично могли обстреливать всю долину и ближайший холм, на вершине которого прятался в кустах неведомый враг, вооруженный «маузером».
   — Осыпайте выстрелами эти кусты! — скомандовал Карминильо.
   — Если нам и не удастся сбить оттуда врага, то мы хоть напугаем его!
   И опять затрещали «маузеры» защитников куббы. Следом за первым залпом кто-то на холме вскрикнул, и выстрелы оттуда прекратились.
   — Победа! — крикнул неунывающий Педро. — Еще одна такая удача, и мы можем… Мы можем приняться за приготовление завтрака: ночь идет к концу, и мне хочется есть!
   — Ну, знаешь, — живо откликнулся Карминильо, — тебе, я думаю, долго придется довольствоваться тем ужином, который ты видел во сне.
   — Протестую! — завопил Педро. — Все, что угодно, но голодать я не намерен!
   В это время на куббу, на минарет, на окружающие скалы словно с неба упал огненный меч гигантских размеров. Это был ослепительно-яркий луч, поднявшийся с поверхности моря, упершийся в тучи и потом словно ударивший по земле.
   — Прожектор! — вырвалось восклицание из уст Карминильо.
   — С какого-нибудь испанского военного судна, крейсирующего у этих проклятых берегов, — подтвердил его догадку Педро.
   — Эх, если бы милые соотечественники догадались да послали бы нам на помощь сотни две солдат с парой пушек!
   — Ну, дружище! На это нечего рассчитывать. Высадить тут десант — это было бы чистым безумием! Мы находимся не более чем в трех километрах от берега, но любому отряду, который вздумал бы добраться сюда, пришлось бы идти три дня под градом пуль рифов. Это ведь мы могли незаметно пробраться по трущобам.
   — Да и то не очень-то незаметно!
   В это мгновение в море вспыхнул красный огонек, такой знакомый беглецам по последним часам их пребывания на борту орки.
   — Проклятье! — воскликнул Карминильо. — Милые соотечественники стреляют из пушек!
   — По рифам! — высказал предположение Педро.
   — Вообще по этой местности. Услышали, что тут идет какая-то катавасия, и считают необходимым на всякий случай послать парочку гранат.
   Едва он закончил фразу, как с воем и свистом долетевшая с канонерки граната грянулась в склон холма.
   Следующая ударилась об угол куббы, и взрывом снесло половину постройки. Осколки брызнули во все стороны, проносясь ураганом над верхушкой минарета.
   — Клянусь, они намерены свалить минарет! — крикнул Карминильо. — Надо спасаться!
   Защитники минарета, неожиданно попавшие под выстрелы своих же соотечественников, кубарем скатились с лестницы.
   — За мной! Скорее! — командовал Карминильо, увлекая Заморру и Педро вниз с холма.
   Его план был как нельзя более рационален: при грохоте взрыва испанских гранат и свисте осколков, разлетавшихся по долине, рифы, отлично знакомые с действием пушек, рассыпались во все стороны. Им, по крайней мере на несколько минут, было не до беглецов. И этими несколькими минутами надо было во что бы то ни стало воспользоваться, чтобы попытаться прорваться сквозь вражескую цепь и уйти в кустарники.
   Против ожиданий, маневр удался блестяще. Испанцы и хитана благополучно пробрались через долину. И в тот момент, когда они уже достигли границы кустарников, представлявших более или менее надежное убежище, сразу две гранаты с канонерки ударились в куббу. Первая взорвалась внутри куббы, обращая в груду щепы и мусора жилище «Госпожи Ветров», старой колдуньи Зизи-Саббы, вторая ударила в подножие минарета и словно сбрила уже еле державшуюся башню.
   Видя гибель минарета, только что служившего им убежищем,
   Педро не удержался от замечания:
   — Брр! Из нас вышли бы отличные битки, если бы мы запоздали хоть на несколько минут!
   — Не болтай! Скорее! Скорее! — торопил его Карминильо, почти унося на руках Заморру. — Мы еще не в безопасности!
   Должно быть, на канонерке думали, что все необходимое уже сделано. После разрушения куббы канонерка прекратила стрельбу и, кажется, отошла от берега. По крайней мере, ее отличительных огней уже не было видно.
   Как только прекратилась канонада, рифы оправились и толпой ринулись на приступ. К их удивлению, защитники куббы молчали.
   Тогда рифы, обследовав развалины куббы и не найдя там следов беглецов, рассыпались по окрестностям.
   Но и час, и два, и три часа преследование не давало никаких результатов.
   Только тогда, когда солнце стояло уже высоко над горизонтом, битва возобновилась: горные разбойники нашли, настигли своих врагов и окружили их со всех сторон.
   На этот раз в исходе борьбы сомневаться не приходилось: против целой шайки, состоявшей более чем из двух сотен всадников, на сравнительно открытой местности держать оборону троим людям, хотя бы и вооруженным превосходными магазинными ружьями, было немыслимо. К тому же, отбивая яростные атаки рифов, наши друзья быстро истощали сравнительно небольшой запас патронов, и мало-помалу их стрельба становилась все более редкой.
   — Патроны подходят к концу, — заявила Заморра, храбро державшаяся рядом с Карминильо, — у меня осталось не больше десятка.
   — А у меня — и того меньше, — отозвался Педро. — Если бы мне подвернулась под выстрел какая-нибудь вкусная дичина, мне, кажется, не пришлось бы воспользоваться удобным случаем!
   — И у меня осталось три или четыре патрона, — с грустью вымолвил Карминильо. — Кажется, наш конец близок!
   — Смотрите! — прервала разговор девушка. — К нам скачет парламентер. Что это значит?
   — Наши враги хотят сделать нам какое-то предложение. Посмотрим, послушаем, что он нам скажет. Не стреляйте, друзья!
   В самом деле, статный темнолицый араб в красивом белом бурнусе, навязав белый платок на конец своего ятагана, выехал из рядов рифов на открытое место и что-то громко прокричал.
   Карминильо, в свою очередь, вышел из-за камней, служивших прикрытием ему и его товарищам, и махнул карманным платком в знак готовности приступить к переговорам.
   — Гяур! — крикнул риф по-испански. — Сопротивление бесполезно! Сдавайтесь!
   — Кому?
   — Мне!
   — Кто ты?
   — Шейх рифов рода Бенни-Ассани, Абдалла, по прозвищу «Лев Эр-Рифа»! — гордо ответил дикарь. — Мое имя знают все испанцы этой страны.
   — Очень приятно! — иронически раскланялся Карминильо. — Но что понадобилось от нас знаменитому «Льву Эр-Рифа»? На каком основании вы напали на нас, мирных путешественников?
   — Вы — испанские шпионы, и вы зашли на наши территории, чтобы собирать сведения о нас!
   — Покорно благодарю! Кто это сказал тебе, что мы шпионы? — вспыхнул Карминильо. — Это — гнусная ложь! Мы просто потерпели крушение у ваших берегов и искали убежища там, на горе.
   — Твой язык лжив, как язык змеи! — ответил араб. — Но меня ты не обманешь! Я знаю, кто ты. Ты носишь имя Карминильо да Истмо, имя одного из наших злейших врагов! Ты — сын Франческо да Истмо, инженера, который был в Мелилье агентом испанского правительства и скупал наши земли.
   — Не отрекаюсь! Я — Карминильо да Истмо, — ответил испанец спокойно. — Но, клянусь моей честью, мой отец никогда не был агентом правительства! Он просто хотел завести здесь, в ваших горах, большое горное дело, хотел обогатить весь край и быть не врагом, а другом вашим, горцы.
   — Он был испанцем, а испанцы — наши враги! Ты, вероятно, не знаешь, что уже несколько дней как мы объявили испанцам священную войну. Вольный народ гор Эр-Риф не успокоится, пока на этих берегах уцелеет хотя бы один испанец!
   — Ну, это мы еще посмотрим! — высокомерно ответил Карминильо. — Чего стоит ваш «вольный народ», мы видели. Нас было трое, вас — несколько сотен, и во что обошлась вам схватка с нами?
   Риф заскрежетал зубами.
   — Собака! — крикнул он. — Ты дорого заплатишь за понесенные нами потери!
   — Сначала возьми меня, приятель, потом будем разговаривать, как буду я расплачиваться за тот сброд, который отправлен мной к черту на рога! — Карминильо хрипло засмеялся.
   Риф схватился за пистолеты, но тотчас же дуло «маузера» испанца направилось в его грудь. И араб сдержал свою ярость.
   — Лай собаки не может оскорбить слух льва! — сказал он высокомерно.
   — Что имеешь ты сказать еще? — спросил Карминильо. — Мое терпение истощается. Ты не умеешь держать себя, дикарь! Говори, что тебе нужно и… И проваливай восвояси!
   Риф блеснул глазами.
   — Сдавайся, гяур! Если ты прекратишь бесполезное сопротивление, я, пожалуй, соглашусь из жалости подарить тебе жизнь, хотя ты не заслуживаешь этого.
   — Благодарю за милость! Я вижу, ты сильно боишься, шейх.
   — Я?! Я боюсь вас, гяуры?! — вне себя закричал риф.
   — Ну да! Ты боишься схватиться с нами в открытом бою и потому предлагаешь нам, воинам, сдаться.
   — Щенок! Я боюсь? Я, тот, кого зовут «Львом Эр-Рифа»? Риф бесновался.
   — Зачем ты дразнишь его? — вполголоса спросил Педро.
   — Не мешай! Я знаю, что делаю, — оборвал его Карминильо. — У меня есть план, исполнение которого может нас спасти. И другого выхода все равно нет.
   И потом, обернувшись к шейху Абдалле, добавил насмешливым тоном:
   — Как это, шейх, у тебя хватило смелости прямо посмотреть мне в глаза. Отчего ты не прячешься от моих взоров в кустах, как трусливый шакал?
   — Это ты меня называешь шакалом, гяур? О-о-о!
   — Да, тебя! Знаешь, почему? Потому что ты никогда не осмелишься встретиться со мной в равном бою, один на один!
   — Я? Я не осмелюсь биться с тобой? Хоть сейчас! Хоть сию минуту! Риф потерял голову и был готов ринуться на оскорбившего его дерзкого врага.
   А Карминильо как ни в чем ни бывало продолжал поддразнивать его:
   — Ну да! Ты сидишь на великолепной лошади, а я пеший. У тебя за спиной триста воинов, готовых предательски ринуться на меня! Но если бы я предложил тебе поединок на равных, ты струсил бы!
   — Никогда! Поединок? Да будет так! На каком оружии?
   — На каком угодно! Самое лучшее — на ятаганах!
   Риф, славившийся своим искусством владеть ятаганом, заподозрил, что в этом предложении таится какая-то ловушка.
   — Почему не на огнестрельном оружии? — нерешительно вымолвил он.
   — Гм! Пожалуй! — в тон ему сказал испанец. — Я, пожалуй, воспользуюсь моим «маузером». У тебя, кажется, тоже хорошее магазинное ружье? Давай попробуем. Но я ставлю условие!
   — Какое, гяур?
   — Когда-то в боях за Иерусалим принимал участие мой предок, крестоносец Гоффредо да Истмо. Он встретился в горах Палестины с одним из любимых витязей султана Салахеддина¹⁰. У араба было много спутников, у христианина — пара слуг.
   Но араб был не дикарем, а витязем, и он согласился на поединок, один на один. По условию, тот, кто оставался победителем, делался свободным и становился неприкосновенным на три дня.
   — И что же? — заинтересовался Абдалла.
   — Араб пал в бою. Его вооружение досталось моему предку. Спутники арабского витязя свято сдержали слово, данное их вождем, и предоставили христианину спокойно удалиться с поля битвы, не преследуя его. Потому что и они были не сбродом, не сволочью, не шайкой трусливых и подлых шакалов, а настоящими воинами, каких, конечно, нет в этих горах!
   Совершенно потерявший голову риф прохрипел:
   — Я докажу тебе, гяур, что ты ошибаешься! Идем биться! Если ты падешь в бою, твои спутники станут моей добычей!
   — А если я буду победителем?
   — Вы можете идти куда вам угодно, никто не тронет вас пальцем!
   — Твое слово?
   — Клянусь бородой пророка!
   — Хорошо! Тогда начнем поединок!
   По знаку шейха кто-то из рифов подвел испанцу прекрасного коня. Карминильо, тщательно осмотрев свое ружье, вскочил в седло. Рифы столпились на одном краю полянки, бойцы, пожав друг другу руки, разъехались, потом ринулись друг на друга по знаку, поданному выстрелом из пистолета стариком-арабом с морщинистым лицом и лукавыми черными глазами, выбранным посредником.
   Заморра с гордостью и в то же время с тревогой, отражавшейся в ее прекрасных глазах, следила за ними.
   — Да хранит тебя небо! — прошептала она вслед проезжавшему мимо нее Карминильо.
   Испанец зорко следил за каждым движением своего врага. Он отлично знал, что риф — страшный противник. Риф на лошади — это кентавр. Риф с детства не выпускает ружья из рук, он неподражаемый стрелок.
   Но отлично сознавая все это, молодой инженер надеялся на благополучный исход своей затеи. Он полагался на твердость своей руки, на свою зоркость, на свое хладнокровие, дававшее ему значительный перевес над противником, бесновавшимся от полученных оскорблений, потерявшим голову от жажды мести.
   Шейх выстрелил первым. Но Карминильо подстерегал его движение и быстро пригнулся. Пуля из «ремингтона» рифа просвистела над головой испанца. В то же мгновение раздался выстрел из «маузера». Риф вовремя поднял на дыбы своего коня, и пуля Карминильо впилась в грудь благородного животного. Конь опустился на передние ноги, но в то же мгновение сделал отчаянный скачок.
   Выстреливший шейх не имел возможности прицелиться, и пуля его пошла буравить воздух. Вторая пуля Карминильо на этот раз не миновала цели… Конь шейха опять взвился на дыбы, но всадник уже не управлял своим конем: он всплеснул руками, выронил ружье и откинулся назад. Когда арабы с криками подбежали к своему вождю, шейх был уже мертв. Пуля из «маузера» Карминильо вошла в переносицу Абдаллы, непобедимого воина племени Бенни-Ассани.
   Карминильо сошел со своего коня и стоял в стороне.
   Другой рифский воин подскакал к нему, размахивая руками:
   — Собака! — кричал он. — Подлая христианская собака! Ты жестоко поплатишься за убийство нашего вождя!
   — Разве бой был неправильный? — возразил испанец.
   — Гяур! — наезжая на него, кричал риф. — Я убью тебя!
   — Не смеешь! Твой вождь своей честью поручился за нашу безопасность!
   — Шейха нет! Иди в ад!
   И в то мгновение, когда Карминильо, видевший, что рифы не считают для себя обязательным условие, принятое погибшим шейхом, схватился за ружье, чтобы защищаться, несколько человек, ползком пробравшихся в тыл, вихрем бросились на него и его товарищей.
   Карминильо отчаянно защищался, употребляя ружье как палицу, но нападение было слишком неожиданным и стремительным.
   Правда, два или три рифа свалились к ногам испанца, но зато другие облепили его со всех сторон, повисли на нем.
   Минуту спустя он лежал на земле рядом с Педро. Оба были обезоружены и связаны по рукам и ногам крепкими веревками.
   В плену была и красавица хитана.
   Она тоже оказала отчаянное сопротивление, но сила солому ломит, и она была связана, как и ее друзья.
   Пленных взвалили на крупы лошадей, и рифы тронулись в путь. Через несколько минут два горца, конвоировавших хитану, отделились от отряда и направились куда-то в сторону.
   — Прощай, родная! — крикнул хитане Карминильо. Ответом ему было рыдание увозимой неведомо куда хитаны. После часового пути рифы достигли своего дуара, или поселка. Пленных окружила целая толпа детей и женщин. Весь этот сброд принялся издеваться над пленниками, осыпая их ругательствами, забрасывая грязью и камнями. Приставленные стеречь пленных часовые ничуть не мешали этому милому занятию.
   — Что делают эти черти? — заинтересовался Педро, увидев, что откуда-то привели двух заморенных и тощих низкорослых бычков. — Ей-Богу, Карминильо, они собираются стряпать обед в нашу честь. Как ты думаешь, что дадут они нам?
   — Веревку на шею или пулю в лоб! — мрачно ответил Карминильо.
   — Но если я на это не согласен? Это противно всем законам божеским и человеческим! Международное право…
   — Ах, да замолчи ты наконец! — тоскливо прикрикнул на товарища инженер. — Ты забываешь, в чьих мы руках. Нам не на что надеяться.
   — Протестую! — завопил Педро. — Покуда я жив, я продолжаю надеяться! Советую и тебе не падать духом.
   — Но нас может спасти только чудо.
   — А почему не случиться чуду? Ведь история нас учит, что…
   Педро не удалось закончить фразу, потому что к месту, где лежали на земле пленные, с гиканьем прихлынула целая толпа воинов племени Бенни-Ассани.
   На глазах у пленных какой-то доморощенный мясник перепилил тупым ржавым ножом горло злополучным тощим бычкам, потом принялся распарывать брюхо и выпускать внутренности. Толпа с жадным любопытством следила за отвратительной работой мясника, оглашая воздух пронзительными криками.
   — Что они затевают? — вполголоса спросил Педро.
   — Сейчас увидишь, — ответил тот, — поручи свою душу Богу, дружище!
   Сильные руки подхватили обоих пленников и поволокли их. Миг — и испанцы были засунуты в трупы убитых бычков. Свободными оставались только головы, торчавшие из брюха животных.
   Зацепив туши бычков веревками, толпа подростков с криком выволокла их из дуара и тащила все дальше и дальше, пока не дотащила до полянки в лесу.
   — Лежите здесь, гяуры! — произнес кто-то из рифов.
   — Их сожрут львы! Их растерзают шакалы! — ликовала толпа демонов в образе людей.
   К осужденным на ужасную казнь подошла группа воинов племени Бенни-Ассани. Во главе группы был тот самый вождь, по знаку которого испанцы подверглись нападению после поединка.
   — Собаки! — обратился риф к студентам. — Вы убили и ранили больше двадцати лучших людей нашего племени. За это вы подвергнетесь таким мучениям, о которых потом будет говорить вся страна!
   Карминильо бросил на дикаря гордый взгляд и ответил ему в тон:
   — Трусливый шакал! Наша смерть не останется без отмщения! Ваши селения будут стерты с лица земли, ваши стада станут достоянием врагов ваших, сами вы попадете в рабство или сгниете в пустыне! Так Аллах карает негодяев, которые нарушают клятву!
   — Клятва, данная врагу, — это не клятва! — ответил риф. — Лай, христианская собака! Мы не боимся врагов, потому что мы — воины, а твои братья — воющие псы, которые разбегаются, заслышав голос царя пустыни — льва! И ты, лежа здесь, скоро услышишь этот голос, и тогда… Тогда вспомни свои преступления против племени Бенни-Ассани.
   — Хорошо! — ответил Карминильо. — Небо освободит нас, и когда придет час, ты услышишь еще мой голос, атаман разбойников!
   Выведенный из себя риф кинулся было на испанца, чтобы одним ударом кривого ятагана снести ему голову, но удержался и сказал:
   — Я знаю, чего ты хочешь, гяур! Ты пробуешь вывести меня из себя. Ты хочешь, чтобы твоя смерть была легка и мгновенна. Но этого ты не добьешься! Жди же прихода смерти, медленной, мучительной, ужасной, и помни обо мне. Прощай!
   — Прощай! — крикнул вслед ему Карминильо. — И помни о нас! Час мести близок, шакал пустыни!
   Рифы удалились. Осужденные на казнь остались в пустыне лицом к лицу со сторожившей их ужасной смертью.
   Час проходил за часом.
   Трупы быков разлагались. Воздух вокруг насыщался нестерпимым зловонием. Мириады насекомых всех сортов сбегались, слетались, сползались со всех сторон к тому месту, где совершалась ужасная казнь. Огромные муравьи уже пожирали мясо быков и забирались внутрь туш, переползая через головы пленных.
   С беспредельных высот неба спускались, описывая широкие круги, ястребы-стервятники, коршуны, пожиратели падали, и усаживались на деревьях и кустах. Их еще пугали крики людей, но алчность превозмогала страх, и время от времени какая-нибудь птица со зловещим хриплым криком налетала и урывала кусок гниющего мяса.
   Зашло солнце. Птицы исчезли, но не исчезли насекомые, и во тьме продолжавшие свою разрушительную работу.
   В лесу замелькали, засветились, словно фосфорические огни, глаза хищных животных, привлеченных запахом падали.
   Завыла, потом захохотала гиена, пожирательница трупов. Испуганно залаял шакал, хрипло затявкала африканская лисица.
   И потом весь хаос голосов был покрыт громовым раскатом, прокатившимся издали. Другой раскат грома ответил первому: это перекликались, приближаясь к месту пиршества, львы.
   Педро застонал.
   — Мужайся! — крикнул ему измученный Карминильо. — Избавление близится! Смерть идет!
   — Покорнейше благодарю! — отозвался Педро. — Я лично ничего не имею против смерти, но, признаться, предпочел бы, чтобы шла не избавительница-смерть, а избавительница-жизнь!
   Огромный лев со сверкающими глазами одним прыжком выскочил на поляну. Он жадно принюхивался, раздувая ноздри и хлеща себя по бокам хвостом: кроме запаха падали, лев чуял еще и другой запах, — он чуял присутствие живых людей.