Страница:
— Подожди! Что-нибудь придумаем. Надо постараться дать знать о том, где мы находимся, дочери фараона Нитокрис. Она сумеет прийти к нам на помощь. Постой! Я слышу чьи-то шаги… — отвечала Нефер.
В самом деле, в подземелье вошел старый солдат, тюремный страж, высокий, угрюмый воин с морщинистым лицом и медленными движениями.
— Воин! — громко позвал его Меренра.
— О Осирис, — попятился старик, едва не выронив с перепугу на землю принесенную им маленькую масляную лампочку, лепешку маисового хлеба и кувшин с водой. — О Осирис! Кто говорит со мной голосом почившего Тети, великого воителя?
— Я сын Тети! — отозвался Меренра. — Теперь ты видишь, кто заключен в темницу? Ты по голосу можешь узнать меня.
— Сын и наследник Тети! Юный фараон! — продолжал растерянно бормотать страж. — Голос Тети, и глаза его, и черты лица Тети, который водил нас на бой против вавилонян… Да-да. Я узнаю… Но что желаешь ты, господин мой, от своего слуги?
— Освободи меня! Этого требую я, сын Тети! Воин упал на колени перед фараоном.
— Я солдат, о господин! Я повинуюсь тому, кому служу. Ты — заключенный, мне поручено сторожить тебя, и я исполню долг мой, хоть сердце мое разрывается. Не гневайся, о сын Солнца, но так надо!
— Тогда дай знать о том, где я нахожусь, прекрасной царевне Нитокрис.
— Это я могу исполнить, о господин: моя внучка — одна из любимых прислужниц царевны. Подожди!
Оставив масляную лампочку и провизию на полу камеры, страж удалился, не забыв тщательно запереть массивные двери. Глухо застучали шаги удалявшегося воина.
И опять потянулись бесконечные минуты нетерпеливого ожидания. Прошло около часу, и вот приотворилась, заскрипев, тяжелая дверь тюрьмы, послышались голоса, звон оружия, тяжелые шаги нескольких людей.
Нефер с криком бросилась к Меренра и, крепко обвив его обеими руками, загородила своим телом от вошедших, заявляя:
— Убивайте меня, но не прикасайтесь к сыну Солнца!
— Спокойно! — бесстрастным тоном проронил командовавший офицер. — Мы пришли не убивать, нам приказано привести этого юношу, оказывая ему должное уважение, в царские пиршественные палаты.
— А я? — простонала Нефер, тоскливо оглядываясь вокруг.
— А тебя приказано вывести из подземелья и отпустить на свободу…
Через минуту Меренра шел, свободный и гордый, за показывавшими ему дорогу по подземным переходам воинами с ярко горевшими факелами. На пороге подземной тюрьмы он остановился, полу ослепленный резким переходом от царившей в его тюрьме мглы к ослепительному свету лучезарного дня.
Следом за ним вывели и Нефер. Она порывалась идти во внутренние палаты дворца за Меренра, но грубая рука солдата, шедшего рядом с ней, впилась в нежное плечо девушки и повернула ее.
— Пусти меня! — гневно вскрикнула девушка. — Ты ведь слышал? Меня приказано отпустить на свободу!
— Разве? — злорадно засмеялся солдат. — Успеешь, успеешь!
И напирая на плечо Нефер железной рукой, он толкал ее вперед. За поворотом стены к нему присоединилось еще несколько вооруженных людей; окружив трепещущую всем телом девушку, они повели ее по шумным улицам Мемфиса.
XV. У подножия престола
XVI. Лицом к лицу
XVII. Великий Тети
В самом деле, в подземелье вошел старый солдат, тюремный страж, высокий, угрюмый воин с морщинистым лицом и медленными движениями.
— Воин! — громко позвал его Меренра.
— О Осирис, — попятился старик, едва не выронив с перепугу на землю принесенную им маленькую масляную лампочку, лепешку маисового хлеба и кувшин с водой. — О Осирис! Кто говорит со мной голосом почившего Тети, великого воителя?
— Я сын Тети! — отозвался Меренра. — Теперь ты видишь, кто заключен в темницу? Ты по голосу можешь узнать меня.
— Сын и наследник Тети! Юный фараон! — продолжал растерянно бормотать страж. — Голос Тети, и глаза его, и черты лица Тети, который водил нас на бой против вавилонян… Да-да. Я узнаю… Но что желаешь ты, господин мой, от своего слуги?
— Освободи меня! Этого требую я, сын Тети! Воин упал на колени перед фараоном.
— Я солдат, о господин! Я повинуюсь тому, кому служу. Ты — заключенный, мне поручено сторожить тебя, и я исполню долг мой, хоть сердце мое разрывается. Не гневайся, о сын Солнца, но так надо!
— Тогда дай знать о том, где я нахожусь, прекрасной царевне Нитокрис.
— Это я могу исполнить, о господин: моя внучка — одна из любимых прислужниц царевны. Подожди!
Оставив масляную лампочку и провизию на полу камеры, страж удалился, не забыв тщательно запереть массивные двери. Глухо застучали шаги удалявшегося воина.
И опять потянулись бесконечные минуты нетерпеливого ожидания. Прошло около часу, и вот приотворилась, заскрипев, тяжелая дверь тюрьмы, послышались голоса, звон оружия, тяжелые шаги нескольких людей.
Нефер с криком бросилась к Меренра и, крепко обвив его обеими руками, загородила своим телом от вошедших, заявляя:
— Убивайте меня, но не прикасайтесь к сыну Солнца!
— Спокойно! — бесстрастным тоном проронил командовавший офицер. — Мы пришли не убивать, нам приказано привести этого юношу, оказывая ему должное уважение, в царские пиршественные палаты.
— А я? — простонала Нефер, тоскливо оглядываясь вокруг.
— А тебя приказано вывести из подземелья и отпустить на свободу…
Через минуту Меренра шел, свободный и гордый, за показывавшими ему дорогу по подземным переходам воинами с ярко горевшими факелами. На пороге подземной тюрьмы он остановился, полу ослепленный резким переходом от царившей в его тюрьме мглы к ослепительному свету лучезарного дня.
Следом за ним вывели и Нефер. Она порывалась идти во внутренние палаты дворца за Меренра, но грубая рука солдата, шедшего рядом с ней, впилась в нежное плечо девушки и повернула ее.
— Пусти меня! — гневно вскрикнула девушка. — Ты ведь слышал? Меня приказано отпустить на свободу!
— Разве? — злорадно засмеялся солдат. — Успеешь, успеешь!
И напирая на плечо Нефер железной рукой, он толкал ее вперед. За поворотом стены к нему присоединилось еще несколько вооруженных людей; окружив трепещущую всем телом девушку, они повели ее по шумным улицам Мемфиса.
XV. У подножия престола
Нам необходимо вернуться назад и рассказать читателю, что произошло незадолго до того во дворце. Разумеется, вывод Меренра из тюрьмы был делом рук Нитокрис. Едва только девушка узнала, что Меренра вовсе не бежал, — как ей было сказано прислужниками, — а томится в подземной тюрьме, она ворвалась в покой, где фараон занимался делами государства, и потребовала объяснений.
Смущенный ее упреками, фараон удалил нежелательных свидетелей — чиновников и скриб — и приступил к переговорам с любимой дочерью.
— Ты обманул, обманул меня! — кричала гневно Нитокрис. — Я привела в твой дом человека, который спас мою жизнь, а ты швырнул его в смрадную могилу!
— Он враг нашему дому! — твердил фараон.
— Сделай его нашим другом, и он будет щитом между нами и гневом народа!
Пепи побледнел. Эта мысль не приходила еще ему в голову.
Да, быть может, девушка права!
До сих пор он пытался задавить явное недовольство народных масс свирепыми расправами, ссылкой недовольных в ужасные нубийские рудники, казнями, избиениями. А волны общей ненависти все росли и росли, и отовсюду во дворец стекались сведения о том, что при малейшем предлоге весь Египет будет охвачен тяжкими народными волнениями. Не на кого положиться, потому что все слуги продажны. Стоило появиться вышедшему из могил призраку прошлого, стоило прийти из пустыни какому-то мальчишке, — и у народа есть знамя, вокруг которого может собраться пол-Египта! Пепи устало закрыл глаза.
— Да, в недобрый, в недобрый час произошло все это! — подумал он. — Если бы я не покинул трупа брата Тети на поле битвы, может быть, корона Египта досталась бы мне законным путем. Кроме тревог, ничего не принесла она мне.
— Что же, отец? Неужели ты опозоришь свой дом тайным убийством? Неужели ты допустишь, чтобы народ говорил, будто твоя дочь заманила в ловушку твоего соперника, а ты стал его палачом?
Нитокрис была — вся огонь, вся возбуждение; она плохо спала в эту ночь, волнуясь за участь Меренра, теряясь в догадках, что заставило юношу покинуть двор, — а теперь, когда она знала, что Меренра томится в тюрьме, каждое мгновение ожидая смерти, нервы ее уже едва выдерживали. Но она стыдилась открыть отцу тайну своего девичьего сердца, впервые тронутого крылом богини любви, сладостной и вместе трагичной Хатхор, египетской Афродиты.
Пепи уже овладели другие мысли: «В самом деле, пойдет новая смута. Надо, наконец, посмотреть, что за щенок ползет на ступени трона. Ведь его можно будет отшвырнуть в любой момент, и… и раздавить так, что никто не узнает. Подальше от дворца…»
— Пусть будет по-твоему! — сказал холодным голосом фараон, обращаясь к дочери. — Ты знаешь, что этот юноша уверяет, будто он сын почившего брата моего, великого фараона Тети? Мы окажем ему достойный приют. Прикажи приготовить пиршественный зал, отдай распоряжение, чтобы твоего спасителя привели туда, дав ему чистые одежды, ибо он, кажется, странствовал по Мемфису под маской нищего…
Нитокрис, обрадованная, поторопилась уйти из покоев отца и сделать должные распоряжения, не заметив иронического тона Пепи и его хмурых взглядов.
Едва она удалилась, как раздвинулись занавески, делившие пополам рабочую комнату фараона, и показался верховный жрец храма Птаха, Гер-Хор. Увидев его, фараон еще больше нахмурился.
— Сын Солнца, — сказал Гер-Хор, — ты колеблешься? Ты боишься раздавить гадину, ползущую к твоему трону?
— Может быть, он сын Тети? — задумчиво сказал Пепи.
— Хоть бы и так… Он — бунтовщик и преступник! Покуда он жив, ты не будешь в безопасности. И если ты отказываешься уничтожить Меренра, то смотри, о фараон, бог Птах может отвернуть лик свой от тебя.
— Это значит, что верховный жрец этого бога начнет мутить народ против меня? — полунасмешливо, полуугрожающе спросил фараон.
Потом он с горечью воскликнул:
— Вы, жрецы, опутали меня своими сетями! Это вы нашептали мне честолюбивые мысли, когда на престоле сидел еще Тети, ненавистный вам, — ибо он не давал грабить народ! Это вы завели в ловушку войско Тети. А теперь вы грозите гибелью и мне!
Гер-Хор молча выслушал упреки фараона: не в первый раз за эти годы царствования вечно колеблющегося Пепи между ними происходили столкновения. И каждый раз победителем выходил тот, у кого была более крепкая воля, — жрец храма Птаха.
Четверть часа спустя Меренра, вымывший свое усталое тело в водах роскошных купален и облекшийся в костюм воина высшего ранга, с замиранием сердца переступил порог приемной залы.
Послышались тяжелые шаги отряда телохранителей фараона. Раздалось пение рожка, извещавшего о близости владыки.
— Повергнитесь, повергайтесь все ниц! — выпевал глашатай. — Грядет повелитель! Склоните головы во прах!
На пороге показался Пепи — высокий старик с бронзовым лицом, словно обратившимся в маску.
— Дерзкий! — крикнул один из солдат, схватив за плечо молча стоявшего Меренра.
— Что тебе? — откликнулся гневно Меренра.
— Ты заслужил смерти! Ты не отдал должной чести господину! На колени! Упади во прах лицом и жди решения своей участи от владыки!
Другие воины окружили юношу.
— Руки прочь! — стряхнул с себя первого воина Меренра, в котором закипела вся кровь.
Одним прыжком он вырвался из круга стражи. Оружия у него не было. Но рядом стоял массивный бронзовый сосуд. Как перышко, поднял его Меренра, и первый приблизившийся к нему страж упал на землю, даже не застонав, с размозженной головой. Воины схватились за мечи и луки.
Фараон Пепи бесстрастно глядел на эту сцену. Но вдруг какая-то тень промелькнула по лицу, оно дрогнуло, и он сказал воинам:
— Вложите мечи в ножны и стрелы в колчаны! А ты, юноша, уйми пыл свой и приблизься ко мне.
Швырнув в сторону покатившийся со звоном сосуд, Меренра бесстрашно прошел сквозь ряды расступившихся перед ним воинов и приблизился к владыке судеб Египта.
Смущенный ее упреками, фараон удалил нежелательных свидетелей — чиновников и скриб — и приступил к переговорам с любимой дочерью.
— Ты обманул, обманул меня! — кричала гневно Нитокрис. — Я привела в твой дом человека, который спас мою жизнь, а ты швырнул его в смрадную могилу!
— Он враг нашему дому! — твердил фараон.
— Сделай его нашим другом, и он будет щитом между нами и гневом народа!
Пепи побледнел. Эта мысль не приходила еще ему в голову.
Да, быть может, девушка права!
До сих пор он пытался задавить явное недовольство народных масс свирепыми расправами, ссылкой недовольных в ужасные нубийские рудники, казнями, избиениями. А волны общей ненависти все росли и росли, и отовсюду во дворец стекались сведения о том, что при малейшем предлоге весь Египет будет охвачен тяжкими народными волнениями. Не на кого положиться, потому что все слуги продажны. Стоило появиться вышедшему из могил призраку прошлого, стоило прийти из пустыни какому-то мальчишке, — и у народа есть знамя, вокруг которого может собраться пол-Египта! Пепи устало закрыл глаза.
— Да, в недобрый, в недобрый час произошло все это! — подумал он. — Если бы я не покинул трупа брата Тети на поле битвы, может быть, корона Египта досталась бы мне законным путем. Кроме тревог, ничего не принесла она мне.
— Что же, отец? Неужели ты опозоришь свой дом тайным убийством? Неужели ты допустишь, чтобы народ говорил, будто твоя дочь заманила в ловушку твоего соперника, а ты стал его палачом?
Нитокрис была — вся огонь, вся возбуждение; она плохо спала в эту ночь, волнуясь за участь Меренра, теряясь в догадках, что заставило юношу покинуть двор, — а теперь, когда она знала, что Меренра томится в тюрьме, каждое мгновение ожидая смерти, нервы ее уже едва выдерживали. Но она стыдилась открыть отцу тайну своего девичьего сердца, впервые тронутого крылом богини любви, сладостной и вместе трагичной Хатхор, египетской Афродиты.
Пепи уже овладели другие мысли: «В самом деле, пойдет новая смута. Надо, наконец, посмотреть, что за щенок ползет на ступени трона. Ведь его можно будет отшвырнуть в любой момент, и… и раздавить так, что никто не узнает. Подальше от дворца…»
— Пусть будет по-твоему! — сказал холодным голосом фараон, обращаясь к дочери. — Ты знаешь, что этот юноша уверяет, будто он сын почившего брата моего, великого фараона Тети? Мы окажем ему достойный приют. Прикажи приготовить пиршественный зал, отдай распоряжение, чтобы твоего спасителя привели туда, дав ему чистые одежды, ибо он, кажется, странствовал по Мемфису под маской нищего…
Нитокрис, обрадованная, поторопилась уйти из покоев отца и сделать должные распоряжения, не заметив иронического тона Пепи и его хмурых взглядов.
Едва она удалилась, как раздвинулись занавески, делившие пополам рабочую комнату фараона, и показался верховный жрец храма Птаха, Гер-Хор. Увидев его, фараон еще больше нахмурился.
— Сын Солнца, — сказал Гер-Хор, — ты колеблешься? Ты боишься раздавить гадину, ползущую к твоему трону?
— Может быть, он сын Тети? — задумчиво сказал Пепи.
— Хоть бы и так… Он — бунтовщик и преступник! Покуда он жив, ты не будешь в безопасности. И если ты отказываешься уничтожить Меренра, то смотри, о фараон, бог Птах может отвернуть лик свой от тебя.
— Это значит, что верховный жрец этого бога начнет мутить народ против меня? — полунасмешливо, полуугрожающе спросил фараон.
Потом он с горечью воскликнул:
— Вы, жрецы, опутали меня своими сетями! Это вы нашептали мне честолюбивые мысли, когда на престоле сидел еще Тети, ненавистный вам, — ибо он не давал грабить народ! Это вы завели в ловушку войско Тети. А теперь вы грозите гибелью и мне!
Гер-Хор молча выслушал упреки фараона: не в первый раз за эти годы царствования вечно колеблющегося Пепи между ними происходили столкновения. И каждый раз победителем выходил тот, у кого была более крепкая воля, — жрец храма Птаха.
Четверть часа спустя Меренра, вымывший свое усталое тело в водах роскошных купален и облекшийся в костюм воина высшего ранга, с замиранием сердца переступил порог приемной залы.
Послышались тяжелые шаги отряда телохранителей фараона. Раздалось пение рожка, извещавшего о близости владыки.
— Повергнитесь, повергайтесь все ниц! — выпевал глашатай. — Грядет повелитель! Склоните головы во прах!
На пороге показался Пепи — высокий старик с бронзовым лицом, словно обратившимся в маску.
— Дерзкий! — крикнул один из солдат, схватив за плечо молча стоявшего Меренра.
— Что тебе? — откликнулся гневно Меренра.
— Ты заслужил смерти! Ты не отдал должной чести господину! На колени! Упади во прах лицом и жди решения своей участи от владыки!
Другие воины окружили юношу.
— Руки прочь! — стряхнул с себя первого воина Меренра, в котором закипела вся кровь.
Одним прыжком он вырвался из круга стражи. Оружия у него не было. Но рядом стоял массивный бронзовый сосуд. Как перышко, поднял его Меренра, и первый приблизившийся к нему страж упал на землю, даже не застонав, с размозженной головой. Воины схватились за мечи и луки.
Фараон Пепи бесстрастно глядел на эту сцену. Но вдруг какая-то тень промелькнула по лицу, оно дрогнуло, и он сказал воинам:
— Вложите мечи в ножны и стрелы в колчаны! А ты, юноша, уйми пыл свой и приблизься ко мне.
Швырнув в сторону покатившийся со звоном сосуд, Меренра бесстрашно прошел сквозь ряды расступившихся перед ним воинов и приблизился к владыке судеб Египта.
XVI. Лицом к лицу
Страстная любовь к прекрасной Нитокрис и стремление взойти на трон отца, хотя бы переступив через труп Пепи, — вот два чувства, боровшиеся в душе Меренра, когда, приглашенный фараоном, он вместе с его дочерью вошел в пиршественный зал. И победила любовь: во время пиршества, в течение которого Меренра долгие часы находился возле любимой девушки, слушал ее речи, глядел ей в очи, — чувство к Нитокрис так расширилось в его сердце, что там, казалось, уже не оставалось места для других чувств.
Были мгновения, когда Меренра забывал все на свете, и если бы сидевший тут же Пепи не был погружен в мрачные и злобные мысли, он заметил бы, как, встречаясь со взором юноши, загорается взор его дочери, и как дрожит ее рука, случайно коснувшись плеча Меренра. Но Пепи было не до того: одного взгляда на юношу ему было достаточно, чтобы признать в нем сына бесследно исчезнувшего Тети — того, у кого он похитил престол.
Те же смелые черты, гордо посаженная на сильной шее голова, те же глаза, зоркие, ясные, с властным, огневым взором. И тот же голос, полный металлических ноток, те же порывистые движения.
— Сын Тети! Сын Тети! — мучительно вертелась одна мысль в мозгу фараона. — Стоило столько лет владеть престолом, чтобы вдруг встретиться с тем, кто имеет все права на корону Египта. Вот он, в двух шагах от ложа фараона. Он держится не как гость, не как пришелец, а как настоящий владыка.
Все мрачнее и мрачнее становилось каменное лицо Пепи, все чернее делались его мысли.
А молодежь, углубленная в веселые, радостные думы, отдавшаяся своей любви, не обращала внимания на молчаливого фараона. Звучал серебристый смех Нитокрис, и вторил этому смеху голос Меренра. По временам Нитокрис брала из рук прислужницы маленькую арфу. И тогда звенели струны и лилась песнь о далеких странах, о кровавых сечах, о чудовищах и призраках, о лучезарных звездах, ароматных рощах далеких стран.
А Пепи сидел за пиршественным столом, мрачный, холодный. И мрачным блеском горели его глаза.
Перед концом пира, как требовал этикет, Нитокрис должна была удалиться в свои покои.
Прощаясь с ней, Меренра пожирал ее глазами: так скоро, так скоро расстаться с ней?! До завтра? Правда? О, как долга будет эта ночь!.. Но он, глядя на звезды, будет думать, что это — очи Нитокрис. И когда завтра появится зорька, он будет знать: это проснулась
Нитокрис…
Девушка слушала эти влюбленные речи, вся трепеща от переполнившего ее душу сладкого, всевластного чувства.
После ухода Нитокрис в пиршественный зал легким роем хлынули искусные танцовщицы, закружились, мелькая среди колонн, как светлые призраки. Но Меренра только на мгновение заинтересовался красавицами-танцовщицами, потому что душа его была полна думой о Нитокрис. А фараон не удостоил танцовщиц и взглядом.
Пир закончился в неловком молчании. Затем Пепи дал рукой знак, и зал опустел.
Исчезли слуги, унося с собой драгоценные сосуды, яства и пития. Удалились музыканты, оборвав на полутакте какой-то гимн. Рассеялись, как призраки, легконогие танцовщицы.
В пиршественном зале остались только молчаливая стража — телохранители фараона, могучие воины, закованные с ног до головы в тяжелые латы, да погруженный в сладкие мечты Меренра и угрюмый Пепи.
— Довольно! — резким голосом властно сказал Пепи. У Меренра замерло сердце. Он вздрогнул.
— Довольно забав! Поговорим о деле!
— Я готов! — отозвался юноша.
— Кто ты? — спросил фараон, глядя пылающими ненавистью и презрением глазами на юношу.
— Ты знаешь, кто я! — гордо подняв голову и сверкнув глазами,
отозвался Меренра.
Словно два меча скрестились…
— Зачем ты выполз из той щели, где прятался, где мог, по крайней мере, сохранить свою жизнь, раб? — почти крикнул Пепи.
— Я? Я — раб? — вскипел Меренра. — Нет! Я не раб, ворующий чужое достояние. Я не ползал во прахе, не пресмыкался, не жалил никого предательски в пяту! — продолжал он — Зачем я здесь? Потому, что здесь, во дворце, мое настоящее место. Это — мой дом. Это — мое царство!
— Ты пришел за короной? — засмеялся фараон, сжимая кулаки. — Но ты опоздал. Трон занят!
— Я отниму его у тебя! — дрожа от гнева, воскликнул Меренра.
— Чтобы отнять, надо быть сильнее. Ты думаешь, что ты сильнее меня? Но в моих руках неограниченная власть над Египтом. А у тебя?
— Имя Тети и любовь народа! У меня много приверженцев, сторонников великого Тети, перед которыми побежит твое войско, как бегут овцы перед волками пустыни!
— Сторонников великого Тети? — злорадно засмеялся Пепи. — Хорошо, хорошо! Они гораздо ближе, чем ты думаешь. Эй, рабы! Открыть занавес!
Словно по мановению волшебного жезла занавесь у противоположной стены раздвинулась. Меренра взглянул и зашатался: прямо на полу перед ним лежала кровавая груда. Это были отрубленные головы бойцов… И, вглядываясь, юноша застонал: вот эти двое — их приводил как-то ночью Ато, говоря, что они храбрейшие из храбрых.. Вот голова старика, смотрящая мертвыми глазами: этот старик недавно приплыл в Мемфис, приведя с собой двенадцать сыновей..
— Подойди ближе сюда, сюда! — приказывал Пепи. — Стань здесь! Смотри!
Машинально повинуясь. Меренра подошел к указанным колоннам. Оттуда был виден огромный двор. Он был полон: люди лежали, сидели, стояли. И их видел Меренра. Стон вырвался из его груди: они все были в цепях, у всех были отрублены кисти рук, у многих — обрезаны уши, вырваны ноздри.
Волна дикого, безоглядного гнева охватила душу юноши: это — новые зверства беспощадного Пепи. С воплем отчаяния Меренра бросился на фараона, но тот держался настороже, — и через несколько секунд Меренра, связанный по рукам и ногам, бессильный, как ребенок, лежал на полу, извиваясь, а фараон наступил на его грудь ногой и глядел ему в лицо пылающими ненавистью глазами.
— Мальчишка! — шипел он. — Раб! Бери же мою царскую корону.
— Властелин! Прикажешь прикончить? — придвинулся один из сваливших Меренра телохранителей фараона, вытаскивая из-за пояса кривой нож.
— Отойди! В этом юнце все же течет кровь бога Ра! — пробормотал фараон. — И горе Египту, — так говорят мудрые святилищ храмов Карнака, — когда в стране проливается священная кровь! Но с ним покончить можно и без пролития крови!
Пепи повернулся к Меренра.
— Ты умрешь, дерзкий! — сказал он. — Но когда ты испустишь дух, твое тело я передам бальзамировщикам. Они вскроют каменным ножом твою грудь и извлекут сердце, легкие; вскроют живот и удалят внутренности. Через ноздри вынут мозг — обиталище души. И твой труп пролежит тридцать и три дня в таинственных растворах, обращаясь в мумию. А тем временем искуснейшие художники будут изготовлять для тебя роскошный гроб из сиенита, и ремесленники изготовят драгоценные сосуды, писцы напишут на папирусе историю твоей жизни, каменщики — устроят склеп, ювелиры — покроют твою мумию златотканными материями. Ты будешь похоронен, как подобает хоронить сына Солнца…
Пепи хрипло засмеялся и снял ногу с груди юноши. Отошел в сторону, постоял молча, потом вернулся и наклонился к неподвижно лежавшему юноше.
— Ну? Ты доволен? Что же ты молчишь? — издевался он над поверженным врагом. — Скажи хоть слово.
— Будь ты навеки проклят! — кричал Меренра, тщетно пытаясь порвать опутавшие его веревки.
Пепи отшатнулся.
— Долой эту падаль! — хриплым, почти беззвучным голосом приказал он.
— Куда прикажешь, о властелин? — отозвался один из воинов.
— Бросить, не убивая, в одну из могил в скалах в Некрополе. Закрыть гробовой доской. Но исполнить все так, чтобы никто в стране не узнал!
Воины склонились перед фараоном, потом подняли тело лежавшего в обмороке Меренра и унесли его из зала. Приказание фараона было исполнено.
Когда Меренра очнулся от длившегося несколько часов обморока, раскрыл глаза, и поднялся, — он был в безмолвной могиле, в склепе, в два метра шириной, три — длиной, два — высотой. Напрасно ощупывал он руками стены: они были гладки, как стекло. Только наверху, должно быть, было отверстие, сквозь которое приливал свежий воздух.
Ни капли воды, ни куска хлеба. И никакого оружия в руках, чтобы покончить с собой…
Меренра в изнеможении опустился на холодный гранитный пол пещеры и застыл, моля Ра прийти на помощь или поскорее прислать избавительницу — смерть. Но время от времени его уста шептали заветное имя:
— Нитокрис!.. Нитокрис!..
Тем временем и Оунис переживал мучительные часы, бродя один на поле брани.
Пустыня. Мертвые пески, кое-где еще покрытые пятнами почерневшей крови. Высятся в загадочном вековом молчании царственные могилы — пирамиды. Глядит мертвыми очами в неведомые человечеству дали сфинкс, загадочно улыбаясь чувственными губами. Перебегают среди камней юркие ящерицы, кажется, единственные обитатели пустыни.
Нет, сегодня пустыня не мертва: с севера и с юга, с запада и с востока — асе летят и летят к пирамидам бесчисленные стаи птиц. Это коршуны; они учуяли богатую добычу, они мчатся, чтобы терзать трупы.
По временам они вдруг тучами, с криком поднимаются в воздух, рассаживаются на отдельно лежащих камнях, на гранях пирамид. Ссорятся, налетая с клекотом друг на друга. Потом успокаиваются. Один набирается смелости — камнем падает на землю, неловко подпрыгивая, боком приближается к безголовому трупу, подскакивает к безжизненной руке и, нацелившись, впивается железным клювом в раздутое, посиневшее, уже разлагающееся тело.
Оунис ничего не ведал об участи Меренра; он знал лишь о неудачном исходе боя — и глубокая тоска терзала его гордую душу, как коршуны терзают тела павших воинов…
Были мгновения, когда Меренра забывал все на свете, и если бы сидевший тут же Пепи не был погружен в мрачные и злобные мысли, он заметил бы, как, встречаясь со взором юноши, загорается взор его дочери, и как дрожит ее рука, случайно коснувшись плеча Меренра. Но Пепи было не до того: одного взгляда на юношу ему было достаточно, чтобы признать в нем сына бесследно исчезнувшего Тети — того, у кого он похитил престол.
Те же смелые черты, гордо посаженная на сильной шее голова, те же глаза, зоркие, ясные, с властным, огневым взором. И тот же голос, полный металлических ноток, те же порывистые движения.
— Сын Тети! Сын Тети! — мучительно вертелась одна мысль в мозгу фараона. — Стоило столько лет владеть престолом, чтобы вдруг встретиться с тем, кто имеет все права на корону Египта. Вот он, в двух шагах от ложа фараона. Он держится не как гость, не как пришелец, а как настоящий владыка.
Все мрачнее и мрачнее становилось каменное лицо Пепи, все чернее делались его мысли.
А молодежь, углубленная в веселые, радостные думы, отдавшаяся своей любви, не обращала внимания на молчаливого фараона. Звучал серебристый смех Нитокрис, и вторил этому смеху голос Меренра. По временам Нитокрис брала из рук прислужницы маленькую арфу. И тогда звенели струны и лилась песнь о далеких странах, о кровавых сечах, о чудовищах и призраках, о лучезарных звездах, ароматных рощах далеких стран.
А Пепи сидел за пиршественным столом, мрачный, холодный. И мрачным блеском горели его глаза.
Перед концом пира, как требовал этикет, Нитокрис должна была удалиться в свои покои.
Прощаясь с ней, Меренра пожирал ее глазами: так скоро, так скоро расстаться с ней?! До завтра? Правда? О, как долга будет эта ночь!.. Но он, глядя на звезды, будет думать, что это — очи Нитокрис. И когда завтра появится зорька, он будет знать: это проснулась
Нитокрис…
Девушка слушала эти влюбленные речи, вся трепеща от переполнившего ее душу сладкого, всевластного чувства.
После ухода Нитокрис в пиршественный зал легким роем хлынули искусные танцовщицы, закружились, мелькая среди колонн, как светлые призраки. Но Меренра только на мгновение заинтересовался красавицами-танцовщицами, потому что душа его была полна думой о Нитокрис. А фараон не удостоил танцовщиц и взглядом.
Пир закончился в неловком молчании. Затем Пепи дал рукой знак, и зал опустел.
Исчезли слуги, унося с собой драгоценные сосуды, яства и пития. Удалились музыканты, оборвав на полутакте какой-то гимн. Рассеялись, как призраки, легконогие танцовщицы.
В пиршественном зале остались только молчаливая стража — телохранители фараона, могучие воины, закованные с ног до головы в тяжелые латы, да погруженный в сладкие мечты Меренра и угрюмый Пепи.
— Довольно! — резким голосом властно сказал Пепи. У Меренра замерло сердце. Он вздрогнул.
— Довольно забав! Поговорим о деле!
— Я готов! — отозвался юноша.
— Кто ты? — спросил фараон, глядя пылающими ненавистью и презрением глазами на юношу.
— Ты знаешь, кто я! — гордо подняв голову и сверкнув глазами,
отозвался Меренра.
Словно два меча скрестились…
— Зачем ты выполз из той щели, где прятался, где мог, по крайней мере, сохранить свою жизнь, раб? — почти крикнул Пепи.
— Я? Я — раб? — вскипел Меренра. — Нет! Я не раб, ворующий чужое достояние. Я не ползал во прахе, не пресмыкался, не жалил никого предательски в пяту! — продолжал он — Зачем я здесь? Потому, что здесь, во дворце, мое настоящее место. Это — мой дом. Это — мое царство!
— Ты пришел за короной? — засмеялся фараон, сжимая кулаки. — Но ты опоздал. Трон занят!
— Я отниму его у тебя! — дрожа от гнева, воскликнул Меренра.
— Чтобы отнять, надо быть сильнее. Ты думаешь, что ты сильнее меня? Но в моих руках неограниченная власть над Египтом. А у тебя?
— Имя Тети и любовь народа! У меня много приверженцев, сторонников великого Тети, перед которыми побежит твое войско, как бегут овцы перед волками пустыни!
— Сторонников великого Тети? — злорадно засмеялся Пепи. — Хорошо, хорошо! Они гораздо ближе, чем ты думаешь. Эй, рабы! Открыть занавес!
Словно по мановению волшебного жезла занавесь у противоположной стены раздвинулась. Меренра взглянул и зашатался: прямо на полу перед ним лежала кровавая груда. Это были отрубленные головы бойцов… И, вглядываясь, юноша застонал: вот эти двое — их приводил как-то ночью Ато, говоря, что они храбрейшие из храбрых.. Вот голова старика, смотрящая мертвыми глазами: этот старик недавно приплыл в Мемфис, приведя с собой двенадцать сыновей..
— Подойди ближе сюда, сюда! — приказывал Пепи. — Стань здесь! Смотри!
Машинально повинуясь. Меренра подошел к указанным колоннам. Оттуда был виден огромный двор. Он был полон: люди лежали, сидели, стояли. И их видел Меренра. Стон вырвался из его груди: они все были в цепях, у всех были отрублены кисти рук, у многих — обрезаны уши, вырваны ноздри.
Волна дикого, безоглядного гнева охватила душу юноши: это — новые зверства беспощадного Пепи. С воплем отчаяния Меренра бросился на фараона, но тот держался настороже, — и через несколько секунд Меренра, связанный по рукам и ногам, бессильный, как ребенок, лежал на полу, извиваясь, а фараон наступил на его грудь ногой и глядел ему в лицо пылающими ненавистью глазами.
— Мальчишка! — шипел он. — Раб! Бери же мою царскую корону.
— Властелин! Прикажешь прикончить? — придвинулся один из сваливших Меренра телохранителей фараона, вытаскивая из-за пояса кривой нож.
— Отойди! В этом юнце все же течет кровь бога Ра! — пробормотал фараон. — И горе Египту, — так говорят мудрые святилищ храмов Карнака, — когда в стране проливается священная кровь! Но с ним покончить можно и без пролития крови!
Пепи повернулся к Меренра.
— Ты умрешь, дерзкий! — сказал он. — Но когда ты испустишь дух, твое тело я передам бальзамировщикам. Они вскроют каменным ножом твою грудь и извлекут сердце, легкие; вскроют живот и удалят внутренности. Через ноздри вынут мозг — обиталище души. И твой труп пролежит тридцать и три дня в таинственных растворах, обращаясь в мумию. А тем временем искуснейшие художники будут изготовлять для тебя роскошный гроб из сиенита, и ремесленники изготовят драгоценные сосуды, писцы напишут на папирусе историю твоей жизни, каменщики — устроят склеп, ювелиры — покроют твою мумию златотканными материями. Ты будешь похоронен, как подобает хоронить сына Солнца…
Пепи хрипло засмеялся и снял ногу с груди юноши. Отошел в сторону, постоял молча, потом вернулся и наклонился к неподвижно лежавшему юноше.
— Ну? Ты доволен? Что же ты молчишь? — издевался он над поверженным врагом. — Скажи хоть слово.
— Будь ты навеки проклят! — кричал Меренра, тщетно пытаясь порвать опутавшие его веревки.
Пепи отшатнулся.
— Долой эту падаль! — хриплым, почти беззвучным голосом приказал он.
— Куда прикажешь, о властелин? — отозвался один из воинов.
— Бросить, не убивая, в одну из могил в скалах в Некрополе. Закрыть гробовой доской. Но исполнить все так, чтобы никто в стране не узнал!
Воины склонились перед фараоном, потом подняли тело лежавшего в обмороке Меренра и унесли его из зала. Приказание фараона было исполнено.
Когда Меренра очнулся от длившегося несколько часов обморока, раскрыл глаза, и поднялся, — он был в безмолвной могиле, в склепе, в два метра шириной, три — длиной, два — высотой. Напрасно ощупывал он руками стены: они были гладки, как стекло. Только наверху, должно быть, было отверстие, сквозь которое приливал свежий воздух.
Ни капли воды, ни куска хлеба. И никакого оружия в руках, чтобы покончить с собой…
Меренра в изнеможении опустился на холодный гранитный пол пещеры и застыл, моля Ра прийти на помощь или поскорее прислать избавительницу — смерть. Но время от времени его уста шептали заветное имя:
— Нитокрис!.. Нитокрис!..
Тем временем и Оунис переживал мучительные часы, бродя один на поле брани.
Пустыня. Мертвые пески, кое-где еще покрытые пятнами почерневшей крови. Высятся в загадочном вековом молчании царственные могилы — пирамиды. Глядит мертвыми очами в неведомые человечеству дали сфинкс, загадочно улыбаясь чувственными губами. Перебегают среди камней юркие ящерицы, кажется, единственные обитатели пустыни.
Нет, сегодня пустыня не мертва: с севера и с юга, с запада и с востока — асе летят и летят к пирамидам бесчисленные стаи птиц. Это коршуны; они учуяли богатую добычу, они мчатся, чтобы терзать трупы.
По временам они вдруг тучами, с криком поднимаются в воздух, рассаживаются на отдельно лежащих камнях, на гранях пирамид. Ссорятся, налетая с клекотом друг на друга. Потом успокаиваются. Один набирается смелости — камнем падает на землю, неловко подпрыгивая, боком приближается к безголовому трупу, подскакивает к безжизненной руке и, нацелившись, впивается железным клювом в раздутое, посиневшее, уже разлагающееся тело.
Оунис ничего не ведал об участи Меренра; он знал лишь о неудачном исходе боя — и глубокая тоска терзала его гордую душу, как коршуны терзают тела павших воинов…
XVII. Великий Тети
Мы оставили Оуниса одного в пустыне, усеянной трупами павших воинов. Но мы не объяснили еще, как он очутился там. После того как Меренра, увлеченный чарами красавицы Нитокрис, забыв обо всем, пошел за носилками царевны и с ним исчезла Нефер, Оунис бросился в свое убежище. Он знал, что его дело на краю гибели, что спасти всех может только немедленное вооруженное восстание. Он тщетно искал Ато, но тот не показывался. Тогда Оунис окольными путями пробрался к пирамиде Родопис и увидел поле битвы, трупы бойцов и стаю коршунов над ними. Он понял, что все погибло и остался — ждать смерти…
Коршуны, реявшие над трупами, вдруг всполошились: сначала они только лениво поднимали окровавленные головы, прислушивались, приглядывались. Потом один за одним срывались с трупов; чертили круги, тяжело взмахивая крыльями, поднимались, рассаживались на руинах.
Оунис поднял голову, прислушался: кто-то, должно быть, ожил; кто-то из раненых, сочтенных за мертвых, поднялся и теперь бредет у подножия пирамиды.
Но нет: слышны грубые, веселые голоса, звон доспехов. Инстинктивно ощупал Оунис и спрятал в складках плаща тяжелый бронзовый меч.
Вдали показались люди. Несколько воинов и посреди них — женская фигура, по-видимому, пленница.
Оунис приник к камням, на которых до того времени сидел.
— Ну, довольно. Я дальше — ни шагу, — сказал чей-то грубый голос.
— Что же? Можно и здесь! — откликнулся другой. — Приступим, что ли?
— Бейте, ребята, но помните! Не насмерть! — отозвался третий голос.
Оунис выглянул из-за камней. Спиной к нему стояла женщина, закрыв обнаженными руками лицо. Около нее находились воины, держа в руках бичи. Они собирались полосовать плечи своей жертвы этими бичами и теперь прикидывали, как приступить к позорному делу, с равнодушием привычных палачей.
— А что будем делать с ней, когда кончим бить? — задал вопрос один из воинов.
— Возьмешь красавицу себе в наложницы! — отозвался кто-то.
— Почему же — ему, а не мне? И почему избитую, изуродованную? — запротестовал третий. — Она молода и хороша, — и почему нам не насладиться ее ласками раньше?
— Пожалуй! Только не проболтайтесь! — зловещим голосом откликнулся первый, по-видимому, старший. — Здесь нас никто не увидит. Красотка! Слушай…
Женщина обернулась. Оунис задрожал от гнева и схватился за свой меч: в жертве свирепых палачей он узнал несчастную Нефер. Еще миг — и Оунис стоял возле солдат.
— Злодеи! Как вы смеете?! — закричал он.
— Уйди! Тебя тут никто не будет спрашивать о позволении! — грубо засмеялся один из палачей.
— Разве вы не знаете, что эта девушка — царственной крови?
Смотрите!
И Оунис одним движением сорвал с плеча Нефер одежду.
Солдаты увидели на нежном плече вытатуированный знак царственного происхождения и заколебались. Но потом один из них поднял бич и взмахнул над головой Оуниса со словами:
— Уйди! Не мешай! Нам приказано. А на память тебе за то, что ты лезешь, куда не следует — вот…
И бич свистнул в воздухе.
Но быстрый как молния, Оунис отскочил в сторону, вновь налетел — и воин покатился на землю с рассеченным черепом.
Второй воин накинулся на старого жреца с боку, но Оунис отпарировал удар его меча и пронзил его грудь.
Третий и четвертый воины были осторожнее, может быть, опытнее первых: прикрываясь мечами, они разом напали на Оуниса. И ему стоило большого труда выдержать их бурный и вместе с тем осторожный натиск. Но у старика в жилах текла кровь льва, и он бросался на врагов с такой яростью, что через несколько минут против него, пятясь, защищался только один воин: у другого была перерублена правая рука.
Еще немного — и последний палач пал бездыханным.
Опустив меч, по которому еще текла кровь, Оунис подошел к Нефер, хотел сказать что-то.
Но в это мгновение к ним бегом приблизился отряд из тридцати мечников, и командовавший отрядом офицер закричал:
— Оунис! Ты узнан! Сдавайся! Именем фараона!..
Жрец оглянулся вокруг. Ему были отрезаны все пути к спасению. Защищаться было бессмысленно. Да и устал он от вида крови. Он не хотел больше проливать кровь. Ведь это же — рабы, исполнители чужих приказаний…
— Хорошо! Куда вы отведете меня? — спросил он офицера.
— В Мемфис! К скрибам фараона! — отозвался офицер.
— А эта девушка? — Оунис показал на Нефер. — Что будет с ней?
— Что нам за дело до нее? — пожал плечами офицер. — Пусть идет куда хочет!
И они тронулись в путь, к Мемфису. Нефер следовала за ними. По дороге Оунис переговорил с офицером, и тот, не стесняясь, рассказал все, что знал. Впрочем, знал он немного: какой-то молодой человек был на пиршестве у фараона. По-видимому, юноша оскорбил божественного фараона: его связали по окончании пира, и отряд солдат уже исполнил приказ фараона — юношу замуровали живым в одну из пустых гробниц Некрополя.
— А дочь фараона? Нитокрис? Что стало с ней?
— При чем тут царевна! — удивился офицер. — Она веселилась с прислужницами в садах, каталась на раззолоченной барке по Нилу.
— Может быть, она ничего не знает? — высказала догадку Нефер. — Я попытаюсь оповестить ее. Она, кажется, любит Меренра.
— Иди, пытайся. Все равно, все погибло! — покачал головой старый жрец, горько улыбаясь. Он потерял всякую надежду на благополучный исход дела. Между тем отряд дошел до ворот Мемфиса. Здесь, при входе в город, Нефер смешалась с толпой и исчезла.
А час спустя глашатаи проходили по городу из улицы в улицу, созывая народ:
— Всемилостивейший фараон присудил к смертной казни важного государственного злодея, лжеца, обманщика и чародея. Осужденный будет отдан на растерзание голодному льву в здании лабиринта; все верные подданные могут присутствовать при казни. Пусть знает народ, как фараон поступает с преступниками, посягающими на спокойствие государства! — Речь шла, конечно, об Оунисе.
И толпы жителей Мемфиса поторопились занять места для зрителей на арене лабиринта. Сам фараон присутствовал при этом: внешне невозмутимый, но довольный, ликующий в душе. Он занял место с отрядом телохранителей на балконе над ареной, посредине которой стоял, ожидая смерти, вооруженный коротким, но тяжелым мечом Оунис.
Народ глядел на старика. Многие шептались: всем бросилось в глаза сходство «злодея» с покойным великим Тети. Говорят ведь, что Тети вовсе не умер. Может быть, это он? Но тогда…
Рабы-нубийцы приволокли на арену клетку, в которой беспокойно метался огромный голодный лев. Отперли дверку, отскочили, скрылись за решеткой. Лев грянулся телом о дверь клетки, покатился желтым шаром на песок арены, оправился, приник к земле, готовясь ринуться на свою жертву. Но его пламенный взор встретился с устремленным на него спокойным взором человека, и хищник не отважился на прямое нападение: он пополз, как кошка, делая круг, припадая брюхом к песку, тряся гривой, хлеща себя по бокам гибким хвостом.
Коршуны, реявшие над трупами, вдруг всполошились: сначала они только лениво поднимали окровавленные головы, прислушивались, приглядывались. Потом один за одним срывались с трупов; чертили круги, тяжело взмахивая крыльями, поднимались, рассаживались на руинах.
Оунис поднял голову, прислушался: кто-то, должно быть, ожил; кто-то из раненых, сочтенных за мертвых, поднялся и теперь бредет у подножия пирамиды.
Но нет: слышны грубые, веселые голоса, звон доспехов. Инстинктивно ощупал Оунис и спрятал в складках плаща тяжелый бронзовый меч.
Вдали показались люди. Несколько воинов и посреди них — женская фигура, по-видимому, пленница.
Оунис приник к камням, на которых до того времени сидел.
— Ну, довольно. Я дальше — ни шагу, — сказал чей-то грубый голос.
— Что же? Можно и здесь! — откликнулся другой. — Приступим, что ли?
— Бейте, ребята, но помните! Не насмерть! — отозвался третий голос.
Оунис выглянул из-за камней. Спиной к нему стояла женщина, закрыв обнаженными руками лицо. Около нее находились воины, держа в руках бичи. Они собирались полосовать плечи своей жертвы этими бичами и теперь прикидывали, как приступить к позорному делу, с равнодушием привычных палачей.
— А что будем делать с ней, когда кончим бить? — задал вопрос один из воинов.
— Возьмешь красавицу себе в наложницы! — отозвался кто-то.
— Почему же — ему, а не мне? И почему избитую, изуродованную? — запротестовал третий. — Она молода и хороша, — и почему нам не насладиться ее ласками раньше?
— Пожалуй! Только не проболтайтесь! — зловещим голосом откликнулся первый, по-видимому, старший. — Здесь нас никто не увидит. Красотка! Слушай…
Женщина обернулась. Оунис задрожал от гнева и схватился за свой меч: в жертве свирепых палачей он узнал несчастную Нефер. Еще миг — и Оунис стоял возле солдат.
— Злодеи! Как вы смеете?! — закричал он.
— Уйди! Тебя тут никто не будет спрашивать о позволении! — грубо засмеялся один из палачей.
— Разве вы не знаете, что эта девушка — царственной крови?
Смотрите!
И Оунис одним движением сорвал с плеча Нефер одежду.
Солдаты увидели на нежном плече вытатуированный знак царственного происхождения и заколебались. Но потом один из них поднял бич и взмахнул над головой Оуниса со словами:
— Уйди! Не мешай! Нам приказано. А на память тебе за то, что ты лезешь, куда не следует — вот…
И бич свистнул в воздухе.
Но быстрый как молния, Оунис отскочил в сторону, вновь налетел — и воин покатился на землю с рассеченным черепом.
Второй воин накинулся на старого жреца с боку, но Оунис отпарировал удар его меча и пронзил его грудь.
Третий и четвертый воины были осторожнее, может быть, опытнее первых: прикрываясь мечами, они разом напали на Оуниса. И ему стоило большого труда выдержать их бурный и вместе с тем осторожный натиск. Но у старика в жилах текла кровь льва, и он бросался на врагов с такой яростью, что через несколько минут против него, пятясь, защищался только один воин: у другого была перерублена правая рука.
Еще немного — и последний палач пал бездыханным.
Опустив меч, по которому еще текла кровь, Оунис подошел к Нефер, хотел сказать что-то.
Но в это мгновение к ним бегом приблизился отряд из тридцати мечников, и командовавший отрядом офицер закричал:
— Оунис! Ты узнан! Сдавайся! Именем фараона!..
Жрец оглянулся вокруг. Ему были отрезаны все пути к спасению. Защищаться было бессмысленно. Да и устал он от вида крови. Он не хотел больше проливать кровь. Ведь это же — рабы, исполнители чужих приказаний…
— Хорошо! Куда вы отведете меня? — спросил он офицера.
— В Мемфис! К скрибам фараона! — отозвался офицер.
— А эта девушка? — Оунис показал на Нефер. — Что будет с ней?
— Что нам за дело до нее? — пожал плечами офицер. — Пусть идет куда хочет!
И они тронулись в путь, к Мемфису. Нефер следовала за ними. По дороге Оунис переговорил с офицером, и тот, не стесняясь, рассказал все, что знал. Впрочем, знал он немного: какой-то молодой человек был на пиршестве у фараона. По-видимому, юноша оскорбил божественного фараона: его связали по окончании пира, и отряд солдат уже исполнил приказ фараона — юношу замуровали живым в одну из пустых гробниц Некрополя.
— А дочь фараона? Нитокрис? Что стало с ней?
— При чем тут царевна! — удивился офицер. — Она веселилась с прислужницами в садах, каталась на раззолоченной барке по Нилу.
— Может быть, она ничего не знает? — высказала догадку Нефер. — Я попытаюсь оповестить ее. Она, кажется, любит Меренра.
— Иди, пытайся. Все равно, все погибло! — покачал головой старый жрец, горько улыбаясь. Он потерял всякую надежду на благополучный исход дела. Между тем отряд дошел до ворот Мемфиса. Здесь, при входе в город, Нефер смешалась с толпой и исчезла.
А час спустя глашатаи проходили по городу из улицы в улицу, созывая народ:
— Всемилостивейший фараон присудил к смертной казни важного государственного злодея, лжеца, обманщика и чародея. Осужденный будет отдан на растерзание голодному льву в здании лабиринта; все верные подданные могут присутствовать при казни. Пусть знает народ, как фараон поступает с преступниками, посягающими на спокойствие государства! — Речь шла, конечно, об Оунисе.
И толпы жителей Мемфиса поторопились занять места для зрителей на арене лабиринта. Сам фараон присутствовал при этом: внешне невозмутимый, но довольный, ликующий в душе. Он занял место с отрядом телохранителей на балконе над ареной, посредине которой стоял, ожидая смерти, вооруженный коротким, но тяжелым мечом Оунис.
Народ глядел на старика. Многие шептались: всем бросилось в глаза сходство «злодея» с покойным великим Тети. Говорят ведь, что Тети вовсе не умер. Может быть, это он? Но тогда…
Рабы-нубийцы приволокли на арену клетку, в которой беспокойно метался огромный голодный лев. Отперли дверку, отскочили, скрылись за решеткой. Лев грянулся телом о дверь клетки, покатился желтым шаром на песок арены, оправился, приник к земле, готовясь ринуться на свою жертву. Но его пламенный взор встретился с устремленным на него спокойным взором человека, и хищник не отважился на прямое нападение: он пополз, как кошка, делая круг, припадая брюхом к песку, тряся гривой, хлеща себя по бокам гибким хвостом.