— Шестой! — отметил Янес. — Но они дьявольски надоедливы. А вот и седьмой!
И его пуля поразила второе чудовище. После этого гавиалы исчезли.
— Спокойной ночи, милые гадины! — напутствовал их Янес.
В самом деле, уже стемнело. Оставаться на полностью затонувшем судне на всю ночь было неразумно и опасно: его опять могло понести по течению и увлечь в какой-нибудь омут, где оно могло улечься вместе с трубой и мачтами.
При слабом и неверном свете быстро угасавших сумерек команда погибшего судна спустилась на берег.
На ночь было решено остаться на островке, представлявшем известные удобства для защиты на случай неожиданного нападения.
Привычные к кочевой жизни люди рьяно принялись за работу, мечами и крисами они рубили ветви кустарников и деревьев словно тела злейших врагов и в несколько минут расчистили в густой заросли порядочной величины площадку. Работали молча. Но, разумеется, работа не могла быть бесшумной, треск валившихся стволов, грохот при падении какого-нибудь дерева отдавались в окрестностях глухим гулом. И эхо могло донести эти звуки до даяков. Однако этот шум все же несомненно распугивал таившихся в густой заросли змей и ядовитых насекомых и разгонял их.
На скорую руку малайцы Сандакана изготовили несколько шалашей, чтобы там могли провести ночь их вожди. Сначала не решались разводить костры, чтобы огнем не привлечь к себе внимание врагов. Но ночь оказалась холодной, люди мерзли, и тогда Сандакан прибег к знакомому охотникам средству: он велел вырыть несколько ям и разжечь небольшие костры в глубине их. При этом для костров выбирались только самые сухие ветки и щепки, дававшие лишь ничтожный и быстро рассеивавшийся в ночном воздухе дым.
Света же костров не видно было и на самом близком расстоянии от места стоянки.
На кострах сварили для людей их любимый напиток, кофе, жарили несколько кусков сырого буйволового мяса.
Затем Сандакан лично расставил посты, выбрав в часовые наиболее надежных людей, и молчание воцарилось на островке, переполненном людьми.
Только в шалаше, где улегся Янес, долго еще светился слабый огонек. Это португалец, раскуривший еще одну длинную сигару, сидел на своем импровизированном ложе, пуская то струйками, то колечками в сырой и холодный воздух дым сигары, и задумчиво следил за ним. Почему-то в эту ночь ему вспоминалась его далекая родина, маленький, уютный, чистенький португальский городок на берегу океана, беленькие домики, утопающие в зелени виноградников, сонные улицы, вымощенные плитами, колоколенка старинной церкви.
Потом его мысли перескочили в Ассам. В его собственное «королевство». Прекрасная рани Сурама, получившая престол согласно обычаям страны, но не имевшая права передать корону мужу, да еще чужеземцу, человеку белой расы, европейцу, по первому слову Янеса готова была отдать в его руки все свое царство. Или покинуть трон и народ, лишь бы не разлучаться с любимым мужем.
— Гордиев узел! — бормотал Янес, покуривая. — Право, путаница, в которой не разберешься. Положим, этого Белого дьявола, раджу Голубого озера, мы в конце концов скрутим в бараний рог. Так! И Сандакан торжественно воссядет, как говорится в газетах, на престол своих предков. Если только есть в столице королевства Голубого озера хоть какое-нибудь подобие престола. Но что дальше? Поселиться мне с Сандаканом? Среди малайцев? Брр! Скучно! Не привлекает! Вернуться в Ассам и там заняться делами?
Тоже тоска порядочная. Кроме охоты, в сущности, мне ничего не остается, а поохотился я за свою жизнь достаточно… Надоедает и это!
Забрать свою маленькую королеву, рани Ассама Сураму, и махнуть в Европу, предоставив верным ассамцам устраиваться, как им будет угодно? Пожалуй, это было бы недурно!
Но, с другой стороны… С другой стороны, и чертовски тесно там, в старушке Европе, и чертовски мирная жизнь, и… придется надолго, может быть, навсегда, расстаться с Сандаканом и остальными друзьями…
Нет, право, мне все это начинает надоедать! Не подбить ли Сандакана, Тремаль-Наика и прочую босоногую команду, которая, однако, дерется восхитительно, отправиться совместно в Европу?
Но что им там делать?
Жаль, что мы опоздали родиться лет на триста, по меньшей мере. Из нас вышли бы отличные конкистадоры. Мы бы и в Европе завоевали себе какое-нибудь королевство. А если сунемся туда с завоевательными целями теперь, то, боюсь, в конце концов нас всех попросту перевешают или посадят в дом умалишенных…
Нет, жизнь положительно портится. Скоро она потеряет всякий смысл…
И Янес, затушив окурок сигары, завернулся в плащ и задремал.
VI. В лесной чаще
VII. Буйволы острова Борнео
И его пуля поразила второе чудовище. После этого гавиалы исчезли.
— Спокойной ночи, милые гадины! — напутствовал их Янес.
В самом деле, уже стемнело. Оставаться на полностью затонувшем судне на всю ночь было неразумно и опасно: его опять могло понести по течению и увлечь в какой-нибудь омут, где оно могло улечься вместе с трубой и мачтами.
При слабом и неверном свете быстро угасавших сумерек команда погибшего судна спустилась на берег.
На ночь было решено остаться на островке, представлявшем известные удобства для защиты на случай неожиданного нападения.
Привычные к кочевой жизни люди рьяно принялись за работу, мечами и крисами они рубили ветви кустарников и деревьев словно тела злейших врагов и в несколько минут расчистили в густой заросли порядочной величины площадку. Работали молча. Но, разумеется, работа не могла быть бесшумной, треск валившихся стволов, грохот при падении какого-нибудь дерева отдавались в окрестностях глухим гулом. И эхо могло донести эти звуки до даяков. Однако этот шум все же несомненно распугивал таившихся в густой заросли змей и ядовитых насекомых и разгонял их.
На скорую руку малайцы Сандакана изготовили несколько шалашей, чтобы там могли провести ночь их вожди. Сначала не решались разводить костры, чтобы огнем не привлечь к себе внимание врагов. Но ночь оказалась холодной, люди мерзли, и тогда Сандакан прибег к знакомому охотникам средству: он велел вырыть несколько ям и разжечь небольшие костры в глубине их. При этом для костров выбирались только самые сухие ветки и щепки, дававшие лишь ничтожный и быстро рассеивавшийся в ночном воздухе дым.
Света же костров не видно было и на самом близком расстоянии от места стоянки.
На кострах сварили для людей их любимый напиток, кофе, жарили несколько кусков сырого буйволового мяса.
Затем Сандакан лично расставил посты, выбрав в часовые наиболее надежных людей, и молчание воцарилось на островке, переполненном людьми.
Только в шалаше, где улегся Янес, долго еще светился слабый огонек. Это португалец, раскуривший еще одну длинную сигару, сидел на своем импровизированном ложе, пуская то струйками, то колечками в сырой и холодный воздух дым сигары, и задумчиво следил за ним. Почему-то в эту ночь ему вспоминалась его далекая родина, маленький, уютный, чистенький португальский городок на берегу океана, беленькие домики, утопающие в зелени виноградников, сонные улицы, вымощенные плитами, колоколенка старинной церкви.
Потом его мысли перескочили в Ассам. В его собственное «королевство». Прекрасная рани Сурама, получившая престол согласно обычаям страны, но не имевшая права передать корону мужу, да еще чужеземцу, человеку белой расы, европейцу, по первому слову Янеса готова была отдать в его руки все свое царство. Или покинуть трон и народ, лишь бы не разлучаться с любимым мужем.
— Гордиев узел! — бормотал Янес, покуривая. — Право, путаница, в которой не разберешься. Положим, этого Белого дьявола, раджу Голубого озера, мы в конце концов скрутим в бараний рог. Так! И Сандакан торжественно воссядет, как говорится в газетах, на престол своих предков. Если только есть в столице королевства Голубого озера хоть какое-нибудь подобие престола. Но что дальше? Поселиться мне с Сандаканом? Среди малайцев? Брр! Скучно! Не привлекает! Вернуться в Ассам и там заняться делами?
Тоже тоска порядочная. Кроме охоты, в сущности, мне ничего не остается, а поохотился я за свою жизнь достаточно… Надоедает и это!
Забрать свою маленькую королеву, рани Ассама Сураму, и махнуть в Европу, предоставив верным ассамцам устраиваться, как им будет угодно? Пожалуй, это было бы недурно!
Но, с другой стороны… С другой стороны, и чертовски тесно там, в старушке Европе, и чертовски мирная жизнь, и… придется надолго, может быть, навсегда, расстаться с Сандаканом и остальными друзьями…
Нет, право, мне все это начинает надоедать! Не подбить ли Сандакана, Тремаль-Наика и прочую босоногую команду, которая, однако, дерется восхитительно, отправиться совместно в Европу?
Но что им там делать?
Жаль, что мы опоздали родиться лет на триста, по меньшей мере. Из нас вышли бы отличные конкистадоры. Мы бы и в Европе завоевали себе какое-нибудь королевство. А если сунемся туда с завоевательными целями теперь, то, боюсь, в конце концов нас всех попросту перевешают или посадят в дом умалишенных…
Нет, жизнь положительно портится. Скоро она потеряет всякий смысл…
И Янес, затушив окурок сигары, завернулся в плащ и задремал.
VI. В лесной чаще
Утром следующего дня Сандакан, Тремаль-Наик, Янес и Каммамури покинули островок, на котором под началом Сапогара, одного из лучших бойцов войск Мопрачема, остался маленький отряд команды потонувшего парохода. По мнению Сандакана, прежде чем трогаться в поход со всеми людьми, надлежало произвести тщательную разведку, ибо существовала опасность, что даяки уже напали на след и приближаются к островку. Оставлять там людей Сандакан не боялся: со стороны реки островок был почти неприступен, потому что вода кишела гавиалами, а со стороны пролива, через который вел брод, можно было легко защищаться от нападения любого, даже в десять раз более сильного врага выстрелами карабинов и снятых с затонувшего парохода спингарды и митральезы. Таким образом, если бы малайцы подверглись внезапному нападению, они всегда могли бы продержаться на островке до возвращения своих вождей. А если разведка покажет, что дорога свободна, то тем лучше — ею прекрасно можно воспользоваться и завтра, потому что это значит, что даяки потеряли след.
Подвергаться же риску попасть в окружение в лесу всем отрядом не было никакого смысла. Итак, четверо разведчиков с рассветом тронулись в путь по чащам Борнео.
Двигались они, соблюдая обычную осторожность, не отдаляясь друг от друга, чтобы при малейшей опасности собраться вместе и защищаться, образовав миниатюрное каре.
До полудня все шло благополучно, хотя путь оказался чудовищно трудным: местами дорогу приходилось буквально прокладывать, прорубать в растительности, среди побегов лиан, среди стоявших стеной деревьев. И это утомляло настолько, что скоро людям потребовался отдых. Однако и отдыхая, они соблюдали меры предосторожности: ведь в этой чаще могли наблюдать за каждым их движением, подслушать каждый шорох сотни невидимых глаз, сотни существ, ютящихся под корнями деревьев, прячущихся за стволами, взбирающихся наверх по ползучим лианам.
Поэтому отдыхали по очереди, оставив охранять маленький лагерь маратха Каммамури. Индус добросовестно выполнял свое дело. Он смотрел во все глаза, прислушивался к каждому шороху, готовый в любой момент поднять тревогу при малейшем подозрении. И сделать это ему пришлось в самом непродолжительном времени: он увидел, как в листве гигантского дерева мелькнул темный силуэт, мелькнул и исчез как тень, как призрак.
Каммамури бросился к месту стоянки и рассказал о своей встрече друзьям.
— Ты видел человека? — настойчиво спрашивал Сандакан.
— Я не успел разглядеть. Но я видел лицо, руки, блестящие глаза. Думаю, что это человек.
Захватив с собой оружие, все четверо тронулись к тому месту, где видел человеческую фигуру Каммамури. Последний показывал дорогу.
— Здесь, здесь! — говорил он. — Вот, он выглянул отсюда. Потом скользнул туда. Мне показалось, что он спрятался в эту группу кустарников, образующую островок.
— Тогда надо окружить островок. Если это разведчик даяков, — сказал Сандакан, — то действительно, лучшего места для того, чтобы спрятаться, он не мог избрать…
Отряд разделился. Сандакан и Тремаль-Наик пошли в одну сторону, Янес и маратх Каммамури — в другую. Потом Янес прошел вперед, оставив маратха сторожить некоторое подобие тропки.
Но едва только стихли его шаги, как на ветвях дерева перед Каммамури совершенно неожиданно, словно призрак, вдруг появилось огромное и странное существо, покрытое рыжевато-красной шерстью. У него были неимоверно длинные лохматые руки, покатый низкий лоб, сплющенный нос, губы чуть ли не до ушей. И не успел Каммамури сообразить, в чем дело, как это существо со страшной силой ринулось на него с высоты, преодолев одним прыжком пространство в несколько метров. Одной рукой оно вырвало и отшвырнуло в сторону карабин растерявшегося индуса, другой схватило его за грудь, придушило и подняло на воздух, как ребенка.
— Помо… Помогите! — простонал Каммамури, теряя сознание. Ему казалось, что это не человек, не зверь, а сам злой дух, исчадие индусского ада.
В то же мгновение прогрохотал выстрел. Что-то теплое брызнуло в лицо полумертвого Каммамури, стальные объятия, душившие его, разжались, и он со стоном опустился рядом с чудовищем, тело которого судорожно подергивалось. Падая, Каммамури видел, как из-за ближайшего куста бежали к нему на помощь Янес с еще дымившимся карабином, а затем и остальные — Сандакан и Тремаль-Наик.
— Я жив? Я жив? — бормотал, ощупывая себя маратх, не доверяя собственному сознанию. — Я спасен? Но кто напал на меня?
— Майас! «Господин леса»! — отозвался Сандакан, показывая концом ружья на безобразную тушу.
Тремаль-Наик помог наклонившемуся над мертвым врагом Янесу поднять животное, и собравшиеся могли рассмотреть павшего врага во всех подробностях.
Каммамури не мог сдержать невольной дрожи, пробежавшей по всему телу: да, оно было ужасно, это чудовище. Но все же это было не что-то сверхъестественное, не исчадие ада, хотя, несомненно, и имело с ним сходство. Это был майас, или орангутанг, огромная человекообразная обезьяна, безраздельно господствующая в дебрях Борнео. Обезьяна, встречи с которой даяки боятся, как встречи с духом зла; обезьяна, челюсти которой обладают поистине невероятной силой, зубы способны перекусить ствол ружья, руки могут сломать, как былинку, порядочное дерево.
— Но где мой пояс с патронами? — вдруг воскликнул с отчаянием Каммамури. — О, Аллах! Я помню! Их было два, да, два! Один сорвал с меня пояс, когда другой волочил меня.
— Но у тебя в поясе, кажется, весь наш запас патронов? — сказал испуганно Янес. Даже ему изменило его обычное хладнокровие, и он выглядел обеспокоенным. В самом деле, оказаться безоружными, окруженными врагами в дебрях лесов Борнео». Это грозило неминуемой гибелью, и каждый отлично сознавал, что надо во что бы то ни стало отобрать заряды у похитителя. Пересчитали уцелевшие патроны — их было всего около двух дюжин. Подумали, не возвратиться ли к островку? Но от островка их отделяло больше двадцати миль. Тогда решили идти разыскивать гнездо орангутангов, которое, по всем признакам, не могло быть далеко. Действительно, гнездо найти удалось довольно легко, и, к общему удивлению, охотники увидали там не одну обезьяну, как ожидали, а две. Одна таскала пояс маратха с драгоценными зарядами.
Попытались подобраться к дереву, на ветвях которого находилось гнездо майасов, но это оказалось невозможным: орангутанги осыпали подходивших огромными сучьями, кусками коры, словно градом пуль. Каждую минуту эти импровизированные снаряды могли раздробить кому-нибудь голову. Тогда, посовещавшись, Янес и Каммамури забрались на нижние ветви ближайшего к гнезду орангутангов дерева — это был могучий ветвистый дуриан — и стали выжидать, не представится ли удобный момент для того, чтобы подстрелить обезьян.
— Смотри, Каммамури, — говорил Янес, — целься старательнее. Если не уложим зверя с одного выстрела, быть беде.
— Да разве трудно убить его? — испуганно отозвался индус, который еще никак не мог позабыть пережитой опасности.
— И да и нет! — ответил флегматично Янес.
— Что они, бронированные, что ли? Или… или заколдованы? Их пуля не берет?
Янес улыбнулся.
— И не забронированы, и не заколдованы. Ты же видел, когда твой «дух зла» волочил тебя в кусты, моя пуля уложила его. Но дело в том, что орангутанги страшно живучи и крепки. С десятком пуль в теле они все еще дерутся, как безумные. И каждый обладает силой чуть ли не десяти человек. Да ты сам испытал…
Каммамури только вздрогнул.
Майасы то совершенно исчезали в своем укрытии, за ворохом натасканных ими на высоту до десяти—двенадцати метров хвороста и листьев, то показывались лишь на мгновение. Этого было недостаточно для того, чтобы иметь хоть минимальные шансы на успех.
Наконец такой шанс представился: огромная обезьяна, по-видимому самец, подставила под выстрелы бок. Одновременно грянули два выстрела. И обе пули попали в цель, пронзив тело «господина леса». Но — увы! — раны не были смертельны, и обезьяна, которой овладело бешенство, с быстротой молнии стала спускаться по стволу дерева.
— Берегись, Сандакан! — крикнул Янес, предупреждая оставшихся внизу товарищей об опасности. И в то же время сам соскочил на землю. Каммамури последовал за ним.
Трагедия разыгралась с непостижимой быстротой: раненый орангутанг бросился на Тремаль-Наика. Пуля индуса пролетела мимо — так неуловимо быстры были движения обезьяны. Одним ударом своих рук орангутанг мог убить оказавшегося беззащитным Тремаль-Наика.
Но Сандакан загородил дорогу и нанес обезьяне удар тяжелым крисом в грудь. Хлынул поток крови. Однако зверю и этого было мало: он только отпрянул в сторону, чтобы через секунду ринуться на Янеса. И тут «господина леса» ждал конец, потому что Янес, успевший перезарядить оба ствола своего карабина, выпустил почти одновременно два заряда прямо в пасть ужасного животного. Обезьяна упала мертвой, но и труп ее вызывал страх.
— Держите! Держите! — раздался в это время крик Каммамури.
— Что случилось? — оглянулся, заряжая снова ружье, Янес.
— Самка убегает!
— На здоровье! — отозвался Сандакан. — С нас достаточно и двух убитых чудовищ.
— Но она… Она уносит мой пояс с патронами! — кричал маратх.
В самом деле, было видно, как «подруга» убитого только что «господина леса» удирала с поразительной быстротой, таща с собой, словно какую-то драгоценность, пояс Каммамури с патронами.
Ей вслед загремели выстрелы. За ней погнались. Несколько пуль, по-видимому, достигли цели, потому что тело животного окрасилось кровью. Но раны были легки и лишь незначительно замедлили ее бег. Во всяком случае, животное убегало гораздо быстрее, чем могли следовать за ним люди, и им никак не удавалось догнать его.
Погоня закончилась полной неудачей: четверо разведчиков упали в изнеможении у корней огромного дерева, едва в состоянии перевести дух.
— Что делать? — опять возник вопрос.
— Придется вернуться к гнезду, спрятаться и ждать. Может быть, с наступлением ночи обезьяна успокоится и вернется на привычное место! — сказал Сандакан.
— Хорошо. Может, вернется! — отозвался Янес. — Но кто поручится, что она принесет обратно наши патроны?
— Надо надеяться. Авось, не растеряет! Ведь пояс очень крепок. И животное, как видите, скорее согласно расстаться с жизнью, чем с патронами! — подбадривал товарищей Сандакан.
Правда, ничего больше не оставалось делать, и разведчики, угрюмые и опечаленные, вернулись к гнезду майасов с намерением дождаться возвращения сбежавшей самки орангутанга.
Подвергаться же риску попасть в окружение в лесу всем отрядом не было никакого смысла. Итак, четверо разведчиков с рассветом тронулись в путь по чащам Борнео.
Двигались они, соблюдая обычную осторожность, не отдаляясь друг от друга, чтобы при малейшей опасности собраться вместе и защищаться, образовав миниатюрное каре.
До полудня все шло благополучно, хотя путь оказался чудовищно трудным: местами дорогу приходилось буквально прокладывать, прорубать в растительности, среди побегов лиан, среди стоявших стеной деревьев. И это утомляло настолько, что скоро людям потребовался отдых. Однако и отдыхая, они соблюдали меры предосторожности: ведь в этой чаще могли наблюдать за каждым их движением, подслушать каждый шорох сотни невидимых глаз, сотни существ, ютящихся под корнями деревьев, прячущихся за стволами, взбирающихся наверх по ползучим лианам.
Поэтому отдыхали по очереди, оставив охранять маленький лагерь маратха Каммамури. Индус добросовестно выполнял свое дело. Он смотрел во все глаза, прислушивался к каждому шороху, готовый в любой момент поднять тревогу при малейшем подозрении. И сделать это ему пришлось в самом непродолжительном времени: он увидел, как в листве гигантского дерева мелькнул темный силуэт, мелькнул и исчез как тень, как призрак.
Каммамури бросился к месту стоянки и рассказал о своей встрече друзьям.
— Ты видел человека? — настойчиво спрашивал Сандакан.
— Я не успел разглядеть. Но я видел лицо, руки, блестящие глаза. Думаю, что это человек.
Захватив с собой оружие, все четверо тронулись к тому месту, где видел человеческую фигуру Каммамури. Последний показывал дорогу.
— Здесь, здесь! — говорил он. — Вот, он выглянул отсюда. Потом скользнул туда. Мне показалось, что он спрятался в эту группу кустарников, образующую островок.
— Тогда надо окружить островок. Если это разведчик даяков, — сказал Сандакан, — то действительно, лучшего места для того, чтобы спрятаться, он не мог избрать…
Отряд разделился. Сандакан и Тремаль-Наик пошли в одну сторону, Янес и маратх Каммамури — в другую. Потом Янес прошел вперед, оставив маратха сторожить некоторое подобие тропки.
Но едва только стихли его шаги, как на ветвях дерева перед Каммамури совершенно неожиданно, словно призрак, вдруг появилось огромное и странное существо, покрытое рыжевато-красной шерстью. У него были неимоверно длинные лохматые руки, покатый низкий лоб, сплющенный нос, губы чуть ли не до ушей. И не успел Каммамури сообразить, в чем дело, как это существо со страшной силой ринулось на него с высоты, преодолев одним прыжком пространство в несколько метров. Одной рукой оно вырвало и отшвырнуло в сторону карабин растерявшегося индуса, другой схватило его за грудь, придушило и подняло на воздух, как ребенка.
— Помо… Помогите! — простонал Каммамури, теряя сознание. Ему казалось, что это не человек, не зверь, а сам злой дух, исчадие индусского ада.
В то же мгновение прогрохотал выстрел. Что-то теплое брызнуло в лицо полумертвого Каммамури, стальные объятия, душившие его, разжались, и он со стоном опустился рядом с чудовищем, тело которого судорожно подергивалось. Падая, Каммамури видел, как из-за ближайшего куста бежали к нему на помощь Янес с еще дымившимся карабином, а затем и остальные — Сандакан и Тремаль-Наик.
— Я жив? Я жив? — бормотал, ощупывая себя маратх, не доверяя собственному сознанию. — Я спасен? Но кто напал на меня?
— Майас! «Господин леса»! — отозвался Сандакан, показывая концом ружья на безобразную тушу.
Тремаль-Наик помог наклонившемуся над мертвым врагом Янесу поднять животное, и собравшиеся могли рассмотреть павшего врага во всех подробностях.
Каммамури не мог сдержать невольной дрожи, пробежавшей по всему телу: да, оно было ужасно, это чудовище. Но все же это было не что-то сверхъестественное, не исчадие ада, хотя, несомненно, и имело с ним сходство. Это был майас, или орангутанг, огромная человекообразная обезьяна, безраздельно господствующая в дебрях Борнео. Обезьяна, встречи с которой даяки боятся, как встречи с духом зла; обезьяна, челюсти которой обладают поистине невероятной силой, зубы способны перекусить ствол ружья, руки могут сломать, как былинку, порядочное дерево.
— Но где мой пояс с патронами? — вдруг воскликнул с отчаянием Каммамури. — О, Аллах! Я помню! Их было два, да, два! Один сорвал с меня пояс, когда другой волочил меня.
— Но у тебя в поясе, кажется, весь наш запас патронов? — сказал испуганно Янес. Даже ему изменило его обычное хладнокровие, и он выглядел обеспокоенным. В самом деле, оказаться безоружными, окруженными врагами в дебрях лесов Борнео». Это грозило неминуемой гибелью, и каждый отлично сознавал, что надо во что бы то ни стало отобрать заряды у похитителя. Пересчитали уцелевшие патроны — их было всего около двух дюжин. Подумали, не возвратиться ли к островку? Но от островка их отделяло больше двадцати миль. Тогда решили идти разыскивать гнездо орангутангов, которое, по всем признакам, не могло быть далеко. Действительно, гнездо найти удалось довольно легко, и, к общему удивлению, охотники увидали там не одну обезьяну, как ожидали, а две. Одна таскала пояс маратха с драгоценными зарядами.
Попытались подобраться к дереву, на ветвях которого находилось гнездо майасов, но это оказалось невозможным: орангутанги осыпали подходивших огромными сучьями, кусками коры, словно градом пуль. Каждую минуту эти импровизированные снаряды могли раздробить кому-нибудь голову. Тогда, посовещавшись, Янес и Каммамури забрались на нижние ветви ближайшего к гнезду орангутангов дерева — это был могучий ветвистый дуриан — и стали выжидать, не представится ли удобный момент для того, чтобы подстрелить обезьян.
— Смотри, Каммамури, — говорил Янес, — целься старательнее. Если не уложим зверя с одного выстрела, быть беде.
— Да разве трудно убить его? — испуганно отозвался индус, который еще никак не мог позабыть пережитой опасности.
— И да и нет! — ответил флегматично Янес.
— Что они, бронированные, что ли? Или… или заколдованы? Их пуля не берет?
Янес улыбнулся.
— И не забронированы, и не заколдованы. Ты же видел, когда твой «дух зла» волочил тебя в кусты, моя пуля уложила его. Но дело в том, что орангутанги страшно живучи и крепки. С десятком пуль в теле они все еще дерутся, как безумные. И каждый обладает силой чуть ли не десяти человек. Да ты сам испытал…
Каммамури только вздрогнул.
Майасы то совершенно исчезали в своем укрытии, за ворохом натасканных ими на высоту до десяти—двенадцати метров хвороста и листьев, то показывались лишь на мгновение. Этого было недостаточно для того, чтобы иметь хоть минимальные шансы на успех.
Наконец такой шанс представился: огромная обезьяна, по-видимому самец, подставила под выстрелы бок. Одновременно грянули два выстрела. И обе пули попали в цель, пронзив тело «господина леса». Но — увы! — раны не были смертельны, и обезьяна, которой овладело бешенство, с быстротой молнии стала спускаться по стволу дерева.
— Берегись, Сандакан! — крикнул Янес, предупреждая оставшихся внизу товарищей об опасности. И в то же время сам соскочил на землю. Каммамури последовал за ним.
Трагедия разыгралась с непостижимой быстротой: раненый орангутанг бросился на Тремаль-Наика. Пуля индуса пролетела мимо — так неуловимо быстры были движения обезьяны. Одним ударом своих рук орангутанг мог убить оказавшегося беззащитным Тремаль-Наика.
Но Сандакан загородил дорогу и нанес обезьяне удар тяжелым крисом в грудь. Хлынул поток крови. Однако зверю и этого было мало: он только отпрянул в сторону, чтобы через секунду ринуться на Янеса. И тут «господина леса» ждал конец, потому что Янес, успевший перезарядить оба ствола своего карабина, выпустил почти одновременно два заряда прямо в пасть ужасного животного. Обезьяна упала мертвой, но и труп ее вызывал страх.
— Держите! Держите! — раздался в это время крик Каммамури.
— Что случилось? — оглянулся, заряжая снова ружье, Янес.
— Самка убегает!
— На здоровье! — отозвался Сандакан. — С нас достаточно и двух убитых чудовищ.
— Но она… Она уносит мой пояс с патронами! — кричал маратх.
В самом деле, было видно, как «подруга» убитого только что «господина леса» удирала с поразительной быстротой, таща с собой, словно какую-то драгоценность, пояс Каммамури с патронами.
Ей вслед загремели выстрелы. За ней погнались. Несколько пуль, по-видимому, достигли цели, потому что тело животного окрасилось кровью. Но раны были легки и лишь незначительно замедлили ее бег. Во всяком случае, животное убегало гораздо быстрее, чем могли следовать за ним люди, и им никак не удавалось догнать его.
Погоня закончилась полной неудачей: четверо разведчиков упали в изнеможении у корней огромного дерева, едва в состоянии перевести дух.
— Что делать? — опять возник вопрос.
— Придется вернуться к гнезду, спрятаться и ждать. Может быть, с наступлением ночи обезьяна успокоится и вернется на привычное место! — сказал Сандакан.
— Хорошо. Может, вернется! — отозвался Янес. — Но кто поручится, что она принесет обратно наши патроны?
— Надо надеяться. Авось, не растеряет! Ведь пояс очень крепок. И животное, как видите, скорее согласно расстаться с жизнью, чем с патронами! — подбадривал товарищей Сандакан.
Правда, ничего больше не оставалось делать, и разведчики, угрюмые и опечаленные, вернулись к гнезду майасов с намерением дождаться возвращения сбежавшей самки орангутанга.
VII. Буйволы острова Борнео
Четыре человека, словно тени, скользят по полным жуткого, таинственного молчания дебрям Борнео.
Тихо. Не шумит ветер в вершинах гигантских деревьев, не качаются извивающиеся точно туловища змей лианы, сползающие с вершин лесных великанов и расстилающие свои отростки по земле. Не слышно шума шагов людей: густая сочная трава, словно толстый ковер, заглушает все звуки.
Стоит великолепная тропическая ночь. Ярко горят звезды, катится по небосводу диск луны, заливающей дремучий лес потоком голубоватого кроткого света.
По временам люди, продвигающиеся по лесу, сходятся, останавливаются. Они будто что-то высматривают, поджидают кого-то. Оглядываются назад. Смотрят вперед, туда, где катятся с странным шорохом воды могучего потока, и откуда к лесу тянутся волны прозрачного голубоватого тумана, только слегка скрадывающего очертания лесных гигантов.
И когда эти четверо отдыхают, скрываясь в тени стволов деревьев или под навесом из перепутавшихся между собой лиан, там обыкновенно вспыхивает крошечный красный огонек и воздух вокруг наполняется пряным ароматом дорогого табака. По одному этому признаку можно безошибочно предположить, что среди крадущихся по лесу людей находится неисправимый и страстный курильщик, португалец Янес де Гомейра, король Ассама.
Действительно, это наши старые знакомые: Сандакан, индус Тремаль-Наик, маратх Каммамури и Янес.
Но теперь мы видим их уже на обратном пути, пробирающимися по направлению к островку, занятому воинами Сандакана. Что случилось?
Ничего особенного. Но разведка, произведенная ими, ясно показала, что все окрестности кишат даяками, которые очевидно, следят за каждым движением маленького отряда, занимают все тропинки, броды, стягиваются железным кольцом к островку, может быть, готовят нападение на его немногочисленных защитников.
Значит, не оставалось делать ничего другого, как поторопиться обратно на островок и уже там, на месте, обсудить план дальнейших действий. Но прежде чем пуститься в обратный путь, Сандакану и его спутникам все же пришлось пережить минуты борьбы с самкой орангутанга, похитительницей запаса зарядов.
Незадолго до наступления ночи, о которой мы рассказываем в настоящей главе, Сандакан и его спутники возвратились к гнезду «господина леса», где днем происходил бой между людьми и лесными чудовищами. Расчет Сандакана оправдался: похитительница зарядов, самка убитого орангутанга, возвратилась в покинутое гнездо. Присутствие животного обнаружил Каммамури, взявший на себя труд добраться ползком по лианам и стволу дерева почти до самого гнезда орангутанга. Храброму маратху пришлось пережить несколько тревожных минут: когда он поднялся уже к самому гнезду, самка орангутанга обнаружила свое присутствие яростными и вместе с тем жалобными криками и возней. Каммамури думал, что он обнаружен и ему придется выдержать ожесточенную схватку с обезьяной, защищаясь от нее только при помощи тяжелого меча — тарвара. Но все обошлось благополучно. Только, к полному своему удивлению, маратх увидел в логовище орангутанга не одного, а двух животных.
— Посмотрим, что это значит? — улыбнулся Сандакан, выслушав рассказ Каммамури, когда тот возвратился к ожидавшим его товарищам.
Несколько минут спустя разведчики подобрались на пистолетный выстрел к дереву, в ветвях которого ютились обезьяны, и по приказанию Сандакана Каммамури выстрелил первым, почти не целясь, в сторону гнезда. К его удивлению, следом за выстрелом с ветвей скатилось и гулко шлепнулось на землю массивное туловище огромной обезьяны.
— Попал! Попал! — закричал маратх, не веря своим глазам, когда увидел, что обезьяна лежит, не шевелясь, у корней дерева.
Но заниматься убитым животным было некогда: почти вслед за упавшим телом вторая обезьяна, в которой разведчики узнали похитительницу зарядов, быстро начала спускаться по стволу дерева с явным намерением напасть на людей. Трагедия разыгралась мгновенно: сначала в тело орангутанга впилось несколько отдельных пуль, а когда животное уже достигло земли и готовилось ринуться на своих беспощадных преследователей, грянуло сразу четыре выстрела, и обезьяна упала на труп своего товарища с простреленной в четырех местах головой.
Ее лапы все еще сжимали драгоценный пояс Каммамури с зарядами, совершенно целый, хотя и сильно потрепанный.
— Наконец-то мы опять во всеоружии! — довольно вздохнул Янес, пополняя свой запас зарядов.
— Что за чертовщина? — воскликнул в это мгновение Каммамури, разглядывавший труп первой, так неожиданно свалившейся с дерева после его выстрела наугад, обезьяны. — Да ведь это же супруг воровки! Тот самый, которого мы уложили еще днем! Вон, все тело исполосовано ранами.
Сандакан и Янес не могли удержаться от смеха, видя разочарование маратха. В самом деле, это был труп обезьяны, убитой уже несколько часов назад. Самка, верная супруга, возвратившись к своему гнезду после бегства с драгоценным поясом Каммамури, сочла своим священным долгом втащить туда и тело мужа. Может, она думала, что ее спутник жизни просто задремал и потом проснется… Может быть, она сознавала, что никогда уже не услышит его голоса, не увидит его живым, сильным и веселым, но ей не хотелось расставаться с ним…
Так или иначе, но факт был налицо: самка орангутанга с невероятной силой и ловкостью втащила тело погибшего самца на порядочную высоту, в гнездо. И может быть, стараясь пробудить угасшую жизнь, она возилась с ним в гнезде, испуская то гневные крики, то жалобные стоны.
У отважной четверки не было времени обсуждать поведение обезьяны: близилась ночь, которую они решили использовать на то, чтобы до рассвета вернуться на островок, и надо было торопиться, тем более что шум выстрелов по воровке — самке орангутанга, мог повлечь за собой приближение целого отряда даяков, а тогда положение еще более осложнялось.
Итак, разведчики тронулись в путь к островку, и ночь застигла их в дороге. Тишина тропической ночи, наступившая вслед за заходом солнца, длилась недолго. Очень скоро лес словно ожил, заговорил, наполнился странным таинственным шумом.
Где-то раздавался металлический звук крика ящерицы — геккона, по-видимому встревоженного приближением какого-то ночного врага. Звонко трещала, носясь над лесом, какая-то пичужка. Издали доносился глухой и заунывный вой, переходивший в отрывистый лай.
Люди шли, держа наготове оружие. Они находились теперь уже в непосредственной близости к потоку Маруду, шли почти по берегу реки, направляясь к занятому Сандаканом островку. Но от островка их отделяло еще довольно большое расстояние, а поэтому им приходилось принимать все меры осторожности, чтобы не оказаться отрезанными от друзей.
— Что за крикун тут завелся? — пробормотал, вскидывая ружье Янес, услышав раздававшиеся поблизости странные звуки, напоминавшие не то тревожное пыхтение, не то глубокие вздохи. По силе этих звуков можно было предположить только то, что испускавшее их животное отличалось огромными размерами.
— Держу пари, что это носорог! — воскликнул секунду спустя Янес.
— Ты прав, друг! — согласился приблизившийся к нему Сандакан. — Носорог, и притом, по-видимому, подравшийся или еще дерущийся с кем-то. Будь осторожен: это животное, когда оно чем-нибудь рассержено, делается словно безумным и яростно бросается на все живое!
— Знаю, знаю! — отозвался Янес. — Испытал уже на охоте в Ассаме, когда какой-то двоюродный братец этой скотины хотел превратить меня в лепешку! Подлое животное растоптало тогда пару самых лучших сигар, какие только я курил в жизни! А я за это всадил разрывную пулю в его глупую голову…
— Но что с ним? — задал вопрос подошедший тем временем к двум друзьям Тремаль-Наик. — Он, по-видимому, возится на одном месте. Я слышу плеск воды. Тонет он, что ли?
— Пойдем посмотрим! — ответил Сандакан.
Друзья крадучись пробрались поближе к тому месту, откуда неслись звуки, потревожившие покой леса. Картина, представившаяся их взорам, приковала к себе их внимание. И было на что посмотреть: огромное неуклюжее животное, полупогрузившееся в воду, отчаянно возилось там, почти не трогаясь с места. По временам ему удавалось приблизиться к берегу; казалось, сейчас оно выберется из воды и удалится в лес. Но нет, какая-то невидимая сила влекла его обратно. И тогда опять слышалось отчаянное яростное пыхтение, стоны, вздохи, плеск воды.
— Да что с ним, наконец? — изумился Янес. — Привязан он к реке, что ли? Почему он не уходит?
— Потому что он попал в объятия смерти! — сказал Сандакан, глядевший на картину борьбы животного с уже готовой поглотить его огромное туловище водой.
— А что там такое? Я не вижу, с кем он борется! — проворчал Каммамури.
— Войди в воду, и ты если не увидишь его врага, то почувствуешь на себе его страшную силу! — отозвался Сандакан. — Это зыбучий песок. Носорог тонет в нем.
— Гавиалы! — тревожно вскрикнул Тремаль-Наик, указывая на мелькающие вокруг тонущего носорога бревнообразные темные массы.
В самом деле, гадины не желали упустить столь удобного случая и торопились оторвать от беспомощного носорога кусок еще живого мяса. Окружив носорога и не обращая ни малейшего внимания на то, что лесной гигант, ноги которого завязли в зыбучих песках, отчаянно барахтался и, мыча от боли и ярости, наносил страшные удары своим ужасным рогом, гавиалы набрасывались на него, кусали, вырывали со спины, живота и ног целые пласты окровавленного мяса.
Однако добыча доставалась не даром: какой-то хищник неосторожно подвернулся под морду носорога и в тот же миг взлетел, как игрушка, на воздух с распоротым брюхом. Другой гавиал, пытавшийся отхватить у носорога кусок мяса с головы, был точно таким же образом разорван почти пополам и выкинут бездыханной массой на берег.
Тихо. Не шумит ветер в вершинах гигантских деревьев, не качаются извивающиеся точно туловища змей лианы, сползающие с вершин лесных великанов и расстилающие свои отростки по земле. Не слышно шума шагов людей: густая сочная трава, словно толстый ковер, заглушает все звуки.
Стоит великолепная тропическая ночь. Ярко горят звезды, катится по небосводу диск луны, заливающей дремучий лес потоком голубоватого кроткого света.
По временам люди, продвигающиеся по лесу, сходятся, останавливаются. Они будто что-то высматривают, поджидают кого-то. Оглядываются назад. Смотрят вперед, туда, где катятся с странным шорохом воды могучего потока, и откуда к лесу тянутся волны прозрачного голубоватого тумана, только слегка скрадывающего очертания лесных гигантов.
И когда эти четверо отдыхают, скрываясь в тени стволов деревьев или под навесом из перепутавшихся между собой лиан, там обыкновенно вспыхивает крошечный красный огонек и воздух вокруг наполняется пряным ароматом дорогого табака. По одному этому признаку можно безошибочно предположить, что среди крадущихся по лесу людей находится неисправимый и страстный курильщик, португалец Янес де Гомейра, король Ассама.
Действительно, это наши старые знакомые: Сандакан, индус Тремаль-Наик, маратх Каммамури и Янес.
Но теперь мы видим их уже на обратном пути, пробирающимися по направлению к островку, занятому воинами Сандакана. Что случилось?
Ничего особенного. Но разведка, произведенная ими, ясно показала, что все окрестности кишат даяками, которые очевидно, следят за каждым движением маленького отряда, занимают все тропинки, броды, стягиваются железным кольцом к островку, может быть, готовят нападение на его немногочисленных защитников.
Значит, не оставалось делать ничего другого, как поторопиться обратно на островок и уже там, на месте, обсудить план дальнейших действий. Но прежде чем пуститься в обратный путь, Сандакану и его спутникам все же пришлось пережить минуты борьбы с самкой орангутанга, похитительницей запаса зарядов.
Незадолго до наступления ночи, о которой мы рассказываем в настоящей главе, Сандакан и его спутники возвратились к гнезду «господина леса», где днем происходил бой между людьми и лесными чудовищами. Расчет Сандакана оправдался: похитительница зарядов, самка убитого орангутанга, возвратилась в покинутое гнездо. Присутствие животного обнаружил Каммамури, взявший на себя труд добраться ползком по лианам и стволу дерева почти до самого гнезда орангутанга. Храброму маратху пришлось пережить несколько тревожных минут: когда он поднялся уже к самому гнезду, самка орангутанга обнаружила свое присутствие яростными и вместе с тем жалобными криками и возней. Каммамури думал, что он обнаружен и ему придется выдержать ожесточенную схватку с обезьяной, защищаясь от нее только при помощи тяжелого меча — тарвара. Но все обошлось благополучно. Только, к полному своему удивлению, маратх увидел в логовище орангутанга не одного, а двух животных.
— Посмотрим, что это значит? — улыбнулся Сандакан, выслушав рассказ Каммамури, когда тот возвратился к ожидавшим его товарищам.
Несколько минут спустя разведчики подобрались на пистолетный выстрел к дереву, в ветвях которого ютились обезьяны, и по приказанию Сандакана Каммамури выстрелил первым, почти не целясь, в сторону гнезда. К его удивлению, следом за выстрелом с ветвей скатилось и гулко шлепнулось на землю массивное туловище огромной обезьяны.
— Попал! Попал! — закричал маратх, не веря своим глазам, когда увидел, что обезьяна лежит, не шевелясь, у корней дерева.
Но заниматься убитым животным было некогда: почти вслед за упавшим телом вторая обезьяна, в которой разведчики узнали похитительницу зарядов, быстро начала спускаться по стволу дерева с явным намерением напасть на людей. Трагедия разыгралась мгновенно: сначала в тело орангутанга впилось несколько отдельных пуль, а когда животное уже достигло земли и готовилось ринуться на своих беспощадных преследователей, грянуло сразу четыре выстрела, и обезьяна упала на труп своего товарища с простреленной в четырех местах головой.
Ее лапы все еще сжимали драгоценный пояс Каммамури с зарядами, совершенно целый, хотя и сильно потрепанный.
— Наконец-то мы опять во всеоружии! — довольно вздохнул Янес, пополняя свой запас зарядов.
— Что за чертовщина? — воскликнул в это мгновение Каммамури, разглядывавший труп первой, так неожиданно свалившейся с дерева после его выстрела наугад, обезьяны. — Да ведь это же супруг воровки! Тот самый, которого мы уложили еще днем! Вон, все тело исполосовано ранами.
Сандакан и Янес не могли удержаться от смеха, видя разочарование маратха. В самом деле, это был труп обезьяны, убитой уже несколько часов назад. Самка, верная супруга, возвратившись к своему гнезду после бегства с драгоценным поясом Каммамури, сочла своим священным долгом втащить туда и тело мужа. Может, она думала, что ее спутник жизни просто задремал и потом проснется… Может быть, она сознавала, что никогда уже не услышит его голоса, не увидит его живым, сильным и веселым, но ей не хотелось расставаться с ним…
Так или иначе, но факт был налицо: самка орангутанга с невероятной силой и ловкостью втащила тело погибшего самца на порядочную высоту, в гнездо. И может быть, стараясь пробудить угасшую жизнь, она возилась с ним в гнезде, испуская то гневные крики, то жалобные стоны.
У отважной четверки не было времени обсуждать поведение обезьяны: близилась ночь, которую они решили использовать на то, чтобы до рассвета вернуться на островок, и надо было торопиться, тем более что шум выстрелов по воровке — самке орангутанга, мог повлечь за собой приближение целого отряда даяков, а тогда положение еще более осложнялось.
Итак, разведчики тронулись в путь к островку, и ночь застигла их в дороге. Тишина тропической ночи, наступившая вслед за заходом солнца, длилась недолго. Очень скоро лес словно ожил, заговорил, наполнился странным таинственным шумом.
Где-то раздавался металлический звук крика ящерицы — геккона, по-видимому встревоженного приближением какого-то ночного врага. Звонко трещала, носясь над лесом, какая-то пичужка. Издали доносился глухой и заунывный вой, переходивший в отрывистый лай.
Люди шли, держа наготове оружие. Они находились теперь уже в непосредственной близости к потоку Маруду, шли почти по берегу реки, направляясь к занятому Сандаканом островку. Но от островка их отделяло еще довольно большое расстояние, а поэтому им приходилось принимать все меры осторожности, чтобы не оказаться отрезанными от друзей.
— Что за крикун тут завелся? — пробормотал, вскидывая ружье Янес, услышав раздававшиеся поблизости странные звуки, напоминавшие не то тревожное пыхтение, не то глубокие вздохи. По силе этих звуков можно было предположить только то, что испускавшее их животное отличалось огромными размерами.
— Держу пари, что это носорог! — воскликнул секунду спустя Янес.
— Ты прав, друг! — согласился приблизившийся к нему Сандакан. — Носорог, и притом, по-видимому, подравшийся или еще дерущийся с кем-то. Будь осторожен: это животное, когда оно чем-нибудь рассержено, делается словно безумным и яростно бросается на все живое!
— Знаю, знаю! — отозвался Янес. — Испытал уже на охоте в Ассаме, когда какой-то двоюродный братец этой скотины хотел превратить меня в лепешку! Подлое животное растоптало тогда пару самых лучших сигар, какие только я курил в жизни! А я за это всадил разрывную пулю в его глупую голову…
— Но что с ним? — задал вопрос подошедший тем временем к двум друзьям Тремаль-Наик. — Он, по-видимому, возится на одном месте. Я слышу плеск воды. Тонет он, что ли?
— Пойдем посмотрим! — ответил Сандакан.
Друзья крадучись пробрались поближе к тому месту, откуда неслись звуки, потревожившие покой леса. Картина, представившаяся их взорам, приковала к себе их внимание. И было на что посмотреть: огромное неуклюжее животное, полупогрузившееся в воду, отчаянно возилось там, почти не трогаясь с места. По временам ему удавалось приблизиться к берегу; казалось, сейчас оно выберется из воды и удалится в лес. Но нет, какая-то невидимая сила влекла его обратно. И тогда опять слышалось отчаянное яростное пыхтение, стоны, вздохи, плеск воды.
— Да что с ним, наконец? — изумился Янес. — Привязан он к реке, что ли? Почему он не уходит?
— Потому что он попал в объятия смерти! — сказал Сандакан, глядевший на картину борьбы животного с уже готовой поглотить его огромное туловище водой.
— А что там такое? Я не вижу, с кем он борется! — проворчал Каммамури.
— Войди в воду, и ты если не увидишь его врага, то почувствуешь на себе его страшную силу! — отозвался Сандакан. — Это зыбучий песок. Носорог тонет в нем.
— Гавиалы! — тревожно вскрикнул Тремаль-Наик, указывая на мелькающие вокруг тонущего носорога бревнообразные темные массы.
В самом деле, гадины не желали упустить столь удобного случая и торопились оторвать от беспомощного носорога кусок еще живого мяса. Окружив носорога и не обращая ни малейшего внимания на то, что лесной гигант, ноги которого завязли в зыбучих песках, отчаянно барахтался и, мыча от боли и ярости, наносил страшные удары своим ужасным рогом, гавиалы набрасывались на него, кусали, вырывали со спины, живота и ног целые пласты окровавленного мяса.
Однако добыча доставалась не даром: какой-то хищник неосторожно подвернулся под морду носорога и в тот же миг взлетел, как игрушка, на воздух с распоротым брюхом. Другой гавиал, пытавшийся отхватить у носорога кусок мяса с головы, был точно таким же образом разорван почти пополам и выкинут бездыханной массой на берег.