Саломатов Андрей. В будущем году я буду лучше

   Один из рабочих зычно гаркнул: "майна", и стрела крана медленно поползла вниз. Раскачавшийся крюк пролетел в пятнадцати сантиметрах от головы статуи, несколько раз спутником облетел её вокруг и наконец со всего маху врезался ей в затылок. Но вместо металлического звона послышался мягкий глухой удар. Ткнувшись подбородком в грудь, голова оторвалась от туловища и полетела вниз. Это непредвиденное событие тут же отозвалось в переулках и подворотнях хоровым "Ох!"
   Ударившись о булыжную мостовую, голова разлетелась на множество маленьких кусочков. Рабочие равнодушно посмотрели через борт и стали прилаживать крюк к тросам, которыми была обмотана статуя. При этом, человек пятьдесят с улиц и подворотен бросились к осколкам.
   - Неужели гипс?! - потрясенно воскликнула Розалия.
   Возле машин образовалась небольшая толпа любопытных. Розалия со своим спутником подошли поближе. Прямо перед ними на булыжнике белел маленький фрагмент головы. Подобрав его, Розалия демонически рассмеялась и показала Дыболю.
   - Крашеный гипс! Бронзовая краска! Боже мой, такого я ещё не видела! Ну скромница! Ну скупердяй! Вы, Александр, просто Спиноза по сравнению с этой дубиной. Представляете, этот человек даже в мечтах не способен взлететь выше собственной задницы. Вот вы, Александр, о чем-нибудь мечтаете? - Дыболь неопределенно пожал плечами и его опекунша уточнила вопрос: - Ну скажем так, о чем вы мечтали до или после ужина?
   Вспомнив свои размышления по поводу внешних данных Розалии, Саша покраснел и промычал что-то невразумительное.
   - Ясно, - взглянув на него, насмешливо проговорила она. - Ладно, чуть позже мы к этому ещё вернемся. Тогда хотя бы скажите, есть у вас какая-нибудь главная мечта, что-то, к чему вы ежедневно упорно стремитесь? О чем все время думаете?
   - Да так, думаю о всяком, - вяло проговорил Дыболь, которому этот разговор не понравился с самого начала.
   - О всяком?! - удивилась Розалия. - Вы хотите сказать, что у вас нет цели в жизни? А есть много-много маленьких... - Сашина опекунша наморщила нос и показала самый кончик указательного пальца. - Вот таких мечтишек? Ну, голубчик, вы меня разочаровали. - Она посмотрела Дыболю в глаза и вдруг с не очень уместным здесь пафосом воскликнула: - Неужели вам никогда не хотелось завоевать мир: написать великую симфонию, бессмертный роман или придумать новое сверхразрушительное оружие?! Неужели вам никогда не хотелось стать кинозвездой, чтобы все, от первоклашек до беззубых старух вас узнавали на улице? Вы что же, в детстве мечтали о новых валенках, в юности - о куртке на молнии и темных очках, а сейчас о том, как бы я сама залезла в вашу постель?
   Обливаясь горячим потом, Саша побагровел от стыда и малодушно промямлил:
   - Я мечтал, конечно... космонавтом хотел быть.
   - В детстве все мечтают стать космонавтами. Для этого не надо ничего, кроме здоровья, - бесцветно проговорила Розалия. - Вы меня разочаровали ещё больше. Я думала, вы закомплексованный, Александр, а вы просто неинтересный. - Затем она положила ладонь Дыболю на руку и, смягчившись, добавила: - Ничего, у вас все ещё впереди. Космонавтом вы уж точно станете.
   Обманутые в своих надеждах охотники за золотом быстро расходились по домам, и уже через пять минут на площади не осталось ни одного человека, кроме рабочих. А вскоре обезглавленная статуя заняла свое место на постаменте.
   Укладываясь спать, Саша выглянул в окно и едва не повалился на пол от смеха. Посреди площади высилось нечто неуклюжее, несоразмерное постаменту. Без головы скульптура выглядела почти квадратной, а у её подножья стоял толстый маленький человек. Философ и математик Пифагор как-то изрек, что статую красит вид, а человека - деяния его. Здесь и первое, и второе было представлено в одном предмете. Даже издалека в рассеянном свете уличных фонарей было видно, что автор он же владелец памятника ужасно расстроен, и Дыболь невольно подумал о том, какое же это все-таки хлопотное, неблагодарное дело - ставить себе памятник не представляя, как и зачем это делается.
   ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
   ПРОГУЛКА
   На следующий день сразу после легкого завтрака Саша со своей опекуншей отправились на прогулку и всю первую половину дня болтались по городу. Розалия показывала гостю достопримечательности и выказала недюженные познания в архитектуре и градостроительстве. Дыболь всем своим видом лениво врал, что ему интересно слушать и порядком устал, но говорить об этом Розалии ему было неловко - Саша стеснялся. "Тот свободен, кто руководствуется одним только разумом", - утверждал мудрый Спиноза. Дыболь же чувствовал себя арестантом. Правда, за эти четыре часа он узнал, что такое фронтон и пилястры, мезонин и пилоны.
   У очередного, довольно невзрачного здания Розалия резко оборвала свою лекцию на полуслове и в сердцах выругалась:
   - Ну вас к черту, Александр! Если вам совсем неинтересно слушать, будем гулять молча! Может, вы думаете, мне доставляет удовольствие выворачиваться наизнанку перед таким остолопом, как вы?
   - Да я слушаю, - воскликнул Саша.
   - И не смейте кричать на меня! - угрожающе постукивая зонтиком по ладони, тихо проговорила Розалия.
   - А я и не кричу, - удивился Дыболь.
   - Вот так, - удовлетворенно произнесла Розалия. Похоже было, что прогулка не пошла ей на пользу. Она выглядела как разъяренная кошка, а в голосе слышалось откровенное раздражение. - Ну все, хватит таскаться по этим дурацким улицам. Я устала как двадцать пять собак. Пойдемте, отдохнем у фонтана. У нас как раз есть немного времени до обеда. - Саша пожал плечами и покорно поплелся за своей опекуншей, а она, обернувшись, продолжила его распекать: - Какой же вы, Александр невоспитанный.
   - А что я такого сделал? Я слушал, - действительно не понимая причины её гнева, стал оправдываться Саша.
   - Слушал! Прядать ушами и осел может, - ответила Розалия. - Когда у костела я уронила зонтик, мне пришлось поднимать его самой. Возле оперного театра я споткнулась, и вы даже не попытались поддержать меня. Я уже молчу о том, что за весь день вы ни разу не предложили мне взять вас под руку.
   - Забыл, - поморщившись, ответил Дыболь и почесал затылок.
   - А перед универмагом вы хохотали и орали как сумесшедший. Вы что, никогда не видели сцепившихся собак?
   - Я и не орал, - на этот раз покраснев, проговорил Дыболь и вдруг забормотал что-то несусветное: - Не так уж я и... орал. Я, в общем-то, никому, вроде, не мешал... У вас здесь, вроде, свобода... Я и...
   Розалия остановилась, с ужасом посмотрела на Сашу, и еле слышно пролепетала:
   - Боже мой. Свобода. - И тут её словно прорвало: - Свобода?! выкрикнула она Дыболю в лицо и даже замахнулась на него зонтиком. - Свобода не для таких дураков как вы, Александр! Тоже мне, выдумали! Таким, как вы, Александр, вполне достаточно свободы иногда менять одну тюрьму на другую! Да свободы говорить то, что вам вдалбливали в вашу пустую голову всю жизнь! - Розалия перевела дух и спокойнее, но с той же злобой спросила: - Да вы хотя бы знаете, что такое свобода?
   Напуганный Саша переминался с ноги на ногу и, боясь посмотреть в лицо разъяренной опекунше, блуждал взглядом по кронам деревьев.
   - Я вас спрашиваю! - выкрикнула Розалия.
   - А кто же этого не знает? - опустив голову, уклончиво ответил Дыболь. Он готов был уже сказать не на шутку разошедшейся трефовой фурии какую-нибудь гадость, но Розалия его опередила.
   - Он знает, - дрожащим голосом проговорила она и, отвернувшись, двинулась дальше.
   Почувствовав, что ураган пошел на убыль, Саша побрел за своей опекуншей и на ходу забубнил:
   - Я вам ничего и не обещал. Сказали гулять, я пошел. И слушать мне было интересно, - соврал он. - А устали, так давайте посидим. Хотите, я за мороженым сбегаю или принесу водички?
   Розалия повернулась к Дыболю, и он увидел на её щеках ещё не просохшие следы слез.
   - Так вы не обиделись, Алек? - мягко спросила она.
   - Да нет, - ответил Саша и с облегчением украдкой вздохнул. Гроза благополучно миновала, можно было продолжать радоваться жизни.
   - Простите меня, Александр, - задушевно проговорила Розалия. - Я была не права. А вы добрый, хороший молодой человек.
   Она подошла к Дыболю, взяла его лицо в ладони и поцеловала его в лоб. Близость красивой женщины вскружило Саше голову. В теплый летний день не трудно ощутить тепло исходящее от любого предмета, а уж от женщины и подавно.
   - Оставайтесь у меня насовсем, Александр, - неожиданно предложила Розалия. - По утрам будем гулять с вами по городу. А по вечерам пить чай. Я научу вас вязать крючком.
   - Нет, - не раздумывая, тряхнул головой Дыболь.
   - Вас там кто-нибудь ждет? - немного обидевшись из-за поспешного ответа, спросила Сашина опекунша.
   - Не знаю, - пожал плечами Дыболь. - Скорее всего, никто.
   - Тогда почему вы не хотите остаться? - не отставала Розалия;.
   - Я там привык, - ответил Саша.
   - Фу, Александр! Во-первых, любая привычка - дурацкое дело. А во-вторых, к чему вы привыкли? У вас там собственный большой особняк, деньги, поклонницы, насыщеная событиями жизнь?
   - Нет, - покачал головой Дыболь. - Просто привык.
   - Как привыкли, так и отвыкнете, - снова начиная раздражаться, проговорила Розалия. - Впрочем, я не собираюсь вас уговаривать. Я уже раскусила вас, Александр. Вы необразованный идеалист, которому, мало того, что ничего не надо, так вы ещё не в состоянии объяснить, почему вам ничего не надо.
   СЧАСТЬЕ
   Балкон с округлыми, как женские икры, балясинами выходил прямо на центральную площадь. Отсюда из-за балюстрады прекрасно был виден безголовый памятник, и за вечерним чаем Саша с Розалией от души потешались над несчастным автором этого монументального произведения. Они сидели за кружевным столиком, лакомились вареньями и пирожными, да изредка перекидывались ничего не значащими фразами или по инерции упражнялись в остроумии. Досада давно оставила хозяйку дома, она была спокойна и весела, а её гость за день свыкся со своей ролью, чувствовал себя вполне уверенным и даже счастливым. Это был его первый вечер в странном городе, когда ему не хотелось домой и не думалось о возвращении. Дыболю нравилось слушать Розалию, тем более, что говорила она о пустяках, не требуя от него ни понимания, ни ответа.
   - Вы помните мой портрет, Алек? - ласково спросила хозяйка дома и положила свою маленькую, удивительно изящную ладошку ему на руку.
   - Конечно помню, - утвердительно кивнул Саша и тут же соврал: - Очень хороший портрет. - В этот теплый вечер Дыболю хотелось говорить Розалии только приятные слова. От прикосновение её руки в глазах у него все слегка сместилось, а разнузданное воображение тут же начало рисовать продолжение приятной беседы вплоть до постели. Единственно, что удерживало Сашу от более сочных, интимных комплиментов - это боязнь ляпнуть какую-нибудь чушь и тем самым испортить установившееся благолепие.
   - Вы должны мне помочь, Александр, - кокетливо произнесла хозяйка дома.
   - Пожалуйста, - охотно согласился Дыболь.
   - Завтра у Дэди... у профессора, день рождения...
   - Вы хотите подарить ему свой портрет? - несколько разочарованно проговорил Саша.
   - Нет, Алек. Я хочу подарить профессору одну вещицу, о которой он давно мечтает. Но... - Розалия сделала ударение на "но" и подлила в Сашину чашку чаю. - Но этот предмет можно купить только на городской барахолке. Вернее, даже не купить, а обменять. Некоторые вещи у нас невозможно приобрести ни в лавке, ни в универмаге. Их не отдают за бумажные деньги. Так вот, я хочу свой портрет обменять на телескоп. И вы, Алек, должны мне в этом помочь.
   - Договорились, - натянуто улыбнулся Дыболь, прикидывая, сколько может весить картина с рамой размерами с кузов грузовика. - И не жалко вам портрета? - спросил он.
   - Жалко, Алек. Вы же знаете - это память об одном человеке, к которому я очень хорошо отношусь. Обидно, что он оказался прохвостом и дураком. Розалия немного помолчала и со вздохом добавила: - Да и художник он был так себе. Ну да ладно, Алек. Что уж теперь говорить?
   - А картину как, вместе с рамой понесем? - как можно деликатнее поинтересовался Саша.
   - Да, - ответила хозяйка дома. Боюсь, что без рамы её никто не поймет.
   К огорчению Дыболя, вечер закончился лишь душевным рукопожатием. Размякший от близости Розалии и собственных фантазий, Саша хотел было удержать свою опекуншу, сказать, как ему с ней хорошо, но Розалия опередила его:
   - Не надо, Александр. Завтра у нас трудный день. Кстати, как вам Луиза?
   Дыболь покраснел, будто его застали за каким-то очень постыдным занятием, и забормотал:
   - Никак. Причем здесь Луиза?
   - Она ещё не показала вам ваш корабль?
   - Какой корабль? - подняв взгляд на хозяйку дома, удивился Саша.
   - Не знаю, - пожала плечами Розалия. - какой там у вас: корабль, кораблик, лодочка, лодчонка... Впрочем, ступайте спать, Александр. Это я так. Устала, вот и заговариваюсь. Не забудьте, завтра мы идем на рынок.
   ЕРУНДА
   На барахолку Саша с Розалией собирались не торопясь. Они поздно встали, позавтракали, а потом с помощью Августины долго снимали со стены гигантский портрет и перетягивали его веревками. В результате, из дома они выбрались только около полудня.
   Рынок располагался всего в полукилометре от центральной площади, но Дыболю эта дорога показалась более чем длинной. Как писал охочий до телесных наслаждений философ Эпикур: "поблагодарим мудрую природу за то, что нужное она сделала легким, а тяжелое - ненужным". Если бы Саша знал это легкомысленное изречение, он нашел бы не мало слов, чтобы возразить.
   Как назло, день выдался жаркий, будто специально для того, чтобы помучить бедного Дыболя. Город тонул в мареве, и привычные очертания предметов струились, словно в текучей воде.
   Нести картину было чрезвычайно трудно. Она все время заваливалась то на один бок, то на другой или вдруг клевала вперед, заставляя Сашу выписывать ногами сложные фигуры. Розалия шла позади и покрикивала на своего помощника. Раза два она даже назвала его недотепой и остолопом и, если бы ноша не была такой тяжелой и громоздкой и не требовала столько сил для опускания её на асфальт, Дыболь, пожалуй поставил бы её и ответил Розалии тем же.
   Наконец они свернули в переулок и оказались у входа на городскую барахолку. С трудом миновав широкие ворота, Саша попытался поставить картину, но не удержав, грохнул её о землю. С багета во все стороны брызнула позолоченная лепнина, а рама, заскрипев, перекосилась так, что сразу потеряла всю свою музейную чопорность и сделалась похожей на рухлядь.
   Подоспевшая Розалия с ужасом посмотрела на свой портрет, и затем на Дыболя.
   - Если мы не обменяем его на телескоп, я вас убью, Александр, жалобно сказала она и пальцем потрогала на раме оголившееся дерево. - Какая была рама! Теперь, наверное, за неё не дадут и одного стеклышка от телескопа.
   Прячась за холстом, Саша делал вид, будто пристраивает картину к забору, хотя та давно и крепко стояла на земле.
   - Вылезайте же оттуда, растяпа! - крикнула Розалия. - И ждите меня. Я сейчас вернусь.
   Мокрый от пота, в дорожной и гипсовой пыли, Дыболь выбрался из-за портрета и зачем-то принялся собирать осколки лепнины. Руки и ноги у него дрожали от жары и усталости. Во рту пересохло так, что вспухший язык отказывался воспроизводить какие бы то ни было слова. При этом, ему самому было страшно жаль рамы, и обидно за Розалию - изображение этой красивой женщины разом превратилось в мазню.
   У картины постепенно собирался народ. Люди подходили, уважительно здоровались с Сашей и разглядывали живопись. При этом, одни теребили себя за подбородки, другие приседали или переходили с места на место, чтобы увидеть портрет в разных ракурсах, третьи подходили вплотную и разглядывали ширину и форму мазка. Вскоре у портрета собралось человек сорок. Дыболь уже вошел во вкус и почти почувствовал себя автором. Он по-хозяйски поглядывал на ценителей живописи и иногда небрежно смахивал с холста невидимые пылинки.
   - Ерунда, - неожиданно высказался кто-то из рыночных критиков.
   - Конечно ерунда, - поддержал его второй, и толпа начала быстро рассасываться. Уже через минуту рядом с Сашей не осталось ни одного человека и непонятно почему, Дыболь воспринял это как собственное поражение. Если бы не подошедшая хозяйка картины, он, пожалуй, сказал бы вслед барахольщикам несколько неласковых слов, но Розалия сразу начала вводить его в курс дела.
   ЧЕСТЬ
   Сашина опекунша приблизилась к нему вплотную, чем очень смутила Дыболя.
   - Есть труба, - не обращая внимания на Сашины муки, заговорщицки прошептала она. - Это то, что нам нужно. Сейчас мы подойдем к хозяину телескопа, я поведу его смотреть картину, а если он не согласится на обмен, вы, Алек, возьмете трубу и убежите. Хозяин будет со мной, так что вам бояться нечего. Если он откажется меняться, я дам вам знак. Пока этот боров добежит до своего места, вы успеете скрыться. Меня не ждите и обо мне не беспокойтесь. Встречаемся дома. Надеюсь, вам все ясно, Александр?
   - Ага, - ошалело ответил Дыболь.
   - Не трусьте, Алек, будьте мужчиной. Надо же вам когда-нибудь становиться мужчиной.
   Чего-чего, а такого Саша от своей опекунши не ожидал. Если бы Дыболь не знал эту женщину целых два дня, он подумал бы, что она его разыгрывает. Но внешний вид Розалии говорил об обратном - выражение её лица, напор, с которым она убеждала его украсть телескоп, и то, что в запале она прижималась к нему всем телом, начисто исключали какую-либо несерьезность.
   К владельцу телескопа они подошли врозь. Саша изображал праздного горожанина, который забрел на барахолку лишь для того, чтобы как-то скрасить время. Розалия обрела вид богатой дуры и надменно обратилась к продавцу:
   - Я хочу предложить вам за эту трубу вон ту картину. Вон, видите у входа?
   - А на что мне картина? - равнодушно ответил продавец.
   - А на что вам телескоп? - раздраженно спросила Розалия. - Это же искусство. Неужели вы не понимаете? Вы подойдите, посмотрите.
   - А чего мне ходить? Я и отсюда вижу - дребедень.
   - Дребедень?! - оскорбилась Розалия. По её лицу было видно, что она готова врезать этому барахольщику зонтом по физиономии. И все же она взяла себя в руки и проговорила: - А рама? Рама тоже дребедень? Вы только взгляните. На ней же одной позолоты килограммов пять.
   Дыболь стоял в стороне и делал вид, что рассматривает бронзовый подсвечник. Ему очень не хотелось красть телескоп и он надеялся на то, что толстяк окажется благоразумным и не уйдет от своего товара. Но владелец трубы, после недолгого колебания, все же заинтересовался гигантской позолоченой рамой.
   Помня, как быстры на расправу жители этого города, Саша с тоской поглядывал на свою опекуншу и толстяка, которые медленно удалялись к выходу. "Ну дура! - мысленно ругался он. - Связался же с дурой!" При этом отказаться от задуманного или сбежать от Розалии и покрыть себя позором, Дыболю не приходило в голову. Саша знал, что такое чувство собственного достоинства и честь.
   Как показывает жизнь, людей без чести не бывает. В каждом, даже самом, на первый взгляд, опустившемся человеке все же живет одна из разновидностей чести: мужская или женская, девичья или офицерская, рабочая, а значит и интеллегентская, общечеловеческая или воровская - нет им числа. Бывает, правда, честь на некоторое время теряют, но сменив место жительства или место работы, она естественным образом восстанавливается.
   Случается, что честь отдают или её лишают, как это часто бывает с женщинами, у которых, видимо, она находится где-то на поверхности. Сколько угодно примеров, когда человек добровольно жертвует своей честью ради кого-то или чего-то, а бывает от неё избавляются, если честь много задолжала. Долг чести - вещь довольно обременительная.
   Известно, что честью можно торговать, а следовательно и покупать её. Честь можно запятнать, легко обидеть, и нередко это капризное существо заставляет человека совершать поступки во вред себе и своим близким.
   Непрочная, маркая, обидчивая, продажная, вечная должница, но в то же время требовательная - честь удивительно неудобная штука.., но греет. Всех греет. И каждый в меру своих сил бережет её, а если не уберег, старается приобрести, не жалея ни сил, ни денег, а иногда и жизни. Желая сохранить честь, человек иногда рискует самым дорогим, что у него есть - жизнью, как, например, Дыболь.
   Саша очень огорчился, когда увидел, что Розалия подает ему знак. Это означало одно: хватай телескоп и беги. Что он и сделал.
   ФАНТАСТИКА
   Сердце у Дыболя бухало так громко, что он не слышал позади себя ни выстрелов, ни криков. Перемахнув через высокую металлическую ограду, он интуитивно выбрал самый правильный путь - напрямик через кусты, прямо по нехоженному ворсу травы, по которой не ступала нога человека. Оставляя позади себя едва заметные следы, Саша бежал без оглядки столько времени, сколько ему позволили силы, ну а сил у него было немало. Дыболь несся мимо магазинов и ресторанов, юридических контор и спортивных залов. Затем он обогнул велодром и выскочил на совершенно прямую, но плохо асфальтированную улицу.
   Наконец остановившись, Дыболь обнаружил, что находится на окраине города. Как это часто бывает, окраина была похоже на деревню. В лужах огромными валунами дремали свиньи. Вдоль добротных заборов озабоченно бродили куры, утки и гуси, такие крупные и жирные, что Саша испугался - не уменьшился ли он сам в размерах. Дома были такими же, как и под Москвой, с той лишь разницей, что в каждом дворе стояло по трактору и грузовику. А рядом с автотехникой, словно на международной выставке сияли на солнце никелированными ручками умопомрачительные музыкальные центры самых экзотических фирм. Они пели и играли на разные голоса, и эта музыкальная каша делала горячий воздух плотным, как облако вулканической пыли.
   Облокотившись о забор ближайшего дома, Дыболь минут пятнадцать с хрипом выдыхал из себя горячий отработанный воздух, а когда мокрое от пота, разгоряченное тело остыло до нормальной температуры, он вконец обессиленный поплелся вдоль изгороди.
   Злополучная труба болталась на ремешке у самого бедра и тем самым напоминала Саше о только что содеянном преступлении. Совесть почти не трогала его. Он только жалел, что согласился пожить у Розалии. "Лучше бы остался у профессора, - раздосадованно думал он. - Тот все-таки не посылал воровать. Хотя, кто его знает? Может у Розалии тоже скоро день рождения."
   Неожиданно кто-то окликнул Дыболя. Он поднял глаза и увидел перед собой Луизу, ту самую кроткую ночную красавицу, которую вечером он до беспамятства полюбил, а утром с такой же силой возненавидел. Ту самую утреннюю дурнушку, которой он так безбожно врал всю ночь, а потом так позорно сбежал.
   Луиза стояла с большой хозяйственной сумкой в двух метрах от Саши и улыбалась ему так, будто не было ничего того, что Дыболь желал если и не исправить, то хотя бы забыть.
   - Здравствуйте, Александр, - трепетно произнесла Луиза.
   Появление девушки лишило Дыболя последних сил. Он вяло забормотал что-то о невыносимой жаре и вонючих лужах со свиньями. Затем, ляпнул, что решил прогуляться и машинально убрал телескоп за спину.
   - А я тоже гуляю. Вот вас встретила, - скромно улыбаясь, сказала девушка. - Хотите, погуляем вместе? А можем и здесь постоять. Мне все равно. А хотите пирожок? Я сама испекла. Какой вы будете: с капустой, с мясом, с рисом, с маком, с картошкой или с вишней? У меня и чаек есть в термосе. - Луиза достала из сумки полуторалитровый китайский термос и, несмотря на свою субтильность, легко помахала им в воздухе.
   Немного опомнившись, Саша провел рукой по мокрым от пота волосам, сипло прокашлялся и наконец поздоровался:
   - Здравствуй...те. В городе такая жара. Я тогда... Луиза, спешил. Извини.
   - А вот скамеечка, - радостно воскликнула девушка. - Стоя вредно есть. Садитесь-садитесь. - Луиза присела, выложила на деревенскую скамью большой сверток с пирожками и, отвинтив стаканчику термоса, налила Дыболю чаю.
   Саша сел на самый край скамьи и тут же получил в руки ещё теплый пирожок и стакан с чаем. Дух от пирогов шел такой волнующе-домашний, что Дыболь сразу раскис и малодушно подумал, не навестить ли ему ещё раз заботливое семейство Луизы.
   - Спасибо, - растроганно проговорил он и откусил кусочек пирожка. Затем Саша мечтательно посмотрел вдаль и тут же едва не поперхнулся от удивления. В полукилометре от города на картофельном поле высился космический корабль.
   - Ух ты! - воскликнул Дыболь, сразу забыв об угощении. - Ракета! Настоящая ракета!
   - Где? - встревоженно озираясь, спросила Луиза.
   - Да вон, впереди! - указал Саша пирогом на корабль.
   - Это? - на этот раз удивилась девушка. - Это водонапорная башня. Кушайте, Александр. Кушайте. Пирожки остынут.
   - Какая же это башня?! Это космический корабль! - возбужденно возразил Дыболь.
   - Я здесь прожила всю жизнь, - с улыбкой проговорила Луиза. - Это водонапорная башня стоит здесь, сколько я себя помню, лет пятнадцать-двадцать. А вы просто фантазер, Александр.
   Луиза ошиблась, фантазером Саша никогда не был, а потому назвал предмет, который увидел, своим именем.
   КИРПИЧ ДЛЯ ИВАНА ИВАНОВИЧА
   До гигантского блестящего огурца оставалось всего метров сто. Не отрывая безумного взгляда от космического корабля, Дыболь торопливо шел впереди Луизы и не переставая говорил:
   - Ты что, не видишь? Это же межпланетный корабль! Какая же это башня?! Скажет же такое!
   - Вижу, - едва поспевая за ним с тяжелой ношей, тихо произнесла девушка.