Сальваторе Роберт. Хребет Мира

   — Какого роста? — спросил Крипс Шарки, один из двух соседей Морика по столику. Крипс был потрепанным морским волком, на его багровых щеках Клоками росла неухоженная, грязная борода, а один глаз отсутствовал. Посетители частенько называли его Халявщик Крипс, потому что он резво пускал в ход свой старый ржавый кинжал, но никогда не спешил расплачиваться. Крипс был таким скрягой, что даже не хотел раскошелиться на приличную повязку на глаз. Из-под края замызганного платка, обернутого вокруг головы, Морику был виден темный край пустой глазницы.
   — На полторы головы повыше меня будет, — ответил Морик. — Может, на две.
   Крипс бросил взгляд на своего товарища-пирата, колоритного типа. Черные волосы у него на затылке были закручены толстым тугим узлом, а татуировки покрывали все видимые участки кожи, то есть почти все тело, поскольку на нем был только килт из тигровой шкуры. Посмотрев на него, Морик внутренне содрогнулся, потому что хотя и не был с ним лично знаком, но знал ходившие о нем слухи. Пирата звали Ти-а-Никник, и в нем лишь наполовину текла человеческая кровь, другая половина принадлежала куллану — то была загадочная свирепая воинственная раса.
   — «Морская фея» в порту, — заметил Крипс.
   Морик кивнул, потому что и сам видел трехмачтовую шхуну, когда направлялся сюда.
   — У него очень короткая борода, — прибавил Морик, стараясь описать человека возможно точнее.
   — Он сидит прямо? — спросил татуированный пират.
   Морик непонимающе посмотрел на Ти-а-Никника.
   — Как он сидел на стуле, прямо? — пояснил Крипс, сам выпрямляясь, — Так, будто кол проглотил?
   Морик улыбнулся:
   — Да, он прямой и высокий.
   Пираты снова переглянулись.
   — Похож на Дюдермонта, — объявил Крипс. — Собака. Я бы пригоршню золотых отдал, чтобы перерезать ему глотку. Многих моих дружков он пустил ко дну, да и убытки из-за него мы понесли нешуточные.
   Татуированный пират в подтверждение его слов грохнул на стол тяжелый кошель. Морик вдруг заметил, что все разговоры вокруг смолкли и глаза присутствующих обратились на него и его странных собеседников.
   — Ну, Морик, я вижу, тебе нравится, — протянул Крипс, указывая на кошель. — Что ж, он будет твоим, и еще десяток таких кошельков сверх, как я думаю. — Крипс неожиданно вскочил, далеко отшвырнув стул. — Что скажете, парни? — выкрикнул он. — У кого найдется золотой или десять за голову Дюдермонта с «Морской феи»?
   Весь кабак загомонил, выкрикивая проклятия капитану и его команде.
   Но Морик их почти не слышал, потому что во все глаза смотрел на деньги. Дюдермонт приходил встретиться с Вульфгаром. А здесь каждый да еще сотня таких же головорезов в Лускане готовы добавить к этой куче еще по нескольку монет. Дюдермонт знает Вульфгара и доверяет ему. Тысяча золотых. Может, десять тысяч? Он мог бы без труда подобраться к Дюдермонту благодаря Вульфгару. В жадном мозгу вора Морика один за другим просчитывались варианты.

Глава 2
В СЕТЯХ ОЧАРОВАНИЯ

   Молодая женщина неслась вниз по тропинке. По плечам рассыпались блестящие черные волосы, зеленые глаза сияли, а на ясном лице играла улыбка.
   Она только что говорила с ним, с Якой Скули, смотрела в его глубокие голубые глаза, видела вьющиеся темные волосы, и одна прядь падала на лоб. Из-за одного этого разговора она теперь бежала, хотя могла бы идти шагом. Эта встреча заставила ее забыть о том, что в дырявые башмаки попадает грязь, а дома на родительском столе в деревянной миске только пустой суп. Все это перестало для нее существовать: и клопы, и грязная вода — все. Она говорила с Якой, и лишь поэтому все внутри у нее смеялось, пело и трепетало.
   По извечной иронии жизни, радость, пробудившаяся в ней после разговора с задумчивым Якой, зажгла остановившийся на ней взор другого человека.
   За двадцать пять лет жизни сердце лорда Ферингала Аука не раз трепетало при виде молодых женщин, по преимуществу купеческих дочек, чьи отцы искали надежное пристанище к северо-западу от Лускана. Его вотчина, деревня Аукни, располагалась вблизи перевала через Хребет Мира, и здесь путешественники могли пополнить запасы и отдохнуть перед опасным переходом в Долину Ледяного Ветра к Десяти Городам и обратно.
   Но никогда еще не случалось, чтобы Ферингалу Ауку, выглянувшему из окна своей нарядной кареты, при виде девушки вдруг стало трудно дышать.
   — Фери, ветер уже несет желтую пыльцу сосен, — послышался голос Присциллы, старшей сестры Ферингала. Она одна называла его Фери, что всегда его раздражала — Залезай обратно в карету! Пыльцы так много, ты же знаешь, как ужасно…
   Она умолкла и внимательно вгляделась в своего брата, который с глупым видом таращился наружу.
   — Фери? — пододвигаясь ближе, окликнула она его, схватила за локоть и встряхнула. — Фери?
   — Кто она? — вымолвил владетель Аукни, даже не расслышав, что говорила сестра. — Что это за ангельское создание, сама воплощенная богиня красоты, олицетворение желаний любого мужчины, чистейший соблазн?
   Присцилла решительно отодвинула брата и сама высунулась из окна.
   — Кто, эта крестьянская девчонка? — недоуменно спросила она, презрительно поморщившись.
   — Я должен узнать, — пробормотал лорд Ферингал, немигающим взором следя из окна за бежавшей девушкой. Однако карета сделала поворот по извилистой дороге, и девушка скрылась из виду.
   — Фери! — строго прикрикнула Присцилла. Она даже как будто хотела шлепнуть его по щеке, но сдержалась.
   Лорд Аукни уже очнулся от своих блаженных грез и предостерегающе посмотрел на сестру.
   — Я непременно узнаю, кто она, — решительно произнес он.
   Присцилла Аук откинулась на спинку сиденья и больше не промолвила ни слова, хотя и была обескуражена столь несвойственным ее брату проявлением чувств. Ферингал всегда был тихим и покладистым. и сварливой сестре, которая была старше его на пятнадцать лет, было несложно им управлять. Присцилле вскоре должно было исполниться сорок, но она была не замужем. Правда, мужчина ей был нужен лишь ради удовлетворения зова плоти, и не более того. Мать умерла при родах Ферингала. отец скончался пятью годами позднее, и Присцилле пришлось одной руководить поместьем при помощи советника, отца Темигаста, пока Ферингал не стал взрослым. Присцилле нравилось сложившееся положение в управлении делами поместья Аукни, при котором ее голос всегда оказывался решающим, несмотря на то что Ферингал уже десять лет как достиг совершеннолетия. У нее никогда не возникало желания обзаводиться новыми членами семьи, и она надеялась, что и у Фери тоже.
   Присцилла бросила последний недовольный взгляд в сторону той девчонки, хотя та давно скрылась за поворотом. Карета теперь тряслась по каменному мостику, перекинутому на крошечный островок, где располагался замок Аук.
   Как и сама деревня Аукни, где жило всего-то человек двести и которую даже не всегда наносили на карты, замок был очень скромным. В нем было с десяток комнат для членов семьи и для Темигаста и еще пять для полудюжины слуг и десятка солдат, служивших здесь. По обе стороны замка стояли две приземистые башни, возвышавшиеся всего на пятнадцать футов, поскольку в Аукни всегда дули сильные пронизывающие ветры. Здесь шутили, что, если ветер внезапно прекратится, все жители в тот же миг попадают наземь — так они привыкли ходить, постоянно нагибаясь вперед» сопротивляясь его порывам.
   — Мне стоит почаще выходить из замка, — заявил лорд Ферингал, когда они с сестрой, миновав вестибюль, прошли в гостиную, где сидел старый Темигаст, писавший один из своих бесконечных морских пейзажей.
   — В деревню, ты имеешь в виду? — саркастически поинтересовалась Присцилла. — Или на хутора, где добывают торф? Все равно: что там, что там — везде только грязь и камни.
   — Зато в этой грязи можно отыскать бриллиант чистейшей воды, — с вздохом возразил лорд, видимо совсем потерявший голову.
   Старый управляющий, услышав странный разговор между братом и сестрой, поднял взгляд от своей картины, удивленно выгнув бровь. Молодые годы Темигаст провел в Глубоководье, а в Аукни попал лет тридцать назад, уже взрослым человеком. Темигаст, в сравнении с ведшим замкнутую жизнь населением Аукни (включая и само владетельное семейство) казавшийся знающим и искушенным в жизни, без труда сдружился с лордом Тристаном Ауком и вскоре добился положения скорее личного советника, чем слуги. Эта искушенность и сейчас сослужила старому Темигасту хорошую службу, поскольку он сразу понял, в чем причина тяжких вздохов молодого господина и каковы возможные последствия.
   — Но она же совсем девочка, — урезонивала Присцилла брата. — Дитя, да к тому же замарашка. — Она взглянула на Темигаста, ища поддержки, поскольку заметила, что он внимательно прислушивается к разговору. — Боюсь, Ферингал потерял голову, — объяснила она. — От крестьяночки. Лорду Аукни нужна грязная, дурно пахнущая крестьянка!
   — Кошмар, — ответил Темигаст с притворным ужасом. На его взгляд и на взгляд любого, кто не жил здесь, лорд Аукни и сам недалеко ушел от крестьянина. Конечно, у Ауков была история, и довольно древняя: замок построили больше шести веков назад Доргенасты, правившие здесь первые двести лет, а потом по брачному соглашению он перешел к Аукам. Однако чем они на деле правили? Аукни располагалась на самой окраине торговых путей, южнее самых западных отрогов Хребта Мира. Большинство торговых караванов, путешествовавших между Десятью Городами и Лусканом, не проходили здесь, предпочитая более прямой путь через скалы много миль восточное. Те же, кто не дерзал воспользоваться тем неохраняемым перевалом, предпочитали переходить горы восточное Аукни, через перевал вблизи города Хандлстоун, где жителей было раз в шесть больше, чем в этой деревушке, и больше ремесленников и припасов.
   Будучи прибрежной деревней, Аукни и здесь не имела выгоды, поскольку располагалась также вдали от маршрутов торговых кораблей. Иногда какое-нибудь судно — по большей части рыбацкий баркас, застигнутый бурей к югу от Дороги Огня, — заплывало в маленькую гавань Аукни, если ему требовался ремонт. Некоторые рыбаки оседали в поместье, но все же количество жителей оставалось здесь почти неизменным с того времени, как лорд Доргенаст и его сторонники, младшие сыновья не слишком знатных семейств Глубоководья, основали поместье. Сейчас число жителей приближалось к двумстам (в основном благодаря переселению гномов из Хандлстоуна) и никогда не превышало его, а бывало и того меньше. Большинство жителей были связаны родственными узами, причем даже не по одной линии, исключая, естественно, Ауков, которые искали супругов в других местах.
   — Неужели нельзя выбрать подходящую невесту в каком-нибудь уважаемом семействе Лускана? — не унималась Присцилла. — Или дочку богатого купца? В конце концов, мы бы нашли хорошее применение богатому приданому.
   — Жену? — со смешком спросил Темигаст. — Не слишком ли мы торопимся?
   — Вовсе нет, — спокойно ответил Ферингал. — Я люблю ее. Я в этом уверен.
   — Вот глупец! — в сердцах воскликнула Присцилла, но Темигаст успокаивающе похлопал ее по плечу, не переставая посмеиваться.
   — Само собой, мой господин, — согласился управляющий, — но, боюсь, знатные господа редко заключают браки по любви. Здесь большое значение имеют положение и состояние, — осторожно договорил он.
   — Я люблю ее! — с вызовом выкрикнул Ферингал.
   — Тогда сделай ее своей любовницей, — невозмутимо посоветовал Темигаст. — Ничего серьезного. Конечно, человеку вашего высокого положения необходимо иметь хотя бы одну, Ферингал даже не нашелся что сказать — его душил гнев. Он развернулся на каблуках и стремительно двинулся в свою комнату.
 

* * *

   — Ты с ним целовалась? — хихикая, спросила Тори, младшая из сестер Гандерлей. Тори было всего одиннадцать, и она только начинала осознавать разницу между мальчиками и девочками, но быстро набиралась знаний, поскольку ее сестра Меральда, старше ее на шесть лет, влюбилась в Яку Скули — юношу с нежным лицом, длинными ресницами и задумчивыми глазами.
   — Нет конечно, — отозвалась Меральда, отбрасывая длинные черные волосы со смуглого красивого лица, которое мгновенно пленило сердце лорда Аукни, хоть девушка об этом и не подозревала.
   — Но ведь хотела, — поддразнила Тори и рассмеялась, и Меральда заодно с ней,
   — Это точно, — созналась старшая сестра.
   — И дотронуться тоже, — продолжала младшая. — Ах, обнять и поцеловать! Милый, дорогой Яка! — И Тори громко чмокнула губами и, повернувшись спиной к сестре, обхватила себя руками за плечи, чтобы сзади казалось, будто кто-то обнимает ее.
   — Прекрати! — воскликнула Меральда, весело хлопая ее по спине.
   — Но ты же с ним даже не целовалась, — сказала Тори. — Почему, если тебе хотелось? Или он не хотел?
   — Это для того, чтобы он думал об этом еще больше, — объяснила Меральда. — Чтобы он думал обо мне все время. Чтобы мечтал обо мне.
   — Но если ты этого хочешь…
   — Я хочу большего, — перебила ее Меральда, — и если выждать, то он потом умолять будет. А если я заставлю его умолять, то смогу получить от него все, что я хочу.
   — А чего больше? — смутившись, спросила Тори.
   — Стать его женой, — решительно заявила Меральда.
   Тори обмерла. Она схватила соломенную подушку и дала сестре ею по голове.
   — Нет, ты никогда!.. — выкрикнула она слишком громко.
   Занавеска, отделявшая их спальню, тотчас же отодвинулась, и отец девочек, Дони Гандерлей, крепкий мужик, работавший на торфяниках, с темной от солнца и грязи кожей, сунул голову в их закуток.
   — Вам уже давно пора спать, — сердито сказал он.
   Обе девчонки мигом прыгнули на колючие, набитые соломой тюфяки и натянули до самых подбородков одеяла, не переставая тихонько хихикать.
   — Ну, нет, я не потерплю всяких глупостей! — взревел Дони и пошел на них, раскинув руки, как громадная хищная птица. Они затеяли веселую возню, закончившуюся всеобщими объятиями.
   — А теперь спать, — негромко сказал Дони чуть позже. — Мама плохо себя чувствует, а вы своим смехом не даете ей заснуть.
   Он поцеловал обеих дочерей и вышел. Девочки, чтившие отца и тревожившиеся за мать, которой сегодня было хуже, чем обычно, успокоились и задумались каждая о своем.
   Признание Меральды удивило и напугало Тори. С одной стороны, ее страшило, что сестра может выйти замуж и покинуть отчий дом, а с другой стороны, сладким трепетом наполняла мысль, что когда-нибудь она тоже станет молодой женщиной, как ее сестра.
   Меральда же, лежавшая рядом, сгорала от нетерпения. Она уже целовалась с мальчиком, точнее, с несколькими, но всегда из любопытства или потому, что подружки подзуживали. Впервые ей самой хотелось кого-то поцеловать. Как ей хотелось поцеловать Яку Скули! Поцеловать и провести пальцами по его вьющимся темным волосам. Погладить мягкую гладкую щеку, и чтобы он тоже перебирал руками ее густые волосы, ласкал лицо…
   И Меральда погрузилась в сладкий сон.
 

* * *

   Неподалеку, в постели не в пример более удобной, в гораздо более красивой и просторной комнате лорд Ферингал зарылся в пуховые подушки. Ему хотелось забыться в мечтах о девушке из деревни, которую он сжимал бы в объятиях, не думая о своем треклятом положении; делать то, что хочется, и чтобы не вмешивались ни сестра, ни старый Темигаст.
   Видимо, желание забыться было слишком сильным, потому что Ферингал в полусне без конца ворочался и метался в огромной мягкой постели, сбивая простыни. Еще хорошо, что он вцепился в подушку, потому что она уберегла его голову, когда он свалился с кровати на пол.
   Ферингал не сразу выпутался из белья и стал мерить шагами комнату, почесывая голову. Никогда еще он не был так взбудоражен. Что же с ним сделала эта чаровница?
   — Стакан теплого козьего молока, — пробормотал он себе под нос, решив, что это его успокоит и поможет заснуть. Ферингал тихонько вышел из комнаты и стал спускаться по узкой лестнице. На полпути он замер, услышав доносившиеся снизу голоса.
   Он узнал гнусавый голос сестры, потом раздался смех. Ее и старого, страдающего одышкой Темигаста. Что-то насторожило Ферингала, каким-то шестым чувством он понял, что причина их веселья — он сам. Крадучись он дошел до перекрытия первого этажа и замер в тени каменной балюстрады.
   Присцилла сидела с вязаньем на диване, а напротив нее на стуле с высокой спинкой, с графинчиком виски в руке, устроился Темигаст.
   — О, я люблю ее, — передразнила Присцилла, откладывая спицы; чтобы театрально откинуть руку. — Я жить без нее не могу!
   — А ведь все эти годы как-то жил, и неплохо, — подыграл ей Темигаст.
   — Но я устал, мой верный слуга, — ответила Присцилла, подражая голосу брата. — Ведь занятия любовью отнимают столько сил!
   Темигаст подавился напитком, а Присцилла залилась смехом.
   Этого уж Ферингал не мог стерпеть. Он бросился вниз по лестнице вне себя от гнева.
   — Хватит! Хватит, я сказал! — закричал он.
   Застигнутые врасплох, оба обернулись к нему и прикусили языки, хотя Присцилла с трудом сдерживала смех.
   Лорд Аукни грозно взглянул на нее, сжав кулаки. Никогда еще домочадцы не видели этого тихоню в таком гневе.
   — Как ты смеешь? — спросил он сквозь зубы. Губы его дрожали. — Так насмехаться надо мной!
   — Это просто шутка, мой господин, — несмело вмешался Темигаст, надеясь как-то сгладить неловкость, — и более ничего.
   Ферингал пропустил слова управляющего мимо ушей и обратил весь свой гнев на сестру.
   — Что ты знаешь о любви? — выкрикнул он. — Да ты ни разу в своей разнесчастной жизни даже не испытывала желания! Ты же понятия не имеешь, что значит спать с мужчиной, разве не так, дорогая сестренка?
   — Тебе известно не так много, как ты думаешь, — оборвала его Присцилла, отбрасывая в сторону вязание, чтобы подняться с дивана. Она осталась сидеть только потому, что Темигаст крепко ухватил ее за колено. Женщина немного остыла, но старик взглядом показал ей, чтобы она внимательнее следила за своими словами и не сболтнула лишнего.
   — Мой дорогой лорд Ферингал, — негромко начал слуга, — ваши желания вполне понятны. Их даже нужно воспринимать как признак хорошего здоровья, хотя и несколько запоздалый. Я ничуть не сомневаюсь, что сердце ваше тоскует по этой сельской девушке, но не вижу ничего дурного в том, что вы сделаете ее своей любовницей. Должен сказать, так было заведено среди прежних владетелей Аукни, да и в других владениях тоже.
   Ферингал глубоко вздохнул и покачал головой.
   — Я люблю ее, — сказал он. — Неужели вы не можете понять?
   — Я ее даже не знаю, — решила вмешаться Присцилла. — Она, скорее всего торфяные брикеты делает, и руки у нее черные.
   Ферингал угрожающе шагнул к ней, но Темигаст с неожиданным для его возраста проворством преградил ему дорогу и легонько подтолкнул молодого человека к стулу.
   — Я верю вам, Ферингал. Вы ее любите и хотите спасти.
   Это несколько сбило молодого лорда с толку.
   — Спасти? — переспросил он.
   — Ну конечно, — подтвердил Темигаст. — Вы — благородный лорд, владетель Аукни, и только в вашей власти поднять эту девочку из ничтожества.
   Ферингал некоторое время обдумывал его слова, а потом пробормотал:
   — Да, да.
   — Сколько раз я такое видел, — сказал Темигаст, покачивая головой. — Это болезнь всех молодых господ, жажда спасти какую-нибудь крестьяночку. Это пройдет, лорд Ферингал, и будьте уверены, что вы вполне сможете насладиться обществом этой девочки.
   — Ты принижаешь мои чувства, — упрекнул его Ферингал.
   — Я говорю то, что есть на самом деле, — быстро возразил Темигаст.
   — Нет! — с жаром ответил Ферингал. — Что ты можешь знать, старик, о том, что чувствую я? Ты никогда так не любил женщину. Тебе не понять, что за пламя бушует во мне.
   Похоже, он задел управляющего, потому что тот отчего-то замолчал, плотно сжав губы. Он вернулся на свой стул и неловко сел, отсутствующе посмотрев сквозь Ферингала.
   Однако молодой лорд, исполненный воодушевления, не заметил этого.
   — Я не сделаю ее своей любовницей, — твердо заявил он. — Никогда. Она — женщина, которую я буду любить вечно и женюсь на ней. Она станет леди Аук.
   — Фери! — попыталась одернуть его Присцилла. Однако молодой лорд, решившись не уступать, как обычно, желаниям своей сестры, развернулся и быстро пошел обратно, в неприкосновенность своих апартаментов. Он старался не перейти на бег, как поступал обычно, когда в чем-то противился сварливой сестре, старался держаться достойно. Ведь он был мужчиной.
   — С ума сошел, — сообщила Присцилла Темигасту, когда захлопнулась дверь в комнату брата. — Он видел эту девчонку всего один раз, да и то издали.
   Темигаст, похоже, ее не слышал. Однако Присцилла не привыкла отступать, она встала с дивана и подошла к управляющему.
   — Он видел ее всего один раз, — снова вымолвила она, добиваясь его внимания.
   — Иногда этого достаточно, — негромко ответил ей Темигаст.
   Присцилла примолкла и пристально посмотрела на старика, с которым она втайне делила ложе с тех самых пор, когда только стала женщиной. Но, несмотря на физическую близость, Темигаст никогда не делился с ней ничем личным, разве только один раз, когда он рассказывал ей о своей жизни в Глубоководье до переезда в Аукни. Упомянув имя какой-то женщины, он резко оборвал рассказ. Присцилле всегда было интересно, много ли она для него значила. Теперь она видела, что им завладели какие-то воспоминания, вызванные к жизни патетическими речами ее брата о вечной любви.
   Женщина отвернулась. В ней вспыхнуло злое ревнивое чувство, но, как и всегда, она быстро справилась с ним, напомнив себе о собственной судьбе и тех радостях, что были в ее жизни. Пусть решительность Темигаста противостоять готовности Ферингала бежать вслед за первой попавшейся девчонкой растаяла под воздействием воспоминаний, но сама она не собиралась так легко мириться с безрассудством брата. На протяжении многих лет жизнь в замке Аук текла спокойно, и меньше всего Присцилле хотелось, чтобы здесь появилась немытая селянка, а с ней, вероятно, и все ее семейство.
 

* * *

   Темигаст вскоре ушел, отказавшись остаться у Присциллы. Мысли старика были далеко, они вернулись к той женщине, что много лет назад украла его сердце и рано умерла, навечно поселив в его душе горечь и цинизм.
   Он даже не осознавал, насколько глубоко они в нем укоренились, пока не увидел, какое презрение и недоверие вызвали в нем чувства лорда Ферингала. Надо же, в какого старого мерзавца он превратился.
   Он сидел в кресле перед узким окном, из которого открывался вид на бухту Аукни. Луна уже спряталась, холодная вода казалась черной, и на волнах в свете звезд иногда бывали видны белые барашки.
   Как и Присцилла, Темигаст впервые видел своего подопечного таким оживленным и возбужденным, исполненным жизни и огня. Ферингал обычно бывал уныл, словно погружен в задумчивость, но как не похож на всегдашнего сонного юношу он был, когда слетел сегодня вниз по лестнице и, защищая свою любовь, обрушился на насмешливую сестру!
   Припомнив это, Темигаст улыбнулся. Может, сейчас замку Аук нужно такое воодушевление; может, пришло время встряхнуть это старое родовое гнездо и все поместье. Может, задор хозяина Аукни наконец поднимет заброшенную деревеньку до уровня ее соседей, Хандлстоуна и Дороги Огня. Ни один из прежних лордов Аукни никогда не женился на девушках из деревни. Выбор здесь невелик, и большинство девушек принадлежали к семьям, жившим в деревне в течение многих веков, включение же в знатный род такого количества простолюдинов, пусть и отдаленного родства, было серьезным аргументом против женитьбы Ферингала.
   Но сам по себе пыл, выказанный молодым господином, был не менее серьезным аргументом за этот брачный союз, и старик решил, что отнесется к делу со всем вниманием, все разузнает об этой деревенской девушке и прикинет, что можно придумать.

Глава 3
ПОСЛЕДНЯЯ КАПЛЯ

   — Он тебя знает, — заговорил Морик, снова встретившись с Вульфгаром на исходе ночи, после того как побывал в злачном притоне. К тому времени варвар уже почти полностью осушил вторую бутылку. — А ты знаешь его.
   — Это он так думает, — уточнил Вульфгар, невнятно проговаривая слова.
   Он даже сидел с трудом, его качало. Варвар был пьянее, чем обычно к этому часу. Выйдя из «Мотыги», они с Мориком пошли в разные стороны, причем Вульфгар забрал обе бутылки. Однако варвар не отправился сразу к докам, как всегда, а пошел бродить по городу и оказался в богатой части Лускана, где располагались дома уважаемых людей и торговцев. Городская стража не прогнала его, потому что в этой части города проводился так называемый Карнавал Воров — здесь стояло большое возвышение, где публично наказывали преступников. В эту ночь на возвышении оказался вор. Палач несколько раз спрашивал, сознается ли он в своем преступлении, и, когда преступник не признавался, громадными ножницами отрезал ему мизинец. Услышав ответ вора, толпа одобрительно взвыла.
   Само собой, если бы он сознался, то тем более не отделался бы легко. В этом случае он потерял бы все пальцы на руке, один за другим, под восторженные крики и вой толпы.
   Однако Вульфгар не участвовал во всеобщем веселье. При виде этого издевательства он вновь оказался в Бездне, в лапах Эррту, совершенно беспомощный перед лицом страданий. Какие только муки он там не испытал! Его резали, били, хлестали плеткой почти до смерти, а потом прислужники демона вновь исцеляли его. Он помнил, что ему не раз отсекали пальцы, а после снова приращивали их.