Страница:
Он знал, что сейчас там нет того, что его интересует. И тем не менее снова ехал. Просто проехать мимо, просто посмотреть и ощутить сладость мести — этого уже почти достаточно.
Пока — достаточно... А что будет потом, он и сам не знает. Да это и не так важно. Возможно, что потом не будет ничего. Возможно, что это больше никогда не повторится, потому что скоро все в жизни у него наладится. Он сам станет совсем другим человеком. И внутренне другим, и внешне.
Выехав на “бетонку”, грязной неровной полосой уходящую в сосновый бор, Леший резко снизил скорость. В этом был элемент мазохизма. Чем медленнее он ехал, тем сильнее страдал. Именно страдал — и получал от этого наслаждение. Он снова чувствовал все то, что здесь происходило. Не переживал, а чувствовал. Но, как всегда было, скоро его начала преследовать ярость. Ярость осталась тенью воспоминаний о прошлом, о таком болезненном и беспощадном. Тенью, толкающей резко в затылок сидящего за рулем человека — да так, что машина начинала порой повиливать на мокром покрытии шоссе. Но он давно научился владеть собой. И сейчас взял себя в руки настолько, что со стороны незаметно было его состояние. Иногда он даже через силу улыбался собственным мыслям, хотя хотелось кричать и биться головой о руль.
Он проехал весь бор насквозь, миновал плотину на Шершневском водохранилище, за плотиной развернулся на площади перед рядами торговых павильончиков, резко выдохнул, как бы сбрасывая с себя напряжение последних минут, и поехал назад.
Взглянул на часы. График соблюдался строго, как всегда. Теперь уже пора было ехать на работу. Но и помимо работы предстояло решить такое количество проблем, что успеть все сделать очень сложно. Но он успеет. Он рассчитал все до мельчайших деталей.
На половине дороги, в полумраке начинающегося рассвета, Леший увидел стоящие у кромки леса четыре грузовые машины. Из машин уже выгрузились милиционеры с автоматами — они редкой цепью уходили в лес.
Он даже улыбнулся.
Что они там ищут? Искать там уже нечего.
Или они не ищут, а готовят засаду на кого-то?
На кого?
На Лешего?
Он улыбнулся еще раз и глубже вдавил педаль акселератора. Машина плавно набрала скорость. Если будет днем свободное время, надо будет наведаться сюда, в бор, и посмотреть, что задумали эти менты...
3
Глава третья
1
2
Пока — достаточно... А что будет потом, он и сам не знает. Да это и не так важно. Возможно, что потом не будет ничего. Возможно, что это больше никогда не повторится, потому что скоро все в жизни у него наладится. Он сам станет совсем другим человеком. И внутренне другим, и внешне.
Выехав на “бетонку”, грязной неровной полосой уходящую в сосновый бор, Леший резко снизил скорость. В этом был элемент мазохизма. Чем медленнее он ехал, тем сильнее страдал. Именно страдал — и получал от этого наслаждение. Он снова чувствовал все то, что здесь происходило. Не переживал, а чувствовал. Но, как всегда было, скоро его начала преследовать ярость. Ярость осталась тенью воспоминаний о прошлом, о таком болезненном и беспощадном. Тенью, толкающей резко в затылок сидящего за рулем человека — да так, что машина начинала порой повиливать на мокром покрытии шоссе. Но он давно научился владеть собой. И сейчас взял себя в руки настолько, что со стороны незаметно было его состояние. Иногда он даже через силу улыбался собственным мыслям, хотя хотелось кричать и биться головой о руль.
Он проехал весь бор насквозь, миновал плотину на Шершневском водохранилище, за плотиной развернулся на площади перед рядами торговых павильончиков, резко выдохнул, как бы сбрасывая с себя напряжение последних минут, и поехал назад.
Взглянул на часы. График соблюдался строго, как всегда. Теперь уже пора было ехать на работу. Но и помимо работы предстояло решить такое количество проблем, что успеть все сделать очень сложно. Но он успеет. Он рассчитал все до мельчайших деталей.
На половине дороги, в полумраке начинающегося рассвета, Леший увидел стоящие у кромки леса четыре грузовые машины. Из машин уже выгрузились милиционеры с автоматами — они редкой цепью уходили в лес.
Он даже улыбнулся.
Что они там ищут? Искать там уже нечего.
Или они не ищут, а готовят засаду на кого-то?
На кого?
На Лешего?
Он улыбнулся еще раз и глубже вдавил педаль акселератора. Машина плавно набрала скорость. Если будет днем свободное время, надо будет наведаться сюда, в бор, и посмотреть, что задумали эти менты...
3
Первое, что я сделал утром — это позвонил Осоченко. Дома его уже не оказалось. Сонный и недовольный немолодой голос, немного чмокающий, — словно вставные челюсти всегда готовы агрессивно выпрыгнуть, — сообщил, что Гоша ушел на работу. Подобным голосом обычно разговаривает исключительно теща — так подсказывает опыт сыщика. Но и матери бывают агрессивными — так подсказывает общечеловеческий опыт. Я посмотрел на часы. Стрелка только перевалила за восьмичасовую отметку. Раненько молодой человек встает — видать, трудолюбив, как муравей. Но туда — к себе в фирму — он еще, похоже, не прибыл, потому что на работе телефон мне не ответил. Ладно, позвоню ему из “Аргуса”, когда появлюсь там. А для начала мне предстоит поговорить с соседями Чанышевых.
Я уже обулся, чтобы выйти на улицу не в тапочках, когда зазвонил телефон. Пришлось посмотреть на не совсем чистые со вчерашнего еще дня башмаки, вытереть старательно подошвы о половой коврик и вернуться.
— Привет, майор.
— Здравствуй, майор. Ты еще не укатил на службу?
Если Лоскутков названивает мне в начале девятого утра, значит, у него есть что сообщить частному сыщику. Ментам вообще живется легче. Отправляют запрос и получают ответ. А волка — то есть несчастного “частника” в моем лице — кормят, как известно, ноги.
И телефонные звонки. И еще — в значительной мере — те друзья и знакомые, которыми он сумел обзавестись и которые прониклись его ужасающей долей и испытывают к “волку позорному” сочувствие. В данном случае, как вот сейчас, меня, возможно, подкормит, войдя в сиротское положение информационно голодного существа, майор Лоскутков.
— Кажется, я еще дома. Но ты чудом меня застал. Кстати, я ждал твоего визита вчера.
Весь вечер.
— Не успел. Домой за полночь вернулся, а к восьми утра уже ноги гудят, как телеграфные столбы, — набегался. В отличие от некоторых лентяев, которым большие деньги платят неизвестно за что.
— Если бы платили... — вздохнул я непритворно. — Всю бы оставшуюся жизнь ленился.
— Что ты вчера такого наговорил в райотделе, что все они забегали, как тараканы от дихлофоса?
— Я? Наговорил? — Теперь я удивился. — Единственно, что я сказал — их обвиняемая, если найдет себе хорошего адвоката или ей кто-то такого адвоката найдет, прямо из зала суда будет выпущена на свободу. Признание обвиняемой не есть доказательство ее вины.
Ментам законы получше знать надо. Вот и все.
— Нет, это все им, дуракам, и так понятно, — Лоскутков кашлянул. — Что ты им про пистолет сказал?
— Посоветовал проверить, не числится ли за ним чего интересного? Я всю свою сознательную жизнь не доверяю пистолетам со сбитыми номерами. От нечего делать номера не сбивают — это не так легко.
— Это я понимаю и без объяснений. Меня мотивы интересуют. Почему ты посоветовал?
Ты что-то подозревал? Была какая-то мысль?
Мнительному майору всегда кажется, что он страдает эзотерической дальнозоркостью, и потому он часто хочет видеть за простыми вещами больше, чем за ними стоит. Таким уж чертовски недоверчивым характером мента бог наградил.
— Просто потому посоветовал, что они сами этого делать бы не стали. По лени или по халатности, не знаю уж... Или просто отложили бы дело в долгий ящик. Чтобы к нему больше не вернуться. Текучка, жалуются, их захлестывает. Еще мне не понравилось, что с пистолета почему-то стерты отпечатки пальцев убитого, которому оружие и принадлежало. Это дает какой-то намек.
— И все?
— Все. А в чем проблема? Тебе этого мало?
— Проблема в том, что пистолет идентифицирован. И этим пистолетом пользовался в позапрошлом году Леший при одном из убийств. А перед этим похитил пистолет у убитого им старшего лейтенанта милиции. Там же, в городском бору.
— Ты меня просто в краску вгоняешь... — сказал я сам себе комплимент.
— То есть?
Вот ведь непонятливое существо! Как же он с такими талантами вообще в сыске держится?
— Если бы я не подогнал чуток ваших олухов, то это так и осталось бы тайной под вековой паутиной. Меня этот опер из района, как его фамилия...
— Кудрявцев.
— Вот-вот, меня этот лысый Кудрявцев долго пытался убедить в том, что он кудрявый, а эксперты, по его словам, настолько сильно загружены, что от работы потеют, а от пота лысеют.
— Козлы... — не выдержал и прошептал майор. А у меня слух, кстати сказать, тренированный.
— Полностью с тобой согласен. Только кто? Эксперты?
— Те, кто работать не умеет.
— Я скромно надеюсь, что ко мне это не относится? — Хотелось услышать из уст мента уверения хотя бы в минимальном уважении.
Лоскутков словно бы не заметил мой вопрос. Таковым, по его мнению, должно быть развитое чувство ментовского такта. Он недоговаривает, а ты понимай как хочешь. Эту его манеру я давно изучил. И точно так же он любил бросать телефонную трубку — чтобы ты словно бы ощущал за собой чувство вины.
Я несколько раз позволил себе повторить его маневр и, кажется, отучил. В последнее время он иногда даже со мной прощается, когда заканчивает разговор.
— Теперь, получается, мы почти параллельным курсом пойдем. Только постоянно со мной связь держи. Ты что-нибудь уже раскопал?
А вот это мне очень даже на руку. С Лоскутковым мы уже несколько месяцев как сработались, и при всей его угрюмости и моей, напротив, легкости характера умудряемся иногда один другому помогать. Отношение нашего общества к частным сыщикам сформировано в основном западными детективными романами и убойными американскими дебило-фильмами, сляпанными по одному сценарию. В действительности работа эта совсем-совсем иная. И то, что само идет в руки лицу государственному, мне приходится выцарапывать когтями и выдирать зубами — или же, со всем присущим обыкновенному спецназовцу Главного разведывательного управления коварством, выманивать обманом.
— Нет пока. Только собираюсь. Ты вот меня остановил на полпути. Поеду опрашивать соседей, пока они не разбежались.
— Вчера вечером надо было. Вечером легче кого-то дома застать.
— Так я же тебя у себя дома ждал! Приготовил мешок сахара и хотел посоветоваться.
Не дождался и потому начинаю сегодня с утра.
Вечером продолжу.
— Отлично. Что будет — сообщай сразу.
Я забрал материалы из района. Теперь по всем вопросам обращаться только ко мне. Все!
Пока...
Нет, в последнее время он стал заметно вежливее.
Значит, опять работаем вместе. Радоваться этому или расстраиваться — я еще не решил.
Значит, или сам убитый был Лешим, или он, по меньшей мере, был связан с ним каким-то образом? Тогда дело серьезнее, чем казалось первоначально. Значит, предстоят плотные контакты и с ментовкой, и, возможно, с ФСБ.
И как-то это может повлиять на отношения плательщика — Гоши Осоченко? Но если не так давно я умудрился помогать ФСБ и ментам, получая по трудовому соглашению дополнительную майорскую зарплату, то сейчас надеяться на это не приходится. Заинтересованность Осоченко следует сохранить. А для этого просто необходимо знать о нем побольше.
...Машину в гараж я в последнее время ставить перестал, чаще пользовался недалекой платной стоянкой. Хотя скоро придут морозы и придется от такого удобства отказаться. Уже сейчас приходится подолгу прогревать двигатель, чтобы старушка-развалюшка не приподнесла мне вдруг ненужный сюрприз.
Поехал сначала, как и собирался, опросить соседей Чанышевых. До нужного мне длинного девятиэтажного дома на улице Цвиллинга добираться — пять минут. Но вот подъездная дверь оказалась, как часто сейчас бывает, на кодовом замке, точно таком же, какой стоит и на моем подъезде. С такими замками общаться умеют одни бомжи — для них каждый код является открытой книгой. Я до бомжей не дорос. Пришлось, вздохнув, дождаться, когда дверь откроется кем-то из жильцов.
Первым вышел мужчина средних лет.
— Извините... — показал я удостоверение. — Можно задать вам несколько вопросов?
— Нет. Я очень спешу, — он словно бы испугался меня и даже поднял воротник куртки, хотя дождик еще только обещал вскоре начаться. Словно забором человек отгородился.
“Ничего не слышал”, “ничего не видел”, “ничего не знаю” и все прочие “ничего”...
— Впрочем, удивляться тут нечему: в наше время люди часто стараются избежать каких-то неприятностей для себя именно путем молчания и “ничегоневидения”. Не понимая по глупости, что этим опять же себя и подставляют, потому как могут оказаться участниками следующей по счету неприятности. И я уже давно научился определять по лицу — кто будет говорить много и откровенно, старательно выказывая собственное отношение к происшедшему, кто будет больше сам спрашивать и сверкать при этом глазами в предвкушении того, что сможет поделиться с кем-то третьим информацией, а кто вообще избежит разговора.
Ну и ладно. Начало неудачное — с утра это всегда неприятно, но что-то выудить я все равно смогу. Хорошо, что первый потенциальный свидетель не захлопнул у меня перед носом дверь. Проход открыт. И я пошел по квартирам, начиная со второго этажа, потому что на первом этаже по длине всего дома были расположены библиотека и какие-то отделы банка. Сам же банк построил себе большое и солидное здание через дорогу. Кстати, прямо за банком располагается райотдел милиции.
Так что предполагаемой убийце — Саше — не надо было идти слишком далеко.
Но — увы и ax! — запустили меня, подозрительного, только в две квартиры. В других — или уже не было никого дома, или просто говорили из-за двери, что ничего не знают и не видят необходимости в разговоре. Да, менты и в этом имеют больше возможностей для сбора информации. Их хотя бы за порог пускают, хотя тоже без удовольствия. Если бы они еще желали ходить и спрашивать, чего бы лучшего оставалось желать...
На втором этаже дверь мне открыл невероятных размеров детина с небритой физиономией. Наверное, он когда-то занимался спортом, иначе жир бы у него уходил целиком в пузо и в место пониже спины. У этого же и плечи были необыкновенной толщины — впечатляли не меньше, чем живот.
— Чего надо?
Я представился и показал удостоверение.
Он в него даже не глянул.
— Заходи. Пиво будешь?
— За рулем... — ответил я, разуваясь в прихожей.
— Ну и зря... Пиво — это жидкий хлеб. Ты насчет этого?.. С пятого этажа?..
— Чанышев, — подсказал я и включил в кармане диктофон. Удобная штука, особенно если вывести микрофон от него в собственный воротник.
— Ага. Валек... Я-то его еще пацаном помню. Серьезный такой, насупленный всегда ходил. Шахматами, наверное, занимался.
Всегда шахматную доску с собой носил.
— А когда из пацаньего возраста вышел, таким же насупленным остался? — Меня интересовал круг общения убитого. К сожалению, я сразу не поговорил об этом с Гошей Осоченко. Сказался мой слишком небольшой опыт сыскаря. Думал сначала познакомиться с милицейскими протоколами, а потом уже решать. За бесполезное дело я тоже не хотел браться.
— Да кто его знает? — детина налил пиво в высокий стакан и долго цедил “жидкий хлеб” сквозь зубы. С его авторитетным животом можно позволить себе выпивать не только стаканы, не отрываясь, а целые трехлитровые банки. — Я на Севере долго работал. Второй год только, как вернулся. Так, встречал иногда Валька в подъезде. Из окна порой видел. Насупленный-то он остался, а так — вежливый, всегда здоровался.
— Чем он занимался?
— Вот уж чего не знаю... Где-то, наверное, работал. Его всегда на машинах до дома довозили — это я видел. Я сам водила... Сейчас — на инвалидности, после аварии... Понимаю, что на таких иномарках просто так до дома не подвозят.
— На каких?
— На солидных. Чаще — на джипах. Разные были машины. Наверное, фирма, где работал, большая...
— А друзей его не знаете?
— Я не сильно любопытный. Вижу иногда кого-то чужих... Может — к нему, может — к кому-то другому... Не буду же я спрашивать?
— А его жену вы знали?
— Только с ним видел. Даже не знаю, как зовут. Такая вот... — верзила свернул фигу.
Этот разговор ничего не дал. Я распрощался с хозяином, поблагодарил за беседу, хотя благодарить следовало не за нее, а только за то, что он позволил мне, как зрителю в цирке, посмотреть на моментальное поглощение нескольких литров пива. Правда, я не аплодировал. Должно быть, от зависти.
Следующая дверь, которая открылась на мой звонок, была на четвертом этаже. Пожилая сухопарая женщина, не выпускающая изо рта папиросу, мое удостоверение изучила тщательно, сверяя фотографию с оригиналом.
— Ну и что вам надо?
— Побеседовать хотелось бы... Насчет вашего убитого соседа сверху.
— Заходите. Только ноги хорошенько вытрите.
Я так старательно топтал половую тряпку перед порогом, что даже хозяйка не вытерпела, приглашающе махнула рукой.
— И вот здесь разуйтесь, — показала угол коридора.
Я и это выполнил безропотно. Не мент, я всегда разуваюсь в чужих квартирах.
— Я не знаю, что он из себя представлял... — сизый дым повис в кухне, куда мы прошли для беседы, и кудрявыми слоями поднимался над ее химической завивкой. — Мне кажется, он нигде не работал.
— Почему вы так решили?
— Постоянно был дома. И жена тоже — дома. У нас тут такие полы и потолки, что каждый шаг слышно. Постоянно ночами шлепали, спать мешали.
— А выстрел?
— И выстрел я слышала. Часов в двенадцать это было. Только я не поняла, что это выстрел. Я телевизор смотрела. И подумала — что-то там упало. Потому что грохот такой был! Да я все милиции уже рассказала...
Ага, интересный факт! А в материалах “дела” протокола допроса соседки нет. Надо сказать Лоскуткову.
— Вероятно, это упало после выстрела тело?
— Может быть, и так. Но как я могла предположить, что это за звук, если я выстрелы раньше только в кино слышала?
— А голоса, крики какие-нибудь доносились?
— Когда они ругаются, у нас тоже слышно.
Особенно на кухне, через вентиляцию. В этот раз не ругались. Я незадолго до этого грохота на кухню выходила, чайник кипятила. Вот, опять, слышите?
Она подняла перед носом длинный, как школьная указка, указательный палец.
Явственно над головой слышались шаги.
Шаги?
Но, насколько я понимаю, квартира должна быть опечатана! И отметку об этом я сам в “деле” читал.
— А кто там может быть? — спросил я самое нелепое, что могло прийти на ум.
— Откуда я знаю...
— Извините, — я стремительно направился к входной двери, быстро обулся и ринулся на пятый этаж, не успев завязать шнурки.
И пожалел, что пистолет вчера оставил в сейфе. Но кто мог знать, что так дело обернется?
Ведь вечером я даже не предполагал, что убийство Валентина Чанышева как-то связано с кровавым делом Лешего! И устраивать перестрелку с соседями или с гостями убитого тоже вчера не собирался.
...Бумажная печать с росписями была разорвана строго посредине. Мог кто-то из детей побаловаться, а мог и кто-то из взрослых. Но так бумажка должна была разорваться при открывании двери — сам разрыв характерный.
Если бы пальцем надавили, разрыв был бы несколько иной.
Я взялся за дверную ручку, повернул ее и толкнул дверь. Она была заперта. Но шаги-то я отчетливо слышал! Я нажал на дверь посильнее — не отпирается. Прислушался. Квартира ответила мне тишиной. Здесь уже и шагов слышно не было. Может быть, мягкая дверная обивка их глушит?
Что делать? Позвонить Лоскуткову? Я спустился этажом ниже. Моя недавняя собеседница стояла в дверном проеме.
— Никого? — спросила удивленно.
— Закрыто. Но печать сорвана. Можно от вас позвонить?
— Телефон — в комнате. Не разувайтесь.
— Постойте здесь и послушайте. Если дверь наверху откроется, сразу зовите меня.
Я не прошел, а пролетел в комнату. Телефон стоял на тумбочке, рядом с телевизором.
Четырежды набирал номер. Постоянно было занято. После очередной попытки мне наконец ответил сам Лоскутков. Я коротко обрисовал ситуацию. Крикнул хозяйке квартиры, спрашивая номер кода на подъездной двери.
Повторил код майору.
— Выезжаю, — сказал он и бросил трубку.
Я завязал свои шнурки и вышел из квартиры — уже неторопливо. Женщина стояла, прислонившись к перилам, и прислушивалась.
— Тишина, — сообщила мне шепотом. Непонятно — зачем шептать, если только что громко говорила мне код?
— Вернитесь в квартиру и лучше пока не выходите, — посоветовал я.
Она согласно кивнула, закрыла дверь, но удаляющихся шагов я не услышал. Должно быть, прямо за дверью и осталась стоять. Я же поднялся на пятый этаж, встал сбоку от двери — так, чтобы в дверной глазок меня невозможно было увидеть, — и стал прислушиваться к тому, что происходит в квартире Чанышевых. И уловил все-таки звук. Что-то тупо стукнуло один раз. Больше — ничего.
Теперь, незваный гость, ты мой клиент. Не уйдешь! Просто некуда тебе деться. Только начнешь дверь открывать, я спрячусь в сторону — и атакую сзади. Буду бить на “отключку”, как и положено безоружному.
Загремел замок этажом выше. Там открылась дверь — и с громким стуком захлопнулась. Шаги. Спускался парень лет двадцати пяти.
— Вы кого ждете? — спросил он меня чуть ли не подозрительно. Взгляд его был суров и при этом насмешлив.
— Я знаю, кого я жду. Но не вас.
Парень пожал плечами на такую невежливость.
— Если Вальку, то напрасно.
— Почему?
— Его позавчера грохнули... — он как-то нехорошо, словно бы даже почти довольно ухмыльнулся и стал спускаться дальше, не дожидаясь моей реакции на сообщение.
Через десять минут послышались голоса снизу. Я понял, что менты прибыли. Заскрипел лифт, и тут же раздался топот нескольких пар ног по лестнице. Лифт пришел одновременно с двумя поднявшимися ментами. Лоскутков сообразил захватить с собой опера из райотдела — лысого Кудрявцева, у которого были ключи от квартиры.
Быстро открыли дверь. Я, как безоружный, вошел последним. И сразу уловил сквозняк.
Балконная дверь была распахнута. На балконе я увидел пожарную лестницу, ведущую с этажа на этаж. Пожарный люк тоже был открыт.
— Черт! — хлопнул я себя по лбу.
— Что? — спросил Лоскутков, уставясь на меня злыми рысиными глазами. Кажется, мент поимел желание меня убить за промах?
— Он прошел мимо меня... Поговорили даже... Как я сразу не подумал, что обычно люди лифтом пользуются. А этот — проверить хотел...
Я уже обулся, чтобы выйти на улицу не в тапочках, когда зазвонил телефон. Пришлось посмотреть на не совсем чистые со вчерашнего еще дня башмаки, вытереть старательно подошвы о половой коврик и вернуться.
— Привет, майор.
— Здравствуй, майор. Ты еще не укатил на службу?
Если Лоскутков названивает мне в начале девятого утра, значит, у него есть что сообщить частному сыщику. Ментам вообще живется легче. Отправляют запрос и получают ответ. А волка — то есть несчастного “частника” в моем лице — кормят, как известно, ноги.
И телефонные звонки. И еще — в значительной мере — те друзья и знакомые, которыми он сумел обзавестись и которые прониклись его ужасающей долей и испытывают к “волку позорному” сочувствие. В данном случае, как вот сейчас, меня, возможно, подкормит, войдя в сиротское положение информационно голодного существа, майор Лоскутков.
— Кажется, я еще дома. Но ты чудом меня застал. Кстати, я ждал твоего визита вчера.
Весь вечер.
— Не успел. Домой за полночь вернулся, а к восьми утра уже ноги гудят, как телеграфные столбы, — набегался. В отличие от некоторых лентяев, которым большие деньги платят неизвестно за что.
— Если бы платили... — вздохнул я непритворно. — Всю бы оставшуюся жизнь ленился.
— Что ты вчера такого наговорил в райотделе, что все они забегали, как тараканы от дихлофоса?
— Я? Наговорил? — Теперь я удивился. — Единственно, что я сказал — их обвиняемая, если найдет себе хорошего адвоката или ей кто-то такого адвоката найдет, прямо из зала суда будет выпущена на свободу. Признание обвиняемой не есть доказательство ее вины.
Ментам законы получше знать надо. Вот и все.
— Нет, это все им, дуракам, и так понятно, — Лоскутков кашлянул. — Что ты им про пистолет сказал?
— Посоветовал проверить, не числится ли за ним чего интересного? Я всю свою сознательную жизнь не доверяю пистолетам со сбитыми номерами. От нечего делать номера не сбивают — это не так легко.
— Это я понимаю и без объяснений. Меня мотивы интересуют. Почему ты посоветовал?
Ты что-то подозревал? Была какая-то мысль?
Мнительному майору всегда кажется, что он страдает эзотерической дальнозоркостью, и потому он часто хочет видеть за простыми вещами больше, чем за ними стоит. Таким уж чертовски недоверчивым характером мента бог наградил.
— Просто потому посоветовал, что они сами этого делать бы не стали. По лени или по халатности, не знаю уж... Или просто отложили бы дело в долгий ящик. Чтобы к нему больше не вернуться. Текучка, жалуются, их захлестывает. Еще мне не понравилось, что с пистолета почему-то стерты отпечатки пальцев убитого, которому оружие и принадлежало. Это дает какой-то намек.
— И все?
— Все. А в чем проблема? Тебе этого мало?
— Проблема в том, что пистолет идентифицирован. И этим пистолетом пользовался в позапрошлом году Леший при одном из убийств. А перед этим похитил пистолет у убитого им старшего лейтенанта милиции. Там же, в городском бору.
— Ты меня просто в краску вгоняешь... — сказал я сам себе комплимент.
— То есть?
Вот ведь непонятливое существо! Как же он с такими талантами вообще в сыске держится?
— Если бы я не подогнал чуток ваших олухов, то это так и осталось бы тайной под вековой паутиной. Меня этот опер из района, как его фамилия...
— Кудрявцев.
— Вот-вот, меня этот лысый Кудрявцев долго пытался убедить в том, что он кудрявый, а эксперты, по его словам, настолько сильно загружены, что от работы потеют, а от пота лысеют.
— Козлы... — не выдержал и прошептал майор. А у меня слух, кстати сказать, тренированный.
— Полностью с тобой согласен. Только кто? Эксперты?
— Те, кто работать не умеет.
— Я скромно надеюсь, что ко мне это не относится? — Хотелось услышать из уст мента уверения хотя бы в минимальном уважении.
Лоскутков словно бы не заметил мой вопрос. Таковым, по его мнению, должно быть развитое чувство ментовского такта. Он недоговаривает, а ты понимай как хочешь. Эту его манеру я давно изучил. И точно так же он любил бросать телефонную трубку — чтобы ты словно бы ощущал за собой чувство вины.
Я несколько раз позволил себе повторить его маневр и, кажется, отучил. В последнее время он иногда даже со мной прощается, когда заканчивает разговор.
— Теперь, получается, мы почти параллельным курсом пойдем. Только постоянно со мной связь держи. Ты что-нибудь уже раскопал?
А вот это мне очень даже на руку. С Лоскутковым мы уже несколько месяцев как сработались, и при всей его угрюмости и моей, напротив, легкости характера умудряемся иногда один другому помогать. Отношение нашего общества к частным сыщикам сформировано в основном западными детективными романами и убойными американскими дебило-фильмами, сляпанными по одному сценарию. В действительности работа эта совсем-совсем иная. И то, что само идет в руки лицу государственному, мне приходится выцарапывать когтями и выдирать зубами — или же, со всем присущим обыкновенному спецназовцу Главного разведывательного управления коварством, выманивать обманом.
— Нет пока. Только собираюсь. Ты вот меня остановил на полпути. Поеду опрашивать соседей, пока они не разбежались.
— Вчера вечером надо было. Вечером легче кого-то дома застать.
— Так я же тебя у себя дома ждал! Приготовил мешок сахара и хотел посоветоваться.
Не дождался и потому начинаю сегодня с утра.
Вечером продолжу.
— Отлично. Что будет — сообщай сразу.
Я забрал материалы из района. Теперь по всем вопросам обращаться только ко мне. Все!
Пока...
Нет, в последнее время он стал заметно вежливее.
Значит, опять работаем вместе. Радоваться этому или расстраиваться — я еще не решил.
Значит, или сам убитый был Лешим, или он, по меньшей мере, был связан с ним каким-то образом? Тогда дело серьезнее, чем казалось первоначально. Значит, предстоят плотные контакты и с ментовкой, и, возможно, с ФСБ.
И как-то это может повлиять на отношения плательщика — Гоши Осоченко? Но если не так давно я умудрился помогать ФСБ и ментам, получая по трудовому соглашению дополнительную майорскую зарплату, то сейчас надеяться на это не приходится. Заинтересованность Осоченко следует сохранить. А для этого просто необходимо знать о нем побольше.
...Машину в гараж я в последнее время ставить перестал, чаще пользовался недалекой платной стоянкой. Хотя скоро придут морозы и придется от такого удобства отказаться. Уже сейчас приходится подолгу прогревать двигатель, чтобы старушка-развалюшка не приподнесла мне вдруг ненужный сюрприз.
Поехал сначала, как и собирался, опросить соседей Чанышевых. До нужного мне длинного девятиэтажного дома на улице Цвиллинга добираться — пять минут. Но вот подъездная дверь оказалась, как часто сейчас бывает, на кодовом замке, точно таком же, какой стоит и на моем подъезде. С такими замками общаться умеют одни бомжи — для них каждый код является открытой книгой. Я до бомжей не дорос. Пришлось, вздохнув, дождаться, когда дверь откроется кем-то из жильцов.
Первым вышел мужчина средних лет.
— Извините... — показал я удостоверение. — Можно задать вам несколько вопросов?
— Нет. Я очень спешу, — он словно бы испугался меня и даже поднял воротник куртки, хотя дождик еще только обещал вскоре начаться. Словно забором человек отгородился.
“Ничего не слышал”, “ничего не видел”, “ничего не знаю” и все прочие “ничего”...
— Впрочем, удивляться тут нечему: в наше время люди часто стараются избежать каких-то неприятностей для себя именно путем молчания и “ничегоневидения”. Не понимая по глупости, что этим опять же себя и подставляют, потому как могут оказаться участниками следующей по счету неприятности. И я уже давно научился определять по лицу — кто будет говорить много и откровенно, старательно выказывая собственное отношение к происшедшему, кто будет больше сам спрашивать и сверкать при этом глазами в предвкушении того, что сможет поделиться с кем-то третьим информацией, а кто вообще избежит разговора.
Ну и ладно. Начало неудачное — с утра это всегда неприятно, но что-то выудить я все равно смогу. Хорошо, что первый потенциальный свидетель не захлопнул у меня перед носом дверь. Проход открыт. И я пошел по квартирам, начиная со второго этажа, потому что на первом этаже по длине всего дома были расположены библиотека и какие-то отделы банка. Сам же банк построил себе большое и солидное здание через дорогу. Кстати, прямо за банком располагается райотдел милиции.
Так что предполагаемой убийце — Саше — не надо было идти слишком далеко.
Но — увы и ax! — запустили меня, подозрительного, только в две квартиры. В других — или уже не было никого дома, или просто говорили из-за двери, что ничего не знают и не видят необходимости в разговоре. Да, менты и в этом имеют больше возможностей для сбора информации. Их хотя бы за порог пускают, хотя тоже без удовольствия. Если бы они еще желали ходить и спрашивать, чего бы лучшего оставалось желать...
На втором этаже дверь мне открыл невероятных размеров детина с небритой физиономией. Наверное, он когда-то занимался спортом, иначе жир бы у него уходил целиком в пузо и в место пониже спины. У этого же и плечи были необыкновенной толщины — впечатляли не меньше, чем живот.
— Чего надо?
Я представился и показал удостоверение.
Он в него даже не глянул.
— Заходи. Пиво будешь?
— За рулем... — ответил я, разуваясь в прихожей.
— Ну и зря... Пиво — это жидкий хлеб. Ты насчет этого?.. С пятого этажа?..
— Чанышев, — подсказал я и включил в кармане диктофон. Удобная штука, особенно если вывести микрофон от него в собственный воротник.
— Ага. Валек... Я-то его еще пацаном помню. Серьезный такой, насупленный всегда ходил. Шахматами, наверное, занимался.
Всегда шахматную доску с собой носил.
— А когда из пацаньего возраста вышел, таким же насупленным остался? — Меня интересовал круг общения убитого. К сожалению, я сразу не поговорил об этом с Гошей Осоченко. Сказался мой слишком небольшой опыт сыскаря. Думал сначала познакомиться с милицейскими протоколами, а потом уже решать. За бесполезное дело я тоже не хотел браться.
— Да кто его знает? — детина налил пиво в высокий стакан и долго цедил “жидкий хлеб” сквозь зубы. С его авторитетным животом можно позволить себе выпивать не только стаканы, не отрываясь, а целые трехлитровые банки. — Я на Севере долго работал. Второй год только, как вернулся. Так, встречал иногда Валька в подъезде. Из окна порой видел. Насупленный-то он остался, а так — вежливый, всегда здоровался.
— Чем он занимался?
— Вот уж чего не знаю... Где-то, наверное, работал. Его всегда на машинах до дома довозили — это я видел. Я сам водила... Сейчас — на инвалидности, после аварии... Понимаю, что на таких иномарках просто так до дома не подвозят.
— На каких?
— На солидных. Чаще — на джипах. Разные были машины. Наверное, фирма, где работал, большая...
— А друзей его не знаете?
— Я не сильно любопытный. Вижу иногда кого-то чужих... Может — к нему, может — к кому-то другому... Не буду же я спрашивать?
— А его жену вы знали?
— Только с ним видел. Даже не знаю, как зовут. Такая вот... — верзила свернул фигу.
Этот разговор ничего не дал. Я распрощался с хозяином, поблагодарил за беседу, хотя благодарить следовало не за нее, а только за то, что он позволил мне, как зрителю в цирке, посмотреть на моментальное поглощение нескольких литров пива. Правда, я не аплодировал. Должно быть, от зависти.
Следующая дверь, которая открылась на мой звонок, была на четвертом этаже. Пожилая сухопарая женщина, не выпускающая изо рта папиросу, мое удостоверение изучила тщательно, сверяя фотографию с оригиналом.
— Ну и что вам надо?
— Побеседовать хотелось бы... Насчет вашего убитого соседа сверху.
— Заходите. Только ноги хорошенько вытрите.
Я так старательно топтал половую тряпку перед порогом, что даже хозяйка не вытерпела, приглашающе махнула рукой.
— И вот здесь разуйтесь, — показала угол коридора.
Я и это выполнил безропотно. Не мент, я всегда разуваюсь в чужих квартирах.
— Я не знаю, что он из себя представлял... — сизый дым повис в кухне, куда мы прошли для беседы, и кудрявыми слоями поднимался над ее химической завивкой. — Мне кажется, он нигде не работал.
— Почему вы так решили?
— Постоянно был дома. И жена тоже — дома. У нас тут такие полы и потолки, что каждый шаг слышно. Постоянно ночами шлепали, спать мешали.
— А выстрел?
— И выстрел я слышала. Часов в двенадцать это было. Только я не поняла, что это выстрел. Я телевизор смотрела. И подумала — что-то там упало. Потому что грохот такой был! Да я все милиции уже рассказала...
Ага, интересный факт! А в материалах “дела” протокола допроса соседки нет. Надо сказать Лоскуткову.
— Вероятно, это упало после выстрела тело?
— Может быть, и так. Но как я могла предположить, что это за звук, если я выстрелы раньше только в кино слышала?
— А голоса, крики какие-нибудь доносились?
— Когда они ругаются, у нас тоже слышно.
Особенно на кухне, через вентиляцию. В этот раз не ругались. Я незадолго до этого грохота на кухню выходила, чайник кипятила. Вот, опять, слышите?
Она подняла перед носом длинный, как школьная указка, указательный палец.
Явственно над головой слышались шаги.
Шаги?
Но, насколько я понимаю, квартира должна быть опечатана! И отметку об этом я сам в “деле” читал.
— А кто там может быть? — спросил я самое нелепое, что могло прийти на ум.
— Откуда я знаю...
— Извините, — я стремительно направился к входной двери, быстро обулся и ринулся на пятый этаж, не успев завязать шнурки.
И пожалел, что пистолет вчера оставил в сейфе. Но кто мог знать, что так дело обернется?
Ведь вечером я даже не предполагал, что убийство Валентина Чанышева как-то связано с кровавым делом Лешего! И устраивать перестрелку с соседями или с гостями убитого тоже вчера не собирался.
...Бумажная печать с росписями была разорвана строго посредине. Мог кто-то из детей побаловаться, а мог и кто-то из взрослых. Но так бумажка должна была разорваться при открывании двери — сам разрыв характерный.
Если бы пальцем надавили, разрыв был бы несколько иной.
Я взялся за дверную ручку, повернул ее и толкнул дверь. Она была заперта. Но шаги-то я отчетливо слышал! Я нажал на дверь посильнее — не отпирается. Прислушался. Квартира ответила мне тишиной. Здесь уже и шагов слышно не было. Может быть, мягкая дверная обивка их глушит?
Что делать? Позвонить Лоскуткову? Я спустился этажом ниже. Моя недавняя собеседница стояла в дверном проеме.
— Никого? — спросила удивленно.
— Закрыто. Но печать сорвана. Можно от вас позвонить?
— Телефон — в комнате. Не разувайтесь.
— Постойте здесь и послушайте. Если дверь наверху откроется, сразу зовите меня.
Я не прошел, а пролетел в комнату. Телефон стоял на тумбочке, рядом с телевизором.
Четырежды набирал номер. Постоянно было занято. После очередной попытки мне наконец ответил сам Лоскутков. Я коротко обрисовал ситуацию. Крикнул хозяйке квартиры, спрашивая номер кода на подъездной двери.
Повторил код майору.
— Выезжаю, — сказал он и бросил трубку.
Я завязал свои шнурки и вышел из квартиры — уже неторопливо. Женщина стояла, прислонившись к перилам, и прислушивалась.
— Тишина, — сообщила мне шепотом. Непонятно — зачем шептать, если только что громко говорила мне код?
— Вернитесь в квартиру и лучше пока не выходите, — посоветовал я.
Она согласно кивнула, закрыла дверь, но удаляющихся шагов я не услышал. Должно быть, прямо за дверью и осталась стоять. Я же поднялся на пятый этаж, встал сбоку от двери — так, чтобы в дверной глазок меня невозможно было увидеть, — и стал прислушиваться к тому, что происходит в квартире Чанышевых. И уловил все-таки звук. Что-то тупо стукнуло один раз. Больше — ничего.
Теперь, незваный гость, ты мой клиент. Не уйдешь! Просто некуда тебе деться. Только начнешь дверь открывать, я спрячусь в сторону — и атакую сзади. Буду бить на “отключку”, как и положено безоружному.
Загремел замок этажом выше. Там открылась дверь — и с громким стуком захлопнулась. Шаги. Спускался парень лет двадцати пяти.
— Вы кого ждете? — спросил он меня чуть ли не подозрительно. Взгляд его был суров и при этом насмешлив.
— Я знаю, кого я жду. Но не вас.
Парень пожал плечами на такую невежливость.
— Если Вальку, то напрасно.
— Почему?
— Его позавчера грохнули... — он как-то нехорошо, словно бы даже почти довольно ухмыльнулся и стал спускаться дальше, не дожидаясь моей реакции на сообщение.
Через десять минут послышались голоса снизу. Я понял, что менты прибыли. Заскрипел лифт, и тут же раздался топот нескольких пар ног по лестнице. Лифт пришел одновременно с двумя поднявшимися ментами. Лоскутков сообразил захватить с собой опера из райотдела — лысого Кудрявцева, у которого были ключи от квартиры.
Быстро открыли дверь. Я, как безоружный, вошел последним. И сразу уловил сквозняк.
Балконная дверь была распахнута. На балконе я увидел пожарную лестницу, ведущую с этажа на этаж. Пожарный люк тоже был открыт.
— Черт! — хлопнул я себя по лбу.
— Что? — спросил Лоскутков, уставясь на меня злыми рысиными глазами. Кажется, мент поимел желание меня убить за промах?
— Он прошел мимо меня... Поговорили даже... Как я сразу не подумал, что обычно люди лифтом пользуются. А этот — проверить хотел...
Глава третья
1
Автобус остановился, не доезжая до плотины. Лязгнули, как пасть крокодила, дверцы.
Человек средних лет и среднего роста, но широкоплечий, кряжистый, в камуфлированном полувоенном костюме без погон, вышел на остановке и посмотрел на небо. Тучи ползли низко и плотно, предвещая если и не снег, то скорый дождь обязательно.
Человек поправил форменную кепочку, надвинул козырек почти на глаза и пошел по сырой, хотя и плотно утрамбованной дороге в городской сосновый бор. На плече он нес пустой рюкзак такой же камуфлированной расцветки. Дорога была скользкой еще после ночного дождя, но ноги в тяжелых, военного образца, ботинках не скользили.
К тому же человек не собирался долго придерживаться дороги, а свернул вскоре прямо в заросли молодого сосняка. Там трава была хоть и сырая, но не такая скользкая, как земля на дороге. К тому же здесь невозможно было идти прямо и быстро — кусты росли так, как пожелала природа-матушка, и тропинки вились вокруг них.
Человек постоянно осматривался.
Углубившись в лес метров на сто, он достал из-за пазухи большой охотничий нож-мачете, попробовал лезвие пальцем и резким взмахом разрубил ветку в пару сантиметров толщиной, что перекрывала тропу, — попробовал оружие в действии. И удовлетворенно, одобрительно хмыкнул. Так, с ножом в руке, часто оглядываясь, он и двинулся дальше.
В одном месте он подобрал большую и кривую сосновую ветку. Несколькими взмахами ножа обрубил боковые сухие ответвления и сделал что-то вроде неуклюжего посоха-дубинки. Взмахнул, словно угрожая кому-то невидимому. И тоже остался доволен. Этим посохом он и стал раздвигать ветви кустов.
Еще метров через сто человек подошел снова к дороге. Оказалось, что он срезал путь — видимо, хорошо ему знакомый. Не выходя на открытое место, человек проводил взглядом легковой автомобиль, что проехал мимо, — за рулем сидел молодой парень, на заднем сиденье развалилась девушка, — потом и сам двинулся по опушке.
Здесь дорога кончалась. Автомобиль заехал дальше в бор. Человек в камуфлированной форме посмотрел на свежие следы рубленого протектора, указывающие направление движения, но не пошел в ту сторону, а остановился около кучи корней и хвороста. Лесники все же не всегда пили водку, а иногда и за бором ухаживали — подбирали сушняк. Человек стал копаться посохом в куче, разбрасывая наломанные ветром и злыми человеческими руками ветки. Он, похоже, искал что-то.
Здесь его и задержали. Четверо ментов с тупорылыми автоматами выскочили, как с деревьев свалились, одновременно с разных сторон. Стволы смотрели прямо на человека. Пожелай он упасть, а они выстрелить, то вполне могли бы с такой тактикой перестрелять друг Друга.
Но он, к счастью, сопротивления не оказал.
— Лапки подними.
— Что вам надо, ребята?
— Нож брось в сторону.
Человек отбросил нож.
— Документы есть? — спросили.
— Есть, — он полез во внутренний карман.
— Стоять, — ствол сильно ударил человека между лопаток. — Лапки, дурило, кверху. Симонов, обыщи его.
— Да что вы, в самом деле? Что вам надо?
— Сейчас машина подойдет, тогда и разберемся, кому что здесь надо.
Машина подошла почти сразу. Милицейский “уазик”.
— Что ты здесь искал? — спросил капитан, показывая на кучу хвороста.
— Корни искал.
— Ну-ка, переворошите все, — скомандовал капитан ментам. — Что-то там должно быть. А ты садись в машину. Не туда, не туда...
Через заднюю дверь, за решетку...
Человек средних лет и среднего роста, но широкоплечий, кряжистый, в камуфлированном полувоенном костюме без погон, вышел на остановке и посмотрел на небо. Тучи ползли низко и плотно, предвещая если и не снег, то скорый дождь обязательно.
Человек поправил форменную кепочку, надвинул козырек почти на глаза и пошел по сырой, хотя и плотно утрамбованной дороге в городской сосновый бор. На плече он нес пустой рюкзак такой же камуфлированной расцветки. Дорога была скользкой еще после ночного дождя, но ноги в тяжелых, военного образца, ботинках не скользили.
К тому же человек не собирался долго придерживаться дороги, а свернул вскоре прямо в заросли молодого сосняка. Там трава была хоть и сырая, но не такая скользкая, как земля на дороге. К тому же здесь невозможно было идти прямо и быстро — кусты росли так, как пожелала природа-матушка, и тропинки вились вокруг них.
Человек постоянно осматривался.
Углубившись в лес метров на сто, он достал из-за пазухи большой охотничий нож-мачете, попробовал лезвие пальцем и резким взмахом разрубил ветку в пару сантиметров толщиной, что перекрывала тропу, — попробовал оружие в действии. И удовлетворенно, одобрительно хмыкнул. Так, с ножом в руке, часто оглядываясь, он и двинулся дальше.
В одном месте он подобрал большую и кривую сосновую ветку. Несколькими взмахами ножа обрубил боковые сухие ответвления и сделал что-то вроде неуклюжего посоха-дубинки. Взмахнул, словно угрожая кому-то невидимому. И тоже остался доволен. Этим посохом он и стал раздвигать ветви кустов.
Еще метров через сто человек подошел снова к дороге. Оказалось, что он срезал путь — видимо, хорошо ему знакомый. Не выходя на открытое место, человек проводил взглядом легковой автомобиль, что проехал мимо, — за рулем сидел молодой парень, на заднем сиденье развалилась девушка, — потом и сам двинулся по опушке.
Здесь дорога кончалась. Автомобиль заехал дальше в бор. Человек в камуфлированной форме посмотрел на свежие следы рубленого протектора, указывающие направление движения, но не пошел в ту сторону, а остановился около кучи корней и хвороста. Лесники все же не всегда пили водку, а иногда и за бором ухаживали — подбирали сушняк. Человек стал копаться посохом в куче, разбрасывая наломанные ветром и злыми человеческими руками ветки. Он, похоже, искал что-то.
Здесь его и задержали. Четверо ментов с тупорылыми автоматами выскочили, как с деревьев свалились, одновременно с разных сторон. Стволы смотрели прямо на человека. Пожелай он упасть, а они выстрелить, то вполне могли бы с такой тактикой перестрелять друг Друга.
Но он, к счастью, сопротивления не оказал.
— Лапки подними.
— Что вам надо, ребята?
— Нож брось в сторону.
Человек отбросил нож.
— Документы есть? — спросили.
— Есть, — он полез во внутренний карман.
— Стоять, — ствол сильно ударил человека между лопаток. — Лапки, дурило, кверху. Симонов, обыщи его.
— Да что вы, в самом деле? Что вам надо?
— Сейчас машина подойдет, тогда и разберемся, кому что здесь надо.
Машина подошла почти сразу. Милицейский “уазик”.
— Что ты здесь искал? — спросил капитан, показывая на кучу хвороста.
— Корни искал.
— Ну-ка, переворошите все, — скомандовал капитан ментам. — Что-то там должно быть. А ты садись в машину. Не туда, не туда...
Через заднюю дверь, за решетку...
2
Я снова спустился на четвертый этаж и позвонил своей недавней собеседнице. Она открыла сразу. Значит, за дверью стояла. Любопытная тетя. Но такие в нашем деле бывают полезнее наряда ментов из райотдела.
— Вы не подскажете, на шестом этаже над вами кто живет?
— Люся. Женщина с двумя детьми.
Она посмотрела на меня в недоумении.
Зачем я спрашиваю про шестой этаж?
— А из мужчин? — Нет у нее никого. С мужем она уже три года как развелась. И чтоб кого-то приводила — я не видела... Люся — женщина серьезная.
— А на их этаже молодой человек... — я описал того, что прошел мимо меня по лестнице. — Такой там нигде не проживает?
— Нет. Там только один молодой — Юрка.
Он школу заканчивает. В квартире напротив Люси живет. Но он ростом-то с меня, не больше.
— Спасибо.
Я поднялся этажом выше. Лоскутков уже вызвал экспертов и следственную бригаду горотдела и сейчас выгнал всех с балкона, чтобы не наследили. Хотя, пожалуй, уже было поздно. Мы все там побывали. И неизвестно, кто за что рукой в этой тесноте и в спешке взялся.
— Вы не подскажете, на шестом этаже над вами кто живет?
— Люся. Женщина с двумя детьми.
Она посмотрела на меня в недоумении.
Зачем я спрашиваю про шестой этаж?
— А из мужчин? — Нет у нее никого. С мужем она уже три года как развелась. И чтоб кого-то приводила — я не видела... Люся — женщина серьезная.
— А на их этаже молодой человек... — я описал того, что прошел мимо меня по лестнице. — Такой там нигде не проживает?
— Нет. Там только один молодой — Юрка.
Он школу заканчивает. В квартире напротив Люси живет. Но он ростом-то с меня, не больше.
— Спасибо.
Я поднялся этажом выше. Лоскутков уже вызвал экспертов и следственную бригаду горотдела и сейчас выгнал всех с балкона, чтобы не наследили. Хотя, пожалуй, уже было поздно. Мы все там побывали. И неизвестно, кто за что рукой в этой тесноте и в спешке взялся.