Страница:
Подполковник Ахуба убедился в главном – работа пошла, и он был уверен, что она даст результат. Ему самому оставалось ждать, занимаясь «текучкой», без которой работа «опера» обходиться не может. Даже при том, что компьютер во многом заменил бумажную волокиту, времени на приведение дел в строгий порядок все равно не хватало. И приходилось заниматься этим урывками, выкраивая свободные минуты. А это трудно, когда голова занята другим, к тому же очень важным…
Но долго скучать подполковнику не дали. Позвонил полковник Бакелия:
– Бзоу Гозарович, ты отдыхать не уехал?
– Я в кабинете, товарищ полковник.
– Не слишком устал после ночной засады?
– Я терпеливый.
Не говорить же прямому начальнику, что успел поспать в те часы, на которые полковник предложил задержаться засаде. Почему же не поспать, если знаешь хорошо, что никто и переходить границу в эту ночь не должен был.
– Тогда придется на выезд отправиться. Больше некому. Все в разгоне. Звонок тут поступил. В горах расстреляли машину ОМОНа. Но один омоновец спасся. Следственная бригада прокуратуры едет на своей машине, наша бригада на своей. Тебя у выхода подождут. Вернешься, сразу мне доложишь. Дело серьезное. У нас за неделю это уже шестой случай расстрела омоновцев. И все в горах, все в разных вроде бы местах, но места эти между собой связаны. Это я чувствую. Здесь есть какая-то связь. И ты присмотрись. Я прикажу подготовить для тебя материалы по всем шести случаям.
– Понял, товарищ полковник. Я готов. Еду.
Это тоже была «текучка», но, по крайней мере, не бумажная волокита. И давала возможность вырваться из-за нелюбимого письменного стола…
То, что один омоновец выжил, само по себе было уже чудом. Сам он рассказывал не совсем понятную историю. Сослуживец попросил перевезти вещи из деревенского дома в городской. Попросил у начальства грузовик, договорился с двумя товарищами, и поехали. На обратном пути тот самый сослуживец, чьи вещи перевозили, посадил в кабину попутчика, своего, как показалось выжившему, знакомого, а товарищей-омоновцев отправил в кузов. Он их еще раньше туда отправил, когда в обратный путь только тронулись. Кабина была двухместная, и в любом случае одному предстояло ехать в кузове. Но вдвоем там как-то веселее. И на подъеме к перевалу попутчик застрелил водителя. Выстрел был слышен и в кузове. Реакция последовала незамедлительная, тем более что машина начала задом съезжать в пропасть. Омоновцы попытались выпрыгнуть из кузова. Выпрыгивать можно было только через задний борт, потому что кузов был тентированным. Один успел выпрыгнуть на дорогу, а следом за ним выпрыгнул второй, тот, что остался жив, однако его прыжок оказался прыжком в пропасть. Причем сразу за человеком полетела с обрыва и машина. Но человеку повезло больше. Он зацепился за камень «разгрузкой». Она выдержала рывок, но затрещали, отрываясь, «липучки», на которые застегивалась «разгрузка». Омоновец висел над пропастью, боясь сильно вздохнуть, и руками вцепился в «разгрузку», чтобы она не распахнулась и не слетела с плеч. Автомат он удержать не сумел, и оружие полетело с обрыва, догоняя грузовик. Омоновец потерял счет времени и не понимал, сколько он так провисел. Однажды в сторону перевала по дороге проехала машина. Он закричал, но негромко, потому что боялся вздохнуть полной грудью. «Разгрузка» зацепилась непрочно, и казалось, что камень, удерживающий человека, готов вырваться из скалы. Но потом по дороге прошла группа мужчин из ближайшего села. Они громко разговаривали, и омоновец снова стал кричать, понимая, что это для него единственное спасение. Теперь его услышали, спустили прочную веревку с петлей, и он с большим трудом, сильно осторожничая, набросил петлю себе на тело. Пальцы не слушались, их свело от напряжения не столько физического, сколько нервного. Так его и вытащили. Но и несколько часов спустя, во время допроса, омоновец все еще держался за «разгрузку», словно боялся, что она слетит с него.
Впрочем, Бзоу Гозаровичу показалось, что омоновец боялся чего-то другого, и хотел узнать бы, чего именно. Однако сразу что-то вразумительное сказать допрашиваемый не мог. Он все еще с трудом верил, что спасся. Когда человек в таком состоянии, из него трудно бывает что-то вразумительное вытянуть. Кто-то из подобной передряги выходит поседевшим, кто-то замкнувшимся в себе. Но реакция обязательно бывает. Нужно время, чтобы она сошла на нет.
Спасители омоновца были здесь же и рассказывали то же самое. Но, естественно, только то, в чем принимали участие. Внизу, в пропасти, уже догорела машина, и теперь только чернел ее остов. Дыма уже не было, но запах гари сохранился. Однако, как сказали местные жители, попасть в ущелье, чтобы осмотреть место падения грузовика, можно было только перейдя границу с Россией и за тридцать километров от места трагедии с территории Карачаево-Черкесии углубившись в узкую и продолжительную долину, из которой предстоит еще дважды сворачивать в разветвленные ущелья, чтобы попасть к нужному месту. С другой, с абхазской, стороны прохода в ущелье не было, и спуститься на дно можно было только на парашюте. Но как потом выбираться, никто не знал. Тем не менее осмотр машины провести следовало, и сделать это требовалось срочно и без согласования с российскими властями, потому что согласование может быть долгим. Хотя бы тела двух других омоновцев или то, что от тел осталось, следовало бы вытащить для проведения экспертизы, которая единственно и может подтвердить правдивость спасенного. В противном случае полагаться придется только на его слова, а они вызывали сомнение. Особенно в первой части. Непонятно было, что за поездка такая на служебной машине по личным делам, непонятно было, почему при такой поездке омоновцы оказываются вооруженными и полностью экипированными, словно в бой собрались или хотя бы в патрулирование. Грузить машину, пусть даже не слишком тяжелыми вещами, не снимая бронежилета и «разгрузки» – это вообще казалось нереальным. А снимать боевое облачение, надевать его на время пути до города, потом снова снимать, чтобы машину разгружать… Здесь было что-то нереальное, и Бзоу Гозарович испытывал сомнение, как ему казалось, оправданное.
Подполковник Ахуба вызвал вертолет, чтобы тот смог спустить следственную группу. Благо, ущелье достаточно широкое, чтобы даже большой вертолет имел возможность спокойно спуститься и не зацепиться винтами за склоны.
Вертолет прилетел быстро. Следственные бригады стали загружаться в него. Посадили туда же и омоновца. Но подполковник Ахуба, человек и от природы, и от профессии наблюдательный, заметил, как волнуется спасенный, и явно не от произошедших событий, а, скорее всего, от предстоящих…
Ахуба посмотрел снизу вверх, представляя, как летит с обрыва, кувыркаясь, большой и тяжелый грузовик. Если бы мебель была в кузове, часть обязательно вывалилась бы при падении. И долетела бы до низа. Но не сгорела бы вместе с грузовиком, который скалы у склона не смогли задержать, а мебель они задержали бы.
– Эй, дружище, – обратился Бзоу Гозарович к омоновцу, – а мебели-то в кузове много было?
– Полный кузов…
Смотреть в глаза омоновец мог не больше секунды, но взгляд при этом был, как у побитой собаки перед жестокосердным хозяином.
– А что ты все время за «разгрузку» держишься?
– Не знаю, товарищ подполковник. Нервы…
– Нервы… Ну-ка, вытяни руки перед собой. Прямее. Ближе одна к другой.
Омоновец послушно выполнил команду, и подполковник Ахуба защелкнул на его запястьях наручники. И никак не отреагировал на вопросительный взгляд полковника из прокуратуры, стоящего рядом.
– Будешь сразу говорить или сначала в камере отоспишься? – спросил Бзоу Гозарович.
Омоновец сглотнул слюну, которой во рту было, наверное, очень мало, потому что голос у него стал вдруг таким, словно язык от «сушняка» потрескался:
– Буду говорить, я уже сам хотел.
– Хотеть нужно было раньше, до того как на тебя наручники надели. Но я допускаю, что и сейчас еще не поздно. Если не поздно, то подумаем еще, как с тобой поступить.
– Здесь, в кармане, достаньте, товарищ подполковник. Это не взятка. Это нам заплатили.
Ахуба шагнул к омоновцу в наручниках и вытащил из кармана под бронежилетом пять новеньких, словно только что из-под печатного станка, стодолларовых купюр.
– Неплохо платят. Боюсь только, что фальшивками. Настоящими «баксами» платят только за хорошие дела. А здесь, мне думается, хорошего мало.
Впрочем, в Абхазии, как и в Грузии, фальшивые доллары имеют почти легальное хождение и перепродаются чуть дешевле настоящих.
– Говори, не тяни время…
Арсенал в подвале оказался солидным. Кроме двадцати восьми самодельных взрывных устройств, там было большое количество гранат для подствольного гранатомета, шесть автоматов, двенадцать пистолетов разных марок, снайперская винтовка Драгунова с запасом бронебойных патронов и даже самая настоящая ПЗРК «Игла-С» с двумя десятками ракет для нее.
– На большую войну собрались, ребята, – сказал подполковник Ахуба, оценивая арсенал.
– Не-а, – спокойно возразил хозяин дома, у которого только что убили жену, чем он сам был, казалось, совсем не расстроен. – Это спортинвентарь. Для Олимпиады заказывали. От нас в Сочи должно было уйти. Мы же не бандиты. Мы только перевалочная база.
– Взрывных устройств куча. А детонаторов я что-то не увидел, – заметил Бзоу Гозарович.
– Не привезли пока. Да мы и не в курсе, что там было. Говорю же – мы только перевалочная база. Нам и не говорят ничего. Но предупредили, что приедет «Волга» и привезет ящик с детонаторами. Бексолтан велел ящик в подвал опустить.
Подумав о том, что детонаторы через границу, возможно, доставляли как раз для этого схрона и для других, которые наверняка есть и которые теперь следует искать, подполковник Ахуба вышел во двор, вытащил спутниковую трубку и позвонил Константине. Тот ответил сразу:
– Слушаю, командир.
– Как дела, Константине?
– Вот он, курьер, вижу его. Только что прибыл. Расплачивается с водителем.
– Расплачивается? Его же ждала машина. Наверняка не на попутке ехал.
– Может, раньше договорился. Может, для него кто-то договорился. Но я точно видел, как курьер ему деньги отсчитывал. Кажется, «зеленые».
– Хорошо. Продолжай работать. Не выпускай из виду. Очамчира со своей группой вот-вот подъедет. Он на автобусе добирается. Ахырзаман со своими уже должен быть в городе. Созвонись с ним, пусть подключается.
– Я понял, командир. Мы работаем…
Дом, в который приехал курьер, принадлежал главе «абхазского джамаата», ячейке международной террористической организации «Имарат Кавказ», возглавляемой Доку Умаровым. Бзоу Гозарович просчитал правильно. Курьер прибыл туда, где часто бывал. Можно было бы и плотно работать по этому дому и его хозяину, но до начала работы предстояло выяснить, какую роль во всем этом играет непосредственный руководитель Ахубы полковник Бакелия…
Часть первая
Глава первая
Но долго скучать подполковнику не дали. Позвонил полковник Бакелия:
– Бзоу Гозарович, ты отдыхать не уехал?
– Я в кабинете, товарищ полковник.
– Не слишком устал после ночной засады?
– Я терпеливый.
Не говорить же прямому начальнику, что успел поспать в те часы, на которые полковник предложил задержаться засаде. Почему же не поспать, если знаешь хорошо, что никто и переходить границу в эту ночь не должен был.
– Тогда придется на выезд отправиться. Больше некому. Все в разгоне. Звонок тут поступил. В горах расстреляли машину ОМОНа. Но один омоновец спасся. Следственная бригада прокуратуры едет на своей машине, наша бригада на своей. Тебя у выхода подождут. Вернешься, сразу мне доложишь. Дело серьезное. У нас за неделю это уже шестой случай расстрела омоновцев. И все в горах, все в разных вроде бы местах, но места эти между собой связаны. Это я чувствую. Здесь есть какая-то связь. И ты присмотрись. Я прикажу подготовить для тебя материалы по всем шести случаям.
– Понял, товарищ полковник. Я готов. Еду.
Это тоже была «текучка», но, по крайней мере, не бумажная волокита. И давала возможность вырваться из-за нелюбимого письменного стола…
* * *
Над дорогой кружил одинокий орел, рассматривая скопление людей с высоты, и не снижался, поскольку добычи здесь не видел. Вообще-то в это время года орлы обычно парами летают. Но этот или еще не нашел пару, или случилось что-то с подругой, и потому парил в небе в одиночестве. Орлу бы вниз спуститься, в ущелье, там наверняка добыча нашлась бы, но глупая птица была, кажется, слишком любопытна, и поведение людей ее интересовало больше, чем добыча. Да и у самих людей пробудилось любопытство и играло.То, что один омоновец выжил, само по себе было уже чудом. Сам он рассказывал не совсем понятную историю. Сослуживец попросил перевезти вещи из деревенского дома в городской. Попросил у начальства грузовик, договорился с двумя товарищами, и поехали. На обратном пути тот самый сослуживец, чьи вещи перевозили, посадил в кабину попутчика, своего, как показалось выжившему, знакомого, а товарищей-омоновцев отправил в кузов. Он их еще раньше туда отправил, когда в обратный путь только тронулись. Кабина была двухместная, и в любом случае одному предстояло ехать в кузове. Но вдвоем там как-то веселее. И на подъеме к перевалу попутчик застрелил водителя. Выстрел был слышен и в кузове. Реакция последовала незамедлительная, тем более что машина начала задом съезжать в пропасть. Омоновцы попытались выпрыгнуть из кузова. Выпрыгивать можно было только через задний борт, потому что кузов был тентированным. Один успел выпрыгнуть на дорогу, а следом за ним выпрыгнул второй, тот, что остался жив, однако его прыжок оказался прыжком в пропасть. Причем сразу за человеком полетела с обрыва и машина. Но человеку повезло больше. Он зацепился за камень «разгрузкой». Она выдержала рывок, но затрещали, отрываясь, «липучки», на которые застегивалась «разгрузка». Омоновец висел над пропастью, боясь сильно вздохнуть, и руками вцепился в «разгрузку», чтобы она не распахнулась и не слетела с плеч. Автомат он удержать не сумел, и оружие полетело с обрыва, догоняя грузовик. Омоновец потерял счет времени и не понимал, сколько он так провисел. Однажды в сторону перевала по дороге проехала машина. Он закричал, но негромко, потому что боялся вздохнуть полной грудью. «Разгрузка» зацепилась непрочно, и казалось, что камень, удерживающий человека, готов вырваться из скалы. Но потом по дороге прошла группа мужчин из ближайшего села. Они громко разговаривали, и омоновец снова стал кричать, понимая, что это для него единственное спасение. Теперь его услышали, спустили прочную веревку с петлей, и он с большим трудом, сильно осторожничая, набросил петлю себе на тело. Пальцы не слушались, их свело от напряжения не столько физического, сколько нервного. Так его и вытащили. Но и несколько часов спустя, во время допроса, омоновец все еще держался за «разгрузку», словно боялся, что она слетит с него.
Впрочем, Бзоу Гозаровичу показалось, что омоновец боялся чего-то другого, и хотел узнать бы, чего именно. Однако сразу что-то вразумительное сказать допрашиваемый не мог. Он все еще с трудом верил, что спасся. Когда человек в таком состоянии, из него трудно бывает что-то вразумительное вытянуть. Кто-то из подобной передряги выходит поседевшим, кто-то замкнувшимся в себе. Но реакция обязательно бывает. Нужно время, чтобы она сошла на нет.
Спасители омоновца были здесь же и рассказывали то же самое. Но, естественно, только то, в чем принимали участие. Внизу, в пропасти, уже догорела машина, и теперь только чернел ее остов. Дыма уже не было, но запах гари сохранился. Однако, как сказали местные жители, попасть в ущелье, чтобы осмотреть место падения грузовика, можно было только перейдя границу с Россией и за тридцать километров от места трагедии с территории Карачаево-Черкесии углубившись в узкую и продолжительную долину, из которой предстоит еще дважды сворачивать в разветвленные ущелья, чтобы попасть к нужному месту. С другой, с абхазской, стороны прохода в ущелье не было, и спуститься на дно можно было только на парашюте. Но как потом выбираться, никто не знал. Тем не менее осмотр машины провести следовало, и сделать это требовалось срочно и без согласования с российскими властями, потому что согласование может быть долгим. Хотя бы тела двух других омоновцев или то, что от тел осталось, следовало бы вытащить для проведения экспертизы, которая единственно и может подтвердить правдивость спасенного. В противном случае полагаться придется только на его слова, а они вызывали сомнение. Особенно в первой части. Непонятно было, что за поездка такая на служебной машине по личным делам, непонятно было, почему при такой поездке омоновцы оказываются вооруженными и полностью экипированными, словно в бой собрались или хотя бы в патрулирование. Грузить машину, пусть даже не слишком тяжелыми вещами, не снимая бронежилета и «разгрузки» – это вообще казалось нереальным. А снимать боевое облачение, надевать его на время пути до города, потом снова снимать, чтобы машину разгружать… Здесь было что-то нереальное, и Бзоу Гозарович испытывал сомнение, как ему казалось, оправданное.
Подполковник Ахуба вызвал вертолет, чтобы тот смог спустить следственную группу. Благо, ущелье достаточно широкое, чтобы даже большой вертолет имел возможность спокойно спуститься и не зацепиться винтами за склоны.
Вертолет прилетел быстро. Следственные бригады стали загружаться в него. Посадили туда же и омоновца. Но подполковник Ахуба, человек и от природы, и от профессии наблюдательный, заметил, как волнуется спасенный, и явно не от произошедших событий, а, скорее всего, от предстоящих…
* * *
Автомобиль обгорел основательно. От тента и деревянной обшивки бортов ничего не осталось. Впрочем, и от сгоревшей мебели не осталось ничего. Словно и не было там мебели.Ахуба посмотрел снизу вверх, представляя, как летит с обрыва, кувыркаясь, большой и тяжелый грузовик. Если бы мебель была в кузове, часть обязательно вывалилась бы при падении. И долетела бы до низа. Но не сгорела бы вместе с грузовиком, который скалы у склона не смогли задержать, а мебель они задержали бы.
– Эй, дружище, – обратился Бзоу Гозарович к омоновцу, – а мебели-то в кузове много было?
– Полный кузов…
Смотреть в глаза омоновец мог не больше секунды, но взгляд при этом был, как у побитой собаки перед жестокосердным хозяином.
– А что ты все время за «разгрузку» держишься?
– Не знаю, товарищ подполковник. Нервы…
– Нервы… Ну-ка, вытяни руки перед собой. Прямее. Ближе одна к другой.
Омоновец послушно выполнил команду, и подполковник Ахуба защелкнул на его запястьях наручники. И никак не отреагировал на вопросительный взгляд полковника из прокуратуры, стоящего рядом.
– Будешь сразу говорить или сначала в камере отоспишься? – спросил Бзоу Гозарович.
Омоновец сглотнул слюну, которой во рту было, наверное, очень мало, потому что голос у него стал вдруг таким, словно язык от «сушняка» потрескался:
– Буду говорить, я уже сам хотел.
– Хотеть нужно было раньше, до того как на тебя наручники надели. Но я допускаю, что и сейчас еще не поздно. Если не поздно, то подумаем еще, как с тобой поступить.
– Здесь, в кармане, достаньте, товарищ подполковник. Это не взятка. Это нам заплатили.
Ахуба шагнул к омоновцу в наручниках и вытащил из кармана под бронежилетом пять новеньких, словно только что из-под печатного станка, стодолларовых купюр.
– Неплохо платят. Боюсь только, что фальшивками. Настоящими «баксами» платят только за хорошие дела. А здесь, мне думается, хорошего мало.
Впрочем, в Абхазии, как и в Грузии, фальшивые доллары имеют почти легальное хождение и перепродаются чуть дешевле настоящих.
– Говори, не тяни время…
* * *
Полковник из прокуратуры не захотел дожидаться прибытия группы захвата. Дом решили штурмовать собственными силами. Благо, людей в двух следственных бригадах хватало, и все были вооружены, и все умели обращаться с оружием. Проехав один раз мимо ворот на «уазике», сразу определили, что ворота непрочные. Значит, можно выбивать их машиной. И неожиданный штурм закончился быстро. Был произведен всего один выстрел. Из бандитов в момент штурма вооруженное сопротивление пыталась оказать только женщина, которую сразу застрелили, потому что она уже взвела автомат. Остальные просто не успели дотянуться до оружия. А потом задержанные под присмотром пистолетных и автоматных стволов «отрабатывали» хорошее к себе отношение – вытаскивали ящики из подпольного помещения, расположенного под полом скотного сарая. Купить скотину, как планировали, муж с женой, на которых и был оформлен этот дом, не успели. Сами они, уроженцы Махачкалы, жители чисто городские, даже ухаживать за скотиной не умели и тяги к сельскому хозяйству не испытывали. Скотина должна была маскировать «схрон» с оружием. Это все стало известно не из официального допроса, который пока не начали, а из простого разговора «по душам», что зашел между задержанными и офицерами следственных бригад в ожидании автобуса и настоящей группы захвата.Арсенал в подвале оказался солидным. Кроме двадцати восьми самодельных взрывных устройств, там было большое количество гранат для подствольного гранатомета, шесть автоматов, двенадцать пистолетов разных марок, снайперская винтовка Драгунова с запасом бронебойных патронов и даже самая настоящая ПЗРК «Игла-С» с двумя десятками ракет для нее.
– На большую войну собрались, ребята, – сказал подполковник Ахуба, оценивая арсенал.
– Не-а, – спокойно возразил хозяин дома, у которого только что убили жену, чем он сам был, казалось, совсем не расстроен. – Это спортинвентарь. Для Олимпиады заказывали. От нас в Сочи должно было уйти. Мы же не бандиты. Мы только перевалочная база.
– Взрывных устройств куча. А детонаторов я что-то не увидел, – заметил Бзоу Гозарович.
– Не привезли пока. Да мы и не в курсе, что там было. Говорю же – мы только перевалочная база. Нам и не говорят ничего. Но предупредили, что приедет «Волга» и привезет ящик с детонаторами. Бексолтан велел ящик в подвал опустить.
Подумав о том, что детонаторы через границу, возможно, доставляли как раз для этого схрона и для других, которые наверняка есть и которые теперь следует искать, подполковник Ахуба вышел во двор, вытащил спутниковую трубку и позвонил Константине. Тот ответил сразу:
– Слушаю, командир.
– Как дела, Константине?
– Вот он, курьер, вижу его. Только что прибыл. Расплачивается с водителем.
– Расплачивается? Его же ждала машина. Наверняка не на попутке ехал.
– Может, раньше договорился. Может, для него кто-то договорился. Но я точно видел, как курьер ему деньги отсчитывал. Кажется, «зеленые».
– Хорошо. Продолжай работать. Не выпускай из виду. Очамчира со своей группой вот-вот подъедет. Он на автобусе добирается. Ахырзаман со своими уже должен быть в городе. Созвонись с ним, пусть подключается.
– Я понял, командир. Мы работаем…
Дом, в который приехал курьер, принадлежал главе «абхазского джамаата», ячейке международной террористической организации «Имарат Кавказ», возглавляемой Доку Умаровым. Бзоу Гозарович просчитал правильно. Курьер прибыл туда, где часто бывал. Можно было бы и плотно работать по этому дому и его хозяину, но до начала работы предстояло выяснить, какую роль во всем этом играет непосредственный руководитель Ахубы полковник Бакелия…
Часть первая
Глава первая
Костер горел прямо в снегу на опушке леса. Пучок бересты помог сухим хвойным ветками быстро разгореться, а тепла они, как любое «смолье», давали много, хотя и быстро прогорали, превращаясь в мелкие угли. Рядом с костром лежала лохматая черная собака, ничуть не смущающаяся отсутствием естественной для домашней собаки подстилки. А собака была явно домашней, о чем говорил весь ее гладкий, ухоженный вид. Но и зимний лес не являлся для пса чем-то страшным. Длинная шерсть с густым подшерстком хорошо защищала от холода, ветра и сырости. Более того, собака даже у костра не желала греться, время от времени отодвигалась от него подальше, оставляя после себя в снегу подтаявшее место.
Здесь же сидел сухощавый человек среднего роста со спокойным лицом и невозмутимым, слегка блаженным выражением на нем. На человеке был охотничий камуфлированный костюм, хотя оружия при нем не было, и вместо ружья на плече висел кожаный кофр – обычная сумка фотографа. А сама цифровая фотокамера висела на груди, показывая, что человек или только закончил съемку, или постоянно готов снять то, что ему покажется интересным.
За спиной человека задниками в снег были воткнуты две широкие охотничьи лыжи. А вместо обыкновенных палок здесь же торчал их заменитель – сухой еловый кол, прочный и не слишком тяжелый. Ель вообще считается легкой древесиной.
Костер уже догорал. Человек просмотрел на мониторе камеры отснятые снимки, сделал еще один – снял сам костер, посмотрел и этот снимок и встал, остановив взгляд на собаке.
– Ну что, добрый друг Валдай, отдохнул? Тогда давай на речку двинем. Давно мы бобров не навещали. Они по тебе скучают. А потом уже домой…
Слово «домой» Валдай знал, видимо, хорошо и тоже поднялся, показывая свою мощную фигуру и широкую спину тренированного собачьего атлета. По весу животное было намного тяжелее и мощнее человека, и это бросалось в глаза.
Человек забросал снегом костер, но затаптывать его не стал, чтобы не поджарить валенки, и встал на лыжи. Опираясь на еловый кол, пружинистыми, хотя и легкими, без напряжения произведенными движениями заскользил по плотному насту, прокладывая лыжню, сразу из леса в поле, но вскоре круто свернул вправо и продолжил путь почти параллельно опушке леса. На лыжах по насту передвигаться человеку было несложно. Сложнее было тяжелой собаке, которую наст не выдерживал. Валдай проваливался по самое брюхо, в отдельных местах, наверное, даже не доставая земли, и передвигаться ему приходилось мощными скачками, требующими напряжения всех мышц. Если человек таким образом часто гуляет с собакой, тогда понятно, почему пес выглядит атлетом в мире себе подобных. С таким методом передвижения можно быстро мышцы накачать, не посещая тренажерные залы.
Человек с собакой двигались неторопливо, но целенаправленно. Но уйти далеко им не дал звонок мобильника. Человек остановился, вытащил из внутреннего кармана куртки телефон, посмотрел на определитель номера и слегка вытянулся, даже ростом, кажется, выше стал. Наверное, сработала многолетняя привычка таким образом общаться со старшими по званию.
– Подполковник Кольчугин. Слушаю вас, товарищ генерал.
– Узнали? Помните номер? Похвально, Давид Вениаминович, похвально. Полтора года прошло после моего последнего звонка. Я долго номера помнить не могу, если не звоню постоянно. А мы с вами общались всего-то не больше десятка раз.
– У меня, товарищ генерал, память механическая, к тому же наследственная. В батюшку своего покойного пошел. Он у меня отменной памятью отличался. До старости «Евгения Онегина» наизусть помнил. И я… Не хочу запоминать, а запоминаю. Хотелось бы сказать: виноват, исправлюсь, но обманывать не желаю. Уже, наверное, не исправлюсь.
Подполковник Кольчугин понимал, что звонок генерала Кобылина вызван не желанием поболтать, но сам болтал, выигрывая время и пытаясь понять, что генералу Службы внешней разведки понадобилось от отставного офицера спецназа ГРУ.
– Я вас, Давид Вениаминович, сейчас вижу на мониторе компьютера в образе светящейся точки. Вернее, не вас, а вашу sim-карту. Точка накладывается на топографическую карту. И, насколько я понимаю, вы удаляетесь от своего дома.
– Так точно, товарищ генерал. Мы с собакой решили навестить бобров на речке.
– Наверное, это интересно, и я вам слегка завидую. Но я бы, Давид Вениаминович, попросил вас вернуться домой, если вы, конечно, не будете сильно возражать. К вам едет гость.
– Вы, товарищ генерал? – насторожился Давид Вениаминович.
– Нет. Я несколько позже с вами встречусь. Может быть, и у вас дома. Тогда, если время нам позволит, и мне бобров покажете. Не буду загадывать. Все зависит от обстоятельств. Но встречусь обязательно. Сейчас к вам пожалует гость из далекого прошлого, но которому вы будете, несомненно, рады. Вы помните майора Анзора Георгиевича Габиани?
– Конечно. Я его помню не только в звании майора, но и капитана, и даже старшего лейтенанта, хотя тогда он не со мной вместе служил, а в соседней роте. Мы с ним одновременно взводами командовали, потом соседними ротами в одном батальоне, и только после этого я его обогнал, ушел начальником штаба батальона. Но я постарше был, и разрыв в званиях естественен – я звания раньше получал. Я буду рад его увидеть. Когда мы вместе служили, майор был хорошим человеком. Я в этом убедился в конкретных боевых и не боевых обстоятельствах. Отзывчивый, всегда готовый помочь. Вдумчивый, не суетливый. Уверен, что с годами он не стал хуже. Обычно годы таких крепких духом людей не меняют.
– Он уже стал полковником грузинских вооруженных сил. Сейчас, возможно, уже в отставке. По крайней мере, так представляется. Однако у нас есть основания полагать, что отставка его мнимая. Но это дела не меняет. Что-то он и сам вам объяснит, о чем-то вы догадаетесь, что-то мы позже сможем узнать. И вместе составим общую картину.
– Это дела не меняет, – согласился Кольчугин. – Когда Анзор Георгиевич прибудет?
– По моим данным, он уже сошел с поезда и ищет такси. Таксисты не хотят в вашу сторону ехать. Говорят, что дорога плохая, заметенная снегом. Шестьдесят километров по разбитой лесовозами дороге никого из таксистов не устраивает. Даже при хорошей оплате. Есть риск не проехать, а если проехать в одну сторону, то застрять на обратном пути. Но кто-нибудь все равно согласится. Мы тоже на всякий случай уже выслали машину. Внедорожник. Возможно, она и повезет вашего гостя. Правда, водитель не местный, и номер у него другого региона. Но это и будет оправданием того, что он плохо знает дорогу. Наверное, согласится только тот, кто ее действительно плохо знает. Но наш водитель будет ехать по навигатору. Я думаю, к вам можно и по навигатору проехать.
Кольчугин улыбнулся самому себе.
– Я не в тайге, товарищ генерал, живу. К нам проехать можно даже по дорожным указателям. Так даже вернее, чем по навигатору. В навигаторах карты непонятно откуда взяты. Я сам уже много раз в этом убеждался. А вообще, говоря честно, Анзор мог бы и позвонить. Я бы сам его встретил. Моя машина плохой дороги боится меньше, чем хорошей. Она, честно-то говоря, для плохой и сделана, а на хорошей, если разгонишься, чувствует себя неуверенно. Особенности, так сказать, боевого характера. Наследственные гены…
– У вас, кажется, «Ренглер»?
– Так точно. Джип «Ренглер»[5]. Дизельный. Трехдверный. Классика…
– Хорошая, говорят, машина. Хотя я на такой не ездил. Не довелось. Я раньше больше на «уазиках». Сейчас вот к «Патролу» привыкаю. Наверное, немного лучше «уазика», хотя тоже, мне кажется, не всегда.
– Приезжайте, дам покататься. Анзору мой телефон известен?
– Этого я не знаю. И не имею по понятным обстоятельствам возможности дать ему ваш номер. Но, когда завершите с полковником Габиани беседу и проводите его, если будет нетрудно, позвоните мне, пожалуйста.
– Обязательно, товарищ генерал. Что за вопросы ко мне со стороны Анзора, вам известно?
– Скорее всего, известно, но это не телефонный разговор. В двух словах могу сказать, что это связано с вашими общими грузинскими корнями. Так, по крайней мере, будет преподносить ситуацию он. Но дело это более глубокое. Что смогу, объясню при личной встрече. Как только найдете возможность связаться со мной, позвоните. Расскажете, и о моем визите договоримся. Я недалеко. За час доберусь. Итак, до встречи, Давид Вениаминович…
На этом разговор закончился. Давиду Вениаминовичу Кольчугину, подполковнику спецназа ГРУ в отставке, почему-то было приятно общаться с генералом Кобылиным. Сам генерал Кобылин был личностью интересной. Истинный русский аристократ не только по рождению, но и по поведению, он всех, даже солдат, всегда звал исключительно на «вы». Кольчугину пришлось работать с этим генералом Службы внешней разведки во время последней своей боевой операции перед выходом в отставку полтора года назад. И тогда Давид Вениаминович остался очень доволен сотрудничеством. Впрочем, его личное довольство или недовольство никакой роли в дальнейшей служебной карьере подполковника не играли, поскольку вопрос с отставкой был решен еще до начала операции. Но опять встретиться с Кобылиным Кольчугин уже и не рассчитывал. Однако что-то снова свело их. Знать бы что, чтобы хорошо подготовиться. Однако, как офицер спецназа военной разведки, Давид Вениаминович прекрасно понимал, что если бы все все знали, то вообще не было бы такой профессии, как разведчик. Профессия разведчика – узнавать…
Небольшой бревенчатый деревенский дом с прирубом вполне устраивал Кольчугина как постоянное место жительства. И он, после того как два года прожил здесь в качестве дачника, продал с согласия жены московскую квартиру и деньги за эту квартиру тоже отдал в монастырь. Таким образом, практически обрубил жене пути возвращения из монастыря, а себе – пути возвращения в город. Но его в город и не тянуло. А жена сама давно уже была настроена продать московскую квартиру и хотя бы этими средствами помочь монастырю. Значит, никто насилия над другим в этой ситуации не проявил, и все остались довольны.
Здесь же сидел сухощавый человек среднего роста со спокойным лицом и невозмутимым, слегка блаженным выражением на нем. На человеке был охотничий камуфлированный костюм, хотя оружия при нем не было, и вместо ружья на плече висел кожаный кофр – обычная сумка фотографа. А сама цифровая фотокамера висела на груди, показывая, что человек или только закончил съемку, или постоянно готов снять то, что ему покажется интересным.
За спиной человека задниками в снег были воткнуты две широкие охотничьи лыжи. А вместо обыкновенных палок здесь же торчал их заменитель – сухой еловый кол, прочный и не слишком тяжелый. Ель вообще считается легкой древесиной.
Костер уже догорал. Человек просмотрел на мониторе камеры отснятые снимки, сделал еще один – снял сам костер, посмотрел и этот снимок и встал, остановив взгляд на собаке.
– Ну что, добрый друг Валдай, отдохнул? Тогда давай на речку двинем. Давно мы бобров не навещали. Они по тебе скучают. А потом уже домой…
Слово «домой» Валдай знал, видимо, хорошо и тоже поднялся, показывая свою мощную фигуру и широкую спину тренированного собачьего атлета. По весу животное было намного тяжелее и мощнее человека, и это бросалось в глаза.
Человек забросал снегом костер, но затаптывать его не стал, чтобы не поджарить валенки, и встал на лыжи. Опираясь на еловый кол, пружинистыми, хотя и легкими, без напряжения произведенными движениями заскользил по плотному насту, прокладывая лыжню, сразу из леса в поле, но вскоре круто свернул вправо и продолжил путь почти параллельно опушке леса. На лыжах по насту передвигаться человеку было несложно. Сложнее было тяжелой собаке, которую наст не выдерживал. Валдай проваливался по самое брюхо, в отдельных местах, наверное, даже не доставая земли, и передвигаться ему приходилось мощными скачками, требующими напряжения всех мышц. Если человек таким образом часто гуляет с собакой, тогда понятно, почему пес выглядит атлетом в мире себе подобных. С таким методом передвижения можно быстро мышцы накачать, не посещая тренажерные залы.
Человек с собакой двигались неторопливо, но целенаправленно. Но уйти далеко им не дал звонок мобильника. Человек остановился, вытащил из внутреннего кармана куртки телефон, посмотрел на определитель номера и слегка вытянулся, даже ростом, кажется, выше стал. Наверное, сработала многолетняя привычка таким образом общаться со старшими по званию.
– Подполковник Кольчугин. Слушаю вас, товарищ генерал.
– Узнали? Помните номер? Похвально, Давид Вениаминович, похвально. Полтора года прошло после моего последнего звонка. Я долго номера помнить не могу, если не звоню постоянно. А мы с вами общались всего-то не больше десятка раз.
– У меня, товарищ генерал, память механическая, к тому же наследственная. В батюшку своего покойного пошел. Он у меня отменной памятью отличался. До старости «Евгения Онегина» наизусть помнил. И я… Не хочу запоминать, а запоминаю. Хотелось бы сказать: виноват, исправлюсь, но обманывать не желаю. Уже, наверное, не исправлюсь.
Подполковник Кольчугин понимал, что звонок генерала Кобылина вызван не желанием поболтать, но сам болтал, выигрывая время и пытаясь понять, что генералу Службы внешней разведки понадобилось от отставного офицера спецназа ГРУ.
– Я вас, Давид Вениаминович, сейчас вижу на мониторе компьютера в образе светящейся точки. Вернее, не вас, а вашу sim-карту. Точка накладывается на топографическую карту. И, насколько я понимаю, вы удаляетесь от своего дома.
– Так точно, товарищ генерал. Мы с собакой решили навестить бобров на речке.
– Наверное, это интересно, и я вам слегка завидую. Но я бы, Давид Вениаминович, попросил вас вернуться домой, если вы, конечно, не будете сильно возражать. К вам едет гость.
– Вы, товарищ генерал? – насторожился Давид Вениаминович.
– Нет. Я несколько позже с вами встречусь. Может быть, и у вас дома. Тогда, если время нам позволит, и мне бобров покажете. Не буду загадывать. Все зависит от обстоятельств. Но встречусь обязательно. Сейчас к вам пожалует гость из далекого прошлого, но которому вы будете, несомненно, рады. Вы помните майора Анзора Георгиевича Габиани?
– Конечно. Я его помню не только в звании майора, но и капитана, и даже старшего лейтенанта, хотя тогда он не со мной вместе служил, а в соседней роте. Мы с ним одновременно взводами командовали, потом соседними ротами в одном батальоне, и только после этого я его обогнал, ушел начальником штаба батальона. Но я постарше был, и разрыв в званиях естественен – я звания раньше получал. Я буду рад его увидеть. Когда мы вместе служили, майор был хорошим человеком. Я в этом убедился в конкретных боевых и не боевых обстоятельствах. Отзывчивый, всегда готовый помочь. Вдумчивый, не суетливый. Уверен, что с годами он не стал хуже. Обычно годы таких крепких духом людей не меняют.
– Он уже стал полковником грузинских вооруженных сил. Сейчас, возможно, уже в отставке. По крайней мере, так представляется. Однако у нас есть основания полагать, что отставка его мнимая. Но это дела не меняет. Что-то он и сам вам объяснит, о чем-то вы догадаетесь, что-то мы позже сможем узнать. И вместе составим общую картину.
– Это дела не меняет, – согласился Кольчугин. – Когда Анзор Георгиевич прибудет?
– По моим данным, он уже сошел с поезда и ищет такси. Таксисты не хотят в вашу сторону ехать. Говорят, что дорога плохая, заметенная снегом. Шестьдесят километров по разбитой лесовозами дороге никого из таксистов не устраивает. Даже при хорошей оплате. Есть риск не проехать, а если проехать в одну сторону, то застрять на обратном пути. Но кто-нибудь все равно согласится. Мы тоже на всякий случай уже выслали машину. Внедорожник. Возможно, она и повезет вашего гостя. Правда, водитель не местный, и номер у него другого региона. Но это и будет оправданием того, что он плохо знает дорогу. Наверное, согласится только тот, кто ее действительно плохо знает. Но наш водитель будет ехать по навигатору. Я думаю, к вам можно и по навигатору проехать.
Кольчугин улыбнулся самому себе.
– Я не в тайге, товарищ генерал, живу. К нам проехать можно даже по дорожным указателям. Так даже вернее, чем по навигатору. В навигаторах карты непонятно откуда взяты. Я сам уже много раз в этом убеждался. А вообще, говоря честно, Анзор мог бы и позвонить. Я бы сам его встретил. Моя машина плохой дороги боится меньше, чем хорошей. Она, честно-то говоря, для плохой и сделана, а на хорошей, если разгонишься, чувствует себя неуверенно. Особенности, так сказать, боевого характера. Наследственные гены…
– У вас, кажется, «Ренглер»?
– Так точно. Джип «Ренглер»[5]. Дизельный. Трехдверный. Классика…
– Хорошая, говорят, машина. Хотя я на такой не ездил. Не довелось. Я раньше больше на «уазиках». Сейчас вот к «Патролу» привыкаю. Наверное, немного лучше «уазика», хотя тоже, мне кажется, не всегда.
– Приезжайте, дам покататься. Анзору мой телефон известен?
– Этого я не знаю. И не имею по понятным обстоятельствам возможности дать ему ваш номер. Но, когда завершите с полковником Габиани беседу и проводите его, если будет нетрудно, позвоните мне, пожалуйста.
– Обязательно, товарищ генерал. Что за вопросы ко мне со стороны Анзора, вам известно?
– Скорее всего, известно, но это не телефонный разговор. В двух словах могу сказать, что это связано с вашими общими грузинскими корнями. Так, по крайней мере, будет преподносить ситуацию он. Но дело это более глубокое. Что смогу, объясню при личной встрече. Как только найдете возможность связаться со мной, позвоните. Расскажете, и о моем визите договоримся. Я недалеко. За час доберусь. Итак, до встречи, Давид Вениаминович…
На этом разговор закончился. Давиду Вениаминовичу Кольчугину, подполковнику спецназа ГРУ в отставке, почему-то было приятно общаться с генералом Кобылиным. Сам генерал Кобылин был личностью интересной. Истинный русский аристократ не только по рождению, но и по поведению, он всех, даже солдат, всегда звал исключительно на «вы». Кольчугину пришлось работать с этим генералом Службы внешней разведки во время последней своей боевой операции перед выходом в отставку полтора года назад. И тогда Давид Вениаминович остался очень доволен сотрудничеством. Впрочем, его личное довольство или недовольство никакой роли в дальнейшей служебной карьере подполковника не играли, поскольку вопрос с отставкой был решен еще до начала операции. Но опять встретиться с Кобылиным Кольчугин уже и не рассчитывал. Однако что-то снова свело их. Знать бы что, чтобы хорошо подготовиться. Однако, как офицер спецназа военной разведки, Давид Вениаминович прекрасно понимал, что если бы все все знали, то вообще не было бы такой профессии, как разведчик. Профессия разведчика – узнавать…
* * *
В деревне, где поселился Давид Вениаминович после выхода в отставку, было всего три жилых дома помимо дома самого Кольчугина. И жили там только пожилые люди, чьи дети, перебравшись в город, не смогли найти возможности забрать родителей. Остальных стариков деревни их дети забрали с собой, и дома часто стояли даже с выбитыми стеклами или забитыми нестругаными досками окнами и дверьми. И эта деревня, как большинство российских деревень, тихо умирала. Но тем, кто еще жил там, было спокойно. А покой – это как раз то, чего Кольчугину в жизни никогда не хватало. Просто сама жизнь и профессия не давали ему возможности пожить в покое, хотя всегда к нему тянуло. Тянуло к неторопливому и размеренному образу жизни, когда не обстоятельства управляют твоим поведением, а ты управляешь обстоятельствами. У него и жена была по характеру такая же, не стремилась к публичности и всегда мечтала жить в деревне. Правда, в деревню с мужем не поехала, но почти сразу же после его выхода в отставку ушла в монастырь послушницей, надеясь со временем принять постриг. Давид Вениаминович, как человек православный, не возражал и лишь изредка навещал жену в монастырских стенах, привозил, какие мог себе позволить, финансовые пожертвования, поскольку монастырь был полуразрушенным и бедным и только начал восстанавливаться после эпохи дикого социализма.Небольшой бревенчатый деревенский дом с прирубом вполне устраивал Кольчугина как постоянное место жительства. И он, после того как два года прожил здесь в качестве дачника, продал с согласия жены московскую квартиру и деньги за эту квартиру тоже отдал в монастырь. Таким образом, практически обрубил жене пути возвращения из монастыря, а себе – пути возвращения в город. Но его в город и не тянуло. А жена сама давно уже была настроена продать московскую квартиру и хотя бы этими средствами помочь монастырю. Значит, никто насилия над другим в этой ситуации не проявил, и все остались довольны.