Страница:
Денис Самородов
Главный ресурс Империи
Главный ресурс Империи
Мартин чертыхнулся про себя. Понесла же его нелегкая после бара в казармы! Казалось бы, чего проще переночевать в том же «Нескучном полете». И комнаты Старый Сэмми сдает всего по двадцать кредов за ночь, а уж двадцатку Мартин как-нибудь бы наскреб из своего не такого и скудного жалованья – на что-что, а на армию Империя денег не жалела. Просто ночь без соседей, на пусть не такой и чистой, зато гражданской кровати, а не на казарменной койке, дизайн которых был явно разработан по какому-нибудь военному спецзаказу с целью причинения максимальных неудобств.
Но нет же, дисциплина, вбитая в первый же год службы в имперских войсках, потащила его в расположение, хотя что он там позабыл поздним вечером, да еще и после пары (или все-таки тройки?) ядреных коктейлей Сэмми, Мартин, хоть убей, объяснить не смог бы.
– Старший пилот! Что за вид?
Увидев, на кого он нарвался, Мартин затосковал. Перед ним стоял молодой флай-лейтенант, почти сразу после окончания офицерского училища сосланный непонятно за какие грехи на их захолустную военную базу. Сюда направлялся исключительно проштрафившийся военный контингент, дабы не разбазаривать понапрасну средства, вложенные Империей в их обучение. Денег на армию Империя действительно не жалела, но и выбрасывать их на ветер не собиралась. Так вот этот флай-лейтенант, не успев принять командование над личным составом из пятнадцати пилотов и трех старших пилотов, умудрился так их достать своими уставными неуклюжими придирками, что его за глаза тут же прозвали Уморыш, тем более что ни ростом, ни телосложением лейтенант, мягко говоря, не блистал. Причем кто-то не поленился сделать так, чтобы это прозвище окольными путями достигло ушей самого флай-лейтенанта, что нисколько не улучшило отношений между ним и рядовым составом.
– Что у вас с формой, старший пилот? Вы в армии или в борделе?
«Ну чего тебе все неймется? За что тебя вообще определили сюда, такого правильного? Флай-адмиралу на незастегнутый воротник попенял?» – Мартин чувствовал, что, подогретый выпитым (нет, все-таки их было три! и что Старый Сэмми туда мешает?), начинает закипать и вот-вот сорвется. Отвечать Уморышу было нельзя. Это Мартин понял в первую же с ним встречу, так как любой ответ добавлял еще минут пять нотаций на тему, чего не должен себе позволять «доблестный имперский воин, в чьей храбрости и безукоризненном внешнем виде нуждается родная Империя». Если же отстоять с тупым взглядом минут десять, то лейтенант иссякал и удалялся искать новую жертву. Мартин скрипнул зубами и постарался, чтобы на его лице ничего не отразилось, одновременно пытаясь дышать в сторону.
– Вы что, еще и пьяны? – все равно унюхал флай-лейтенант. – Вы хоть отдаете себе отчет, что своим видом позорите армейскую честь Империи? Что о нас подумает общество, возложившее на нас высокую миссию по обеспечению своей безопасности? – Уморыш все больше и больше скатывался на крик.
«Да он же сумасшедший, – отстраненно подумал вдруг Мартин, – ну точно, тьмой накрытый на всю голову. Вот небось и причина его перевода сюда. Это надо ж загнуть – обеспечению безопасности. Кого тут обеспечивать? Сэмми с его девками? Так он сам наверняка давно особым отделом завербован, вот уж кто в безопасности уж точно не нуждается. Пара полузаброшенных шахтерских поселков, городок вокруг части да собственно сама наша штрафная военная база – вот и все общество на тысячи квадратных километров вокруг». Зачем Империи нужны такие планеты, Мартин никогда не понимал. Полезных ископаемых на ней не водилось изначально, для колонизации она была практически непригодна – сплошной камень и песок, только что атмосферный состав подходил для людей почти идеально. В политическом плане она тоже не представляла какой-либо ценности, президент соседней Бархии давным-давно от имени своего народа принес публичную клятву верности, и вот уже несколько десятилетий почти четверть всей промышленности мирной республики исправно работала на военную мощь Империи. Иногда Мартину казалось, что их база нужна здесь исключительно для демонстрации размаха имперских амбиций, но кому они их тут демонстрируют, оставалось для него загадкой. Хотя, с другой стороны, куда еще девать людей с пометками особого отдела в личном деле «неблагонадежен» и устаревшую боевую технику, как не на такие вот всеми забытые военные базы.
– Старший пилот! Вы меня вообще слышите? Или так притомились в этом вашем вертепе?
Уморыша потянуло на любимую тему. Буквально в первые же дни он подал рапорт начальству о недопустимости расположения объекта аморального свойства рядом с военной базой, так как это негативно сказывается на боевом духе вверенного ему подразделения и подрывает воинскую дисциплину, на которой зиждется благосостояние Империи. После чего, по слухам, имел приватный разговор с овер-майором особого отдела, который, как ни странно, тоже был в некотором роде сослан сюда за неумеренную тягу к спиртному. В результате данного разговора Сэмми со своим «Нескучным полетом» остались на предыдущем месте, что только укрепило Мартина в подозрениях на его счет, а флай-лейтенант ходил несколько дней изрядно помрачневший, отыгрываясь опять-таки на пилотах.
– Перетрудились, что даже язык не шевелится?
И тут Мартин не выдержал.
– Да, сэр! – гаркнул он. – Уморился немного, сэр!
Буквально сразу до него дошло, что он сказал, и Мартину стало весело. Решив, что хуже все равно уже не будет, он не стал сдерживаться и ухмыльнулся.
Через несколько секунд слово «уморился» дошло и до Уморыша. Он побагровел, вытянулся, несколько раз открыл и закрыл рот, от чего стал еще более напоминать голодного птенца, после чего резко повернулся и чуть ли не бегом направился к зданию штаба.
Мартин задумчиво посмотрел ему вслед и неспешно пошел по направлению к гауптвахте. Направление оказалось верным, и уже через несколько минут, сопровожденный красным от злости Уморышем и сочувственными взглядами патруля, Мартин был сдан под арест на трое суток с шикарной формулировкой «оказывал знаки неуважения имперскому офицеру».
– Зато двадцать кредов сэкономил, – вслух произнес Мартин, злясь на себя, флай-лейтенанта и весь мир в целом. Успокоения это ему не добавило – на гауптвахте не было даже так нелюбимой им армейской койки, а спать предполагалось на откидной плоскости, вероятно, для усиления воспитательного эффекта. Мартин тяжело вздохнул, повозился минут пять на жесткой поверхности, рисуя у себя в воображении всевозможные беды, приключающиеся в это время с Уморышем, и незаметно уснул.
Выспаться ему не дали. Ранним утром Мартина почтил визитом сам овер-майор Отто Райсман, за глаза прозванный у них на базе Гнусманом.
Гнусман был выдающейся личностью. Формально находясь в подчинении лишь у командующего их военной базой, на деле он был сам себе и начальник, и подчиненный, и только тьма ведает, что за секреты хранились в его маленькой штабной комнатке со скромной табличкой «Овер-майор О. Райсман. Работа с личным составом». От цепкого взора его серых глаз (Мартину всегда было интересно, почему у всех особистов серые невыразительные глаза – отбирают их, что ли, по этому критерию, или это приходит во время работы) не укрывалась ни одна мелочь, ни один малейший проступок. Поговаривали, что у Гнусмана помимо официальных личных дел хранятся обширнейшие досье на каждого солдата и офицера их базы, просто-таки сочащиеся отборным компроматом. Поговаривали, что на Гнусмана работает половина гражданского населения, а другая половина по его же поручению исправно приглядывает за первой половиной. Поговаривали… Да много чего поговаривали, но факт остается фактом – Гнусман был в курсе всего, что вообще творилось в обжитой части этой захудалой планеты. И цены бы не было этому особисту, и давно бы быть Райсману овер-полковником какого-нибудь столичного сектора, если бы не один грешок, стоивший ему карьеры, – Райсман любил приложиться к бутылке. И все бы было ничего, если бы он пил как все обычные люди, ибо кто ж против пропустить стаканчик после долгого служебного, дня да еще за здоровье Императора и процветание Империи. Но нет, Райсман пил страшно и в одиночку. Запершись у себя в кабинете на всю ночь, он неизменно выходил на следующий день бледный, но подтянутый и гладко выбритый, и лишь щедро выделяемые его организмом пары перегара красноречиво говорили о прошедшей бессонной ночи, причем на следующие сутки все повторялось заново. Злые языки утверждали, что не загнуться Гнусману от такого образа жизни помогают лишь специальные стимулирующие препараты, которые распространяются исключительно по ведомству особого отдела, да и то не всем, а по большому блату. Данное явление носило необъяснимо цикличный характер, длилось дней пять-восемь, и примерно месяц после этого Гнусман не брал в рот ни капли, но потом срывался, и все повторялось вновь. Дни гнусмановского запоя считались на базе почти что праздниками, так как в это время он был тих, задумчив и рассеян. День же выхода Гнусмана из запоя называли судным, потому как складывалась впечатление, что именно в этот день ему жизненно необходимо наверстать упущенную неделю, обработать всю скопившуюся информацию и провести «работу с личным составом».
Так вот день, который Мартин встретил на гауптвахте, как раз и был тем самым «судным» днем. И появление овер-майора уж точно не сулило ничего хорошего, тем более что, судя по времени посещения, Мартин оказался сегодня у Гнусмана первым объектом для работы.
– Старший пилот Мартин Клэй, сэр! – отчеканил Мартин, резко вскочив при виде Гнусмана. Голова на столь резкий переход из горизонтального положения в вертикальное отозвалась резкой болью (Сэмми, подлец, не жаловал мелких стаканов у себя в заведении, презрительно называя их наперстками).
– Тише, тише, старший пилот Мартин Клэй, не на плацу. – Гнусман неодобрительно поморщился, видать, запойная неделя все-таки давала о себе знать и ему. – Ну-с, что тут у нас? Появление на территории в состоянии алкогольного опьянения, недисциплинированность, «знаки неуважения имперскому…». – Тут Гнусман вопросительно поднял бровь и заинтересованно посмотрел на Мартина.
– Не могу знать, сэр! – не менее громко доложил Мартин. Гнусман опять поморщился, но ничего не сказал. Пройдя пару шагов к забранному решеткой окошку, он зачем-то провел пальцем по маленькому подоконнику, критически осмотрел следы пыли на перчатке и так же молча повернулся к Мартину.
«Ну что ты тянешь…» – мысли ворочались лениво, пульсирующая боль в голове отдавалась в ушах. Мартин отчаянно нуждался еще хотя бы в паре часов сна. Стоя подчеркнуто навытяжку, он сосредоточенно рассматривал трещину в стене прямо перед собой. Трещина была извилистой и чем-то напоминала реку на старых бумажных картах, которые Мартин видел когда-то в исторической хронике. Реку, полноводную реку. Полную холодной, освежающей воды… Мартин с трудом отогнал от себя видение и судорожно попытался сглотнуть пересохшим горлом. Ужасно хотелось пить.
– Так вот, старший пилот Мартин Клэй, сегодня утром я получил рапорт от вашего непосредственного командира флай-лейтенанта Райлера. Как вы думаете, что он требует сделать, – тут Гнусман запнулся, очевидно, вспоминая или скорее всего делая вид, что вспоминает, – цитирую, с «несознательным элементом, подрывающим основы Империи при помощи несоблюдения уставных правил уважения по отношению к офицеру»? «Несознательный элемент» – это вы, – любезно добавил он, как будто это могло быть кому-то из них двоих непонятно.
– Не могу знать, сэр! – блеснул красноречием Мартин.
Судя по всему, другого ответа овер-майор и не ожидал.
– А требует он ни больше ни меньше публичной экзекуции, – дальше, очевидно, опять шла цитата, – «в назидание остальным с целью пресечения недопустимых явлений неподчинения». Как вы думаете, старший пилот, что я должен предпринять в связи с получением такого рапорта? Удовлетворить прошение флай-лейтенанта или… – Гнусман сделал неуместную, но вполне ожидаемую театральную паузу.
У «несознательного элемента» Мартина имелось несколько предложений по поводу рапорта в частности и флай-лейтенанта в целом, хотя озвучивать их в присутствии овер-майора ну никак не годилось. Поэтому он ограничился стандартным:
– Не могу знать, сэр! Это в вашей компетенции, сэр!
Гнусман довольно кивнул. И Мартин, и он прекрасно понимали, что с прошением о публичной экзекуции Уморыш несколько превзошел даже самого себя. Это наказание практиковалось в настолько редких и показательных случаях, что все случаи его применения за последнюю сотню лет можно было пересчитать по пальцам. Причем даже расстрел на линии боевых действий за, к примеру, довольно редкое дезертирство был более обыденной практикой и проходил в военном ведомстве как боевые (репутация имперской армии превыше всего!) потери.
– Ладно, старший пилот, свои трое суток вы уже получили. Я считаю это наказание вполне адекватным и даже знать не хочу, как именно вы изволили не уважать флай-лейтенанта Райлера. Просто в будущем постарайтесь не доводить дело до рапорта нашему ведомству. Считайте это приказом. – Гнусман повернулся и направился к выходу.
Мартин расслабился. Не так уж и плохо все обернулось. Сейчас он рухнет на свое ложе и будет спать. А потом проснется, выпьет пусть теплой воды (как раз будет завтрак) и еще немного подремлет. И еще двое с половиной суток никаких ни тренировочных, ни патрульных вылетов.
– И я надеюсь, этот приказ вы сможете выполнить, господин флай-капитан? – Райсман сделал особое ударение на слове «этот».
За это его и прозвали Гнусманом. В тот самый момент, когда человек ничего не подозревал и был полностью расслаблен, овер-майор умудрялся сказать что-либо такое, что надолго выбивало из равновесия даже самых устойчивых людей. И тогда Гнусман либо вцеплялся в них мертвой хваткой и выцарапывал какие-нибудь очередные сведения сомнительного порядка, либо просто смаковал панику и беспорядочные попытки собеседника собраться с мыслями.
Мартин вздрогнул, что явно не укрылось от глаз овер-майора.
– Старший пилот, сэр! – внезапно охрипшим голосом поправил он, кляня себя за то, что опять пропустил неожиданный выпад Гнусмана. Судя по всему, разговор только начинался, а все, что было до этого, носило исключительно подготовительный характер.
– Как вам будет угодно, господин бывший флай-капитан. – Даже не смотря на Гнусмана, Мартин знал, что тот сейчас тщательно вглядывается в него, изучая и анализируя реакцию на свои слова. – Меня всегда интересовало, какой приказ может не выполнить подающий блестящие надежды офицер, чтобы в одночасье оказаться разжалованным в старшие пилоты и быть сосланным на заштатную планету-пустынник?
– Сэр, в моем личном деле указано, сэр!
– В вашем личном деле указано «невыполнение прямого приказа, пособничество мятежу». Это все… – Гнусман встал так, чтобы стоящий смирно Мартин мог его видеть, и сделал небрежный знак рукой в воздухе, – …не более чем официальные формулировки, слова, за которыми можно скрыть все что угодно. Вот мне и хотелось бы знать, что скрывается в вашем прошлом, господин бывший флай-капитан.
И опять это немного издевательское «бывший». И серые глаза, кажется, сверлят прямо до мозга, копаясь и сортируя полученную информацию. Мартин сосредоточился на переносице Гнусмана и сказал, тщательно подбирая слова:
– Сэр, моему проступку присвоен закрытый статус класса «А», сэр! Я не могу обсуждать его ни с кем, кроме тех, кто непосредственно вел расследование инцидента, – и, немного выждав, так, чтобы пауза была заметна и намек дошел, – сэр!
Гнусман оставил попытки поймать взгляд Мартина.
– Я ведь могу узнать это и по своим каналам, старший пилот, – вкрадчиво разжаловал он Мартина из «бывших», – но хотелось, знаете, как-то по-свойски, что ли, без привлечения излишнего внимания. А вы сразу в штыки все восприняли. Жаль!
«Ни хрена ты не можешь, тьма тебя накрой! Мог бы – давно бы все раскопал». Мартин уже успел по двадцатому разу проклясть это утро, Гнусмана и всю имперскую армию в целом. И пить, как же хочется сделать хоть глоток воды!
И опять перед глазами захлебывающийся от восторга мальчишка, показывающий пальцем на бескрайний морской простор: «Папа, папа, смотри – вода! Это все вода!» И женщина, крепко держащая мальчика за руку, которому уже не терпится бежать скорей туда, где так интересно и так много воды, улыбается приветливо и машет рукой. И голубое небо ласково укутывает изумрудную лагуну, где все просто дышит покоем и какой-то нереальной, прямо-таки райской умиротворенностью.
Она так и называлась – Изумрудный Рай. Нет, конечно, у нее было какое-то свое название, состоящее из букв и цифр, так как на военных картах Империи таким словосочетаниям не было места, но все называли ее именно Изумрудный Рай. Это была одна из редких планет, идеально подходивших для проживания человеческой расы, с единственным огромным материком, окруженным со всех сторон теплым океаном и покрытым практически на девяносто процентов девственными лесами. Рай, по-другому и не скажешь. Принадлежала она сателлиту Империи, мелкому королевству Ларга, что владело, кроме Изумрудного Рая, еще лишь парой планет и ничего ни в политическом, ни в экономическом отношении не представлявшее. В обмен на давно устаревшие технологии (Империя всегда щедро делилась тем, в чем она уже не испытывала необходимости) Ларга практически с самого начала вошла в состав Империи, и, более того, к этому времени население Ларги уже примерно наполовину состояло из имперских колонистов, которых привлекали гостеприимные планеты королевства. Изумрудный Рай был скорее своего рода курортом, и на военную базу, размещенную там, попасть считалось довольно большой удачей.
Мартина Клэя вполне можно было назвать удачливым. В двадцать семь лет, выжив после сражения в Валлийском секторе (или, как ее неофициально именовали, Валлийской бойни), он получил свое очередное звание флай-капитана и был направлен, очевидно, в качестве реабилитации, на военную базу на Изумрудном Раю, где и прослужил следующие пять лет. Пять лет безмятежного существования, без войн и неожиданных перебросок – изрядно потрепанная Империей соседняя Валлия тем не менее сумела отстоять свой суверенитет и даже сохранить остатки боевых флотов, так что в этом секторе сохранялся хоть и хрупкий, но мир. Даже у Империи не хватало ресурсов вести войны одновременно на всех возможных направлениях. Впрочем, ходили упорные слухи, что валлийцы нисколько не обольщались по поводу заключенного мирного договора и ударными темпами восстанавливали подорванный военно-промышленный комплекс.
Но счастливого флай-капитана в то время слухи интересовали в последнюю очередь. Вернувшись живым и невредимым из почти двухгодовой мясорубки, где потери в боевой технике исчислялись десятками тысяч, а потери в личном составе прятались за политкорректным словом «соизмеримые», Мартину хотелось просто жить и радоваться лишь тому замечательному факту, что он еще способен чему-то радоваться. Хотя даже здесь, в раю, по ночам его преследовал один и тот же кошмар. Перед самой отправкой на Изумрудный Рай Мартин попал на орбитальную базу около планеты, где еще буквально месяц назад кипели ожесточенные бои. До отхода транспорта оставалось еще несколько часов, и Мартин, изнывая от безделья, отправился бродить по каким-то переходам. Случайно выйдя на смотровую площадку, он ужаснулся – вся орбита планеты была усеяна неспешно дрейфующими обломками техники, перекореженными остовами боевых кораблей, а между ними, как мусор, виднелись вкрапления изуродованных и перекрученных человеческих тел, как в имперской, так и в валлийской форме, больше похожих на цветные пятна на однообразном стальном сером фоне. Орбитальная база оказалась не чем иным, как чистильщиком – вокруг ее огромных клешней шныряли роботы-сборщики, деловито копаясь в обломках и сортируя добычу, упаковывая ее в контейнеры для последующей переработки. Мимо застывшего Мартина проплыл контейнер из прозрачной пластистали, доверху набитый утрамбованными человеческими телами – технологии Империи позволяли даже этот материал разложить на полезные составляющие (родственникам погибших военнослужащих присылались лишь медальон с именем и стандартная урна с прахом, который оставался после переработки и не годился никуда, кроме как на выброс). Результатом этой прогулки была беседа с особистом, который настойчиво посоветовал забыть увиденное и воспринимать имперское «Все для победы!» исключительно как лозунг. Мартин искренне постарался последовать совету, но с той поры практически каждую ночь ему снилось, что он приходит в себя на дне в таком вот контейнере, под завязку набитом трупами, и не может ни вздохнуть, ни пошевелиться, ни даже закричать.
А потом Мартин встретил Ольгу. И именно она стала его лекарством от кошмаров.
Это случилось после какой-то заурядной вечеринки, которые Мартин в то время посещал с упорным постоянством, словно пытаясь наверстать упущенное. Нетрезвый флай-капитан с компанией таких же скучающих офицеров, которым некуда было девать время и креды, вывалились из бара шумной толпой на улицу, прихватив с собой бутылку «Светлой Ларги», и зачем-то потащились все вместе на пляж. По дороге бутылка опустела, а сама компания изрядно поредела, и в результате Мартин потерялся и пришел в себя только на главной площади городка, около фонтана в виде государственного символа королевства. Незнакомая высокая ларганианка с черными печальными глазами, стоящая рядом, почему-то улыбнулась ему и грустно сказала:
– Вы слишком много пьете, офицер. Поверьте, этим вы себе не поможете.
– В ваших глазах можно утонуть, – ляпнул Мартин очередную банальность, пытаясь не слишком заметно пошатываться, и вдруг понял, что действительно тонет. Черные зрачки затягивали его, и от неожиданности Мартин практически протрезвел. На душе у него вдруг стало так легко и спокойно, как будто он снова вернулся в беспечное детство, словно и не было изматывающих последних военных лет. Тяжесть, появившаяся после посещения орбитального мусорщика и которую он на самом деле все это время пытался не замечать, вдруг куда-то растворилась и исчезла без следа. Ларганианка взяла его за руку и сказала:
– Я Ольга. Проводите меня домой?
Мартин проводил. И остался. Остался на самые счастливые пять лет своей жизни.
Позже он так и не мог вспомнить, что же было правдой в тот вечер, а что навеял алкоголь, и по какому-то молчаливому сговору они с Ольгой никогда не разговаривали об этом. Одно Мартин знал точно – после этого вечера сон его был спокоен и безмятежен.
* * *
Пять лет прошли как один месяц. Если бы не официальные имперские законы, то Ольга давно бы носила фамилию Клэй, а их четырехлетний сынишка с полным правом называл бы Мартина отцом. Но даже это не могло омрачить счастье Мартина, который радовался каждому мигу своего пребывания на Изумрудном Раю.И тут Империя встретила на пути своей безудержной экспансии расу энергов.
Все войны до этого человеческая Империя вела лишь с себе подобными. После Темного Исхода, про природу которого до сих пор не было ничего ясно, что давало благодатную почву для разного рода теорий, человечество оказалось разбросано по вселенной, разобщено и раздроблено на самодостаточные сообщества на отдельных планетах. Некоторые из них сгинули без следа, некоторые стали развиваться, и результатом развития был выход в космос, освоение окружающего пространства, первые контакты с себе подобными, эйфория от осознания своего неодиночества и, естественно, первые войны за подходящие планеты и ресурсы. Шли века, сменялись правители, гремели сражения, техника улучшалась – человечество прилежно совершенствовалось в деле уничтожения самих себя. И Империя была на самом гребне этой безудержной волны. Некоторые ученые робко высказывали мысль о том, что предыдущий Темный Исход есть не что иное, как результат критического накопления напряженности среди человечества в прошлом, быть может, даже действие какого-либо мощного оружия прародителей людей, и что сейчас все идет лишь к новому витку вселенской истории. В Империи с такими проводилась разъяснительная работа, в результате которой ученые сами же доказывали несостоятельность своих теорий, однако ходили упорные слухи об организации специальных исследовательских центров на небольших, не тронутых цивилизацией планетах с целью как раз поиска, возможно, существующих древних артефактов. Лишь в одном ученые были солидарны – человечество одиноко во вселенной, незначительные различия среди выходцев из разных миров, обусловленные внешними условиями развития, лишь подчеркивали это.
И тем неожиданнее была встреча с энергами.
Сообщения об атаке неопознанными кораблями линейного флота Империи прошли на всех официальных каналах, причем линейный флот там упоминался в качестве «понесшего сравнительно большие потери и отступившего для переформирования», что на доступный язык без труда переводилось как «был разбит и бежал». Удивительно было и то, что нападение произошло в сравнительно чистом секторе, испокон веков принадлежащем Империи, и врагов, которые могли бы изрядно потрепать линейный флот в составе нескольких легких крейсеров и десятка сторожевых кораблей, там просто-напросто быть не могло. Но тем не менее они присутствовали.