– Пап, я сейчас тебе ничего сказать не могу, может, я в монастырь уйду… – высказала она только что пришедшую ей в голову мысль.
– Что?! – в ужасе выдохнул отец и треснул по обшивке сидения кулаком: – Только через мой труп! Ты что, с ума сошла заживо себя хоронить?! Тебе еще жить да жить, детишек рожать и растить.
– Детишек рожать – муж надобен, или, по крайней мере, носитель нефритового жезла…
– Дались тебе эти нефритовые жезлы! – рассердился отец, а потом, спохватившись, пошутил: – Ни цвета, ни тепла, от них только японцы каменные и могут уродиться. А мы тебе найдем нашего, российского, богатыря.
– А вот это уже хватит, наотнаходились, баста! – вскинулась Мария. – Все, я спать хочу, сегодня километров пятьсот отмахала. Ты едешь со мной в гостиницу или здесь остаешься?
Виновато посмотрев на нее, отец сказал:
– Погоди, пойду бабушку предупрежу.
Он грузно вылез из машины, и пошел к дому тяжелой походкой уже давно немолодого человека.
Мария почувствовала, как ее охватывает жалость и нежность к отцу. Он, действительно, был стар, а она была его единственной дочерью и отрадой, вот он ее и оберегал, пытаясь все время подстелить соломку, да, как видно, не всегда удачно. Впрочем, наличие соломки не уберегает от самого падения, хотя и может смягчить удар…
Вскоре послышались голоса, на крыльце появился отец, за которым шли дядя Кондрат и ругающаяся на чем свет стоит бабка.
– Что скажут люди?! – доносился до Марии ее возмущенный голос. – Мне же из дому выйти стыдно будет! Лучше бы вы вообще уехали, чем…
– Мамо, ша! – вдруг твердо сказал отец Марии. – Я так решил!
Бабка смолкла на полуслове и даже остановилась от неожиданности. Потом, не говоря больше ни слова, только осуждающе махнув рукой, повернулась и ушла в дом.
– Поехали, – сказал отец, усаживаясь рядом с Марией.
Она резко тронула с места, дробью сыпанув по забору щебенкой, вырвавшейся из-под колес.
Дядя Кондрат, усевшийся за руль своего джипа, едва успел завести двигатель, и теперь спешно догонял их, пристраиваясь сзади и пытаясь не отставать. Мария усмехнулась: дядя Кондрат боялся ее бабки как огня, и ни за что бы не остался ночевать у нее без них.
В речной гостинице, как и надеялся ее отец, для них нашлись два номера «люкс», правда тянувших на «люкс» только в этом маленьком городке, где не было даже водопровода, и потому установленный в номере простой душ здесь был непредставимой роскошью.
Впрочем, номера были вполне уютными – просторными и чистыми. Отец Марии без труда договорился о них с администратором гостиницы, заодно попросив принести им что-нибудь поесть из уже закрытого буфета, поскольку они с Кондратом не успели поужинать у бабки, а Мария вообще была с дороги. Однако Мария, сославшись на усталость, от еды отказалась и сразу отправилась к себе в номер.
Смыв с себя пыль после долгой дороги под едва теплым душем, она забралась в постель с одной только мыслью – побыстрее уснуть, но сон как назло словно рукой сняло. Она закрыла глаза и перед ее внутренним взором калейдоскопом замелькали события минувших дней. Среди всех этих видений – ЗАГС, Медный всадник, бледные ягодицы Мишеля, стоящего со спущенными брюками, закинутое, искаженное похотью лицо ее жениха, и дорога, дорога, дорога… – вдруг выплыло и заняло все пространство внутреннего экрана лицо отца Кирилла. И вновь замелькал калейдоскоп, но уже другой: плетень, церковь, деревянная миска с хлебом, голая розовая попка Олесика, Матрена Евлампиевна, Камышинка, большие руки с длинными пальцами, осеняющие ее крестом, и опять дорога, дорога, дорога…
«Зачем я оттуда уехала?» – подумала Мария и вдруг ужаснулась: она ведь даже не знает названия этого места… Даже письма послать не сможет… разве что: «На деревню, батюшке»…
Вскочив с кровати, Мария кинулась к сумке, надеясь разыскать в ней атлас дорог, но, вспомнив, что оставила его в бардачке машины, чертыхнулась. Тут же спохватившись: «Господи, прости!», накинула халат и как была босиком, побежала по лестнице вниз к стоянке машин.
Лихорадочно нащупав замок ключом, она распахнула дверцу, и быстро отключив сигнализацию, (чтобы жильцам гостиницы не пришлось «менять перину»), рванула на себя крышку бардачка.
Выхватив оттуда атлас, она стала листать страницы, нервничая, словно лишняя секунда могла лишить ее памяти, а заветная долина превратилась бы в таинственную Землю Санникова.
Найдя нужный квадрат, она прочертила пальцем сегодняшний маршрут, несколько раз сомневаясь в поворотах, но все же постепенно продвигаясь в правильном направлении.
Странные названия, напечатанные в карте, останавливали взгляд: Букрин, Глинча, Пищальники, Грищенцы, Канев…
В Каневе она бывала раньше – там жил папин фронтовой друг.
И как ей в голову не пришло сразу поехать к нему, с досадой подумала Мария, ее бы там приняли с распростертыми объятиями, не то что бабка! Погуляла бы по городу, развеялась, посетила бы местные достопримечательности. В Каневе ведь были похоронены два знаменитых литератора – Тарас Шевченко и Аркадий Гайдар.
Мария вспомнила, как в один из приездов к дяде Григорию они с отцом карабкались по многоступенчатой лестнице (куда там Потемкинской лестнице в Одессе!) к Тарасовой могиле, которая находилась на высокой горе над Днепром. И хотя до вершины народ добирался, почти в изнеможении, но вид оттуда был красивейший.
Рядом с могилой находилось большое здание музея Шевченко, перед которым по праздникам устраивались концерты, где вживую играли бандуристы и читались стихи.
А с именем Аркадия Гайдара ее вообще связывало гораздо большее, нежели обычный литературный интерес. Для нее Гайдар был не просто автором «Тимура и его команды», «Голубой чашки», «РВС» и других повестей, которыми она зачитывалась в детстве – дедушка Марии по отцу воевал в одном партизанском отряде вместе с Аркадием Гайдаром недалеко от Канева, под Леплявой, и погиб спустя несколько дней после гибели своего командира. Правда, могилу его так и не удалось найти, не смотря на то, что ее отец предпринял все меры, чтобы разыскать хоть какой-нибудь след.
Мария всегда останавливалась у могилы Неизвестного Солдата и, вглядываясь в типовую посеребренную фигуру, склонившуюся над безымянной могилой, думала, что так же где-то может быть похоронен и ее дедушка.
«Надо будет обязательно заехать в Канев», – подумала она, проползая пальцем очередной поворот, приближающий ее к цели.
«Вот! – обрадовалась Мария, наконец, найдя свою долину. – А деревня-то, оказывается, называется Остаховка, и это совсем недалеко от Канева».
Успокоенная удавшимися поисками, Мария отправилась спать, твердо решив, что перед отъездом домой она обязательно еще раз навестит отца Кирилла и его детей.
Устроив Марию на следующий день в пансионат, Николай Дмитриевич улетел в Петербург, обещая вскорости вернуться и присоединиться к ней. Они давно вместе не отдыхали, а отдых сейчас был необходим им обоим. Отец в последнее время все чаще болел…
Дядя Кондрат отвез Николая Дмитриевича в аэропорт в Борисполе, пообещав, что через недельку проведает Марию, благо из Киева к ней ехать было недалеко. Однако обещания своего он сдержать не смог – слегла в больницу с сердцем его жена, и ему стало не до сердечных дел племянницы.
Впрочем, Мария не скучала, и наоборот была довольна своим одиночеством. Она совершила набег на пансионатскую библиотеку, и теперь целыми днями лежала на берегу Днепра, обложившись горой книг, запоем читая все подряд – от фантастики и приключений до детективов.
Любовные романы она, не глядя, сразу отложила в сторону еще на библиотечном прилавке, очень удивив этим пожилую библиотекаршу – в таких местах подобные романы всегда пользовались большим спросом… Но Марии сейчас совсем не хотелось читать о неизменно благородных красавцах с мускулистым телом, которые навечно влюблялись в не менее ослепительных красоток, даря им непередаваемый экстаз в первую же ночь и продлевая его на всю оставшуюся жизнь… Вся эта идеальная мишура совершенно не соответствовала ее настроению и реальности, в которой все было гораздо хуже. Да и жених ее бывший хоть и был красавцем с мускулистым телом, но оказался не очень-то и мужчиной…
Ее пугали навязчивые сравнения, и она всячески старалась отвлечься, пытаясь не дать коварным мыслям ее доконать. Впрочем, хотя она и сомневалась в правдоподобии описанных в литературе любовных историй, судить реально об интимных отношениях мужчин и женщин она еще тоже не могла. Ее личный опыт ограничивался теорией, почерпнутой из книг, фильмов и рассказов сокурсниц, и весьма легкого флирта с ласками, самыми смелыми из которых были поцелуи, поглаживание ее груди и прижимание к ее бедру чего-то твердого во время почти детских и практически невинных объятий. Кому-то могло бы показаться странным, что она до сих пор не перешла черту, отделявшую ее от женщины, особенно в условиях филфака, за которым прочно утвердилась репутация далеко не девственного факультета. Но Мария от всего этого как-то оказалась в стороне. И совсем не потому, что она была недотрогой или держала себя в узде воздержания, просто, видимо, не нашлось того молодого человека, (а на филфаке юношей вообще всегда был дефицит), который бы заставил ее почувствовать влечение. К тому же она много занималась, жизнь ее была заполнена совсем другими интересами, которые практически не оставляли времени на романтические или иные отношения с мужчинами. Появление в ее жизни Геннадия Мария восприняла как должное: просто пришла пора выйти замуж. Конечно, она понимала, что супружеские отношения будут включать в себя и интимную сторону, о которой она до поры старалась не думать, и лишь слегка опасалась первой брачной ночи, наслушавшись «страстей» от своих сокурсниц, в большинстве своем потерявших девственность на пьяных студенческих вечеринках в общежитии. Но она никак не могла ожидать, что эта интимная сторона может повернуться к ней таким боком, если не сказать задом… задом Мишеля, покрывшим дерьмом ее с Генкой так и не начавшуюся супружескую жизнь.
Правильно сказал отец: «Жизнь не кончилась», нужно только это пережить. Ведь это даже хорошо, что она тогда все увидела своими глазами. Кто бы рассказал – не поверила бы никогда! И во что могла бы превратиться ее жизнь, не узнай она всего вовремя!.. Слава Богу, что до получения паспорта на его фамилию дело не дошло, а запись в паспорте и ЗАГСе отец постарается аннулировать. И все будет по-прежнему, как будто ничего не случилось. Вот только на сердце лежал какой-то грязный тяжелый камень… Мария, погружаясь в прозрачные волны Днепра, часами плавала, словно пытаясь вымыть из себя всю эту грязную тяжесть.
Иногда в ее голове всплывало старое слово: «испытание». А может, и правда, это было испытанием? Может, не за того она шла, вот ее и отвели с ложного пути? Ведь в их отношениях с Геннадием не было любви, так – простая симпатия, замешанная на дружбе отцов и общности их дел…
Марии никто не мешал предаваться ее невеселым размышлениям – в пансионате отдыхали пожилые люди и семейные пары, в основном занятые собой.
Спать Мария ложилась рано. А по утрам, перед зорькой, пробежав километра три вокруг пансионата, выходила на берег Днепра встречать солнце.
Вскоре, несмотря на подавленное настроение, она почувствовала себя бодрее и умиротворенней. Вода и солнце сделали свое дело. Ее бледное, слегка сутуловатое тело типичной студентки-отличницы загорело и на глазах наливалось здоровьем. Приходя в бикини с пляжа, она все чаще вертелась перед зеркалом, с удовольствием разглядывая подтянувшиеся мышцы живота и бедер. Даже спина ее будто бы выправилась от многочасового плавания, постепенно приобретая горделивую осанку.
Печальные события понемногу отступали в тень, подергиваясь дымкой нереальности. А через десять дней к ней приехал отец.
Поцеловав Марию и опустив ей на колени охапку ее любимых пионов, Николай Дмитриевич молча протянул дочери подарок.
Развернув бумагу, Мария достала небольшую коробочку и открыла ее. На белом атласе лежал отливающий зеленью, искусно вырезанный из нефрита мужской орган со всеми прилагающимися к нему деталями. Несколько опавшие формы сего изделия должны были наводить зрителя на мысль об унылом настроении его прототипа-носителя.
– Бог ты мой! – залилась краской Мария. – Пап, да ты что? Что ты такое мне привез?!
– Я, конечно, не в буквальном смысле эту штучку у него оторвал, хотя очень хотелось, – не смущаясь, серьезно ответил отец, – но считай, что это заслуженный трофей – символ того, что нужно делать с изменщиками. Мы с Генкиным отцом не хуже разобрались с его сыном… Да, кстати, Павел Владимирович прислал тебе свои извинения. Очень переживает, даже похудел на нервной почве. Он сам вызвался аннулировать ваш брак, как только узнал, что произошло. Так что теперь ты снова не замужем.
– А что вы с ним сделали? – с любопытством спросила Мария, имея в виду своего бывшего мужа-жениха.
– Не женского это ума дело! – отрезал отец. – Пусть тебя это теперь не беспокоит.
Мария еще раз посмотрела на подарок, и, грустно улыбнувшись, вернула его отцу:
– Спасибо, пап, но он мне будет все время напоминать обо всей этой гадости, а я, наоборот, забыть все хочу.
– Ну ладно, Марусенька, – сказал отец, засовывая коробочку обратно в карман. – Забудем Герострата… Рассказывай, как ты тут жила, что делала? Выглядишь ты чудесно!
– Да ничего особенного не делала, ела, спала, читала, загорала, купалась… Вот и все… – ответила Мария. – А что мы с тобой делать будем? – и, помолчав, попросила: – Пап, а давай съездим в Канев? Навестим дядю Гришу. Помнишь, как мы с ним ходили на Тарасову могилу?
– А давай! – в тон ей ответил отец. – Мы, действительно, с Григорием давно не виделись. Только подъем к Тарасовой могиле я теперь уже не осилю, а вот по городу погулять и в музей Гайдара заскочить – можно.
Несколько дней они провели в пансионате, предаваясь простому отдыху. Много гуляли, купались, играли в большой теннис, причем, несмотря на возраст, отец все время вел в счете.
«Хотя дыхание у него уже не то», – с грустью отмечала Мария.
Через неделю, встав с утра пораньше, они поняли, что пансионат им уже приелся и хотелся смены обстановки. Расплатившись и собрав вещи, они позвонили обрадовавшемуся папиному другу, и предупредив его, что приедут в гости уже к вечеру, сели в машину и отправились в путь.
До Канева при хорошей скорости было часа три езды. По обеим сторонам дороги то и дело мелькали деревушки с садами, огородами и неизменными подсолнухами.
Иногда приходилось притормаживать, пропуская коровье стадо, лениво бредущее с одного поля на следующее, лежащее по другую сторону шоссейки.
Несколько раз они проезжали мимо пасущихся у обочины, привязанных к колышку коз, которые поднимали свои рогатые головы, и, не переставая жевать, провожали задумчивым взглядом их машину.
– Вот, сатана! – воскликнул отец, встретившись взглядом с недобрыми глазами черного козла, охраняющего двух белых козочек, мирно пощипывающих травку на обочине дороги.
Козел, грозно глянув на их машину, наклонил голову, выставляя рога, и взблеял мерзостным голосом.
Мария хмыкнула, и, нажав на газ, рывком послала машину вперед, проехав совсем рядом с воинственным животным.
Козел в испуге отскочил, чуть не затоптав одну из своих козочек.
– Маруська! – шумнул на нее отец. – Не хулигань, а то у него потомства не будет!
Мария рассмеялась.
По пути они миновали Белую Церковь, с любопытством разглядывая город, издавна считавшийся одним из центров ворожей и колдунов на Украине. Правда, по улицам ходили вполне нормальные люди. Только один раз они заметили человека с помелом в руках, да и тот оказался обыкновенным дворником.
И вот, наконец, они достигли «пункта назначения».
Канев раскинулся вдоль берега Днепра, наползая новыми кварталами на холмы, покрытые зеленью. Это был милый, почти полностью восстановленный после войны, старинный украинский городок, в котором из достопримечательностей кроме двух могил и музеев известных писателей, было еще несколько пансионатов и домов отдыха.
До оговоренной на вечер встречи с папиным фронтовым другом оставалось еще несколько часов. Понимая, что, попав к дяде Григорию, они уже никуда не выберутся, они решили погулять по городу до встречи с ним.
Оставив машину на площади недалеко от музея Гайдара, Мария с отцом не спеша прошлись по парку, где среди деревьев были разбросаны яркие, разноцветные клумбы с чернобривцами, маргаритками, анютиными глазками и прочими цветами.
Вдруг над парком поплыл колокольный звон. Мария огляделась.
Невдалеке, среди деревьев, она увидела местную церковь, у которой толпился народ, и в душе у нее что-то встрепенулось. Она вспомнила отца Кирилла и прикинула про себя, что до его деревни отсюда не больше часа пути на машине.
«Надо бы заехать», – подумала она снова.
– Пап, давай в церковь зайдем, свечку поставим, – окликнула она отца.
Но тот, посмотрев на толпящихся у входа людей, воспротивился:
– Давай как-нибудь в другой раз, смотри сколько народу! Терпеть не могу толкаться. Может, сегодня какой-то церковный праздник?
Мария растерянно развела руками – знаток в этих вопросах из нее был никакой. Поэтому они молча свернули в другую аллею и пошли по направлению ко входу в музей Гайдара.
Побродив около часа по его тихому прохладному залу, с грустью вглядываясь в лица на фронтовых фотографиях, они вышли на улицу и почувствовали, что проголодались. Нужно было найти какое-нибудь кафе или ресторан, чтобы перекусить и продолжить свою прогулку.
Люди группками тянулись от церкви в сторону площади, на которой была остановка автобусов. Служба, видимо, уже закончилась.
Мария с отцом влились в этот поток и не спеша шли, слушая доносившуюся со всех сторон украинскую «мову».
Перейдя площадь, они добрались до своей машины, которая радостно пиликнула при их приближении, когда Мария нажала кнопку снятия с сигнализации. Мария очень любила этот звук, ей всегда казалось, что ее «Ягуар» так по-своему, по-машиньи, приветствует ее.
Мария открыла дверцу и уже хотела сесть, как ее что-то остановило.
Она оглянулась, и, не веря своим глазам, замерла. Из толпы, идущей со стороны церкви, отделилась знакомая высокая фигура и пошла от площади вниз по улице.
«Отец Кирилл!» – ахнула Мария, узнав его с первого взгляда, несмотря на то, что сегодня он был одет в цивильный костюм, а не в рясу.
Оставив дверцу открытой и ничего не объясняя отцу, Мария бросилась через площадь вдогонку за священником.
Подбежав к нему почти вплотную и сдерживая дыхание, она позвала его запыхавшимся голосом:
– Отец Кирилл!
Тот обернулся, и, увидев Марию, чрезвычайно удивился.
– Мария! Откуда вы здесь? – воскликнул он.
– Мы с папой приехали повидать его фронтового друга, а заодно и на экскурсию, – ответила она, чувствуя, как в ней от звука его знакомого низкого глубокого голоса поднимается волна необъяснимой радости. – А вы здесь какими судьбами? Как там Олесик, Илюша, Матрена Евлампиевна?
– Да все слава Богу, спасибо! А меня вот позвали в здешнем храме отслужить – сегодня же престольный праздник. Была праздничная служба, служило несколько священников – со всех близлежащих храмов.
– Ага, понятно. А сейчас вы домой едете? – поинтересовалась Мария.
– Да, поеду домой. Пришлось от обеда отказаться – иду вот на пятичасовой автобус, а то вечерний отменили, а я не могу оставаться здесь на ночь – дети, сами знаете, да и служба завтра с утра…
– Отец Кирилл, а мы с папой только что собрались идти обедать. Может, вы присоединитесь к нам, а потом мы вас домой отвезем на машине, мигом домчим! – предложила Мария, и, увидев сомнение на его лице, быстро добавила: – Вы же меня обедом угощали, теперь – моя очередь! Пойдемте…
Поколебавшись, отец Кирилл все-таки принял ее приглашение, и они пошли обратно к площади, где у машины их ждал ничего не понимающий Николай Дмитриевич.
Подойдя к нему, Мария представила отца Кирилла:
– Пап, познакомься, это отец Кирилл… Отец Кирилл – а это…
– А это – отец Марии, Николай Дмитриевич, – улыбнувшись, прервал ее отец, и, пожав руку священнику, спросил:
– Я вас тоже должен называть отец Кирилл? Или, может быть, по имени-отчеству?
– Пап, ну что ты говоришь? Ты же называешь отца Бориса отцом Борисом, – укоризненно сказала Мария.
– Так ему лет больше, чем мне, – весело возразил отец, – а тут передо мной вьюнош…
– Ну, не такой уж я и вьюнош!.. – улыбнулся отец Кирилл. – Но если вас что-то смущает, то можете называть меня просто – батюшка…
Отец хмыкнул, отчего его густые седые усы «аля Рудской» встопорщились.
– Нет, это уже будет перебор… Отец Кирилл так отец Кирилл.
– Пап, я пригласила отца Кирилла пообедать с нами, а потом мы его отвезем домой. Ты увидишь, в каком замечательном месте живет отец Кирилл, и какие у него чудесные дети! – сказала Мария.
– Отлично, – одобрил Николай Дмитриевич, – тогда чего же мы ждем? Нам к вечеру еще к Григорию поспеть надо. По коням… – и приглашающим жестом открыл перед священником дверцу.
Дожидаясь, пока отец Кирилл сядет в машину, отец бросил на Марию вопрошающий взгляд, который должен был обозначать: «Откуда ты все про него знаешь?»
«Потом объясню», – одними губами ответила Мария и села за руль.
В ресторане, который они заметили по пути и решили зайти, было тихо и довольно прилично.
Сев за столик, они заказали себе обед, причем отец Кирилл ограничился овощным салатом и отварной рыбой, сославшись на пятничный пост. Отец же заказал себе жирный борщ с пампушками и свинину на ребрышках. А Мария, с оглядкой на отца Кирилла попросила жульен с грибами и десерт.
Ожидая пока им принесут еду, Николай Дмитриевич достал пачку своего любимого «Кемела», и, испросив разрешения у Марии и отца Кирилла, закурил, окутываясь дымом.
Расторопная официантка тут же принесла пепельницу с гербом Украины.
– Э… отец Кирилл, – слегка запнувшись, обратился Николай Дмитриевич к отцу Кириллу, – и давно вы здесь служите?
– Уже пятый год, как семинарию закончил, – ответил тот.
– А где семинарию заканчивали?
– В Одессе. А через год, даст Бог, закончу и Петербургскую Духовную Академию. Я учусь там заочно.
– Ну?! – поразился Николай Дмитриевич. – Как тесен мир!
– Вы тоже заканчивали эту Академию? – окинув его изумленным взглядом, спросил отец Кирилл.
– Да нет, мы с Марией просто живем в Петербурге. Вы же, наверное, знаете…
– Не знал, Мария не успела мне про это рассказать, – покачал головой отец Кирилл и посмотрел на Марию.
Николай Дмитриевич тоже бросил вопрошающий взгляд на дочь. Та отвела глаза.
– Ну и какие у вас планы? – продолжил свои расспросы Николай Дмитриевич.
– Дальше служить… – коротко ответил священник.
– А куда вас распределят?
Отец Кирилл улыбнулся про себя такому мирскому термину и сказал:
– У меня уже есть приход, в нем и останусь.
– На всю жизнь?! – не поверил Николай Дмитриевич.
– А это – как Бог даст…
– …или начальство решит, – с пониманием кивнул отец Марии. – А в Питер перевестись не пробовали?
– Это другая епархия, да и нет там у меня никого, кроме друга. К тому же у меня на руках двое детей, – и заметив непонимающий взгляд Николая Дмитриевича, отец Кирилл пояснил: – Вдовец я, матушка моя умерла полтора года назад.
– Как же вы с ними один справляетесь? – спросил Николай Дмитриевич, с сочувствием глядя на священника. – Я вот тоже Марусеньку один растил… Наша мама умерла, когда ей было три года.
Они оба посмотрели на Марию, которая молча слушала их разговор, и примолкли тоже, каждый погрузившись в свои невеселые воспоминания.
Потом Николай Дмитриевич, извинившись, встал и отошел, сказав, что ему нужно позвонить.
Мария и отец Кирилл остались одни.
– Прошу прощения, отец Кирилл, – обратилась к нему Мария, – можно я задам вам личный вопрос?
– Извольте… – разрешил священник.
– А почему вы больше не женитесь? Вам же было бы легче…
Видимо этот вопрос застал отца Кирилла врасплох, потому что он растерянно посмотрел на Марию и, замешкавшись, ответил не сразу:
– Священнослужителям не положено второбрачие по канону. У меня может быть только одна жена.
– Как же так? Вы же не виноваты, что остались один! Вдовство это же не развод, когда пожили, а, не сойдясь характерами, разбежались… – удивилась Мария.
Она не могла поверить, что церковный закон мог требовать от совсем еще молодого человека отказаться от своего мужского естества из-за того, что он стал вдовцом, и посвятить себя только служению Церкви и детям. Ведь отец Кирилл, выбирая путь священника, выбирал также и семейную жизнь, а не монашескую. Кто же мог знать, что он лишится супруги?
– Неужели ваше начальство не осознает, что вам было бы легче служить, если бы вы снова женились и ваши детки были бы под присмотром… – в недоумении спросила она.
– Начальство, как вы говорите, решает на основании церковного канона, а тот гласит, что после принятия сана священнику в брак вступать уже не разрешается, тем более во второй раз, – объяснил отец Кирилл. – Да и матушку свою я очень любил… – добавил он, опуская потемневшие от тяжелого воспоминания глаза.
– Что?! – в ужасе выдохнул отец и треснул по обшивке сидения кулаком: – Только через мой труп! Ты что, с ума сошла заживо себя хоронить?! Тебе еще жить да жить, детишек рожать и растить.
– Детишек рожать – муж надобен, или, по крайней мере, носитель нефритового жезла…
– Дались тебе эти нефритовые жезлы! – рассердился отец, а потом, спохватившись, пошутил: – Ни цвета, ни тепла, от них только японцы каменные и могут уродиться. А мы тебе найдем нашего, российского, богатыря.
– А вот это уже хватит, наотнаходились, баста! – вскинулась Мария. – Все, я спать хочу, сегодня километров пятьсот отмахала. Ты едешь со мной в гостиницу или здесь остаешься?
Виновато посмотрев на нее, отец сказал:
– Погоди, пойду бабушку предупрежу.
Он грузно вылез из машины, и пошел к дому тяжелой походкой уже давно немолодого человека.
Мария почувствовала, как ее охватывает жалость и нежность к отцу. Он, действительно, был стар, а она была его единственной дочерью и отрадой, вот он ее и оберегал, пытаясь все время подстелить соломку, да, как видно, не всегда удачно. Впрочем, наличие соломки не уберегает от самого падения, хотя и может смягчить удар…
Вскоре послышались голоса, на крыльце появился отец, за которым шли дядя Кондрат и ругающаяся на чем свет стоит бабка.
– Что скажут люди?! – доносился до Марии ее возмущенный голос. – Мне же из дому выйти стыдно будет! Лучше бы вы вообще уехали, чем…
– Мамо, ша! – вдруг твердо сказал отец Марии. – Я так решил!
Бабка смолкла на полуслове и даже остановилась от неожиданности. Потом, не говоря больше ни слова, только осуждающе махнув рукой, повернулась и ушла в дом.
– Поехали, – сказал отец, усаживаясь рядом с Марией.
Она резко тронула с места, дробью сыпанув по забору щебенкой, вырвавшейся из-под колес.
Дядя Кондрат, усевшийся за руль своего джипа, едва успел завести двигатель, и теперь спешно догонял их, пристраиваясь сзади и пытаясь не отставать. Мария усмехнулась: дядя Кондрат боялся ее бабки как огня, и ни за что бы не остался ночевать у нее без них.
В речной гостинице, как и надеялся ее отец, для них нашлись два номера «люкс», правда тянувших на «люкс» только в этом маленьком городке, где не было даже водопровода, и потому установленный в номере простой душ здесь был непредставимой роскошью.
Впрочем, номера были вполне уютными – просторными и чистыми. Отец Марии без труда договорился о них с администратором гостиницы, заодно попросив принести им что-нибудь поесть из уже закрытого буфета, поскольку они с Кондратом не успели поужинать у бабки, а Мария вообще была с дороги. Однако Мария, сославшись на усталость, от еды отказалась и сразу отправилась к себе в номер.
Смыв с себя пыль после долгой дороги под едва теплым душем, она забралась в постель с одной только мыслью – побыстрее уснуть, но сон как назло словно рукой сняло. Она закрыла глаза и перед ее внутренним взором калейдоскопом замелькали события минувших дней. Среди всех этих видений – ЗАГС, Медный всадник, бледные ягодицы Мишеля, стоящего со спущенными брюками, закинутое, искаженное похотью лицо ее жениха, и дорога, дорога, дорога… – вдруг выплыло и заняло все пространство внутреннего экрана лицо отца Кирилла. И вновь замелькал калейдоскоп, но уже другой: плетень, церковь, деревянная миска с хлебом, голая розовая попка Олесика, Матрена Евлампиевна, Камышинка, большие руки с длинными пальцами, осеняющие ее крестом, и опять дорога, дорога, дорога…
«Зачем я оттуда уехала?» – подумала Мария и вдруг ужаснулась: она ведь даже не знает названия этого места… Даже письма послать не сможет… разве что: «На деревню, батюшке»…
Вскочив с кровати, Мария кинулась к сумке, надеясь разыскать в ней атлас дорог, но, вспомнив, что оставила его в бардачке машины, чертыхнулась. Тут же спохватившись: «Господи, прости!», накинула халат и как была босиком, побежала по лестнице вниз к стоянке машин.
Лихорадочно нащупав замок ключом, она распахнула дверцу, и быстро отключив сигнализацию, (чтобы жильцам гостиницы не пришлось «менять перину»), рванула на себя крышку бардачка.
Выхватив оттуда атлас, она стала листать страницы, нервничая, словно лишняя секунда могла лишить ее памяти, а заветная долина превратилась бы в таинственную Землю Санникова.
Найдя нужный квадрат, она прочертила пальцем сегодняшний маршрут, несколько раз сомневаясь в поворотах, но все же постепенно продвигаясь в правильном направлении.
Странные названия, напечатанные в карте, останавливали взгляд: Букрин, Глинча, Пищальники, Грищенцы, Канев…
В Каневе она бывала раньше – там жил папин фронтовой друг.
И как ей в голову не пришло сразу поехать к нему, с досадой подумала Мария, ее бы там приняли с распростертыми объятиями, не то что бабка! Погуляла бы по городу, развеялась, посетила бы местные достопримечательности. В Каневе ведь были похоронены два знаменитых литератора – Тарас Шевченко и Аркадий Гайдар.
Мария вспомнила, как в один из приездов к дяде Григорию они с отцом карабкались по многоступенчатой лестнице (куда там Потемкинской лестнице в Одессе!) к Тарасовой могиле, которая находилась на высокой горе над Днепром. И хотя до вершины народ добирался, почти в изнеможении, но вид оттуда был красивейший.
Рядом с могилой находилось большое здание музея Шевченко, перед которым по праздникам устраивались концерты, где вживую играли бандуристы и читались стихи.
А с именем Аркадия Гайдара ее вообще связывало гораздо большее, нежели обычный литературный интерес. Для нее Гайдар был не просто автором «Тимура и его команды», «Голубой чашки», «РВС» и других повестей, которыми она зачитывалась в детстве – дедушка Марии по отцу воевал в одном партизанском отряде вместе с Аркадием Гайдаром недалеко от Канева, под Леплявой, и погиб спустя несколько дней после гибели своего командира. Правда, могилу его так и не удалось найти, не смотря на то, что ее отец предпринял все меры, чтобы разыскать хоть какой-нибудь след.
Мария всегда останавливалась у могилы Неизвестного Солдата и, вглядываясь в типовую посеребренную фигуру, склонившуюся над безымянной могилой, думала, что так же где-то может быть похоронен и ее дедушка.
«Надо будет обязательно заехать в Канев», – подумала она, проползая пальцем очередной поворот, приближающий ее к цели.
«Вот! – обрадовалась Мария, наконец, найдя свою долину. – А деревня-то, оказывается, называется Остаховка, и это совсем недалеко от Канева».
Успокоенная удавшимися поисками, Мария отправилась спать, твердо решив, что перед отъездом домой она обязательно еще раз навестит отца Кирилла и его детей.
Устроив Марию на следующий день в пансионат, Николай Дмитриевич улетел в Петербург, обещая вскорости вернуться и присоединиться к ней. Они давно вместе не отдыхали, а отдых сейчас был необходим им обоим. Отец в последнее время все чаще болел…
Дядя Кондрат отвез Николая Дмитриевича в аэропорт в Борисполе, пообещав, что через недельку проведает Марию, благо из Киева к ней ехать было недалеко. Однако обещания своего он сдержать не смог – слегла в больницу с сердцем его жена, и ему стало не до сердечных дел племянницы.
Впрочем, Мария не скучала, и наоборот была довольна своим одиночеством. Она совершила набег на пансионатскую библиотеку, и теперь целыми днями лежала на берегу Днепра, обложившись горой книг, запоем читая все подряд – от фантастики и приключений до детективов.
Любовные романы она, не глядя, сразу отложила в сторону еще на библиотечном прилавке, очень удивив этим пожилую библиотекаршу – в таких местах подобные романы всегда пользовались большим спросом… Но Марии сейчас совсем не хотелось читать о неизменно благородных красавцах с мускулистым телом, которые навечно влюблялись в не менее ослепительных красоток, даря им непередаваемый экстаз в первую же ночь и продлевая его на всю оставшуюся жизнь… Вся эта идеальная мишура совершенно не соответствовала ее настроению и реальности, в которой все было гораздо хуже. Да и жених ее бывший хоть и был красавцем с мускулистым телом, но оказался не очень-то и мужчиной…
Ее пугали навязчивые сравнения, и она всячески старалась отвлечься, пытаясь не дать коварным мыслям ее доконать. Впрочем, хотя она и сомневалась в правдоподобии описанных в литературе любовных историй, судить реально об интимных отношениях мужчин и женщин она еще тоже не могла. Ее личный опыт ограничивался теорией, почерпнутой из книг, фильмов и рассказов сокурсниц, и весьма легкого флирта с ласками, самыми смелыми из которых были поцелуи, поглаживание ее груди и прижимание к ее бедру чего-то твердого во время почти детских и практически невинных объятий. Кому-то могло бы показаться странным, что она до сих пор не перешла черту, отделявшую ее от женщины, особенно в условиях филфака, за которым прочно утвердилась репутация далеко не девственного факультета. Но Мария от всего этого как-то оказалась в стороне. И совсем не потому, что она была недотрогой или держала себя в узде воздержания, просто, видимо, не нашлось того молодого человека, (а на филфаке юношей вообще всегда был дефицит), который бы заставил ее почувствовать влечение. К тому же она много занималась, жизнь ее была заполнена совсем другими интересами, которые практически не оставляли времени на романтические или иные отношения с мужчинами. Появление в ее жизни Геннадия Мария восприняла как должное: просто пришла пора выйти замуж. Конечно, она понимала, что супружеские отношения будут включать в себя и интимную сторону, о которой она до поры старалась не думать, и лишь слегка опасалась первой брачной ночи, наслушавшись «страстей» от своих сокурсниц, в большинстве своем потерявших девственность на пьяных студенческих вечеринках в общежитии. Но она никак не могла ожидать, что эта интимная сторона может повернуться к ней таким боком, если не сказать задом… задом Мишеля, покрывшим дерьмом ее с Генкой так и не начавшуюся супружескую жизнь.
Правильно сказал отец: «Жизнь не кончилась», нужно только это пережить. Ведь это даже хорошо, что она тогда все увидела своими глазами. Кто бы рассказал – не поверила бы никогда! И во что могла бы превратиться ее жизнь, не узнай она всего вовремя!.. Слава Богу, что до получения паспорта на его фамилию дело не дошло, а запись в паспорте и ЗАГСе отец постарается аннулировать. И все будет по-прежнему, как будто ничего не случилось. Вот только на сердце лежал какой-то грязный тяжелый камень… Мария, погружаясь в прозрачные волны Днепра, часами плавала, словно пытаясь вымыть из себя всю эту грязную тяжесть.
Иногда в ее голове всплывало старое слово: «испытание». А может, и правда, это было испытанием? Может, не за того она шла, вот ее и отвели с ложного пути? Ведь в их отношениях с Геннадием не было любви, так – простая симпатия, замешанная на дружбе отцов и общности их дел…
Марии никто не мешал предаваться ее невеселым размышлениям – в пансионате отдыхали пожилые люди и семейные пары, в основном занятые собой.
Спать Мария ложилась рано. А по утрам, перед зорькой, пробежав километра три вокруг пансионата, выходила на берег Днепра встречать солнце.
Вскоре, несмотря на подавленное настроение, она почувствовала себя бодрее и умиротворенней. Вода и солнце сделали свое дело. Ее бледное, слегка сутуловатое тело типичной студентки-отличницы загорело и на глазах наливалось здоровьем. Приходя в бикини с пляжа, она все чаще вертелась перед зеркалом, с удовольствием разглядывая подтянувшиеся мышцы живота и бедер. Даже спина ее будто бы выправилась от многочасового плавания, постепенно приобретая горделивую осанку.
Печальные события понемногу отступали в тень, подергиваясь дымкой нереальности. А через десять дней к ней приехал отец.
Поцеловав Марию и опустив ей на колени охапку ее любимых пионов, Николай Дмитриевич молча протянул дочери подарок.
Развернув бумагу, Мария достала небольшую коробочку и открыла ее. На белом атласе лежал отливающий зеленью, искусно вырезанный из нефрита мужской орган со всеми прилагающимися к нему деталями. Несколько опавшие формы сего изделия должны были наводить зрителя на мысль об унылом настроении его прототипа-носителя.
– Бог ты мой! – залилась краской Мария. – Пап, да ты что? Что ты такое мне привез?!
– Я, конечно, не в буквальном смысле эту штучку у него оторвал, хотя очень хотелось, – не смущаясь, серьезно ответил отец, – но считай, что это заслуженный трофей – символ того, что нужно делать с изменщиками. Мы с Генкиным отцом не хуже разобрались с его сыном… Да, кстати, Павел Владимирович прислал тебе свои извинения. Очень переживает, даже похудел на нервной почве. Он сам вызвался аннулировать ваш брак, как только узнал, что произошло. Так что теперь ты снова не замужем.
– А что вы с ним сделали? – с любопытством спросила Мария, имея в виду своего бывшего мужа-жениха.
– Не женского это ума дело! – отрезал отец. – Пусть тебя это теперь не беспокоит.
Мария еще раз посмотрела на подарок, и, грустно улыбнувшись, вернула его отцу:
– Спасибо, пап, но он мне будет все время напоминать обо всей этой гадости, а я, наоборот, забыть все хочу.
– Ну ладно, Марусенька, – сказал отец, засовывая коробочку обратно в карман. – Забудем Герострата… Рассказывай, как ты тут жила, что делала? Выглядишь ты чудесно!
– Да ничего особенного не делала, ела, спала, читала, загорала, купалась… Вот и все… – ответила Мария. – А что мы с тобой делать будем? – и, помолчав, попросила: – Пап, а давай съездим в Канев? Навестим дядю Гришу. Помнишь, как мы с ним ходили на Тарасову могилу?
– А давай! – в тон ей ответил отец. – Мы, действительно, с Григорием давно не виделись. Только подъем к Тарасовой могиле я теперь уже не осилю, а вот по городу погулять и в музей Гайдара заскочить – можно.
Несколько дней они провели в пансионате, предаваясь простому отдыху. Много гуляли, купались, играли в большой теннис, причем, несмотря на возраст, отец все время вел в счете.
«Хотя дыхание у него уже не то», – с грустью отмечала Мария.
Через неделю, встав с утра пораньше, они поняли, что пансионат им уже приелся и хотелся смены обстановки. Расплатившись и собрав вещи, они позвонили обрадовавшемуся папиному другу, и предупредив его, что приедут в гости уже к вечеру, сели в машину и отправились в путь.
До Канева при хорошей скорости было часа три езды. По обеим сторонам дороги то и дело мелькали деревушки с садами, огородами и неизменными подсолнухами.
Иногда приходилось притормаживать, пропуская коровье стадо, лениво бредущее с одного поля на следующее, лежащее по другую сторону шоссейки.
Несколько раз они проезжали мимо пасущихся у обочины, привязанных к колышку коз, которые поднимали свои рогатые головы, и, не переставая жевать, провожали задумчивым взглядом их машину.
– Вот, сатана! – воскликнул отец, встретившись взглядом с недобрыми глазами черного козла, охраняющего двух белых козочек, мирно пощипывающих травку на обочине дороги.
Козел, грозно глянув на их машину, наклонил голову, выставляя рога, и взблеял мерзостным голосом.
Мария хмыкнула, и, нажав на газ, рывком послала машину вперед, проехав совсем рядом с воинственным животным.
Козел в испуге отскочил, чуть не затоптав одну из своих козочек.
– Маруська! – шумнул на нее отец. – Не хулигань, а то у него потомства не будет!
Мария рассмеялась.
По пути они миновали Белую Церковь, с любопытством разглядывая город, издавна считавшийся одним из центров ворожей и колдунов на Украине. Правда, по улицам ходили вполне нормальные люди. Только один раз они заметили человека с помелом в руках, да и тот оказался обыкновенным дворником.
И вот, наконец, они достигли «пункта назначения».
Канев раскинулся вдоль берега Днепра, наползая новыми кварталами на холмы, покрытые зеленью. Это был милый, почти полностью восстановленный после войны, старинный украинский городок, в котором из достопримечательностей кроме двух могил и музеев известных писателей, было еще несколько пансионатов и домов отдыха.
До оговоренной на вечер встречи с папиным фронтовым другом оставалось еще несколько часов. Понимая, что, попав к дяде Григорию, они уже никуда не выберутся, они решили погулять по городу до встречи с ним.
Оставив машину на площади недалеко от музея Гайдара, Мария с отцом не спеша прошлись по парку, где среди деревьев были разбросаны яркие, разноцветные клумбы с чернобривцами, маргаритками, анютиными глазками и прочими цветами.
Вдруг над парком поплыл колокольный звон. Мария огляделась.
Невдалеке, среди деревьев, она увидела местную церковь, у которой толпился народ, и в душе у нее что-то встрепенулось. Она вспомнила отца Кирилла и прикинула про себя, что до его деревни отсюда не больше часа пути на машине.
«Надо бы заехать», – подумала она снова.
– Пап, давай в церковь зайдем, свечку поставим, – окликнула она отца.
Но тот, посмотрев на толпящихся у входа людей, воспротивился:
– Давай как-нибудь в другой раз, смотри сколько народу! Терпеть не могу толкаться. Может, сегодня какой-то церковный праздник?
Мария растерянно развела руками – знаток в этих вопросах из нее был никакой. Поэтому они молча свернули в другую аллею и пошли по направлению ко входу в музей Гайдара.
Побродив около часа по его тихому прохладному залу, с грустью вглядываясь в лица на фронтовых фотографиях, они вышли на улицу и почувствовали, что проголодались. Нужно было найти какое-нибудь кафе или ресторан, чтобы перекусить и продолжить свою прогулку.
Люди группками тянулись от церкви в сторону площади, на которой была остановка автобусов. Служба, видимо, уже закончилась.
Мария с отцом влились в этот поток и не спеша шли, слушая доносившуюся со всех сторон украинскую «мову».
Перейдя площадь, они добрались до своей машины, которая радостно пиликнула при их приближении, когда Мария нажала кнопку снятия с сигнализации. Мария очень любила этот звук, ей всегда казалось, что ее «Ягуар» так по-своему, по-машиньи, приветствует ее.
Мария открыла дверцу и уже хотела сесть, как ее что-то остановило.
Она оглянулась, и, не веря своим глазам, замерла. Из толпы, идущей со стороны церкви, отделилась знакомая высокая фигура и пошла от площади вниз по улице.
«Отец Кирилл!» – ахнула Мария, узнав его с первого взгляда, несмотря на то, что сегодня он был одет в цивильный костюм, а не в рясу.
Оставив дверцу открытой и ничего не объясняя отцу, Мария бросилась через площадь вдогонку за священником.
Подбежав к нему почти вплотную и сдерживая дыхание, она позвала его запыхавшимся голосом:
– Отец Кирилл!
Тот обернулся, и, увидев Марию, чрезвычайно удивился.
– Мария! Откуда вы здесь? – воскликнул он.
– Мы с папой приехали повидать его фронтового друга, а заодно и на экскурсию, – ответила она, чувствуя, как в ней от звука его знакомого низкого глубокого голоса поднимается волна необъяснимой радости. – А вы здесь какими судьбами? Как там Олесик, Илюша, Матрена Евлампиевна?
– Да все слава Богу, спасибо! А меня вот позвали в здешнем храме отслужить – сегодня же престольный праздник. Была праздничная служба, служило несколько священников – со всех близлежащих храмов.
– Ага, понятно. А сейчас вы домой едете? – поинтересовалась Мария.
– Да, поеду домой. Пришлось от обеда отказаться – иду вот на пятичасовой автобус, а то вечерний отменили, а я не могу оставаться здесь на ночь – дети, сами знаете, да и служба завтра с утра…
– Отец Кирилл, а мы с папой только что собрались идти обедать. Может, вы присоединитесь к нам, а потом мы вас домой отвезем на машине, мигом домчим! – предложила Мария, и, увидев сомнение на его лице, быстро добавила: – Вы же меня обедом угощали, теперь – моя очередь! Пойдемте…
Поколебавшись, отец Кирилл все-таки принял ее приглашение, и они пошли обратно к площади, где у машины их ждал ничего не понимающий Николай Дмитриевич.
Подойдя к нему, Мария представила отца Кирилла:
– Пап, познакомься, это отец Кирилл… Отец Кирилл – а это…
– А это – отец Марии, Николай Дмитриевич, – улыбнувшись, прервал ее отец, и, пожав руку священнику, спросил:
– Я вас тоже должен называть отец Кирилл? Или, может быть, по имени-отчеству?
– Пап, ну что ты говоришь? Ты же называешь отца Бориса отцом Борисом, – укоризненно сказала Мария.
– Так ему лет больше, чем мне, – весело возразил отец, – а тут передо мной вьюнош…
– Ну, не такой уж я и вьюнош!.. – улыбнулся отец Кирилл. – Но если вас что-то смущает, то можете называть меня просто – батюшка…
Отец хмыкнул, отчего его густые седые усы «аля Рудской» встопорщились.
– Нет, это уже будет перебор… Отец Кирилл так отец Кирилл.
– Пап, я пригласила отца Кирилла пообедать с нами, а потом мы его отвезем домой. Ты увидишь, в каком замечательном месте живет отец Кирилл, и какие у него чудесные дети! – сказала Мария.
– Отлично, – одобрил Николай Дмитриевич, – тогда чего же мы ждем? Нам к вечеру еще к Григорию поспеть надо. По коням… – и приглашающим жестом открыл перед священником дверцу.
Дожидаясь, пока отец Кирилл сядет в машину, отец бросил на Марию вопрошающий взгляд, который должен был обозначать: «Откуда ты все про него знаешь?»
«Потом объясню», – одними губами ответила Мария и села за руль.
В ресторане, который они заметили по пути и решили зайти, было тихо и довольно прилично.
Сев за столик, они заказали себе обед, причем отец Кирилл ограничился овощным салатом и отварной рыбой, сославшись на пятничный пост. Отец же заказал себе жирный борщ с пампушками и свинину на ребрышках. А Мария, с оглядкой на отца Кирилла попросила жульен с грибами и десерт.
Ожидая пока им принесут еду, Николай Дмитриевич достал пачку своего любимого «Кемела», и, испросив разрешения у Марии и отца Кирилла, закурил, окутываясь дымом.
Расторопная официантка тут же принесла пепельницу с гербом Украины.
– Э… отец Кирилл, – слегка запнувшись, обратился Николай Дмитриевич к отцу Кириллу, – и давно вы здесь служите?
– Уже пятый год, как семинарию закончил, – ответил тот.
– А где семинарию заканчивали?
– В Одессе. А через год, даст Бог, закончу и Петербургскую Духовную Академию. Я учусь там заочно.
– Ну?! – поразился Николай Дмитриевич. – Как тесен мир!
– Вы тоже заканчивали эту Академию? – окинув его изумленным взглядом, спросил отец Кирилл.
– Да нет, мы с Марией просто живем в Петербурге. Вы же, наверное, знаете…
– Не знал, Мария не успела мне про это рассказать, – покачал головой отец Кирилл и посмотрел на Марию.
Николай Дмитриевич тоже бросил вопрошающий взгляд на дочь. Та отвела глаза.
– Ну и какие у вас планы? – продолжил свои расспросы Николай Дмитриевич.
– Дальше служить… – коротко ответил священник.
– А куда вас распределят?
Отец Кирилл улыбнулся про себя такому мирскому термину и сказал:
– У меня уже есть приход, в нем и останусь.
– На всю жизнь?! – не поверил Николай Дмитриевич.
– А это – как Бог даст…
– …или начальство решит, – с пониманием кивнул отец Марии. – А в Питер перевестись не пробовали?
– Это другая епархия, да и нет там у меня никого, кроме друга. К тому же у меня на руках двое детей, – и заметив непонимающий взгляд Николая Дмитриевича, отец Кирилл пояснил: – Вдовец я, матушка моя умерла полтора года назад.
– Как же вы с ними один справляетесь? – спросил Николай Дмитриевич, с сочувствием глядя на священника. – Я вот тоже Марусеньку один растил… Наша мама умерла, когда ей было три года.
Они оба посмотрели на Марию, которая молча слушала их разговор, и примолкли тоже, каждый погрузившись в свои невеселые воспоминания.
Потом Николай Дмитриевич, извинившись, встал и отошел, сказав, что ему нужно позвонить.
Мария и отец Кирилл остались одни.
– Прошу прощения, отец Кирилл, – обратилась к нему Мария, – можно я задам вам личный вопрос?
– Извольте… – разрешил священник.
– А почему вы больше не женитесь? Вам же было бы легче…
Видимо этот вопрос застал отца Кирилла врасплох, потому что он растерянно посмотрел на Марию и, замешкавшись, ответил не сразу:
– Священнослужителям не положено второбрачие по канону. У меня может быть только одна жена.
– Как же так? Вы же не виноваты, что остались один! Вдовство это же не развод, когда пожили, а, не сойдясь характерами, разбежались… – удивилась Мария.
Она не могла поверить, что церковный закон мог требовать от совсем еще молодого человека отказаться от своего мужского естества из-за того, что он стал вдовцом, и посвятить себя только служению Церкви и детям. Ведь отец Кирилл, выбирая путь священника, выбирал также и семейную жизнь, а не монашескую. Кто же мог знать, что он лишится супруги?
– Неужели ваше начальство не осознает, что вам было бы легче служить, если бы вы снова женились и ваши детки были бы под присмотром… – в недоумении спросила она.
– Начальство, как вы говорите, решает на основании церковного канона, а тот гласит, что после принятия сана священнику в брак вступать уже не разрешается, тем более во второй раз, – объяснил отец Кирилл. – Да и матушку свою я очень любил… – добавил он, опуская потемневшие от тяжелого воспоминания глаза.