– Да, конечно. Простите, – смутилась Мария, почувствовав вину за то, что непрошено вторглась в чужую личную жизнь, одновременно заметив, что его слова о любви к покойной жене вызвали у нее невольный укол ревности. – Я просто подумала, что мужчине одному тяжело без женской помощи и заботы поднимать ребят.
– Я не просто мужчина, я – священник, – возразил отец Кирилл. – Многие овдовевшие священники вообще уходят в монастырь… Был бы я один, наверное, тоже бы прошение подал, но у меня двое детей… А о другой жене я даже и не помышляю…
Мария подавленно слушала.
Помолчав, отец Кирилл добавил:
– И сыновей я не один ведь ращу, мне Матрена Евлампиевна помогает, вы же знаете.
– А у вас что, родных нет, кто бы взял заботу о мальчиках? – спросила Мария. – Матрена Евлампиевна все же не родственница вам, да и старенькая уже…
– Дальние родственники есть, но они далеко – в Мурманске живут, – ответил отец Кирилл. – К тому же, я не хочу никого беспокоить… Ничего, мы и сами хорошо справляемся. А если Матрене Евлампиевне тяжело станет, так возьмем экономку ей в помощь. Кстати, Матрена Евлампиевна нам больше, чем родственница. Она была с нами, когда моя супруга умирала, и практически это она выходила новорожденного Олесика. Я тогда едва силы находил, чтобы отслужить воскресную службу.
Мария сочувственно посмотрела на отца Кирилла.
Он, заметив ее взгляд, посмотрел ей прямо в глаза и кивнул, сознаваясь:
– Было такое дело, было… В отчаяние впал тогда, а это, как известно, грех большой…
– Как же тут не впасть в отчаяние, если вы ее любили… – тихо сказала Мария, опуская глаза.
– И сейчас люблю… – так же тихо признался отец Кирилл, и голос его прозвучал глухо и печально.
Мария вздохнула, не зная, что ей на это сказать: горе – горе оно и есть…
В это время к их столику подошла официантка и принялась расставлять тарелки с обедом.
Вернулся Николай Дмитриевич, и, окинув внимательным взглядом притихших отца Кирилла и дочь, сообщил Марии:
– Я звонил Григорию. Он жутко обрадовался, что мы уже здесь, и подозреваю, что он сейчас уже мчится сюда.
Отец Кирилл бросил на него напряженный взгляд и спросил, наклонившись к Марии:
– Я нарушаю ваши планы?
– Нет, нет! Мы собирались к дяде Грише только вечером, но теперь, естественно, он захочет как можно быстрее увидеть папу – они старые друзья, еще с фронта.
– Вы воевали? – удивился отец Кирилл, повернувшись к Николаю Дмитриевичу. – Сколько же вам тогда было лет?
– Почти тринадцать.
– Кто же вас в таком возрасте отправил на фронт? – еще больше удивился отец Кирилл.
– Никто, – ответил Николай Дмитриевич. – Когда началась война, мы с матерью были в Ленинграде, в гостях у ее родной сестры, тети Нюры. Узнав о том, что немцы разбомбили Киев, тетя Нюра уговаривала маму остаться у нее. Но моя мать не согласилась, и, надеясь, что мы сможем прорваться домой, где нас ждал отец, заторопилась в дорогу. Мать знала, что отец сразу же будет проситься на фронт, и боялась, что больше его не увидит. В принципе, так оно и получилось. Под Гомелем наш поезд разбомбили, мама попала в госпиталь, а я к партизанам. В отряде я и познакомился с Гришей, он был кем-то вроде сына полка, сирота. Ему тогда было без малого шестнадцать лет. Так мы с ним вместе всю войну и прошли, – глубоко затянувшись сигаретой, Николай Дмитриевич выпустил дым и продолжил: – О матери я не имел никаких сведений, поэтому сразу же, как только война закончилась, поехал домой. И нашел уже овдовевшую мать – отец погиб в конце 1941 года где-то в этих краях, да и меня она уже не чаяла увидеть живым. А Гриша потом приехал ко мне в гости, ему было, в общем-то, все равно куда податься, да так и остался у нас. Вместе закончили вечернюю школу. Потом он женился, а когда я собрался в Питер на учебу, он переехал сюда, в Канев – его Галинка была родом отсюда. Канев после войны нужно было восстанавливать, а после Гриша работал здесь на строительстве ГЭС. А я так и осел в Питере. Выучился, женился на Марусиной маме, – он ласково погладил Марию по голове, – и теперь редко вижу друга. Работа и прочая суета…
– Да, суета разводит людей, – задумчиво сказал отец Кирилл.
– Батюшка, а вы сами-то откуда родом? – поинтересовался Николай Дмитриевич.
– Из Мурманска.
– А как вы оказались в Одесской семинарии, ведь Питер гораздо ближе? – удивился отец Марии.
– Вот именно поэтому, – улыбнувшись, сказал отец Кирилл. – В Ленинград поехал учиться мой лучший друг, он никак не хотел примириться с моим выбором, и вряд ли бы оставил меня в покое… У него насчет меня были совсем другие планы. А когда я закончил семинарию, наоборот, уговорил меня поступать в Академию в Питере. Мы с ним поддерживаем тесные отношения, – и, подумав, добавил: – Да и на Украину, наверное, хотелось посмотреть, я здесь до этого никогда не был, а моим любимым писателем всегда был Гоголь…
– Понятно, – протянул Николай Дмитриевич и поинтересовался, хитро улыбнувшись: – Не разочаровались?
– Ни в коем случае! И ночь здесь, действительно, тиха – думается хорошо… – рассмеялся отец Кирилл.
В этот момент в конце зала раздался чей-то возглас.
Николай Дмитриевич повернулся и радостно поднялся – у входа стоял могучий бородатый старик.
Направившись навстречу друг к другу с распахнутыми руками, они оба одновременно задорно выкрикнули:
– Микола!
– Грицько!
Обнявшись, друзья расцеловались, увесисто шлепая друг друга по плечам.
Григорий Петрович был на три года старше Николая Дмитриевича, но выглядел он довольно браво и даже попытался на радостях приподнять друга, сжав его в борцовском захвате.
– Грицько, та ты шо, люди ж дывятся! – перейдя на украинский язык, рассмеялся Николай Дмитриевич, вырываясь из медвежьей хватки Григория Петровича.
Мария тоже встала, и, улыбаясь, подошла к Григорию Петровичу.
Повернувшись к ней, тот ахнул:
– Та вы ж подевытись, яка ж гарна дивчина стала, а! Здравствуй, донечка! – и, сграбастав ее в свои объятия, трижды расцеловал в щеки.
Потом, обняв ее и Николая Дмитриевича за плечи, заторопился:
– Все, все, бросайте казенные харчи, та поихалы. Галинка вже вареники з вишнею робит, вы ж з Марийкой любите.
Мария в восторге взвизгнула, но потом, спохватившись, посмотрела на молча сидящего за столом отца Кирилла.
– Ой, дядя Гриша, познакомьтесь: это отец Кирилл, он служит неподалеку, в Остаховке. А это – папин друг, Григорий Петрович.
Отец Кирилл встал и с чувством пожал руку Григорию Петровичу.
Тот, прищурившись, посмотрел на отца Кирилла и вдруг воскликнул:
– Батюшка, так це ж вы венчали мою Катеринку!
Отец Кирилл развел руками, мол, он многих венчал, а потом, вдруг припоминая, спросил:
– А вы тогда еще из церкви убежали весь в… – и он остановился, сконфуженно глядя на Григория Петровича.
Но тот не смутился:
– Точно! Ревел, як белуга, аж уся борода мокра була! Не каждый же день ридну внучечку за чоловика виддаю! Ну, все! Поихали до хаты! Батюшка, будьте гостем!
– Да мне домой нужно ехать, хозяйка моя волноваться будет, – попытался возразить отец Кирилл, но Мария бросилась его уговаривать:
– Я отвезу вас через два часа, поедемте!..
Она взяла его под руку, умоляюще заглядывая в глаза.
Отец Кирилл слегка напрягся при ее прикосновении, и, осторожно отодвигаясь от нее, согласился на часок заехать в гости.
– Вот уважили, батюшка! – обрадовался Григорий Петрович, и, потом, обняв Николая Дмитриевича, повел их всех к выходу из ресторана.
– Пап! – окликнула отца Мария, напоминающе указывая взглядом на стоящую у стойки официантку.
– Маруся, все в ажуре! – успокоил ее отец.
Пристроившись на своей машине в хвост к «Ниве» Григория Петровича, Мария с отцом Кириллом быстро домчались до его дома.
Дом у Григория Петровича был добротный – из белого кирпича, в два этажа и с подземным гаражом. На окнах красовались резные ставни, расписанные петухами и прочими украинскими узорами.
Загнав в гараж вслед за дядей Гришиной «Нивой» свой «Ягуар», Мария вышла с отцом Кириллом из машины.
Из дома к ним навстречу уже спешила полная пожилая женщина в полосатом переднике. Это была Галина Степановна, жена Григория Петровича.
Расцеловав дорогих гостей и прослезившись при этом, она глянула на отца Кирилла, и, с любопытством повернувшись к Марии, спросила:
– Марийка, это твой чоловик [1]?
Мария покраснела и, бросив смущенный взгляд на отца Кирилла, тихо ответила:
– Нет, тетя Галя, это наш знакомый, отец Кирилл из Остаховки.
Но та, уже сама признав его, всплеснула руками, извиняясь за свою оплошность, и попросила у отца Кирилла благословения.
Тот с невозмутимым видом благословил ее.
Николай Дмитриевич и Григорий Петрович, стоявшие неподалеку, молча переглянулись и уставились на все еще пунцовую Марию и спокойного отца Кирилла.
– Он – вдовец, – шепнул на ухо Григорию Николай Дмитриевич.
– Хочешь, шоб Марийка стала попадьей? – так же шепотом поинтересовался Григорий.
– Не знаю, – растерялся Николай Дмитриевич.
– Поживем-побачим, – здраво рассудил Григорий Петрович и повел друга в дом.
Галина Степановна повела за ними следом Марию и отца Кирилла.
Все еще смущенная Мария, поднимаясь по ступенькам в дом, бросила быстрый взгляд на отца Кирилла, но тот невозмутимо шел рядом.
В доме уже был накрыт стол.
Из холодильника появились миски с холодным вишневым киселем, который здесь по обычаю ели ложками. На кухне уже кипела кастрюля, ожидавшая первой партии вареников, и скворчало сало на огромной сковородке, на которой Галина Степановна затевала знатную «яешню» из сорока яиц…
Через час, когда они все еще сидели за столом, наслаждаясь кулинарными шедеврами Галины Степановны и отвечая на шумные вопросы хозяев, Мария заметила, что отец Кирилл начал украдкой поглядывать на ходики, висевшие на стене.
Решив больше не удерживать его, Мария встала, и, поблагодарив Галину Степановну за вареники, кисель и другие вкусности, объявила, что ей нужно отвезти отца Кирилла домой.
Хозяева вначале запротестовали, но отец Кирилл подтвердил, что дома его ждут дети и ему, действительно, уже пора ехать.
Прочитав молитву и поблагодарив хозяев за гостеприимство, он на прощание благословил Галину Степановну и пожал руки мужчинам.
Они вышли на улицу проводить их.
– Марусенька, будь осторожна на дороге. И не задерживайся очень, тут быстро темнеет, и я буду волноваться, – попросил Марию отец.
– Не волнуйся, пап, я мигом обернусь.
Сев за руль, Мария осторожно вывела машину из гаража.
Отец Кирилл сел рядом с ней на переднее сидение, и теперь, развернувшись, ответно махал рукой машущим им вслед старикам.
– Хороший у вас отец, – задумчиво сказал он, повернувшись к Марии, когда они отъехали от дома Григория Петровича и свернули на центральную улицу.
– Хороший, просто замечательный! – подтвердила Мария и осторожно спросила: – А ваши родители?
Взглянув на Марию, отец Кирилл сказал:
– Я вырос с мамой, она умерла несколько лет назад. А отец погиб на охоте, когда мне было шесть лет.
– Скольких близких вы потеряли… – сочувствующе покачав головой, сказала Мария.
– Да, – грустно согласился отец Кирилл.
Они замолчали.
Проезжая мимо магазина, Мария вдруг притормозила.
– Отец Кирилл, вы посидите минут пять, – попросила она. – Я быстренько заскочу в магазин, куплю мальчикам чего-нибудь вкусненького…
Отец Кирилл попытался ее остановить, но Мария не дала ему даже слова вымолвить:
– И не возражайте, не возражайте, я не могу прийти к детям с пустыми руками, – сказала она и убежала.
Оглядев в магазине стеллажи, она сгребла в пакет груду понравившихся ей упаковок с печеньем и конфетами. Пройдя мимо полки с соками (кому в деревне нужны консервированные соки?), она увидела галантерейный отдел.
Среди разных бытовых вещей, типа скатертей, полотенцев, белья, игрушек, висели большие праздничные платки разнообразной расцветки.
«Возьму вот этот Матрене Евлампиевне в подарок», – мгновенно решила Мария, увидев платок с кистями, на котором по сочному зеленому фону вились красные розы. Ее бабка такой большой платок обычно называла «плат» и носила его по праздникам, накинув поверх своего черного платка, который никогда не снимала с тех пор, как стала вдовой.
Олесику Мария приглядела толстого пушистого зайца, и улыбнулась, представив, как малыш будет уютно спать с ним в обнимку. А Илье она купила большущий грузовик, в кузов которого тут же с облегчением поставила тяжелый пакет, и повезла за собой на веревочке.
«Ну, коли всем подарки нашла, то надо и отцу Кириллу что-нибудь купить на память. Что же мне ему подарить?» – задумалась Мария, оглядывая магазин. Она представления не имела, что может пригодиться священнику.
«Может быть, ремень подарить, хороший, кожаный? Он же брюки под рясой носит, значит, будет надевать и вспоминать. Хотя нет, слишком личная вещь получается – обвивать талию священника…»
И тут Мария увидела малахитовый чернильный прибор. Вещь была не только красивая и дорогая, но и долговечная.
«Вот это, наверное, то, что надо – письма-то пишут все», – обрадовалась она.
Неся под одной рукой зайца, а под другой – коробку с чернильным прибором, Мария вышла из магазина, осторожно выкатывая перед собой игрушечный грузовик, нагруженный остальными покупками.
Отец Кирилл, увидев ее в окно, поспешно вышел из машины и направился к ней навстречу.
– Напрасно вы это, Мария, ничего не нужно было покупать! Зачем ребят баловать! – укоризненно сказал он Марии, снимая тяжелый пакет с грузовика.
Открыв дверцу машины и укладывая подарки на заднее сидение, Мария спокойно ответила:
– Затем, что обычно жизнь людей не балует, так пусть хоть в детстве порадуются!
Бросив взгляд на ее роскошную машину, отец Кирилл недоверчиво посмотрел на Марию.
Она правильно поняла его взгляд.
– Это не жизнь меня балует, – усмехнувшись, сказала она, – а папа, и это разные вещи… Ну ладно, поехали?
Отец Кирилл кивнул и сел в машину.
Они выехали из города и помчались по шоссе.
Увидев через полчаса знакомый поворот, за которым расстилались поля, Мария удивилась, насколько же это оказалось близко от Канева. Сообрази она это раньше, могла бы, действительно, у дяди Гриши погостить, а не возвращаться к бабке. Хотя, с другой стороны, у бабки ее ждал папа. Так что, нет худа без добра…
Свернув на повороте, Мария сбавила скорость и медленно поехала по дороге между обступившего их с двух сторон хлебного поля. Колосья за эти две недели еще больше поднялись и набрали силу.
Вспомнив, как она тут в прошлый раз чуть не наехала на телегу басоголосого рыжего возницы, Мария рассказала об этом отцу Кириллу.
Тот улыбнулся и предположил, что это был, судя по описанию, Тимофей, работающий в колхозе фуражиром.
– По воскресеньям он поет в нашем в церковном хоре, – сказал он. – Голос у него замечательный.
– Наверное, на фоне его баса тоненькие голоса ваших старушек звучат совсем по-ангельски, – предположила, улыбаясь, Мария.
– В общем-то так, хотя на выходные сюда приезжает молодежь, которая работает в Каневе и в других ближайших городах. И многие приходят на службу со своими родителями или бабушками. И вообще, народу к нам много съезжается, особенно по праздникам.
– Правда? А как же огород, скотина и прочие сельские заботы? – удивилась Мария, представляющая жизнь в деревне чем-то вроде добровольной каторги.
Перед ее глазами стояла ее бабка, хоть и живущая в городке, но вечно копающаяся в огороде и хлеву, где у нее постоянно жила парочка кабанчиков. Мария не любила приезжать к ней на каникулы, потому что о кино можно было забыть, а насчет погулять – так на это просто сил не оставалось.
– Всему свое время… – ответил отец Кирилл. – К тому же вы не забывайте, что для деревенских жителей, у которых жизнь в основном сосредоточена на работе с землей и животными, приход в храм является не только обращением к Господу, но и общением друг с другом, это часть их культурной жизни, и даже отдыха, если хотите.
Мария с удивлением посмотрела на отца Кирилла. Ей такая точка зрения не приходила в голову, ведь ее украинская бабка в церковь не ходила. Николай Дмитриевич сказал как-то, что мать разуверилась в боге после того, как узнала, что ее муж погиб на фронте. Она видимо считала, что Бог незаслуженно рано забрал у нее мужа и поэтому сам перед нею в долгу.
Незаметно за разговором Мария и отец Кирилл подъехали к спуску в долину.
Сбавив скорость и осторожно направляя машину по дороге между холмами, Мария ждала того памятного мига, когда взгляду откроется так поразившая ее в прошлый раз панорама.
Отец Кирилл, взглянув на часы, предостерег Марию.
– Будьте осторожнее, в это время внизу на дороге могут быть коровы, сейчас стадо как раз гонят с поля.
И действительно, как только они спустились ниже, и холмы, наконец, расступились, открывая во всей красе заветную долину, Мария увидела бредущих по шоссе и его обочинам коров.
Она сбавила скорость до минимума, стараясь не очень приближаться к животным.
Коровы, несущие полные вымяни молока, степенно шли перед лениво покрикивающим на них пастухом, который следовал за ними с перекинутым через плечо длинным батогом [2]. То с одной, то с другой стороны к стаду подходили хозяева, чаще всего ребятишки с хворостинами, и направляли коров к своим домам.
Вдруг Мария изумилась настолько, что даже ойкнула.
Отец Кирилл удивленно посмотрел на нее.
– Да вы только поглядите: какой-то сумасшедший бедному теленку намордник одел! – воскликнула она. – Он что – кусается?
Священник посмотрел на теленка, который весело трусил за своей мамашей. На его симпатичной мордочке, и правда, был надет намордник с двумя торчащими вверх металлическими усами.
Рассмеявшись, отец Кирилл ответил:
– Да нет, он не кусается! Но если его без этого намордника выпустить, он просто все молоко у матери на поле высосет. А так она ему не дастся: как только он попытается пристроиться к ней и упрется ей в вымя этими рожками, ей станет больно и она его отгонит.
– Изуверство какое, бедная корова! – возмутилась Мария. – Да и теленка жалко, он что же, весь день бродит голодный?
– Ну зачем же! Он травку щиплет – намордник ему при этом не мешает. Да и недолго ему ходить с таким украшением – до тех пор, пока не приучится есть только траву.
– Нет, я бы так мучить животных никогда не смогла бы! – осуждающе покачав головой, сказала Мария, и внимательно поглядывая на коров, прибавила газу. – Можно я посигналю, может, они расступятся и пропустят нас?
– Лучше не стоит, они могут испугаться. Да нам и не так далеко осталось, – сказал отец Кирилл.
В это время пастух, оглянувшись на их машину, снял кнут с плеча, и, шлепая им по земле, сам быстренько очистил шоссе, согнав коров на обочину.
Мария, благодарно помахав ему рукой, нажала на газ, спеша оторваться от стада, и покатила по направлению к церкви.
Подъехав к дому отца Кирилла, они остановились и вышли из машины.
Мария забрала с заднего сидения подарки. Вручив пакет и грузовичок отцу Кириллу, она сунула себе под мышку зайца и тяжелую коробку с чернильным прибором.
Нагруженный отец Кирилл осторожно открыл спиной калитку и придерживал ее, пока Мария не протиснулась мимо него, на мгновение прикоснувшись к его бедру.
Ощутив это прикосновение, Мария, как ошпаренная, отскочила от отца Кирилла, а тот или не придал этому значения, или сделал вид, что ничего не заметил… По крайней мере, он спокойно проследовал в дом.
Открыв двери, они вошли в горницу, в которой никого не было.
Из-за полуприкрытой двери в соседнюю комнату доносился голос Матрены Евлампиевны, напевающей колыбельную.
Мария прислушалась, удивляясь, что та так рано укладывает детей спать.
Мария подошла к двери, и, приоткрыв ее пошире, заглянула в комнату.
В углу, на матрасике, сидел Илья и строил из кубиков дом, а Матрена Евлампиевна носила на руках Олесика, покачивая его и напевая.
Отец Кирилл тоже подошел к двери, и через плечо Марии заглянул в комнату.
Илья заметил их и, вскочив на ноги, радостно побежал к ним навстречу.
Мария отступила в сторону, пряча за спину зайца.
Отец Кирилл, быстро поставив пакет и грузовик на пол, подхватил Илью на руки и шутливо затормошил, отчего тот пронзительно заверещал.
Мария с улыбкой смотрела на них и вздрогнула, когда сзади, у ее уха, раздалось не менее оглушительное:
– На, на, на!..
Повернувшись, она увидела, как Олесик, у которого сна не было ни в одном глазу, тянул к ней свои ручки.
– Олесенька… – умилилась Мария, и, положив на стол зайца и коробку с подарком отцу Кириллу, подхватила малыша на руки.
Тот, крепко обняв Марию, положил голову ей на плечо, но тут же отстранившись, посмотрел на нее огромными глазами и перевел взгляд на стол – на зайца.
Указав пальцем на игрушку, Мария спросила Олесика:
– Дать?
– Дать! – согласился тот и даже пальчиками зашевелил в нетерпении.
Мария поднесла его к столу и наклонила к игрушке.
Олесик вцепился обеими руками в зайца и прижал его к себе, зажмурившись. Они были почти одного роста.
– Что сказать надо, Олесик? – спросила Матрена Евлампиевна.
– Сиба, – выдохнул мальчик.
Мария поцеловала его в щеку.
– На здоровье, солнышко.
И тут она заметила, что нога Олесика перебинтована.
– Что случилось? – обеспокоено спросила она у Матрены Евлампиевны.
– Ничего страшного, только что упал, разбил коленку, – успокоила ее Матрена Евлампиевна. – Я промыла, положила травки и завязала, чтобы она держалась. Крику, правда, было!.. Пришлось качать его. Ничего, до свадьбы заживет. Ну-ка, Олесик, покажи бабе Мотре, кто это у тебя такой?
– Не! – малыш, прижав зайца к себе, отвернулся, загораживая игрушку телом.
Мария укоризненно сказала ему:
– Олесик, ай-яй-яй, покажи бабушке зайчика. Где у зайчика ушки?
– Осё, – быстро показал Олесик длинное ухо игрушки и тут же спрятал его себе под мышку.
– А у Олесика где ушки? – смеясь, спросила Мария.
Мальчик на мгновение задумался, а потом, прижав зайца животом к груди Марии, поднял обе руки и потянул себя за уши:
– Осё, маиньки…
– И, правда, маленькие… – рассмеялся отец Кирилл, который подошел, держа на руках Илью.
Мария села на лавку и, усадив Олесика вместе с зайцем себе на колени, посмотрела на Илью:
– Илюша, а что это там стоит на полу?
Илья повертел головой и увидел грузовик.
– Масина… – восхищенно ответил он. – Ба-а-альсая… – и запросился с рук отца Кирилла на пол.
Отец Кирилл опустил его рядом с грузовиком.
Мальчик присел на корточки перед игрушкой и осторожно тронул ее пальцем.
– Возьми веревку, машинку можно катать, – предложила ему Мария.
Илья взял веревку и потянул ее на себя, грузовик легко сдвинулся с места и подъехал к Илье.
Олесик, сидящий на руках Марии, вскрикнул и, выгнувшись, быстро сполз с ее коленей на пол.
Крепко прижимая к себе своего зайца и путаясь в его свисающих до пола ногах, он побежал к машине.
Приблизившись к ней, Олесик остановился, а потом повернувшись спиной к грузовичку и оглядываясь на него, оттопырил попку, примерился и сел прямо в кузов.
Илья шумно запротестовал, но Мария тут же вмешалась, стремясь предотвратить ссору:
– Илюша, подожди, эта машина должна перевозить грузы, поэтому ее и называют грузовик. Отвези-ка Олесика вон туда – там у вас будет остановка.
Мальчик недоверчиво посмотрел на Марию, потом на Олесика, восседавшего с довольным видом в кузове вместе со своим зайцем, и кивнул.
Потянув веревку, он немного поднатужился и сдвинул грузовик с места.
Мария хотела ему помочь, но Илья боком отодвинул ее:
– Сам! – и покатил грузовик в соседнюю комнату, где в углу на матрасе лежали игрушки.
Олесик восторженно закричал:
– Ехаю, ехаю!..
Когда они добрались до матраса, Мария подошла к ним.
– А теперь нужно посадить в машину вот этих пассажиров, – она указала на резинового мишку, белочку с пушистым хвостом и другие игрушки, – и их тоже покатать.
Олесик с готовностью выбрался из кузова, посадил в него своего зайца, и принялся помогать Илье усаживать рядом с зайцем остальные игрушки.
Оставив детей заниматься своими делами, Мария вернулась в горницу.
Подняв с пола пакет, она поставила его на лавку, достала из него сверток с платком и повернулась к Матрене Евлампиевне.
– Вам я тоже привезла подарок, – сказала она, протягивая сверток старушке.
Матрена Евлампиевна изумленно приняла сверток из ее рук и развернула.
– Ой, спасибо, дитятко! – воскликнула она и, сняв упаковку, встряхнула платок, который тут же расправился во всю ширь. – Красота-то какая! Пойду, в зеркало погляжусь, – смущенно добавила она и поспешила в соседнюю комнату.
Повернувшись к отцу Кириллу, Мария посмотрела на него и, улыбнувшись, сказала:
– Я не просто мужчина, я – священник, – возразил отец Кирилл. – Многие овдовевшие священники вообще уходят в монастырь… Был бы я один, наверное, тоже бы прошение подал, но у меня двое детей… А о другой жене я даже и не помышляю…
Мария подавленно слушала.
Помолчав, отец Кирилл добавил:
– И сыновей я не один ведь ращу, мне Матрена Евлампиевна помогает, вы же знаете.
– А у вас что, родных нет, кто бы взял заботу о мальчиках? – спросила Мария. – Матрена Евлампиевна все же не родственница вам, да и старенькая уже…
– Дальние родственники есть, но они далеко – в Мурманске живут, – ответил отец Кирилл. – К тому же, я не хочу никого беспокоить… Ничего, мы и сами хорошо справляемся. А если Матрене Евлампиевне тяжело станет, так возьмем экономку ей в помощь. Кстати, Матрена Евлампиевна нам больше, чем родственница. Она была с нами, когда моя супруга умирала, и практически это она выходила новорожденного Олесика. Я тогда едва силы находил, чтобы отслужить воскресную службу.
Мария сочувственно посмотрела на отца Кирилла.
Он, заметив ее взгляд, посмотрел ей прямо в глаза и кивнул, сознаваясь:
– Было такое дело, было… В отчаяние впал тогда, а это, как известно, грех большой…
– Как же тут не впасть в отчаяние, если вы ее любили… – тихо сказала Мария, опуская глаза.
– И сейчас люблю… – так же тихо признался отец Кирилл, и голос его прозвучал глухо и печально.
Мария вздохнула, не зная, что ей на это сказать: горе – горе оно и есть…
В это время к их столику подошла официантка и принялась расставлять тарелки с обедом.
Вернулся Николай Дмитриевич, и, окинув внимательным взглядом притихших отца Кирилла и дочь, сообщил Марии:
– Я звонил Григорию. Он жутко обрадовался, что мы уже здесь, и подозреваю, что он сейчас уже мчится сюда.
Отец Кирилл бросил на него напряженный взгляд и спросил, наклонившись к Марии:
– Я нарушаю ваши планы?
– Нет, нет! Мы собирались к дяде Грише только вечером, но теперь, естественно, он захочет как можно быстрее увидеть папу – они старые друзья, еще с фронта.
– Вы воевали? – удивился отец Кирилл, повернувшись к Николаю Дмитриевичу. – Сколько же вам тогда было лет?
– Почти тринадцать.
– Кто же вас в таком возрасте отправил на фронт? – еще больше удивился отец Кирилл.
– Никто, – ответил Николай Дмитриевич. – Когда началась война, мы с матерью были в Ленинграде, в гостях у ее родной сестры, тети Нюры. Узнав о том, что немцы разбомбили Киев, тетя Нюра уговаривала маму остаться у нее. Но моя мать не согласилась, и, надеясь, что мы сможем прорваться домой, где нас ждал отец, заторопилась в дорогу. Мать знала, что отец сразу же будет проситься на фронт, и боялась, что больше его не увидит. В принципе, так оно и получилось. Под Гомелем наш поезд разбомбили, мама попала в госпиталь, а я к партизанам. В отряде я и познакомился с Гришей, он был кем-то вроде сына полка, сирота. Ему тогда было без малого шестнадцать лет. Так мы с ним вместе всю войну и прошли, – глубоко затянувшись сигаретой, Николай Дмитриевич выпустил дым и продолжил: – О матери я не имел никаких сведений, поэтому сразу же, как только война закончилась, поехал домой. И нашел уже овдовевшую мать – отец погиб в конце 1941 года где-то в этих краях, да и меня она уже не чаяла увидеть живым. А Гриша потом приехал ко мне в гости, ему было, в общем-то, все равно куда податься, да так и остался у нас. Вместе закончили вечернюю школу. Потом он женился, а когда я собрался в Питер на учебу, он переехал сюда, в Канев – его Галинка была родом отсюда. Канев после войны нужно было восстанавливать, а после Гриша работал здесь на строительстве ГЭС. А я так и осел в Питере. Выучился, женился на Марусиной маме, – он ласково погладил Марию по голове, – и теперь редко вижу друга. Работа и прочая суета…
– Да, суета разводит людей, – задумчиво сказал отец Кирилл.
– Батюшка, а вы сами-то откуда родом? – поинтересовался Николай Дмитриевич.
– Из Мурманска.
– А как вы оказались в Одесской семинарии, ведь Питер гораздо ближе? – удивился отец Марии.
– Вот именно поэтому, – улыбнувшись, сказал отец Кирилл. – В Ленинград поехал учиться мой лучший друг, он никак не хотел примириться с моим выбором, и вряд ли бы оставил меня в покое… У него насчет меня были совсем другие планы. А когда я закончил семинарию, наоборот, уговорил меня поступать в Академию в Питере. Мы с ним поддерживаем тесные отношения, – и, подумав, добавил: – Да и на Украину, наверное, хотелось посмотреть, я здесь до этого никогда не был, а моим любимым писателем всегда был Гоголь…
– Понятно, – протянул Николай Дмитриевич и поинтересовался, хитро улыбнувшись: – Не разочаровались?
– Ни в коем случае! И ночь здесь, действительно, тиха – думается хорошо… – рассмеялся отец Кирилл.
В этот момент в конце зала раздался чей-то возглас.
Николай Дмитриевич повернулся и радостно поднялся – у входа стоял могучий бородатый старик.
Направившись навстречу друг к другу с распахнутыми руками, они оба одновременно задорно выкрикнули:
– Микола!
– Грицько!
Обнявшись, друзья расцеловались, увесисто шлепая друг друга по плечам.
Григорий Петрович был на три года старше Николая Дмитриевича, но выглядел он довольно браво и даже попытался на радостях приподнять друга, сжав его в борцовском захвате.
– Грицько, та ты шо, люди ж дывятся! – перейдя на украинский язык, рассмеялся Николай Дмитриевич, вырываясь из медвежьей хватки Григория Петровича.
Мария тоже встала, и, улыбаясь, подошла к Григорию Петровичу.
Повернувшись к ней, тот ахнул:
– Та вы ж подевытись, яка ж гарна дивчина стала, а! Здравствуй, донечка! – и, сграбастав ее в свои объятия, трижды расцеловал в щеки.
Потом, обняв ее и Николая Дмитриевича за плечи, заторопился:
– Все, все, бросайте казенные харчи, та поихалы. Галинка вже вареники з вишнею робит, вы ж з Марийкой любите.
Мария в восторге взвизгнула, но потом, спохватившись, посмотрела на молча сидящего за столом отца Кирилла.
– Ой, дядя Гриша, познакомьтесь: это отец Кирилл, он служит неподалеку, в Остаховке. А это – папин друг, Григорий Петрович.
Отец Кирилл встал и с чувством пожал руку Григорию Петровичу.
Тот, прищурившись, посмотрел на отца Кирилла и вдруг воскликнул:
– Батюшка, так це ж вы венчали мою Катеринку!
Отец Кирилл развел руками, мол, он многих венчал, а потом, вдруг припоминая, спросил:
– А вы тогда еще из церкви убежали весь в… – и он остановился, сконфуженно глядя на Григория Петровича.
Но тот не смутился:
– Точно! Ревел, як белуга, аж уся борода мокра була! Не каждый же день ридну внучечку за чоловика виддаю! Ну, все! Поихали до хаты! Батюшка, будьте гостем!
– Да мне домой нужно ехать, хозяйка моя волноваться будет, – попытался возразить отец Кирилл, но Мария бросилась его уговаривать:
– Я отвезу вас через два часа, поедемте!..
Она взяла его под руку, умоляюще заглядывая в глаза.
Отец Кирилл слегка напрягся при ее прикосновении, и, осторожно отодвигаясь от нее, согласился на часок заехать в гости.
– Вот уважили, батюшка! – обрадовался Григорий Петрович, и, потом, обняв Николая Дмитриевича, повел их всех к выходу из ресторана.
– Пап! – окликнула отца Мария, напоминающе указывая взглядом на стоящую у стойки официантку.
– Маруся, все в ажуре! – успокоил ее отец.
Пристроившись на своей машине в хвост к «Ниве» Григория Петровича, Мария с отцом Кириллом быстро домчались до его дома.
Дом у Григория Петровича был добротный – из белого кирпича, в два этажа и с подземным гаражом. На окнах красовались резные ставни, расписанные петухами и прочими украинскими узорами.
Загнав в гараж вслед за дядей Гришиной «Нивой» свой «Ягуар», Мария вышла с отцом Кириллом из машины.
Из дома к ним навстречу уже спешила полная пожилая женщина в полосатом переднике. Это была Галина Степановна, жена Григория Петровича.
Расцеловав дорогих гостей и прослезившись при этом, она глянула на отца Кирилла, и, с любопытством повернувшись к Марии, спросила:
– Марийка, это твой чоловик [1]?
Мария покраснела и, бросив смущенный взгляд на отца Кирилла, тихо ответила:
– Нет, тетя Галя, это наш знакомый, отец Кирилл из Остаховки.
Но та, уже сама признав его, всплеснула руками, извиняясь за свою оплошность, и попросила у отца Кирилла благословения.
Тот с невозмутимым видом благословил ее.
Николай Дмитриевич и Григорий Петрович, стоявшие неподалеку, молча переглянулись и уставились на все еще пунцовую Марию и спокойного отца Кирилла.
– Он – вдовец, – шепнул на ухо Григорию Николай Дмитриевич.
– Хочешь, шоб Марийка стала попадьей? – так же шепотом поинтересовался Григорий.
– Не знаю, – растерялся Николай Дмитриевич.
– Поживем-побачим, – здраво рассудил Григорий Петрович и повел друга в дом.
Галина Степановна повела за ними следом Марию и отца Кирилла.
Все еще смущенная Мария, поднимаясь по ступенькам в дом, бросила быстрый взгляд на отца Кирилла, но тот невозмутимо шел рядом.
В доме уже был накрыт стол.
Из холодильника появились миски с холодным вишневым киселем, который здесь по обычаю ели ложками. На кухне уже кипела кастрюля, ожидавшая первой партии вареников, и скворчало сало на огромной сковородке, на которой Галина Степановна затевала знатную «яешню» из сорока яиц…
Через час, когда они все еще сидели за столом, наслаждаясь кулинарными шедеврами Галины Степановны и отвечая на шумные вопросы хозяев, Мария заметила, что отец Кирилл начал украдкой поглядывать на ходики, висевшие на стене.
Решив больше не удерживать его, Мария встала, и, поблагодарив Галину Степановну за вареники, кисель и другие вкусности, объявила, что ей нужно отвезти отца Кирилла домой.
Хозяева вначале запротестовали, но отец Кирилл подтвердил, что дома его ждут дети и ему, действительно, уже пора ехать.
Прочитав молитву и поблагодарив хозяев за гостеприимство, он на прощание благословил Галину Степановну и пожал руки мужчинам.
Они вышли на улицу проводить их.
– Марусенька, будь осторожна на дороге. И не задерживайся очень, тут быстро темнеет, и я буду волноваться, – попросил Марию отец.
– Не волнуйся, пап, я мигом обернусь.
Сев за руль, Мария осторожно вывела машину из гаража.
Отец Кирилл сел рядом с ней на переднее сидение, и теперь, развернувшись, ответно махал рукой машущим им вслед старикам.
– Хороший у вас отец, – задумчиво сказал он, повернувшись к Марии, когда они отъехали от дома Григория Петровича и свернули на центральную улицу.
– Хороший, просто замечательный! – подтвердила Мария и осторожно спросила: – А ваши родители?
Взглянув на Марию, отец Кирилл сказал:
– Я вырос с мамой, она умерла несколько лет назад. А отец погиб на охоте, когда мне было шесть лет.
– Скольких близких вы потеряли… – сочувствующе покачав головой, сказала Мария.
– Да, – грустно согласился отец Кирилл.
Они замолчали.
Проезжая мимо магазина, Мария вдруг притормозила.
– Отец Кирилл, вы посидите минут пять, – попросила она. – Я быстренько заскочу в магазин, куплю мальчикам чего-нибудь вкусненького…
Отец Кирилл попытался ее остановить, но Мария не дала ему даже слова вымолвить:
– И не возражайте, не возражайте, я не могу прийти к детям с пустыми руками, – сказала она и убежала.
Оглядев в магазине стеллажи, она сгребла в пакет груду понравившихся ей упаковок с печеньем и конфетами. Пройдя мимо полки с соками (кому в деревне нужны консервированные соки?), она увидела галантерейный отдел.
Среди разных бытовых вещей, типа скатертей, полотенцев, белья, игрушек, висели большие праздничные платки разнообразной расцветки.
«Возьму вот этот Матрене Евлампиевне в подарок», – мгновенно решила Мария, увидев платок с кистями, на котором по сочному зеленому фону вились красные розы. Ее бабка такой большой платок обычно называла «плат» и носила его по праздникам, накинув поверх своего черного платка, который никогда не снимала с тех пор, как стала вдовой.
Олесику Мария приглядела толстого пушистого зайца, и улыбнулась, представив, как малыш будет уютно спать с ним в обнимку. А Илье она купила большущий грузовик, в кузов которого тут же с облегчением поставила тяжелый пакет, и повезла за собой на веревочке.
«Ну, коли всем подарки нашла, то надо и отцу Кириллу что-нибудь купить на память. Что же мне ему подарить?» – задумалась Мария, оглядывая магазин. Она представления не имела, что может пригодиться священнику.
«Может быть, ремень подарить, хороший, кожаный? Он же брюки под рясой носит, значит, будет надевать и вспоминать. Хотя нет, слишком личная вещь получается – обвивать талию священника…»
И тут Мария увидела малахитовый чернильный прибор. Вещь была не только красивая и дорогая, но и долговечная.
«Вот это, наверное, то, что надо – письма-то пишут все», – обрадовалась она.
Неся под одной рукой зайца, а под другой – коробку с чернильным прибором, Мария вышла из магазина, осторожно выкатывая перед собой игрушечный грузовик, нагруженный остальными покупками.
Отец Кирилл, увидев ее в окно, поспешно вышел из машины и направился к ней навстречу.
– Напрасно вы это, Мария, ничего не нужно было покупать! Зачем ребят баловать! – укоризненно сказал он Марии, снимая тяжелый пакет с грузовика.
Открыв дверцу машины и укладывая подарки на заднее сидение, Мария спокойно ответила:
– Затем, что обычно жизнь людей не балует, так пусть хоть в детстве порадуются!
Бросив взгляд на ее роскошную машину, отец Кирилл недоверчиво посмотрел на Марию.
Она правильно поняла его взгляд.
– Это не жизнь меня балует, – усмехнувшись, сказала она, – а папа, и это разные вещи… Ну ладно, поехали?
Отец Кирилл кивнул и сел в машину.
Они выехали из города и помчались по шоссе.
Увидев через полчаса знакомый поворот, за которым расстилались поля, Мария удивилась, насколько же это оказалось близко от Канева. Сообрази она это раньше, могла бы, действительно, у дяди Гриши погостить, а не возвращаться к бабке. Хотя, с другой стороны, у бабки ее ждал папа. Так что, нет худа без добра…
Свернув на повороте, Мария сбавила скорость и медленно поехала по дороге между обступившего их с двух сторон хлебного поля. Колосья за эти две недели еще больше поднялись и набрали силу.
Вспомнив, как она тут в прошлый раз чуть не наехала на телегу басоголосого рыжего возницы, Мария рассказала об этом отцу Кириллу.
Тот улыбнулся и предположил, что это был, судя по описанию, Тимофей, работающий в колхозе фуражиром.
– По воскресеньям он поет в нашем в церковном хоре, – сказал он. – Голос у него замечательный.
– Наверное, на фоне его баса тоненькие голоса ваших старушек звучат совсем по-ангельски, – предположила, улыбаясь, Мария.
– В общем-то так, хотя на выходные сюда приезжает молодежь, которая работает в Каневе и в других ближайших городах. И многие приходят на службу со своими родителями или бабушками. И вообще, народу к нам много съезжается, особенно по праздникам.
– Правда? А как же огород, скотина и прочие сельские заботы? – удивилась Мария, представляющая жизнь в деревне чем-то вроде добровольной каторги.
Перед ее глазами стояла ее бабка, хоть и живущая в городке, но вечно копающаяся в огороде и хлеву, где у нее постоянно жила парочка кабанчиков. Мария не любила приезжать к ней на каникулы, потому что о кино можно было забыть, а насчет погулять – так на это просто сил не оставалось.
– Всему свое время… – ответил отец Кирилл. – К тому же вы не забывайте, что для деревенских жителей, у которых жизнь в основном сосредоточена на работе с землей и животными, приход в храм является не только обращением к Господу, но и общением друг с другом, это часть их культурной жизни, и даже отдыха, если хотите.
Мария с удивлением посмотрела на отца Кирилла. Ей такая точка зрения не приходила в голову, ведь ее украинская бабка в церковь не ходила. Николай Дмитриевич сказал как-то, что мать разуверилась в боге после того, как узнала, что ее муж погиб на фронте. Она видимо считала, что Бог незаслуженно рано забрал у нее мужа и поэтому сам перед нею в долгу.
Незаметно за разговором Мария и отец Кирилл подъехали к спуску в долину.
Сбавив скорость и осторожно направляя машину по дороге между холмами, Мария ждала того памятного мига, когда взгляду откроется так поразившая ее в прошлый раз панорама.
Отец Кирилл, взглянув на часы, предостерег Марию.
– Будьте осторожнее, в это время внизу на дороге могут быть коровы, сейчас стадо как раз гонят с поля.
И действительно, как только они спустились ниже, и холмы, наконец, расступились, открывая во всей красе заветную долину, Мария увидела бредущих по шоссе и его обочинам коров.
Она сбавила скорость до минимума, стараясь не очень приближаться к животным.
Коровы, несущие полные вымяни молока, степенно шли перед лениво покрикивающим на них пастухом, который следовал за ними с перекинутым через плечо длинным батогом [2]. То с одной, то с другой стороны к стаду подходили хозяева, чаще всего ребятишки с хворостинами, и направляли коров к своим домам.
Вдруг Мария изумилась настолько, что даже ойкнула.
Отец Кирилл удивленно посмотрел на нее.
– Да вы только поглядите: какой-то сумасшедший бедному теленку намордник одел! – воскликнула она. – Он что – кусается?
Священник посмотрел на теленка, который весело трусил за своей мамашей. На его симпатичной мордочке, и правда, был надет намордник с двумя торчащими вверх металлическими усами.
Рассмеявшись, отец Кирилл ответил:
– Да нет, он не кусается! Но если его без этого намордника выпустить, он просто все молоко у матери на поле высосет. А так она ему не дастся: как только он попытается пристроиться к ней и упрется ей в вымя этими рожками, ей станет больно и она его отгонит.
– Изуверство какое, бедная корова! – возмутилась Мария. – Да и теленка жалко, он что же, весь день бродит голодный?
– Ну зачем же! Он травку щиплет – намордник ему при этом не мешает. Да и недолго ему ходить с таким украшением – до тех пор, пока не приучится есть только траву.
– Нет, я бы так мучить животных никогда не смогла бы! – осуждающе покачав головой, сказала Мария, и внимательно поглядывая на коров, прибавила газу. – Можно я посигналю, может, они расступятся и пропустят нас?
– Лучше не стоит, они могут испугаться. Да нам и не так далеко осталось, – сказал отец Кирилл.
В это время пастух, оглянувшись на их машину, снял кнут с плеча, и, шлепая им по земле, сам быстренько очистил шоссе, согнав коров на обочину.
Мария, благодарно помахав ему рукой, нажала на газ, спеша оторваться от стада, и покатила по направлению к церкви.
Подъехав к дому отца Кирилла, они остановились и вышли из машины.
Мария забрала с заднего сидения подарки. Вручив пакет и грузовичок отцу Кириллу, она сунула себе под мышку зайца и тяжелую коробку с чернильным прибором.
Нагруженный отец Кирилл осторожно открыл спиной калитку и придерживал ее, пока Мария не протиснулась мимо него, на мгновение прикоснувшись к его бедру.
Ощутив это прикосновение, Мария, как ошпаренная, отскочила от отца Кирилла, а тот или не придал этому значения, или сделал вид, что ничего не заметил… По крайней мере, он спокойно проследовал в дом.
Открыв двери, они вошли в горницу, в которой никого не было.
Из-за полуприкрытой двери в соседнюю комнату доносился голос Матрены Евлампиевны, напевающей колыбельную.
Мария прислушалась, удивляясь, что та так рано укладывает детей спать.
– пела Матрена Евлампиевна.
Котя, котя, коточек,
З’ив сметанки вершочек,
Тай божиться – то не я,
Мабуть кицынька моя, а-а-а…
Мария подошла к двери, и, приоткрыв ее пошире, заглянула в комнату.
В углу, на матрасике, сидел Илья и строил из кубиков дом, а Матрена Евлампиевна носила на руках Олесика, покачивая его и напевая.
Отец Кирилл тоже подошел к двери, и через плечо Марии заглянул в комнату.
Илья заметил их и, вскочив на ноги, радостно побежал к ним навстречу.
Мария отступила в сторону, пряча за спину зайца.
Отец Кирилл, быстро поставив пакет и грузовик на пол, подхватил Илью на руки и шутливо затормошил, отчего тот пронзительно заверещал.
Мария с улыбкой смотрела на них и вздрогнула, когда сзади, у ее уха, раздалось не менее оглушительное:
– На, на, на!..
Повернувшись, она увидела, как Олесик, у которого сна не было ни в одном глазу, тянул к ней свои ручки.
– Олесенька… – умилилась Мария, и, положив на стол зайца и коробку с подарком отцу Кириллу, подхватила малыша на руки.
Тот, крепко обняв Марию, положил голову ей на плечо, но тут же отстранившись, посмотрел на нее огромными глазами и перевел взгляд на стол – на зайца.
Указав пальцем на игрушку, Мария спросила Олесика:
– Дать?
– Дать! – согласился тот и даже пальчиками зашевелил в нетерпении.
Мария поднесла его к столу и наклонила к игрушке.
Олесик вцепился обеими руками в зайца и прижал его к себе, зажмурившись. Они были почти одного роста.
– Что сказать надо, Олесик? – спросила Матрена Евлампиевна.
– Сиба, – выдохнул мальчик.
Мария поцеловала его в щеку.
– На здоровье, солнышко.
И тут она заметила, что нога Олесика перебинтована.
– Что случилось? – обеспокоено спросила она у Матрены Евлампиевны.
– Ничего страшного, только что упал, разбил коленку, – успокоила ее Матрена Евлампиевна. – Я промыла, положила травки и завязала, чтобы она держалась. Крику, правда, было!.. Пришлось качать его. Ничего, до свадьбы заживет. Ну-ка, Олесик, покажи бабе Мотре, кто это у тебя такой?
– Не! – малыш, прижав зайца к себе, отвернулся, загораживая игрушку телом.
Мария укоризненно сказала ему:
– Олесик, ай-яй-яй, покажи бабушке зайчика. Где у зайчика ушки?
– Осё, – быстро показал Олесик длинное ухо игрушки и тут же спрятал его себе под мышку.
– А у Олесика где ушки? – смеясь, спросила Мария.
Мальчик на мгновение задумался, а потом, прижав зайца животом к груди Марии, поднял обе руки и потянул себя за уши:
– Осё, маиньки…
– И, правда, маленькие… – рассмеялся отец Кирилл, который подошел, держа на руках Илью.
Мария села на лавку и, усадив Олесика вместе с зайцем себе на колени, посмотрела на Илью:
– Илюша, а что это там стоит на полу?
Илья повертел головой и увидел грузовик.
– Масина… – восхищенно ответил он. – Ба-а-альсая… – и запросился с рук отца Кирилла на пол.
Отец Кирилл опустил его рядом с грузовиком.
Мальчик присел на корточки перед игрушкой и осторожно тронул ее пальцем.
– Возьми веревку, машинку можно катать, – предложила ему Мария.
Илья взял веревку и потянул ее на себя, грузовик легко сдвинулся с места и подъехал к Илье.
Олесик, сидящий на руках Марии, вскрикнул и, выгнувшись, быстро сполз с ее коленей на пол.
Крепко прижимая к себе своего зайца и путаясь в его свисающих до пола ногах, он побежал к машине.
Приблизившись к ней, Олесик остановился, а потом повернувшись спиной к грузовичку и оглядываясь на него, оттопырил попку, примерился и сел прямо в кузов.
Илья шумно запротестовал, но Мария тут же вмешалась, стремясь предотвратить ссору:
– Илюша, подожди, эта машина должна перевозить грузы, поэтому ее и называют грузовик. Отвези-ка Олесика вон туда – там у вас будет остановка.
Мальчик недоверчиво посмотрел на Марию, потом на Олесика, восседавшего с довольным видом в кузове вместе со своим зайцем, и кивнул.
Потянув веревку, он немного поднатужился и сдвинул грузовик с места.
Мария хотела ему помочь, но Илья боком отодвинул ее:
– Сам! – и покатил грузовик в соседнюю комнату, где в углу на матрасе лежали игрушки.
Олесик восторженно закричал:
– Ехаю, ехаю!..
Когда они добрались до матраса, Мария подошла к ним.
– А теперь нужно посадить в машину вот этих пассажиров, – она указала на резинового мишку, белочку с пушистым хвостом и другие игрушки, – и их тоже покатать.
Олесик с готовностью выбрался из кузова, посадил в него своего зайца, и принялся помогать Илье усаживать рядом с зайцем остальные игрушки.
Оставив детей заниматься своими делами, Мария вернулась в горницу.
Подняв с пола пакет, она поставила его на лавку, достала из него сверток с платком и повернулась к Матрене Евлампиевне.
– Вам я тоже привезла подарок, – сказала она, протягивая сверток старушке.
Матрена Евлампиевна изумленно приняла сверток из ее рук и развернула.
– Ой, спасибо, дитятко! – воскликнула она и, сняв упаковку, встряхнула платок, который тут же расправился во всю ширь. – Красота-то какая! Пойду, в зеркало погляжусь, – смущенно добавила она и поспешила в соседнюю комнату.
Повернувшись к отцу Кириллу, Мария посмотрела на него и, улыбнувшись, сказала: