Страница:
Начнем с темной, отрицательной и бесперспективной стороны предмета – того факта, что сами шумеры не вели исторических хроник в общепринятом понимании этого слова, т. е. в виде постепенного процесса развития и его основополагающих причин. Шумерские ученые и литераторы не располагали ни зрелым интеллектуальным инструментом для четких обобщений, ни эволюционным подходом, лежащим в основе исторических оценок и толкований. Ограничиваясь взглядом на современный им мир, воспринимаемый как непреложная истина, они полагали, что культурные явления и исторические события приходят в мир уже в готовом виде, как они есть, ибо они спланированы и даны всемогущими богами. Поэтому едва ли даже самым вдумчивым и образованным шумерским мудрецам могло прийти в голову, что некогда Шумер был пустынной болотистой местностью с малочисленными поселениями, разбросанными тут и там, и только постепенно превратился в шумное, процветающее сообщество. На это ушли многие поколения борьбы и тяжелого труда, и ведущую роль сыграли человеческая воля и решимость, человеческие планы и эксперименты, изыскания и открытия. Интеллектуально заторможенный такой стерильной и статичной концепцией истории человечества, шумерский литератор мог в лучшем случае стать архивариусом, нежели историком, скорее хроникером и аналитиком, нежели толкователем и комментатором исторических реалий.
И даже архивно-летописный тип истории сначала следовало изобрести кому-то и где-то, чтобы удовлетворить некую насущную потребность по той или иной причине. У шумеров такая практика возникла не в результате пристального интереса к записям событий и происшествий, как таковым. Ими руководила религиозная убежденность в том, что энзи – цари и правители городов-государств – могли обеспечить долгую жизнь себе, а также благополучие и процветание своим подданным путем строительства, ремонта и отделки храмов, почитаемых обителью богов. До изобретения письменности усилия царей и принцев по строительству, хотя, несомненно, и сопровождались зрелищными обрядами и символическими ритуалами, не оставляли письменного следа потомкам. Но когда получила развитие клинопись из своей более ранней пиктографической стадии, кому-то из храмовых жрецов или писарей, должно быть, пришло в голову письменно запечатлеть строительный акт и вотивные подношения своего правителя, так, чтобы об этом все знали и помнили в отдаленном будущем. Вот тогда-то – а, судя по имеющимся на сегодняшний день данным, произошло это во второй четверти 3-го тысячелетия до н. э. – и родилась, можно сказать, письменная история.
Конечно, первые здания и вотивные надписи содержали очень краткие посвящения, представляющие малую историческую ценность. Но постепенно писари становились увереннее, оригинальнее и общительнее. И к XXIV в. до н. э. появляются такие сложные и самобытные исторические свидетельства, как запись о военных предприятиях Эаннатума; свидетельство Энтемены о многолетней гражданской войне между Лагашем и Уммой; ценнейшие записи Урукагины о первых социальных реформах, основанных на понятиях свободы, равенства и справедливости; лирическое послание Лугальзаггеси, прославившего мир и процветание, счастье и безопасность – отличительные знаки периода его правления в Шумере. Материалом для надписей наших древних «историков» служили самые разные и непохожие объекты: глиняные и каменные таблички, кирпичи, камни, дверные петли, кубки и вазы, глиняные гвозди и конусы, ступки и песты, стелы и плакетки, статуи и статуэтки из камня и металла.
Всего таких вотивных надписей и посвящений насчитывается почти тысяча, хотя, к сожалению, в подавляющем большинстве случаев они очень кратки и лаконичны. Во всяком случае, именно эта группа надписей, более или менее современная событиям, о которых они повествуют, оказалась первоисточником политической истории Шумера, пусть даже неполной и проблематичной. Похоже, сами историки древнего Шумера часто пользовались этими источниками в помощь составлению собственных литературных документов.
Другими основными и важными современными источниками оказались, довольно неожиданно, хозяйственные и административные документы, представляющие в основном то, что принято называть формулами (схемами) данных. Сделки и контакты, отраженные в этих документах, должны были фиксироваться вовремя из практических соображений, и уже примерно с 2500 г. до н. э. наиболее искушенные писари начали разрабатывать типовые схемы таких договоров. К счастью для нас, они не стали указывать единственно количество лет от стартовой точки отсчета, как, например, начало нового правления или династии, но после ряда экспериментов предпочли остановиться на указании срока со дня даты какого-либо особого религиозного или политического события. Этот метод фиксирования обеспечил нас исторической информацией первейшей важности. Чтобы более точно датировать свои архивы, писари также составляли списки всех дат и имен текущего правления или цепи правлений, и эти древние списки позволяют современному ученому расположить события, указанные в формулах данных, в правильном хронологическом порядке.
Нет сомнений в том, что во многом благодаря этим формулам данных и спискам дат был составлен один из ценнейших шумерских исторических документов, так называемый Царский список, в котором перечислены имена большинства царей Шумера и сроки их правления. С этого и началась шумерская история – со времен далекого прошлого, когда «царствие (впервые) сошло с небес», до начавшегося около 1950 г. до н. э. периода истории династии Исина включительно. Конечно, этот уникальный документ в действительности является смесью истины и вымысла, и часто трудно понять, где начинается одно и кончается другое. Автор этого списка, похоже, заблуждался, считая, что все династии, которые он перечислял, находятся в строгой последовательности, тогда как на самом деле большая их часть, если не все, были современниками в большей или меньшей степени. Более того, многим правителям ранних династий он приписывает поистине легендарные и невероятные сроки правления, которые для восьми допотопных царей в сумме составляют чуть ли не четверть миллиона лет, а на первые две династии после потопа приходится более двадцати пяти тысяч лет. Несмотря на все эти издержки и недостатки, Царский список, будучи использован избирательно и с пониманием, обеспечивает нам историческую канву невероятной ценности.
Еще одним высокопоказательным источником является так называемая «царская переписка», т. е. письма, которыми обменивались правители и их чиновники. Они впервые появляются уже в XXIV в. до н. э., но часть писем особой исторической ценности принадлежит правителям Третьей династии Ура. Из этих писем становятся ясны мотивы, склонности, соперничество и интриги, которые происходили за кулисами и которые придают живость и человеческое присутствие, хотя порой весьма неблаговидное, вотивным надписям и формулам данных. Довольно интересно, что эти царские письма дошли до нас не в своей оригинальной форме, а в копиях, подготовленных профессорами и студентами шумерских академий, эдубб, несколько веков спустя – явное свидетельство их значения и ценности в те далекие дни.
Прозаический, с фантастическим налетом историографический документ, который может обнаружить свою чрезвычайную важность для ранней истории и хронологии Шумера, – это так называемая Туммальская надпись, уникальная компиляция, касающаяся, во-первых, реставрации Туммаля, святилища богини Нинлиль в Ниппуре, и во-вторых – строительства разных частей храма Энлиля в том же городе. Частично этот текст был известен уже полвека назад, но его недостающие начальные строки появились совсем недавно, и именно они обнаружили его удивительную и неожиданную историческую ценность.
Существуют еще две высокопоэтические композиции, которые можно назвать историографическими, хотя бы в некоторой степени. Обе сосредоточены на самых больших катастрофах шумерской истории: уничижительное и разрушительное нашествие на страну жестоких варварских кочевых орд с гор на восток. В первом, более длинном, произведении из двух, «Проклятие Агаде», шумерский поэт и святой объясняет катастрофу как результат безбожных, кощунственных действий Нарамсина, четвертого правителя династии Аккада. Вторая поэма посвящена большой победе Утухегаля, царя Эреха, над Тириганом, последним царем кутиев (гутиев), и счастливому возвращению царствия Шумер.
Девять шумерских эпических сказаний, объемом от чуть более сотни строк до свыше шестисот, сегодня известны либо полностью, либо частично, и пять из них представляют немалую ценность, особенно для самых ранних периодов истории Шумера, от которых практически не осталось современных письменных документов. Четыре из пяти сказаний связаны с героическими фигурами Энмеркара и Лугальбанды, и их содержание примечательно тем, что проливает свет на близкие взаимоотношения между Шумером и Араттой, неизвестным городом в Северном Иране, который до сих пор географически не идентифицирован. Пятое из историографических шумерских сказаний, «Гильгамеш и Агга (из) Киша», представляет особую ценность для истории политических образований. Оно не только помогает проникнуть в покрытый мраком период шумерской истории, когда ранние шумерские города-государства враждовали между собой, но также хранит упоминание о первой политической ассамблее, «двухпалатном конгрессе», состоявшемся двадцать четыре века тому назад на животрепещущую тему о войне и мире.
Один довольно неутешительный литературный жанр, с точки зрения политической истории, это «ламентация», вид поэтического произведения, в котором оплакивались скорбный вид Шумера и его городов во времена бедствий и поражений. Самый ранний прототип ламентации, который дает нам кое-какую важную историческую информацию, был найден на глиняной табличке в Лагаше. В нем довольно подробно описано страшное разрушение Лагаша от рук его постоянного врага Уммы. Но более поздние и гораздо более длинные сочинения, такие, как «Плач об Уре» или «Плач о Ниппуре», ограничиваются преимущественно терзающими душу описаниями разрушения городов Шумера и страданий их жителей, и мало внимания уделяют историческим событиям, приведшим к столь плачевным событиям.
Наконец, каплю исторической информации можно извлечь даже из таких литературных жанров, как мифы, гимны и литература «мудрости». Ни один из них не является исторически ориентированным, но там и сям в них встречается, неумышленно и случайно, какая-то историческая информация, более нигде не обнаруженная. Так, например, из царских гимнов мы узнаем о том, что злейший враг Шумера – кутии – все еще доставляли хлопоты и являлись угрозой во времена Третьей династии Ура, несмотря на прославленную победу Утухегаля. Или же из мифа становится известно об отношениях Шумера с остальным миром; или же в пословице может быть по какой-то причине упомянуто имя правителя.
Но вотивные надписи и формулы данных, царские письма и списки правителей и династий, эпические песни о победах и горькие ламентации о поражениях – все это едва ли можно считать историей в привычном для нас понимании. Более того, за примерно два первых тысячелетия существования Шумера не осталось практически ни одного письменного документа, и вотивные надписи более поздних периодов найдены всего в нескольких местах, а потому мы имеем однобокий взгляд на картину событий, о которых они повествуют. Что до поэтических произведений, то они содержат лишь зародыш исторической правды, и современный ученый часто оказывается в растерянности, пытаясь отделить зерно от плевел, реальное от вымышленного и таким образом вычленить исторически ценный остаток.
Все, что могут сделать современные шумерологи, – это анализировать и интерпретировать частичные, затушеванные, зыбкие данные и пытаться восстановить хотя бы несколько существенных политических событий и ход исторического развития по собственному разумению, пониманию, видению и представлению. Это, в свою очередь, ведет к большему субъективизму и неоднозначности, чем это желательно, а иной раз и позволительно. При таких обстоятельствах наблюдается существенное расхождение взглядов даже среди специалистов в этой области. Очерк о шумерской истории, предложенный в данной книге, ничуть не меньше страдает от частных предрассудков, заблуждений и недостатков автора; но это лучшее, что он смог сделать, исходя из данных, полученных на 1963 г. И если этих ошибок, как преувеличений, так и упущений, слишком много, пусть будущие поколения и шумерские боги учтут смягчающие обстоятельства и судят автора милосердно и с состраданием. Излагая ту малость, что он знает, или думает, что знает, о шумерской истории, он всего лишь следует древней шумерской пословице: «Тот, кто знает, зачем ему это скрывать?»
Шумер, или лучше страна, известная как Шумер, на протяжении 3-го тысячелетия до н. э. была впервые заселена между 4500-м и 4000 гг. до н. э., по крайней мере, таков был консенсус археологов Ближнего Востока до недавнего времени. Эта дата была получена путем отсчета от 2500 г. до н. э., приблизительной и вполне обоснованной даты, рассчитанной на основании письменных документов. К ней прибавили от 1500 до 2000 лет, т. е. временной отрезок, достаточный для стратиграфического накопления всех ранних культурных наработок, начиная с девственных почв, т. е. с самого начала обитания человека в Шумере. Считается, что в то время Шумер был огромной болотистой равниной, на которой тут и там встречались низкие островки наносных образований от постепенных отложений ила, наносимого реками Тигр, Евфрат и Карун. До того большая часть Шумера предположительно была покрыта водами Персидского залива, простиравшегося гораздо дальше, чем сегодня, и это делало обитание человека невозможным.
Все это было согласованной теорией в археологических кругах до 1952 г., когда два геолога, Лиз и Фэлкон, опубликовали статью, повлекшую революционные изменения в датировках первых шумерских поселений. В этом исследовании, озаглавленном «Географическая история Месопотамских равнин», они приводили геологические данные того, что Шумер был сушей уже задолго до 4500–4000 гг. до н. э., и поэтому люди вполне могли заселять эти земли намного раньше, чем было принято считать. Велись споры о том, почему не удалось обнаружить реальных следов таких древнейших поселений в Шумере: возможно, часть суши уходила под воду одновременно с выходом на поверхность морского дна. Поэтому самый низкий уровень культурных отложений в Шумере может сейчас быть скрыт под водой, не доступный археологам, введенным в заблуждение более высоким ее уровнем и уверенным поэтому, что они докопались до девственных почв. Если это подтвердится, следовательно, самые древние культурные слои до сих пор погребены и нетронуты, и не исключено, что дата первых шумерских поселений сдвинется на тысячу или около того лет.
Как бы там ни было, вполне доказано, что первые поселенцы в Шумере были не шумеры. Убедительное доказательство кроется не в археологии и не в антропологии, которые предлагают весьма неоднозначные и неокончательные результаты по этому вопросу, а в лингвистике. Название двух жизненно важных рек, Тигр и Евфрат, или идиглат и буранун, как они читаются в клинописи, не шумерские слова. И названия самых значительных городских центров – Эриду (Эреду), Ур, Ларса, Исин, Адаб, Куллаб, Лагаш, Ниппур, Киш – также не имеют удовлетворительной шумерской этимологии. И реки, и города, вернее, деревни, которые позже выросли в города, получили названия от людей, которые не говорили на шумерском языке. Точно так же названия Миссисипи, Коннектикут, Массачусетс и Дакота указывают, что первые поселенцы Соединенных Штатов не говорили по-английски.
Название этих дошумерских поселенцев Шумера, конечно, неизвестно. Они жили задолго до изобретения письменности и не оставили никаких контрольных записей. Ничего не говорят о них и шумерские документы более позднего времени, хотя есть убеждение, что, по крайней мере, некоторые из них были известны в 3-м тысячелетии как субары (субарийцы). Об этом мы знаем почти наверняка; они были первой важной цивилизующей силой в древнем Шумере – первыми землепашцами, скотоводами, рыбаками, его первыми ткачами, кожемяками, плотниками, кузнецами, гончарами и каменщиками. И снова догадку подтвердила лингвистика. В 1944 г. Бенно Ландсбергер, один из самых проницательных умов в исследованиях клинописи, опубликовал статью в журнале под патронажем университета Анкары. В ней он провел анализ нескольких культурно значимых «шумерских» слов, т. е. слов, взятых из шумерских документов 3-го тысячелетия до н. э. и потому считавшихся шумерскими, и показал, что все свидетельствует об их нешумерском происхождении. Все эти слова состоят из двух и более слогов – в шумерском языке большинство корней односложны, – и их модель сходна со словами Тигр, Евфрат и нешумерскими названиями городов. Среди этих слов были фермер (энгар), пастух (удул), рыбак (шухудак), плуг (апин) и борозда (апсин), пальма (нимбар), дата (сулумб), мастер по металлу (тириба), кузнец (си-муг), плотник (нангар), корзинщик (аддуб), ткач (ишбар), кожевник (ашгаб), гончар (пахар), каменщик (шидим) и даже купец (дамгар), слово, которое практически универсально воспринималось семитским знаком. Отсюда следует, что базовые земледельческие техники и промышленные ремесла впервые были принесены в Шумер не шумерами, а их безымянными предшественниками. Ландсбергер назвал этот народ протоевфратами, немного нескладным названием, которое тем не менее уместно и пригодно с лингвистических позиций.
В археологии протоевфраты известны как обейды (убейды), т. е. народ, оставивший культурные следы, впервые найденные в холме Эль-Обейд недалеко от Ура, а позднее в самых нижних слоях нескольких холмов (теллей) на всей территории древнего Шумера. Среди находок были такие каменные орудия труда, как мотыги, тесла, ручные мельницы, ступки и ножи, и глиняные изделия, как серпы, кирпичи, гири, мутовки, статуэтки и совершенно особый и характерный вид расписной глиняной посуды. Таким образом, в подтверждение лингвистическим данным, протоевфраты, или обейды, являлись земледельцами, основавшими ряд деревень и городов по всей территории, и развили довольно стабильную, богатую сельскую экономику.
Обейды, однако, не долго оставались единственной и доминирующей силой в древнем Шумере. С запада к территории Шумера примыкают Сирийская пустыня и Аравийский полуостров, родина семитских кочевников с незапамятных времен. В то время как обейдские поселенцы благоденствовали и процветали, некоторые из этих семитских кочевых орд начали просачиваться в их поселения и в качестве мирных эмигрантов, и как военные завоеватели. Конечно, у нас до сих пор нет прямых явных доказательств этого губительного вторжения. Но в первую очередь таковы выводы на основании всей последующей истории Шумера. Снова и снова на протяжении тысячелетий семитские кочевники вторгались в оседлые центры Шумера и покоряли их, и нет оснований полагать, что этого не происходило также и в 4-м тысячелетии до н. э. К тому же древнейшие шумерские надписи содержат несколько семитских заимствований, а в составе шумерского пантеона есть немало божеств семитского происхождения. Некоторые такие заимствования могут уходить далеко в глубь времен. Наконец, первая династия Шумера, существование которой исторически подтверждено хотя бы в некоторой степени, так называемая Первая династия Киша, установленная, согласно самим древним, непосредственно после потопа, начиналась с целого ряда правителей с семитскими именами. Ни одно из этих доказательств не является окончательным, но в целом кажется резонным сделать вывод о том, что семиты были преемниками протоевфратов в Шумере и что в результате смешения этих двух культур в Шумере возникла первая сравнительно высокая цивилизация, где доминировал семитский элемент.
Как бы там ни было, вполне вероятно, что сами шумеры не появлялись в Шумере приблизительно до второй половины 4-го тысячелетия до н. э. Где их родина, пока остается неизвестным. Судя по циклу эпических сказаний об Энмеркаре и Лугальбанде, вполне вероятно, что ранние шумерские правители имели необычно тесные, доверительные отношения с городом-государством Араттой, расположенным где-то в районе Каспийского моря. Шумерский язык – язык агглютинативный, в какой-то степени напоминающий урало-алтайские языки, и этот факт тоже указывает в направлении Аратты. Но независимо от того, откуда пришли шумеры и какой тип культуры они с собой принесли, ясно одно: их приход привел к невероятно плодотворному этническому и культурному смешению с коренным населением и послужил творческим импульсом, немаловажным для истории цивилизации. В ходе последующих веков Шумер достиг новых высот политического и экономического благополучия и пережил некоторые из наиболее ярких достижений в искусствах и ремеслах, монументальном строительстве, религиозной и этической мысли, создании устных мифов, эпоса и гимнов. А сверх того, шумеры, язык которых постепенно стал основным в стране, изобрели систему письма, ставшую эффективным средством коммуникации и сделали первые шаги на пути введения формального обучения.
Первым правителем Шумера, чьи деяния подверглись записи, пусть и краткой, был царь по имени Этана (из) Киша. Он взошел на трон, по-видимому, в начале 3-го тысячелетия до н. э. В Царском списке о нем говорится как о том, «который стабилизировал все земли». Если допустить, что это утверждение, найденное в документе, датированном тысячелетие спустя после правления Этаны, отражает достоверные сведения, можно предположить, что он установил свое господство не только в Шумере, но и в каких-то соседних территориях, т. е. был своего рода первый создатель империи. То, что Этана был примечательной и незаурядной фигурой в ранней истории Шумера, подтверждается указанием чисто легендарного свойства в том же Царском списке, что этот царь «был человеком, который взошел на небеса», а также семито-аккадской поэмой начала 2-го тысячелетия до н. э., содержащей тот же мифический мотив. Согласно этой легенде, для которой, не исключено, будет когда-нибудь найден ее шумерский прототип, Этана был набожным, богобоязненным царем, отправлявшим божественный культ преданно и добросовестно, но был проклят бездетностью и не имел наследника своего имени. Его заветным желанием было поэтому добыть «растение рождения», но оно находилось на небесах вне досягаемости смертного. Для того чтобы попасть на небеса, Этана заручился помощью орла, спасенного им из ямы, куда его бросила змея, чью дружбу предал и чьих детенышей сожрал. Эта легенда пользовалась популярностью среди резчиков печатей, судя по количеству печатей с изображением смертного, поднимающегося к небесам на крыльях орла. Конечно, Этана на небесах не остался, ибо, судя по недавно переведенной погребальной песне с таблички из Музея имени Пушкина, а также по уже давно известной семнадцатой табличке аккадского эпоса о Гильгамеше, мы застаем Этану в Нижнем мире, куда неизбежно попадают все смертные, независимо от их славы, кроме, конечно, Зиусудры, героя сказания о потопе. Но все эти легендарные традиции только помогают убедиться, что Этана был могучей и внушительной фигурой, чья жизнь и подвиги захватили воображение древних певцов и поэтов.
За Этаной, согласно Царскому списку, следуют семеро правителей, и несколько из них, судя по именам, были скорее семиты, нежели шумеры. Восьмым был царь Энмебараггеси, о котором у нас есть кое-какая историческая, или, во всяком случае, в духе саги, информация, как из Царского списка, так и из других литературных шумерских источников. Более того, совсем недавно на маленьком фрагменте алебастровой вазы молодой шумеролог из Багдада обнаружил надпись из трех строк, откуда, несомненно, следует, что он был вовсе не мифическим царем, а реальным лицом из плоти и крови. К моменту, когда Энмебараггеси взошел на трон в Кише, другой шумерский город-государство, далеко к югу от Киша, заявил свои права на престол в Кише, т. к. вскоре после правления Этаны царь по имени Мескиаггашер, представленный в Царском списке как «сын Уту» (шумерского бога солнца), основал честолюбивую и могущественную династию в городе Эрех, известный в те дни как Эанна, «Дом Ана» (бога неба). Судя по довольно неоднозначному и расплывчатому пояснению, сопутствующему его имени в Царском списке, согласно которому «он вышел в моря (и) взошел на горы», он пытался распространить власть на земли вокруг Шумера и далеко за его пределами. Как бы там ни было, его сын Энмеркар, который, согласно Царскому списку, сменил его на троне и которому в эпических сказаниях дан эпитет «сын Уту» – тот же, что и его отцу в Царском списке, – был, несомненно, одной из самых выдающихся личностей раннего Шумера. Согласно Царскому списку, он построил город Эрех, а согласно эпическим сказаниям, он провел кампанию против Аратты, расположенной где-то вблизи Каспийского моря, и подчинил ее Эреху.
И даже архивно-летописный тип истории сначала следовало изобрести кому-то и где-то, чтобы удовлетворить некую насущную потребность по той или иной причине. У шумеров такая практика возникла не в результате пристального интереса к записям событий и происшествий, как таковым. Ими руководила религиозная убежденность в том, что энзи – цари и правители городов-государств – могли обеспечить долгую жизнь себе, а также благополучие и процветание своим подданным путем строительства, ремонта и отделки храмов, почитаемых обителью богов. До изобретения письменности усилия царей и принцев по строительству, хотя, несомненно, и сопровождались зрелищными обрядами и символическими ритуалами, не оставляли письменного следа потомкам. Но когда получила развитие клинопись из своей более ранней пиктографической стадии, кому-то из храмовых жрецов или писарей, должно быть, пришло в голову письменно запечатлеть строительный акт и вотивные подношения своего правителя, так, чтобы об этом все знали и помнили в отдаленном будущем. Вот тогда-то – а, судя по имеющимся на сегодняшний день данным, произошло это во второй четверти 3-го тысячелетия до н. э. – и родилась, можно сказать, письменная история.
Конечно, первые здания и вотивные надписи содержали очень краткие посвящения, представляющие малую историческую ценность. Но постепенно писари становились увереннее, оригинальнее и общительнее. И к XXIV в. до н. э. появляются такие сложные и самобытные исторические свидетельства, как запись о военных предприятиях Эаннатума; свидетельство Энтемены о многолетней гражданской войне между Лагашем и Уммой; ценнейшие записи Урукагины о первых социальных реформах, основанных на понятиях свободы, равенства и справедливости; лирическое послание Лугальзаггеси, прославившего мир и процветание, счастье и безопасность – отличительные знаки периода его правления в Шумере. Материалом для надписей наших древних «историков» служили самые разные и непохожие объекты: глиняные и каменные таблички, кирпичи, камни, дверные петли, кубки и вазы, глиняные гвозди и конусы, ступки и песты, стелы и плакетки, статуи и статуэтки из камня и металла.
Всего таких вотивных надписей и посвящений насчитывается почти тысяча, хотя, к сожалению, в подавляющем большинстве случаев они очень кратки и лаконичны. Во всяком случае, именно эта группа надписей, более или менее современная событиям, о которых они повествуют, оказалась первоисточником политической истории Шумера, пусть даже неполной и проблематичной. Похоже, сами историки древнего Шумера часто пользовались этими источниками в помощь составлению собственных литературных документов.
Другими основными и важными современными источниками оказались, довольно неожиданно, хозяйственные и административные документы, представляющие в основном то, что принято называть формулами (схемами) данных. Сделки и контакты, отраженные в этих документах, должны были фиксироваться вовремя из практических соображений, и уже примерно с 2500 г. до н. э. наиболее искушенные писари начали разрабатывать типовые схемы таких договоров. К счастью для нас, они не стали указывать единственно количество лет от стартовой точки отсчета, как, например, начало нового правления или династии, но после ряда экспериментов предпочли остановиться на указании срока со дня даты какого-либо особого религиозного или политического события. Этот метод фиксирования обеспечил нас исторической информацией первейшей важности. Чтобы более точно датировать свои архивы, писари также составляли списки всех дат и имен текущего правления или цепи правлений, и эти древние списки позволяют современному ученому расположить события, указанные в формулах данных, в правильном хронологическом порядке.
Нет сомнений в том, что во многом благодаря этим формулам данных и спискам дат был составлен один из ценнейших шумерских исторических документов, так называемый Царский список, в котором перечислены имена большинства царей Шумера и сроки их правления. С этого и началась шумерская история – со времен далекого прошлого, когда «царствие (впервые) сошло с небес», до начавшегося около 1950 г. до н. э. периода истории династии Исина включительно. Конечно, этот уникальный документ в действительности является смесью истины и вымысла, и часто трудно понять, где начинается одно и кончается другое. Автор этого списка, похоже, заблуждался, считая, что все династии, которые он перечислял, находятся в строгой последовательности, тогда как на самом деле большая их часть, если не все, были современниками в большей или меньшей степени. Более того, многим правителям ранних династий он приписывает поистине легендарные и невероятные сроки правления, которые для восьми допотопных царей в сумме составляют чуть ли не четверть миллиона лет, а на первые две династии после потопа приходится более двадцати пяти тысяч лет. Несмотря на все эти издержки и недостатки, Царский список, будучи использован избирательно и с пониманием, обеспечивает нам историческую канву невероятной ценности.
Еще одним высокопоказательным источником является так называемая «царская переписка», т. е. письма, которыми обменивались правители и их чиновники. Они впервые появляются уже в XXIV в. до н. э., но часть писем особой исторической ценности принадлежит правителям Третьей династии Ура. Из этих писем становятся ясны мотивы, склонности, соперничество и интриги, которые происходили за кулисами и которые придают живость и человеческое присутствие, хотя порой весьма неблаговидное, вотивным надписям и формулам данных. Довольно интересно, что эти царские письма дошли до нас не в своей оригинальной форме, а в копиях, подготовленных профессорами и студентами шумерских академий, эдубб, несколько веков спустя – явное свидетельство их значения и ценности в те далекие дни.
Прозаический, с фантастическим налетом историографический документ, который может обнаружить свою чрезвычайную важность для ранней истории и хронологии Шумера, – это так называемая Туммальская надпись, уникальная компиляция, касающаяся, во-первых, реставрации Туммаля, святилища богини Нинлиль в Ниппуре, и во-вторых – строительства разных частей храма Энлиля в том же городе. Частично этот текст был известен уже полвека назад, но его недостающие начальные строки появились совсем недавно, и именно они обнаружили его удивительную и неожиданную историческую ценность.
Существуют еще две высокопоэтические композиции, которые можно назвать историографическими, хотя бы в некоторой степени. Обе сосредоточены на самых больших катастрофах шумерской истории: уничижительное и разрушительное нашествие на страну жестоких варварских кочевых орд с гор на восток. В первом, более длинном, произведении из двух, «Проклятие Агаде», шумерский поэт и святой объясняет катастрофу как результат безбожных, кощунственных действий Нарамсина, четвертого правителя династии Аккада. Вторая поэма посвящена большой победе Утухегаля, царя Эреха, над Тириганом, последним царем кутиев (гутиев), и счастливому возвращению царствия Шумер.
Девять шумерских эпических сказаний, объемом от чуть более сотни строк до свыше шестисот, сегодня известны либо полностью, либо частично, и пять из них представляют немалую ценность, особенно для самых ранних периодов истории Шумера, от которых практически не осталось современных письменных документов. Четыре из пяти сказаний связаны с героическими фигурами Энмеркара и Лугальбанды, и их содержание примечательно тем, что проливает свет на близкие взаимоотношения между Шумером и Араттой, неизвестным городом в Северном Иране, который до сих пор географически не идентифицирован. Пятое из историографических шумерских сказаний, «Гильгамеш и Агга (из) Киша», представляет особую ценность для истории политических образований. Оно не только помогает проникнуть в покрытый мраком период шумерской истории, когда ранние шумерские города-государства враждовали между собой, но также хранит упоминание о первой политической ассамблее, «двухпалатном конгрессе», состоявшемся двадцать четыре века тому назад на животрепещущую тему о войне и мире.
Один довольно неутешительный литературный жанр, с точки зрения политической истории, это «ламентация», вид поэтического произведения, в котором оплакивались скорбный вид Шумера и его городов во времена бедствий и поражений. Самый ранний прототип ламентации, который дает нам кое-какую важную историческую информацию, был найден на глиняной табличке в Лагаше. В нем довольно подробно описано страшное разрушение Лагаша от рук его постоянного врага Уммы. Но более поздние и гораздо более длинные сочинения, такие, как «Плач об Уре» или «Плач о Ниппуре», ограничиваются преимущественно терзающими душу описаниями разрушения городов Шумера и страданий их жителей, и мало внимания уделяют историческим событиям, приведшим к столь плачевным событиям.
Наконец, каплю исторической информации можно извлечь даже из таких литературных жанров, как мифы, гимны и литература «мудрости». Ни один из них не является исторически ориентированным, но там и сям в них встречается, неумышленно и случайно, какая-то историческая информация, более нигде не обнаруженная. Так, например, из царских гимнов мы узнаем о том, что злейший враг Шумера – кутии – все еще доставляли хлопоты и являлись угрозой во времена Третьей династии Ура, несмотря на прославленную победу Утухегаля. Или же из мифа становится известно об отношениях Шумера с остальным миром; или же в пословице может быть по какой-то причине упомянуто имя правителя.
Но вотивные надписи и формулы данных, царские письма и списки правителей и династий, эпические песни о победах и горькие ламентации о поражениях – все это едва ли можно считать историей в привычном для нас понимании. Более того, за примерно два первых тысячелетия существования Шумера не осталось практически ни одного письменного документа, и вотивные надписи более поздних периодов найдены всего в нескольких местах, а потому мы имеем однобокий взгляд на картину событий, о которых они повествуют. Что до поэтических произведений, то они содержат лишь зародыш исторической правды, и современный ученый часто оказывается в растерянности, пытаясь отделить зерно от плевел, реальное от вымышленного и таким образом вычленить исторически ценный остаток.
Все, что могут сделать современные шумерологи, – это анализировать и интерпретировать частичные, затушеванные, зыбкие данные и пытаться восстановить хотя бы несколько существенных политических событий и ход исторического развития по собственному разумению, пониманию, видению и представлению. Это, в свою очередь, ведет к большему субъективизму и неоднозначности, чем это желательно, а иной раз и позволительно. При таких обстоятельствах наблюдается существенное расхождение взглядов даже среди специалистов в этой области. Очерк о шумерской истории, предложенный в данной книге, ничуть не меньше страдает от частных предрассудков, заблуждений и недостатков автора; но это лучшее, что он смог сделать, исходя из данных, полученных на 1963 г. И если этих ошибок, как преувеличений, так и упущений, слишком много, пусть будущие поколения и шумерские боги учтут смягчающие обстоятельства и судят автора милосердно и с состраданием. Излагая ту малость, что он знает, или думает, что знает, о шумерской истории, он всего лишь следует древней шумерской пословице: «Тот, кто знает, зачем ему это скрывать?»
Шумер, или лучше страна, известная как Шумер, на протяжении 3-го тысячелетия до н. э. была впервые заселена между 4500-м и 4000 гг. до н. э., по крайней мере, таков был консенсус археологов Ближнего Востока до недавнего времени. Эта дата была получена путем отсчета от 2500 г. до н. э., приблизительной и вполне обоснованной даты, рассчитанной на основании письменных документов. К ней прибавили от 1500 до 2000 лет, т. е. временной отрезок, достаточный для стратиграфического накопления всех ранних культурных наработок, начиная с девственных почв, т. е. с самого начала обитания человека в Шумере. Считается, что в то время Шумер был огромной болотистой равниной, на которой тут и там встречались низкие островки наносных образований от постепенных отложений ила, наносимого реками Тигр, Евфрат и Карун. До того большая часть Шумера предположительно была покрыта водами Персидского залива, простиравшегося гораздо дальше, чем сегодня, и это делало обитание человека невозможным.
Все это было согласованной теорией в археологических кругах до 1952 г., когда два геолога, Лиз и Фэлкон, опубликовали статью, повлекшую революционные изменения в датировках первых шумерских поселений. В этом исследовании, озаглавленном «Географическая история Месопотамских равнин», они приводили геологические данные того, что Шумер был сушей уже задолго до 4500–4000 гг. до н. э., и поэтому люди вполне могли заселять эти земли намного раньше, чем было принято считать. Велись споры о том, почему не удалось обнаружить реальных следов таких древнейших поселений в Шумере: возможно, часть суши уходила под воду одновременно с выходом на поверхность морского дна. Поэтому самый низкий уровень культурных отложений в Шумере может сейчас быть скрыт под водой, не доступный археологам, введенным в заблуждение более высоким ее уровнем и уверенным поэтому, что они докопались до девственных почв. Если это подтвердится, следовательно, самые древние культурные слои до сих пор погребены и нетронуты, и не исключено, что дата первых шумерских поселений сдвинется на тысячу или около того лет.
Как бы там ни было, вполне доказано, что первые поселенцы в Шумере были не шумеры. Убедительное доказательство кроется не в археологии и не в антропологии, которые предлагают весьма неоднозначные и неокончательные результаты по этому вопросу, а в лингвистике. Название двух жизненно важных рек, Тигр и Евфрат, или идиглат и буранун, как они читаются в клинописи, не шумерские слова. И названия самых значительных городских центров – Эриду (Эреду), Ур, Ларса, Исин, Адаб, Куллаб, Лагаш, Ниппур, Киш – также не имеют удовлетворительной шумерской этимологии. И реки, и города, вернее, деревни, которые позже выросли в города, получили названия от людей, которые не говорили на шумерском языке. Точно так же названия Миссисипи, Коннектикут, Массачусетс и Дакота указывают, что первые поселенцы Соединенных Штатов не говорили по-английски.
Название этих дошумерских поселенцев Шумера, конечно, неизвестно. Они жили задолго до изобретения письменности и не оставили никаких контрольных записей. Ничего не говорят о них и шумерские документы более позднего времени, хотя есть убеждение, что, по крайней мере, некоторые из них были известны в 3-м тысячелетии как субары (субарийцы). Об этом мы знаем почти наверняка; они были первой важной цивилизующей силой в древнем Шумере – первыми землепашцами, скотоводами, рыбаками, его первыми ткачами, кожемяками, плотниками, кузнецами, гончарами и каменщиками. И снова догадку подтвердила лингвистика. В 1944 г. Бенно Ландсбергер, один из самых проницательных умов в исследованиях клинописи, опубликовал статью в журнале под патронажем университета Анкары. В ней он провел анализ нескольких культурно значимых «шумерских» слов, т. е. слов, взятых из шумерских документов 3-го тысячелетия до н. э. и потому считавшихся шумерскими, и показал, что все свидетельствует об их нешумерском происхождении. Все эти слова состоят из двух и более слогов – в шумерском языке большинство корней односложны, – и их модель сходна со словами Тигр, Евфрат и нешумерскими названиями городов. Среди этих слов были фермер (энгар), пастух (удул), рыбак (шухудак), плуг (апин) и борозда (апсин), пальма (нимбар), дата (сулумб), мастер по металлу (тириба), кузнец (си-муг), плотник (нангар), корзинщик (аддуб), ткач (ишбар), кожевник (ашгаб), гончар (пахар), каменщик (шидим) и даже купец (дамгар), слово, которое практически универсально воспринималось семитским знаком. Отсюда следует, что базовые земледельческие техники и промышленные ремесла впервые были принесены в Шумер не шумерами, а их безымянными предшественниками. Ландсбергер назвал этот народ протоевфратами, немного нескладным названием, которое тем не менее уместно и пригодно с лингвистических позиций.
В археологии протоевфраты известны как обейды (убейды), т. е. народ, оставивший культурные следы, впервые найденные в холме Эль-Обейд недалеко от Ура, а позднее в самых нижних слоях нескольких холмов (теллей) на всей территории древнего Шумера. Среди находок были такие каменные орудия труда, как мотыги, тесла, ручные мельницы, ступки и ножи, и глиняные изделия, как серпы, кирпичи, гири, мутовки, статуэтки и совершенно особый и характерный вид расписной глиняной посуды. Таким образом, в подтверждение лингвистическим данным, протоевфраты, или обейды, являлись земледельцами, основавшими ряд деревень и городов по всей территории, и развили довольно стабильную, богатую сельскую экономику.
Обейды, однако, не долго оставались единственной и доминирующей силой в древнем Шумере. С запада к территории Шумера примыкают Сирийская пустыня и Аравийский полуостров, родина семитских кочевников с незапамятных времен. В то время как обейдские поселенцы благоденствовали и процветали, некоторые из этих семитских кочевых орд начали просачиваться в их поселения и в качестве мирных эмигрантов, и как военные завоеватели. Конечно, у нас до сих пор нет прямых явных доказательств этого губительного вторжения. Но в первую очередь таковы выводы на основании всей последующей истории Шумера. Снова и снова на протяжении тысячелетий семитские кочевники вторгались в оседлые центры Шумера и покоряли их, и нет оснований полагать, что этого не происходило также и в 4-м тысячелетии до н. э. К тому же древнейшие шумерские надписи содержат несколько семитских заимствований, а в составе шумерского пантеона есть немало божеств семитского происхождения. Некоторые такие заимствования могут уходить далеко в глубь времен. Наконец, первая династия Шумера, существование которой исторически подтверждено хотя бы в некоторой степени, так называемая Первая династия Киша, установленная, согласно самим древним, непосредственно после потопа, начиналась с целого ряда правителей с семитскими именами. Ни одно из этих доказательств не является окончательным, но в целом кажется резонным сделать вывод о том, что семиты были преемниками протоевфратов в Шумере и что в результате смешения этих двух культур в Шумере возникла первая сравнительно высокая цивилизация, где доминировал семитский элемент.
Как бы там ни было, вполне вероятно, что сами шумеры не появлялись в Шумере приблизительно до второй половины 4-го тысячелетия до н. э. Где их родина, пока остается неизвестным. Судя по циклу эпических сказаний об Энмеркаре и Лугальбанде, вполне вероятно, что ранние шумерские правители имели необычно тесные, доверительные отношения с городом-государством Араттой, расположенным где-то в районе Каспийского моря. Шумерский язык – язык агглютинативный, в какой-то степени напоминающий урало-алтайские языки, и этот факт тоже указывает в направлении Аратты. Но независимо от того, откуда пришли шумеры и какой тип культуры они с собой принесли, ясно одно: их приход привел к невероятно плодотворному этническому и культурному смешению с коренным населением и послужил творческим импульсом, немаловажным для истории цивилизации. В ходе последующих веков Шумер достиг новых высот политического и экономического благополучия и пережил некоторые из наиболее ярких достижений в искусствах и ремеслах, монументальном строительстве, религиозной и этической мысли, создании устных мифов, эпоса и гимнов. А сверх того, шумеры, язык которых постепенно стал основным в стране, изобрели систему письма, ставшую эффективным средством коммуникации и сделали первые шаги на пути введения формального обучения.
Первым правителем Шумера, чьи деяния подверглись записи, пусть и краткой, был царь по имени Этана (из) Киша. Он взошел на трон, по-видимому, в начале 3-го тысячелетия до н. э. В Царском списке о нем говорится как о том, «который стабилизировал все земли». Если допустить, что это утверждение, найденное в документе, датированном тысячелетие спустя после правления Этаны, отражает достоверные сведения, можно предположить, что он установил свое господство не только в Шумере, но и в каких-то соседних территориях, т. е. был своего рода первый создатель империи. То, что Этана был примечательной и незаурядной фигурой в ранней истории Шумера, подтверждается указанием чисто легендарного свойства в том же Царском списке, что этот царь «был человеком, который взошел на небеса», а также семито-аккадской поэмой начала 2-го тысячелетия до н. э., содержащей тот же мифический мотив. Согласно этой легенде, для которой, не исключено, будет когда-нибудь найден ее шумерский прототип, Этана был набожным, богобоязненным царем, отправлявшим божественный культ преданно и добросовестно, но был проклят бездетностью и не имел наследника своего имени. Его заветным желанием было поэтому добыть «растение рождения», но оно находилось на небесах вне досягаемости смертного. Для того чтобы попасть на небеса, Этана заручился помощью орла, спасенного им из ямы, куда его бросила змея, чью дружбу предал и чьих детенышей сожрал. Эта легенда пользовалась популярностью среди резчиков печатей, судя по количеству печатей с изображением смертного, поднимающегося к небесам на крыльях орла. Конечно, Этана на небесах не остался, ибо, судя по недавно переведенной погребальной песне с таблички из Музея имени Пушкина, а также по уже давно известной семнадцатой табличке аккадского эпоса о Гильгамеше, мы застаем Этану в Нижнем мире, куда неизбежно попадают все смертные, независимо от их славы, кроме, конечно, Зиусудры, героя сказания о потопе. Но все эти легендарные традиции только помогают убедиться, что Этана был могучей и внушительной фигурой, чья жизнь и подвиги захватили воображение древних певцов и поэтов.
За Этаной, согласно Царскому списку, следуют семеро правителей, и несколько из них, судя по именам, были скорее семиты, нежели шумеры. Восьмым был царь Энмебараггеси, о котором у нас есть кое-какая историческая, или, во всяком случае, в духе саги, информация, как из Царского списка, так и из других литературных шумерских источников. Более того, совсем недавно на маленьком фрагменте алебастровой вазы молодой шумеролог из Багдада обнаружил надпись из трех строк, откуда, несомненно, следует, что он был вовсе не мифическим царем, а реальным лицом из плоти и крови. К моменту, когда Энмебараггеси взошел на трон в Кише, другой шумерский город-государство, далеко к югу от Киша, заявил свои права на престол в Кише, т. к. вскоре после правления Этаны царь по имени Мескиаггашер, представленный в Царском списке как «сын Уту» (шумерского бога солнца), основал честолюбивую и могущественную династию в городе Эрех, известный в те дни как Эанна, «Дом Ана» (бога неба). Судя по довольно неоднозначному и расплывчатому пояснению, сопутствующему его имени в Царском списке, согласно которому «он вышел в моря (и) взошел на горы», он пытался распространить власть на земли вокруг Шумера и далеко за его пределами. Как бы там ни было, его сын Энмеркар, который, согласно Царскому списку, сменил его на троне и которому в эпических сказаниях дан эпитет «сын Уту» – тот же, что и его отцу в Царском списке, – был, несомненно, одной из самых выдающихся личностей раннего Шумера. Согласно Царскому списку, он построил город Эрех, а согласно эпическим сказаниям, он провел кампанию против Аратты, расположенной где-то вблизи Каспийского моря, и подчинил ее Эреху.