Пустившую было слюну людоедку срочно эвакуируют на кухню, чтобы накормить бифштексом с кровью.
   Все это время над Гомером хлопочет врач. Правильно говорили, кажется, древние римляне: пока бинтую, надеюсь. (Можете записать и использовать как собственное изречение без ссылок на меня — я вам его дарю!) Окакисы, папа и мачеха, тоже склоняются над несчастным Гомером.
   Гостей прошибает холодный пот. А главное, их величества начинают роптать. Над всеми остальными возвышается голос королевы-мамаши Мелании, которая, несмотря на свою суверенную доброту, заявляет, что дело заходит слишком далеко и они, мол, сюда не в апачей играть приехали.
   Им надо скорее обратно на свои троны — дела не терпят! И так в наше демократическое время скипетры трещат по швам! И негоже выставлять царские туловища гнусным бандитам на съедение! У их народов есть определенные права на своих монархов! Что станет с населением — жутко подумать! — если его короли, принцы и светлые князья сгинут без следа?
   Вы представляете последствия такого бедствия в мире?
   Иллюстрированные журналы, публикующие светские сплетни, рухнут!
   Торжественные церемонии ограничатся шествиями ветеранов труда с лозунгами о повышении пенсий. А на кладбищах вороватые скульпторы разберут монарший усыпальницы на сооружения модернистских обелисков.
   Окакис всхлипывает. Он обещает каждому подарить по танкеру, если величества согласятся отложить свой отъезд. Сократить пребывание может быть, но бежать в поспешности, как крысы с корабля!.. Он допускает, что на остров затесался какой-то чокнутый, но ведь незамедлительно будут приняты чрезвычайные меры предосторожности. И для начала всем раздадут бронежилеты.
   Он ударяет в ладоши! Велит нести шампанского! Требует музыки! И оркестр заводится с новой силой. Оркестранты верны своему месту и не покидают пост! Как на «Титанике», господа! «Боже, храни королеву!» Они играют под фонограф и магнитофон. Синтетическая музыка в нарезку пневмо-ножницами по металлической арматуре железобетона. Граждане короли потихоньку успокаиваются.
   Начинаются танцы. Первыми на площадку, как сговорившись, выходят мужественные немцы. В вопросе смелости им нет равных. Вежливые в период оккупации, смелые в мирное время — вот каковы они на самом деле! Великая нация! Как сказал один большой (метр девяносто два) поэт, если объединить французского и немецкого солдатов, то, несмотря ни на что, получится неплохой солдат.
   Мадам Окакис извиняется, поскольку хочет удалиться в покои своего неродного, но тем не менее такого ей родного сына и узнать о его состоянии. Я вижу, как она исчезает, и решаю последовать за ней. Но Глория перехватывает меня на лету.
   — Куда это вы собрались, Тони, дорогой?
   — Помыть руки, — отвечаю я.
   — Похоже, у вас есть некоторые мысли, мой дорогой, по поводу произошедших событий?
   — Даже больше, любовь моя, но детали вы узнаете в одном из ближайших выпусков вечерних газет!
   И я решительно направляюсь из гостиной. Но тут меня окликает громкий голос Берю:
   — Сан-А! — Он держит нож за лезвие. — Подожди-ка, парень, давай посмотрим на отпечатки. Я попросил немного рисовой пудры у жены чернозадого короля, а так как она мажет физиономию алюминиевым порошком, то мы с тобой сможем быстро установить пальчики!
   Он открывает дверь библиотеки и садится за письменный стол. Надо видеть моего Берю:
   Шерлок Холмс — ни дать ни взять! На белом смокинге проступил пот, а язык вылезает наружу от напряжения. Он посыпает рукоятку ножа пудрой, затем берет в руку лупу, сделанную из крупного алмаза второго сорта.
   — А, черт! — произносит он в сердцах. — Покушавшийся принял меры предосторожности!
   — Гомера хотела заколоть или женщина, или кто-то из слуг, — делаю я заключение.
   — Почему ты так думаешь?
   — Да потому, дурачок, что нападавший был в перчатках.
   — Он что же, заскочил снаружи?
   — Прикинув как следует, я практически не сомневаюсь, что нет!
   Комната была погружена в полную темноту. Если бы кто-то отодвинул хоть на миг занавески, мы неизбежно видели бы свет!
   — А если этот малый зашел просто через дверь?
   — Тоже невозможно! В холле горел свет, и он бы нас просто ослепил!
   Нет, дорогой мой, я думаю, кто-то именно из присутствующих совершил нападение на сына Окакиса, поверь мне!
   — Тогда что будем делать?
   — Возвращайся в гостиную и следи за гостями, я сейчас вернусь!
   Я стремглав бросаюсь на лестницу и на ходу спрашиваю слугу, где находятся апартаменты Гомера.
* * *
   Лекарь заканчивает затыкать дырки в теле Окакиса-сына. Ему помогает сестра, похожая на усатую цаплю, одетую в голубой халат. (Усы говорят о высоком уровне профессиональной подготовки.) Экзема у изголовья пасынка поддерживает его словами, мимикой и жестами. Очень приятно видеть такую красивую женщину в роли заботливой мамаши. Она готова позабыть о своей красоте, элегантности и молодости, пожертвовать всем ради своего неродного сына. Окакису-старшему нужно поскорее смастерить ей ребеночка, раз уж она так старательно играет свою роль — так и чувствуется настоящий материнский инстинкт! Никак нельзя оставлять ее без своего собственного засранца навсегда — она тоже имеет право на долю счастья в этом смысле! Ах, как убивается бедняжка! Но можно не беспокоиться, она получит свой плод любви, особенно если будет часто кувыркаться, как со мной только что!
   Я подаю ей незаметный знак следовать за мной. Она послушно выходит в коридор.
   — Пойдемте в вашу комнату, — интимно приглашаю я.
   Экзема, похоже, заинтригована. Когда мы входим в ее апартаменты, она поворачивается ко мне и смотрит простодушным взглядом.
   — Я же вам говорила, что придет беда! — говорит она искренне.
   — А поскольку беда не приходит одна, — отвечаю я, — то имей в виду, дрянь, для тебя грянет и другая!
   И я даю ей две классические пощечины туда и обратно, какие дамы ее уровня никогда еще не схлопатывали. Все мои пять пальцев оставляют глубокий след на ее шелковистом макияже.
   Она открывает рот, взгляд застывает, а на глаза наворачиваются слезы.
   — А теперь перейдем сразу к романсу признания, заботливая моя, говорю я. — Давай вываливай весь свой сюжет!
   Она сжимает губы в негодовании, что в принципе может означать что угодно, вплоть до «пошел ты к…!».
   Я хватаю ее за плечи и бросаю в кресло.
   — Послушай-ка, райская птичка, я тоже умею играть в экстрасенсов. И могу поспорить на твою ослепительную бриллиантовую диадему против пары шикарных затрещин, что заткну за пояс твою великолепную ясновидящую.
   Я прокашливаюсь, чтобы придать своему музыкальному голосу еще большую мелодичность, за что частенько получал первые призы по чистописанию в начальной школе.
   — Если ты не расколешься, распрекрасная Экзема, я позову твоего мужа и все ему расскажу.
   Тогда она решает взять слово и спрашивает насмешливо:
   — Что «все»?
   Потом поднимается и начинает расхаживать по комнате в большой нервозности. Хороший телеоператор обязательно выхватил бы крупным планом ее дрожащие руки, чтобы подчеркнуть внутреннее напряжение.
   — О твоем покушении на теннисном корте и о том, что произошло несколько минут назад в гостиной!
   — Покушении? Вы потеряли голову, месье? Великолепная актриса, настоящая! Такие были на заре кинематографа — с заламыванием рук, вырыванием волос, падениями в обморок и прочее. Но у этой красавицы еще и огромный багаж цинизма!
   — Не я потерял голову, Экзема! Ты теряешь время, отрицая очевидное.
   Я понял твой расклад, и если ты хочешь свернуть себе шею, то мне остается шепнуть твоему бедному миллиардеру-мужу лишь одно-единственное слово!
   Смех, который посредственный романист квалифицировал бы как хрустальный звон, срывается с ее красиво очерченных губ. (Как видите, я все время работаю над собой — оттачиваю стиль!) — Но, клянусь, вы, кажется, спятили, мой дорогой! — щебечет Экзема.
   У меня складывается впечатление, будто мы играем сцену из «великого немого».
   — Блефовать бессмысленно. Вы разорвали об сетку перчатку, когда закатили мяч на корт. Я сохранил нитки, а теперь у меня есть еще и разорванная перчатка! Любой эксперт вам подтвердит их идентичность!
   Она фыркает.
   — Ну и что?
   — Идея с фосфоресцирующей розой тоже не лишена оригинальности. Вы сами раздаете цветочки и даете Гомеру как раз ту, которая светится.
   Теперь вам остается в полной темноте лишь ткнуть ножом в замечательную цель. Поскольку светящаяся точка указывает вам не только жертву, но и место, куда пырнуть, вы ведь в курсе, что обычно розочки прикалывают на сердце! Браво! У вас ясная голова, Экзема!
   — Ваши обвинения чудовищны!
   — Разве?
   — Прошу вас выйти отсюда!
   — Если я выйду, то лишь для того, чтобы найти Окакиса и поставить в известность о происходящем!
   — Моего мужа? Я сейчас сама его вызову, и тогда посмотрим!
   Она идет к прикроватному столику и нажимает кнопку.
   — Вы повторите ему сейчас все то, что мне говорили, — зло усмехается она. — Посмотрим, как он отреагирует.
   Я отвешиваю уверенную улыбку. Но, честно говоря между нами, вами и чем угодно, я не чувствую себя полностью удовлетворенным, как если бы мне поднесли шоколадное мороженое, а в нем не оказалось вишенки. Мужей я отлично знаю, будьте покойны, особенно с тех пор, как стал практиковаться с их женами! Чем больше у этих идиотов рогов, тем больше доверия! Они могут застать вас со своей женой голыми в постели, но если мадам начнет вопить, что вы пытались овладеть ею силой, то верные супруги вышибут вас с треском и, возможно, увечьями. Вообще их доверие — особый разговор! Очень воодушевляет: иногда думаешь, парень вполне приличный, не дурак, но стоит его супруге направить на него свой ангельский взгляд, он готов глотать ее лапшу толщиной с окорок и длиной с водосточную трубу! Поэтому вполне можно ожидать, что Окакис до гипотетического возвращения своего флота запрет меня в комнате!
   Ровно через минуту и тридцать секунд звонят в дверь. Экзема нажимает кнопку, разблокируя систему автоматического замка. Входят два человека, похоже, слуги. Если бы вы их видели: два настоящих шкафа!
   Оба на голову выше меня, да еще на какую голову! Быстро понимаю, что вышло большое недоразумение и Экзема поимела меня, как первого болвана. Она им что-то говорит на греческом. Я не говорю по-гречески, но тем не менее вряд ли стоит бежать за разговорником или записываться на курсы экспресс-метода! Тут все и так ясно! Оба качка надвигаются на меня. Что же делать вашему любимому Сан-Антонио? Он бы вытащил своего милого дружка по имени «пиф-паф», да только вот оставил свою артиллерию в комнате, поскольку крупнокалиберная пушка смотрится под шелковым смокингом так же к месту, как кюре в стриптиз баре. Поэтому доблестный комиссар хватает за ножку первый попавшийся стул и ждет дальнейших событий. Понятно, такое решение я принимаю только в экстремальных случаях.
   — Эй, Экзема, — спрашиваю я вежливо, — твой муж переоделся в гориллу для карнавала?
   Она спокойно садится на знакомую мне кровать, берет пилочку для ногтей и будто ни в чем не бывало начинает подпиливать ногти, делая вид, словно происходящее ее никоим образом не касается.
   Ребята подкованы технически. Вместо того чтобы атаковать меня в лоб, они разделяются, один остается у двери, другой же делает полукруг и заходит мне в тыл. Мне становится трудно следить одновременно за обоими, поскольку моя матушка Фелиция не снабдила меня зеркалом заднего обзора, поэтому я вынужден также описать плавный полукруг и занять позицию в углу треугольника, который мы образуем с недружелюбными господами. Вот только стул в моей руке очень легок. Я, конечно, угощу первого, кто подойдет, но на двух его не хватит. В этом слабость стульев эпохи Людовика XVI!
   Так мы стоим и любуемся друг другом.
   — Ну так что? — говорю я. — Ждем сводку погоды или будем обмениваться верительными грамотами?
   Но тут у меня пропадает всякое желание смеяться. Я вижу, как парень у двери вынимает из кармана своего чисто французского костюма очень интересный предмет. Он похож на клаксон старых-старых автомобилей.
   Широкий раструб, большая резиновая груша и приделанная к трубе ручка.
   Я кошу взглядом на предмет. — Решил сыграть на дудке, малыш?
   Похоже, язык благородного Мольера ему незнаком. Он произносит лишь одно слово, чуть повернувшись в сторону Экземы, и мадам покидает поле готовящейся битвы, не произнеся ни звука.
   Ребята, мне кажется, мы схватимся не на шутку! Я не очень понимаю, на кой черт он вынул свой клаксон в духе «His Master's Voice» («Голос своего хозяина» — для тех, кто забыл биографию Эдисона), но думаю, ничего забавного для меня оттуда не вылетит.
   Я быстро оборачиваюсь на окна. Но, увы, металлические шторы снаружи опущены наполовину. Опять же звукопоглощающая обивка стен и непроницаемые двери — хоть оборись, никто не услышит! Так что нельзя задерживаться с применением своего единственного оружия — стула! Что вы об этом думаете? Так вот пропустишь минуту "М", а потом час "Ч" стукнет тебе по башке будьте здоровы!
   Поднимаю стул. Парень направляет грушу на меня. Бросаю свой хлипкий снаряд, честно говоря, не очень веря в успех. У малого рефлексы что надо! Не отрывая ног от пола, он ловко уворачивается. Стул разбивает вдребезги зеркало туалетного столика. Ну вот, в дополнение к программе я остаюсь против двух горилл один, да еще с голыми руками.
   Парень с дудкой не может сдержать довольной улыбки. Он наступает на меня. И тут я говорю себе, но про себя, чтоб не дошло до ушей врага:
   «Малыш Сан-Антонио, тебе приходилось бывать и в более серьезных ситуациях. Все всегда кончалось в твою пользу. Например, сегодня после обеда положение было куда более драматичным. Пусть работает твой инстинкт, у него природная изворотливость».
   Здорово, правда, а главное, вовремя? Когда я себя так уговариваю, то не могу сопротивляться. С подобными аргументами нельзя не согласиться, а?
   Знаете, что я делаю? Угадайте! Вы лишены воображения — меня это убивает! Так вот, я делаю вид, будто хочу перепрыгнуть через кровать Экземы и броситься к выходу. Парень с клаксоном, естественно, преграждает мне путь, поэтому вынужден прыгнуть в сторону. Тогда я ныряю к нему в ноги, делая потрясающий кульбит. Но он как несгораемый шкаф, этот парень с дудкой: вместо того чтобы потерять равновесие и упасть, он остается на ногах, более того, умудряется, сукин сын, нанести мне прямой удар в затылок. О! Будто на голову приземлился метеорит! И передо мной сразу возникает картина Млечного Пути, да так ясно, что позавидовал бы любой профессиональный астроном. Пол приближается ко мне, видно, хочет нанести визит и наносит его прямо мне в нос.
   Неуклюже, будто черепаха, упавшая на спину, я пытаюсь встать на ноги. Но парень срочно прижимает к моей физиономии свою трубу и начинает жать на грушу. Холодящая жидкость обжигает мне лицо. В глазах начинается свистопляска. Я падаю на живот. Мне нужно что-то предпринять, но я не в состоянии. Отметьте в журнале уходов и приходов, что отчаливаете, и скорее переворачивайте страницу!


Глава 14


   Нет, ребята, меня не так-то легко нейтрализовать. Вы, наверное, знакомы с такими, кто падает в обморок, если им крикнуть «у-у!» за спиной. Но это не в стиле Сан-Антонио. Как только я осознаю, что мне в нос дуют какой-то наркотической дурью, срочно делаю то же самое, что делал недавно под водой: задерживаю дыхание.
   Даже стараюсь понемножку выдохнуть то, что мне попало в глотку от неожиданности. Нужно отступить, чтоб лучше прыгнуть, не правда ли? И всегда нужно стараться максимально отодвинуть поражение, если вы хотите в конце концов выиграть, поскольку события продолжают развиваться и время работает на вас.
   Эти философские размышления стремительно проносятся в моем котелке.
   Я вижу дюжину ног моего агрессора, но если увижу еще пару — сливай воду! Оба парня перебрасываются словами по-гречески, словно в парламенте древних Афин. И вдруг умолкают. До меня доносится хлопок, какой бывает, если в воздушный шарик ткнуть горящей сигаретой.
   Потом сильный грохот. Я принимаю солидный вес на спину и понимаю, что речь идет об одном из двух греческих рабов. Естественно, мне приходится ловить воздух ртом, но, поскольку воздух в окружающей мою голову среде загрязнен, я теряю нить повествования.
* * *
   Но это длится недолго. Не больше минуты. Сквозь гул в голове я слышу еще один хлопок, а затем еще один удар, сотрясающий пол… Мне удается скинуть с себя проклятую воронку, но тут я ощущаю сильную боль в сердце.
   Стараюсь перевернуться на бок, открыть глаза… О бог мой, что же я вижу? Сказать вам? Какой сюрприз! Даже жалко вам рассказывать, равнодушные мои читатели! Но я дал слово быть с вами откровенным до конца!
   Так вот, в комнате кто-то есть. Этот кто-то вошел через балкон и пробрался под ставнями. Он же вооружен очень симпатичным пистолетиком, снабженным глушителем. Опять же он не заставил себя долго упрашивать, открыл огонь на поражение и подбил обоих греческих бойскаутов, которые теперь лежат на полу рядом со мной! Этот кто-то очень хороший человек!
   И главное, очень эффективный!
   Кто же он? Если бы я был сволочью, я бы вам не сказал!
   Если бы был жадным, отправил бы вам ответ по почте наложенным платежом.
   А если бы не был серьезным человеком, каким на самом деле являюсь, то наплел бы с три короба!
   Но я лучший французский легавый, Сан-Антонио, со всеми вытекающими из этого обстоятельства пикантными подробностями, поэтому не обманываю, не хвалюсь, не приукрашиваю, а иду прямой дорогой, играю в открытую — и точка! Я честно говорю читателю, что у него не хватает шариков, но действую так, будто имею дело с почти умным человеком.
   Честь прежде всего! В моем ремесле, как в работе с мясными изделиями, все должно быть первой свежести! Реноме — главный принцип!
   Извините? Вы что-то сказали? Вы считаете, я слишком затянул отступление? Ах вы, банда нетерпеливых, прожорливых и прочее! Но вы бы слишком забежали вперед, если бы я вам сразу назвал имя своего спасителя! Такой приятный сюрприз, а вы и не заметили! Спорю, среди вас нашлись такие, кто по моему недосмотру заглянул на следующую страницу?
   Ладно, пора раскрыть мой маленький секрет! У-у, этот человек способен однажды обогатить кого-нибудь сверх всякой меры. Какая-нибудь цитата пришлась бы сейчас весьма к месту. Ну, например: «Я недостаточно богат, чтобы любить вас, как хочу я, и недостаточно беден, чтобы быть любимым, как хотите вы». Что? Вам кажется, что Дюма-сын не подходит к моей нынешней ситуации? Вы предпочли бы Дюма-отца?
   Согласен. Подберите что-нибудь сами по своему вкусу. А я наконец скажу: ах, моя милая Глория! Как вовремя ты появилась! Но метод, каким она продырявила шкуры двух горилл, мне говорит о многом. О! Очень о многом!
   — Тони, дорогой, как вы себя чувствуете?
   Вместо ответа Тони дорогой на карачках ползет к ближайшему унитазу, чтобы освободить желудок от излишней тяжести. Сильные наркотические средства вперемежку с чередующимися потрясениями (в прямом смысле) приводят иногда и сильных мужчин к такому результату.
   Освобождаясь от излишеств, я напряженно соображаю. Вы же меня знаете, я способен соображать во всех положениях и при исполнении любых актов, от полового до нотариального. В частности, я соображаю, что выступление Глории было нетривиальным. Вот тебе и безмозглая малышка, только и умеющая, что тратить миллиарды своего папочки! В самом начале мне пришлось вырвать ее из лап злого серого волка, и вдруг, когда я сам оказываюсь в критической ситуации, она приходит на помощь, как добрая фея, чтобы своей волшебной палочкой, купленной, правда, в лучшем оружейном магазине Парижа, превратить две тыквы не в кареты, как вы подумали, а в дырявые тыквы.
   Я выхожу из туалета. Малышка Виктис сидит на кровати и ждет меня.
   Подбитая дичь лежит у ее ног.
   — Увлекательное сафари, — говорю я. — Очень вовремя вы вмешались.
   Вы часто играете в Жанну д'Арк?
   — Всякий раз, когда какой-нибудь глуповатый французский легавый попадает в лапы злых горилл, как вот эти, — отвечает она уклончиво.
   Я подбородком указываю на безвременно ушедших и не оставивших адреса господ и спрашиваю:
   — Что будем делать? Положим в ящик комода или закажем перевозку трупов?
   — Оставим их здесь, Тони. Их хозяйка сама о них позаботится.
   Мои глаза слезятся, как стенки общественного туалета. Все-таки стременные мадам Окакис здорово накормили меня каким-то зельем.
   Шатаясь, иду к бару за бутылкой чудесного эликсира типа «Балантайн», наливаю себе несколько порций подряд, по быстрому опрокидывая их внутрь. Уф! Так-то лучше, не стыдно людям на глаза показаться.
   Смотрю на Глорию и, честное слово, нахожу ее даже миленькой в военных доспехах. От скучающего, глупого взгляда не осталось и следа.
   Глаза орлиные, подбородок волевой.
   Не очень понятная улыбка играет на ее губах.
   — Похоже, вы хорошо ориентируетесь на местности, — бормочет она.
   Или я ошибаюсь, или моя маленькая невеста знает намного больше, чем вы можете себе представить, о моих отношениях с Экземой.
   — Будем разговаривать откровенно, или вы мне опять расскажете, что детей находят в капусте? — рублю я сплеча.
   Глория смотрит на свой пистолет, будто это тюбик с губной помадой.
   — Особый агент А.С. 116! — объявляет она.
   — Для комплекта мне вас как раз не хватало. Она улыбается и говорит:
   — Я уже это не раз слышала!
   — А настоящая мисс Виктис в природе существует?
   — Конечно, Тони. Она на отдыхе, и вместе с двумя булочками на завтрак ей раз в день преподносят электрошоковую терапию.
   — Может, вы мне сразу все расскажете и не будете ждать, пока я упаду к вашим ногам, сраженный собственным любопытством?
   — Запросто…
   Чтоб сразить меня вконец, она вертит на пальце свою пушку, так что даже великий Гэри Грант пустил бы от зависти слюни.
   — Очень мило, — восхищаюсь я, — давно последний раз выступали в «Олимпии»? Все-таки все женщины кокетки!
   — Однажды в Госдепартамент пришло анонимное письмо, — говорит Глория. — Содержало оно примерно следующий текст: «Соединенные Штаты должны во что бы то ни стало помешать торжественному приему на Кокпиноке, иначе могут быть страшные последствия».
   — И все?
   — Практически, да.
   — И Госдепартамент напустил в штаны? Я думал, американцы смелее.
   — Была одна деталь, которая всех заставила встать на уши, Тони.
   — Какая?
   — Письмо было анонимным, но написано на бланке американского посольства в Кито (Эквадор). Расследование непосредственно в посольстве ничего не дало. На всякий случай предупредили Окакиса. Он, конечно, разволновался, но все было уже организовано. Вот меня и поставили на это дело!
   — Так он, значит, в курсе?
   — Конечно. И он сам все устроил со стариком Виктисом, чтобы я временно заменила его дочку. Виктис был даже счастлив показать всему миру свою подставную наследницу. У него ведь одна дочь, и он вынужден ее, как бриллиант, держать за железными дверьми. Кстати сказать, говорят, я очень похожа на настоящую Глорию.
   — Великолепно! Только американцы на такое способны! Ну хорошо, а при чем здесь Сан-Антонио, если отбросить скромность?
   Она оглядывает меня сверху донизу, затем в обратном направлении.
   — Это идея Окакиса. Каприз миллиардера!
   — Издеваетесь надо мной?
   — Отнюдь. Окакис очарован вашей работой еще со времен расследования по делу его соотечественника Битакиса, тоже судовладельца, и его семьи.
   — Не может быть! Ну а дальше?
   — И он хотел только вас! Я думаю, он не очень доверяет секретным агентам-женщинам. Он узнал, что вы в отпуске, и попросил меня с вами познакомиться.
   — Американские агенты в наши дни покупают товары прямо на дому?
   — Должна сказать, в этом очень нелегком деле у меня был во всем «зеленый свет». Я как бы сама была в отпуске… Все оплачено! И прилично оплачено! И потом, я тоже много о вас слышала. Поэтому пришлось сыграть комедию, и, по-моему, это неплохо удалось!
   — Браво! Мне кажется, вам надо предложить свои услуги Голливуду, они вас возьмут! Кстати, а как же те покушения на вас?
   — Кроме того, что случилось на яхте, остальное все подстроено!
   — И даже то, на Лазурном берегу?
   Она фыркает от смеха.
   — Особенно то, на Лазурном берегу! Спектакль, дорогой Тони, кино!
   Включая случайный приезд грузовика!
   У меня, видно, не очень сладкая рожа, потому что она вдруг тревожится.
   — Тони, что у вас такая кислая мина?
   — Глория, кажется, у меня в жизни не было большего желания отшлепать девочку, чем сейчас.
   — Попробуйте, — отвечает она глухим голосом. — Обожаю острые ощущения! Это, должно быть, объясняет, почему я выбрала такую опасную профессию, а, Тони?
   Я выбрасываю проект порки из головы и возвращаюсь к настоящему.
   — Как далеко вы продвинулись в вашем расследовании, дорогая коллега, а также невеста?
   — Подождем вечера. Я наблюдала за вами, следила, охраняла. Мне это позволило многое услышать. Думаю, Окакису во втором браке лучше было бы выбрать в жены очковую змею, с ней он был бы в большей безопасности, чем с Экземой.