Сандалов Леонид. Трудные рубежи

   * * *
   Я наведался в это соединение. Меня встретили начальник штаба полковник П. Бауман и начальник политотдела полковник В. Калашников. Здесь же были и секретарь ЦК Компартии Латвии Ян Калнберзин (ныне Председатель Президиума Верховного Совета) и Председатель Совнаркома республики Вилис Лацис. Я нисколько этому не удивился, так как они часто бывали в корпусе, беседовали с бойцами.
   В одной из частей шел митинг. Речь держал замполит. Обращаясь к солдатам, он говорил:
   - Мы вступаем на землю отцов. Наш долг - поскорее очистить ее от фашистов, вырвать из рук палачей своих родных и близких... Они с нетерпением ждут нас. Вперед же, товарищи!..
   Двое саперов, быстро обтесав сучковатый березовый столб, врыли его в землю и прибили к нему железную дощечку с надписью: "Латвийская ССР". Поднявшееся из-за леса солнце осветило все вокруг нежным розоватым светом. Грянул оркестр, офицеры взяли под козырек, и 125-й полк 43-й гвардейской латышской дивизии, которой командовал полковник Альфред Юльевич Калнин, перешел границу...
   Народ радостно встречал своих освободителей. Жители селений обнимали бойцов, указывали, где враг поставил минные заграждения, участвовали в восстановлении разрушенных дорог и мостов, рассказывали о своей жизни в немецкой неволе.
   Выражая настроение земляков, крестьянин Граубе из деревни Рубиновицы сказал:
   - Ну вот и кончилась для нас темная ночь... Войска фронта развивали наступление. Перед нами встал новый укрепленный рубеж. Он проходил восточнее шоссе, которое связывало города Карсава, Лудза, Дагда, Друя. Противник, видимо, не надеялся долго здесь продержаться. Поэтому заводы, мастерские, склады срочно перебрасывались в тыл. Железнодорожные мосты, узлы связи и другие важные объекты спешно минировались.
   23 июля наши армии нанесли несколько одновременных ударов. Неприятельская оборона оказалась взломанной на всем фронте. На правом фланге 22-я гвардейская дивизия под командованием полковника Г. И. Панишева в результате удачного обходного маневра и фронтального штурма овладела Карсавой. На Лудзу наступала 29-я гвардейская дивизия во главе г генерал-майором А. Т. Стученко. Лесисто-болотистая местность с множеством озер затрудняла продвижение. В тыл немцам от полков были высланы небольшие отряды.
   Лудзу удерживали подразделения 23-й немецкой пехотной дивизии, успевшей пополниться после того, как ее сильно потрепали у Опочки.
   Гвардейцам удалось быстро сломить сопротивление врага и ворваться в город. Остатки гитлеровцев отошли в Резекне.
   В боях за Лудзу отличились часть подполковника В. М. Андронникова и приданный ей танковый взвод лейтенанта В И. Зайцева. Танкисты уничтожили артиллерийскую батарею и вместе со стрелками разгромили штаб пехотного полка.
   Во время этой схватки Василий Иванович Зайцев погиб. Посмертно ему присвоено звание Героя Советского Союза.
   В тот же день был смертельно ранен и заместитель командира дивизии по политической части полковник А. И. Хриченко. Спустя два дня его и Зайцева торжественно похоронили на площади в центре Лудзы.
   На даугавпилсском направлении 4-я ударная армия, опрокинув неприятеля, начала его преследовать. За день она освободила свыше 150 населенных пунктов. Части 5-го танкового корпуса перерезали железную дорогу, идущую из Даугавпилса на север. Первым к линии пробился 1-й танковый батальон 41-й танковой бригады. Командовал им капитан Константин Иванович Орловский, уроженец города Быхов. В ожесточенной схватке он погиб. За решительность и бесстрашие в бою ему посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
   С большим напряжением работали в эти дни наши разведчики. Поодиночке и группами, на передовой и в логове врага они добывали нужные для командования сведения.
   Уже после войны мне попался на глаза роман Льва Овалова "Медная пуговица". Произведение это художественное и, разумеется, не претендует на документальную точность в показе происходящего. Однако и беллетристическое творение должно основываться на правде жизни. А в книге Овалова ради занимательности до того превратно и наивно показана деятельность разведки, что я не могу, хотя бы очень кратко, не рассказать, как на самом деле мы собирали необходимые данные о противнике в Прибалтике.
   Обычно в неприятельский тыл забрасывались небольшие группы численностью от трех до восьми человек. В них включались люди, знающие немецкий и латышский языки. Старшие вместе с радистами старались находиться на одном месте. Остальные собирали необходимые данные.
   В интересующие нас районы разведчиков чаще всего доставляли летчики 13-го авиаполка ГВФ, возившие партизанам оружие и боеприпасы. Наиболее удачно задания выполняли командир эскадрильи капитан П. М. Ерохин и командир звена лейтенант II. М. Курочкин.
   Особенно ценная информация в то время поступала в штаб фронта из трех групп: лейтенанта Д. А. Розенблюма, действовавшей в треугольнике Мадона Гулбене - Рига; лейтенанта П. Я. Чупрова, в сферу которой входили Резекне, Лубана, Гулбене; и, наконец, от "Коршуна". Такое конспиративное имя носил латыш Иосиф Вильман - коммунист, уроженец Даугавпилса, в прошлом железнодорожный рабочий. В июле он обосновался вместе с радисткой Верой Вострокнутовой у родственника на окраине родного города.
   Не могу не упомянуть также о восемнадцатилетней разведчице Эльзе из Резекне, эвакуированной в глубь страны в 1941 году. Девушка и ее мать довольно прилично могли говорить по-немецки. Хорошенькая и обаятельная, Эльза оказалась способной разведчицей. Она сумела поступить в офицерскую столовую при военной комендатуре в Даугавпилсе. Бегая с подносом между столиками, она прислушивалась к разговорам и обо всем, что удавалось узнать, сообщала старшему группы.
   Однажды заведение, где работала Эльза, посетил военный комендант Риги. За обедом он сказал ей, что с удовольствием видел бы такую официантку у себя, в Риге.
   - О, господин комендант, - улыбаясь, ответила Эльза, - вы не представляете, как я была бы рада. Жить в Риге - моя давнишняя мечта!
   Когда наши войска освободили Даугавпилс, она осталась в городе и рассказала об этой беседе нам.
   - Это же замечательно! - обрадовался офицер фронтовой разведки полковник С. В. Шитов. - Такой благоприятный случай упускать нельзя. Вы, Эльза, должны непременно воспользоваться приглашением господина коменданта.
   Мой помощник полковник Михаил Степанович Маслов одобрил этот план, а я утвердил его.
   Тихой июльской ночью Эльзу выбросили с самолета восточное Риги. Приземлившись, она закопала в лесу парашют и под видом беженки пробралась в город.
   Комендант был любезен. Буквально за несколько часов Эльзу оформили на работу.
   Вот от таких людей командование фронта и получало информацию о составе войск противника, об оборонительных сооружениях, о перегруппировках и многом другом. В частности, лейтенант П. Я. Чупров сообщил нам о характере оборонительного рубежа Карсава - Лудза - Друя. Он же поставил нас в известность, что из восточной части Латвии в Ригу спешно вывозится военное имущество, промышленное оборудование, продовольствие и что немецкое командование 21 июля объявило мобилизацию всех мужчин 1906- 1924 годов рождения. Но на призывные пункты явилось менее 10 процентов этого контингента. Остальные уклонились.
   Лейтенант Д. А. Розенблюм донес о прибытии в Лубанскую низменность новых частей. Они приступили к строительству оборонительных укреплений. Из допроса пленных мы уже знали о слиянии 19-й и 15-й дивизий в одну 19-ю латышскую пехотную дивизию СС. Розенблюм подтвердил этот факт, добавив, что немецкому командованию пришлось пойти на это из-за больших потерь, понесенных соединениями в последних боях.
   Кроме того, многие из призванных и подлежащих призыву местных жителей подались к партизанам. Все старшие разведгрупп единодушно утверждали, что даже добровольческий латышский легион, состоявший преимущественно из профашистских элементов, начал разлагаться.
   Эти сведения подтвердились, когда мы с Богаткиным допросили двух перебежчиков.
   - Почуяли крысы, что корабль тонет, - заметил член Военного совета.
   24-25 июля из Резекне и Даугавпилса поступили уточненные данные о том, какие участки железных дорог противник минирует. Иосиф Вильман предупредил: мосты через Даугаву в Даугавпилсе и Крустпилсе подготовлены к взрыву.
   Способ порчи неприятелем стальных путей нам был хорошо известен. Обычно гитлеровцы приводили в негодность рельсы на стыках и посредине, уничтожали стрелочные переводы. Кое-где они полностью снимали весь металл и увозили с собой.
   И вдруг между Идрицей и Резекне был обнаружен участок линии километров в сто, выведенный из строя какой-то неизвестной нам машиной. Пленные называли ее скорпионом. Путеразрушитель перерезал шпалы и одновременно подрывал рельсы.
   Неведомая конструкция заинтересовала нас. Мы поручили Розенблюму собрать о ней необходимую информацию.
   Через некоторое время он радировал, что на станции Резекне среди множества эшелонов и транспортов, ожидающих отправки на Ригу, находится и состав с инженерными подразделениями. С ними следует какая-то странная платформа с гигантским крюком, похожим на плуг.
   Чтобы немцы не смогли угнать это свое изобретение, мы дали указание партизанам взорвать железную дорогу западнее Резекне.
   Наша авиация стала усиленно бомбить станции Резекне и Даугавпилс, забитые поездами. Наиболее удачным оказался налет 18 штурмовиков под командованием майора М. Е. Соколова на Резекне. Подавив зенитную артиллерию, они разгромили три состава с боеприпасами, взорвали склад с горючим. Всю ночь над Резекне метались сполохи разбушевавшегося пожара.
   За выполнение этого задания Михаил Егорович Соколов был удостоен звания Героя Советского Союза.
   В ночь на 26 июля 10-я гвардейская армия завязала бои за Резекне, а 4-я ударная -за Даугавпилс. Генерал М. И. Казаков послал во вражеский тыл небольшой отряд во главе с лейтенантом Кухаревым. С помощью партизан он лесами обогнул Резекне с севера и на рассвете 26 июля вышел к железнодорожной линии. Ее охранял вражеский бронепоезд. Он встретил гвардейцев огнем. Но им все-таки удалось взорвать полотно.
   В тот же день 7-й гвардейский стрелковый корпус под командованием генерал-лейтенанта Ю. В. Новосельского, поддержанный армейской артиллерией, фронтовой авиацией и незначительным количеством танков, прорвал передний край обороны противника под Резекне. Ведя ожесточенные бои, части медленно приближались к городу. Вскоре 8-я гвардейская стрелковая ордена Ленина Краснознаменная дивизия имени Панфилова ворвалась на восточную окраину Резекне, а 119-я пошла в обход его с севера и юга, угрожая окружением.
   Столь же безрадостное положение для противника создалось и у Даугавпилса. 4-я ударная армия обошла город. Оставалась лишь узкая горловина вдоль Даугавы.
   Уходить за Даугаву гитлеровцы не рискнули: там уже находились войска 1-го Прибалтийского фронта.
   На лодках и подручных средствах небольшие десанты соседей уже переправлялись через реку. И все-таки фашисты упорствовали.
   От партизан в штаб фронта поступали донесения о том, что они ведут борьбу с командами "факельщиков". Отступая, гитлеровцы на корню уничтожали урожай, взрывали и жгли дома, целые улицы, кварталы. Густой дым тяжело висел над землей, застилая все вокруг. Тучи пепла тянулись до самого горизонта.
   * * *
   Командование фронта принимало все меры, чтобы как можно скорее освободить Резекне и Даугавпилс. С других участков сюда перебрасывались стрелковые части, артиллерия, танки. Бои, длившиеся весь день, продолжались и ночью. И только в 8 часов 10 минут утра 27 июля 8-я гвардейская стрелковая дивизия, поддержанная с флангов 7-й и 119-й гвардейскими стрелковыми дивизиями, пробилась наконец сквозь многочисленные линии траншей, завалы, противотанковые рвы, частые ряды надолб и на плечах врага ворвалась на центральные улицы Резекне.
   Ожесточенные схватки велись почти за каждое здание. Неприятель предпринимал отчаянные попытки отбить утраченные позиции, но все они потерпели не удачу. К вечеру город был полностью очищен от противника. Панфиловцы взяли в плен несколько сот солдат -и офицеров, захватили большие трофеи.
   В этот же день 4-я ударная армия штурмом овладела Даугавпилсом. К нашему огорчению, отступивший противник сумел-таки взорвать все мосты через Даугаву. Войска сразу же стали наводить переправы.
   Когда на фронтовом командном пункте появился начальник военных сообщений полковник Н. П. Пидоренко, я поинтересовался:
   - "Скорпиона", или как там его... удалось захватить?
   - Да.
   - Где же он?
   - На станции Резекне.
   - Действительно что-нибудь стоящее?..
   - Хотите посмотреть?
   Я не возражал. Мы отправились в Резекне. Город сильно пострадал. По его главным магистралям можно было пройти только пешком. Разрушения произвели на меня очень тягостное впечатление. На станции та же картина: сплющенные, обгорелые и опрокинутые вагоны, платформы, паровозы, развороченные пути. Не имея возможности вывезти все это, гитлеровцы сталкивали эшелон с эшелоном.
   А вот и пресловутый "скорпион" (в документах его именовали крюком). Он был цел и невредим. Почему так получилось, объяснить никто не мог. Мы осмотрели громоздкое приспособление, сфотографировали. Кто-то из подчиненных Пидоренко сообщил некоторые данные о его "производительности". Оказалось, что "крюк" может разрушать до 6 километров дороги в час.
   - По теперешнему положению гитлеровцев не так уж и много, - шутливо заметил я.
   Войска продолжали продвигаться на запад. 4-я ударная армия форсировала Даугаву.
   Вот когда пригодились нам сведения, добытые разведывательными группами.
   После того как территория, на которой они действовали, была освобождена, мой помощник полковник М. С, Маслов снова послал их во вражеский тыл. На некоторое время при штабе были оставлены лишь Чупров, Розенблюм, Вильман и работавшие вместе с ними разведчики. Они накопили много ценных сведений об обороне противника, которые нас очень интересовали. Я и Маслов решили побеседовать с ними лично.
   Круглолицый, с веселыми светлыми глазами Павел Чупров подробно рассказал нам об укреплениях на линии Валга - Гулбене - Крустпилс. Вынув небольшую карту, всю испещренную какими-то пометками, он стал водить по ней карандашом.
   - Это рубеж "Валга",-объяснил Чупров. - Глубина его пять - семь километров. Состоит из нескольких позиций. Перед первой - болотистая низменность...
   Чупров обстоятельно докладывал все, что знал. А знал он, надо сказать, немало.
   Иосиф Вильман дал детальную характеристику рубежа, протянувшегося от Айнажи до Кокнесе.
   - Его именуют "Цесис".
   - А вы сами-то его видели? - спросил я разведчиков.
   Ответил Чупров:
   - Только на отдельных участках. Главным образом между городами и вдали от шоссейных дорог. Один наш товарищ пытался пройти вдоль всей линии, но попался. Сам я тоже чуть не угодил в ловушку под "Цесисом".
   Лейтенант Розенблюм со своими ребятами в последнее время был в партизанской бригаде Ратыньша. Ему удалось узнать, что в 10-15 километрах от Риги немцы строят еще одно оборонительное кольцо.
   Полученная информация пригодилась нам. Хорошо зная слабые места неприятеля, мы с меньшей затратой сил преодолевали его сопротивление. К исходу 27 июля наши армии вместе с правофланговыми соединениями 1-го Прибалтийского фронта продвинулись на 50-75 километров. В восточной части Латвии - Латгалии остались неосвобожденными всего лишь три района.
   В Даугавпилс переехали Центральный Комитет Коммунистической партии Латвии и правительство республики. Они сразу же взялись за восстановление разрушенного оккупантами народного хозяйства.
   На освобожденной земле начиналась мирная жизнь. ...Вечером в блиндаже мы включили приемник и услышали голос Левитана. Диктор читал приказ Верховного Главнокомандующего:
   - "...В честь побед Второго Прибалтийского фронта, освободившего города Даугавпилс и Резекне, произвести салют из двухсот двадцати орудий..."
   Мы замерли, прислушиваясь к потрескиваниям и шороху в эфире. Наконец до нас донесся торжественный гром салюта. Один залп, другой, третий...
   Мы сидели, с трудом сдерживая счастливое волнение.
   Я и Михаил Степанович Маслов допрашивали пленных. Перед нами стояли двое: один - пожилой ефрейтор в изодранном мундире, с худым, небритым лицом, второй - совсем подросток, голубоглазый и узкоплечий. Тонкая шея его по-цыплячьи выглядывала из слишком свободного ворота мундира.
   Старший оказался крестьянином из Восточной Пруссии. Ответив на вопрос полковника Маслова, он неожиданно добавил:
   - А вообще... надоело все это... В победу теперь уже мало кто верит. Некоторые говорят об этом вслух, не опасаясь осведомителей гестапо.
   - Почему же тогда не прекращаете сопротивления?
   Ефрейтор долго молчит, потом роняет:
   - Это не так просто сделать...
   О том, как в гитлеровских войсках расправлялись с колеблющимися, мы знали. В приказе командующего группой армий "Север", который нам раздобыл разведчик Д. А. Розенблюм, были такие строки:
   "Всякий, кто сделает хоть шаг, чтобы без разрешения покинуть занимаемое место, будет расстрелян. Командирам дивизий и полков сейчас, более чем когда-либо, лично следить за тем, чтобы всякая попытка к отходу пресекалась оружием".
   Боялись солдаты также и репрессий по отношению к своим семьям.
   Юнец больше рассказывал о родных. Его отец работал на военном заводе. За саботаж и связь с группой настроенных против Гитлера был арестован и расстрелян. Мать умерла, а брат находится во французском плену...
   - Поверьте мне, герр генерал, - говорил он, - я ненавижу нацистов. В плен сдался добровольно и хочу чем-нибудь помочь вам.
   Когда пленные вышли, я позвонил А. П. Пигурнову и предложил ему использовать юношу для выступлений перед микрофоном мощной громкоговорящей установки.
   После этого в помещение ввели молодого лейтенанта артиллерии. Он, щелкнув каблуками, представился: "Де Болио".
   - Знакомая фамилия, - сказал я Маслову.
   - Его отец командовал двадцать третьей пехотной дивизией, которую мы разбили, - напомнил мне Михаил Степанович. - После разгрома его соединения под Лудзой генерал де Болио был отстранен от должности и отдан под суд.
   Я с нескрываемым интересом посмотрел на офицера. Ему было года 22-23. Черные, отливающие глянцем волосы разделял безукоризненный пробор. Глаза большие, темные. Он стоял тонкий, элегантный и, казалось, ко всему безразличный. От него исходил легкий запах хороших духов.
   - Скажите, - спросил я де Болио через переводчика, - почему вы и ваш отец, французы, служите Гитлеру?
   - Мои предки были военными, жили в Эльзасе. Когда произошла французская революция, мой прадед перевелся в немецкую армию. А дед, отец и я продолжаем служить в ней по традиции.
   Лейтенант говорил неторопливо, с достоинством, всем своим видом показывая, что никакие обстоятельства не заставят его выйти из привычных рамок комильфо.
   - Что же вы, представитель старинного французского рода, защищаете на этих вот полях?
   - Нам платят, мсье генерал...
   - А вам не кажется, что деньги, которые получаете вы, дурно пахнут?
   Пленный выслушал переводчика и пожал плечами, как бы говоря, что столь пустяковая тема не заслуживает разговора.
   - Солдату незачем думать о морали. Это - дело философов и писателей...
   - Так вас учил фюрер?
   Лейтенант промолчал.
   Мне хотелось услышать от него не заученные фразы из катехизиса фашистского солдафона, а то, что он думает на самом деле. Поэтому продолжал спрашивать :
   - Вам, конечно, известно, что вы помогаете врагам вашего отечества. Или об этом тоже не положено думать солдату?
   Француз долго не отвечал, потом наконец произнес:
   - Да, да... Это ужасно...
   Он достал надушенный платок, провел им по лбу. Затем, словно устыдившись минутной слабости, выпрямился и придал своему лицу выражение вежливого ожидания.
   - За что смещен с должности и отдан под суд ваш отец?
   - Видимо, ему перестали доверять. После покушения на Гитлера многих снимают или арестовывают.
   - А не можете ли вы сказать, как теперь расценивают немецкие офицеры положение Германии и ее армии?
   - Большинство предпочитает не говорить об этом. У гестапо длинные уши. Некоторые возлагают надежды на новое сверхмощное оружие, на перелом в войне.
   - А каково ваше мнение?
   Лейтенант посмотрел куда-то в сторону.
   - У меня нет иллюзий... Я не хочу больше драться за мертвое дело. Поэтому вы и видите меня здесь...
   - Чувствуете, - обратился ко мне полковник Маслов, когда конвой увел лейтенанта де Болио, - на какие песни пошла мода?
   Он подметил верно. Мне вспомнилась осень сорок первого на Брянском фронте. Я допрашивал тогда холеного и очень высокомерного офицера. Как ни пытался выжать из него что-нибудь, он не удостоил меня ни одним словом. А когда его повели, вскинул руку и крикнул: "Хайль Гитлер!"
   Такие пленные не встречались уже давно.
   6
   В полдень из Даугавпилса на командный пункт приехал генерал-лейтенант В. Н. Богаткин. Он сообщил нам, что 1-й Прибалтийский фронт уже занял Шяуляй и успешно развивает наступление на Елгаву и Тукум, обходя Ригу с запада.
   - Центральный Комитет Коммунистической партии и правительство Латвии устанавливают тесную связь с командованием Первого Прибалтийского, - сказал Владимир Николаевич. - Некоторые из членов ЦК считают целесообразным сто тридцатый латышский корпус перебросить к Елгаве, чтобы он действовал вместе с войсками Баграмяна.
   - Зачем же, - возразил я, - если группа армий "Север" в районе Тукума будет рассечена на две части, то в окружении и уничтожении неприятеля в районе Риги примут участие все Прибалтийские фронты. А кто именно освободит столицу Латвии, мы или соседи, - это уже не столь важно. Огорчения будут разве только у командования...
   Да они, собственно, уже и были. Выслушав по телефону доклад командующего фронтом об итогах боев за день. Маршал Советского Союза А. М. Василевский и генерал армии А. И. Антонов снова напомнили о нашем отставании.
   29 июля у меня состоялся разговор с заместителем начальника Генерального штаба. Я записал его. Антонов сказал тогда:
   - Ставка перенацелила Первый Прибалтийский фронт. Главный удар он будет наносить не на каунасском, а на рижском направлении. Но сил у него маловато. У вас высвобождается четвертая гвардейская армия. Готовьте ее для переброски на западный берег Даугавы. Она, видимо, перейдет в подчинение Баграмяна.
   - А может быть, на участок от Даугавы до города Бауски передвинуть основные силы фронта?-спросил я Антонова. - Тогда нам не пришлось бы прорывать укрепленные вражеские линии с востока, а можно было бы миновать их и двигаться на Ригу с юга, из района юго-восточнее Елгавы. Первый же Прибалтийский развивал бы наступление из района юго-западнее Елгавы на Тукум или Кемери, в обход рижской группировки противника с запада.
   - Не вы первый делаете такое предложение, - ответил Антонов. - Но Верховный не согласен. Он считает, что, во-первых, при таком решении сила удара по рижской группировке будет ослаблена. Во-вторых, переброску сейчас делать поздно. А кроме того... - Антонов сделал небольшую паузу, как бы подбирая нужные слова, - надо учесть еще и то, что лыжню-то к Риге проделал Первый Прибалтийский...
   После этих слов продолжать разговор уже не имело смысла. И мы на этом его закончили.
   Итак, наши задачи оставались прежними. Перво-наперво нам предстояло пробиться через лесисто-болотистую Лубанскую низменность, самую большую в Латвии. К ней примыкало озеро Лубана, окруженное множеством мелких водоемов. Здесь было царство лесов, топей, камышей. Даже летом в этих местах передвигаться очень трудно. Ни одной приличной дороги. Лишь изредка встречались гати да полусгнившие мостки. Стоило свернуть с дороги - и сразу трясина. С юга и с юго-востока в озеро стекается несколько речушек: Лысина, Малмута, Малта, Резекне. Отсюда же берет начало Айвиексте, впадающая около города Плявиняс в Даугаву. Все эти водные артерии и капилляры являлись для нас дополнительными препятствиями. Оборону в Лубанской низменности держала сначала только 19-я латышская дивизия СС. Затем немецкое командование бросило сюда еще два соединения, усиленные саперными частями. Они настроили укреплений. Мосты и гати взорвали, а дороги, просеки, броды и межозерные дефиле завалили деревьями, заминировали. В наиболее опасных местах соорудили дзоты.
   Вот на такой местности на правом фланге предстояло действовать нашей 10-й гвардейской армии.
   К югу от нее в направлении на Марциену выдвигалась новая, 42-я армия под командованием генерал-лейтенанта Владимира Петровича Свиридова, прибывшая из Резерва Ставки. Она была дана нам взамен 4-й ударной, которая перешла в состав 1-го Прибалтийского фронта. Разграничительная линия между нами и соседом слева проходила по реке Даугава.