Страница:
Маргит Сандему
Ветер с востока
1
До сих пор не так много было сказано об отпрысках той ветви Людей Льда, что последовали за семьей королевской дочери Леоноры Кристины и обосновались в Сконе.[1] Видимо, лучше всего заглянуть в недавнее прошлое.
Все началось с Сесилии, которая должна была заниматься детьми Кристиана IV вместе с Кирстен Мунк, пользовавшейся дурной славой. Эти две дамы терпеть не могли друг друга. Однако Кирстен Мунк не могла что-либо сделать, поскольку Сесилии покровительствовали король и ее муж Александр Паладин. Кроме того, дети, и особенно Леонора-Кристина, были очень привязаны к Сесилии. Затем ее сноха Джессика приняла на себя заботы о Леоноре-Кристине. А в этом семействе особую благосклонность к Джессике проявляла дочь Леоноры-Кристины маленькая графиня Элеонора-София Ульфельдт. Когда семейство Ульфельдтов из-за сомнительных махинаций его главы Корфитца Ульфельдта было вынуждено бежать из Дании в Сконе, Джессика не смогла последовать за ними. Она решила остаться со своим Танкредом. Вместо нее в качестве наперстницы Элеоноры-Софии туда отправилась их дочь Лене. Лене была сестрой Тристана. Она вышла замуж за уроженца Сконе Эрьяна Стеге и обосновалась в Сконе. Лене жила со своим Эрьяном счастливой супружеской жизнью. С годами они изрядно растолстели и отдавали предпочтение тихой домашней жизни в своей усадьбе недалеко от поместья Андрарум в восточной части Сконе. Они любили свою дочку Кристину, невзрачное дитя, ставшее невзрачной женщиной, за неприметной внешностью таившей, однако, много сердечного тепла. Люди Льда — отпрыски сконской ветви, к счастью, избежали проклятия. Может быть, не совсем справедливо, как казалось другим Людям Льда, тяжело страдавшим под бременем проклятия. Возможно, именно по этой причине представители сконской ветви особенно опасались всякого, кто прибивался к ним. Однако ничего страшного не происходило.
Элеонору-Софию Ульфельдт выдали замуж в соответствии с ее рангом за одного из придворных Карла XI — Лаве Бека, владельца превосходных замков и поместий Андрарум, Гладсакс, Торуп и Босеклостер в Сконе. Правда, его отец, бывший когда-то одним из самых богатых людей Дании, разорился на производстве квасцов, но семья была все же достаточно состоятельной. Особенно Лаве, женатый на Элеоноре-Софии Ульфельдт. Ее мать, непреклонная королевская дочь, и ее алчный отец — Корфитц Ульфельдт — купили величественный Торуп и другие замки для своих детей. Это обернулось во благо Лаве Бека. А соблюдать приличия умели как он, так и Элеонора-София. Они настаивали на том, чтобы Лене, скромная и кроткая, продолжала служить у Элеоноры-Софии. Это означало, что Леонора-Кристина считала Лене придворной дамой. Разве графиня Элеонора-София не была внучкой Кристиана IV?
Однако Элеонора-София прожила недолго. Она умерла в 1698 году, в том же году, что и ее знаменитая мать. Эрьян Стеге оставался адъютантом Лаве Бека и с семьей жил в поместье Андрарум. Со временем часть обязанностей своей матери Лене приняла на себя Кристина. Она стала чем-то вроде гофмейстера в семье Бек. Она все делала с достоинством, спокойно и обходительно. Что же касается супружества, то Кристина скоро поняла, что совершила ошибку. Она вышла замуж за богатого крестьянина Серена Грипа, жившего неподалеку. Он оказался совсем не тем почтительным кавалером, каким выглядел до свадьбы. Его подлинная сущность проявилась потом, она имела мало общего с врожденным великодушием Людей Льда, с их способностью принимать вещи, такими, как они есть. То обстоятельство, что Кристина пошла на этот брак, испытывая своего рода смиренную благодарность за то, что кто-то захотел взять ее, такую невзрачную, было слабым утешением. Подобное самоуничижение часто вызывает самые скверные чувства в людях, имеющих хоть какую-то склонность к деспотизму. Бедная Кристина делала все, чтобы скрыть от своих родителей истинное положение дел.
Может быть, они все-таки догадывались? Возможно, видели это в ее судорожной улыбке, слышали в неестественной болтовне. Но они были слишком тактичны, чтобы что-то сказать, просто старались, как могли, поддержать ее. Серен Грип был напорист в любом деле, он судил о людях по платью и кошельку, общался лишь с тем, кто ему был полезен и требовал, чтобы Кристина выжимала из своих благородных родственников все до последней капли. Кристина отказывалась, и между супругами возникали ожесточенные споры. Уступала, как правило, она, но всему был предел. «Ты провела меня, — кричал ей Серен Грип. — Ты изображала передо мной богатую и говорила, что мы будем поставлены на одну доску с Беками!» «Я ничего такого не изображала, — устало отвечала Кристина и выпроваживала сынишку Венделя, чтобы он не слышал перебранки родителей. — Я рассказывала тебе, что была у них в доме экономкой. А разве мое приданое так уж плохо?» Он фыркнул в ответ: — Может, это и так, но я и подумать не мог, что ты получишь только это! Слава Богу, что ты — единственный ребенок, так что когда-нибудь станешь наследницей. Только не можем же мы ждать целую вечность.
При этих словах Кристина отвернулась. Ей хотелось, чтобы ее добрые родители жили как можно дольше. Сейчас они были для нее главным утешением в жизни. Они и маленький Вендель.
Шли годы. Брак Кристины и Серена не распался. У них было все же нечто общее, он мог быть нежным и добрым, и тогда она чувствовала к нему привязанность. Он был ей мужем несмотря ни на что, а ей так хотелось счастливого супружества, подобного тому, в каком жили ее родители. Однако 1707 год порвал все узы, привязывавшие ее к мужу.
Швецией никто не управлял. Новый молодой король — Карл XII — был прирожденным полководцем. Страной он интересовался мало, женщинами еще меньше. Он годами пропадал в Европе, участвуя в опустошительных походах, прок от которых был довольно сомнительным. Карл XII потерял много людей, но без устали рвался на восток, чтобы захватить русского великана. Но для этого ему требовалось много солдат. Поэтому он отправил в Швецию приказ предоставить ему еще 9 тысяч рекрутов. Он хотел, чтобы их послали в Западную Пруссию, где он остановился по дороге на восток. Тут, в небольшом городке Слупка, он должен был подождать их. Среди отправленных туда был и молодой Корфитц Бек, сын Элеоноры-Софии и Лаве.
Но Корфитц Бек был офицером и к тому же дворянином. Ему требовался… нет, мы не станем употреблять такое красивое слово как «адъютант». Ему требовался денщик. Ведь Бек не был офицером высокого ранга.
Серен Грип настаивал на том, чтобы этим денщиком стал Вендель. Кристина была в отчаянии:
— Об этом я не могу просить! Вендель ведь еще ребенок, а господин Корфитц должен отправиться в поход!
— Господину Корфитцу самому не больше 22 лет от роду. Ему отлично подойдет такой молодой паренек. Подумай о всех тех благах, что ждут Венделя! Он может получить повышение в чине, он может стать дворянином в награду за мужество…
— Боже, не допусти этого, — шептала Кристина. Она даже и подумать не могла о том, чтобы отпустить единственного сына на безумную войну ради престижа, войну, которой не видно конца. При короле, лишенном чувства ответственности перед своим народом. Народом, который все больше страдал от нужды и человеческих жертв.
Однако, Серен Грип не смотрел на войну глазами жены. Ему чудилась головокружительная слава Швеции в случае, если удастся одолеть русских. Поэтому он сам, втайне от жены, отправился в поместье Беков поговорить с молодым офицером насчет сына. Корфитц Бек пришел в восторг, как и его стареющий отец Лаве Бек. Они знали Лене и Эрьяна Стеге и их дочь Кристину как людей, на которых можно полностью положиться. Маленький Вендель им тоже нравился. Между собой они говорили о том, как хорошо, что мальчик пошел в свою мать, а не в жадного отца. Кристина никогда не простила Серену Грипу этого коварного поступка. Она не смогла помешать отъезду Венделя. Каждая вещь из одежды, которую она ему приготовила, хранила следы ее слез. А атмосфера в доме после отъезда мальчика никогда больше не была по-настоящему хорошей.
Три года спустя, в 1710 году, в Сконе разразилась эпидемия чумы. Болезнь унесла с собой Лаве Бека и Серена Грипа. Кристина, происходившая из рода Людей Льда и потому более выносливая, смотрела на умиравшего мужа, но не чувствовала горя. Она ощущала лишь оцепенение и пустоту. Во время похорон она сохраняла каменное выражение лица, и не могла избавиться от него, как ни пыталась это сделать.
Вендель был в это время далеко, в России. И в этом романе речь пойдет о его судьбе.
Кристина получила от него письмо из Слупки — беззаботное, обнадеживающее письмо, и она как будто увидела блеск его глаз. Время, пока не пришло следующее письмо, было тревожно-долгим. Письмо пришло лишь под новый, 1708 год, и Кристине стоило больших усилий вскрыть его. Но если письмо было написано его почерком, то, значит, он жив? Оно пришло из Гродно в Литве.
Письмо было не так оптимистично, как предыдущее. Мальчик увидел перед собой страшный оскал войны, это она смогла прочесть между строчками. Они проделали адский марш по снегу через мазурские топи. Так много мертвых… от изнурения, от пуль снайперов. Это короткое письмо принесло мало радости. Не считая, естественно, того, что оно дошло! И что он был невредим. Пока.
— Король-идиот, возвращайся домой! — жалобно причитала Кристина, совершенно игнорируя преступление против короны, которое совершала. — Какой смысл ползать по болотам в разгар зимы далеко-далеко от Швеции? Это наших парней вы обрекаете на такие лишения! Какой прок в этом для Швеции? Что нам нужно от огромной России? Как нам накормить всех тех изголодавшихся бедняг, которые находятся там, в этих далеких краях? Подумайте о вашей собственной стране! Возвращайтесь домой и делайте что-то с нуждою здесь. И возвращайтесь домой с нашими мужьями и сыновьями! — Она глубоко вздохнула, посидела немного с закрытыми глазами, а затем пошла на работу в имение Андрарум. Уже в дверях она повстречала Лаве Бека — тогда он еще был жив.
— Письмо от Корфитца, фру Кристина! Он так хорошо пишет о Венделе. Хотите послушать?
— С большим удовольствием!
Она рассказала о своем письме, а затем Бек прочел отрывок из письма, полученного им:
— «Мой молодой денщик и друг из усадьбы Вендель Грип — действительно хороший малый. Он ужасно поранился в мазурских топях, когда застрял в болоте, но не проронил ни слова. Он непременно станет храбрым солдатом».
Кристина стояла, стиснув зубы. Вендель поранился?
— Он выздоровел? — с тревогой спросила она.
— Похоже, что так, — ответил старый Бек. Затем он прочел другой отрывок из письма, проникнутый боевым духом и восхищением королем-аскетом. Этого она не нашла в письме Венделя.
«Мальчик мой, — думала она с отчаянием. — Мальчик мой!»
И снова долгое-долгое ожидание… Затем пришло длинное письмо, последнее, полученное ими от Венделя.
«Полтава, июнь 1709 года.
Дорогие мать и отец!
Ах, матушка, чего только я ни повидал! Мое сердце сжимается от сострадания к людям и животным. Сегодня мы только что похоронили солдата, который провел на войне больше времени, чем мне лет. Он видел, как во время похода погибли его сыновья. Его волосы поседели, хотя он еще не так стар годами. И он не единственный. Они такие усталые, такие изнуренные, проведя на войне в чужих странах, вдали от своих родных многие годы. Они здесь с конца прошлого столетия. Без отдыха, не получая вестей из дома».
— Ну и чувствительный же парень! — громогласно возмущался Серен Грип. — Что это за вздор! Солдатская жизнь — самая почетная. Я всегда жалел что я не стал солдатом. Ну, читай дальше!
Голос Кристины стал еще напряженнее:
— «Сегодня был ранен также Его Величество, ранен в ногу. Он такой дисциплинированный, что даже не обратил на это внимания, а продолжал командовать, пока окружающие не заметили, что из его сапога течет кровь, а лицо побелело. Тогда его заставили лечь в постель. Дорога на Украину, куда мы сейчас прибыли, была тяжелой. Я видел людей с обмороженными ступнями, я видел, как целые отряды тонули в болотах. Генерал Ловенхаупт, который должен был придти к нам на помощь с лифляндскими и курляндскими войсками, начал операцию на Балтийском побережье с 11 тысячами человек… Когда они, наконец, пробились к нашей армии, их осталось всего 6 тысяч, и они потеряли весь обоз. У всех здесь болит грудь, но я, как ни странно, держусь. Почему, не понимаю».
«Люди Льда, — подумала Кристина. — Благословенная кровь Людей Льда!»
— «Многие заразились другими мерзкими болезнями. Во время зимнего постоя они общались в кабаках со скверными девицами, а сейчас так больны, что многих приходится оставлять у дороги». О, Венделю не следовало бы знать о таком ужасе, как французская болезнь, — вздохнула Кристина. — «Моя повседневная работа заключается в том, чтобы ухаживать за лошадьми — моей и господина Корфитца, держать их всегда наготове. Еще я должен следить за униформой и сапогами господина Корфитца, держать в порядке его оружие и, главное — его самого, быть при необходимости его носильщиком и вестовым, выполнять разные поручения. Поверьте, я работаю весь день! Но мы главным образом были на марше. Мы участвовали во многих больших сражениях и мелких стычках с казаками, татарами, поляками и, конечно, русскими. Самая большая и славная для нас битва разыгралась год тому назад при Головцине. Тут мы одержали большую победу над русскими. Но если вы позволите, я не стану рассказывать о боях».
— Проклятый трус, — фыркнул Серен Грип. — Было бы забавно услышать о том, как разбили русских. Он мямля — в тебя. Маменькин сынок!
Кристина воздержалась от комментариев. Она продолжала читать:
— «Поймите меня, у меня такие тяжелые воспоминания, что когда я думаю об этом, голова идет кругом, а грудь сжимается, и я не могу вздохнуть. Мой лучший друг, молодой парень из Смоланда, служивший в кавалерии, погиб при Головцине. Я должен также рассказать, что был взят в бой…»
— Нет! — вырвалось у Кристины, будто крик испуганной птицы.
— Уймись! Парню ведь исполнилось 15 лет! Подходящий возраст, чтобы сделать карьеру офицера.
Она с трудом дочитала письмо до конца:
— «Мы ведь проигрывали так много раз, что нужен был каждый человек. Однако я должен сознаться, что все мы устали и обескуражены. Многие страдают от тяжелых недугов, потому что вынуждены довольствоваться пищей, которую нам дают. Помои и мясные отбросы — настоящая королевская трапеза для нас. Ведь случается так, что мы по нескольку дней не имеем во рту ничего, кроме мутной воды, которую можем зачерпнуть с полей».
«О, Вендель, — думала Кристина. — Как мог твой отец причинить тебе такое зло?»
— «Сейчас мы осаждаем Полтаву. Мы все знаем, что именно здесь произойдет сражение, великая проба сил. Царю Петру удалось, наконец, собрать свое войско, чтобы встретить нас. Молитесь за нас, матушка и отец! Матушка, будь добра, отдай маленькому Монсу, сыну управляющего усадьбой, мой лук и стрелы. Он всегда хотел их иметь, а я теперь слишком взрослый для такого занятия. Присматривай вместо меня за собаками и лошадьми. И за дубом, посаженным мной. Принялся ли он? Может быть, он уже подрос? В мыслях я всегда с вами в нашем уютном, надежном доме. Да благословит вас Бог, мои дорогие!
Ваш преданный сын Вендель».
Это было последнее, что они услышали от него. А, со временем они получили известие о мучительном поражении под Полтавой. Его объясняли тем, что король Карл лежал в лихорадке из-за раненой ноги, но главное — пессимизмом и подавленностью, царившими в его измученной армии. Передавали и тревожные новости о том, что после поражения Карл XII повернул на юго-запад и Турцию и что шведских солдат, которые последовали за ним, было только около тысячи, остальные были казаками, сражавшимися на стороне шведов. Об оставшихся каролинцах и о том, что с ними случилось, не было известно ничего. А ведь перед битвой шведская армия насчитывала около 20 тысяч человек!
Лаве Бек и Серен Грип умерли через год, не узнав о судьбе своих сыновей. Имена молодого Венделя и его господина Корфитца покрыла завеса неизвестности. Огромная, пугающая, жуткая.
Все началось с Сесилии, которая должна была заниматься детьми Кристиана IV вместе с Кирстен Мунк, пользовавшейся дурной славой. Эти две дамы терпеть не могли друг друга. Однако Кирстен Мунк не могла что-либо сделать, поскольку Сесилии покровительствовали король и ее муж Александр Паладин. Кроме того, дети, и особенно Леонора-Кристина, были очень привязаны к Сесилии. Затем ее сноха Джессика приняла на себя заботы о Леоноре-Кристине. А в этом семействе особую благосклонность к Джессике проявляла дочь Леоноры-Кристины маленькая графиня Элеонора-София Ульфельдт. Когда семейство Ульфельдтов из-за сомнительных махинаций его главы Корфитца Ульфельдта было вынуждено бежать из Дании в Сконе, Джессика не смогла последовать за ними. Она решила остаться со своим Танкредом. Вместо нее в качестве наперстницы Элеоноры-Софии туда отправилась их дочь Лене. Лене была сестрой Тристана. Она вышла замуж за уроженца Сконе Эрьяна Стеге и обосновалась в Сконе. Лене жила со своим Эрьяном счастливой супружеской жизнью. С годами они изрядно растолстели и отдавали предпочтение тихой домашней жизни в своей усадьбе недалеко от поместья Андрарум в восточной части Сконе. Они любили свою дочку Кристину, невзрачное дитя, ставшее невзрачной женщиной, за неприметной внешностью таившей, однако, много сердечного тепла. Люди Льда — отпрыски сконской ветви, к счастью, избежали проклятия. Может быть, не совсем справедливо, как казалось другим Людям Льда, тяжело страдавшим под бременем проклятия. Возможно, именно по этой причине представители сконской ветви особенно опасались всякого, кто прибивался к ним. Однако ничего страшного не происходило.
Элеонору-Софию Ульфельдт выдали замуж в соответствии с ее рангом за одного из придворных Карла XI — Лаве Бека, владельца превосходных замков и поместий Андрарум, Гладсакс, Торуп и Босеклостер в Сконе. Правда, его отец, бывший когда-то одним из самых богатых людей Дании, разорился на производстве квасцов, но семья была все же достаточно состоятельной. Особенно Лаве, женатый на Элеоноре-Софии Ульфельдт. Ее мать, непреклонная королевская дочь, и ее алчный отец — Корфитц Ульфельдт — купили величественный Торуп и другие замки для своих детей. Это обернулось во благо Лаве Бека. А соблюдать приличия умели как он, так и Элеонора-София. Они настаивали на том, чтобы Лене, скромная и кроткая, продолжала служить у Элеоноры-Софии. Это означало, что Леонора-Кристина считала Лене придворной дамой. Разве графиня Элеонора-София не была внучкой Кристиана IV?
Однако Элеонора-София прожила недолго. Она умерла в 1698 году, в том же году, что и ее знаменитая мать. Эрьян Стеге оставался адъютантом Лаве Бека и с семьей жил в поместье Андрарум. Со временем часть обязанностей своей матери Лене приняла на себя Кристина. Она стала чем-то вроде гофмейстера в семье Бек. Она все делала с достоинством, спокойно и обходительно. Что же касается супружества, то Кристина скоро поняла, что совершила ошибку. Она вышла замуж за богатого крестьянина Серена Грипа, жившего неподалеку. Он оказался совсем не тем почтительным кавалером, каким выглядел до свадьбы. Его подлинная сущность проявилась потом, она имела мало общего с врожденным великодушием Людей Льда, с их способностью принимать вещи, такими, как они есть. То обстоятельство, что Кристина пошла на этот брак, испытывая своего рода смиренную благодарность за то, что кто-то захотел взять ее, такую невзрачную, было слабым утешением. Подобное самоуничижение часто вызывает самые скверные чувства в людях, имеющих хоть какую-то склонность к деспотизму. Бедная Кристина делала все, чтобы скрыть от своих родителей истинное положение дел.
Может быть, они все-таки догадывались? Возможно, видели это в ее судорожной улыбке, слышали в неестественной болтовне. Но они были слишком тактичны, чтобы что-то сказать, просто старались, как могли, поддержать ее. Серен Грип был напорист в любом деле, он судил о людях по платью и кошельку, общался лишь с тем, кто ему был полезен и требовал, чтобы Кристина выжимала из своих благородных родственников все до последней капли. Кристина отказывалась, и между супругами возникали ожесточенные споры. Уступала, как правило, она, но всему был предел. «Ты провела меня, — кричал ей Серен Грип. — Ты изображала передо мной богатую и говорила, что мы будем поставлены на одну доску с Беками!» «Я ничего такого не изображала, — устало отвечала Кристина и выпроваживала сынишку Венделя, чтобы он не слышал перебранки родителей. — Я рассказывала тебе, что была у них в доме экономкой. А разве мое приданое так уж плохо?» Он фыркнул в ответ: — Может, это и так, но я и подумать не мог, что ты получишь только это! Слава Богу, что ты — единственный ребенок, так что когда-нибудь станешь наследницей. Только не можем же мы ждать целую вечность.
При этих словах Кристина отвернулась. Ей хотелось, чтобы ее добрые родители жили как можно дольше. Сейчас они были для нее главным утешением в жизни. Они и маленький Вендель.
Шли годы. Брак Кристины и Серена не распался. У них было все же нечто общее, он мог быть нежным и добрым, и тогда она чувствовала к нему привязанность. Он был ей мужем несмотря ни на что, а ей так хотелось счастливого супружества, подобного тому, в каком жили ее родители. Однако 1707 год порвал все узы, привязывавшие ее к мужу.
Швецией никто не управлял. Новый молодой король — Карл XII — был прирожденным полководцем. Страной он интересовался мало, женщинами еще меньше. Он годами пропадал в Европе, участвуя в опустошительных походах, прок от которых был довольно сомнительным. Карл XII потерял много людей, но без устали рвался на восток, чтобы захватить русского великана. Но для этого ему требовалось много солдат. Поэтому он отправил в Швецию приказ предоставить ему еще 9 тысяч рекрутов. Он хотел, чтобы их послали в Западную Пруссию, где он остановился по дороге на восток. Тут, в небольшом городке Слупка, он должен был подождать их. Среди отправленных туда был и молодой Корфитц Бек, сын Элеоноры-Софии и Лаве.
Но Корфитц Бек был офицером и к тому же дворянином. Ему требовался… нет, мы не станем употреблять такое красивое слово как «адъютант». Ему требовался денщик. Ведь Бек не был офицером высокого ранга.
Серен Грип настаивал на том, чтобы этим денщиком стал Вендель. Кристина была в отчаянии:
— Об этом я не могу просить! Вендель ведь еще ребенок, а господин Корфитц должен отправиться в поход!
— Господину Корфитцу самому не больше 22 лет от роду. Ему отлично подойдет такой молодой паренек. Подумай о всех тех благах, что ждут Венделя! Он может получить повышение в чине, он может стать дворянином в награду за мужество…
— Боже, не допусти этого, — шептала Кристина. Она даже и подумать не могла о том, чтобы отпустить единственного сына на безумную войну ради престижа, войну, которой не видно конца. При короле, лишенном чувства ответственности перед своим народом. Народом, который все больше страдал от нужды и человеческих жертв.
Однако, Серен Грип не смотрел на войну глазами жены. Ему чудилась головокружительная слава Швеции в случае, если удастся одолеть русских. Поэтому он сам, втайне от жены, отправился в поместье Беков поговорить с молодым офицером насчет сына. Корфитц Бек пришел в восторг, как и его стареющий отец Лаве Бек. Они знали Лене и Эрьяна Стеге и их дочь Кристину как людей, на которых можно полностью положиться. Маленький Вендель им тоже нравился. Между собой они говорили о том, как хорошо, что мальчик пошел в свою мать, а не в жадного отца. Кристина никогда не простила Серену Грипу этого коварного поступка. Она не смогла помешать отъезду Венделя. Каждая вещь из одежды, которую она ему приготовила, хранила следы ее слез. А атмосфера в доме после отъезда мальчика никогда больше не была по-настоящему хорошей.
Три года спустя, в 1710 году, в Сконе разразилась эпидемия чумы. Болезнь унесла с собой Лаве Бека и Серена Грипа. Кристина, происходившая из рода Людей Льда и потому более выносливая, смотрела на умиравшего мужа, но не чувствовала горя. Она ощущала лишь оцепенение и пустоту. Во время похорон она сохраняла каменное выражение лица, и не могла избавиться от него, как ни пыталась это сделать.
Вендель был в это время далеко, в России. И в этом романе речь пойдет о его судьбе.
Кристина получила от него письмо из Слупки — беззаботное, обнадеживающее письмо, и она как будто увидела блеск его глаз. Время, пока не пришло следующее письмо, было тревожно-долгим. Письмо пришло лишь под новый, 1708 год, и Кристине стоило больших усилий вскрыть его. Но если письмо было написано его почерком, то, значит, он жив? Оно пришло из Гродно в Литве.
Письмо было не так оптимистично, как предыдущее. Мальчик увидел перед собой страшный оскал войны, это она смогла прочесть между строчками. Они проделали адский марш по снегу через мазурские топи. Так много мертвых… от изнурения, от пуль снайперов. Это короткое письмо принесло мало радости. Не считая, естественно, того, что оно дошло! И что он был невредим. Пока.
— Король-идиот, возвращайся домой! — жалобно причитала Кристина, совершенно игнорируя преступление против короны, которое совершала. — Какой смысл ползать по болотам в разгар зимы далеко-далеко от Швеции? Это наших парней вы обрекаете на такие лишения! Какой прок в этом для Швеции? Что нам нужно от огромной России? Как нам накормить всех тех изголодавшихся бедняг, которые находятся там, в этих далеких краях? Подумайте о вашей собственной стране! Возвращайтесь домой и делайте что-то с нуждою здесь. И возвращайтесь домой с нашими мужьями и сыновьями! — Она глубоко вздохнула, посидела немного с закрытыми глазами, а затем пошла на работу в имение Андрарум. Уже в дверях она повстречала Лаве Бека — тогда он еще был жив.
— Письмо от Корфитца, фру Кристина! Он так хорошо пишет о Венделе. Хотите послушать?
— С большим удовольствием!
Она рассказала о своем письме, а затем Бек прочел отрывок из письма, полученного им:
— «Мой молодой денщик и друг из усадьбы Вендель Грип — действительно хороший малый. Он ужасно поранился в мазурских топях, когда застрял в болоте, но не проронил ни слова. Он непременно станет храбрым солдатом».
Кристина стояла, стиснув зубы. Вендель поранился?
— Он выздоровел? — с тревогой спросила она.
— Похоже, что так, — ответил старый Бек. Затем он прочел другой отрывок из письма, проникнутый боевым духом и восхищением королем-аскетом. Этого она не нашла в письме Венделя.
«Мальчик мой, — думала она с отчаянием. — Мальчик мой!»
И снова долгое-долгое ожидание… Затем пришло длинное письмо, последнее, полученное ими от Венделя.
«Полтава, июнь 1709 года.
Дорогие мать и отец!
Ах, матушка, чего только я ни повидал! Мое сердце сжимается от сострадания к людям и животным. Сегодня мы только что похоронили солдата, который провел на войне больше времени, чем мне лет. Он видел, как во время похода погибли его сыновья. Его волосы поседели, хотя он еще не так стар годами. И он не единственный. Они такие усталые, такие изнуренные, проведя на войне в чужих странах, вдали от своих родных многие годы. Они здесь с конца прошлого столетия. Без отдыха, не получая вестей из дома».
— Ну и чувствительный же парень! — громогласно возмущался Серен Грип. — Что это за вздор! Солдатская жизнь — самая почетная. Я всегда жалел что я не стал солдатом. Ну, читай дальше!
Голос Кристины стал еще напряженнее:
— «Сегодня был ранен также Его Величество, ранен в ногу. Он такой дисциплинированный, что даже не обратил на это внимания, а продолжал командовать, пока окружающие не заметили, что из его сапога течет кровь, а лицо побелело. Тогда его заставили лечь в постель. Дорога на Украину, куда мы сейчас прибыли, была тяжелой. Я видел людей с обмороженными ступнями, я видел, как целые отряды тонули в болотах. Генерал Ловенхаупт, который должен был придти к нам на помощь с лифляндскими и курляндскими войсками, начал операцию на Балтийском побережье с 11 тысячами человек… Когда они, наконец, пробились к нашей армии, их осталось всего 6 тысяч, и они потеряли весь обоз. У всех здесь болит грудь, но я, как ни странно, держусь. Почему, не понимаю».
«Люди Льда, — подумала Кристина. — Благословенная кровь Людей Льда!»
— «Многие заразились другими мерзкими болезнями. Во время зимнего постоя они общались в кабаках со скверными девицами, а сейчас так больны, что многих приходится оставлять у дороги». О, Венделю не следовало бы знать о таком ужасе, как французская болезнь, — вздохнула Кристина. — «Моя повседневная работа заключается в том, чтобы ухаживать за лошадьми — моей и господина Корфитца, держать их всегда наготове. Еще я должен следить за униформой и сапогами господина Корфитца, держать в порядке его оружие и, главное — его самого, быть при необходимости его носильщиком и вестовым, выполнять разные поручения. Поверьте, я работаю весь день! Но мы главным образом были на марше. Мы участвовали во многих больших сражениях и мелких стычках с казаками, татарами, поляками и, конечно, русскими. Самая большая и славная для нас битва разыгралась год тому назад при Головцине. Тут мы одержали большую победу над русскими. Но если вы позволите, я не стану рассказывать о боях».
— Проклятый трус, — фыркнул Серен Грип. — Было бы забавно услышать о том, как разбили русских. Он мямля — в тебя. Маменькин сынок!
Кристина воздержалась от комментариев. Она продолжала читать:
— «Поймите меня, у меня такие тяжелые воспоминания, что когда я думаю об этом, голова идет кругом, а грудь сжимается, и я не могу вздохнуть. Мой лучший друг, молодой парень из Смоланда, служивший в кавалерии, погиб при Головцине. Я должен также рассказать, что был взят в бой…»
— Нет! — вырвалось у Кристины, будто крик испуганной птицы.
— Уймись! Парню ведь исполнилось 15 лет! Подходящий возраст, чтобы сделать карьеру офицера.
Она с трудом дочитала письмо до конца:
— «Мы ведь проигрывали так много раз, что нужен был каждый человек. Однако я должен сознаться, что все мы устали и обескуражены. Многие страдают от тяжелых недугов, потому что вынуждены довольствоваться пищей, которую нам дают. Помои и мясные отбросы — настоящая королевская трапеза для нас. Ведь случается так, что мы по нескольку дней не имеем во рту ничего, кроме мутной воды, которую можем зачерпнуть с полей».
«О, Вендель, — думала Кристина. — Как мог твой отец причинить тебе такое зло?»
— «Сейчас мы осаждаем Полтаву. Мы все знаем, что именно здесь произойдет сражение, великая проба сил. Царю Петру удалось, наконец, собрать свое войско, чтобы встретить нас. Молитесь за нас, матушка и отец! Матушка, будь добра, отдай маленькому Монсу, сыну управляющего усадьбой, мой лук и стрелы. Он всегда хотел их иметь, а я теперь слишком взрослый для такого занятия. Присматривай вместо меня за собаками и лошадьми. И за дубом, посаженным мной. Принялся ли он? Может быть, он уже подрос? В мыслях я всегда с вами в нашем уютном, надежном доме. Да благословит вас Бог, мои дорогие!
Ваш преданный сын Вендель».
Это было последнее, что они услышали от него. А, со временем они получили известие о мучительном поражении под Полтавой. Его объясняли тем, что король Карл лежал в лихорадке из-за раненой ноги, но главное — пессимизмом и подавленностью, царившими в его измученной армии. Передавали и тревожные новости о том, что после поражения Карл XII повернул на юго-запад и Турцию и что шведских солдат, которые последовали за ним, было только около тысячи, остальные были казаками, сражавшимися на стороне шведов. Об оставшихся каролинцах и о том, что с ними случилось, не было известно ничего. А ведь перед битвой шведская армия насчитывала около 20 тысяч человек!
Лаве Бек и Серен Грип умерли через год, не узнав о судьбе своих сыновей. Имена молодого Венделя и его господина Корфитца покрыла завеса неизвестности. Огромная, пугающая, жуткая.
2
Возможно, утверждение о том, что шведы капитулировали под Полтавой, неправильно, хотя битва разыгралась именно здесь.
Офицерам Карла XII удалось уговорить тяжело больного короля отступить на юг, чтобы не попасть в лапы к русским. В конце концов он пошел на это, апатичный и хмурый.
Но когда войско отступало вслед за ним, оно слишком долго шло вдоль реки Ворсклы мимо бродов и оказалось в «кармане» у Переволочны, в треугольнике между Ворсклой и Днепром. Здесь перейти реки вброд было нельзя и русские заперли шведов. Именно тут усталость от войны сыграла решающую роль. Напряжение и неудачи этого года погасили в них воинственный дух. Рядом не было короля, который мог бы их ободрить и вдохновить. Его давно переправили через реку и несли на носилках на юг. Он ничего не знал о состоянии своей армии.
Шведам было бы совсем нетрудно отбиться, но они просчитались, оценивая численность и боеспособность русских. Те, кто взял их в плен, были такими же измотанными, такими же голодными. Кроме того, в количестве русские значительно уступали шведам.
Среди шведов были, конечно, полки, желавшие продолжать битву, но их было недостаточно. Команду о прекращении стрельбы отдал генерал Левенхаупт. Он сделал это, чтобы спасти жизни своих людей. А когда он и другие офицеры увидели, как ничтожны были силы русских, было уже слишком поздно.
Когда русские, полагавшие, что возьмут 4—5 тысяч пленных, увидели войско, попавшее им в руки, они ничего не могли понять. Оказалось, что они захватили 16 тысяч пленных. Среди них были запорожские казаки, поднявшие бунт против царя и перешедшие на сторону шведов, считая, что Украина их государство. Над этими казаками учинили жестокую расправу. Их пытали на дыбе, колесовали и распинали, чтобы они умирали на жарком солнце…
Шведов отсюда увели. Огромное войско гнали, словно скот, по степям Украины. Полгода пленные шли пешком до Москвы. Никто не знает, сколько шведских солдат погибло во время этого марша. Казаки — не запорожские — подгоняли их плетками и насмешливыми окриками. Шведы, которые больше не могли идти, оставались лежать вдоль дороги. Но живые пленники должны были придти в Москву. К самому царю Петру. Триумф русских был беспределен.
Капитан Корфитц Бек и его юный «оруженосец» тоже участвовали в этом унизительном марше. Капитан не уставал дивиться стойкости и душевной силе молодого паренька. Вызывали симпатию не только упорная воля к жизни, но и сердечность, побуждавшая его оказывать внимание умиравшим. Вендель Грип был всегда возле того, кого оставляли в пути. Он всегда находил слово утешения, которое слышал только умиравший. Он написал в Швецию массу писем матерям, женам и детям. Хотя стражники и лезли всюду со своей плетью, Венделю стоило только посмотреть на них, как словно что-то в его взгляде заставляло их замолчать и оставлять его в покое. Но не только Корфитц Бек смотрел на подростка с восхищением. Таких было много как среди шведов, так и среди русских… Вендель Грип не походил на типичного отпрыска Людей Льда. Браки со светловолосыми людьми изменили наследственные черты Людей Льда.
У Венделя были волосы ржаного цвета, падавшие на плечи легкими завитками, и чистые голубые глаза, полные дружелюбия, любопытства и юмора. Его кожа была такой светлой, что от суровой походной жизни стала сильно шелушиться, а затем приобрела темно-золотистый оттенок, отчего васильковые глаза и белые зубы выделялись еще больше. Его лицо было более открытым, добрым, чем многие лица людей из рода его матери и, разумеется, отца. Чувство юмора он явно позаимствовал у своего прадеда Танкреда. О том, что ему было всего 15 лет, ясно свидетельствовали его неловкие движения и весь облик. Подросток обещал стать стройным, высоким и широкоплечим юношей.
Вендель только что был занят тем, что пытался облегчить участь смертельно больного офицера, оставленного умирать в лесу. Подросток смахнул слезу и догнал Корфитца Бека, ждавшего его.
— Из какого же материала ты сделан, Вендель?
— Простите мне мою слабость, но я…
— Я не слезы имел в виду, — сказал отрывисто Корфитц Бек. — Я имел в виду другое: здесь постоянно кто-то умирает, ты за ними ухаживаешь, умываешь их, а сам будто имеешь больше жизней, чем кошка!
Вендель улыбнулся:
— Я слышал, что моя мать происходит из богатырски сильного норвежского рода.
— Я полагал, что ее родители — датчане.
— Мы, как сорная трава, рассеиваемся по всем Северным странам, — ответил Вендель.
— А теперь… вплоть до России, — тихо произнес капитан. — Но я бы не стал сравнивать вас с сорняками. Моя мать и бабушка, а также отец бабушки — король Дании Кристиан IV всегда хорошо отзывались о роде, из которого происходит твоя мать. Вы оказали неоценимые услуги нашему роду. Ходят слухи, будто ваши люди занимались ворожбой — скажи, правда ли это?
Вендель рассмеялся:
— В это я не верю! Прекрасно было бы, если бы я мог перенести всех нас домой. Раз — и мы дома! Но так не получится.
— Видишь, впереди подают знак остановиться. Видимо, мы заночуем в соседней деревушке. Хорошо бы немного подкрепиться.
Вендель не ответил. Его всегда огорчало, что они грабили деревни, добывая еду. Он представлял себе, каково было положение жителей, после того, как солдаты покидали эти места. Жителей ждал голод! Еще хуже он чувствовал себя, когда шведы были захватчиками. Теперь они были только пленниками, и ответственность несли сами русские.
Капитану Беку и Венделю вместе с большой группой офицеров и солдат было предписано разместиться на ночлег в небольшом жалком домишке. Как и каждую ночь, они увидели ту же нужду. Было тесно, холодно, неудобно спать, полно насекомых. Но, как он имел обыкновение говорить: «50 вшей больше или меньше на уже завшивленном теле не играют роли. Если их много, значит кровь у тебя питательная и пользуется спросом». Они покорно устраивались в переполненных людьми сенях. Корфитц Бек вздохнул:
— Сегодня моя очередь дежурить ночью.
— Я составлю вам компанию, капитан.
— Нет, Вендель! Как самый молодой и сильный, ты и так слишком часто назначался на ночное дежурство. Ты сидел ночью позавчера, и я не хочу, чтобы ты дежурил вместе со мной. Должна же быть хоть какая-то справедливость. Но ты сядь здесь в уголке на лавку. Если что, я тебя разбужу.
Вендель согласился. Они сидели в сенях крестьянской избы, поскольку капитан Бек должен был дежурить, а Вендель не имел права спать в комнатах. Так как уже давно настала осень, и они приближались к Москве, то становилось все холоднее. Нужно было следить за одеждой, которая еще у них оставалась. Охранники воровали вовсю, когда представлялась возможность.
— Не хотите ли кусочек хлеба? — тихо шепнул Вендель, потому что все уже улеглись спать, где только могли. Офицеры, как обычно, разместились в горнице, рядовые должны были довольствоваться сенями и двором.
— Где ты это достал? — спросил Корфитц, приглушая голос, и с благодарностью взял хлеб.
— На привале мне сунула его крестьянка. Она назвала меня «сынком», у нее были слезы на глазах. Я поблагодарил ее и поцеловал в щеку.
Они потихоньку съели маленькую краюшку. Если бы это увидели другие, то возникла бы драка, каждый захотел бы получить кусок, и никто не насытился бы.
— Ты, очевидно, успел много выучить по-русски, — прошептал Корфитц Бек.
Вендель пожал плечами:
— Я запомнил только самое необходимое: «еда, спать, менять, ты — красивая девушка…»
— Ах ты лиса, — улыбнулся капитан Бек. Затем его голос стал серьезен. — Плохи дела у капрала Верья.
Вендель взглянул на пожилого человека, который лежал на полу и слабо стонал.
— Да. В нем пища не задерживается. Он почти совсем высох.
— Ты не мог бы достать ему немного воды?
— Попытаюсь.
Вендель наощупь выбрался во двор. Снега еще не было, но земля промерзла, и солдаты, тесно лежавшие друг возле друга, дрожали от холода. Над остроконечными крышами изб и церковным куполом-луковкой звезды горели так ярко, что глазам было больно. Однако резь в глазах объяснялась, вероятно, и слишком скудной пищей, и недостатком сна. Орион. Колесница Карла. Кассиопея… Те же самые созвездия, что светили над его домом далеко-далеко на западе. Он подавил тоску по красивому маленькому родному дому в Сконе.
Мать… Странно, но в его тоске отцу не было места. Они никогда не понимали друг друга, были слишком разными. Серен Грип считал сына избалованным и легкомысленным, не понимающим ценности богатства. Сын не принимал лакейской морали отца, как он это называл. Но одно у них общее, думал Вендель. Никто из них не мог есть, сидя за столом не на своем месте. По вечерам отец всегда выбирал свой любимый стул. К сожалению, он был любимым и у Венделя, и последний всегда был вынужден уступать, потому что не любил ссор. Они оба отдавали предпочтение одной и той же лошади для утренней прогулки верхом. Каждый из них имел обыкновение ездить сам по себе, но всегда в одно и то же время. В результате именно отцу доставалась любимая лошадь. «Ну вот, значит, я унаследовал многое из его характера, — думал Вендель. — Конечно, я люблю его, дело не в этом. Но только у нас с матерью есть что-то такое в крови, что позволяет нам понимать друг друга без слов. А отец всегда хочет показать власть…»
Офицерам Карла XII удалось уговорить тяжело больного короля отступить на юг, чтобы не попасть в лапы к русским. В конце концов он пошел на это, апатичный и хмурый.
Но когда войско отступало вслед за ним, оно слишком долго шло вдоль реки Ворсклы мимо бродов и оказалось в «кармане» у Переволочны, в треугольнике между Ворсклой и Днепром. Здесь перейти реки вброд было нельзя и русские заперли шведов. Именно тут усталость от войны сыграла решающую роль. Напряжение и неудачи этого года погасили в них воинственный дух. Рядом не было короля, который мог бы их ободрить и вдохновить. Его давно переправили через реку и несли на носилках на юг. Он ничего не знал о состоянии своей армии.
Шведам было бы совсем нетрудно отбиться, но они просчитались, оценивая численность и боеспособность русских. Те, кто взял их в плен, были такими же измотанными, такими же голодными. Кроме того, в количестве русские значительно уступали шведам.
Среди шведов были, конечно, полки, желавшие продолжать битву, но их было недостаточно. Команду о прекращении стрельбы отдал генерал Левенхаупт. Он сделал это, чтобы спасти жизни своих людей. А когда он и другие офицеры увидели, как ничтожны были силы русских, было уже слишком поздно.
Когда русские, полагавшие, что возьмут 4—5 тысяч пленных, увидели войско, попавшее им в руки, они ничего не могли понять. Оказалось, что они захватили 16 тысяч пленных. Среди них были запорожские казаки, поднявшие бунт против царя и перешедшие на сторону шведов, считая, что Украина их государство. Над этими казаками учинили жестокую расправу. Их пытали на дыбе, колесовали и распинали, чтобы они умирали на жарком солнце…
Шведов отсюда увели. Огромное войско гнали, словно скот, по степям Украины. Полгода пленные шли пешком до Москвы. Никто не знает, сколько шведских солдат погибло во время этого марша. Казаки — не запорожские — подгоняли их плетками и насмешливыми окриками. Шведы, которые больше не могли идти, оставались лежать вдоль дороги. Но живые пленники должны были придти в Москву. К самому царю Петру. Триумф русских был беспределен.
Капитан Корфитц Бек и его юный «оруженосец» тоже участвовали в этом унизительном марше. Капитан не уставал дивиться стойкости и душевной силе молодого паренька. Вызывали симпатию не только упорная воля к жизни, но и сердечность, побуждавшая его оказывать внимание умиравшим. Вендель Грип был всегда возле того, кого оставляли в пути. Он всегда находил слово утешения, которое слышал только умиравший. Он написал в Швецию массу писем матерям, женам и детям. Хотя стражники и лезли всюду со своей плетью, Венделю стоило только посмотреть на них, как словно что-то в его взгляде заставляло их замолчать и оставлять его в покое. Но не только Корфитц Бек смотрел на подростка с восхищением. Таких было много как среди шведов, так и среди русских… Вендель Грип не походил на типичного отпрыска Людей Льда. Браки со светловолосыми людьми изменили наследственные черты Людей Льда.
У Венделя были волосы ржаного цвета, падавшие на плечи легкими завитками, и чистые голубые глаза, полные дружелюбия, любопытства и юмора. Его кожа была такой светлой, что от суровой походной жизни стала сильно шелушиться, а затем приобрела темно-золотистый оттенок, отчего васильковые глаза и белые зубы выделялись еще больше. Его лицо было более открытым, добрым, чем многие лица людей из рода его матери и, разумеется, отца. Чувство юмора он явно позаимствовал у своего прадеда Танкреда. О том, что ему было всего 15 лет, ясно свидетельствовали его неловкие движения и весь облик. Подросток обещал стать стройным, высоким и широкоплечим юношей.
Вендель только что был занят тем, что пытался облегчить участь смертельно больного офицера, оставленного умирать в лесу. Подросток смахнул слезу и догнал Корфитца Бека, ждавшего его.
— Из какого же материала ты сделан, Вендель?
— Простите мне мою слабость, но я…
— Я не слезы имел в виду, — сказал отрывисто Корфитц Бек. — Я имел в виду другое: здесь постоянно кто-то умирает, ты за ними ухаживаешь, умываешь их, а сам будто имеешь больше жизней, чем кошка!
Вендель улыбнулся:
— Я слышал, что моя мать происходит из богатырски сильного норвежского рода.
— Я полагал, что ее родители — датчане.
— Мы, как сорная трава, рассеиваемся по всем Северным странам, — ответил Вендель.
— А теперь… вплоть до России, — тихо произнес капитан. — Но я бы не стал сравнивать вас с сорняками. Моя мать и бабушка, а также отец бабушки — король Дании Кристиан IV всегда хорошо отзывались о роде, из которого происходит твоя мать. Вы оказали неоценимые услуги нашему роду. Ходят слухи, будто ваши люди занимались ворожбой — скажи, правда ли это?
Вендель рассмеялся:
— В это я не верю! Прекрасно было бы, если бы я мог перенести всех нас домой. Раз — и мы дома! Но так не получится.
— Видишь, впереди подают знак остановиться. Видимо, мы заночуем в соседней деревушке. Хорошо бы немного подкрепиться.
Вендель не ответил. Его всегда огорчало, что они грабили деревни, добывая еду. Он представлял себе, каково было положение жителей, после того, как солдаты покидали эти места. Жителей ждал голод! Еще хуже он чувствовал себя, когда шведы были захватчиками. Теперь они были только пленниками, и ответственность несли сами русские.
Капитану Беку и Венделю вместе с большой группой офицеров и солдат было предписано разместиться на ночлег в небольшом жалком домишке. Как и каждую ночь, они увидели ту же нужду. Было тесно, холодно, неудобно спать, полно насекомых. Но, как он имел обыкновение говорить: «50 вшей больше или меньше на уже завшивленном теле не играют роли. Если их много, значит кровь у тебя питательная и пользуется спросом». Они покорно устраивались в переполненных людьми сенях. Корфитц Бек вздохнул:
— Сегодня моя очередь дежурить ночью.
— Я составлю вам компанию, капитан.
— Нет, Вендель! Как самый молодой и сильный, ты и так слишком часто назначался на ночное дежурство. Ты сидел ночью позавчера, и я не хочу, чтобы ты дежурил вместе со мной. Должна же быть хоть какая-то справедливость. Но ты сядь здесь в уголке на лавку. Если что, я тебя разбужу.
Вендель согласился. Они сидели в сенях крестьянской избы, поскольку капитан Бек должен был дежурить, а Вендель не имел права спать в комнатах. Так как уже давно настала осень, и они приближались к Москве, то становилось все холоднее. Нужно было следить за одеждой, которая еще у них оставалась. Охранники воровали вовсю, когда представлялась возможность.
— Не хотите ли кусочек хлеба? — тихо шепнул Вендель, потому что все уже улеглись спать, где только могли. Офицеры, как обычно, разместились в горнице, рядовые должны были довольствоваться сенями и двором.
— Где ты это достал? — спросил Корфитц, приглушая голос, и с благодарностью взял хлеб.
— На привале мне сунула его крестьянка. Она назвала меня «сынком», у нее были слезы на глазах. Я поблагодарил ее и поцеловал в щеку.
Они потихоньку съели маленькую краюшку. Если бы это увидели другие, то возникла бы драка, каждый захотел бы получить кусок, и никто не насытился бы.
— Ты, очевидно, успел много выучить по-русски, — прошептал Корфитц Бек.
Вендель пожал плечами:
— Я запомнил только самое необходимое: «еда, спать, менять, ты — красивая девушка…»
— Ах ты лиса, — улыбнулся капитан Бек. Затем его голос стал серьезен. — Плохи дела у капрала Верья.
Вендель взглянул на пожилого человека, который лежал на полу и слабо стонал.
— Да. В нем пища не задерживается. Он почти совсем высох.
— Ты не мог бы достать ему немного воды?
— Попытаюсь.
Вендель наощупь выбрался во двор. Снега еще не было, но земля промерзла, и солдаты, тесно лежавшие друг возле друга, дрожали от холода. Над остроконечными крышами изб и церковным куполом-луковкой звезды горели так ярко, что глазам было больно. Однако резь в глазах объяснялась, вероятно, и слишком скудной пищей, и недостатком сна. Орион. Колесница Карла. Кассиопея… Те же самые созвездия, что светили над его домом далеко-далеко на западе. Он подавил тоску по красивому маленькому родному дому в Сконе.
Мать… Странно, но в его тоске отцу не было места. Они никогда не понимали друг друга, были слишком разными. Серен Грип считал сына избалованным и легкомысленным, не понимающим ценности богатства. Сын не принимал лакейской морали отца, как он это называл. Но одно у них общее, думал Вендель. Никто из них не мог есть, сидя за столом не на своем месте. По вечерам отец всегда выбирал свой любимый стул. К сожалению, он был любимым и у Венделя, и последний всегда был вынужден уступать, потому что не любил ссор. Они оба отдавали предпочтение одной и той же лошади для утренней прогулки верхом. Каждый из них имел обыкновение ездить сам по себе, но всегда в одно и то же время. В результате именно отцу доставалась любимая лошадь. «Ну вот, значит, я унаследовал многое из его характера, — думал Вендель. — Конечно, я люблю его, дело не в этом. Но только у нас с матерью есть что-то такое в крови, что позволяет нам понимать друг друга без слов. А отец всегда хочет показать власть…»