Страница:
— Они не знают, говорю же тебе! Но по девчонке это сразу видно. Такая красота — это же что-то нечеловеческое!
— Зря ты болтаешь об этом, — пробормотала другая. — Девочка добрая, мне всегда было ее жалко, ходит в такой жуткой одежде, такая грустная, бедная малышка, он же следит за каждым ее шагом, просто стыд и срам!
Они вновь понизили голоса, и минуту спустя принялись говорить что-то про корову с больными сосками.
Больше всего Кристе хотелось убежать. Она была настолько потрясена, что всхлипывала почти в полный голос. Ее мать — которая была для нее святой! Неужели она была неверна? Франку? А он об этом знал?
Да нет, совершенно точно: нет.
Внезапно голоса снова стали перекрикиваться.
— А откуда они могут знать?
— Говорят, что это видно по ее языку. С ним что-то не так.
Язык? Криста машинально подвигала языком туда-сюда. И правда, на кончике языка у нее всегда была как бы небольшая зарубка, но…
Слишком тугая подъязычная уздечка, сказал доктор, когда Франк однажды обратил его внимание на этот небольшой дефект.
Ну, а как же тогда с мальчишкой в первом классе в школе? Которому она показала язык? «Змеиный язык», — сказал он. После этого она очень следила за тем, чтобы язык никогда не показывать.
Но «змеиный язык»? Это было слишком преувеличено! Просто на кончике языка была небольшая щелочка, совсем незаметная.
Как будто бы это имело отношение к ее происхождению! Звучало совершенно ужасно! У кого был змеиный язык? У сверхъестественного существа?
Криста даже не помнила, было ли ей когда-нибудь так грустно, было ли так скверно у нее на душе.
К счастью, тут вышли женщины со своими ведрами, а с ними и управляющий. Он отмерил молоко пол-литровой меркой на длинной прямой ручке. Криста присела в книксене и поспешила выйти пока он облизывал кончик своего карандаша, чтобы записать в приходно-расходную книгу, сколько она получила.
Когда она взглянула на спрятавшийся диск луны, глаза ее были полны смятения. Услышанное полностью перевернуло ее жизнь.
Хотя чем больше она думала об этом, тем легче она смирялась с мыслью о другом отце, не Франке. Конечно, это было очень стыдно, это было просто невыносимо, но она ничего не могла поделать — эта мысль начинала ей нравиться.
Да разве она сама не думала только что, что просто невозможно быть такими разными, как она и Франк?
Нужно бы узнать больше.
Разумеется, Франку она ничего сказать не могла. Это просто не годилось, он конечно ничего не знал. Ей надо быть в Линде-аллее.
Безусловно, мысль о неизвестном отце была романтичной. У нее мурашки бегали по телу от напряжения, хотя ей и было очень грустно. Она внезапно стала другой, так ей казалось.
Секунду спустя, она рассердилась на Людей Льда. Почему они ничего не сказали? Ладно, успокоилась она, решив, что у них, конечно же, были на то свои причины.
Да нет, она не верила в это — насчет сверхъестественного отца! В самой мысли о другом отце, не Франке, было что-то постыдное, но приятное. Они были такими разными и во вкусах, и в образе жизни, и в мнении о том, что делает эту жизнь ценной.
Теперь проблема была в том, чтобы как-то съездить в Линде-аллее. Она просто должна была теперь поехать туда. Она должна припереть их к стене.
«Так вот, значит, что ты хотела от меня, — подумала она, взглянув на луну. — Подготовить меня к тому, что вся моя жизнь полетит вверх тормашками. Что я должна будут начать думать по-новому. Ну да, разумеется, я буду твердой, что бы ни случилось. А разве ты можешь рассказать мне что-то ужасное о моем происхождении? Что мой отец — сумасшедший, который сидит в заточении? Или что он сидит в тюрьме?»
Она продолжала: «Но должен же быть у меня более интересный отец, чем Франк!»
Ой, как несправедлива она была сейчас! Бедный Франк, такой добрый! И такой больной!
Странно, что она всю жизнь думала о нем, как о Франке! Не как об отце. Она говорила «папа» ему. Но никогда о нем. Как будто бы не могла заставить себя сделать это.
— О-о, как же ты все перевернула в моей жизни, — прошептала она луне, которая по-прежнему освещала мягкие очертания гор и холмов вокруг, в уездах Эстре, Акерс и Ниттедаль. — Разумеется, тебе было, о чем мне рассказать, это точно! Но сейчас я это знаю. Так что можешь больше не прятаться в тумане. Видишь, я отреагировала довольно спокойно.
Но луна была по-прежнему бледной, по-прежнему неприятной.
2
— Зря ты болтаешь об этом, — пробормотала другая. — Девочка добрая, мне всегда было ее жалко, ходит в такой жуткой одежде, такая грустная, бедная малышка, он же следит за каждым ее шагом, просто стыд и срам!
Они вновь понизили голоса, и минуту спустя принялись говорить что-то про корову с больными сосками.
Больше всего Кристе хотелось убежать. Она была настолько потрясена, что всхлипывала почти в полный голос. Ее мать — которая была для нее святой! Неужели она была неверна? Франку? А он об этом знал?
Да нет, совершенно точно: нет.
Внезапно голоса снова стали перекрикиваться.
— А откуда они могут знать?
— Говорят, что это видно по ее языку. С ним что-то не так.
Язык? Криста машинально подвигала языком туда-сюда. И правда, на кончике языка у нее всегда была как бы небольшая зарубка, но…
Слишком тугая подъязычная уздечка, сказал доктор, когда Франк однажды обратил его внимание на этот небольшой дефект.
Ну, а как же тогда с мальчишкой в первом классе в школе? Которому она показала язык? «Змеиный язык», — сказал он. После этого она очень следила за тем, чтобы язык никогда не показывать.
Но «змеиный язык»? Это было слишком преувеличено! Просто на кончике языка была небольшая щелочка, совсем незаметная.
Как будто бы это имело отношение к ее происхождению! Звучало совершенно ужасно! У кого был змеиный язык? У сверхъестественного существа?
Криста даже не помнила, было ли ей когда-нибудь так грустно, было ли так скверно у нее на душе.
К счастью, тут вышли женщины со своими ведрами, а с ними и управляющий. Он отмерил молоко пол-литровой меркой на длинной прямой ручке. Криста присела в книксене и поспешила выйти пока он облизывал кончик своего карандаша, чтобы записать в приходно-расходную книгу, сколько она получила.
Когда она взглянула на спрятавшийся диск луны, глаза ее были полны смятения. Услышанное полностью перевернуло ее жизнь.
Хотя чем больше она думала об этом, тем легче она смирялась с мыслью о другом отце, не Франке. Конечно, это было очень стыдно, это было просто невыносимо, но она ничего не могла поделать — эта мысль начинала ей нравиться.
Да разве она сама не думала только что, что просто невозможно быть такими разными, как она и Франк?
Нужно бы узнать больше.
Разумеется, Франку она ничего сказать не могла. Это просто не годилось, он конечно ничего не знал. Ей надо быть в Линде-аллее.
Безусловно, мысль о неизвестном отце была романтичной. У нее мурашки бегали по телу от напряжения, хотя ей и было очень грустно. Она внезапно стала другой, так ей казалось.
Секунду спустя, она рассердилась на Людей Льда. Почему они ничего не сказали? Ладно, успокоилась она, решив, что у них, конечно же, были на то свои причины.
Да нет, она не верила в это — насчет сверхъестественного отца! В самой мысли о другом отце, не Франке, было что-то постыдное, но приятное. Они были такими разными и во вкусах, и в образе жизни, и в мнении о том, что делает эту жизнь ценной.
Теперь проблема была в том, чтобы как-то съездить в Линде-аллее. Она просто должна была теперь поехать туда. Она должна припереть их к стене.
«Так вот, значит, что ты хотела от меня, — подумала она, взглянув на луну. — Подготовить меня к тому, что вся моя жизнь полетит вверх тормашками. Что я должна будут начать думать по-новому. Ну да, разумеется, я буду твердой, что бы ни случилось. А разве ты можешь рассказать мне что-то ужасное о моем происхождении? Что мой отец — сумасшедший, который сидит в заточении? Или что он сидит в тюрьме?»
Она продолжала: «Но должен же быть у меня более интересный отец, чем Франк!»
Ой, как несправедлива она была сейчас! Бедный Франк, такой добрый! И такой больной!
Странно, что она всю жизнь думала о нем, как о Франке! Не как об отце. Она говорила «папа» ему. Но никогда о нем. Как будто бы не могла заставить себя сделать это.
— О-о, как же ты все перевернула в моей жизни, — прошептала она луне, которая по-прежнему освещала мягкие очертания гор и холмов вокруг, в уездах Эстре, Акерс и Ниттедаль. — Разумеется, тебе было, о чем мне рассказать, это точно! Но сейчас я это знаю. Так что можешь больше не прятаться в тумане. Видишь, я отреагировала довольно спокойно.
Но луна была по-прежнему бледной, по-прежнему неприятной.
2
Она снова была дома. И теперь, когда она узнала о своем происхождении, все стало казаться другим. Это был не ее дом, она это чувствовала. Ее домом была Линде-аллее.
Линде-аллее, где выросла ее мать.
Она поняла, что женщины в хлеву были правы. Франк не ее отец. У них не было ничего, ну совершенно ничего общего.
Пока Криста переливала молоко, она машинально мурлыкала песенку:
«Маленькая его сестренка была
Хрупкая, как тростинка.
Но слишком рано она умерла —
Жестока была к ней судьбина».
— Криста! — послышался возмущенный голос Франка. — Как ты можешь петь эту примитивную уличную песню?
Она вздрогнула.
— Неужели? Я этого даже не заметила!
— В своем доме я хочу слышать только нравоучительные песни.
— Но ее поют везде, даже в молельном доме.
— И вовсе нет. Хотя, кстати… Нет, иди-ка сюда, что это я здесь сижу и надрываюсь, крича тебе! И вообще: скоро зайдет Ингеборг, и вы пойдете на собрание.
— Сегодня вечером? — спросила Криста, входя в комнату. Она внимательно взглянула на Франка Монсена и почувствовала, что разница между ними просто бросается в глаза. Прискорбно, но ничего не поделаешь. Неужели она когда-то могла думать, что она его дочь?
О, добрый, милый Франк, сможешь ли ты простить меня? Мне не хочется так думать, ведь ты, ничего не зная, так заботился обо мне всю мою жизнь!
Криста просто забыла, что уже много лет именно она заботится о нем.
— Собрание в молельном доме сегодня вечером?
— Да, а разве ты забыла? Это специальная встреча для наставления молодежи. Мне кажется, сегодня слишком прохладно, и я не могу выйти из дома, но Ингеборг проводит тебя. Только позаботьтесь о том, чтобы вас кто-нибудь проводил домой! Жду тебя не позже десяти.
Она взглянула на него немного боязливо и растерянно.
Ну да, Ингеборг, это, конечно, хорошо, но…
Ей совсем не хотелось думать о том, что Ингеборг говорила ей по секрету. Она многого не понимала в ее сбивчивой болтовне.
— У меня немного болит голова… — попыталась сказать она, и это была правда. Криста редко обманывала просто так. У нее слегка болели шея и глаза от того, что она всю дорогу смотрела на луну.
Но Франк и слышать не хотел ни о чем подобном.
— Тем более тебе надо выйти на улицу.
В этом доме болеть мог только он!
Пришла Ингеборг. Толстая, кривоногая, прыщавая, с жирными волосами. Но невероятно самоуверенная. Она позволяла таким же прыщавым мальчишкам из прихода лапать себя, где угодно, и ее фырканье часто можно было слышать из комнатушек в молельном доме. Это всегда вызывало у Кристы неприятные чувства.
Ингеборг была на голову выше Кристы.
— Ну, конечно, брат Франк, я присмотрю за ней, можете на меня положиться! Ты готова, Криста?
Криста сделала последнюю отчаянную попытку:
— Отец, а если я сегодня вечером пойду в молельный дом, как ты хочешь… Ведь я тогда смогу поехать завтра в Линде-аллее?
— Это что еще за ультиматум? — кисло осведомился Франк. — Как ты вообще можешь сравнивать эти абсолютно разные вещи?
Она хотела сказать:
«Я не хочу, чтобы меня заставляли отказываться от поездки к моим родственникам на день рождения, и идти вместо этого на такое скучнейшее мероприятие, как встреча в молельном доме».
Но подобные аргументы были бесполезны, она это знала. И, разумеется, Франк был прав, сравнивать эти две вещи было нельзя.
Но до чего же ей хотелось в Линде-аллее! Как же ей попасть туда?
Франк съежился в своем кресле. Опять играл роль страдальца, но Криста была слишком простодушна, чтобы это понять.
— Детка моя дорогая, я совсем не понимаю тебя, сегодня ты такая упрямая!
Немного же нужно, чтобы прослыть строптивицей у добрейшего Франка Монсена!
— Я знаю, что я тебе в тягость, — продолжал он, обхватив лоб руками в мелодраматической позе. — Но я хочу тебе только добра! Верь мне, я знаю, что для тебя лучше. Это замечательное собрание, а в Линде-аллее тебя поджидают только заблуждения.
По правде говоря, Криста веровала — чисто и искренне. Но его давление уже начинало воздвигать барьер между ней и ее верой в Бога.
Сейчас ему удалось направить ее совесть туда, куда он и хотел, ее лицо потемнело. Но все равно, сдаваться она не хотела, поездка значила для нее очень много.
— Мне надо поговорить с моими родственниками из Линде-аллее, есть кое-что, что мне необходимо обсудить.
Он тут же стал подозрительным. Глаза его так и светились недоверием:
— Чему это они могут научить тебя из того, чему не могу научить с таким же успехом и я?
— Папа, я одна из них, и от этого не уйти. И мой настоящий дед со стороны матери, Ульвар, и мой как бы дед — Хеннинг — из рода Людей Льда. И это день рождения Хеннинга, ему исполняется семьдесят семь лет. Никто не знает, как долго он еще будет с нами.
— Ох, да я умру раньше, чем он, ты же знаешь. Я могу умереть, уже в то время, пока ты там будешь, потому что — кто же мне поможет? Подумай, а вдруг у меня случится приступ удушья, а я буду в доме совсем один?
— А… Ингеборг не может побыть с тобой? — наивно спросила Криста.
Он выглядел испуганным. Ингеборг тут же сказала:
— Ой, с удовольствием! Завтра ночью? Мама мне, конечно же, разрешит.
И она облизала губы с самым решительным видом, что еще больше перепугало Франка.
Он попался в свою собственную ловушку.
— Но сейчас я больше ничего не хочу слышать про Линде-аллее! Идите, — нетерпеливо махнул он рукой. — Иначе опоздаете на собрание!
— У тебя есть все, что нужно? — заботливо спросила Криста.
— Да-да, у меня все есть. Думаешь, без тебя не справлюсь? — добавил он агрессивно и довольно непоследовательно.
Когда они ушли, он почувствовал себя очень усталым. Но лишь психически. Его привело в замешательство новое, странное поведение Кристы.
Ему следует пересмотреть свою стратегию, говорило ему его подсознание, но он еще не понимал этого отчетливо.
Всю вину он перекладывал на Кристу. Глупая девчонка, вечно она занудствует со своей Линде-аллее! Опасной Линде-аллее!
Он еще не понимал, что его подсознание подсказывало ему: старая стратегия — «меня так жалко, разве ты не видишь?» — уже не трогает Кристу. Надо придумать что-то другое.
На самом деле, Франк Монсен уже почти выпустил вожжи из рук.
Пока они шли на собрание, Криста заметила:
— А правда луна сегодня вечером какая-то странная? Как будто она полна каких-то чар?
— Чего? Ты что, с ума сошла? — фыркнула Ингеборг. — Вечно ты несешь какую-то чушь! Ее ведь почти не видно, она совсем скрылась за облаками!
— Именно поэтому она такая волшебная. Такая таинственная, полная тайн. Землисто-серая — как мертвец!
Ингеборг нервно хмыкнула.
Они шли мимо молочной платформы, и Криста вспомнила свою встречу с незнакомым парнем. Но ничего не сказала, ей не хотелось говорить об этом с Ингеборг.
— А ты видела нового парня из хора? — доверительно прошептала старшая девушка.
На секунду Криста понадеялась, что они говорят об одном и том же человеке, но оказалось, что это не так.
— Ах да, этого? Он всегда так пристально смотрит.
— Что? А он и на тебя так смотрит?
— Да нет, не особенно, — поспешила ответить Криста. Она не хотела лишать Ингеборг радости, та казалась увлеченной молодым человеком.
— Я встречусь с ним сегодня — попозже, — гордо заявила девушка.
Ингеборг была на пару лет старше Кристы. Казалось, что ей хотелось доказать и себе, и другим, что парни от нее без ума. Криста считала ее слишком надутой. Ей было почти жалко ее за это неуемное желание получать доказательства любви, или что там еще это было. Она сжала руку Ингеборг, словно бы ободряя ее. Сердце Кристы всегда было открыто для слабых.
— И знаешь, что? — шептала Ингеборг. — На последней спевке он вообще стоял позади меня все время. Все ближе и ближе придвигался. Я чувствовала, чувствовала, что он… хочет!
Криста наивно уставилась на нее, она не была уверена в том, что поняла, что Ингеборг имела в виду. Ей хотелось предостеречь подругу, но она не знала, от чего. В доме у Франка даже о пестиках и тычинках никогда не говорили. Там говорили лишь о соблазнах, которым подвергается молодая девушка, но никогда не называли эти соблазны конкретно. И если Криста спрашивала, то Франк начинал сердиться!
Так что о делах житейских она была осведомлена мало.
— Франк говорит, что мальчики, если им дают слишком много воли, становятся просто неуправляемыми, — неопределенно высказалась она.
Ингеборг зафыркала, расхохоталась.
— Ой, помогите, сейчас обдуюсь со смеха! Я знаю, как управлять парнями, не волнуйся!
Они подошли к молельному дому, затем вошли внутрь.
Подавленная Криста уселась на одну из скамей на женской стороне. «Я и здесь чувствую себя не в своей тарелке, — подумала она. — Все верно, я верю в Бога и все такое, но мне кажется, это неправильно! Мне кажется, что религия — это частное дело человека и Бога. А священники и проповедники только мешают. Они как бы загораживают собой Бога».
Ингеборг вскарабкалась на сцену и заняла свое место в хоре. Криста видела, как вспыхнули ее щеки: и правда, новый парень стоял прямо за ней. Кристе он не казался особо симпатичным — у него были напомаженные волосы, прямой, как стрела, пробор и выпученные глаза. Именно в этот момент их глаза встретились. Она отвела взгляд. В последнее время парень был довольно навязчив, все время предлагал проводить ее домой, но Криста благодарила и отказывалась. И теперь была этому рада. И из-за себя, и из-за Ингеборг.
В перерыве на угощение, она, как обычно, помогала подавать кофе. Это был самый приятный момент, но Криста чувствовала, что ее мысли еще дальше отсюда, чем когда-либо. Ей надо было подумать о многом.
На кухне две женщины из тех, что готовили кофе, разумеется, подвывая, пели нескончаемую балладу про Линде-Лу. Криста как раз собиралась вынести кофе, как вдруг остановилась с полным кофейником в руках прямо в дверях. Женщины добрались до куплета, которого она никогда раньше не слышала:
«Знала до мужа других мужчин.
Твоя потаскуха мать.
И младших брата с сестрой отца
Отцом ты не можешь считать».
Криста вышла. Она грустно улыбалась про себя.
«Значит, ты и я — мы одного поля ягоды, Линде-Лу, — подумала она. — Сегодня и я узнала, что у моей матери был другой. Могу представить, что ты чувствовал!»
Судьба Линде-Лу интересовала ее с самого первого раза, когда она услышала балладу. В балладе было около двадцати пяти куплетов, и она слышала только отдельные фрагменты. «Когда-нибудь выучу всю», — подумала она.
Теперь у них было что-то общее — у юного Линде-Лу и у нее. И от этого становилось немного спокойнее. Товарищи по несчастью.
Когда она вернулась на кухню, петь там уже перестали.
— Интересно, почему это баллада про Линде-Лу пользуется таким успехом, — улыбнувшись двум пожилым женщинам, заметила она.
— Ну, не знаю, — ответила одна из них. — Наверное, потому что ее написал Ларс Севальдсен, да, и он к нам сюда приедет, возможно, через месяц или что-то в этом роде. Интересно будет на него посмотреть!
— Так странно, — улыбнулась Криста. — Мне всегда казалось, что грошовые баллады — это народные песни. Что у них нет автора.
— Ну, и у народных песен тоже были когда-то авторы, — сказала другая женщина.
— Это понятно.
Жена учителя народной школы сказала назидательно:
— Как правило, грошовые баллады основываются на том, что было в действительности, нередко на чем-то злободневном. Насколько я знаю, Ларс Севальдсен для своих песен выбирает и старые и новые истории из жизни. В деревнях здесь повсюду его очень любят за эти баллады. Ну ладно, крендель мы разрезали, так что не забудь: угости сначала проповедника, Криста! А как себя чувствует твой отец?
— Спасибо, как обычно.
И она поспешила выйти с подносом, на котором лежал крендель.
Пришел Абель Гард. Он поймал ее взгляд и тут же подошел к ней.
— Добро пожаловать, Криста!
Она что-то пробормотала в ответ.
Кристе нравился Абель Гард, вдовец, который имел нескольких детей. Он был не слишком стар, чуть-чуть за тридцать, но его брак был весьма продуктивным! У него было семеро маленьких сыновей. Абель сам был седьмым сыном, а теперь и у него был седьмой сын. Старое суеверие — а может, это было в Библии — утверждало, что у седьмого сына седьмого сына будут особые способности. Он будет ясновидящим, вот что говорили. Сможет заглядывать в будущее, в души людей. Кристе очень хотелось взглянуть на мальчугана. Ему было около двух лет, и звали его, конечно же, Эфраим. Все дети Абеля носили библейские имена, он ведь был одним из самых достойных братьев.
Абель был довольно привлекателен, мужественным, как говорится — все при нем. Но такая орава детей! Многие женщины из прихода взяли бы на себя заботу о его выводке, если бы он только захотел, но было похоже, что он слишком сильно скорбит о своей жене, чтобы обращать внимание на других женщин. Она умерла при родах. Семеро детей примерно за столько же лет, неужели ему не стыдно, этому парню?
Нет, последние слова были не ее, это говорила Ингеборг, когда его жена умерла.
— Криста… — сказал Абель. — Мне только что звонил твой отец, потому-то я и пришел.
— Да? — испуганно спросила Криста. — Неужели у него приступ?
— Нет-нет. Ты ведь знаешь, какая суматоха у меня дома — я целыми днями на работе, а с детьми только моя старая тетка. Франк сказал, что ты могла бы присматривать за детьми несколько часов в день.
Сначала Криста даже опешила, но, подумав, воодушевленно воскликнула:
— Ой, да, конечно, с удовольствием! Спасибо тебе, Абель!
— И что ты сказала, что могла бы начать уже завтра. Так что мы договорились, что ты будешь приходить в одиннадцать и оставаться до шести.
Что такое? Неужели она говорила что-то подобное?
— Но ведь завтра я… — начала было она, но вдруг ей все стало ясно.
— О, — сказала она, растеряв все свое воодушевление. — Да, я буду рада прийти.
Как мог Франк так с ней поступить? Теперь она уже не могла больше свободно распоряжаться своим временем. И путь в Линде-аллее был закрыт.
— Я приду, — сказала она безжизненным голосом. — Спасибо, что так доверяешь мне!
Абель пристально посмотрел на нее, нисколько не флиртуя, скорее удивленный тем, что она ничего не поняла.
Криста тут же словно окаменела. Только из-за того, что Франк каждый день вдалбливал ей, какой же превосходный человек был этот Абель Гард, она начинала чувствовать к нему отвращение.
Она, разумеется, была несправедлива, но психологически это была совершенно логическая реакция.
— Я провожу тебя домой сегодня вечером, — сказал Абель. — И тебе не придется идти одной через поле.
Криста нервно оглянулась.
— Я пойду с Ингеборг. К тому же я должна быть дома не позже десяти.
Абель чуть улыбнулся.
— Мне кажется, у Ингеборг на сегодняшний вечер другие планы.
Криста заметила Ингеборг. Она о чем-то оживленно, и, наверное, весьма интимно беседовала с парнем из хора.
— Я скажу ей, — проговорил Абель. — А если ты должна быть дома в десять, мы должны уже идти.
— Но ведь ты только что пришел!
— Я пришел только из-за того дела, о котором уже сказал. Да и собрание все равно уже кончилось.
Кристе не оставалось ничего другого, как примириться с судьбой. Она чувствовала только, что другие постоянно навязывают ей свою волю.
И как раз в этот момент неожиданно появился Ларс Севальдсен. Его встретили бурной овацией. На самом деле ничего странного в его появлении не было, он жил недалеко от этого прихода и принадлежал к той же общине свободной церкви.
Проповедник поторопился представить его — хотя он и бывал здесь уже неоднократно — и пока Криста надевала пальто и шарф, она прислушивалась к задаваемым вопросам и ответам на них.
— Откуда вы берете свои тексты?
Ларс Севальдсен потешно показал на свою голову и рассмеялся. Это был довольно гладкий и ничем не примечательный мужчина, его невозможно было бы описать. С сединой в волосах, а больше ничего и не скажешь. Самый-самый обыкновенный.
— То есть вы хотите сказать, что то, что вы сочиняете, это фантазия?
— Нет-нет, это также и старые и совсем недавно случившиеся события, которые я хочу пересказать в моих простых песнях.
Его песни и вправду были простые, но он произнес эти слова с такой фальшивой скромностью, с таким явным самодовольством, что стало очевидно: сам он их простыми не считает.
— А как долго вы уже пишете такие баллады?
— О-о-о-о, — призадумался он. — По меньшей мере лет тридцать.
— А балладу про Линде-Лу?
— Это новая баллада, ее я написал в этом году. И она сразу же стала популярной.
На самом деле это его единственная баллада, которая имеет настоящий успех.
Он стоял, покачиваясь на каблуках, и вид у него был крайне самодовольный.
— Да, это совершенно точно, она пользуется успехом, — проговорил проповедник, льстиво улыбаясь. — А она основана на том, что было в действительности?
— Да, можно сказать и так. Но я ей недоволен. Подумываю, не изменить ли конец.
— А над чем вы сейчас работаете?
Ларс Севальдсен снова заважничал, оставалось только догадываться, над сколькими шедеврами он трудится сейчас.
— Вы споете нам что-нибудь сегодня вечером?
Одна из женщин из кухни подошла к Кристе и, понизив голос, стала обсуждать детали угощения в следующий раз. Когда они закончили, Ларс Севальдсен уже весьма далеко продвинулся в исполнении своей баллады про Линде-Лу.
«Матери нашей память
Хозяин не пощадил.
Я твердо вам обещаю
За это ему отомстить».
«Да уж, если бы я только смогла остановить эти злобные сплетни вокруг моей матери», — думала Криста. А вообще-то, она не могла поверить, что этот скользкий, как угорь, Ларс Севальдсен с таким сочувствием мог написать о Линде-Лу и его судьбе. Ей это было неприятно. Линде-Лу был как она сама.
Абель Гард осторожно положил свою ладонь на ее руку.
— Нам надо идти.
— Да, конечно.
И они вышли на улицу, в холодный вечер на исходе зимы.
Луна уже пропутешествовала по темно-синему бархату неба и сияла ясно и мощно, дымка больше уже не загораживала ее.
Ужасная тайна выплыла наружу, теперь луна не могла поведать ей больше ничего страшного.
Мысли Кристы вертелись вокруг того, что она услышала в хлеву, ей казалось, что это было уже целую вечность назад. На самом деле прошло всего-то несколько часов. Она ощущала невероятное бессилие из-за того, что не может поговорить с теми, кто жил в Линде-аллее. Она чувствовала, что ею манипулируют. Что ее загоняют в загон, где ей совсем не хочется быть. Неужели у нее совсем нет права решать самой?
Жизнерадостная и покорная Криста решилась на протест впервые в жизни. Ее представления о том, что «отец всегда прав» оказались основательно поколебленными. И сейчас она думала об этом только потому, что узнала, что Франк ей не отец.
Она была несправедлива и знала это. Франк был такой же, как и всегда, он ничего не подозревал о том, что сделала Ванья и о чем Криста ужасно хотела бы знать побольше. Безусловно, очень странно бывает внезапно лишиться отца.
Ведь должен же где-то быть ее настоящий отец.
Чувствовал ли ты себя столь же беспомощным, столь же потерянным, Линде-Лу? Когда господин Педер бросил эти слова тебе в лицо?
— Ты что-то очень молчалива сегодня, — осторожно заметил Абель Гард.
Она вздрогнула. Почти забыла про него.
— Да. Извини! Просто задумалась.
— Я так и понял, — улыбнулся он.
Далеко впереди на освещенном голубом светом луны поле она увидела на перекрестке платформу для молока. Когда она проходила мимо нее впервые, то и понятия не имела о том, что ей предстоит услышать в хлеву. Она вспомнила мягкую улыбку незнакомого парня, вспомнила, как он стоял, прислонившись к деревянной перекладине, и вдруг ей пришло в голову, что на самом деле она все время думала об этой улыбке, весь вечер. Она запала ей в сердце.
Ей захотелось спросить Абеля Гарда об этом парне, но подумала, что он может отреагировать на ее вопрос… немного болезненно, во всяком случае, рад он не будет. Вряд ли его обрадует ее интерес к молодым мужчинам.
И Криста снова почувствовала себя загнанной в угол.
Ведь ей нравился Абель Гард. Но в таких вещах ей хотелось бы все решать самой. Ей не хотелось, чтобы Франк мог ей сказать как-нибудь в будущем: «Ты, конечно же, благодарна мне за то, что я нашел тебе такого мужа, как Абель!»
Если что-то подобное вообще должно было когда-нибудь произойти.
Господи, до чего же все сложно! Она чувствовала, что не должна быть такой упрямой по отношению к доброму, симпатичному, да, что уж греха таить, явно привлекательному мужчине, который тактично молчал, идя с ней рядом.
— Как поживают твои мальчики? — поинтересовалась она, ведь ей теперь предстояло присматривать за ними. Она не имела ничего против. Кристе нравилось возиться с детьми.
Линде-аллее, где выросла ее мать.
Она поняла, что женщины в хлеву были правы. Франк не ее отец. У них не было ничего, ну совершенно ничего общего.
Пока Криста переливала молоко, она машинально мурлыкала песенку:
«Маленькая его сестренка была
Хрупкая, как тростинка.
Но слишком рано она умерла —
Жестока была к ней судьбина».
— Криста! — послышался возмущенный голос Франка. — Как ты можешь петь эту примитивную уличную песню?
Она вздрогнула.
— Неужели? Я этого даже не заметила!
— В своем доме я хочу слышать только нравоучительные песни.
— Но ее поют везде, даже в молельном доме.
— И вовсе нет. Хотя, кстати… Нет, иди-ка сюда, что это я здесь сижу и надрываюсь, крича тебе! И вообще: скоро зайдет Ингеборг, и вы пойдете на собрание.
— Сегодня вечером? — спросила Криста, входя в комнату. Она внимательно взглянула на Франка Монсена и почувствовала, что разница между ними просто бросается в глаза. Прискорбно, но ничего не поделаешь. Неужели она когда-то могла думать, что она его дочь?
О, добрый, милый Франк, сможешь ли ты простить меня? Мне не хочется так думать, ведь ты, ничего не зная, так заботился обо мне всю мою жизнь!
Криста просто забыла, что уже много лет именно она заботится о нем.
— Собрание в молельном доме сегодня вечером?
— Да, а разве ты забыла? Это специальная встреча для наставления молодежи. Мне кажется, сегодня слишком прохладно, и я не могу выйти из дома, но Ингеборг проводит тебя. Только позаботьтесь о том, чтобы вас кто-нибудь проводил домой! Жду тебя не позже десяти.
Она взглянула на него немного боязливо и растерянно.
Ну да, Ингеборг, это, конечно, хорошо, но…
Ей совсем не хотелось думать о том, что Ингеборг говорила ей по секрету. Она многого не понимала в ее сбивчивой болтовне.
— У меня немного болит голова… — попыталась сказать она, и это была правда. Криста редко обманывала просто так. У нее слегка болели шея и глаза от того, что она всю дорогу смотрела на луну.
Но Франк и слышать не хотел ни о чем подобном.
— Тем более тебе надо выйти на улицу.
В этом доме болеть мог только он!
Пришла Ингеборг. Толстая, кривоногая, прыщавая, с жирными волосами. Но невероятно самоуверенная. Она позволяла таким же прыщавым мальчишкам из прихода лапать себя, где угодно, и ее фырканье часто можно было слышать из комнатушек в молельном доме. Это всегда вызывало у Кристы неприятные чувства.
Ингеборг была на голову выше Кристы.
— Ну, конечно, брат Франк, я присмотрю за ней, можете на меня положиться! Ты готова, Криста?
Криста сделала последнюю отчаянную попытку:
— Отец, а если я сегодня вечером пойду в молельный дом, как ты хочешь… Ведь я тогда смогу поехать завтра в Линде-аллее?
— Это что еще за ультиматум? — кисло осведомился Франк. — Как ты вообще можешь сравнивать эти абсолютно разные вещи?
Она хотела сказать:
«Я не хочу, чтобы меня заставляли отказываться от поездки к моим родственникам на день рождения, и идти вместо этого на такое скучнейшее мероприятие, как встреча в молельном доме».
Но подобные аргументы были бесполезны, она это знала. И, разумеется, Франк был прав, сравнивать эти две вещи было нельзя.
Но до чего же ей хотелось в Линде-аллее! Как же ей попасть туда?
Франк съежился в своем кресле. Опять играл роль страдальца, но Криста была слишком простодушна, чтобы это понять.
— Детка моя дорогая, я совсем не понимаю тебя, сегодня ты такая упрямая!
Немного же нужно, чтобы прослыть строптивицей у добрейшего Франка Монсена!
— Я знаю, что я тебе в тягость, — продолжал он, обхватив лоб руками в мелодраматической позе. — Но я хочу тебе только добра! Верь мне, я знаю, что для тебя лучше. Это замечательное собрание, а в Линде-аллее тебя поджидают только заблуждения.
По правде говоря, Криста веровала — чисто и искренне. Но его давление уже начинало воздвигать барьер между ней и ее верой в Бога.
Сейчас ему удалось направить ее совесть туда, куда он и хотел, ее лицо потемнело. Но все равно, сдаваться она не хотела, поездка значила для нее очень много.
— Мне надо поговорить с моими родственниками из Линде-аллее, есть кое-что, что мне необходимо обсудить.
Он тут же стал подозрительным. Глаза его так и светились недоверием:
— Чему это они могут научить тебя из того, чему не могу научить с таким же успехом и я?
— Папа, я одна из них, и от этого не уйти. И мой настоящий дед со стороны матери, Ульвар, и мой как бы дед — Хеннинг — из рода Людей Льда. И это день рождения Хеннинга, ему исполняется семьдесят семь лет. Никто не знает, как долго он еще будет с нами.
— Ох, да я умру раньше, чем он, ты же знаешь. Я могу умереть, уже в то время, пока ты там будешь, потому что — кто же мне поможет? Подумай, а вдруг у меня случится приступ удушья, а я буду в доме совсем один?
— А… Ингеборг не может побыть с тобой? — наивно спросила Криста.
Он выглядел испуганным. Ингеборг тут же сказала:
— Ой, с удовольствием! Завтра ночью? Мама мне, конечно же, разрешит.
И она облизала губы с самым решительным видом, что еще больше перепугало Франка.
Он попался в свою собственную ловушку.
— Но сейчас я больше ничего не хочу слышать про Линде-аллее! Идите, — нетерпеливо махнул он рукой. — Иначе опоздаете на собрание!
— У тебя есть все, что нужно? — заботливо спросила Криста.
— Да-да, у меня все есть. Думаешь, без тебя не справлюсь? — добавил он агрессивно и довольно непоследовательно.
Когда они ушли, он почувствовал себя очень усталым. Но лишь психически. Его привело в замешательство новое, странное поведение Кристы.
Ему следует пересмотреть свою стратегию, говорило ему его подсознание, но он еще не понимал этого отчетливо.
Всю вину он перекладывал на Кристу. Глупая девчонка, вечно она занудствует со своей Линде-аллее! Опасной Линде-аллее!
Он еще не понимал, что его подсознание подсказывало ему: старая стратегия — «меня так жалко, разве ты не видишь?» — уже не трогает Кристу. Надо придумать что-то другое.
На самом деле, Франк Монсен уже почти выпустил вожжи из рук.
Пока они шли на собрание, Криста заметила:
— А правда луна сегодня вечером какая-то странная? Как будто она полна каких-то чар?
— Чего? Ты что, с ума сошла? — фыркнула Ингеборг. — Вечно ты несешь какую-то чушь! Ее ведь почти не видно, она совсем скрылась за облаками!
— Именно поэтому она такая волшебная. Такая таинственная, полная тайн. Землисто-серая — как мертвец!
Ингеборг нервно хмыкнула.
Они шли мимо молочной платформы, и Криста вспомнила свою встречу с незнакомым парнем. Но ничего не сказала, ей не хотелось говорить об этом с Ингеборг.
— А ты видела нового парня из хора? — доверительно прошептала старшая девушка.
На секунду Криста понадеялась, что они говорят об одном и том же человеке, но оказалось, что это не так.
— Ах да, этого? Он всегда так пристально смотрит.
— Что? А он и на тебя так смотрит?
— Да нет, не особенно, — поспешила ответить Криста. Она не хотела лишать Ингеборг радости, та казалась увлеченной молодым человеком.
— Я встречусь с ним сегодня — попозже, — гордо заявила девушка.
Ингеборг была на пару лет старше Кристы. Казалось, что ей хотелось доказать и себе, и другим, что парни от нее без ума. Криста считала ее слишком надутой. Ей было почти жалко ее за это неуемное желание получать доказательства любви, или что там еще это было. Она сжала руку Ингеборг, словно бы ободряя ее. Сердце Кристы всегда было открыто для слабых.
— И знаешь, что? — шептала Ингеборг. — На последней спевке он вообще стоял позади меня все время. Все ближе и ближе придвигался. Я чувствовала, чувствовала, что он… хочет!
Криста наивно уставилась на нее, она не была уверена в том, что поняла, что Ингеборг имела в виду. Ей хотелось предостеречь подругу, но она не знала, от чего. В доме у Франка даже о пестиках и тычинках никогда не говорили. Там говорили лишь о соблазнах, которым подвергается молодая девушка, но никогда не называли эти соблазны конкретно. И если Криста спрашивала, то Франк начинал сердиться!
Так что о делах житейских она была осведомлена мало.
— Франк говорит, что мальчики, если им дают слишком много воли, становятся просто неуправляемыми, — неопределенно высказалась она.
Ингеборг зафыркала, расхохоталась.
— Ой, помогите, сейчас обдуюсь со смеха! Я знаю, как управлять парнями, не волнуйся!
Они подошли к молельному дому, затем вошли внутрь.
Подавленная Криста уселась на одну из скамей на женской стороне. «Я и здесь чувствую себя не в своей тарелке, — подумала она. — Все верно, я верю в Бога и все такое, но мне кажется, это неправильно! Мне кажется, что религия — это частное дело человека и Бога. А священники и проповедники только мешают. Они как бы загораживают собой Бога».
Ингеборг вскарабкалась на сцену и заняла свое место в хоре. Криста видела, как вспыхнули ее щеки: и правда, новый парень стоял прямо за ней. Кристе он не казался особо симпатичным — у него были напомаженные волосы, прямой, как стрела, пробор и выпученные глаза. Именно в этот момент их глаза встретились. Она отвела взгляд. В последнее время парень был довольно навязчив, все время предлагал проводить ее домой, но Криста благодарила и отказывалась. И теперь была этому рада. И из-за себя, и из-за Ингеборг.
В перерыве на угощение, она, как обычно, помогала подавать кофе. Это был самый приятный момент, но Криста чувствовала, что ее мысли еще дальше отсюда, чем когда-либо. Ей надо было подумать о многом.
На кухне две женщины из тех, что готовили кофе, разумеется, подвывая, пели нескончаемую балладу про Линде-Лу. Криста как раз собиралась вынести кофе, как вдруг остановилась с полным кофейником в руках прямо в дверях. Женщины добрались до куплета, которого она никогда раньше не слышала:
«Знала до мужа других мужчин.
Твоя потаскуха мать.
И младших брата с сестрой отца
Отцом ты не можешь считать».
Криста вышла. Она грустно улыбалась про себя.
«Значит, ты и я — мы одного поля ягоды, Линде-Лу, — подумала она. — Сегодня и я узнала, что у моей матери был другой. Могу представить, что ты чувствовал!»
Судьба Линде-Лу интересовала ее с самого первого раза, когда она услышала балладу. В балладе было около двадцати пяти куплетов, и она слышала только отдельные фрагменты. «Когда-нибудь выучу всю», — подумала она.
Теперь у них было что-то общее — у юного Линде-Лу и у нее. И от этого становилось немного спокойнее. Товарищи по несчастью.
Когда она вернулась на кухню, петь там уже перестали.
— Интересно, почему это баллада про Линде-Лу пользуется таким успехом, — улыбнувшись двум пожилым женщинам, заметила она.
— Ну, не знаю, — ответила одна из них. — Наверное, потому что ее написал Ларс Севальдсен, да, и он к нам сюда приедет, возможно, через месяц или что-то в этом роде. Интересно будет на него посмотреть!
— Так странно, — улыбнулась Криста. — Мне всегда казалось, что грошовые баллады — это народные песни. Что у них нет автора.
— Ну, и у народных песен тоже были когда-то авторы, — сказала другая женщина.
— Это понятно.
Жена учителя народной школы сказала назидательно:
— Как правило, грошовые баллады основываются на том, что было в действительности, нередко на чем-то злободневном. Насколько я знаю, Ларс Севальдсен для своих песен выбирает и старые и новые истории из жизни. В деревнях здесь повсюду его очень любят за эти баллады. Ну ладно, крендель мы разрезали, так что не забудь: угости сначала проповедника, Криста! А как себя чувствует твой отец?
— Спасибо, как обычно.
И она поспешила выйти с подносом, на котором лежал крендель.
Пришел Абель Гард. Он поймал ее взгляд и тут же подошел к ней.
— Добро пожаловать, Криста!
Она что-то пробормотала в ответ.
Кристе нравился Абель Гард, вдовец, который имел нескольких детей. Он был не слишком стар, чуть-чуть за тридцать, но его брак был весьма продуктивным! У него было семеро маленьких сыновей. Абель сам был седьмым сыном, а теперь и у него был седьмой сын. Старое суеверие — а может, это было в Библии — утверждало, что у седьмого сына седьмого сына будут особые способности. Он будет ясновидящим, вот что говорили. Сможет заглядывать в будущее, в души людей. Кристе очень хотелось взглянуть на мальчугана. Ему было около двух лет, и звали его, конечно же, Эфраим. Все дети Абеля носили библейские имена, он ведь был одним из самых достойных братьев.
Абель был довольно привлекателен, мужественным, как говорится — все при нем. Но такая орава детей! Многие женщины из прихода взяли бы на себя заботу о его выводке, если бы он только захотел, но было похоже, что он слишком сильно скорбит о своей жене, чтобы обращать внимание на других женщин. Она умерла при родах. Семеро детей примерно за столько же лет, неужели ему не стыдно, этому парню?
Нет, последние слова были не ее, это говорила Ингеборг, когда его жена умерла.
— Криста… — сказал Абель. — Мне только что звонил твой отец, потому-то я и пришел.
— Да? — испуганно спросила Криста. — Неужели у него приступ?
— Нет-нет. Ты ведь знаешь, какая суматоха у меня дома — я целыми днями на работе, а с детьми только моя старая тетка. Франк сказал, что ты могла бы присматривать за детьми несколько часов в день.
Сначала Криста даже опешила, но, подумав, воодушевленно воскликнула:
— Ой, да, конечно, с удовольствием! Спасибо тебе, Абель!
— И что ты сказала, что могла бы начать уже завтра. Так что мы договорились, что ты будешь приходить в одиннадцать и оставаться до шести.
Что такое? Неужели она говорила что-то подобное?
— Но ведь завтра я… — начала было она, но вдруг ей все стало ясно.
— О, — сказала она, растеряв все свое воодушевление. — Да, я буду рада прийти.
Как мог Франк так с ней поступить? Теперь она уже не могла больше свободно распоряжаться своим временем. И путь в Линде-аллее был закрыт.
— Я приду, — сказала она безжизненным голосом. — Спасибо, что так доверяешь мне!
Абель пристально посмотрел на нее, нисколько не флиртуя, скорее удивленный тем, что она ничего не поняла.
Криста тут же словно окаменела. Только из-за того, что Франк каждый день вдалбливал ей, какой же превосходный человек был этот Абель Гард, она начинала чувствовать к нему отвращение.
Она, разумеется, была несправедлива, но психологически это была совершенно логическая реакция.
— Я провожу тебя домой сегодня вечером, — сказал Абель. — И тебе не придется идти одной через поле.
Криста нервно оглянулась.
— Я пойду с Ингеборг. К тому же я должна быть дома не позже десяти.
Абель чуть улыбнулся.
— Мне кажется, у Ингеборг на сегодняшний вечер другие планы.
Криста заметила Ингеборг. Она о чем-то оживленно, и, наверное, весьма интимно беседовала с парнем из хора.
— Я скажу ей, — проговорил Абель. — А если ты должна быть дома в десять, мы должны уже идти.
— Но ведь ты только что пришел!
— Я пришел только из-за того дела, о котором уже сказал. Да и собрание все равно уже кончилось.
Кристе не оставалось ничего другого, как примириться с судьбой. Она чувствовала только, что другие постоянно навязывают ей свою волю.
И как раз в этот момент неожиданно появился Ларс Севальдсен. Его встретили бурной овацией. На самом деле ничего странного в его появлении не было, он жил недалеко от этого прихода и принадлежал к той же общине свободной церкви.
Проповедник поторопился представить его — хотя он и бывал здесь уже неоднократно — и пока Криста надевала пальто и шарф, она прислушивалась к задаваемым вопросам и ответам на них.
— Откуда вы берете свои тексты?
Ларс Севальдсен потешно показал на свою голову и рассмеялся. Это был довольно гладкий и ничем не примечательный мужчина, его невозможно было бы описать. С сединой в волосах, а больше ничего и не скажешь. Самый-самый обыкновенный.
— То есть вы хотите сказать, что то, что вы сочиняете, это фантазия?
— Нет-нет, это также и старые и совсем недавно случившиеся события, которые я хочу пересказать в моих простых песнях.
Его песни и вправду были простые, но он произнес эти слова с такой фальшивой скромностью, с таким явным самодовольством, что стало очевидно: сам он их простыми не считает.
— А как долго вы уже пишете такие баллады?
— О-о-о-о, — призадумался он. — По меньшей мере лет тридцать.
— А балладу про Линде-Лу?
— Это новая баллада, ее я написал в этом году. И она сразу же стала популярной.
На самом деле это его единственная баллада, которая имеет настоящий успех.
Он стоял, покачиваясь на каблуках, и вид у него был крайне самодовольный.
— Да, это совершенно точно, она пользуется успехом, — проговорил проповедник, льстиво улыбаясь. — А она основана на том, что было в действительности?
— Да, можно сказать и так. Но я ей недоволен. Подумываю, не изменить ли конец.
— А над чем вы сейчас работаете?
Ларс Севальдсен снова заважничал, оставалось только догадываться, над сколькими шедеврами он трудится сейчас.
— Вы споете нам что-нибудь сегодня вечером?
Одна из женщин из кухни подошла к Кристе и, понизив голос, стала обсуждать детали угощения в следующий раз. Когда они закончили, Ларс Севальдсен уже весьма далеко продвинулся в исполнении своей баллады про Линде-Лу.
«Матери нашей память
Хозяин не пощадил.
Я твердо вам обещаю
За это ему отомстить».
«Да уж, если бы я только смогла остановить эти злобные сплетни вокруг моей матери», — думала Криста. А вообще-то, она не могла поверить, что этот скользкий, как угорь, Ларс Севальдсен с таким сочувствием мог написать о Линде-Лу и его судьбе. Ей это было неприятно. Линде-Лу был как она сама.
Абель Гард осторожно положил свою ладонь на ее руку.
— Нам надо идти.
— Да, конечно.
И они вышли на улицу, в холодный вечер на исходе зимы.
Луна уже пропутешествовала по темно-синему бархату неба и сияла ясно и мощно, дымка больше уже не загораживала ее.
Ужасная тайна выплыла наружу, теперь луна не могла поведать ей больше ничего страшного.
Мысли Кристы вертелись вокруг того, что она услышала в хлеву, ей казалось, что это было уже целую вечность назад. На самом деле прошло всего-то несколько часов. Она ощущала невероятное бессилие из-за того, что не может поговорить с теми, кто жил в Линде-аллее. Она чувствовала, что ею манипулируют. Что ее загоняют в загон, где ей совсем не хочется быть. Неужели у нее совсем нет права решать самой?
Жизнерадостная и покорная Криста решилась на протест впервые в жизни. Ее представления о том, что «отец всегда прав» оказались основательно поколебленными. И сейчас она думала об этом только потому, что узнала, что Франк ей не отец.
Она была несправедлива и знала это. Франк был такой же, как и всегда, он ничего не подозревал о том, что сделала Ванья и о чем Криста ужасно хотела бы знать побольше. Безусловно, очень странно бывает внезапно лишиться отца.
Ведь должен же где-то быть ее настоящий отец.
Чувствовал ли ты себя столь же беспомощным, столь же потерянным, Линде-Лу? Когда господин Педер бросил эти слова тебе в лицо?
— Ты что-то очень молчалива сегодня, — осторожно заметил Абель Гард.
Она вздрогнула. Почти забыла про него.
— Да. Извини! Просто задумалась.
— Я так и понял, — улыбнулся он.
Далеко впереди на освещенном голубом светом луны поле она увидела на перекрестке платформу для молока. Когда она проходила мимо нее впервые, то и понятия не имела о том, что ей предстоит услышать в хлеву. Она вспомнила мягкую улыбку незнакомого парня, вспомнила, как он стоял, прислонившись к деревянной перекладине, и вдруг ей пришло в голову, что на самом деле она все время думала об этой улыбке, весь вечер. Она запала ей в сердце.
Ей захотелось спросить Абеля Гарда об этом парне, но подумала, что он может отреагировать на ее вопрос… немного болезненно, во всяком случае, рад он не будет. Вряд ли его обрадует ее интерес к молодым мужчинам.
И Криста снова почувствовала себя загнанной в угол.
Ведь ей нравился Абель Гард. Но в таких вещах ей хотелось бы все решать самой. Ей не хотелось, чтобы Франк мог ей сказать как-нибудь в будущем: «Ты, конечно же, благодарна мне за то, что я нашел тебе такого мужа, как Абель!»
Если что-то подобное вообще должно было когда-нибудь произойти.
Господи, до чего же все сложно! Она чувствовала, что не должна быть такой упрямой по отношению к доброму, симпатичному, да, что уж греха таить, явно привлекательному мужчине, который тактично молчал, идя с ней рядом.
— Как поживают твои мальчики? — поинтересовалась она, ведь ей теперь предстояло присматривать за ними. Она не имела ничего против. Кристе нравилось возиться с детьми.