Страница:
"Интересующее вас лицо будет пребывать в отеле "Шератон" с одиннадцати до тринадцати часов местного времени в номере 888. Доброжелатель"
"Вот и поговорим в Шератоне", - сказал я сквозь зубы и скомкал телеграмму. Племянник сам шел на нас и я был рад этому. Но мою радость не разделял Анатолий. Тот самый рыжий детина с крупными кулаками. Он был супермен со стажем, широко известный в кругах русско-еврейской мафии. Я назначил его ответственным за операцию "Взятие племянника" - Послушайте, шеф, - сказал Анатолий, - а вдруг это хитрость? Я даже уверен, что это хитрость. Думаю, "доброжелатель" никто иной, как сам племянник. Я глянул на четырехугольную физиономию Анатолия, на его крепкий лоб, под которым медленно вращались тугие мысли: - Давайте не будем, - сказал я, - вы такой мнительный оказывается. Анатолий не обиделся: - Шеф, я просто высказал свое мнение. Перед выходом на дело я дозвонился до Беллы. Почти все утро к телефону подходил ее муж и я осторожно клал трубку на рычаг, не отвечая на его призывное "Але!". На сей раз, я услышал звонкий голос своей мамочки: - Графиня, меня не будет дня два, - сказал я, - не скучай, пожалуйста, шлю тебе тысячу поцелуев! В ответ она стала жаловаться на то, что муж целое утро не открывал магазин, и прожужжал ей все уши на предмет исходного капитала, который не мешало бы изыскать на открытие семейного ресторана. - Будет тебе исходный капитал, маман! - уныло пообещал я, обиженный в душе, что и в такую ответственную для меня минуту, она заботится лишь о меркантильных интересах мужа. Мы вооружились кастетами и натянули бронежилеты. Мы сели в уютный минибус и погнали в отель. Мы сжимали в карманах кулаки и смотрели в окна минибуса.
2
Оставив позади Холон, водитель вырулил на "Хахмей Атуна" - один из самых грязных переулков южного Тель-Авива. Благополучно объехав многочисленные мусорные кучи, мы пересекли квартал "Шапира", известный бесчисленным количеством синагог, и вскоре влились в плотный авто поток на улице "Аленби". По обе стороны трассы уныло возвышались побуревшие от сырости ветхие здания. За несколько кварталов отсюда плескалось Средиземное море и постоянная влажность, методично разъедала постройки, возведенные еще вначале века: облупленные, они сиротливо возвышались на улице имени английского генерала, придавая ей унылый и безнадежный вид. Через час, мы прибыли на живописную набережную. Архитектурные строения, возвышающиеся в этом фешенебельном района, представляли собой резкий контраст, обветшавшим лачугам убогих кварталов второй столицы Израиля. Почти вся набережная была утыкана величественными небоскребами для богачей и туристов. Блистательная панорама с видом на море, открывавшаяся из просторных гостиничных номеров, радовала души иностранных гостей. У отеля "Шератон" я увидел телевизионные камеры, операторов и журналистов. Мы вышли из минибуса и тут же попали в окружение газетных ковбоев: - Пару минуточек, господа, - обратился к нам журналист с окладистой бородой раввина и длинной трубкой в лошадиных зубах, - не могли бы вы сказать пару слово для программы "Мабат"? - Не могли бы! - Я отодвинул бородача в сторону и резвым шагом направился к отелю. За нашими спинами заурчали камеры, затявкали комментаторы: "Уважаемые телезрители, операция, как видите, уже началась, а полиции, разумеется, еще нет и в помине. Видимо, полиция подкуплена. Да, дамы и господа, коррупция и зарвавшаяся русская мафия, увы, все более и более разъедает израильское общество" "Вот дубина, подумал я про комментатора, кому ты нужен со своим обществом?" Мы поднялись на тридцать восьмой этаж. Здесь мы встретили хозяина отеля. Он был мрачен и зол и мы тут же выяснили причину его расстройства: - Сэры, - сказал он, - у вас сейчас начнется бой, а здесь зеркала, диваны, все стоит деньги, за все уплачено, господа! - Пошел бы ты отсюда мелкими шажками! - посоветовал Анатолий, - ты на нашем бое заработаешь больше, чем потеряешь. Я поддержал Анатолия: - Да, несомненно, вы останетесь в выигрыше, бой будет транслироваться по телевидению, прекрасная реклама для вашего бизнеса. - Но, господа! - воскликнул хозяин, однако взглянув на Толю, тут же умолк. Хозяин был умный человек и хорошо знал, что супермены держат в кармане. А в кармане у Анатолия был всего лишь скромный кастетушко. Он им не одну пару челюстей раздробил. К сожалению, по старой советской привычке, кастету он доверял больше, чем людям и в этом, пожалуй, была трагедия его жизни в Израиле. Восемьсот восемьдесят восьмой номер был в конце левого крыла малона. Мы гурьбой направились к нему, психологически настраивая себя на драку. Мы подошли совсем близко, когда двери номера широко распахнулись и к нам навстречу хлынули люди в латаных джинсах и малеванных футболках на сильных плечах. Их было пятнадцать, племянник шестнадцатый. Усатый и наглый, он стоял за спинами своих барбосов и, скрестив руки на груди, ухмылялся: - Гутен таг, господа! - ласково произнес он, - вы что ли к нам? Я не стал отвечать ему, подал знак Анатолию, и мы приступили к делу. Для разогреву перебили люстры, высадили оконные рамы, вырвали ручки дверей и разодрали обшивку диванов. Люди племянника тоже разминались. Потом началось. Я все пытался прорваться к племяннику, исступленно выкрикивая: "Шмулик, иди сюда, если ты не трус! Иди сюда, я тебе говорю!" Но каждый раз, когда я мог протянуть руку и ухватиться за его бульдожью шею, меня роняли на пол. Боже, как они топтали меня. Однажды, когда град пинков стал реже, я поднял голову и увидел, что мои ребята оттеснили громил и бьют их: "Браво, ребятушки, - подбадривал я их, - бей их по организму!" Мои бойцы работали чисто. Орудовали преимущественно кастетами. Я слышал хруст костей и вопли изувеченных. Кто-то истерически хохотал, а кто-то искусно и с хрипотцой в голосе матерился. На моих глазах Анатолий выбросил с тридцать восьмого этажа парня в ковбойской шляпе, пытавшегося поразить его армейским штыком. Дрыгая ногами и неистово вопя, парень стремительно летел навстречу смерти. Внизу его поймали корреспонденты. Не дав ему отдышаться, они наперебой стали интервьюировать его: - Скажите, адон, контролирует ли мафия, органы правосудия? - А вы как-то связаны с Россией? - У вас есть свои люди в кнесете? - А в Кремле? Не отвечая на вопросы, взмокший и распаленный ковбой, грубо растолкав газетчиков, вновь кинулся на тридцать восьмой этаж. Впопыхах он забыл о лифте. Корреспонденты с надеждой смотрели на окна тридцать восьмого - может еще кого выбросят. Они в самом деле дождались - опять из окна выкинули человека. Журналисты оживились, вглядываясь в падающего. Это был снова парень в ковбойской шляпе. Они не стали больше ловить его. Только один из них, литературный сотрудник русского общественно-политического журнала "Пятница" соболезнующим тоном заметил: "Бедняга, перед смертью мог бы и на лифте подняться" Бой продолжался. Анатолий с ребятами дружно теснили барбосов. Громилы отбивались ногами. Технику этого дела они освоили блестяще. Даже Анатолий упал однажды, сбитый пинком двухметрового великана. Бандиты отступили на тридцать шестой этаж. Только тут мне удалось прорваться к Шмулику. "И эх, родимая!" - крикнул я, сделал уклон влево и хватил его свингом по тяжелой и круглой челюсти... Нет, что ни говори, а фрезерева наука, что-нибудь да стоит: он не упал, но потрясен был до самого мозжечка. Я потянулся к его горлу, мертвой хваткой сжал пальцы и рванул кадык на себя. Удар кастетом в зубы потряс меня. Я потерял сознание"
Глава тридцать первая
Фридман раскрывает карты
1
После самоубийства Уилла я отдалился от Фридмана и заходил к нему реже. Мое отчуждение не скрылось от чуткого глаза бармена. После похорон Уилла он не раз упрекал меня, что я незаслуженно забываю старых друзей. Откладывать назревший разговор было уже неприлично. Я позвонил ему и спросил: - Вы сделали то, что обещали? - О чем вы, Ицик? - Я про черный камень на могилу Уилла? - Вот видите какой вы, подозреваете старого друга в непорядочности. - Мордехай Наумович, я звоню. - Вот именно, вы звоните, тогда, когда во мне есть надобность, - сказал он, намекая на мои долги, - а нет бы просто зайти к старому другу, покалякать за чаем. Между прочим, я слышал, что вы про Уилла интересуетесь? - Я хотел собрать его личные вещи. - Зачем? - На память. - Музей что ли собираетесь открыть? Музей имени Иванова, звучит, неправда ли? - А что, неплохая идея. - У меня плохих не бывает. Да вы зашли бы, глядишь, что-нибудь для вашего музея и подкинул бы. Ей богу, Ицик, совсем вы чужой стали, заходите, как представится случай. Я не стал дожидаться пока случай представится, и на следующий день поспешил к нему в гости. Он выбежал ко мне навстречу, усадил за столик, предложил пиво и сам завел разговор: - Я знаю, что вы нашли у меня в туалете, - с упреком сказал он. - Я замешан в Уилловой истории, признаю. Но я не убивал его. - Откуда вы знаете, что его убили? - Иначе, с какой бы стати вам копаться в его личных вещах? - Я ведь сказал - на память. Да вы и сами что-то собирались передать мне, не так ли? - Да так. Об одном только прошу, не тяните резину. Я же знаю, вас интересует, как ко мне попали эти проклятые страницы? - Не стану отрицать. Фридман посерьезнел, глотнул пива и начал издалека. - Господин Борухов, я болен, может быть даже смертельно болен. Я удивленно всплеснул руками, но он сделал нетерпеливый жест: - После моей смерти поступайте как знаете, но теперь постарайтесь, чтобы все, что я скажу вам, осталось между нами. - Можете не сомневаться, Мордехай Наумович. - Вы читали Уиллово сочинение? - За исключением последних страниц, которые надеюсь найти у вас. - Вглядитесь в мое лицо, внимательнее... Догадываетесь? - Прошу прощения, что вы имеете в виду? - Перед вами племянник. - Э... простите, я не совсем понимаю... - А что тут понимать, я ведь так и не совладал тогда с Веньямином. Увы, мне так и не удалось расшифровать записки старого ботаника, не сработали бумажки проклятые. - Да, но в дневнике Уилл величает его Шмуэлем, и кроме того, у вас разные усы... да и шея... - Ну еще бы, стал бы он меня раскрывать. Я ведь содержал его в последние годы... Я действительно знавала его отца - Константина Сергеевича. - Да, помню, вы часто говорили об этом. - Представьте себе, я даже кое-чем обязан ему. - Но вы ведь, кажется, работали в разных сферах. - В параллельных. - Вы воровали, а он карал? - Не воровал, а брал причитающееся. "Мусор" он был важный, и также, как все его коллеги, питался из нашей кормушки. Однажды он помог мне всучить взятку министру торговли Узбекистана. Понятливый был человек, зихроно ле враха, не то что сын его, недоносок этот, Уилл: и сам ни с чем остался и мне ничего не перепало. - Вы утверждаете, что не убивали Уилла? - Боже упаси, единственным моим желанием было припугнуть подлеца. - Удалось? - Нет, пугать его было бесполезно. Поначалу он еще держался: поехал в Негев искать работу. Не нашел. Вернулся в Холон. Белла дала ему от ворот поворот. Он запил, продал оставшиеся пожитки отца и, спустив на пустяки последние гроши, явился ко мне с повинной. - С таким же успехом он мог появиться у Беллы? - Вы не знаете Уилла. Просить у Беллы милостыню он постеснялся, гордость знаете ли. Он ведь аристократ, хоть и в третьем поколении. - А что Белла? - Изумительная женщина. Я ее еще по Ташкенту знаю. - Разве она не из Душанбе? - С чего вы взяли? Я часто снабжал ее дефицитом в Ташкенте. Очень милая женщина, и что она нашла в этом дебиле. - Вы имеете в виду ее мужа? - Нет, я имею в виду Уилла. - Кто же в таком случае был ботаник? - А он и в самом деле мой дядя. Может быть, слышали - Семен Эммануилович Кальштейн, известный узбекский аграрий. - Нет, не слышал. - В Ташкенте дядя Сеня был ректором сельскохозяйственного института. Там, кстати, и начал растить деньги. Его первые опыты в Союзе шли как по маслу. Деньгу дяде удалось взрастить, но советский рубль уже пошел на убыль, а гнать просто макулатуру, извините, не было смысла. Узбеки к тому времени, вздумали менять деньги и ему на этот случай надо было спешно перестраивать технологию производства. Прибавьте к этому нестабильную обстановку в регионе. Словом, растить местную таньгу, несмотря на плодородную узбекскую почву, дядя не рискнул. - Но причем тут вы? - Я первый подсказал ему, что для его экспериментов нужны заграничные климатические условия. Он согласился. В Израиле дело долгое время не ладилось: из-за постоянной инфляции, он не мог настроить цветок на выпуск шекелей. Иногда, правда, мы снимали одну, другую тысячу. Эти средства я пустил в дело - открыл небольшой лимонадный заводик. К сожалению, раскрутить бизнес не удалось, народ тут привык пить Кока-колу... - Как же вы поссорились? - Я предложил ему растить доллары, а он заупрямился и настаивал на шекелях. Дескать, не патриотично в еврейском государстве производить американские дензнаки. Совсем не разбирался старый в экономике. Уж очень не терпелось ему сделать что-либо для этой страны. Я многократно говорил ему, что страна этого не оценит, так оно впоследствии и вышло: после смерти он и евреем-то признан не был - похоронили его как гоя на задворках христианской церкви. Моя практичность раздражала его. Старик надеялся на свои деньги построить рай на земле обетованной. Все остальное вам известно. Дядю я потерял, Веньямина тоже. На оставшиеся деньги открыл сеть пивнушек для русских олим, а Уилла содержал и пестовал до самой его смерти, хотя вряд ли он этого заслуживал. - Зачем же вы охотились за его дневником? - С чего вы взяли, что я охотился? Напротив, кое-кто охотился за бумагами старика. Их у меня выкрали вместе с сейфом. - Вы же сказали, что бумаги у вас не сработала? - У меня да, но я не уверен, что кто-нибудь сейчас не гонит деньгу, воспользовавшись ими. - Сомневаюсь. - Позвольте мне не принять ваших сомнений. - И все-таки, зачем вы прихватили с собой страницы? - Из интереса: что ни говори, а я все же послужил прототипом Уилловой повести. Кстати, дочитав эти каракули, вы поймете, что я его не убивал.
Глава тридцать вторая
Тяжелая поступь мафии
Из дневника Уилла Иванова:
"Я очнулся у себя на квартире. Анатолий прикладывал холодный компресс мне на лоб. Несмотря на приятную прохладу, голова моя раскалывалась от боли. Анатолий суетился надо мной, как мать над ребенком. Профессиональный массаж, в котором он оказался непревзойденный мастер, пошел мне на пользу, боль как рукой сняло. - Где вы этому научились? - спросил я. - Да было дело, - замялся он, содержал массажный кабинет в Тель-Авиве. - Раскрутились? - спросил я, вспомнив о своей службе. - Куда там. Поначалу народ валил, полагая, что я поставляю девочек, а когда сообразили, что девочки у меня не дают, клиентов как ветром сдуло. А я, между прочим, кредит брал в банке... - Ну и что? - А ничего, пошел играть на мандолине, на Аленби... Я облокотился на спинку дивана и огляделся. Супермены устроились в салоне в ванных халатах и домашних тапочках на босу ногу. Один из них, очевидно, гомик, сидел на коленях волосатого мужика по кличке Бабуин и вслух читал "Едиот Ахронот". Названия статей были пестрыми и оглушающими: "Русские разборки", "Кровавая драма в гостинице", "Террор русской мафии" - Это все про нас, шеф, - сказал Анатолий, виновато улыбаясь. - Только зря они про террор-то, куда нам до арабов. - Причем тут русские? - удивился я. - Шеф, у нас так, если у вашей жены, не дай Бог, произойдет выкидыш, это свяжут с б...ской репатриацией и русскими врачами. - Где племяш? - спросил я, поняв, что его не переспоришь. - Шеф, - сказал Анатолий, - мы дрались хорошо. Мы оттеснили их на первый этаж. Мы перекрыли выход. Племянник был ловушке. Мы уже брали его, он это понял и позвонил в полицию. Босс, нам пришлось убираться. - Ослы! - Заорал я. - Упустили-таки. Я хотел, было заскрежетать зубами от злости, но почувствовал, что во рту у меня пусто. Что такое? Анатолий подал зеркальце и точно: мои предположения подтвердились верхний ряд зубов мне выбили, нижний, увы, тоже. Сохранился лишь один резец с правой стороны и шатался зуб мудрости с левой. - Не волнуйся, - сказал Анатолий, - мы нашли зубного техника. - Дармоеды! - шамкал я. - Бездельники, позовите ко мне Федю. Федя возглавлял группу, которой я поручал отыскать ботаника. Федор не замедлил явиться на мой зов. Он был чисто выбрит, хорошо одет и весел, словно только что получил жалование. - Босс, - сказал он, улыбаясь, - а операция-то провалилась. - Чего же ты ржешь, Федор? - Я не ржу, босс, я докладываю. - Ну так докладывай. - Ботаников в стране нету, босс. - Как нету, чего ты мелешь, дура! Как это нету в стране ботаников? Федя обиделся, закусил губу и, помолчав, вдруг заявил: - Я не дура, босс, я супермен. После этих слов он умолк. Долго я его уговаривал: - Ну ладно, Федор, супермен ты, супермен, давай, Федя, ну чего ты молчишь? Пришлось мне извиниться за "дуру" и только тогда он рассказал нам следующую историю: - Веньямин-то у племянника стал выпускать фальшивые денежки... - Да ну!? - Вот не верит человек, - снова обиделся Федя. - Ну чего ты не веришь, Босс, разве у тебя есть основания - не доверять мне? Не веря мне, босс, ты оскорбляешь мое достоинство. Ты вынуждаешь меня обратиться в профсоюз телохранителей. - Ну ладно, Федя, ладно! Далее чего было? - А далее было так, - сказал Федор, лукаво улыбаясь. - Далее Венька стал выпускать просто туалетную бумагу с картинками. А племянник взял посмотреть, что это за картинки такие, а это оказывается, кукиш нарисован, а под ним надпись - "Выкуси, сука!" В этом месте Фединого рассказа все супермены и я в том числе, дружно захохотали. Чего скрывать, мне было приятно, что племянник так опростоволосился. Я хохотал от души, не пытаясь сдержать себя. А ржать-то нечему, - неожиданно оборвал Федор и мрачно глянул на гомика, который терся задом об угловатые колени Бабуина. - Ты аккуратней с боссом-то гутарь, - недовольно бросил Федору Анатолий. А я, между тем, продолжал хохотать. Я чувствовал, что пора бы остановиться, что это уже неприлично вроде становится, ведь все давно уже замолчали, но баритонистый смех все булькал и булькал у меня в горле, и я подумал, что это уже, наверное, истерика. Мне принесли стакан воды. Я отпил глоток, успокоился и спросил Федю: - Почему это ржать нечему? - А потому, - сообщил Федя, - что у племянника не вышло с Веньямином. - Ну? - Он знает, что у тебя есть бумаги старикана. Знает, что тебе нужен ботаник. - Ну и что? - Да ты не нукай, Босс! Пока ты здесь нукаешь, он перебил за день массу ботаников. Он уничтожил почти всех. Правительство создало комитет по спасению оставшихся. Пока комитет разрабатывал план по спасению, племянник перебил остальных. - Неужто всех убрал? - Нет, одному удалось бежать - Куда? - Я установил, что он сделал себе пластическую операцию и скрывается где-то в Эйлате. Федор умолк, пытливо вглядываясь в наши лица. - Подлец он, - сказал я, - уничтожил столько умов. Он ответит перед наукой. - Послушай, босс, - полез с советом Анатолий, - может студенты подойдут с факультета ботаники? - Ни, ни! - решительно отрезал Федор. - Студенты перепуганы: кто бросил учиться, а кто перешел на факультет арабской филологии. - Почему арабской? - А чтобы их с русскими не путали. - Что ж делать, братцы? Я совсем пал духом и стал угрюмо смотреть в одну точку на потолке. Рушились лучшие мои планы. Хотелось послать всех к чертовой бабушке и напроситься к Беллочке на плов. Сегодня была пятница. В этот день она готовилась к субботней трапезе и я любил объедаться у нее. Она была великим кулинаром. Искушение было столь велико, что в какое-то мгновение я уже готов был отсчитать ребятам "бабки" и по телефону обговорить с Беллой субботнее меню. Но тут я вспомнил Беллкиного дебила, которому срочно понадобились деньги на ресторан и приступ отчаяния тисками сжал мне сердце. Я взглянул на Федю, соображая, как бы послать его подальше, но он вдруг расцвел, загадочно улыбаясь. - Босс, я привел агронома, - сказал он. - Какого еще агронома? - Он растил хлопок в Средней Азии, имеет сельскохозяйственный опыт. - Что же ты молчал, чудак-человек, давай его сюда. Агронома ввели. Он потребовал показать бумаги. Я разложил их перед ним. У агронома стало умное лицо, он долго пыхтел, выкрикивая что-то по-узбекски, бил себя ладошкой по лбу, водил толстым пальцем по каракулям великого ботаника, а под конец, сморщив толстую кожу лба, произнес с недоумением: - Но, товарищи, это же не хлопок! - Причем тут хлопок, господин профессор? - тяжело вскипел я. - Я привык иметь дело с хлопком! - возмутился он. - Уведите этого дуба, - сказал я. - Анатолий взял агронома за ворот пиджака и вывел. А Федор, смутившись, оправдывал своего протеже: - Он же практик, босс. Он в теории ни бу-бу. Он купил диплом, босс. - Ах иди ты! - в сердцах сказал я. Вернулся Анатолий, он вытирал руки носовым платком: - Босс, придется слетать в Эйлат, - сказал он. Анатолий предложил нам сделать небольшой автопробег до Эйлата, но я отклонил его предложение. По натуре я демократ и личной машине всегда предпочитаю общественный транспорт. Я выдвинул встречное предложение добраться до пункта назначения на автобусах. Эту идею забраковал уже Анатолий, напомнив о кознях смертников-террористов, частенько подрывающих евреев в общественном транспорте. Я не стал возражать идее Анатолия добраться до Эйлата на самолете.. В пятницу мне вставили зуб и в воскресенье (в субботу, как каждый благочестивый иудей я отдыхал, наслаждаясь Белкиным лагманом) мы были уже в воздухе, на пути к курортным здравницам Красного моря"
Глава тридцать третья
Новая версия
Мне показалось, что Фридман что-то не договаривает, хотя именно он снял камень с моей души, подтвердив, что Веньямин не досужий вымысел затурканного алкоголика. После встречи с бывшим завскладом, я был вынужден или принять на веру все, что он поведал мне, или причислить самого Фридмана к пациентам доктора Бернштейна. Последнее мало соответствовало действительности, поскольку человек он был деловой и не стал бы отвлекаться на пустяки. Я поверил Фридману. В самом деле, чего ради он стал бы избавляться от Уилла? С таким же успехом он мог прикончить его во время их интенсивных перебранок, когда с переменным успехом они вели борьбу за право владения Веньямином. На время я сбросил Фридмана со счетов и это обстоятельство окончательно завело меня в тупик. Все прочие знакомые Уилла вряд ли были заинтересованы в его уничтожении, и почти никто из них не подозревал про чудо-цветок. Впрочем, о нем могли знать телохранители Уилла. Кроме того, Фридман признался мне, что Бабуин работал на него: "Через этого волосатика я знал обо всех планах Уилла, сообщил он мне, - вплоть до операции по розыску ботаников, возложенную на Федора. Чтобы расколоть Федю, Бабуину пришлось вступить с ним в интимные отношения, и умело возбуждать в нем ревность" Между делом, Фридман обронил также, что у мадам Вайншток было не меньше оснований опасаться Уилла. "Благодаря ему она обзавелась приличным бизнесом, а богатые не любят чувствовать себя должниками, тем более перед такими ничтожными лицами как Уилл" - А чем, собственно, ей мог навредить Уилл? - удивился я. - Вредить бы он не стал, наверное, но мог бы бахвалиться своими связями с ней. Я решил проработать версию с госпожой Вайншток. Но встретиться с ней было не так-то просто. Женщина она была занятая и с характером. Не каждый допускался к ней во двор.
Глава тридцать четвертая
Встреча в зоопарке
Из дневника Уилла Иванова:
1
"Наш рейс был двенадцатый. Мы опоздали на двенадцатый по вине Анатолия и сели на тринадцатый. Уже в самолете я узнал, что Анатолий нарочно подстроил опоздание. Я очень рассердился на него и хотел дать нагоняй за халатное отношение к работе, но при пассажирах было неудобно распекать взрослого и представительного человека, и я решил оставить это до прибытия в Эйлат. Уже в Эйлате нам сообщили, что рейс двенадцатый, на борту которого летели футболисты Португалии и один священник из Лиссабонского собора взорвался в воздухе. В газетах это приписали арабским террористам, но я сразу узнал почерк Шмулика. - Экая паскуда! - сказал я Анатолию - Несомненно, - отвечал Анатолий, - паскуда он, босс. - И он зевнул, прикрывая рот ладонью. Мы шли по улицам Эйлата, обсуждали последние злодеяния племянника и отплевывались, настолько мерзки были его поступки. Эйлат нам понравился. В нем было много иностранцев и русских проституток. Одевались они легко, прикрывая лишь то, что должно быть, прикрыто. Их загорелая кожа и полные, почти обнаженные груди, обещали туристам незабываемые альковные услады. Девочки для радостей были здесь аристократичнее, чем в Тель- Авиве и считали за падло ловить клиентов на обочинах скоростных магистралей. В городе было множество пальмовых алей, под сенью которых многие из туристов пили прохладительные напитки фирмы "Кристал". Русские девушки ходили с прейскурантом в руках, предлагая гостям оральный и анальный секс. У них были длинные смуглые ноги. Он раздавали мужчинам белозубые улыбки и напевали в нос "Подмосковные вечера" - популярная песенка израильских дон гуанов. Мы остановились в уютных номерах местного клаб-отеля. Мы возлежали в качалках, слушали марокканские частушки и ждали известий от агентов сыскной конторы. Мы назвали агентам все приметы ботаника вплоть до размера обуви и манеры чихать в носовой платок. Я скучал по Беллочке и очень жалел, что не взял ее с собой в дорогу. Она была очень рада, что я дал деньги мужу на ресторан и любила меня в наше последнее свидание особенно пылко. Конечно, мне было накладно выложить сразу целую кучу шекелей для финансовых затей "Третьим будешь" (своим телохранителям я платил недурственную почасовую плату и денег у меня оставалось не так уж много), но я не мог отказать любимой женщине, которая была для меня единственным близким человеком в этом неприветливом и чужом для меня мире. Для нее я готов был сделать, что угодно. Я бы открыл супругу еще с дюжину ресторанов, попроси она об этом. Деньги таяли на глазах, но я не позволял себе расслабиться и в глубине души верил, что все обойдется и я скоро найду Веньямина. Вечером в отеле разыгралась безобразная драка. Федор объявил военные действия против очкастого педераста. Выяснилось, что тот увел от него волосатого бабуина. Мы разняли бойцов и разошлись по номерам. Каждый был занят своим делом. Я тосковал по Беллочке. Федя выяснял отношения с Бабуином, а Анатолий завел роман с Клавдей, длинноногой горничной, представляющей сексуальные услуги туристам из Иордании и Латинской Америки. Она прибыла в Эйлат на заработки из Белоруссии, когда передовой колхоз, где она была комсоргом, внезапно разорился. Из "Зари Коммунизма" (так называлось коллективное хозяйство, в котором девушка проводила агитационную работу), через сутенеров международного класса, Клавдия Александровна (вчера еще авторитетный комсомольский активист), прибыла на южное побережье солнечного Израиля. У Клавы были круглые плечи и не менее округлый зад, чем, собственно, она и пленила Анатолия, воспитанного на картинах Ренуара и обожавшего крупные формы. Почти всю ночь они бешено занимались любовью в номере, а под утро, подустав немного, затянули в два голоса популярную песню Пахмутовой "Комсомольцы-добровольцы". При этом Толик, тоже в прошлом видный общественник, совсем расклеился, и, поддавшись ностальгическому настроению партнерши, всплакнул, роняя скупые слезы на смуглое колено бывшего комсорга, а ныне передовицы сексуального фронта. Я в это время пытался в номере связаться с Беллой по телефону, а когда мне это не удалось, устроил охоту на мух. В Эйлате было много мух. А вообще, мне было не до развлечений. Тяжелая и гнетущая тоска сдавила мне сердце: по Веньямину я скучал не меньше, чем по Белочке. Я чувствовал наступление большой хандры и был готов к резким переменам в моей жизни.
"Вот и поговорим в Шератоне", - сказал я сквозь зубы и скомкал телеграмму. Племянник сам шел на нас и я был рад этому. Но мою радость не разделял Анатолий. Тот самый рыжий детина с крупными кулаками. Он был супермен со стажем, широко известный в кругах русско-еврейской мафии. Я назначил его ответственным за операцию "Взятие племянника" - Послушайте, шеф, - сказал Анатолий, - а вдруг это хитрость? Я даже уверен, что это хитрость. Думаю, "доброжелатель" никто иной, как сам племянник. Я глянул на четырехугольную физиономию Анатолия, на его крепкий лоб, под которым медленно вращались тугие мысли: - Давайте не будем, - сказал я, - вы такой мнительный оказывается. Анатолий не обиделся: - Шеф, я просто высказал свое мнение. Перед выходом на дело я дозвонился до Беллы. Почти все утро к телефону подходил ее муж и я осторожно клал трубку на рычаг, не отвечая на его призывное "Але!". На сей раз, я услышал звонкий голос своей мамочки: - Графиня, меня не будет дня два, - сказал я, - не скучай, пожалуйста, шлю тебе тысячу поцелуев! В ответ она стала жаловаться на то, что муж целое утро не открывал магазин, и прожужжал ей все уши на предмет исходного капитала, который не мешало бы изыскать на открытие семейного ресторана. - Будет тебе исходный капитал, маман! - уныло пообещал я, обиженный в душе, что и в такую ответственную для меня минуту, она заботится лишь о меркантильных интересах мужа. Мы вооружились кастетами и натянули бронежилеты. Мы сели в уютный минибус и погнали в отель. Мы сжимали в карманах кулаки и смотрели в окна минибуса.
2
Оставив позади Холон, водитель вырулил на "Хахмей Атуна" - один из самых грязных переулков южного Тель-Авива. Благополучно объехав многочисленные мусорные кучи, мы пересекли квартал "Шапира", известный бесчисленным количеством синагог, и вскоре влились в плотный авто поток на улице "Аленби". По обе стороны трассы уныло возвышались побуревшие от сырости ветхие здания. За несколько кварталов отсюда плескалось Средиземное море и постоянная влажность, методично разъедала постройки, возведенные еще вначале века: облупленные, они сиротливо возвышались на улице имени английского генерала, придавая ей унылый и безнадежный вид. Через час, мы прибыли на живописную набережную. Архитектурные строения, возвышающиеся в этом фешенебельном района, представляли собой резкий контраст, обветшавшим лачугам убогих кварталов второй столицы Израиля. Почти вся набережная была утыкана величественными небоскребами для богачей и туристов. Блистательная панорама с видом на море, открывавшаяся из просторных гостиничных номеров, радовала души иностранных гостей. У отеля "Шератон" я увидел телевизионные камеры, операторов и журналистов. Мы вышли из минибуса и тут же попали в окружение газетных ковбоев: - Пару минуточек, господа, - обратился к нам журналист с окладистой бородой раввина и длинной трубкой в лошадиных зубах, - не могли бы вы сказать пару слово для программы "Мабат"? - Не могли бы! - Я отодвинул бородача в сторону и резвым шагом направился к отелю. За нашими спинами заурчали камеры, затявкали комментаторы: "Уважаемые телезрители, операция, как видите, уже началась, а полиции, разумеется, еще нет и в помине. Видимо, полиция подкуплена. Да, дамы и господа, коррупция и зарвавшаяся русская мафия, увы, все более и более разъедает израильское общество" "Вот дубина, подумал я про комментатора, кому ты нужен со своим обществом?" Мы поднялись на тридцать восьмой этаж. Здесь мы встретили хозяина отеля. Он был мрачен и зол и мы тут же выяснили причину его расстройства: - Сэры, - сказал он, - у вас сейчас начнется бой, а здесь зеркала, диваны, все стоит деньги, за все уплачено, господа! - Пошел бы ты отсюда мелкими шажками! - посоветовал Анатолий, - ты на нашем бое заработаешь больше, чем потеряешь. Я поддержал Анатолия: - Да, несомненно, вы останетесь в выигрыше, бой будет транслироваться по телевидению, прекрасная реклама для вашего бизнеса. - Но, господа! - воскликнул хозяин, однако взглянув на Толю, тут же умолк. Хозяин был умный человек и хорошо знал, что супермены держат в кармане. А в кармане у Анатолия был всего лишь скромный кастетушко. Он им не одну пару челюстей раздробил. К сожалению, по старой советской привычке, кастету он доверял больше, чем людям и в этом, пожалуй, была трагедия его жизни в Израиле. Восемьсот восемьдесят восьмой номер был в конце левого крыла малона. Мы гурьбой направились к нему, психологически настраивая себя на драку. Мы подошли совсем близко, когда двери номера широко распахнулись и к нам навстречу хлынули люди в латаных джинсах и малеванных футболках на сильных плечах. Их было пятнадцать, племянник шестнадцатый. Усатый и наглый, он стоял за спинами своих барбосов и, скрестив руки на груди, ухмылялся: - Гутен таг, господа! - ласково произнес он, - вы что ли к нам? Я не стал отвечать ему, подал знак Анатолию, и мы приступили к делу. Для разогреву перебили люстры, высадили оконные рамы, вырвали ручки дверей и разодрали обшивку диванов. Люди племянника тоже разминались. Потом началось. Я все пытался прорваться к племяннику, исступленно выкрикивая: "Шмулик, иди сюда, если ты не трус! Иди сюда, я тебе говорю!" Но каждый раз, когда я мог протянуть руку и ухватиться за его бульдожью шею, меня роняли на пол. Боже, как они топтали меня. Однажды, когда град пинков стал реже, я поднял голову и увидел, что мои ребята оттеснили громил и бьют их: "Браво, ребятушки, - подбадривал я их, - бей их по организму!" Мои бойцы работали чисто. Орудовали преимущественно кастетами. Я слышал хруст костей и вопли изувеченных. Кто-то истерически хохотал, а кто-то искусно и с хрипотцой в голосе матерился. На моих глазах Анатолий выбросил с тридцать восьмого этажа парня в ковбойской шляпе, пытавшегося поразить его армейским штыком. Дрыгая ногами и неистово вопя, парень стремительно летел навстречу смерти. Внизу его поймали корреспонденты. Не дав ему отдышаться, они наперебой стали интервьюировать его: - Скажите, адон, контролирует ли мафия, органы правосудия? - А вы как-то связаны с Россией? - У вас есть свои люди в кнесете? - А в Кремле? Не отвечая на вопросы, взмокший и распаленный ковбой, грубо растолкав газетчиков, вновь кинулся на тридцать восьмой этаж. Впопыхах он забыл о лифте. Корреспонденты с надеждой смотрели на окна тридцать восьмого - может еще кого выбросят. Они в самом деле дождались - опять из окна выкинули человека. Журналисты оживились, вглядываясь в падающего. Это был снова парень в ковбойской шляпе. Они не стали больше ловить его. Только один из них, литературный сотрудник русского общественно-политического журнала "Пятница" соболезнующим тоном заметил: "Бедняга, перед смертью мог бы и на лифте подняться" Бой продолжался. Анатолий с ребятами дружно теснили барбосов. Громилы отбивались ногами. Технику этого дела они освоили блестяще. Даже Анатолий упал однажды, сбитый пинком двухметрового великана. Бандиты отступили на тридцать шестой этаж. Только тут мне удалось прорваться к Шмулику. "И эх, родимая!" - крикнул я, сделал уклон влево и хватил его свингом по тяжелой и круглой челюсти... Нет, что ни говори, а фрезерева наука, что-нибудь да стоит: он не упал, но потрясен был до самого мозжечка. Я потянулся к его горлу, мертвой хваткой сжал пальцы и рванул кадык на себя. Удар кастетом в зубы потряс меня. Я потерял сознание"
Глава тридцать первая
Фридман раскрывает карты
1
После самоубийства Уилла я отдалился от Фридмана и заходил к нему реже. Мое отчуждение не скрылось от чуткого глаза бармена. После похорон Уилла он не раз упрекал меня, что я незаслуженно забываю старых друзей. Откладывать назревший разговор было уже неприлично. Я позвонил ему и спросил: - Вы сделали то, что обещали? - О чем вы, Ицик? - Я про черный камень на могилу Уилла? - Вот видите какой вы, подозреваете старого друга в непорядочности. - Мордехай Наумович, я звоню. - Вот именно, вы звоните, тогда, когда во мне есть надобность, - сказал он, намекая на мои долги, - а нет бы просто зайти к старому другу, покалякать за чаем. Между прочим, я слышал, что вы про Уилла интересуетесь? - Я хотел собрать его личные вещи. - Зачем? - На память. - Музей что ли собираетесь открыть? Музей имени Иванова, звучит, неправда ли? - А что, неплохая идея. - У меня плохих не бывает. Да вы зашли бы, глядишь, что-нибудь для вашего музея и подкинул бы. Ей богу, Ицик, совсем вы чужой стали, заходите, как представится случай. Я не стал дожидаться пока случай представится, и на следующий день поспешил к нему в гости. Он выбежал ко мне навстречу, усадил за столик, предложил пиво и сам завел разговор: - Я знаю, что вы нашли у меня в туалете, - с упреком сказал он. - Я замешан в Уилловой истории, признаю. Но я не убивал его. - Откуда вы знаете, что его убили? - Иначе, с какой бы стати вам копаться в его личных вещах? - Я ведь сказал - на память. Да вы и сами что-то собирались передать мне, не так ли? - Да так. Об одном только прошу, не тяните резину. Я же знаю, вас интересует, как ко мне попали эти проклятые страницы? - Не стану отрицать. Фридман посерьезнел, глотнул пива и начал издалека. - Господин Борухов, я болен, может быть даже смертельно болен. Я удивленно всплеснул руками, но он сделал нетерпеливый жест: - После моей смерти поступайте как знаете, но теперь постарайтесь, чтобы все, что я скажу вам, осталось между нами. - Можете не сомневаться, Мордехай Наумович. - Вы читали Уиллово сочинение? - За исключением последних страниц, которые надеюсь найти у вас. - Вглядитесь в мое лицо, внимательнее... Догадываетесь? - Прошу прощения, что вы имеете в виду? - Перед вами племянник. - Э... простите, я не совсем понимаю... - А что тут понимать, я ведь так и не совладал тогда с Веньямином. Увы, мне так и не удалось расшифровать записки старого ботаника, не сработали бумажки проклятые. - Да, но в дневнике Уилл величает его Шмуэлем, и кроме того, у вас разные усы... да и шея... - Ну еще бы, стал бы он меня раскрывать. Я ведь содержал его в последние годы... Я действительно знавала его отца - Константина Сергеевича. - Да, помню, вы часто говорили об этом. - Представьте себе, я даже кое-чем обязан ему. - Но вы ведь, кажется, работали в разных сферах. - В параллельных. - Вы воровали, а он карал? - Не воровал, а брал причитающееся. "Мусор" он был важный, и также, как все его коллеги, питался из нашей кормушки. Однажды он помог мне всучить взятку министру торговли Узбекистана. Понятливый был человек, зихроно ле враха, не то что сын его, недоносок этот, Уилл: и сам ни с чем остался и мне ничего не перепало. - Вы утверждаете, что не убивали Уилла? - Боже упаси, единственным моим желанием было припугнуть подлеца. - Удалось? - Нет, пугать его было бесполезно. Поначалу он еще держался: поехал в Негев искать работу. Не нашел. Вернулся в Холон. Белла дала ему от ворот поворот. Он запил, продал оставшиеся пожитки отца и, спустив на пустяки последние гроши, явился ко мне с повинной. - С таким же успехом он мог появиться у Беллы? - Вы не знаете Уилла. Просить у Беллы милостыню он постеснялся, гордость знаете ли. Он ведь аристократ, хоть и в третьем поколении. - А что Белла? - Изумительная женщина. Я ее еще по Ташкенту знаю. - Разве она не из Душанбе? - С чего вы взяли? Я часто снабжал ее дефицитом в Ташкенте. Очень милая женщина, и что она нашла в этом дебиле. - Вы имеете в виду ее мужа? - Нет, я имею в виду Уилла. - Кто же в таком случае был ботаник? - А он и в самом деле мой дядя. Может быть, слышали - Семен Эммануилович Кальштейн, известный узбекский аграрий. - Нет, не слышал. - В Ташкенте дядя Сеня был ректором сельскохозяйственного института. Там, кстати, и начал растить деньги. Его первые опыты в Союзе шли как по маслу. Деньгу дяде удалось взрастить, но советский рубль уже пошел на убыль, а гнать просто макулатуру, извините, не было смысла. Узбеки к тому времени, вздумали менять деньги и ему на этот случай надо было спешно перестраивать технологию производства. Прибавьте к этому нестабильную обстановку в регионе. Словом, растить местную таньгу, несмотря на плодородную узбекскую почву, дядя не рискнул. - Но причем тут вы? - Я первый подсказал ему, что для его экспериментов нужны заграничные климатические условия. Он согласился. В Израиле дело долгое время не ладилось: из-за постоянной инфляции, он не мог настроить цветок на выпуск шекелей. Иногда, правда, мы снимали одну, другую тысячу. Эти средства я пустил в дело - открыл небольшой лимонадный заводик. К сожалению, раскрутить бизнес не удалось, народ тут привык пить Кока-колу... - Как же вы поссорились? - Я предложил ему растить доллары, а он заупрямился и настаивал на шекелях. Дескать, не патриотично в еврейском государстве производить американские дензнаки. Совсем не разбирался старый в экономике. Уж очень не терпелось ему сделать что-либо для этой страны. Я многократно говорил ему, что страна этого не оценит, так оно впоследствии и вышло: после смерти он и евреем-то признан не был - похоронили его как гоя на задворках христианской церкви. Моя практичность раздражала его. Старик надеялся на свои деньги построить рай на земле обетованной. Все остальное вам известно. Дядю я потерял, Веньямина тоже. На оставшиеся деньги открыл сеть пивнушек для русских олим, а Уилла содержал и пестовал до самой его смерти, хотя вряд ли он этого заслуживал. - Зачем же вы охотились за его дневником? - С чего вы взяли, что я охотился? Напротив, кое-кто охотился за бумагами старика. Их у меня выкрали вместе с сейфом. - Вы же сказали, что бумаги у вас не сработала? - У меня да, но я не уверен, что кто-нибудь сейчас не гонит деньгу, воспользовавшись ими. - Сомневаюсь. - Позвольте мне не принять ваших сомнений. - И все-таки, зачем вы прихватили с собой страницы? - Из интереса: что ни говори, а я все же послужил прототипом Уилловой повести. Кстати, дочитав эти каракули, вы поймете, что я его не убивал.
Глава тридцать вторая
Тяжелая поступь мафии
Из дневника Уилла Иванова:
"Я очнулся у себя на квартире. Анатолий прикладывал холодный компресс мне на лоб. Несмотря на приятную прохладу, голова моя раскалывалась от боли. Анатолий суетился надо мной, как мать над ребенком. Профессиональный массаж, в котором он оказался непревзойденный мастер, пошел мне на пользу, боль как рукой сняло. - Где вы этому научились? - спросил я. - Да было дело, - замялся он, содержал массажный кабинет в Тель-Авиве. - Раскрутились? - спросил я, вспомнив о своей службе. - Куда там. Поначалу народ валил, полагая, что я поставляю девочек, а когда сообразили, что девочки у меня не дают, клиентов как ветром сдуло. А я, между прочим, кредит брал в банке... - Ну и что? - А ничего, пошел играть на мандолине, на Аленби... Я облокотился на спинку дивана и огляделся. Супермены устроились в салоне в ванных халатах и домашних тапочках на босу ногу. Один из них, очевидно, гомик, сидел на коленях волосатого мужика по кличке Бабуин и вслух читал "Едиот Ахронот". Названия статей были пестрыми и оглушающими: "Русские разборки", "Кровавая драма в гостинице", "Террор русской мафии" - Это все про нас, шеф, - сказал Анатолий, виновато улыбаясь. - Только зря они про террор-то, куда нам до арабов. - Причем тут русские? - удивился я. - Шеф, у нас так, если у вашей жены, не дай Бог, произойдет выкидыш, это свяжут с б...ской репатриацией и русскими врачами. - Где племяш? - спросил я, поняв, что его не переспоришь. - Шеф, - сказал Анатолий, - мы дрались хорошо. Мы оттеснили их на первый этаж. Мы перекрыли выход. Племянник был ловушке. Мы уже брали его, он это понял и позвонил в полицию. Босс, нам пришлось убираться. - Ослы! - Заорал я. - Упустили-таки. Я хотел, было заскрежетать зубами от злости, но почувствовал, что во рту у меня пусто. Что такое? Анатолий подал зеркальце и точно: мои предположения подтвердились верхний ряд зубов мне выбили, нижний, увы, тоже. Сохранился лишь один резец с правой стороны и шатался зуб мудрости с левой. - Не волнуйся, - сказал Анатолий, - мы нашли зубного техника. - Дармоеды! - шамкал я. - Бездельники, позовите ко мне Федю. Федя возглавлял группу, которой я поручал отыскать ботаника. Федор не замедлил явиться на мой зов. Он был чисто выбрит, хорошо одет и весел, словно только что получил жалование. - Босс, - сказал он, улыбаясь, - а операция-то провалилась. - Чего же ты ржешь, Федор? - Я не ржу, босс, я докладываю. - Ну так докладывай. - Ботаников в стране нету, босс. - Как нету, чего ты мелешь, дура! Как это нету в стране ботаников? Федя обиделся, закусил губу и, помолчав, вдруг заявил: - Я не дура, босс, я супермен. После этих слов он умолк. Долго я его уговаривал: - Ну ладно, Федор, супермен ты, супермен, давай, Федя, ну чего ты молчишь? Пришлось мне извиниться за "дуру" и только тогда он рассказал нам следующую историю: - Веньямин-то у племянника стал выпускать фальшивые денежки... - Да ну!? - Вот не верит человек, - снова обиделся Федя. - Ну чего ты не веришь, Босс, разве у тебя есть основания - не доверять мне? Не веря мне, босс, ты оскорбляешь мое достоинство. Ты вынуждаешь меня обратиться в профсоюз телохранителей. - Ну ладно, Федя, ладно! Далее чего было? - А далее было так, - сказал Федор, лукаво улыбаясь. - Далее Венька стал выпускать просто туалетную бумагу с картинками. А племянник взял посмотреть, что это за картинки такие, а это оказывается, кукиш нарисован, а под ним надпись - "Выкуси, сука!" В этом месте Фединого рассказа все супермены и я в том числе, дружно захохотали. Чего скрывать, мне было приятно, что племянник так опростоволосился. Я хохотал от души, не пытаясь сдержать себя. А ржать-то нечему, - неожиданно оборвал Федор и мрачно глянул на гомика, который терся задом об угловатые колени Бабуина. - Ты аккуратней с боссом-то гутарь, - недовольно бросил Федору Анатолий. А я, между тем, продолжал хохотать. Я чувствовал, что пора бы остановиться, что это уже неприлично вроде становится, ведь все давно уже замолчали, но баритонистый смех все булькал и булькал у меня в горле, и я подумал, что это уже, наверное, истерика. Мне принесли стакан воды. Я отпил глоток, успокоился и спросил Федю: - Почему это ржать нечему? - А потому, - сообщил Федя, - что у племянника не вышло с Веньямином. - Ну? - Он знает, что у тебя есть бумаги старикана. Знает, что тебе нужен ботаник. - Ну и что? - Да ты не нукай, Босс! Пока ты здесь нукаешь, он перебил за день массу ботаников. Он уничтожил почти всех. Правительство создало комитет по спасению оставшихся. Пока комитет разрабатывал план по спасению, племянник перебил остальных. - Неужто всех убрал? - Нет, одному удалось бежать - Куда? - Я установил, что он сделал себе пластическую операцию и скрывается где-то в Эйлате. Федор умолк, пытливо вглядываясь в наши лица. - Подлец он, - сказал я, - уничтожил столько умов. Он ответит перед наукой. - Послушай, босс, - полез с советом Анатолий, - может студенты подойдут с факультета ботаники? - Ни, ни! - решительно отрезал Федор. - Студенты перепуганы: кто бросил учиться, а кто перешел на факультет арабской филологии. - Почему арабской? - А чтобы их с русскими не путали. - Что ж делать, братцы? Я совсем пал духом и стал угрюмо смотреть в одну точку на потолке. Рушились лучшие мои планы. Хотелось послать всех к чертовой бабушке и напроситься к Беллочке на плов. Сегодня была пятница. В этот день она готовилась к субботней трапезе и я любил объедаться у нее. Она была великим кулинаром. Искушение было столь велико, что в какое-то мгновение я уже готов был отсчитать ребятам "бабки" и по телефону обговорить с Беллой субботнее меню. Но тут я вспомнил Беллкиного дебила, которому срочно понадобились деньги на ресторан и приступ отчаяния тисками сжал мне сердце. Я взглянул на Федю, соображая, как бы послать его подальше, но он вдруг расцвел, загадочно улыбаясь. - Босс, я привел агронома, - сказал он. - Какого еще агронома? - Он растил хлопок в Средней Азии, имеет сельскохозяйственный опыт. - Что же ты молчал, чудак-человек, давай его сюда. Агронома ввели. Он потребовал показать бумаги. Я разложил их перед ним. У агронома стало умное лицо, он долго пыхтел, выкрикивая что-то по-узбекски, бил себя ладошкой по лбу, водил толстым пальцем по каракулям великого ботаника, а под конец, сморщив толстую кожу лба, произнес с недоумением: - Но, товарищи, это же не хлопок! - Причем тут хлопок, господин профессор? - тяжело вскипел я. - Я привык иметь дело с хлопком! - возмутился он. - Уведите этого дуба, - сказал я. - Анатолий взял агронома за ворот пиджака и вывел. А Федор, смутившись, оправдывал своего протеже: - Он же практик, босс. Он в теории ни бу-бу. Он купил диплом, босс. - Ах иди ты! - в сердцах сказал я. Вернулся Анатолий, он вытирал руки носовым платком: - Босс, придется слетать в Эйлат, - сказал он. Анатолий предложил нам сделать небольшой автопробег до Эйлата, но я отклонил его предложение. По натуре я демократ и личной машине всегда предпочитаю общественный транспорт. Я выдвинул встречное предложение добраться до пункта назначения на автобусах. Эту идею забраковал уже Анатолий, напомнив о кознях смертников-террористов, частенько подрывающих евреев в общественном транспорте. Я не стал возражать идее Анатолия добраться до Эйлата на самолете.. В пятницу мне вставили зуб и в воскресенье (в субботу, как каждый благочестивый иудей я отдыхал, наслаждаясь Белкиным лагманом) мы были уже в воздухе, на пути к курортным здравницам Красного моря"
Глава тридцать третья
Новая версия
Мне показалось, что Фридман что-то не договаривает, хотя именно он снял камень с моей души, подтвердив, что Веньямин не досужий вымысел затурканного алкоголика. После встречи с бывшим завскладом, я был вынужден или принять на веру все, что он поведал мне, или причислить самого Фридмана к пациентам доктора Бернштейна. Последнее мало соответствовало действительности, поскольку человек он был деловой и не стал бы отвлекаться на пустяки. Я поверил Фридману. В самом деле, чего ради он стал бы избавляться от Уилла? С таким же успехом он мог прикончить его во время их интенсивных перебранок, когда с переменным успехом они вели борьбу за право владения Веньямином. На время я сбросил Фридмана со счетов и это обстоятельство окончательно завело меня в тупик. Все прочие знакомые Уилла вряд ли были заинтересованы в его уничтожении, и почти никто из них не подозревал про чудо-цветок. Впрочем, о нем могли знать телохранители Уилла. Кроме того, Фридман признался мне, что Бабуин работал на него: "Через этого волосатика я знал обо всех планах Уилла, сообщил он мне, - вплоть до операции по розыску ботаников, возложенную на Федора. Чтобы расколоть Федю, Бабуину пришлось вступить с ним в интимные отношения, и умело возбуждать в нем ревность" Между делом, Фридман обронил также, что у мадам Вайншток было не меньше оснований опасаться Уилла. "Благодаря ему она обзавелась приличным бизнесом, а богатые не любят чувствовать себя должниками, тем более перед такими ничтожными лицами как Уилл" - А чем, собственно, ей мог навредить Уилл? - удивился я. - Вредить бы он не стал, наверное, но мог бы бахвалиться своими связями с ней. Я решил проработать версию с госпожой Вайншток. Но встретиться с ней было не так-то просто. Женщина она была занятая и с характером. Не каждый допускался к ней во двор.
Глава тридцать четвертая
Встреча в зоопарке
Из дневника Уилла Иванова:
1
"Наш рейс был двенадцатый. Мы опоздали на двенадцатый по вине Анатолия и сели на тринадцатый. Уже в самолете я узнал, что Анатолий нарочно подстроил опоздание. Я очень рассердился на него и хотел дать нагоняй за халатное отношение к работе, но при пассажирах было неудобно распекать взрослого и представительного человека, и я решил оставить это до прибытия в Эйлат. Уже в Эйлате нам сообщили, что рейс двенадцатый, на борту которого летели футболисты Португалии и один священник из Лиссабонского собора взорвался в воздухе. В газетах это приписали арабским террористам, но я сразу узнал почерк Шмулика. - Экая паскуда! - сказал я Анатолию - Несомненно, - отвечал Анатолий, - паскуда он, босс. - И он зевнул, прикрывая рот ладонью. Мы шли по улицам Эйлата, обсуждали последние злодеяния племянника и отплевывались, настолько мерзки были его поступки. Эйлат нам понравился. В нем было много иностранцев и русских проституток. Одевались они легко, прикрывая лишь то, что должно быть, прикрыто. Их загорелая кожа и полные, почти обнаженные груди, обещали туристам незабываемые альковные услады. Девочки для радостей были здесь аристократичнее, чем в Тель- Авиве и считали за падло ловить клиентов на обочинах скоростных магистралей. В городе было множество пальмовых алей, под сенью которых многие из туристов пили прохладительные напитки фирмы "Кристал". Русские девушки ходили с прейскурантом в руках, предлагая гостям оральный и анальный секс. У них были длинные смуглые ноги. Он раздавали мужчинам белозубые улыбки и напевали в нос "Подмосковные вечера" - популярная песенка израильских дон гуанов. Мы остановились в уютных номерах местного клаб-отеля. Мы возлежали в качалках, слушали марокканские частушки и ждали известий от агентов сыскной конторы. Мы назвали агентам все приметы ботаника вплоть до размера обуви и манеры чихать в носовой платок. Я скучал по Беллочке и очень жалел, что не взял ее с собой в дорогу. Она была очень рада, что я дал деньги мужу на ресторан и любила меня в наше последнее свидание особенно пылко. Конечно, мне было накладно выложить сразу целую кучу шекелей для финансовых затей "Третьим будешь" (своим телохранителям я платил недурственную почасовую плату и денег у меня оставалось не так уж много), но я не мог отказать любимой женщине, которая была для меня единственным близким человеком в этом неприветливом и чужом для меня мире. Для нее я готов был сделать, что угодно. Я бы открыл супругу еще с дюжину ресторанов, попроси она об этом. Деньги таяли на глазах, но я не позволял себе расслабиться и в глубине души верил, что все обойдется и я скоро найду Веньямина. Вечером в отеле разыгралась безобразная драка. Федор объявил военные действия против очкастого педераста. Выяснилось, что тот увел от него волосатого бабуина. Мы разняли бойцов и разошлись по номерам. Каждый был занят своим делом. Я тосковал по Беллочке. Федя выяснял отношения с Бабуином, а Анатолий завел роман с Клавдей, длинноногой горничной, представляющей сексуальные услуги туристам из Иордании и Латинской Америки. Она прибыла в Эйлат на заработки из Белоруссии, когда передовой колхоз, где она была комсоргом, внезапно разорился. Из "Зари Коммунизма" (так называлось коллективное хозяйство, в котором девушка проводила агитационную работу), через сутенеров международного класса, Клавдия Александровна (вчера еще авторитетный комсомольский активист), прибыла на южное побережье солнечного Израиля. У Клавы были круглые плечи и не менее округлый зад, чем, собственно, она и пленила Анатолия, воспитанного на картинах Ренуара и обожавшего крупные формы. Почти всю ночь они бешено занимались любовью в номере, а под утро, подустав немного, затянули в два голоса популярную песню Пахмутовой "Комсомольцы-добровольцы". При этом Толик, тоже в прошлом видный общественник, совсем расклеился, и, поддавшись ностальгическому настроению партнерши, всплакнул, роняя скупые слезы на смуглое колено бывшего комсорга, а ныне передовицы сексуального фронта. Я в это время пытался в номере связаться с Беллой по телефону, а когда мне это не удалось, устроил охоту на мух. В Эйлате было много мух. А вообще, мне было не до развлечений. Тяжелая и гнетущая тоска сдавила мне сердце: по Веньямину я скучал не меньше, чем по Белочке. Я чувствовал наступление большой хандры и был готов к резким переменам в моей жизни.