Страница:
— Привели возмутителя спокойствия? — без улыбки спросил первый секретарь, когда Ермаков, а за ним Кожухов вошли в кабинет. И, предложив сесть, сразу перешёл к делу. — Докладывайте, товарищ Кожухов.
Хозяин кабинета взглянул на часы, и Кожухов, понимая, что в его распоряжении считанные минуты, коротко изложил причины своего решения.
— Ваша позиция ясна, — сказал первый секретарь. — Все понимаю, спасибо за службу, но давайте думать, как исправлять ситуацию. А она такая: завод срывает государственный план, рабочие простаивают, создаётся нездоровая обстановка. Излагайте ваши предложения по немедленному — я настаиваю на этом слове — возобновлению работы конвейера.
— От любой ничтожной искры там может возникнуть серьёзный пожар, — твёрдо сказал Кожухов. — Пусть промывают детали в специально для этого приспособленном помещении.
— Кожухов прав, Сергей Петрович, — неожиданно включился Ермаков. — Пожарные народ упрямый, они по своему уставу живут.
— Вы что, единым фронтом? — укоризненно произнёс первый секретарь. — Я-то надеялся, Григорий Нилыч, что вы будете меня поддерживать. Я только что с завода, директор заверил, что помещение будет готово через три дня. Не говорите мне, что можно и чего нельзя сделать по правилам, нам с вами надо мыслить шире. В войну мы работали и под бомбёжкой, да и полигон вы, товарищ Кожухов, тушили не по правилам.
— Три дня — реальный срок? — спросил Кожухов.
— Вот она, школа Савицкого, — усмехнулся первый секретарь. — Сколько раз оп припирал меня к стене, когда я директорствовал на химкомбинате!.. Уверен, что срок реальный, директор отлично знает, что его ждёт, если введёт нас в заблуждение.
— Хорошо, Сергей Петрович, — уловив выразительный взгляд Ермакова, сказал Кожухов, — пожарной охране будет дано распоряжение об усиленных дежурствах на главном конвейере. Но если через трое суток…
— Принимаю к сведению, беру на контроль, — кивнул первый секретарь, нажимая кнопку. — Соедините с директором машиностроительного. Спасибо, товарищи, вы свободны.
Хотя в морозные дни кривая пожаров по статистике возрастает главным образом из-за массового использования обогревательных приборов, вызовов сегодня было немного, по пустякам, и Кожухов начал проникаться мыслью, что день пройдёт благополучно. Своё отступление в истории с конвейером он неудачей для себя не считал, наоборот: весь город уже знает, что Кожухов умеет не только предупреждать, и другие нарушители сто раз подумают, прежде чем отмахнуться от предписаний Госпожнадзора, не каждый может пробиться к первому секретарю и завоевать его поддержку. А таких нарушителей на заметке у Кожухова было несколько — и на железной дороге, и в промышленности, и в сфере обслуживания, и в науке. Особое беспокойство вызывали высотки: скажем, в здании Научно-исследовательского института нефтехимии пути эвакуации по проекту были рассчитаны на тысячу триста человек, а за пять-шесть лет там нагородили боксов, раздули штаты… Кому можно позавидовать, так это морякам: капитан ни при каких условиях не возьмёт на борт человека, которого не может обеспечить спасательными средствами. В Дворце искусств без согласования с пожарными начали реконструкцию лестничных клеток и маршей, не говоря уже о других многочисленных нарушениях; то же самое происходит и в пятнадцатиэтажной пирамиде НИИ водного транспорта…
Хватит либеральничать, решил Кожухов и вспомнил Савицкого: «Пожарный, который не наживает себе врагов, — халтурщик!» На Савицкого жаловались во все инстанции, его проклинали, в глаза и за глаза обзывали перестраховщиком, а умер — хоронил весь город: вспомнили, что за многие годы не было у «перестраховщика» ни одного крупного пожара…
По дороге из обкома Кожухов, как всегда без предупреждений, заехал в две части, проверил по секундомеру готовность к выезду и установку автолестниц, придирчиво смотрел КИПы [3], за одно похвалил, за другое разнёс и сообщил в радиоцентр, что направляется в УПО. Проезжая мимо 6-й части, где сегодня дежурил Юрий, еле удержался от желания его проведать: Юрий очень обижался, когда отец распекал его при всех, словно подчёркивая, что никаких поблажек сыну давать не собирается. Кожухов усмехнулся: когда отец и сын работают на заводе, это называется «династия», а в пожарной охране — семейственность, такие разговоры до него уже доходили. Хороша семейственность, если Юрий приходит домой прокопчённый и неделями лечится от травм…
Было всего шесть вечера, а на улицах зажигались фонари. Февраль стоял холодный, вьюжный; впрочем, зиму Кожухов вообще не любил — и за ту самую кривую, и за то, что относительно хорошо снег убирался только на главных магистралях; на других улицах и в переулках он лежал сугробами, и пожарным трудно бывало не только развернуться в боевой порядок, но и просто проехать; на случай снежной зимы приходилось разрабатывать специальные маршруты с учётом пропускной способности улиц — самый короткий путь не всегда оптимальный… Дефицитнейшая стала профессия — дворник, нынче куда легче найти высококвалифицированных инженеров, чем добросовестных дворников. Было время, когда милиция нещадно их штрафовала вот за такие сугробы, а нынче попробуй оштрафуй — тут же лопата в сторону и на стол заявление «по собственному желанию». Вот платили бы вечно безденежным студентам по трёшке в руки — и никаких проблем, убирали б весь снег за милую душу; так нет, не имеют исполкомы такого права, безлюдный фонд и прочее. А почему бы не дать им такое право? Увидят дворники, что без них можно обойтись, — ого, как замахают лопатами! Миллионы пускаем на ветер, а трёшки экономим…
И в эту минуту послышался непривычно взволнованный голос радистки:
— Первый, Первый, Я Крым, как меня слышите, я Крым, на приёме!
— Крым, я Первый, — откликнулся Кожухов. — Слышу вас хорошо, говорите.
— С объекта на Некрасова, 21 много заявок, обстановка тревожная. На объект выехали 1-я, Невель, 6-я и 11-я.
— Крым, вас понял, докладывайте информацию с места вызова. Следую к объекту.
И приказал шофёру:
— Сирену! На Некрасова, быстро!
— Ч-черт! — с досадой произнёс шофёр. — Самосвал буксует, так его перетак!
С включённой сиреной «Волга» осторожно вползла на тротуар. В сторону шарахнулись прохожие.
Кожухов инстинктивно взглянул на часы: было 18 часов 24 минуты.
Так начался для Кожухова Большой Пожар.
НИНА ИВАНОВНА
ФОНОГРАММА ПЕРЕГОВОРОВ,
Хозяин кабинета взглянул на часы, и Кожухов, понимая, что в его распоряжении считанные минуты, коротко изложил причины своего решения.
— Ваша позиция ясна, — сказал первый секретарь. — Все понимаю, спасибо за службу, но давайте думать, как исправлять ситуацию. А она такая: завод срывает государственный план, рабочие простаивают, создаётся нездоровая обстановка. Излагайте ваши предложения по немедленному — я настаиваю на этом слове — возобновлению работы конвейера.
— От любой ничтожной искры там может возникнуть серьёзный пожар, — твёрдо сказал Кожухов. — Пусть промывают детали в специально для этого приспособленном помещении.
— Кожухов прав, Сергей Петрович, — неожиданно включился Ермаков. — Пожарные народ упрямый, они по своему уставу живут.
— Вы что, единым фронтом? — укоризненно произнёс первый секретарь. — Я-то надеялся, Григорий Нилыч, что вы будете меня поддерживать. Я только что с завода, директор заверил, что помещение будет готово через три дня. Не говорите мне, что можно и чего нельзя сделать по правилам, нам с вами надо мыслить шире. В войну мы работали и под бомбёжкой, да и полигон вы, товарищ Кожухов, тушили не по правилам.
— Три дня — реальный срок? — спросил Кожухов.
— Вот она, школа Савицкого, — усмехнулся первый секретарь. — Сколько раз оп припирал меня к стене, когда я директорствовал на химкомбинате!.. Уверен, что срок реальный, директор отлично знает, что его ждёт, если введёт нас в заблуждение.
— Хорошо, Сергей Петрович, — уловив выразительный взгляд Ермакова, сказал Кожухов, — пожарной охране будет дано распоряжение об усиленных дежурствах на главном конвейере. Но если через трое суток…
— Принимаю к сведению, беру на контроль, — кивнул первый секретарь, нажимая кнопку. — Соедините с директором машиностроительного. Спасибо, товарищи, вы свободны.
Хотя в морозные дни кривая пожаров по статистике возрастает главным образом из-за массового использования обогревательных приборов, вызовов сегодня было немного, по пустякам, и Кожухов начал проникаться мыслью, что день пройдёт благополучно. Своё отступление в истории с конвейером он неудачей для себя не считал, наоборот: весь город уже знает, что Кожухов умеет не только предупреждать, и другие нарушители сто раз подумают, прежде чем отмахнуться от предписаний Госпожнадзора, не каждый может пробиться к первому секретарю и завоевать его поддержку. А таких нарушителей на заметке у Кожухова было несколько — и на железной дороге, и в промышленности, и в сфере обслуживания, и в науке. Особое беспокойство вызывали высотки: скажем, в здании Научно-исследовательского института нефтехимии пути эвакуации по проекту были рассчитаны на тысячу триста человек, а за пять-шесть лет там нагородили боксов, раздули штаты… Кому можно позавидовать, так это морякам: капитан ни при каких условиях не возьмёт на борт человека, которого не может обеспечить спасательными средствами. В Дворце искусств без согласования с пожарными начали реконструкцию лестничных клеток и маршей, не говоря уже о других многочисленных нарушениях; то же самое происходит и в пятнадцатиэтажной пирамиде НИИ водного транспорта…
Хватит либеральничать, решил Кожухов и вспомнил Савицкого: «Пожарный, который не наживает себе врагов, — халтурщик!» На Савицкого жаловались во все инстанции, его проклинали, в глаза и за глаза обзывали перестраховщиком, а умер — хоронил весь город: вспомнили, что за многие годы не было у «перестраховщика» ни одного крупного пожара…
По дороге из обкома Кожухов, как всегда без предупреждений, заехал в две части, проверил по секундомеру готовность к выезду и установку автолестниц, придирчиво смотрел КИПы [3], за одно похвалил, за другое разнёс и сообщил в радиоцентр, что направляется в УПО. Проезжая мимо 6-й части, где сегодня дежурил Юрий, еле удержался от желания его проведать: Юрий очень обижался, когда отец распекал его при всех, словно подчёркивая, что никаких поблажек сыну давать не собирается. Кожухов усмехнулся: когда отец и сын работают на заводе, это называется «династия», а в пожарной охране — семейственность, такие разговоры до него уже доходили. Хороша семейственность, если Юрий приходит домой прокопчённый и неделями лечится от травм…
Было всего шесть вечера, а на улицах зажигались фонари. Февраль стоял холодный, вьюжный; впрочем, зиму Кожухов вообще не любил — и за ту самую кривую, и за то, что относительно хорошо снег убирался только на главных магистралях; на других улицах и в переулках он лежал сугробами, и пожарным трудно бывало не только развернуться в боевой порядок, но и просто проехать; на случай снежной зимы приходилось разрабатывать специальные маршруты с учётом пропускной способности улиц — самый короткий путь не всегда оптимальный… Дефицитнейшая стала профессия — дворник, нынче куда легче найти высококвалифицированных инженеров, чем добросовестных дворников. Было время, когда милиция нещадно их штрафовала вот за такие сугробы, а нынче попробуй оштрафуй — тут же лопата в сторону и на стол заявление «по собственному желанию». Вот платили бы вечно безденежным студентам по трёшке в руки — и никаких проблем, убирали б весь снег за милую душу; так нет, не имеют исполкомы такого права, безлюдный фонд и прочее. А почему бы не дать им такое право? Увидят дворники, что без них можно обойтись, — ого, как замахают лопатами! Миллионы пускаем на ветер, а трёшки экономим…
И в эту минуту послышался непривычно взволнованный голос радистки:
— Первый, Первый, Я Крым, как меня слышите, я Крым, на приёме!
— Крым, я Первый, — откликнулся Кожухов. — Слышу вас хорошо, говорите.
— С объекта на Некрасова, 21 много заявок, обстановка тревожная. На объект выехали 1-я, Невель, 6-я и 11-я.
— Крым, вас понял, докладывайте информацию с места вызова. Следую к объекту.
И приказал шофёру:
— Сирену! На Некрасова, быстро!
— Ч-черт! — с досадой произнёс шофёр. — Самосвал буксует, так его перетак!
С включённой сиреной «Волга» осторожно вползла на тротуар. В сторону шарахнулись прохожие.
Кожухов инстинктивно взглянул на часы: было 18 часов 24 минуты.
Так начался для Кожухова Большой Пожар.
НИНА ИВАНОВНА
В отличие от Кожухова, для которого день без повышенных номеров [4] считался относительно благополучным, Нина Ивановна на памяти своей спокойных дежурств не имела. Да и какое может быть спокойствие, когда девушки то и дело хватаются за телефонные трубки, и от каждого звонка чуточку сильнее бьётся сердце, потому что не знаешь и знать не можешь, кто и зачем звонит. Из-за невнимательности абонентов и порядком изношенной телефонной сети значительная часть звонков проходила не по адресу: то вызывали милицию, то междугородную, то просили соединить с кафедрой политэкономии и прочее.
И все-таки день выдался не слишком беспокойный: если в тяжёлые смены настоящих, безусловных заявок было по двадцать — двадцать пять, то сегодня на огромКОЕ, в полстены, светокарте города пока что вспыхивали шесть-семь лампочек, да и те фиксировали не пожары, а пустяковые загорания, какие и в сводку не попадут. Запомнились только несколько ложных вызовов и до глубины души трогательная просьба одной старушки снять с дерева любимую кошку.
Что Нина Ивановна ненавидела больше всего — так это ложные вызовы. Бывало, до десятка за смену принимала, а все равно привыкнуть к их неизбежности не могла. В голове не укладывалось, как это у человека, если он не законченный мерзавец, поднимается рука набрать 01 и взволнованным, полным тревоги голосом — подло обмануть. Неужели он не сознаёт, какое напряжение вызывает у пожарных каждый выезд, как молча, полностью уйдя в себя, сидят они в машинах, готовясь к бою, и какой бессильный гнев испытывают, убедившись, что их обманули? А ведь для того чтобы в этом убедиться, они долго мечутся по дворам и переулкам, расспрашивают, а вдруг из-за сильного волнения заявитель ошибся и дал неточный адрес? А сколько раз машины мчались на край города по ложной заявке, а в районе выезда их ВПЧ [5] начинался настоящий пожар, и приходилось срочно возвращаться, теряя драгоценное… нет, бесценное время, ведь при спасении людей счёт идёт на секунды… Интересно, что бы почувствовал этот человек, узнай он, что из-за его розыгрыша погибли люди?
После каждого ложного вызова Нина Ивановна хотела одного: разыскать негодяя и показать всему городу по телевизору — люди, запомните этого человека, не доверяйте ему, для него нет ничего святого!
Сегодня Нине Ивановне было грустно — после пятидесяти дни рождения доставляют женщине мало радости. Утром всмотрелась в зеркало: полная и рыхловатая, лицо утомлённое и озабоченное, движения не порывистые, как ещё лет пять назад, а замедленные — сердце, соли и прочие прелести людей её возраста… Как полярники, читала она, в сильнейший мороз остро чувствуют каждый добавочный градус, так и её сердце в каждый день рождения ощущало, как оно за год поизносилось.
Лишь самой себе Нина Ивановна признавалась в том, что ничего на свете так не боится, как почётных проводов на заслуженный отдых. Никто ей на это не намекал — наоборот, во всех приказах отмечали, да и молодёжь на стажировку только к ней посылали, но… На художественной выставке во Дворце искусств она видела картину: пожилой рабочий сидит один за столом, смотрит на свои хорошо поработавшие руки, а в глазах у него боль и мучительный вопрос. Картина называлась «На пенсию?», и около неё всегда стояло много людей, В прошлый день рождения Нине Ивановне среди других книг подарили жизнеописание великого в прошлом шахматиста — ради шуточной надписи: «О гроссмейстере — гроссмейстеру пожарной охраны». И в этой книге ей запомнилась одна драматическая деталь: первую половину партии престарелый чемпион проводил с блеском, а во второй допускал недостойные гроссмейстера ошибки — на эндшпиль сил у него не хватало.
Последние часы смены теперь давались Нине Ивановне с трудом. Ныло сердце, тяжелела голова, ослабевала реакция — на решение, которое раньше приходило мгновенно, теперь уходило время, и эта недопустимая потеря его особенно угнетала. Отныне она уже не просто ждала отпуска, а с нетерпением считала дни, мечтала о нем, как мечтают об очень значительном, крайне важном для жизни событии: а вдруг — чудо?
Молодость и опыт…
Личный состав гарнизона она знала прекрасно — не только имена и фамилии, но и способности каждого, его отношение к работе и где на пожаре предпочитает быть, с газодымозащитниками или в тылу. Как и бывает в жизни, одни уходили, другие появлялись, и нынче из сверстников остались трое: подполковник Головин, майор Баулин и «карьерист» Нестеров-старший, да и тот грозится, что уйдёт воспитывать внука.
Ветеранов Нина Ивановна время от времени собирала на пироги; замечательные были вечера, многие из молодых стремились на них попасть — не только разных занимательных историй наслушаться, но и узнать, как тушили пожары в то время, когда ещё не было тридцати— и пятидесятиметровых лестниц, пенных генераторов и подъёмников; но молодых Нина Ивановна приглашала редко, потому что относилась к ним ревниво и сдержанно. Она соглашалась, что молодёжь грамотнее и в теории сильнее — большинство офицеров ходило с ромбиками Высшей школы, но, с другой стороны, не видела у молодых той преданности пожарному делу, такого фанатизма, как у ветеранов. А когда ей говорили, что это несправедливо, что и в её время был отсев и ветеранами стали только те, кто прошёл естественный отбор, она сердилась и сгоряча могла обидеть. Так что сию щепетильную тему старались не затрагивать. Впрочем, молодые привыкли к этому «пунктику» и не обижались на Нину Ивановну за её ворчанье. Они ценили, что к молодым, доказавшим на боевой работе, что в пожарную охрану пришли не случайно, Нина Ивановна относилась с сердечной симпатией и всячески им помогала: не по чину своему, а авторитетом делала она многое, Вот и сегодня рядом с ней у пульта сидел молодой старший лейтенант Круглов, недавно списанный с боевой работы. В начале декабря, когда загорелся склад баллонов с ацетиленом, Круглов возглавил опаснейшую операцию по тушению склада: известно, что когда из раскалённого баллона вырывается вентиль, баллон летит в обратную сторону, как ракета, а иногда взрывается. Но тушить надо, никто за тебя этого не сделает, и Круглов не уберёгся: шальной осколок пробил его КИП. И хотя через несколько минут пострадавшему помогли выбраться на свежий воздух, он наглотался ядовитого дыма и на два месяца слёг в госпиталь. Спасти-то его спасли, но заключение комиссии: «По состоянию здоровья к работе с КИПом не пригоден» — такой же приговор для пожарного, как отстранение от полётов для лётчика. С таким приговором путь был один — в Госпожнадзор, но по характеру своему и темпераменту Круглов, боевой офицер, не мыслил себя за бумагами и тяжело переживал неудачу. И тогда Кожухов, который давно присматривался к этому парню, предложил Нине Ивановне взять его на выучку, а Круглову сказал: «Пройдёшь хорошую школу, а там восстановишь здоровье — и прямая дорога в штаб пожаротушения».
— Пожарная охрана, — сияв трубку, отозвалась девушка. — Дымит телевизор? Немедленно выдерните шнур из розетки! Ваш адрес… Макаровская, 7, квартира 6… Этаж? Второй этаж… Второй подъезд… Телефон? 53-41-18, Савушкина Тамара Петровна… Через несколько минут у вас будут, не беспокойтесь.
— Обрати внимание, Витя, — сказала Нина Ивановна, — Надя говорила громко и чётко, а Маша с её голоса записала заявку и ввела её в ЭВМ.
— Караул из 12-й ВПЧ выехал, — доложила диспетчер с пульта высылки.
— Что, Витя, мысленно с ним? — с улыбкой спросила Нина Ивановна. — Перестраивай мозги, дружок, отныне пожары тушить ты тоже будешь мысленно, силой своего воображения. Девочки, занимайтесь своим делом, — прикрикнула она, — ишь навострили локаторы…
И тише:
— С техникой, Витя, у нас все просто, не космодром. Начинай не с техники — с людей начинай, с этих самых девчонок. Из моих только Наташе двадцать пять, остальным — девятнадцать-двадцать, незамужние и ревнивые. Я-то с ндми справляюсь, а на тебя, молодца да холостого, вишь, зыркают, все они уже про тебя знают, даже про Ирину твою, что за два месяца в госпиталь один раз пришла, и то на пять минут. Так что держи ухо востро. Одной улыбнёшься — четверо надуются, другой комплимент скажешь — четверо в зеркало начнут смотреться, почему не им; будь со всеми ровен и одинаков, непременно одинаков, иначе быть бабьему бунту! И не улыбайся, я тебе точно говорю, это тебе не мужиками командовать, здесь другой язык нужен и подход другой. Майор Кулагин, наш нынешний начальник Центрального пункта пожарной связи, даже к психологам обращался: порекомендуйте, мол, если книг таких не написано, как мужчине руководить коллективом из двух десятков девчат, и не дурнушек каких-нибудь, а красоток. Ты на Машу, на эту белеськую посмотри — ей бы в кино играть! Ох, Витя, хлебнёшь горя, если не ровен будешь…
И громче:
— Каждая заявка, Витя, автоматически записывается на магнитофонную ленту, а в магнитофон встроены «говорящие часы», так что с точностью до секунд можно рассчитать, когда заявка поступила и какие по ней высланы силы. Это для нас очень важно, Витя, сам знаешь, как к пожарным относятся: «Звонили им, звонили, а приехали через час!» А ты расшифровываешь ленту — и доказываешь: заявка пришла тогда-то, по тревоге поднята ВПЧ такая-то, машины выехали и прибыли на место тогда-то. Понял, как важно? Дальше. Мы имеем прямую связь с радиоцентром, куда с пути следования и с места пожара поступает вся информация; значит, ты будешь знать все — где, что и когда. И ведёт всю информацию, начиная с заявки и кончая возвращением машин в часть, вот этот пульт. Ну, буквально ведёт, как локатор самолёт… Лиза, не снимай трубку, пусть Виктор Сергеич с моего пульта примет заявку! Не беспокойся, Витя, я рядом.
— Пожарная охрана! — схватив трубку, выкрикнул Круглов. — Дым из квартиры напротив? Напротив чето — вашего дома? Какой адрес? Павлова, 26… Это ваш адрес или того дома? Тот номер 23? Кажется или точно? Ладно, будет машина… Да, ваша фамилия? Надежда Андреевна…
— Надежда Андреевна, — включилась в разговор Нина Ивановна, — на каком этаже дым? Третий этаж… Ваш телефон… 11-73-32… Пожарные выезжают.
И, переключив рычажок на пульте, чётко проговорила:
— 8-я ВПЧ, улица Павлова, 23, третий этаж, улица Павлова, 23, третий этаж, густой дым из окна квартиры, высылайте цистерну, насос и газовку. 13 часов 23 минуты, старший диспетчер Сазонова… Уловил, Витя, чем забыл поинтересоваться?
— Этаж и телефон, — Круглов развёл руками.
— Точно. А этаж — это очень важный момент: если высокий, нужно высылать автолестницу. Как видишь, опрос заявителя дело не такое уж простое, а ведь с него все начинается… Вот эта самая Надежда Андреевна, видимо, человек нервный, не говорила, а кричала, а если заявитель сохраняет хладнокровие, не паникует, я всегда спрашиваю: а какого цвета дым? Тоже важный для пожарного момент, сам знаешь. Газ — он даёт мгновенную вспышку, у него мало побочных продуктов, тёмного дыма не будет; если горит мебель, дым пойдёт серый, а если мебель с синтетикой — оранжевый; от битума, если в квартире перекладывают паркет, — чёрный… Знает диспетчер эти нюансы — пошлёт те силы, что нужны… Ты, Витя, не обижайся за поучения, потом сам поймёшь, как важны эти мелочи… Вот, скажем, голос заявителя; как не бывает двух одинаковых пожаров, так не бывает и двух одинаковых заявителей. Один возбуждён, у него стресс, он злится, зачем это у него спрашивают цвет дыма, этаж — о таких формалистах хоть в «Крокодил» пиши! А ты попробуй найти к нему ключик, ведь для тебя такая информация — хлеб насущный! От цвета дыма зависит, какие специальные службы должны немедленно выехать, от этажа — нужна ли автолестница, от номера подъезда — с какой стороны приблизиться, ведь иные дома нынче растягиваются метров на триста… А другой заявитель говорит спокойным и ровным голосом, но это вовсе не значит, что пожар пустяковый — просто человек волевой, с самообладанием. Бывает, истерик с воплями и плачем вызывает на сущую ерунду, а хладнокровный, не потерявший головы, даёт неоценимую информацию о крупном пожаре. Сразу тебе это не дастся, Витя, да и какое дело даётся сразу?
И дальше, — продолжала Нина Ивановна. — Иной раз по одному адресу идут десятки заявок: «Горит, спасайте!» А там ничего серьёзного, просто в домах много телефонов, и каждый, кто видит загорание, считает долгом позвонить. В другой же раз бывает, что один-единственный звонок — из района новостроек, например, где пока что имеется только телефон-автомат, наводит на крупный пожар. Особенно в ночное время — ночью ложные вызовы бывают редко, ночью «шутники» спать любят.
— Одного мы как-то выявили, — вспомнил Круглов. — Бабка из соседней квартиры разоблачила: «То он „скорую“ вызывает, то „горгаз“, то пожарных!» Отключили у него телефон — в порядке воспитания.
— Повезло, — завистливо вздохнула Нина Ивановна. — С мальчишками проще, они крикнут в трубку: «Пожар!» — и отбой, а когда такие артисты звонят, с надрывом — лучше перестраховаться… А мы тоже иной раз бываем хороши, не безгрешные. Помнишь, ты в октябре на Железняковской трехкомнатную квартиру тушил на седьмом этаже? Не удивляйся, я-то все пожары помню, ночью разбуди — расскажу; так вот, поработал ты хорошо, только водичку не очень экономил, с размахом поливал, и я за тебя подумала, спецслужбу выслала нижние этажи от наводнения спасать. Пожар не только следует потушить — нужно ещё сделать это культурно, а то от огня убытков бывает на рубль, а от воды — на тысячу. Не обиделся? И не надо, я тебя, может, тогда от выговора спасла — с нижних этажей заявок было больше, чем с твоего седьмого. Поехали дальше. Вот ты, видела, скривился и небось про себя чертыхнулся, когда я лестницу послала кошку снимать. Правильно скривился — не наше дело из пушек по воробьям стрелять. Но ты голоса бабушкиного не слышал! Не просила — умоляла. Уж очень та кошка, видать, ей дорога была, единственная, может, отрада в её опустевшем доме. А вот с неделю назад по похожему делу другая заявительница звонила, не как человек к человеку обращалась, а как хозяйка к прислуге: «Немедленно вышлите, я такая-то…» Ключи она забыла и дверь захлопнула, через балкон на восьмом этаже требовала забраться и квартиру ей открыть… Слышал, да?
— Слышал и возмущался, — кивнул Круглев. — Только подробностей не знаю.
— Я ответила, чтобы слесаря из домоуправления вызвала, не стану я тридцатиметровку гнать, она, может, через минуту для настоящей работы будет нужна. «Да ты знаешь, кто с тобой говорит?» — «Знаю». И я просто повесила трубку.
— Я бы не сдержался, — процедил Круглов.
— И зря, — возразила Нина Ивановна. — С твоего голоса начинается пожарная охрана, по нему судят, кто мы такие… Ещё о нюансах, — Нина Ивановна улыбнулась, — доверительно, Витя, секрет фирмы! Это я тебе привела лёгкий пример, самый трудный разговор бывает с начальством, поскольку никогда не знаешь, с какой ноги оно встало. Бывало, звоню я Савицкому: «Так, мол, и так, товарищ полковник, третий номер». — «А ты Кожухову и Головину сообщила?» — «Так точно, сообщила». — «Что, сразу не могла мне позвонить?» Это первый вариант, теперь второй: «А ты Кожухову и Головину сообщила?» — «Нет, товарищ полковник, вам первому». — «Их раньше надо информировать, службы не знаешь!» Так что начальство бывает капризное, особенно если ночью его поднимаешь. Поэтому соображай, пожар пожару рознь, на объекте, может, и второго номера нет, а иной РТП с перепугу третий объявляет! Все взвесь, разберись и решай, стоит ли вымотанного за день полковника с постели поднимать, ведь не его одного поднимаешь — всю семью, жена-то уж наверняка больше не уснёт…
— Слишком много нюансов, — вздохнул Круглов. — У нас их было всего три — выехать, потушить и доложить, вот и весь секрет фирмы!
— Ну, теперь у тебя этих нюансов будет куда больше, — пообещала Нина Ивановна. — Загорание в квартире — случай элементарный, а ты себе представь ситуацию, когда несколько пожаров происходят одновременно, и каждый нужно качественно потушить. Представил? Так-то… Высылаешь силы на объект, на другой, а в мозгу вертится — как бы не обездолить четвёртый, пятый… Такую передислокацию техники машина ещё решать не научилась: только мгновенная реакция и интуиция старшего диспетчера и может помочь. И опыт, конечно.
А про себя подумала: вот и изнашивается сердце, нервная система — от этих самых мгновенных реакций, от давящей, как многопудовый груз, ответственности за жизнь и здоровье людей…
Начиналась смена в 9 утра, заканчивалась в 21 час, и сутки диспетчеры отдыхали. Раньше, даже два-три года назад, этого времени хватало, чтобы восстановить силы и полноценно отработать очередную смену; теперь же возраст брал своё, «аккумулятор садится», как признавался ей Савицкий перед уходом на пенсию.
— Пожарная охрана… Откуда дым? Не волнуйтесь, повторите, пожалуйста… Дворец искусств?!
Бывает так, что накатываются на человека мысли, одна безотраднее другой, и будущее кажется постылым, как нескончаемый осенний дождь, и бесконечно жаль себя, и не видишь в жизни ничего, кроме неизбежного печального заката… И вдруг, будто подхваченные порывом ветра, в один миг отбрасываются прочь эти мысли, и голова становится ясной, и сердце, как новенький, с иголочки, мотор, разгоняет кровь по жилам.
Дворец искусств — это же автоматически третий номер, что бы там ни произошло!
— Пожарная охрана… Горит пятый этаж? Студия народного творчества? Ваша фамилия…
— Пожарная охрана… Шестой этаж, коридор…
— Пожарная охрана…
Телефоны взорвались звонками.
Вспыхнуло светотабло, с экрана которого все двадцать две ВПЧ города докладывали, сколько и каких машин находится в боевом расчёте.
Ещё проходили первые заявки, а личный состав ряда частей был поднят по тревоге.
— 1-я, высылайте цистерну, насос, лестницу и газовку, улица Некрасова, 21, Дворец искусств. К вам силы следуют автоматически по номеру 3, 18 часов 20 минут.
— 4-я ВПЧ…
— 7-я ВПЧ…
В радиостанцию на пульте ворвались переговоры из эфира:
— Невель, я Крым, на Некрасова, 21 силы следуют автоматически по номеру три, много заявок!
— Крым, я Невель, вас понял, следую к объекту!
— Первый, я Крым…
— Крым, я Первый, вас понял, машина в заторе, непрерывно информируйте!
По всему УПО зазвонили телефоны прямой связи.
Огромный механизм пожарной охраны пришёл в действие.
И все-таки день выдался не слишком беспокойный: если в тяжёлые смены настоящих, безусловных заявок было по двадцать — двадцать пять, то сегодня на огромКОЕ, в полстены, светокарте города пока что вспыхивали шесть-семь лампочек, да и те фиксировали не пожары, а пустяковые загорания, какие и в сводку не попадут. Запомнились только несколько ложных вызовов и до глубины души трогательная просьба одной старушки снять с дерева любимую кошку.
Что Нина Ивановна ненавидела больше всего — так это ложные вызовы. Бывало, до десятка за смену принимала, а все равно привыкнуть к их неизбежности не могла. В голове не укладывалось, как это у человека, если он не законченный мерзавец, поднимается рука набрать 01 и взволнованным, полным тревоги голосом — подло обмануть. Неужели он не сознаёт, какое напряжение вызывает у пожарных каждый выезд, как молча, полностью уйдя в себя, сидят они в машинах, готовясь к бою, и какой бессильный гнев испытывают, убедившись, что их обманули? А ведь для того чтобы в этом убедиться, они долго мечутся по дворам и переулкам, расспрашивают, а вдруг из-за сильного волнения заявитель ошибся и дал неточный адрес? А сколько раз машины мчались на край города по ложной заявке, а в районе выезда их ВПЧ [5] начинался настоящий пожар, и приходилось срочно возвращаться, теряя драгоценное… нет, бесценное время, ведь при спасении людей счёт идёт на секунды… Интересно, что бы почувствовал этот человек, узнай он, что из-за его розыгрыша погибли люди?
После каждого ложного вызова Нина Ивановна хотела одного: разыскать негодяя и показать всему городу по телевизору — люди, запомните этого человека, не доверяйте ему, для него нет ничего святого!
Сегодня Нине Ивановне было грустно — после пятидесяти дни рождения доставляют женщине мало радости. Утром всмотрелась в зеркало: полная и рыхловатая, лицо утомлённое и озабоченное, движения не порывистые, как ещё лет пять назад, а замедленные — сердце, соли и прочие прелести людей её возраста… Как полярники, читала она, в сильнейший мороз остро чувствуют каждый добавочный градус, так и её сердце в каждый день рождения ощущало, как оно за год поизносилось.
Лишь самой себе Нина Ивановна признавалась в том, что ничего на свете так не боится, как почётных проводов на заслуженный отдых. Никто ей на это не намекал — наоборот, во всех приказах отмечали, да и молодёжь на стажировку только к ней посылали, но… На художественной выставке во Дворце искусств она видела картину: пожилой рабочий сидит один за столом, смотрит на свои хорошо поработавшие руки, а в глазах у него боль и мучительный вопрос. Картина называлась «На пенсию?», и около неё всегда стояло много людей, В прошлый день рождения Нине Ивановне среди других книг подарили жизнеописание великого в прошлом шахматиста — ради шуточной надписи: «О гроссмейстере — гроссмейстеру пожарной охраны». И в этой книге ей запомнилась одна драматическая деталь: первую половину партии престарелый чемпион проводил с блеском, а во второй допускал недостойные гроссмейстера ошибки — на эндшпиль сил у него не хватало.
Последние часы смены теперь давались Нине Ивановне с трудом. Ныло сердце, тяжелела голова, ослабевала реакция — на решение, которое раньше приходило мгновенно, теперь уходило время, и эта недопустимая потеря его особенно угнетала. Отныне она уже не просто ждала отпуска, а с нетерпением считала дни, мечтала о нем, как мечтают об очень значительном, крайне важном для жизни событии: а вдруг — чудо?
Молодость и опыт…
Личный состав гарнизона она знала прекрасно — не только имена и фамилии, но и способности каждого, его отношение к работе и где на пожаре предпочитает быть, с газодымозащитниками или в тылу. Как и бывает в жизни, одни уходили, другие появлялись, и нынче из сверстников остались трое: подполковник Головин, майор Баулин и «карьерист» Нестеров-старший, да и тот грозится, что уйдёт воспитывать внука.
Ветеранов Нина Ивановна время от времени собирала на пироги; замечательные были вечера, многие из молодых стремились на них попасть — не только разных занимательных историй наслушаться, но и узнать, как тушили пожары в то время, когда ещё не было тридцати— и пятидесятиметровых лестниц, пенных генераторов и подъёмников; но молодых Нина Ивановна приглашала редко, потому что относилась к ним ревниво и сдержанно. Она соглашалась, что молодёжь грамотнее и в теории сильнее — большинство офицеров ходило с ромбиками Высшей школы, но, с другой стороны, не видела у молодых той преданности пожарному делу, такого фанатизма, как у ветеранов. А когда ей говорили, что это несправедливо, что и в её время был отсев и ветеранами стали только те, кто прошёл естественный отбор, она сердилась и сгоряча могла обидеть. Так что сию щепетильную тему старались не затрагивать. Впрочем, молодые привыкли к этому «пунктику» и не обижались на Нину Ивановну за её ворчанье. Они ценили, что к молодым, доказавшим на боевой работе, что в пожарную охрану пришли не случайно, Нина Ивановна относилась с сердечной симпатией и всячески им помогала: не по чину своему, а авторитетом делала она многое, Вот и сегодня рядом с ней у пульта сидел молодой старший лейтенант Круглов, недавно списанный с боевой работы. В начале декабря, когда загорелся склад баллонов с ацетиленом, Круглов возглавил опаснейшую операцию по тушению склада: известно, что когда из раскалённого баллона вырывается вентиль, баллон летит в обратную сторону, как ракета, а иногда взрывается. Но тушить надо, никто за тебя этого не сделает, и Круглов не уберёгся: шальной осколок пробил его КИП. И хотя через несколько минут пострадавшему помогли выбраться на свежий воздух, он наглотался ядовитого дыма и на два месяца слёг в госпиталь. Спасти-то его спасли, но заключение комиссии: «По состоянию здоровья к работе с КИПом не пригоден» — такой же приговор для пожарного, как отстранение от полётов для лётчика. С таким приговором путь был один — в Госпожнадзор, но по характеру своему и темпераменту Круглов, боевой офицер, не мыслил себя за бумагами и тяжело переживал неудачу. И тогда Кожухов, который давно присматривался к этому парню, предложил Нине Ивановне взять его на выучку, а Круглову сказал: «Пройдёшь хорошую школу, а там восстановишь здоровье — и прямая дорога в штаб пожаротушения».
— Пожарная охрана, — сияв трубку, отозвалась девушка. — Дымит телевизор? Немедленно выдерните шнур из розетки! Ваш адрес… Макаровская, 7, квартира 6… Этаж? Второй этаж… Второй подъезд… Телефон? 53-41-18, Савушкина Тамара Петровна… Через несколько минут у вас будут, не беспокойтесь.
— Обрати внимание, Витя, — сказала Нина Ивановна, — Надя говорила громко и чётко, а Маша с её голоса записала заявку и ввела её в ЭВМ.
— Караул из 12-й ВПЧ выехал, — доложила диспетчер с пульта высылки.
— Что, Витя, мысленно с ним? — с улыбкой спросила Нина Ивановна. — Перестраивай мозги, дружок, отныне пожары тушить ты тоже будешь мысленно, силой своего воображения. Девочки, занимайтесь своим делом, — прикрикнула она, — ишь навострили локаторы…
И тише:
— С техникой, Витя, у нас все просто, не космодром. Начинай не с техники — с людей начинай, с этих самых девчонок. Из моих только Наташе двадцать пять, остальным — девятнадцать-двадцать, незамужние и ревнивые. Я-то с ндми справляюсь, а на тебя, молодца да холостого, вишь, зыркают, все они уже про тебя знают, даже про Ирину твою, что за два месяца в госпиталь один раз пришла, и то на пять минут. Так что держи ухо востро. Одной улыбнёшься — четверо надуются, другой комплимент скажешь — четверо в зеркало начнут смотреться, почему не им; будь со всеми ровен и одинаков, непременно одинаков, иначе быть бабьему бунту! И не улыбайся, я тебе точно говорю, это тебе не мужиками командовать, здесь другой язык нужен и подход другой. Майор Кулагин, наш нынешний начальник Центрального пункта пожарной связи, даже к психологам обращался: порекомендуйте, мол, если книг таких не написано, как мужчине руководить коллективом из двух десятков девчат, и не дурнушек каких-нибудь, а красоток. Ты на Машу, на эту белеськую посмотри — ей бы в кино играть! Ох, Витя, хлебнёшь горя, если не ровен будешь…
И громче:
— Каждая заявка, Витя, автоматически записывается на магнитофонную ленту, а в магнитофон встроены «говорящие часы», так что с точностью до секунд можно рассчитать, когда заявка поступила и какие по ней высланы силы. Это для нас очень важно, Витя, сам знаешь, как к пожарным относятся: «Звонили им, звонили, а приехали через час!» А ты расшифровываешь ленту — и доказываешь: заявка пришла тогда-то, по тревоге поднята ВПЧ такая-то, машины выехали и прибыли на место тогда-то. Понял, как важно? Дальше. Мы имеем прямую связь с радиоцентром, куда с пути следования и с места пожара поступает вся информация; значит, ты будешь знать все — где, что и когда. И ведёт всю информацию, начиная с заявки и кончая возвращением машин в часть, вот этот пульт. Ну, буквально ведёт, как локатор самолёт… Лиза, не снимай трубку, пусть Виктор Сергеич с моего пульта примет заявку! Не беспокойся, Витя, я рядом.
— Пожарная охрана! — схватив трубку, выкрикнул Круглов. — Дым из квартиры напротив? Напротив чето — вашего дома? Какой адрес? Павлова, 26… Это ваш адрес или того дома? Тот номер 23? Кажется или точно? Ладно, будет машина… Да, ваша фамилия? Надежда Андреевна…
— Надежда Андреевна, — включилась в разговор Нина Ивановна, — на каком этаже дым? Третий этаж… Ваш телефон… 11-73-32… Пожарные выезжают.
И, переключив рычажок на пульте, чётко проговорила:
— 8-я ВПЧ, улица Павлова, 23, третий этаж, улица Павлова, 23, третий этаж, густой дым из окна квартиры, высылайте цистерну, насос и газовку. 13 часов 23 минуты, старший диспетчер Сазонова… Уловил, Витя, чем забыл поинтересоваться?
— Этаж и телефон, — Круглов развёл руками.
— Точно. А этаж — это очень важный момент: если высокий, нужно высылать автолестницу. Как видишь, опрос заявителя дело не такое уж простое, а ведь с него все начинается… Вот эта самая Надежда Андреевна, видимо, человек нервный, не говорила, а кричала, а если заявитель сохраняет хладнокровие, не паникует, я всегда спрашиваю: а какого цвета дым? Тоже важный для пожарного момент, сам знаешь. Газ — он даёт мгновенную вспышку, у него мало побочных продуктов, тёмного дыма не будет; если горит мебель, дым пойдёт серый, а если мебель с синтетикой — оранжевый; от битума, если в квартире перекладывают паркет, — чёрный… Знает диспетчер эти нюансы — пошлёт те силы, что нужны… Ты, Витя, не обижайся за поучения, потом сам поймёшь, как важны эти мелочи… Вот, скажем, голос заявителя; как не бывает двух одинаковых пожаров, так не бывает и двух одинаковых заявителей. Один возбуждён, у него стресс, он злится, зачем это у него спрашивают цвет дыма, этаж — о таких формалистах хоть в «Крокодил» пиши! А ты попробуй найти к нему ключик, ведь для тебя такая информация — хлеб насущный! От цвета дыма зависит, какие специальные службы должны немедленно выехать, от этажа — нужна ли автолестница, от номера подъезда — с какой стороны приблизиться, ведь иные дома нынче растягиваются метров на триста… А другой заявитель говорит спокойным и ровным голосом, но это вовсе не значит, что пожар пустяковый — просто человек волевой, с самообладанием. Бывает, истерик с воплями и плачем вызывает на сущую ерунду, а хладнокровный, не потерявший головы, даёт неоценимую информацию о крупном пожаре. Сразу тебе это не дастся, Витя, да и какое дело даётся сразу?
И дальше, — продолжала Нина Ивановна. — Иной раз по одному адресу идут десятки заявок: «Горит, спасайте!» А там ничего серьёзного, просто в домах много телефонов, и каждый, кто видит загорание, считает долгом позвонить. В другой же раз бывает, что один-единственный звонок — из района новостроек, например, где пока что имеется только телефон-автомат, наводит на крупный пожар. Особенно в ночное время — ночью ложные вызовы бывают редко, ночью «шутники» спать любят.
— Одного мы как-то выявили, — вспомнил Круглов. — Бабка из соседней квартиры разоблачила: «То он „скорую“ вызывает, то „горгаз“, то пожарных!» Отключили у него телефон — в порядке воспитания.
— Повезло, — завистливо вздохнула Нина Ивановна. — С мальчишками проще, они крикнут в трубку: «Пожар!» — и отбой, а когда такие артисты звонят, с надрывом — лучше перестраховаться… А мы тоже иной раз бываем хороши, не безгрешные. Помнишь, ты в октябре на Железняковской трехкомнатную квартиру тушил на седьмом этаже? Не удивляйся, я-то все пожары помню, ночью разбуди — расскажу; так вот, поработал ты хорошо, только водичку не очень экономил, с размахом поливал, и я за тебя подумала, спецслужбу выслала нижние этажи от наводнения спасать. Пожар не только следует потушить — нужно ещё сделать это культурно, а то от огня убытков бывает на рубль, а от воды — на тысячу. Не обиделся? И не надо, я тебя, может, тогда от выговора спасла — с нижних этажей заявок было больше, чем с твоего седьмого. Поехали дальше. Вот ты, видела, скривился и небось про себя чертыхнулся, когда я лестницу послала кошку снимать. Правильно скривился — не наше дело из пушек по воробьям стрелять. Но ты голоса бабушкиного не слышал! Не просила — умоляла. Уж очень та кошка, видать, ей дорога была, единственная, может, отрада в её опустевшем доме. А вот с неделю назад по похожему делу другая заявительница звонила, не как человек к человеку обращалась, а как хозяйка к прислуге: «Немедленно вышлите, я такая-то…» Ключи она забыла и дверь захлопнула, через балкон на восьмом этаже требовала забраться и квартиру ей открыть… Слышал, да?
— Слышал и возмущался, — кивнул Круглев. — Только подробностей не знаю.
— Я ответила, чтобы слесаря из домоуправления вызвала, не стану я тридцатиметровку гнать, она, может, через минуту для настоящей работы будет нужна. «Да ты знаешь, кто с тобой говорит?» — «Знаю». И я просто повесила трубку.
— Я бы не сдержался, — процедил Круглов.
— И зря, — возразила Нина Ивановна. — С твоего голоса начинается пожарная охрана, по нему судят, кто мы такие… Ещё о нюансах, — Нина Ивановна улыбнулась, — доверительно, Витя, секрет фирмы! Это я тебе привела лёгкий пример, самый трудный разговор бывает с начальством, поскольку никогда не знаешь, с какой ноги оно встало. Бывало, звоню я Савицкому: «Так, мол, и так, товарищ полковник, третий номер». — «А ты Кожухову и Головину сообщила?» — «Так точно, сообщила». — «Что, сразу не могла мне позвонить?» Это первый вариант, теперь второй: «А ты Кожухову и Головину сообщила?» — «Нет, товарищ полковник, вам первому». — «Их раньше надо информировать, службы не знаешь!» Так что начальство бывает капризное, особенно если ночью его поднимаешь. Поэтому соображай, пожар пожару рознь, на объекте, может, и второго номера нет, а иной РТП с перепугу третий объявляет! Все взвесь, разберись и решай, стоит ли вымотанного за день полковника с постели поднимать, ведь не его одного поднимаешь — всю семью, жена-то уж наверняка больше не уснёт…
— Слишком много нюансов, — вздохнул Круглов. — У нас их было всего три — выехать, потушить и доложить, вот и весь секрет фирмы!
— Ну, теперь у тебя этих нюансов будет куда больше, — пообещала Нина Ивановна. — Загорание в квартире — случай элементарный, а ты себе представь ситуацию, когда несколько пожаров происходят одновременно, и каждый нужно качественно потушить. Представил? Так-то… Высылаешь силы на объект, на другой, а в мозгу вертится — как бы не обездолить четвёртый, пятый… Такую передислокацию техники машина ещё решать не научилась: только мгновенная реакция и интуиция старшего диспетчера и может помочь. И опыт, конечно.
А про себя подумала: вот и изнашивается сердце, нервная система — от этих самых мгновенных реакций, от давящей, как многопудовый груз, ответственности за жизнь и здоровье людей…
Начиналась смена в 9 утра, заканчивалась в 21 час, и сутки диспетчеры отдыхали. Раньше, даже два-три года назад, этого времени хватало, чтобы восстановить силы и полноценно отработать очередную смену; теперь же возраст брал своё, «аккумулятор садится», как признавался ей Савицкий перед уходом на пенсию.
— Пожарная охрана… Откуда дым? Не волнуйтесь, повторите, пожалуйста… Дворец искусств?!
Бывает так, что накатываются на человека мысли, одна безотраднее другой, и будущее кажется постылым, как нескончаемый осенний дождь, и бесконечно жаль себя, и не видишь в жизни ничего, кроме неизбежного печального заката… И вдруг, будто подхваченные порывом ветра, в один миг отбрасываются прочь эти мысли, и голова становится ясной, и сердце, как новенький, с иголочки, мотор, разгоняет кровь по жилам.
Дворец искусств — это же автоматически третий номер, что бы там ни произошло!
— Пожарная охрана… Горит пятый этаж? Студия народного творчества? Ваша фамилия…
— Пожарная охрана… Шестой этаж, коридор…
— Пожарная охрана…
Телефоны взорвались звонками.
Вспыхнуло светотабло, с экрана которого все двадцать две ВПЧ города докладывали, сколько и каких машин находится в боевом расчёте.
Ещё проходили первые заявки, а личный состав ряда частей был поднят по тревоге.
— 1-я, высылайте цистерну, насос, лестницу и газовку, улица Некрасова, 21, Дворец искусств. К вам силы следуют автоматически по номеру 3, 18 часов 20 минут.
— 4-я ВПЧ…
— 7-я ВПЧ…
В радиостанцию на пульте ворвались переговоры из эфира:
— Невель, я Крым, на Некрасова, 21 силы следуют автоматически по номеру три, много заявок!
— Крым, я Невель, вас понял, следую к объекту!
— Первый, я Крым…
— Крым, я Первый, вас понял, машина в заторе, непрерывно информируйте!
По всему УПО зазвонили телефоны прямой связи.
Огромный механизм пожарной охраны пришёл в действие.
ФОНОГРАММА ПЕРЕГОВОРОВ,
состоявшихся от 18.26 до 18.33 (спустя 6 минут после первой заявки)
А — абонент.
ПО — пожарная охрана.
Д — диспетчер,
А. Алло, алло! Д. Слушаю вас. А. У нас коридор горит, а ни одного пожарника. 18.26. Д. Какой этаж, кто вы? А. Вахтёр Петров, пятый этаж, народ по комнатам позапирался, окна бьют, хулиганят. Д. Пожарные выезжают, не беспокойтесь. А. Мне что, я вахтёр, пусть начальство беспокоится.
А — абонент.
ПО — пожарная охрана.
Д — диспетчер,
А. Алло, алло! Д. Слушаю вас. А. У нас коридор горит, а ни одного пожарника. 18.26. Д. Какой этаж, кто вы? А. Вахтёр Петров, пятый этаж, народ по комнатам позапирался, окна бьют, хулиганят. Д. Пожарные выезжают, не беспокойтесь. А. Мне что, я вахтёр, пусть начальство беспокоится.