В конце тысячелетия противоречия и борьба между странами стали решаться не бомбами и ракетами, а финансовыми рычагами. В 60-е годы ХХ века в мире был популярен веселый французский фильм псевдоужасов «Фантомас». По сюжету суперпреступник Фантомас, мечтавший о мировом господстве, охотился за ведущими учеными, желая заставить их работать на себя. При этом Фантомас брал на себя финансирование их работ.
   К концу ХХ века ситуация кардинально изменилась. Каждый мало-мальски значимый ученый был вынужден сам искать своего Фантомаса. А Фантомасов на всех не напасешься. Те, кто не нашел, оказались перед не самым приятным выбором – или вообще уходить из науки, или распространять заведомо ложные измышления, нужные для перераспределения финансовых потоков. Нашлись такие, кого устроила вторая альтернатива. Так стали возникать наукообразные мифы. Некоторые из них были интегрированы в мировую финансовую политику конца ХХ – начала ХХI века.
 
   Один из них – глобальный экологический кризис, включающий подмифы об озоновых дырах, парниковом эффекте, деградации биосферы и т. д. О них – разговор в следующих главах.

Российская наука в условиях антинаучной революции

   Достижения отечественной науки общеизвестны. Наиболее впечатляющие – выход в космос и начало новой эры развития ноосферы, создание водородной бомбы. Есть и менее известные, но тоже значимые достижения. Это – создание современной экологии (Г. Гаузе), популяционной генетики (С. С. Четвериков. Н. В. Тимофеев-Ресовский), теории циклических изменений климата (К. Я. Кондратьев). Наибольших успехов отечественная наука добилась в 60-х годах. Потом начался застой. До 70-х годов шло неоправданное раздувание штатов, сменившееся еще менее оправданными сокращениями. К концу периода застоя в СССР работало 25 % мировых научных работников (доклад президента АН СССР А. Александрова 27-му съезду КПСС). Александров утверждал, что они производят 33 % мировой научной продукции. Источник этой цифры неизвестен. По данным, полученным автором на основе анализа Science Citation Index (США) и изданий ВИНИТИ АН СССР за 80-е годы, общий объем научной продукции, измеряемый числом статей в реферируемых журналах, в СССР в конце застоя составлял 10 % мирового, что соответствовало 2-му месту в мире. Для сравнения – США – 48 %, Германия – 7 %. На фоне этого общего распределения есть и другие цифры. В области чистой теории, на которую не так влияют финансы и наличие оборудования, удельный вклад СССР в мировую науку был больше. Допустим, в области теоретической биологии вклад США – 33 %, СССР – 26 %, Англия – 5 %, Япония – 5 %, Италия – 4 %. Сравнение сделано на основе издания РЖ Биология ВИНИТИ и Biological Abstract. В области чистой теории российская научная школа всегда была сильна. В то же время в мире имеет место тенденция игнорировать российские школы, использовать их достижения и нежелание их оплачивать и отмечать наградами.
   Если изучить распределение Нобелевских премий за ХХ век, то получится следующая картина. Российская научная школа получила 5 % премий в области физики (США – 32 %), 1 % в области химии (США – 26 %), 1 % в области биологии (США – 41 %). После развала СССР в 1991 году в Россию попало только две Нобелевских премии в области науки. Научное производство за это время сократилось в 3–5 раз, однако отнюдь не до нуля. С помощью фонда Сороса и других подобных организаций начался массовый вывоз научной продукции за рубеж. Сначала – за символическую плату, потом вообще без платы. Однако даже халявная «прихватизация» российской интеллектуальной собственности вскоре потеряла смысл для развитых капиталистических стран. Эксперты фонда Сороса и ЦРУ буквально захлебнулись под потоком научных идей и разработок, вывезенных из России. Антинаучная революция сделала дальнейший прогресс мало нужным. Задача ближайших лет – разобраться в том научном багаже, который был собран в течение ХХ века, и выяснить, что из багажа может быть использовано в текущем веке, а что нет.
   Антинаучная революция затронула разные страны в разной степени. Наука – авангард и компас прогресса. Объем субсидий, выделяемых на науку, определяет скорость движения общества вперед. Простейший метод индикации скорости прогресса – соотношение средней зарплаты по стране и в науке. В Китае, арабских странах зарплата в науке в 4 раза превышает среднее жалованье по стране. Темпы роста этих государств, их роль на международной арене стремительно увеличиваются. В Западной Европе зарплата в науке примерно такая же, как и в других отраслях народного хозяйства. В этих странах нет ни прогресса, ни упадка. В России оплата труда в науке меньше, чем в других областях деятельности. В результате в стране продолжается регресс. Антинаучная революция больнее всего бьет по России. Ссылки на нехватку денег в данном случае неправомочны. Наука, особенно фундаментальная, больших расходов не требует. Во время выступления в Санкт-Петербурге на конференции по антропоэкологии известный космонавт Г. М. Гречко оспорил распространенное мнение о дороговизне такой области фундаментальной науки, как космические исследования. Он сообщил, что расходы на космическую программу составляют лишь 4 % от расходов на оборону. Космические запуски не разоряют, а обогащают страну.
   Преодоление антинаучной революции и ее последствий – задача, которую придется решать в XXI веке.

Почему в России мало нобелевских лауреатов?

   Как известно, разговоры о глобальном потеплении начались давно. Очередной толчок произошел в 2007 году после присуждения Нобелевской премии бывшему вице-президенту США А. Гору и коллективу экспертов-консультантов за пропаганду этой идеи и «за привлечение внимания мировой общественности к проблеме глобального потепления».
   По метеорологии этих премий не дают, поэтому каким-то загадочным образом она была получена по категории «мир». Особо была выделена Нобелевским комитетом книга Гора «Неудобная правда» и снятый по этой книге фильм. Правильнее их было бы назвать – «Удобная (для определенных кругов) ложь».
   Чтобы разобраться в смысле этих акций, нужно выяснить, что же такое Нобелевская премия, каковы взаимоотношения комитета с властью и с российскими научными школами?
   В 1851 году в Лондоне открылась всемирная выставка. Специально для нее было построено уникальное здание из стекла, названное «хрустальный дворец». В дальнейшем оно стало вместилищем постоянной экспозиции, представляющей великие достижения человеческой мысли. Посетивший ее русский писатель Иван Тургенев был несколько удивлен подбором экспонатов. Он не нашел ничего, связанного с Россией, как будто эта страна находилась вне мировой науки и техники. На стендах была представлена даже Полинезия, облагодетельствовавшая мир катамараном. Писатель нашел самовар и валенки, которые, как выяснилось, к России не имели отношения.
   Причины игнорирования русской мысли имели глубокие корни. Это, в частности, историческое противостояние двух величайших империй – Британской и Российской. Такая политика не имела ничего общего с отношениями простых людей и процессом взаимопроникновения культур. Как русский не мог представить себе мировую литературу без Диккенса, Конан Дойля, Джерома К. Джерома, так и англичане не мыслили литературу без Тургенева, Толстого, Достоевского. И сейчас, полтора века спустя, дает себя знать та же политика с ее худшими традициями.
   По-видимому, дело здесь не только в историческом столкновении двух империй на всех фронтах, в том числе научно-техническом. Россия и Запад – не одно и то же. Различия проявляются везде, в том числе в оценках научно-технических достижений. Чтобы продолжить эту тему, перенесемся из Лондона в другой центр западной мысли и культуры – в Стокгольм.
   В начале 90-х годов XIX века Альфред Нобель, заработавший баснословные суммы на изобретении динамита, учредил премию своего имени. Премию стали вручать уже после смерти учредителя, начиная с 1901 года. Она предусматривала следующие номинации: борьба за мир, литература, физика, химия, физиология и медицина. Уже тогда было ясно, что список отнюдь не исчерпывает поля активности творческих людей. Нобель предполагал давать премию и по математике, но из-за личной неприязни к возможному претенденту (не поделили женщину) вычеркнул целую науку из списка поощрения. Несмотря на недоработанность статуса премии, она стала самой престижной наградой. Как это принято, престиж превратился в инструмент большой политики.
   Премии мира не могли быть вне политики по определению. Поэтому рассуждать о выдающихся личных качествах лауреатов не рискну. Иногда она, действительно, играла положительную роль в истории, стимулируя прекращение кровопролития. Известно, что Нобелевский комитет рассматривал кандидатуру В. И. Ульянова-Ленина на предмет вручения премии, если он будет содействовать установлению мира в Европе, потрясаемой боями Первой мировой войны. Как известно, приход Ленина к власти содействовал отнюдь не умиротворению, а началу красного террора и Гражданской войны. Соответственно, кандидатура была снята с повестки дня. Можно удивляться тому, что премия мира подчас вручается участникам и миротворцам незначительных локальных конфликтов. Вместе с тем самая глобальная миротворческая акция ХХ века – прекращение Второй мировой войны – не была отмечена комитетом. А ведь наверняка премию заслужили командующие Г. Жуков и Д. Эйзенхауэр.
   Не будем углубляться в политику более позднего времени, помня завет поэта А. Толстого:
 
Ходить бывает склизко по камешкам иным,
Итак, о том, что близко, мы лучше умолчим.
 
   Литературные премии политизированы ненамного меньше, чем премии мира. По моему мнению, можно назвать лишь несколько литераторов, не вызывающих сомнений. Это – И. Бунин, А. Солженицын, Г. Сенкевич, Р. Киплинг. Среди прочих лауреатов далеко не все были писателями столь высокого ранга. Доминировали почему-то не самые значительные авторы из Скандинавских стран, в то же время авторы, потрясшие мир своими произведениями, начиная с первого писателя нашего времени – Л. Толстого, оказались обойденными.
   В качестве полуанекдота можно привести такой факт, просочившийся в средства массовой информации. В 90-е годы прошлого века влиятельные организации неоднократно обращались в Нобелевский комитет с предложением дать премию литератору из Прибалтики. Чтобы показать, как расцвела культура новоявленных государств после отделения от России. Но даже самые тщательные поиски не выявили в этих странах писателя мирового уровня.
   Перейдем к премиям за науку. По химии наши соотечественники их практически не получали. Обошли даже самого великого химика XIX–XX веков – Д. И. Менделеева. Единственным награжденным стал наш физик Н. Н. Семенов (1956) за создание теории взрыва, заказанной военно-промышленным комплексом. В физике ситуация более объективна, но и здесь число русских лауреатов мало. До Второй мировой войны доминировали немцы. После – американцы. Известно, что первый радиоприемник создал русский ученый А. Попов. Нобелевскую за это изобретение, изменившее мир, получил итальянец Г. Маркони, отстававший от русского коллеги.
   Почти все русские лауреаты-физики были так или иначе связаны с созданием оружия массового уничтожения. Это можно понять. Здесь работали лучшие умы, людей ценили за подлинные таланты и заслуги. Истинным ученым предоставлялась возможность самореализоваться. В конечном же итоге они получали награды не за бомбы, а за теоретические разработки.
   Величайшим событием мировой истории был выход человечества в космос. Пишут, что Нобелевский комитет хотел дать награду создателю и лидеру космонавтики – С. П. Королеву, но не смог добраться до этого гения из-за его засекреченности
   Премию за теорию иммунитета 1908 года получил И. Мечников. Последние годы жизни ученый работал во Франции, в институте Пастера, где и привлек внимание мировой научной общественности.
   Величайшим ученым XIX–XX веков был И. П. Павлов. Его не обделили высшими наградами. В 1904 году он получил Нобелевскую премию за работы по физиологии пищеварения. Деятельный ученый не стал почивать на лаврах. Он возглавил еще одно направление – физиологию инстинктивной и высшей нервной деятельности. За более чем столетнюю историю этих премий лишь четверо получали премию дважды – М. Склодовская-Кюри, Л. Полинг, Д. Бардин и Ф. Сенгер. В области физиологии и медицины таковых нет. В этой области нет и лауреатов, повторно номинируемых на получение Нобелевской.
   В некотором роде исключением стал И. Павлов. На второе получение, уже за изучение высшей нервной деятельности, его выдвигали дважды – в 1925 и в 1930 годах. Кандидатуру русского ученого поддерживали ведущие биологи мира, включая нобелевских лауреатов. Причина, побудившая Нобелевский комитет не присуждать Павлову вторично премию, заключалась, по-видимому, в отсутствии прецедентов в первой половине века по присуждению премии повторно в одной и той же области науки. Это случилось впервые в 1972 году. Добавлю также, что и сам Павлов, как Нобелевский лауреат, выступал в качестве номинатора. Когда комитет поинтересовался его мнением, кому следует присудить следующую премию, он выдвинул Л. Орбели за «работы по трофической и адаптивной роли симпатической нервной системы в деятельности различных органов, таких как нервно-мышечный аппарат, рецептивные органы и различные отделы центральной нервной системы». В этом же году он номинировал патофизиолога А. Сперанского за «работы по трофическим функциям нервной системы и ее роли при заболеваниях». Несмотря на огромный авторитет Ивана Петровича Павлова, ни один из номинантов премии не получил.
   Показательна судьба еще одного гения русской науки – Александра Леонидовича Чижевского (более подробный разговор о его заслугах впереди). В 1920-х годах он создал гелиобиологию – науку о влиянии Солнца на биосферу и сферу социальной деятельности – ноосферу. Работы ученого во многом определили развитие медицины, биофизики, экологии, истории. Научную деятельность он сочетал с решением прикладных задач, разработав ионизатор воздуха. В 1940 году Американская национальная академия наук заслуженно выдвинула ученого на Нобелевскую. Одновременно в газете «Правда» появилась публикация о Чижевском с характерным названием «Враг под маской биолога». Авторитет ученого был таков, что со статьей лично ознакомился Сталин и вынес неопределенный вердикт – «надо еще посмотреть, враг ли он». В результате этой не очень четкой поддержки Чижевского на какое-то время оставили в покое, однако через два года все же репрессировали. Он выпал из поля зрения мировой науки. Особенно его и не искали, и ни одна организация, включая Нобелевский комитет, не выступила в защиту ученого.
   Лидерами науки ХХ века были ядерная физика и генетика. Неудивительно, что между ними появились точки взаимопроникновения. Одной из них стало учение о факторах среды, вызывающих наследственные изменения – мутации. Способность рентгеновских лучей вызывать мутации была открыта в 1925 году русскими биологами Г. Надсоном и Г. Филиповым. Два года спустя это же явление переоткрыл американец Г. Меллер. В это время он работал в России, где, как ему казалось, условия для научных исследований были лучше, чем в Америке. Работал он в составе русского коллектива, используя накопленный нашими коллегами опыт. Главное, что ему удалось сделать, – не только подтвердить факт генетического влияния радиации, уже открытый, но и создать точные количественные методы регистрации этого эффекта. Когда в России начались массовые репрессии, Меллер счел за благо вернуться обратно в Америку, увезя материалы работ, выполненных совместно с нашими соотечественниками.
   Тем временем работы в России по изучению мутационного процесса продолжались и расширялись. В 30-е годы биологи В. Сахаров и М. Лобашев открыли еще одно важное явление – способность химических веществ вызывать мутации. После Великой Отечественной войны Лобашев создал теорию, описывающую закономерности мутационного процесса. Она определила работу нескольких научных коллективов Ленинграда. Вскоре последовала сессия ВАСХНИЛ 1948 года. Лобашев был уволен из университета. Ему категорически запретили заниматься генетикой. В дальнейшем после улучшения ситуации в отечественной науке он вернулся к исследованиям мутационного процесса. Однако завоевать мировое признание ему не удалось. Меллер же в 1946 году получил Нобелевскую премию за работы, выполненные в России, в составе коллектива русских ученых.
   Революцией в биологии и науке вообще стало открытие в 50–60-х годах структуры молекулы ДНК и расшифровка генетического кода, то есть закона записи наследственной информации. Эти события отмечены пакетом Нобелевских. Среди лауреатов – С. Очоа и А. Корнберг (1959), Ф. Крик, Дж. Уотсон, М. Уилкинсон (1962), Х. Корана и М. Ниренберг (1968). В 1965 году премию за изучение генов получил француз русского происхождения А. Львов. На последней стадии расшифровки генетического кода советские ученые сделали, действительно, немного. Сказывались последствия сессии ВАСХНИЛ 1948 года, недостаток оборудования и субсидий. Зато на ранней стадии вклад русских был огромен. Первым возможность существования генетического кода предсказал Н. Кольцов. В 1927 году на Третьем всесоюзном съезде анатомов, гистологов и эмбриологов он сформулировал принцип матричной передачи наследственной информации, на несколько десятилетий обогнав биологическую науку своего времени. Впоследствии Кольцов был репрессирован. В 50-е годы теоретически структуру и основные особенности генетического кода предсказал физик Г. Гамов (начинал работу в СССР, затем переехал в США). Следуя по дорожке, намеченной русскими, ученые из Англии и США довели расшифровку генетического кода до конца.
   Исследования русскими строения и работы гена методически были слабее, чем западные работы. Однако русские смотрели на проблему намного шире. Параллельно с изучением механизма химического кодирования информации (признанного мировой наукой основным) с 30-х годов в СССР велись работы по изучению возможной физической, электромагнитной составляющей кода. Лидером русских исследований стал А. Гурвич, зачинатель так называемой волновой генетики. Его работы были замечены и рассмотрены Нобелевским комитетом. Но премии советскому ученому не дали. Период после Второй мировой войны ознаменовался ошеломляющими успехами молекулярной и биохимической генетики. Генетика волновая отошла на второй план. О ней как о перспективном направлении напоминал в своих работах лишь известный русский биолог и философ А. Любищев. За пределами России этого экстравагантного ученого, возмутителя спокойствия в науке, практически не знали. В конце века эстафету изучения волновой генетики перехватил московский ученый доктор биологических наук П. Гаряев. Разработанные им основы теории электромагнитного кодирования наследственной информации открывали возможности управлять генами и лечить наследственные заболевания. Канадский бизнесмен и меценат Берштейн вложил большую сумму в создание лаборатории и пригласил Гаряева возглавить в ней работы по разработке метода лечения диабета. Работа шла успешно в течение нескольких лет, затем внезапно была остановлена. Крепкие ребята разгромили лабораторию, а сам Петр Гаряев был насильственно депортирован обратно в Россию. Можно предположить, что акцию по прекращению этой деятельности субсидировали концерны, производящие инсулин и получающие на этом огромные прибыли. Понятно, что малейшую угрозу своему бизнесу они постарались пресечь на корню.
   Еще один интересный поворот в деле изучения генетического кода был намечен в 60-е годы в киевском институте микробиологии. Коллектив ученых под руководством С. Гершензона с участием Н. Тарновского, П. Ситько обнаружил важнейший внутриклеточный фермент – ревертазу. Это открытие показало, что принципы кодирования генетической информации более разнообразны, чем представлялось ранее. Базовая информация о строении организма может храниться не только в знаменитой молекуле ДНК, но и в другой молекуле – так называемой РНК. Для специалистов это означало революцию в молекулярной генетике. Результаты работ были представлены на совещании республиканского уровня. Но опубликовать их в изданиях, доступных мировой научной общественности, не удалось. Спустя примерно 10 лет открытие было повторено в лучше оснащенных американских лабораториях. Переоткрыватели – Дэвид Балтимор и Говард Темин в 1975 году получили Нобелевскую премию. В дальнейшем Балтимор, узнав о работах украинских ученых, официально признал их первенство. Но премию, понятно, никто не перераспределял.
   Важнейшим открытием 2-й половины ХХ века стала генетическая нестабильность. Оказалось, что некоторые гены не привязаны к определенному месту, могут перемещаться из одной хромосомы в другую, даже из организма в организм, минуя репродуктивные барьеры. Впервые возможность такого явления была показана американской исследовательницей Б. Мак Клинтох в 1953 году на кукурузе. В 1966 году молодой чешский энтомолог Карел Слама, работавший в тесном контакте как с советскими, так и канадскими учеными, показал наличие идентичных веществ в организмах насекомых и деревьев. Слама понял, что здесь возможен прямой обмен генетической информацией. Массовый бум вокруг проблемы начался в 70-х годах, когда выяснилось что за этими фактами стоит глобальный механизм обмена генами между всеми организмами на Земле. Эти данные хорошо увязывались с гелиобиологией А. Чижевского, о которой речь будет идти в следующей главе. Лидерами изучения этого процесса стали Д. Грин из Америки, Н. Плюс из Франции и наши ученые – ленинградка Р. Берг и новосибирец М. Голубовский. Нобелевский комитет стал прорабатывать возможность присуждения премии за работы в этом направлении. В каком-то из первичных списков мелькнула фамилия Голубовского. Почему-то именно в этот момент партийные органы перестали выпускать его за границу.
   Нобелевская премия 1983 года была присуждена Барбаре Мак Клинтох, разменявшей девятый десяток и отошедшей от активной работы. Трудно сказать, насколько именно она заслужила этой награды.
   Известны случаи, когда премии давали за не доведенные до конца работы. В 1967 году английский ученый Д. Гриффит открыл новую форму жизни – организмы без генов и нуклеиновых кислот, которые, однако, каким-то чудом размножались. Механизм их самовоспроизведения не выяснен до сих пор. Оказалось, что некоторые болезни животных и человека связаны именно с этими формами жизни, получившими название прионов. Среди этих болезней оказалась и такая, как коровье бешенство. Ею занялся американский ученый Стэнли Прузинер, и вскоре, в 1997 году удостоился Нобелевской. За что дана награда – не совсем понятно. Механизм передачи заболевания не вскрыт. Степень опасности для человека не оценена. В плане понимания механизма самовоспроизведения прионов наука осталась на уровне гипотез, предложенных Гриффитом в 1967 году. Присуждение премии за недоделанные работы объяснялось просто. В условиях перенасыщенности продовольственного рынка пищевыми продуктами, включая говядину, производители в борьбе с конкурентами не гнушаются ничем. Единичные случаи коровьего бешенства в Великобритании послужили прекрасным поводом вытеснить английских фермеров с рынка. Дополнительная шумиха вокруг зараженного мяса в первую очередь оказалась на руку американским производителям и экономике США в целом. Становится ясным, что определенным силам была выгодна эта премия. Нобелевский же комитет состоит из обычных людей, подверженных давлению и падких на вознаграждения.
   Вернемся к вопросу, с которого начали, – почему в России мало нобелевских лауреатов. Понятно, что премию присуждают не боги и не ангелы. Любая значимая награда в той или иной степени – инструмент политики. Причины, почему в России мало нобелевских лауреатов, и русские специалисты уступают подчас менее заслуженным иностранцам, есть и внутренние, и внешние. Внешние – противостояние ведущих держав, страх перед Россией, нежелание поддерживать ее лучших представителей и передовые достижения. Внутренние причины – недальновидная политика самоизоляции, проводимая на протяжении многих лет коммунистическими властями. Она не преодолена и поныне. Раньше многие советские специалисты не могли выехать за рубеж и опубликоваться в иностранных журналах по политическим соображениям. Сейчас для большинства возможность посетить международный конгресс, иностранный научный центр ограничивается отсутствием средств на командировки в университетах и институтах. Там, где средства есть, в условиях тотальной коррупции они часто расходуются не по назначению. Истинный уровень квалификации и заслуг наших ученых в большинстве случаев не уступает мировым стандартам, а иногда и превосходит их. Но, увы, не всегда голос наших ученых доходит до власти и мировой общественности.