Сара Груэн. Дом обезьян

   Джон вдруг понял, что съел все икринки до единой. В бутылке еще оставался глоток шампанского, но ему не хотелось расставаться со вкусом икры, поэтому он провел пальцем по тарелке и облизал его.
   Потом он с усилием заставил себя подняться с пола и закрыл входную дверь. В коридоре он заметил, что на домашнем телефоне мигает огонек непринятых вызовов. Фрэн, его теща, оставила кучу сообщений, и каждое следующее по накалу превосходило предыдущее. Видимо, Аманда блокировала ее сообщения. Джон не мог повести себя более приветливо. Их с Амандой матери были полными противоположностями, но вынести что одну, что другую было одинаково нелегко. Там, где Патриция погружалась в ледяное молчание, Фрэн поднималась на второй этаж и начинала перебирать твои носки. Она маскировала злорадство под желание помочь, злость под заботу, а сама тем временем собирала информацию для своего клана. Для Фрэн не существовало запретов.
   Джон стер все ее сообщения.
   Было уже два часа ночи, когда Джон вспомнил о говядине в духовке. Да и вспомнил-то только потому, что ему показалось, что в доме начался пожар. Едва запахло дымом, он сразу открыл глаза. Аманда крепко спала.
   Джон слетел вниз по лестнице в кухню. Дым шел изо всех щелей духовки. Джон перекрыл газ, открыл окно и заднюю дверь, потом схватил кухонное полотенце и, размахивая им, как плащом матадора, постарался выгнать дым из дома.
   Говядина «Веллингтон» превратилась в обугленный кирпич и крепко пригорела к противню. Веточка плюща, которую слепила из теста Аманда и расположила наверху говядины, подгорела меньше всего, Джон оторвал один листок и съел. Он оценил работу Аманды — каждый вылепленный из теста листок насчитывал ровно по шесть зарубок, а стебель извивался, как и положено идеальному кудзу.
   Когда они только начали жить вместе, Аманда в результате экспериментов с консервированными супами одарила их обоих кампилобактериозом. Раскаяние ее было так велико, что сравнить его можно было только с последующим за отравлением заявлением — она решила стать настоящим кулинаром. Тогда Джон не придал этому значения, но, оглядываясь назад, понял, что это было первое проявление силы ее воли. Она скупила все книжки Джулии Чайлд, проштудировала их от корки до корки и неукоснительно следовала всем ее советам в рецептуре. («Если Джулия говорит, что надо почистить брокколи, значит, ты чистишь брокколи», — застенчиво пояснила она, когда Джон впервые застал ее за этим занятием. Он тогда расхохотался, но, попробовав то, что получилось в результате, больше никогда не подвергал сомнению кухонные ритуалы, какими бы странными они ему ни казались.)
   В этот вечер Аманда оставила возле разделочной доски комки сырого слоеного теста и лепные листики, которые не прошли контроль качества. По столешнице были разбросаны крошки вареных яиц и скорлупы, шелуха от чеснока и обрывки вощеной оберточной бумаги для масла. По полу рассыпана мука. Аманда оставила каждый предмет посуды на том самом месте, где перестала им пользоваться.
   Джон открыл кран и подождал, пока нагреется вода. Он, конечно, устал, но ему все-таки хотелось, чтобы утром Аманда увидела кухню чистой.

4

   Исабель то погружалась в бурлящий поток, то выныривала на поверхность. Это был не сон — она сознавала, что происходит вокруг, слышала людские голоса, но не могла разобрать, о чем они говорят. Какая-то сила со свистом проносила ее по цветным тоннелям, то по оранжевому, то по зеленому, то по синему. Чьи-то руки манипулировали с ее лицом и телом, временами она испытывала неприятные ощущения от уколов. Но ей не приходило в голову как-то реагировать или шевелиться, и это было даже хорошо, потому что она не могла сделать ни того, ни другого. Наконец цвета и шум утонули в благодатной черной пустоте.
   Сигнал зуммера на высоких нотах и прерывистый свист нарушили ее покой и начали выталкивать из черных глубин. Исабель попыталась не обращать на них внимания, как если бы это была муха, но они были не менее назойливыми, и в конце концов она вынырнула на поверхность.
   Она поморгала и поняла, что смотрит на потолок из белой плитки. Ее собственное распухшее лицо мешало ей видеть, что происходит по бокам.
   — Смотрите, кто проснулся.
   Над ней появилось улыбающееся лицо Питера. Под глазами у него были темные круги, подбородок зарос пучками щетины. Он придвинул к кровати стул и протянул руку между планками поручней.
   — Сестра сказала, что ты очнулась.
   Рука Питера была теплой и узнаваемой — когда он работал над дипломным проектом в Рокуэлле, Оклахома, одна шимпанзе откусила ему две фаланги на левом указательном пальце. Исабель попыталась сжать его руку, но у нее не хватило сил. Питер протянул к ней другую руку и погладил.
   Исабель что-то пробормотала, но рот ей не подчинялся. Язык двигался, а челюсти — нет.
   — Не пытайся говорить. Тебе поставили шины.
   Исабель подняла одну руку и увидела зажим на пальце и внутривенные трубки, тогда она высвободила из рук Питера вторую и осторожно обследовала лицо. Ее пальцы ощупывали марлевые повязки, пластырь, бинты, мягкую распухшую губу, проволоку брекетов, которые крепились к оставшимся зубам.
   Она перевела взгляд на Питера и знаками показала: «Расскажи».
   — У тебя сломана челюсть, ты контужена, чтобы наполнить воздухом легкие, тебе в грудь вставили трубку, твой нос…
   «Не про меня. Про бонобо», — неловко показала Исабель, говорить на языке жестов одной рукой было не так просто.
   — Понял, — сказал Питер.
   «Питер?»
   — С ними все хорошо, — он попытался улыбнуться, но глаза его выдали.
   Из скованного проволочной шиной рта Исабель вырвался слабый крик.
   «Они пострадали?»
   — Нет. Не думаю. Но мы не знаем наверняка. Они все еще сидят на деревьях. На парковке. Не хотят спускаться.
   «Все?»
   — Да, — Питер погладил ее по руке. — Все стараются им помочь. Там пожарная команда, представители из Общества охраны животных. Я постоянно туда езжу.
   Исабель перевела взгляд на потолок, потом на окно. Дождь со снегом стучал по подоконнику, черное стекло залепляли снежные кляксы. Глаза Исабель наполнились слезами.
   — Все будет хорошо. Обещаю, — сказал Питер.
   Он прерывисто вздохнул и прислонился лбом к перилам кровати.
   — Слава богу, ты очнулась. Я жутко испугался…
   «Отвези меня туда. Прошу тебя. Слишком холодно. Они погибнут».
   Сигнал кардиомонитора стал набирать скорость.
   — Исабель, я не могу.
   «Макена беременна».
   — Я знаю, даю тебе слово — я прослежу, чтобы с ней ничего не случилось.
   «Кто это сделал? Почему?»
   — Экстремисты. Эти подонки заявили, что они дали свободу обезьянам. Подожди, увидишь на видео. Точно как Аль-Каида.
   Питер сжал челюсти и уставился в невидимую точку где-то за стеной больничной палаты. Потом как будто вдруг понял, что за ним наблюдают, и постарался расслабиться.
   — Извини, я просто…
   Питер замолчал и опустил голову. Через секунду Исабель поняла, что у Питера вздрагивают плечи. Он плакал.
   Спустя какое-то время он взял себя в руки и вытер слезы тыльной стороной ладони.
   — Когда будешь готова, с тобой хотят поговорить из полиции.
   Исабель глазами дала знать, что согласна.
   — Я должен сказать тебе еще кое-что. Селию допрашивали.
   Исабель широко открыла глаза.
   «Нашу Селию? Ее арестовали?»
   — Нет, не арестовали, но, как они говорят, она считается заинтересованным лицом. По всей видимости, в прошлом она была связана с активистами Общества охраны животных. Не могу сказать, что это меня удивило.
   Исабель прокрутила в голове лабораторную деятельность Селии. Ее, как и Питера, коробило от лексикона Селии, но у нее и сомнений не было в ее преданности бонобо.
   «Нет. Они ошибаются. Никогда не поверю».
   Питер с тоской наблюдал за ее руками. Исабель закрыла глаза, слезы текли по ее щекам.
   Наступившую тишину нарушал только стук града по подоконнику. Где-то на парковке в кронах деревьев прятались бонобо. Исабель открыла глаза и обнаружила, что Питер не отрываясь смотрит на нее. Он вздохнул и провел рукой по волосам.
   «Покажи».
   Питер неохотно кивнул.
   — Ты уверена? — спросил он.
   «Да».
   Питер оглядел палату, заглянул в ванную, а потом вышел в коридор и спустя несколько минут вернулся с ручным зеркальцем. Он стоял возле кровати и прижимал его к свитеру отражающей стороной.
   — Все еще слишком свежее, ты же понимаешь? В твоем распоряжении лучшие пластические хирурги города. С твоим лицом все будет в порядке. С тобой все будет хорошо.
   Исабель ждала.
   Питер откашлялся, протянул руку с зеркалом и наклонил его так, чтобы в нем отразилось ее лицо.
   Исабель увидела совершенно незнакомого человека. Голова и щеки забинтованы. Нос расплющен, под кислородными трубками, чтобы впитывать вытекающую из ноздрей кровь, прилеплена нелепая марлевая салфетка. Посиневшее, распухшее лицо все в малиновых пятнах. Глаза превратились в щелки, а белок одного стал ярко-красным. Рядом с лицом появились трясущиеся пальцы. Эти пальцы, несомненно, принадлежали ей. Зеркало исчезло.
   Исабель потребовалось время, чтобы переварить увиденное. В поисках поддержки она посмотрела на Питера, но он продолжал все так же напряженно сжимать челюсти.
   «А волосы? Что, их больше нет?»
   — Пока да. У тебя на голове пятьдесят с чем-то швов.
   «Зубы?»
   — Ты лишилась пяти… кажется. Потом поставишь импланты. А все швы за линией роста волос. Когда волосы отрастут, шрамов не будет видно. Поверь, все могло быть гораздо хуже. Ты могла сгореть.
   Тикали часы, стучал град.
   «Ты звонил моей матери?»
   — Звонил.
   «И?»
   Питер молча потянулся к ней, взял ее руку, поднес кончики пальцев к губам.
   — Ах, милая. Мне так жаль. Мне правда очень-очень жаль.

* * *

   Полицейские явились в тот же день. Двое. В ветровках поверх штатских костюмов. В ожидании переводчика с языка жестов они стояли в некотором отдалении от кровати Исабель и явно чувствовали себя неловко. Исабель вспомнила свое отражение в зеркале и поняла причину их сдержанности.
   Когда наконец прибыл переводчик, Исабель сорвала с пальца зажим пульсоксиметра и начала быстро и возбужденно жестикулировать.
   Переводчик наблюдал за ее руками, а потом заговорил:
   — Обезьяны все еще на деревьях? У них есть вода и еда? Для них сейчас слишком холодно. Они очень нежные. Предрасположены к пневмонии. К гриппу. Одна из них беременна. Кто за ними смотрит?
   Детективы переглянулись. Старший из них обратился к переводчику:
   — Не могли бы вы сказать ей, что нам необходимо получить ответы на некоторые вопросы?
   Переводчик кивнул в сторону Исабель.
   — Говорите, — сказал он.
   — Ладно, — согласился детектив.
   Он заставил себя повернуться к Исабель. Она смотрела на него и ждала. Детектив откашлялся и буквально заорал, делая паузы между словами.
   — Сколько… человек… ворвалось… в лабораторию… после… взрыва?
   «Я не глухая, — ответила Исабель, немного подумала и добавила: — Четверо, может, пять».
   — Вы сможете кого-нибудь из них опознать?
   Лоб копа блестел от пота, взгляд метался от переводчика на Исабель и обратно. Он явно не мог понять — смотреть ему на руки, которые показывают слова, или на рот, который их произносит.
   «Нет. Они были в масках».
   — Это правда, что Селия Хонейкатт покинула лабораторию прямо перед взрывом? — подал голос второй коп.
   «Да».
   — В ее поведении было что-нибудь странное?
   «Нет».
   — Она нервничала?
   «Нет. Ничего такого».
   — Те, кто вошел после взрыва… Кто-нибудь что-нибудь говорил?
   «Не могла слышать. Взрыв».
   — Вы ничего не слышали и ничего не видели…
   «Не могла дышать. Не могла слышать».
   — Доктор Бентон сказал нам, что возле лаборатории постоянно собирались члены Общества защиты прав животных. Кто-нибудь из них был в лаборатории вчера вечером?
   «Не знаю. Они были в масках. Я уже говорила».
   — Что вам о них известно?
   «Почти ничего. Одного парня зовут Харри, Лари или Гари. Среднего возраста. Высокий. Одет прилично. Еще парень с зелеными волосами. Один с татуировками, несколько с дредами и в грязных пончо. Два похожи на выпускников частных школ. Большинство смахивает на обычных студентов».
   — Они вам когда-нибудь угрожали?
   «Нет. Только размахивали плакатами, когда мы проезжали мимо».
   — Они позиционировали себя как членов какой-нибудь организации?
   «Не знаю. Я с ними не разговаривала».
   — Вы не слышали, они когда-нибудь упоминали организацию «Лига освобождения Земли»?
   «Нет».
   — Вчера вечером вы не заметили ничего необычного?
   «Что-то помимо того, что меня взорвали?»
   Детектив поскреб лоб короткими пальцами.
   — До того. Вы видели или слышали что-нибудь странное?
   «Нет. Но бонобо — да. Они почувствовали, что кто-то стоит у дверей. Почуяли дым. Спросите их, когда они спустятся».
   — Что? — Детектив замер, авторучка уперлась в страничку блокнота. — Нет, ничего.
   Он со вздохом убрал блокнот и ручку в карман рубашки и потер виски.
   — Хорошо, спасибо, что уделили нам время, — сказал он, обращаясь к участку стены между Исабель и лысоватым переводчиком. — Надеюсь, вы скоро поправитесь.
   «Спустите обезьян с деревьев, — сказала Исабель. — Поговорите с ними».
   Исабель с обидой наблюдала за тем, как полицейские поблагодарили переводчика и вышли из палаты. Она знала, что копы и не подумают говорить с обезьянами, хотя очевидно, что обезьяны знают о взрыве больше других. Они считают, что она сумасшедшая. Исабель сталкивалась с такой реакцией бессчетное количество раз, но никогда, никогда не испытывала такого отчаяния.

* * *

   Медсестра принесла Исабель обед, который целиком состоял из жидких блюд: какой-то сок и коричневый пластиковый термос с бульоном и плавающими на поверхности зелеными хлопьями.
   Сестра, ее звали Бьюла, повернулась к Исабель и сказала:
   — Вы выглядите гораздо лучше. Готовы перекусить? Я знаю, со стороны кажется, что еды мало, но ваши доктора хотят, чтобы мы не торопились. Может, немного посмотрим телевизор?
   Бьюла отвернулась от Исабель и включила телевизор. Потом придвинула стул к кровати, опустила поручни и взяла сок.
   — Не пытайтесь ко мне придвинуться, я все сделаю сама, — сказала она и направила соломинку к губам Исабель.
   Исабель втянула сок через соломинку. Сладость сока была едва ли не болезненной. Только в этот момент Исабель распухшим и непослушным языком ощутила во рту швы, похожие на спину какой-нибудь жирной гусеницы, и только со второй попытки смогла отправить сок изо рта в горло.
   — Все в порядке? — поинтересовалась Бьюла, на секунду оглянувшись на Исабель.
   Исабель неуверенно кивнула.
   — Больше не могу смотреть новости, — сказала Бьюла и потянулась к пульту от телевизора. — У меня от них депрессия начинается. Экономика, разлив нефти, война…
   Исабель коснулась руки Бьюлы, чтобы та не переключала программу. На экране как раз появилось изображение парковки возле лаборатории. Женщина-репортер в желтом плаще с капюшоном ежилась под дождем. По границе парковки за яркими металлическими барьерами толпились люди.
   — …продолжаем говорить о трагедии, разыгравшейся в Университете Канзаса в Лаборатории по изучению языка обезьян. Хочу напомнить, что, несмотря на репутацию миролюбивых существ, эти обезьяны — дикие животные и во много раз сильнее любого взрослого мужчины, они способны нанести серьезные травмы, даже оторвать конечность…
   Исабель, насколько это было возможно, широко открыла глаза.
   На экран выплыла панорамная картинка — кроны деревьев, где бонобо прятались от ветра, обнимая стволы.
   — После того как взрыв, в котором серьезно пострадала одна из ученых, уничтожил здание, где жили обезьяны, и они забрались на деревья, многие люди объединились в порыве спасти этих животных. Сегодня подвергся варварскому нападению дом ректора университета. Экстремистская организация «Лига защиты Земли» распространила в Интернете видеозапись, где она берет на себя ответственность за нападение на лабораторию, однако власти пока… О! Боже мой!
   Послышался щелчок, камера переметнулась на человека с ружьем на изготовку, потом на крону дерева. В первые секунды ничего не происходило. Потом один из бонобо начал раскачиваться. Другие обезьяны с пронзительными криками выдернули шприц из бедра жертвы и бросили его на землю, но было уже поздно. Бонобо картинка была слишком темной, Исабель не могла разобрать, Сэм это или Мбонго обмяк и выпал из кольца черных волосатых рук, которые пытались удержать его на дереве. Еще один щелчок — еще один бонобо. Во время падения бонобо разделился надвое, обе части, кувыркаясь и ломая ветки, полетели вниз. Первая приземлилась в центр натянутого пожарными брезента. Вторая, Исабель догадалась, что это была Лола, ударилась о край и снова взлетела в воздух. Толпа затаила дыхание, а репортеры и пожарные бросились вперед, чтобы подхватить обезьяну.
   Исабель сдавленно закричала и попыталась сесть на кровати. Она выбила сок из руки медсестры и забрызгала их обоих. Коричневый термос заскользил в луже конденсата, как будто его толкнула невидимая рука, бульон плескался о края.
   — Прекратите. Вы навредите себе! Прекратите! — потребовала Бьюла.
   Но Исабель не подчинилась, и тогда сестра нажала красную кнопку, схватила ее за руки и закричала, призывая помощь. В коридоре послышался топот, а потом помощь материализовалась в виде одетых в униформу людей и шприца, содержимое которого ввели Исабель через клапан внутривенного катетера.
   «Что ж, — подумала Исабель, поняв, что произошло, — по крайней мере хоть не сбили меня с дерева».
   Телеэкран с падающими бонобо погас, и вскоре после этого Исабель снова лежала на кровати. Охватившая ее паника и отчаяние отступили перед отупляющим воздействием транквилизаторов.

5

   Джону наконец удалось заказать билет на утренний рейс (поразительно, но все билеты на этот день были раскуплены), и теперь он смотрел новости, где бонобо падали с дерева. В этот момент кто-то начал тарабанить в дверь. Стучали с такой настойчивостью, что Джон даже предположил, что это может быть полиция. Конечно, полицейские вполне могли проявить желание поговорить с ним, ведь он был в лаборатории всего за несколько часов до взрыва. Но энергия и продолжительность стука заставили его заволноваться. Не могут же они его в чем-то подозревать?
   Когда Джон распахнул дверь, все встало на свои места, пусть она и должна была находиться на расстоянии добрых шести штатов…
   — Фрэн?
   — Где она?
   Теща вклинилась между Джоном и дверью и прошла в холл. В руках и на запястьях у нее болтались распухшие пакеты из супермаркета. Джон был уверен, что в одном из них он узнал силуэт упаковки сыра «Велвита».
   — Мне кажется, она…
   Джон умолк, потому что Фрэн уже шагала на кухню. Тогда он снова повернулся к двери. По ступенькам с двумя чемоданами в руках поднимался тесть. Старомодные чемоданы с жесткими боками, без колесиков и выдвижных ручек, были украшены красными ленточками, видимо, для того, чтобы не перепутать их на карусели с другими дожившими до тридцати лет собратьями.
   — Привет, Джон, — сказал Тим, остановившись на пороге.
   — Привет, Тим, — Джон кивнул в сторону кухни, откуда уже доносились набирающие громкость голоса. — Аманда знает, что вы приедете?
   — Не думаю. Когда она даже не позвонила, чтобы поздравить нас с Новым годом, Фрэн вбила себе в голову, что случилось что-то ужасное.
   Джон вздохнул и принял у старика чемоданы. И отнес их в гостиную, которая на самом деле служила кабинетом Аманде. В комнате царил творческий беспорядок, который остался с тех пор, как она доводила до ума «Речные войны» и рассылала письма агентам, а Магнификэт еще не ушел в мир иной. Чем-то это было похоже на последствия взрыва в судебном архиве. Кровать и пол вокруг кровати были завалены страницами рукописи с пометками Аманды. Там же можно было обнаружить с дюжину отказов: «Вряд ли подойдет для ниши художественной литературы…»; «Не мой материал…»; «В данный момент не беру новых клиентов…». Джон поднял один лист, лежавший обратной стороной. Это было одно из писем Аманды, по диагонали его пересекало одно написанное огромными красными буквами слово: «НЕТ». Он представил, как Аманда трясущимися пальцами вскрывает конверт, на который сама же наклеила марки и надписала свой адрес. Представил, как она надеется, что в этот раз, что уж в этот-то раз, кто-нибудь ответил ей: «Да, пожалуйста, пришлите рукопись, я прочел, и мне понравилось». А вместо этого видит… Джон выпустил листок из рук. Никогда еще он не чувствовал себя настолько бессильным.
   Из другой половины дома доносился голос тещи. Джон взял себя в руки. Много он сделать не мог — даже если бы в комнате царил идеальный порядок, для Фрэн этого все равно было бы недостаточно, — но все же собрал страницы рукописи в стопки и убрал их, а заодно и принтер, в шкаф, после чего примял ногой мусор в бумажной корзине. И последний штрих — расправил на кровати покрывало, на котором еще оставался приличный слой кошачьей перхоти.

* * *

   Избавить Аманду от Фрэн было нереально, попытка разбавить их компанию собственным присутствием могла только усугубить ситуацию, поэтому Джон «припарковался» в гостиной с Тимом, телевизором и бутылкой виски «Бушмилз». Вскоре по периметру гостиной принялась на карачках передвигаться Фрэн. Она скребла щеткой стены и плинтусы и пропорционально своим действиям жаловалась на скрипящие колени и бесхозяйственность дочери. Следом за ней, равнодушно водя по стенам комком влажного бумажного полотенца, двигалась Аманда. Ее пороки повергали мать в ужас. Что это за женщина, если она не может содержать комнату для гостей в порядке? И почему на кухонных полках нет салфеток? Фрэн обещала поставить нужное количество, коль скоро Аманду это не заботит. И только Господь Бог знает, откуда это взялось, если она сама всегда содержала дом в чистоте? Один раз, когда Джон был абсолютно уверен, что Фрэн стоит к нему спиной, он притворился, будто зевает, и прикрыл рот ладонью. Аманда в ответ приставила к виску указательный палец и нажала на спусковой крючок.
   Пребывая в тумане от виски, Джон преодолел запеченную картошку в сыре «Велвита», горку безвкусного зеленого горошка и свиные отбивные в панировке «Шейк-энд-Бэйк». Салат «Цезарь», залитый приправой от «Крафта», был тщательно избавлен от хрустящих беленьких листочков салата ромен, любимого салата Джона. Сама Фрэн поглотила три четверти корзинки с рогаликами, и все это время она без остановки брюзжала и поучала дочь. Аманде пора всерьез задуматься о своей жизни. Надо понимать — она не становится моложе. Теперь уже ближе сорок, а не тридцать, а у нее ни карьеры, ни семьи, о которых можно было бы говорить всерьез. Имела бы Аманда хоть что-то, но у нее нет ни того, ни другого, во всяком случае, Фрэн не замечает. Да, она написала книжку, но теперь пришла пора подумать о будущем. Как ей только могло прийти в голову оставить мужа и переехать в Лос-Анджелес? Она закончит тем, что станет официанткой, именно так, а она уже не в том возрасте, чтобы столько времени проводить на ногах. Ей хоть известно, что в их семье все страдают варикозным расширением вен?
   Джон с изумлением наблюдал за Амандой, которая на все нападки лишь вежливо отвечала: «Да, мама».
   Когда Фрэн решила, что настало время убирать со стола, Аманда начала спокойно собирать тарелки. Тим Мэтью похлопал себя по животу, встал и лениво побрел в комнату с телевизором.
   «Дай бог ему здоровья», — мысленно пожелал Джон и, едва в спешке не уронив стул, последовал за тестем.

* * *

   Едва они уединились в своей спальне, защита Аманды из непробиваемой стены тут же превратилась в картонную упаковку для яиц.
   — Это невероятно, — простонала она, рухнув на кровать. — Они «заглянули» из Форт-Майерса. Как можно «заглянуть» из Форт-Майерса?
   — Она не сказала, надолго они приехали?
   — Нет, — в голосе Аманды послышалась паника.
   — Я вылетаю завтра первым рейсом. Ты выдержишь?
   — Не знаю.
   — Сегодня ты была просто великолепна, — сказал он. — Как это у тебя получается? Правда, она умудряется ругаться с тобой и без твоего участия.
   — Я просто отключаюсь. Во всяком случае, стараюсь, — напряженным шепотом ответила Аманда. — Это тяжело. Не знаю, насколько меня хватит. Фрэн…
   Она вдруг закашлялась, и ей пришлось сесть.
   Джон приподнялся на локте и потер жене спину.
   — Нормально?
   — Угу, — промычала Аманда, — просто подавилась. Все хорошо.
   Она снова легла и пристроилась у Джона под боком.
   В коридоре скрипнула дверь гостиной. Потом кто-то прошел мимо ванной, вниз по лестнице, вслед за этим последовал шум в кухне. Похоже, кто-то выдвинул полку со столовыми приборами. Но это было очень странно, если только кому-то не приспичило среди ночи отведать запеченного картофеля. Но нет, причина была не в этом, потому что кто-то, не задержавшись, чтобы положить в тарелку порцию картошки, уже поднимался по лестнице.