Сартинов Евгений. Последняя империя. Книга 2

   - Воины, вас приехал приветствовать министр внутренних дел Анатолий Ильич Малахов!
   Толпа ответила восторженными криками и свистом. Это словно окрылило опального министра. Раскинув руки в стороны и вверх Малахов приветствовал своих воспитанников. Он не пропускал ни одного подобных митингах, любил эту толпу, эту атмосферу всеобщего восторга и обожания. Когда шум наконец утих Малахов начал свою речь. Как ни когда раньше он чувствовал себя сильным и могучим.
   - Союзники, дети мои! - с надрывом начал он. - Вы - единственная надежда Родины! Враг не дремлет! Он уже пробрался вовнутрь страны. Все вы знаете что произошло первого Мая. Это позор для России!
   Факельщики ответили на это гневным ревом. Переждав его Малахов снова начал говорить.
   - Когда эти длинноволосые педирасты оккупировали святыню России, Красную Площадь, только вы смогли ее освободить.
   После очередной паузы Малахов обвел тяжелым, значительным взглядом собравшихся внизу и уже с голосом полным истеричного бешенства крикнул:
   - Теперь вас снова хотят предать! Там, в Кремле, эти зажравшиеся сволочи, бывшие майоры и капитаны навешавшие на себя маршальские звезды, решили закрыть наш союз!
   Взрыв общей ярости был страшен.
   - Давайте пойдем туда! - Малахов ткнул рукой куда-то в сторону города. - И покажем им на что мы способны!
   За его спиной происходило непрерывное движение. Жигун, Михайлов и еще несколько деятелей "Союза Молодежи" с бледными лицами обсуждали ситуацию. В конце-концов Жигун осторожно тронул Малахова за плече.
   - Анатолий Ильич, вы несколько перегнули!
   - Пошел на хрен! - буркнул в его сторону Малахов, и крикнул в микрофон. - За мной, дети мои!
   С неожиданной силой оттолкнув попавшегося на пути рослого десантника Малахов быстро скатился вниз с трибуны, его тот час же окружили, подняли на руки и начали подбрасывать вверх. Когда бывшего министра опустили на землю его лицо было красным, потным от возбуждения. Кто-то всунул в его руку горящий факел, и подняв его Малахов снова вскрикнул:
   - Вперед, за мной!
   Ашот Хачатрян ехал на своей "Волге" по Кутузовскому проспекту не ожидая в этот поздний час ни каких особых приключений. Уже пять лет он на своей личной машине трудился таксистом, привык к столице, изучил ее всю, и ни о чем плохом не думал в этот свежий, предосенний вечер. Когда навстречу ему вывалилась толпа с кое где еще мелькавшими, затухающими факелами, единственное, что он успел сделать, это затормозить. Сзади его машину тут же подперла синяя "десятка", и "Волга" оказалась внутри огромного людского муравейника. Кто-то рассмотрел в освещенном салоне шофера и крикнул: Смотри, черножопый!
   Толпа ответила на это удовлетворенным рыком. Именно этого и не хватало возбужденным, привыкшем громить все на свете подросткам. Сразу несколько самодельных дубинок начали бить стекла машины, распахнулась дверь, и упирающегося армянина выволокли из салона. Кепка упала с его лысеющей головы, и на нее обрушились десятки ударов. В этой давке "союзники" мешали друг другу, каждый хотел излить на жертву свою ненависть. Остальная людская масса обогнув круговорот избиения полилась дальше, громя остановившиеся машины, и избивая их владельцев уже не обращая внимания на их национальность, пол и возраст. В числе прочих была остановлена машина полковник ВДВ в отставке, возвращавшегося с торжественного вечера в честь дня десантника.
   - Вы что делаете, волки, я же вам в отцы гожусь! - успел крикнуть тот прежде чем ему проломили череп.
   По ходу дела многие "союзники" макали свои потухшие факела в бензобаки машин, одна из них от неосторожной искры вспыхнула, и это уже послужило сигналом к действиям остальных. Через десять минут на проспекте пылало как минимум десять машин, а толпа двигалась дальше, занимая всю площадь улицы.
   Первый раз их попытались остановить на пересечении Кутузовского проспекта и Большой Дорогомиловской. С десяток милицейских машин перегородили дорогу, и металлизированый начальственный голос начал вещать одно и то же.
   - Остановитесь! Я приказываю вам немедленно остановиться, и разойтись по домам. В случае сопротивления будем применять оружие! Остановитесь! Я приказываю вам остановиться...
   Но эту толпу было уже не удержать, они перешли грань разума и только звериные эмоции владели тысячами юнцов. При виде преграды "союзники" дружно взвыли и перешли на бег. Со стороны машин раздались несколько нестройных выстрелов вверх, дважды бабахнули свето-шумовые гранаты, прочертив беловатые шлейфы полетели к ногам подростков гранаты со слезоточивым газом. С таким же успехом выстрел из рогатки мог остановить слона. Когда до толпы оставалось метров тридцать торопливые выстрелы наконец начали стегать по толпе свинцом. Но было поздно. Толпа пробежала по упавшим убитым и раненым почти не заметив этого, и с криками начала штурмовать баррикаду из машин. Полковник, до конца диктовавший свои наставления погиб первым, один из водителей сумел развернуть машину и вырваться из смертельных объятий яростной массы. Гораздо меньше повезло тем милиционерам, кто не успел убежать от погромщиков. Их ловили, нещадно забивали дубинками и ногами, отбирали оружие. Когда все семьдесят тысяч человек прошли столь неудачно построенную баррикаду, она запылала одним большим костром.
   По пути попалось отделение милиции, и толпа влилась в него с силой сносящего все на своем пути весеннего половодья. Минут десять из здания доносился звон бьющегося стекла, крики, выстрелы, затем подростки покинули помещение с раздобытым оружием, оставив позади нещадно избитых милиционеров, разбитые компьютеры, и костры из бумаг и разломанной мебели. Разошедшиеся юнцы громили попадающиеся на пути магазины, вынося все, что попадалось под руки, особенно спиртное, которое тут же поглощалось возбужденной толпой. Не менее водки и пива юнцов в черных рубахах пьянила атмосфера безнаказанности. Они кидали камни, пустые бутылки и даже стреляли в окна домов где мелькали лица любопытствующих обывателей.
   - Сидеть по домам, суки, когда мы идем! - заорал рослый парень в кожаной куртке от бедра полоснув очередью из автомата по окнам одного из домов. Через несколько секунд в квартирах семиэтажной громады пробежалась торопливая агония отключения света.
   - Так-то лучше! - довольно заявил "союзник", опуская автомат и принимая из рук друга очередную бутылку ворованного пива.
   Лишь у самого начала Нового Арбата их встретил заслон из двух "Камазов", больше не удалось найти в это позднее время, а за ним устроились одетые в полной экипировке омоновцы. Эти разговаривать не стали, просто открыли огонь из автоматов, хотя первую очередь они все же дали в воздух. Толпа кинулась кто по сторонам, кто просто плашмя на асфальт, но уже через несколько минут по омоновцам открыли нестройный, но довольно плотный огонь.
   - Ни хрена себе, примочки! - Крикнул командир роты капитан Нестерук своему заместителю. - Мы так не договаривались. Говорили же что они безоружные!?
   - Ага, зато ты сам обучал их стрелять, забыл?
   - Да помню! Выучил на свою голову!
   "Союзников" и в самом деле несколько раз в год непременно вывози на стрельбы в подмосковные воинские части и на базу того же ОМОНА. Перестрелка длилась минут десять. В первых рядах с автоматом в руке метался затянутый в кожу Михайлов. Время от времени он что-то кричал своим подчиненным. Огонь "союзников" начал было слабеть, но затем он снова усилился, и пули начали свистеть как-то уж через чур близко от ушей омоновцев. Вскрикнул и упал один раненый, обмяк получивший пулю в шею сзади, под самую каску, мертвый Нестерук.
   - Они обошли нас и стреляют с крыши! - крикнул один из его замов, развернувшись он поливал огнем крышу ближайшего дома.
   Эта перестрелка длилась еще минут десять, затем она затихла. К изумлению омоновцев перед ними не оказалось врагов. Толпа разошлась по переулком и, обойдя заслон, двинулась теперь уже по Арбату. Дальнейшее их продвижение явно подсказали два больших костра. Это горели омоновские автобусы, оставленные солдатами метрах в двухстах от баррикады. Десять убитых и двадцать три раненых солдата остались за спиной союзников.
   Во время этого непроизвольного, но хитрого маневра количество манифестантов уменьшилось, когда толпа теряет свою массовость, у многих начинает просыпаться разум. От усталости толпа растянулась почти на километр, несколько сот человек занимались только разгромом всех попадавших по пути многочисленных арбатских магазинов, кафе и ресторанов. Еще тысяч пять разошлись по домам, вполне удовлетворенных прошедшими погромами.
   Всеми оставшимися теперь командовал один Михайлов. Жигун так и остался стоять на трибуне, словно растворился в толпе Малахов, остальные руководящие деятели "Союза Молодежи" потихоньку дезертировали по домам. Зато восьмикратный чемпион мира по мотогонкам на льду был хорош! Он чувствовал себя словно на самом азартом чемпионате. Прежде всего он организовал разведку из числа своих мотогонщиков. Один из них как раз подлетел к авангарду во главе с Михайловым.
   - Воздвиженка перекрыта! - возбужденно прокричал он. - Там все перегородили автобусами, солдат до хрена и больше!
   - А Знаменка?
   - Там чисто!
   - Значит сворачиваем туда!
   Через Афанасьевский переулок и Арбатскую площадь "союзники" вышли на Знаменскую улицу, миновав предназначенный им заслон, и вскоре увидели башни Кремля. За это время количество манифестантов уменьшилось еще больше. И все равно, к Боровиковской площади подошло не менее пятидесяти тысяч возбужденных, частично вооруженных подростков. Они достаточно устали за это время, но уверенность в своей неуязвимости и безнаказанности владели ими. На этот раз властям на Манежной улице удалось построить более грандиозный заслон из десятка груженых "КАМАЗов" и пары троллейбусов. Едва передовые цепи "союзников" показались на Боровиковской площади как они попали под плотный обстрел спецназа, усиленного войсками из кремлевской охраны. Юнцы тот час отхлынули назад. Тут же перекрывая Волхонку показались еще несколько автобусов с солдатами.
   - Давай в обход! - закричал Михайлов. В этот момент он как никогда был похож на дьявола, молодой, красивый, с горящими глазами и внешностью врубелевского Демона. Толпа по привычке хлынула в сторону, стараясь прорваться к Кремлю через Староваганьковский переулок. Но и здесь их ждала разочарование, переулок оказались так же перегорожены грузовиками и автобусами, а шквальный огонь разъяренных спецназовцев не давал погромщикам подойти ближе.
   Когда все взбунтовавшиеся подростки снова оказалась спрессована в одну плотную массу на Знаменской улице из черноты звездного неба в свет фонарей и прожекторов вынырнул хищный профиль боевого вертолета.
   - "Черная акула"! - закричал кто-то из подростков. Вертолет завис над самыми головами "союзников", так, что вихрь низходящего потока неприятно холодил стриженые наголо головы. И тут началось нечто невообразимое. Среди толпы с резким, болезненным грохотом и яркими вспышками начали рваться светошумовые гранаты. Они сотнями сыпались с неба, за считанные секунды превратив пятьдесят тысяч погромщиков в одно обезумевшее человеческое стадо. Побросав оружие и зажимая уши подростки бросились врассыпную, плохо понимая куда и зачем они бегут. А "Черная акула" продолжала преследовать беглецов, неожиданно выныривая из звездного неба и продолжая осыпая толпу светошумовыми гранатами. Сотни парней выбежавших на Пречистенскую набережную мимо храма Христа Спасителя попрыгали в Москва реку и начали ожесточенно грести на другой берег. Многие не доплыли, не рассчитав свои силы, или просто израсходовав их в приступе этого острого, панического страха. Невольный массовый забег постепенно распылял толпу все больше и больше. Каждый новый переулок либо поперечная улица принимала свою порцию беглецов, а самые трусливые так и продолжали мчаться по прямой, не соображая куда и зачем бегут, пока их не оставили силы. Лишь Михайлов стиснув зубы остался на месте, от близких взрывов у него лопнули барабанные перепонки, из его ушей лилась кровь, ослепленный вспышками взрывов он подняв автомат и не видя цели до последнего стрелял в небо, стараясь попасть в темный силуэт "Черной акулы", пока точный выстрел спецназовского снайпера не заставил его навзничь рухнуть на жесткий асфальт и захлебнуться собственной кровью.
   Всю оставшуюся ночь солдаты московского гарнизона и весь личный состав поднятой на ноги милиции отлавливал по ночному городу мятежных "союзников". То, что раньше всегда выделяло их: бритые головы, черные рубахи, армейские ботинки и камуфляжные штаны, теперь играло против них. Еще "союзникам" было просто не где прятаться. Москва, уже много лет запуганная терроризмом, ощетинилась железными дверьми подъездов, забитыми чердаками и закрытыми на замки подвалами. С юнцами сильно не церемонились, дубинки и приклады разъяренных служивых людей этой ночью разбили в кровь не одну голову. Для того чтобы разместить всех задержанных пришлось воспользоваться опытом Пиночета и согнать всех арестованных на стадионе "Локомотив". Воронков не хватало, и "союзников" пешими гнали по утренним улицам в сторону стадиона, жалких, избитых, испуганных, рыдающих, в растерзанных рубахах, частью перебинтованных юнцов. Здесь их сразу же начали проверять на наличие на руках и лице следов пороха, регистрировать и определять дальнейшую судьбу.
   Непосредственно всей операцией против бунтарей руководил лично Ждан. В седьмом часу утра он объезжал московские улицы в недавно реквизированном красном "Феррари". Устроившись на заднем сиденье и опустив тент директор ФСБ зорко посматривал по сторонам, одновременно слушая по рации переговоры своих подчиненных. По радио и телевидению москвичей уже предупредили, что в этот день объявлен выходным, так что всем до двенадцати часов дня советовали не выходить из дома ради их же собственной безопасности. Улицы были пустынны, только армейские патрули гнали и гнали своих пленников, да шныряли с полными сумками от разбитым магазинов ни чего не боящиеся бомжи и мародеры. Два раза ему попались машины подбиравшие трупы. Около Тверского бульвара Ждан тронул плече своего водителя.
   - Стой! Ну-ка сдай назад, вон к тому дереву.
   Причину остановки водитель понял, когда разглядел высоко на дереве, среди листвы огромного дуба, испуганное лицо молодого парнишки.
   - Сидишь? - ласково спросил Ждан. - Давай слазь.
   Парень, похоже, был испуган почти до безумия. Он молчал, только все крепче обнимал ствол дерева.
   - Не хочешь? Ну ладно, я тебе помогу.
   Ждан вынул из кобуры свой табельный Макаров, тщательно прицелился, и нажал на спуск. Грохнул выстрел, и через пару секунд мертвое тело с треском ломая ветки упало на землю.
   - Поехали, - велел довольный Ждан пряча оружие в кобуру. - Могу еще, помнят руки, помнят! Тридцать метров, не меньше.
   Шофер, уже проезжая мимо, мимоходом бросил взгляд на живую мишень главного фээсбэшника. Пуля попала парню точно в переносицу.
   Через пять минут поступило сообщение, которого Ждан ждал очень давно.
   - Нашли Малахова.
   - Где?
   - Большая Никитская девятнадцать, во дворе.
   - Давай быстро туда! - велел Ждан.
   Завидев машину шефа адъютант Ждана выскочил на середину улицы и жестами регулировщика направил ее под арку во внутрь двора. Там Ждана препроводили за большой стеклянный павильон летнего ресторана, за нам, привалившись к стволу дерева, лежал Малахов. Его грязный парадный китель с золотыми погонами был расстегнут, в метре от правой руки лежал пистолет. Судя по всему министр пытался застрелиться, но и здесь от него отвернулась удача. Пуля прошла мимо сердца, и вместо мгновенного ухода из жизни обрекла на долгие муки. Малахов дышал трудно, редко, с хрипом. Приподнял веки, и увидев стоящего над ним Ждана он прохрипел:
   - А, это ты... Иуда! Это ведь твоя была... идея... на счет студентов...
   Ждан не стал дожидаться пока министр выскажет ему все претензии, подняв с земли пистолет Малахова он неторопливо прицелился и выстрелил ему в висок. Так же не спеша он протер оружие носовым платком и бросил его около тела генерала.
   - Дураком был, дураком и подох, - пробормотал Ждан, отходя от трупа бывшего друга.
   Последствия бунта "союзников" были весьма печальны. Погибли сорок семь солдат и милиционеров, более восьмидесяти было ранено. Так же погибло более семисот подростков, более тысячи были ранены. Пять тысяч человек потом посадили, десяти тысячам срок дали условно, всех остальных поставили на учет. Десять самых "отличившихся" головорезов приговорил к высшей мере, но учитывая возраст подсудимых, помиловали и дали пожизненный срок.
   Но больше всего пострадала репутация России на международной арене. Картины бунта "русских хунвенбинов" долго еще не сходили с экранов всех телевизионных компаний мира. Скорбные слова о убитых и раненых подростках никак не гармонировали с широкими улыбками американских комментаторов. Вновь самые разные международные организации начали склонять Россию с извечным сочетание "нарушение прав человека", словно забыв, что несколько месяцев назад эти же самые упреки они выдвигали против "Союза молодежи", обвиняя его членов в организации убийств студенческих лидеров.
   ЭПИЗОД 62.
   В этом же году произошло крупнейшее землетрясение на Камчатке. Его давно ждали, край вулканов и гейзеров буквально дышал извержениями, под тонкой корой литосферы словно ворочался готовый родиться зверь. В зимнюю ночь этот зверь вздрогнул особенно сильно, и от Петропавлавска осталась груда обломков. Устояли лишь немногие из домов повышенной прочности, те, что возводили в последние три года, не выше трех этажей, с литыми метровыми стенами, поясами жесткости на каждом этаже. Кроме спасателей со всех регионов страны прибыла помощь и из Америки. На грузовом "Геркулесе" вместе со спасателями прибыл губернатор Аляски Джозеф Кларк. Работы у них было немного, из под завалов извлекли лишь несколько человек, сорокоградусные морозы быстро добили тех, кто остался в живых под обломками строений. Уже через трое суток работы были свернуты, и только по весне начались разборки завалов. Трупы приходилось буквально отдирать от плит перекрытия или крупных блоков стен, настолько они примерзли к похоронившей их стихие. Потом догадались отливать тела кипятком, и от этого они сразу чернели. Счет погибших пошел на тысячи, и говорят что многих так и не откопали, а просто сгребли вместе с мусором и вывезли в глубокий распадок. По крайней мере над тем место долго стоял тошнотворный трупный запах.
   Эта трагедия имела одно неожиданное следствие. Губернатор Аляски пригласил к себе генерал-губернатора Чукотки и Камчатки Строганова, а потом, через полгода, и сам приехал с дружественным визитом. Правитель самой Восточной части России постарался не ударить лицом в грязь. Кларка провезли по самым потрясающим местам Камчатки, вулканам, долине гейзеров, позволили подстрелить громадного местного медведя, порыбачить на нересте горбуши. Именно там, после доброй порции ухи и еще более доброй порции водки американец обратился к Строганову с необычным предложением. Он сам довольно хорошо говорил по русски, лишь иногда обращаясь к помощи переводчика.
   - Иван, продай мне это все!
   Строганов с изумлением посмотрел на своего гостя. Золотые очки и продолговатое лицо с тонкими чертами лица выдавали в облике Кларка хрестоматийно профессорское начало, правда сейчас изрядно покрасневшее и перекошенное от спиртного.
   "Вот блин, и этот из ЦРУ! - подумал генерал. - А по виду и не скажешь".
   - Нет, ты меня не понял! - Поняв его взгляд Кларк замахал своим тонким, длинным указательным пальцем. - Продай мне это все в аренду!
   - Зачем? - удивился Строганов.
   - Ты не понимаешь?
   - Нет!
   - Мы здесь, - Кларк пьяным жестом обвел целую вселенную. - Одни. И сколько мы до этого сюда летели, не было видно ни кого и на других реках.
   - И что? - по прежнему не понимал своего собеседника русский губернатор.
   - У меня такого нет. У меня на каждой речке на нерест рыбаки стоят вот так, - американец раздвинул на сколько мог свои руки. - Через каждые два метра. К нам приезжают сотни тысяч рыбаков со всей Америки! Каждый из них имеет право выловить в день одного серебристого лосося и двух красных. Остальных отпускают.
   Все русские собеседники Кларка ухмыльнулись. Мысль о том, что пойманную рыбу потом надо отпускать показалась им смешной.
   - А здесь, - Кларк снова округло описал синусоиду в половину неба. Здесь столько простора, столько одиночества. Этого сейчас так не хватает нашим горожанам из Нью-Йорка и Детройта, из каждого другого города Америки. Они вырываются в отпуск откладывая деньги весь год. Прошлые годы у нас был спад, туристов было мало, теперь снова пошел подъем. А сюда приедут очень много людей, чтобы посмотреть все это, побывать в этом... диком очаровании!
   Последние слова удались аляскинскому губернатору только с помощью переводчика.
   - И как ты это себе представляешь? - спросил, нахмурив морщинистый лоб Строганов. Для бывшего авиатора все эти административно-хозяйственные дела были большой обузой. Они проговорили почти до рассвета, потом Кларк отключился, а грузный, монументальный как статуя Будды Строганов встретил зарю, с задумчивым видом потягивая горячий чай.
   Через неделю он вылетел в Москву, на очередное заседание Верховного Совета. Вел его в этот раз Соломин, Сизов неожиданно, не в сезон, загриповал. После обсуждения всех заранее обговоренных вопросов Соломин сделал паузу, прочитал какую-то бумажку, и, странно хмыкнув, сказал:
   - У меня вот тут поступило предложение от Строганова. Он хочет Камчатку американцам продать.
   Все министры и губернаторы с изумлением повернулись в сторону набычившегося авиатора.
   - Что, лавры Екатерины покоя не дают? Хочешь как Аляску и Камчатку сбагрить? - поддел соседа Дальневосточный губернатор Седов.
   - Аляску, дорогой Николай Иванович, вовсе не Екатерина продала, а Александр Второй, - заметил Соломин. - Не будем строго судить Строгонова, Премьер даже улыбнулся этому невольному каламбуру. - На самом деле он предлагает пустить туда американцев попастись на наших красотах. Этакую туристскую лицензию оформить для аляскинских бизнесменов.
   - С ума сошел что ли? - сказал губернатор центральной Сибири Нефедов. Их только пусти, потом не выгонишь.
   - Да, а сколько они с собой притащат шпионов, - хмыкнул Ждан.
   - Ну и что? Что у меня там воровать, какие секреты? - возразил Строганов. - Про танковую дивизию? Базу подводных лодок? Так над ней круглосуточно два спутника висят. А так я хоть деньги там буду зарабатывать.
   - И сколько? - поинтересовался кто-то с дальнего конца стола.
   - Десять миллионов в год только за аренду.
   - Десять миллионов! - усмехнулся Литовченко, губернатор Восточной Сибири. - Мне испанцы за Байкал сорок предлагали, я и то их развернул пятками назад.
   Соломин странно посмотрел на последнего оратора.
   - Это когда они тебе такое предлагали?
   - Да в прошлом году. Приехала какая-то делегация, из этой... Каталонии, что ли. Ну, столица там еще Барселона. Я их, естественно, на Байкал. Они ахали, охали, потом двое так же вот подошли, и говорят: " Готовы платить сколько угодно, только отдайте его нам в аренду".
   - Ну, а ты что? - допытывался Соломин.
   - Что-что, послал их и все! Родину, говорю, не продаю!
   Довольный Литовченко оглянулся на своих коллег, но только на губах у некоторых он увидел улыбки одобрения. Остальные смотрели на него с явной завистью.
   - И что они предлагали конкретно? - настаивал Соломин.
   - Да, ерунду разную! Кемпинги построить, гостиницы эти, как их,... пятизвездочные. Два небольших аэропорта обещали построить, потом, говорят, мы привезем сюда два миллиона туристов.
   - И ты отказался? - ахнул Седов.
   - Конечно! Я говорю, давайте лучше мне что-нибудь из промышленности, вон целлюлозный, хотя бы реконструировать, а то и вторую очередь открыть.
   - Ладно, поговорили и хватит, - сказал Соломин, морщась, как от хинина. - Все свободны, Строганов останься.
   Когда все вышли Премьер спросил.
   - Это твое предложение экономически обосновано?
   - Да.
   - Какие основные трудности?
   Строганов вздохнул.
   - Заставить потесниться дальнюю авиацию. На тот же аэродром будем сажать Боинги с туристами. Потом нужно примерно с десяток аэродромов для легкомоторной авиации, топливо. Кадры предоставляют американцы.
   - Хорошо, давай бумаги. Если все у тебя сходится, то я подпишу и съезжу в "Сосны", завизирую у Сизова.
   Когда Камчатский губернатор ушел, Соломин расстегнул китель, и пододвигая документы, пробормотал себе под нос:
   - А Литовченко прийдеться менять. Ни хрена не понимает ситуацию, толстозадый.
   Не смотря на сильное противодействие Сазонтьева и особенно Ждана, уже следующей весной на Камчатку прибыла первая партия американских туристов. В тоже время на Байкале началось строительство фешенебельной, пятизвездочной гостиницы в районе Листвянки. Недорогие мотели и кемпинги стилизованные под русские избы росли как грибы. Вскоре испанская, французская и немецкая речь стала обычной для этих берегов.
   ЭПИЗОД 64.