Сартр Жан-Поль. Дьявол и господь бог

   Насти. Еще рано любить. Право на любовь мы завоюем кровью.
   Генрих. Бог запретил насилие, оно ненавистно ему.
   Насти. Ну а как же ад? По-твоему, грешников не насилуют?
   Генрих. Господь сказал: взявший меч...
   Насти, ...от меча и погибнет... Что ж, мы погибнем от меча. Все погибнем, но наши сыновья увидят царство Божие на земле. Уйди! Ты не лучше других.
   Генрих. Насти! Почему вы меня не любите? Что я вам сделал?
   Насти. Ты поп, а поп останется попом, что бы ни делал.
   Генрих. Я ваш. Бедняк и сын бедняка.
   Насти. Что ж, значит, ты предатель, только и всего.
   Генрих. Они взломали дверь!
   Дверь подалась, и люди ворвались в замок.
   (Бросился на колени.) Господи, если ты еще любишь людей, если ты еще не отвернулся от них, воспротивься этому убийству!
   Епископ. Мне не нужны твои молитвы, Генрих. Прощаю всех вас, не ведающих, что творите. А тебя, богоотступник, проклинаю!
   Генрих. О! (Падает ниц.)
   Епископ. Аллилуйя! Аллилуйя! Аллилуйя!
   На него кидаются с кулаками, он падает.
   Насти (Шмидту). Что ж, пусть теперь попробует сдать город.
   Человек из народа (показываясь в дверях). В закромах не было зерна.
   Насти. Значит, они спрятали его в монастыре. Человек (кричит). В монастырь! В монастырь!
   Голоса в толпе. В монастырь! В монастырь!
   Насти (Шмидту). Этой ночью я попытаюсь пробраться сквозь осаду.
   Они уходят. Генрих подымается на ноги, оглядывается по сторонам. Теперь он остался один с пророком. Он замечает лежащего на балконе епископа, который глядит на него широко открытыми глазами. Генрих хочет войти в замок, епископ подымает руку, чтобы оттолкнуть его.
   Генрих. Я не войду в замок, опусти свою руку. Если ты еще жив и можешь простить меня, прости. Злоба - великий грех. Земную злобу оставь здесь, на земле. Умирать надо легко.
   Епископ пытается говорить.
   Что?
   Епископ смеется.
   Предатель? Ну да, конечно. Ты ведь слышал, они тоже зовут меня предателем. Скажи мне, как это я только ухитрился предать всех зараз?
   Епископ продолжает смеяться.
   Отчего ты смеешься, ну отчего? (Пауза.) Они избили меня. А я любил их. Господи! Как я любил их! (Пауза.) Я любил их, но лгал им. Я лгал им своим молчанием. Я молчал! Я молчал! Я замкнул уста, стиснул зубы. Они мерли как мухи, а я молчал. Когда им нужен был хлеб, я нес им распятие. Ты думаешь, распятие съедобно? Ну опусти же руку, мы соучастники. Я хотел жить их бедностью, страдать вместе с ними от холода, мучиться их голодом, а они все равно умирали. Выходит, я предавал их на свой лад - убеждал их, будто церковь бедна. Теперь ими овладело бешенство, теперь они убивают. Они погибли. Им не видать ничего, кроме ада, и в этой и в той жизни.
   Епископ произносит несколько неразборчивых слов.
   А что мне было делать? Как я мог помешать им? (Оборачивается и смотрит, что происходит в глубине.) Площадь полна народу. Они взламывают двери монастыря. Двери прочны, монастырь продержится до утра, а я ничем не могу помочь! Ничем, ничем! Сомкни уста, умри достойно.
   Епископ роняет ключ.
   Что за ключ? От каких дверей? От дверей твоего замка? Нет. От дверей храма? Нет. От дверей ризницы? Нет. От дверей усыпальницы, что всегда заперты? И что?
   Епископ. Подземный ход...
   Генрих. Куда он ведет? Не говори! Если бы ты смог умереть прежде, чем скажешь...
   Епископ. За город...
   Генрих. Нет, я не возьму его. (Пауза.) Подземный ход из усыпальницы ведет за город. Ты хочешь, чтобы я отправился к ГJцу и впустил его тем же путем в Вормс? Не рассчитывай на меня.
   Епископ. Двести священников, их жизни в твоих руках. (Пауза.)
   Генрих. Вот отчего ты смеялся. Отличная шутка. Спасибо, епископ, спасибо! Бедняки убьют священников, или ГJц убьет бедняков. Двести священников или двадцать тысяч человек - вот какой выбор ты мне предоставил. Конечно, двадцать тысяч больше, чем двести. Нужно только выяснить, скольких стоит каждый священник, и решать должен я. В конце концов, я - это церковь. Нет, я не возьму твой ключ: попы отправятся прямо на небеса.
   Епископ умирает.
   Если только не умрут, как ты, со злобой в сердце. Что ж, ты свое сделал, прощай! Прости его, Господи, как я прощаю. Ключ я не возьму. Нет! Нет! (Поднимает ключ.)
   Пророк. Господи! Да свершится воля твоя! Мир погиб! Погиб! Да свершится воля твоя.
   Генрих. Господи! Ты проклял Каина и детей каиновых. Да свершится воля твоя! Ты допустил, чтобы боль пронзила сердца людей, прахом пошли их желания, дела рук их смердели. Господи! Да свершится воля твоя! Ты пожелал, чтобы уделом моим на земле стало предательство. Да свершится воля твоя! Да свершится воля твоя! (Уходит.)
   Картина вторая
   На подступах к лагерю ГJца. Ночь. В глубине - город. Появляется офицер, который рассматривает город. За ним сразу же появляется еще один офицер.
   ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
   Офицеры, Герман.
   2-й офицер. Что ты здесь делаешь?
   1-й офицер. Гляжу на город. Порой мне кажется, что он в один прекрасный день куда-нибудь улетучится...
   2-й офицер (первому). Никуда он не денется. Такой удачи нам не видать. (Внезапно поворачивается.) Что это?
   Двое санитаров проходят с носилками, на которых лежит тело, покрытое простыней. Оба молчат, 1-й офицер подходит к носилкам, приподнимает простыню и тотчас опускает ее.
   1-й офицер. Бросить в реку! Тотчас же!
   2-й офицер. Значит...
   1-й офицер. Уже весь почернел. (Пауза.)
   Санитары продолжают свой путь. Больной стонет.
   2-й офицер. Подождите! Они останавливаются.
   1-й офицер. В чем дело?
   2-й офицер. Он еще жив.
   1-й офицер. И знать не хочу. В воду!
   2-й офицер (санитарам). Какого полка?
   Санитар. Полк "Синий крест".
   2-й офицер. А, мой полк! Кругом!
   1-й офицер. Ты с ума сошел! В реку!
   2-й офицер. Я не позволю топить своих людей, словно котят.
   Они глядят друг на друга, санитары обмениваются насмешливыми взглядами, кладут на землю носилки и ждут.
   1-й офицер. Не знаю, жив он или нет, но, если мы его оставим, он заразит холерой всю армию.
   3-й офицер (входя). Если не холерой, то паникой. Живо в воду!
   Санитар. Он стонет. (Пауза.)
   1-й офицер (со злобой оборачивается к санитару, в ярости выхватывает шпагу и наносит удар по лежащему на носилках телу). Теперь он не будет стонать. Ступайте!
   Санитары уходят.
   2-й офицер. Третий. Третий со вчерашнего дня.
   Герман. Четвертый. Там еще один свалился, как раз посреди лагеря.
   2-й офицер. Люди его видели?
   Герман. Я же сказал: он свалился посреди лагеря.
   3-й офицер. Будь я командующим, мы этой ночью сняли бы осаду.
   Герман. Согласен. Но ведь командуешь не ты.
   1-й офицер. Что ж, нужно с ним поговорить.
   Герман. А кто же станет говорить? (Пауза. Глядя на них.) Вы сделаете все, что он захочет.
   2-й офицер. Значит, мы пропали. Пощадит холера, так перережут свои же солдаты.
   Герман. Если только сам он не подохнет.
   1-й офицер. Он? От холеры?
   Герман. От холеры или от чего иного. (Пауза.) Мне сказали, что архиепископ не был бы чрезмерно удручен его кончиной.
   2-й офицер. Я бы не смог...
   1-й офицер. И я не смог бы. Он мне внушает такое отвращение, что мне противно поднять на него руку.
   Герман. От тебя ничего и не требуется. Только помалкивай и не мешай тем, чье отвращение не так сильно.
   Пауза. Входят ГJц и Катерина.
   ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
   Те же, ГJц, Катерина.
   ГJц (входя). Вам нечего мне сообщить? Вы даже не хотите доложить, что солдатам не хватает хлеба? Что холера убивает каждого десятого? Вы ничего у меня не просите? Вы даже не просите, чтобы я снял осаду, избежал гибели? (Пауза.) Вы так меня боитесь?
   Все молчат.
   Катерина. Как они глядят на тебя, мое сокровище. Не очень-то они тебя жалуют. Не удивлюсь, если когда-нибудь они воткнут тебе в брюхо большой нож.
   ГJц. А ты меня любишь?
   Катерина. Черта с два!
   ГJц. И все же ты меня не прикончила.
   Катерина. Не потому, что не хотела.
   ГJц. Знаю, о чем ты мечтаешь, но я спокоен. В час моей смерти на тебя накинутся двадцать тысяч мужчин, это даже для тебя многовато.
   Катерина. Лучше двадцать тысяч, чем один, если он тебе противен.
   ГJц. То-то мне и нравится, что я тебе противен. (Офицерам.) Когда же я, по-вашему, должен снять осаду? В четверг? Во вторник? В воскресенье? Так вот, друзья: этому не бывать ни во вторник, ни в четверг. Я возьму этот город нынешней ночью.
   2-й офицер. Этой ночью?
   ГJц. Да, этой ночью. (Глядит в сторону города.) Видите там, вдали, синий огонек? Я каждый вечер на него гляжу. И каждый вечер он гаснет именно в эту минуту. Вон, видите, погас! Но сегодня он гаснет в сто первый и последний раз. Прощай! Приходится убивать то, что любишь. А вон еще... Гаснут другие огни. Черт возьми! Люди ложатся рано, потому что хотят завтра встать пораньше. Этого "завтра" у них не будет! Чудесная ночь! Не слишком светлая, зато как много звезд! Сейчас луна взойдет. В такие ночи ничего не ждешь. Все-то они знают, ко всему готовы. Даже к гибели. Но только не этой ночью. Такое чистое небо, оно им внушает доверие. Эта ночь принадлежит им. (Внезапно.) Какая власть! Господи, этот город мой, и я дарю его тебе. Сейчас я подожгу его во славу твою. (Офицерам.) Из Вормса сбежал священник. Он готов ввести нас в город. Его допрашивает капитан Ульрих.
   3-й офицер. Гм...
   ГJц. В чем дело?
   3-й офицер. Не доверяю предателям.
   ГJц. Что ты? А я их обожаю.
   Входит офицер, подталкивая священника, за ними - солдат.
   ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
   Те же, Генрих, капитан.
   Генрих (падает на колени перед ГJцем). Пытайте меня! Вырвите мне ногти! Сдерите с меня заживо кожу!
   ГJц (громко смеется. Падает на колени перед священником). Вырвите мне кишки! Колесуйте меня! Четвертуйте меня! (Встает.) Что ж, лед сломан. (Капитану.) Кто он?
   Капитан. Это Генрих, священник из Вормса. Тот, кто должен выдать нам город.
   ГJц. Ну и что же?
   Капитан. Он отказывается говорить.
   ГJц (подходит к Генриху). Почему?
   Капитан. Говорит, что передумал.
   3-й офицер. Передумал? Черт возьми! Выбейте ему зубы! Переломите ему позвоночник!
   Генрих. Выбейте мне зубы! Переломите мне позвоночник!
   ГJц. Вот бешеный! (Генриху.) Почему ты хотел выдать город?
   Генрих. Для спасения священников, которых чернь хочет растерзать.
   ГJц. А почему ты передумал?
   Генрих. Увидел рожи ваших наемников.
   ГJц. Ну и что?
   Генрих. По ним все видно.
   ГJц. Что именно?
   Генрих. Ради спасения немногих я буду повинен в истреблении всех.
   ГJц. А разве ты раньше не видывал наемников? Ты же знал, что они не слишком благообразны.
   Генрих. Эти хуже всех.
   ГJц. Ерунда! Все солдаты похожи друг на друга. Кого же ты думал встретить? Ангелов?
   Генрих. Людей. И я хотел просить их пощадить других людей. Они вошли бы в город, только поклявшись, что оставят в живых всех жителей.
   ГJц. Значит, ты готов был поверить моему слову?
   Генрих. Твоему слову? (Глядит на него.) Ты ГJц?
   ГJц. Да.
   Генрих. Я... Я думал, что смогу на тебя положиться...
   ГJц (удивленно). На мое слово? (Пауза.) Даю тебе слово.
   Генрих молчит.
   Клянусь тебе, если ты введешь нас в город, я сохраню жизнь его жителям.
   Генрих. И ты хочешь, чтобы я тебе поверил?
   ГJц. Но ты сам говорил...
   Генрих. Да, до того как увидел тебя.
   ГJц (хохочет). Понятно! Тот, кто меня видит, редко верит моему слову. Должно быть, я кажусь слишком умным, чтобы сдержать его. Так вот, послушай: лови меня на слове. Ради того, чтоб проверить! Только проверить... Ведь я христианин: хочешь, поклянусь на Библии? Поверь мне, как это ни глупо! Разве вы, попы, не обязаны искушать нечестивцев добром?
   Генрих. Искушать добром тебя? Представляю, как бы ты был рад!
   ГJц. Ты меня раскусил. (Глядит на него, улыбаясь.) Убирайтесь все!
   Офицеры и Катерина уходят.
   ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
   ГJц, Генрих.
   ГJц (почти с нежностью). Ты весь в поту. Как ты страдаешь!
   Генрих. Моих страданий мало. Страдают другие, а не я. Господь пожелал, чтобы я мучился чужими, а не своими муками. Зачем ты глядишь на меня?
   ГJц (по-прежнему нежно). У меня тоже бывала такая двуличная рожа. Гляжу на тебя и самого себя жалею: мы с тобой одной породы.
   Генрих. Ложь! Ты предал своего брата, я своих братьев не предам.
   ГJц. Ты их предашь этой ночью.
   Генрих. Ни этой ночью, ни потом. (Пауза.)
   ГJц (равнодушно). Что же бедняки сделают с попами? Повесят на мясных крючьях?
   Генрих (кричит). Замолчи! (Овладевает собой.) Вот ужасы войны. Я только бедный священник, и я бессилен их предотратить.
   ГJц. Лицемер! Этой ночью в твоей власти жизнь или смерть двадцати тысяч людей.
   Генрих. Я не желаю этой власти. Она от дьявола.
   ГJц. Хочешь или нет, но ты обладаешь ею.
   Генрих убегает.
   Эй, что ты делаешь? Если бежишь - значит, ты решился.
   Генрих (возвращается, глядит на него и начинает смеяться). Ты прав. Бежать или покончить с собой - все это ни к чему. Все только способ умолчания. Но я избранник Божий.
   ГJц. Лучше скажи, что ты похож на крысу.
   Генрих. Все равно. Избранник - человек, припертый к стенке дланью господа. (Пауза.) Господи! Зачем твой выбор пал на меня?
   ГJц (ласково). Последние муки... Как хотелось бы их сократить. Дай помогу тебе.
   Генрих. Ты хочешь мне помочь, когда сам Бог молчит? (Пауза.) Так вот, я лгал, я не его избранник. Да и какой из меня избранник? Кто заставил меня покинуть город? Кто поручал тебя найти? По правде говоря, я сам себя избрал. Пришел просить тебя о милосердии к братьям, зная, что ничего не добьюсь. Я передумал - и не оттого, что у вас злобные рожи, просто теперь я вижу их наяву. Я хотел чинить Зло, увидев вас, понял, что и впрямь причиню его. Знаешь ли ты, что я ненавижу бедняков?
   ГJц. Да, знаю.
   Генрих. Почему они бегут от меня, когда я им протягиваю руки? Почему страдания их всегда неизмеримо больше моих? Господи, как мог ты допустить, чтобы на свете были бедняки! Почему не сделал ты меня монахом? Там, в монастыре, я был бы твой, но как быть нераздельно твоим, когда люди подыхают с голоду? (ГJцу.) Я пришел, чтобы выдать их тебе, надеясь, что ты их истребишь, и тогда я смогу позабыть, что они жили.
   ГJц. Ну и что же?
   Генрих. Я передумал, в город ты не войдешь.
   ГJц. А что, если на то была Господня воля, если Господь хотел, чтобы ты впустил нас в город? Так послушай: ты промолчишь и священники погибнут этой ночью, наверняка погибнут. А бедняки? Ты думаешь, выживут? Осаду я не сниму. Через месяц в Вормсе все передохнут с голоду. Ты не властен решать - жить или умереть. Ты можешь только выбрать, как им умирать. Так выбирай же скорую смерть, они только выгадают, погибнув этой ночью, прежде чем перебьют священников. Умрут, не замарав рук, и все окажутся на небесах. Если ты оставишь им несколько недель, они запятнают себя кровью и отправятся в ад. Послушай, поп, а вдруг это дьявол велит тебе продлить их земную жизнь, чтоб они успели заслужить вечное проклятие? (Пауза.) Скажи мне, как проникнуть в город?
   Генрих. Тебя нет.
   ГJц. Что?
   Генрих. Тебя нет. Твои слова умирают прежде, чем я их расслышу. Такие лица, как твое, не повстречаешь ясным днем. Я знаю все, что ты мне собираешься сказать, все твои поступки предвижу. Ты - мое создание, это я внушаю тебе твои мысли. Мне все это снится. Все мертво, в воздухе разлиты сновидения.
   ГJц. Значит, ты тоже снишься мне, я тебя насквозь вижу, настолько, что ты мне уже надоел. Осталось только выяснить, кому из нас кто снится.
   Генрих. Я не покидал города! Не выходил из него. Мы играем перед намалеванными декорациями. Что ж, ты мастер говорить, играй комедию! Знаешь ли ты роль? Я-то свою знаю: говорить "нет! нет! нет! нет! нет!" Ты молчишь. Это наваждение, обыкновенное наваждение, да к тому же еще нелепое. Что бы я стал делать в лагере ГJца? (Указывает на город.) Если бы только эти огни погасли! Почему этот город виден там, вдали, если я не выходил за его пределы? (Пауза.) Да, дьявольское искушение! Только не знаю какое. (ГJцу.) Одно мне ясно: я вижу дьявола. Спектакль начнется фантасмагорией, а потом пойдут рожи.
   ГJц. Ты его уже видел?
   Генрих. Чаше, чем ты свою мать.
   ГJц. Я на него похож?
   Генрих. Ты? Бедняга! Ты просто шут.
   ГJц. Шут?
   Генрих. Без шута не обойтись! Его роль - мне перечить. Я... (Пауза.) Я победил.
   ГJц. Что?
   Генрих. Я победил. Гаснет последний огонек. Исчезает дьявольское видение - Вормс. Постой, сейчас и ты исчезнешь, страшному наваждению придет конец. Ночь. Повсюду ночь... Какой покой!
   ГJц. Продолжай, поп, продолжай! Я знаю все, что ты мне скажешь. Год назад... О да, мой брат, я знаю, как хотелось бы вместить в себя всю эту ночь! Как я хотел того же.
   Генрих (бормочет). Где же я проснусь?
   ГJц (внезапно смеется). Ты уже проснулся, штукарь! И знаешь это. Все наяву - взгляни же на меня, дотронься до меня! Здесь я, во плоти. Взгляни! Вот и луна показалась, вот снова твой дьявольский город выступает из мрака. Взгляни-ка, разве это призрак? Ведь это настоящая скала. И настоящие укрепления. Это настоящий город, в нем настоящие жители, а ты настоящий предатель.
   Генрих. Предателем становишься, когда предашь. Зря стараешься, я не предам.
   ГJц. Предашь, раз ты предатель. Послушай, поп, ведь ты уже предатель. Две стороны дерутся, а ты хочешь в одно и то же время быть и за тех и за других. Значит, ведешь двойную игру. Значит, говоришь на двух языках. Страдания бедняков на церковном языке это испытание, а по-немецки - беззаконие, несправедливость. Что изменится для тебя, если ты впустишь меня в город? Станешь предателем? Но ты уже предатель, только и всего. Предатель, который совершает предательство,- это предатель, который приемлет себя.
   Генрих. Откуда ты все это знаешь, если не я внушил тебе эти слова?
   ГJц. Я тоже предатель. (Пауза.) Я уже прошел тот путь, который предстоит пройти тебе. Ты только взгляни на меня, разве у меня не цветущий вид?
   Генрих. Вид у тебя цветущий, потому что ты следуешь своей натуре. Все незаконнорожденные - предатели, уж это известно, а я не из ублюдков.
   Генрих (хочет ударить его, но сдерживается). Помни: кто назвал меня ублюдком, больше не раскрывает рта.
   Генрих. Ублюдок!
   ГJц. Поп! Поп, ну образумься! Не то я отрублю тебе уши. Впрочем, это не поможет - язык-то у тебя останется! (Внезапно обнимает его.) Люблю тебя, мой брат. Мы оба появились на свет вне закона. Чтобы породить тебя, попам пришлось переспать с Нищетой. Зловещий акт. (Пауза.) Конечно, ублюдки предают. Что они, потвоему, еще могут делать? Я с самого рождения раздвоился: мать отдалась босяку; я как бы из двух половинок, которые никогда не склеишь, одна другой противна. А разве ты лучше меня? Полупоп, полубедняк - из этого еще ни разу не получался цельный человек. Нас нет, и у нас ничего нет. Законнорожденные дети даром радуются жизни на земле. Но это ни тебе, ни мне не дано. С детства я гляжу на мир сквозь замочную скважину. В мире у каждого свое место. Но для нас места нет, мы изгои. Откажись от мира, который не хочет тебя знать. Твори Зло! Увидишь, как тебе станет легко.
   Входит офицер.
   Чего ты хочешь?
   Офицер. Прибыл посланец архиепископа.
   ГJц. Пусть войдет.
   Офицер. Он принес вести. Противник оставил семь тысяч убитыми. Это отступление.
   ГJц. А мой брат?
   Офицер хочет что-то сказать ему на ухо.
   Не подходи ко мне и говори громко.
   Офицер. Конрад убит.
   С этой минуты Генрих начинает пристально вглядываться в ГJца.
   ГJц. Вот так. Нашли ли его тело?
   Офицер. Да.
   ГJц. В каком виде, отвечай!
   Офицер. Оно обезображено.
   ГJц. Удар шпаги?
   Офицер. Волки.
   ГJц. Какие волки? Здесь есть волки?
   Офицер. Арнгеймский лес...
   ГJц. Хорошо. Дайте мне закончить одно дело, и мы направим против них целую армию. Я истреблю всех волков Арнгейма. Ступай!
   Офицер уходит. Пауза.
   Умер без причастия. Волки обгрызли его лицо. Но видишь, я улыбаюсь.
   Генрих (мягко). Зачем ты его предал?
   ГJц. Люблю завершенность... Поп, я сам стал тем, чем стал. Не моя заслуга, что я не знал отца, но званием братоубийцы я обязан лишь самому себе. (Пауза.) Теперь он мой, только мой.
   Генрих. Кто? Что?
   ГJц. Дом Гейденштамов. Им теперь конец. Весь род теперь сведен ко мне, от Альбериха - основателя, до Конрада - последнего наследника. Взгляни-ка на меня. Я - фамильный склеп. Отчего ты смеешься?
   Генрих. Я думал, этой ночью увижу дьявола. Теперь, пожалуй, мы вдвоем его увидим.
   ГJц. Плевать мне на дьявола. Он только берет чужие души, но не обрекает их на проклятие. Я хочу иметь дело только с Господом. Ведь на него пошли и чудовища и святые. Бог видит меня, знает, что я убил своего брата, и сердце его кровоточит. Да, Господи, все верно - я его убил. А что ты можешь против меня? Я совершил страшнейшее из преступлений, а Бог справедливости меня не может покарать. Уже больше пятнадцати лет, как он меня проклял. Что ж, на сегодня хватит, сегодня праздник. Я буду пить.
   Генрих (приближаясь к нему). Держи! (Достает из кармана ключ и протягивает его ГJцу.)
   ГJц. Что это?
   Генрих. Ключ.
   ГJц. Какой ключ?
   Генрих. Ключ от Вормса.
   ГJц. Я же сказал, что на сегодня хватит. Черт побери! Ведь он мой брат. Не каждый день хоронишь брата, я могу себе позволить отпуск до завтра.
   Генрих (приближается к нему). Трус!
   ГJц (останавливаясь). Взяв ключ, я все сожгу.
   Генрих. В самой глубине ложбины большая белая скала. У подножия прикрытая кустарником дыра. Войдешь в подземный ход и обнаружишь дверь - откроешь ее этим ключом.
   ГJц. Как тебя полюбят твои бедняки! Как они тебя благословят!
   Генрих. Мне теперь все равно, теперь я погиб... Но тебе, ублюдок, я доверяю своих бедняков. Выбирай!
   ГJц. Ты сказал, что стоит лишь взглянуть на мою рожу...
   Генрих. Я ее плохо разглядел.
   ГJц. А что ты видишь теперь?
   Генрих. Вижу, что ты противен самому себе.
   ГJц. Это верно. Но только ты не слишком обольщайся. Я уже пятнадцать лет себе противен. Разве ты не понял, что Зло единственное, ради чего я живу? Дай мне этот ключ! (Берет ключ.) Что ж, поп, ты врал себе до самого конца. Решил, будто тебе удастся скрыть от себя собственное предательство, и под конец ты все же предал: ты выдал Конрада.
   Генрих. Конрада?
   ГJц. Не беспокойся. Ты так походишь на меня, что я тебя Принял за самого себя. (Уходит.)
   Картина третья
   Палатка ГJца. Сквозь щель в свете луны виден раскинувшийся вдали город.
   ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
   Третий офицер, Герман, Катерина.
   Герман входит и пытается спрятаться за походной кроватью. Его голова и тело исчезают, виден лишь толстый зад. Катерина входит и, подойдя к нему, дает ему пинка. Герман в растерянности вскакивает. Катерина хохочет и отступает.
   3-й офицер. Если ты закричишь...
   Катерина. Если я закричу, тебя схватят и ГJц велит тебя повесить. Лучше поговорим. Что ты хочешь с ним сделать?
   Офицер. Будь у тебя в жилах кровь, ты, распутница, давно бы уже все сделала сама. Хватит! Убирайся и благодари Бога, что за тебя все сделают другие.
   Катерина. А что будет со мной, когда он умрет? Весь лагерь набросится на меня.
   Офицер. Мы дадим тебе бежать.
   Катерина. А денег дадите?
   Офицер. Немножко дадим.
   Катерина. Дайте денег, и я пойду в монастырь.
   Офицер (смеясь). Ты? В монастырь? Если тебе по нраву женское общество, лучше поступай в бордель. У тебя такие бедра... сможешь кучу золота заработать... Решай! От тебя я требую лишь молчания.
   Катерина. Можешь не беспокоиться. Я тебя не выдам. Но вот позволю ли его зарезать?.. Неизвестно.
   Офицер. Почему?
   Катерина. У нас с тобой разные интересы, капитан. Честь мужчины на острие шпаги, ее всегда защитишь. А меня он превратил в потаскуху, это труднее исправить. (Пауза.) Ночью город будет взят. С войной покончено. Все разбредутся. Он придет сюда, и я спрошу его, как он намерен со мной поступить. Если он оставит меня при себе...
   Офицер. ГJц оставит тебя при себе?! Да ты с ума сошла! Что он станет с тобой делать?
   Катерина. Если он оставит меня, ты к нему не прикоснешься.
   Офицер. А если он тебя прогонит?
   Катерина. Что ж, тогда он твой. Если я крикну: "Ну, пеняй на себя!" - выходи из укрытия, он в твоих руках.
   Офицер. Не нравится мне это: не люблю, когда дело зависит от юбки.
   Катерина (все это время посматривавшая наружу). Ну что ж, тогда тебе придется встать на колени и просить его о пощаде. Вот он.
   Герман быстро прячется. Катерина смеется.
   ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
   ГJц, Катерина, Герман в укрытии, позже Франц.
   ГJц (входя). Чему ты смеешься?
   Катерина. Своим снам. Видела тебя мертвым, с кинжалом в спине. (Пауза.) Ну, он заговорил?
   ГJц. Кто?
   Катерина. Поп.
   ГJц. Какой поп? Ах, да, конечно.
   Катерина. Значит, сегодня ночью?
   ГJц. Тебя это не касается! Сними с меня сапоги!
   Катерина снимает с него сапоги.
   Конрад убит.
   Катерина. Знаю. Весь лагерь об этом знает.
   ГJц. Дай мне вина! Это нужно отпраздновать.
   Катерина подает ему вино.
   И ты тоже пей.
   Катерина. Не хочу.
   ГJц. Пей! Черт возьми, сегодня праздник.
   Катерина. Чудесный праздник: начался убийством, кончится побоищем.
   ГJц. Самый лучший праздник за всю мою жизнь. Завтра я отправлюсь в свои поместья.
   Катерина (взволнованно). Так скоро?
   ГJц. Так скоро! Вот уже тридцать лет, как я мечтаю об этом. Больше и дня не стану ждать.
   Катерина кажется встревоженной.
   Тебе нехорошо?
   Катерина (овладевая собой). Ты заговорил о своих землях, а тело Конрада еще не остыло.
   ГJц. Вот уже тридцать лет, как я владею ими тайно. (Поднимает свой бокал.) Пью за свои земли, за свой замок. Чокнись со мной.
   Она молча поднимает бокал.
   Говори: пью за твои земли!
   Катерина. Нет.
   ГJц. Отчего же, девка?
   Катерина. Они не твои. Разве, убив брата, ты перестал быть незаконнорожденным?
   ГJц смеется и хочет ударить ее. Она уклоняется от пощечины и хохочет, откинувшись назад.